Текст книги "Герои умирают"

Автор книги: Мэтью Вудринг Стовер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 49 страниц)

3

Металлический блеск волос в свете прожекторов, сладострастно-влажный рот произносит:

– Добро пожаловать на «Обновленное приключение». Я Бронсон Андервуд. Главная новость этого утра опять Приключение десятилетия. Окровавленный, но не сломленный, Кейн в эти минуты возвращается в Анхану, чтобы предпринять последнюю отчаянную попытку спасти жену от ужасной гибели в результате амплитудного разрушения. «Часы Жизни» Паллас Рил в углу ваших экранов отсчитывают, по нашим предварительным оценкам, ее последние тридцать шесть часов. Однако нестабильность смыкания временны́х фаз между двумя мирами настолько велика, что амплитудный распад может начаться уже в течение ближайших суток. В общем, каков бы ни был лимит, времени осталось очень мало.

Затруднительное положение, в которое попала Паллас Рил, и героические попытки Кейна спасти жену захватили воображение зрителей по всему миру, и Студия не замедлила капитализировать возникший интерес. Об этой стороне Приключения расскажет наш главный корреспондент Джед Клирлейк в прямом эфире из Студии Центр в Сан-Франциско.

– Доброе утро, Бронсон.

– Доброе утро, Джед. Вот это событие, не так ли?

– Бронсон, ничего подобного я раньше не видел. Я много лет занимаюсь освещением анхананских операций для «Обновленного приключения» и могу с уверенностью сказать, что это крупнейший проект Студии Сан-Франциско за всю ее историю. Количество релизов Студии только за это утро ошеломляет. Предыдущий рекорд Приключения «Из любви к Паллас Рил» по первоочередникам онлайн, установленный, как вам известно, в самом начале, всего четыре дня назад, сегодня утром оказался побит десятикратно. Публика требует Кейна, и только Кейна, что заставило руководство Студии пойти на беспрецедентный шаг – по всему миру отменена трансляция любых Приключений с целью обеспечения как можно большего числа посадочных мест для Кейна. Пока Кейн готовится к переходу в Анхану, число его зрителей первого уровня, по предварительным подсчетам, составило один миллион шестьсот тысяч человек. Если предположить, что все эти люди – Свободные или Инвесторы, то семьдесят процентов аудитории Кейна будут смотреть его онлайн. Более миллиарда заказов на вторичное использование кубиков с Приключением уже размещены в Сети. Так что это уже не Приключение Десятилетия, Бронсон. Это – Приключение Века.

– Да, цифры впечатляют, Джед, очень впечатляют. А каковы планы Студии на освещение этого экстраординарного события в средствах массовой информации?

– Я связался с офисом Председателя Студии Артуро Кольберга, и мне сообщили, что нам следует сохранять полную готовность. Полагаю, что это хороший знак, Бронсон.

– Спасибо, Джед. Мы вернемся через минуту. А пока нас ждет Чикаго, где Джессика Роан уже связалась с родителями Паллас Рил, Аланом и Марой Лейтон, которые направляются в Чикагский филиал Студии, чтобы стать первоочередными свидетелями этого невероятного Приключения. Джессика?

– Доброе утро, Бронсон…

И мир нетерпеливо ерзает и пускает слюни в предвкушении, как обжора, почуявший запах пищи.

4

Система слежения Студии засекла Кольберга, когда тот вышел из хранилища. Ближайший к нему настенный экран вспыхнул, раздался громкий голос:

– Администратор Кольберг! Срочное сообщение от Профессионала Моны Карсон.

Профессионал Карсон возглавляла юридический отдел Студии Сан-Франциско; срочное сообщение от нее могло означать лишь одно – неприятности. Тихонько ругнувшись, Кольберг промокнул толстые ладони о блузу и только тогда ответил:

– Слушаю.

На экране появилось птичье лицо Карсон, которая тревожно хмурила тонкие брови.

– Администратор, покровители Кейна и Паллас Рил ждут вас в зале технической поддержки Кавеи. С ними Социальная полиция. Пожалуйста, подтвердите получение сообщения. Жду вас там.

Кольберг был ошарашен: его положению на социальной лестнице не хватало ровно двух ступеней, чтобы не волноваться из-за такого события, как визит соцполицаев. Экран перед ним вдруг завертелся, и Кольберг испугался, что вот-вот упадет.

Но головокружение прошло, и он, нашарив в кармане коробочку «спида», закинул в рот капсулу, проглотил, обдирая горло – запить было нечем, – и отослал охрану. Незачем являться к полиции с охраной, а то еще подумают, что он боится, и истолкуют испуг не в его пользу.

Он взглянул на экран и вызвал себе индивидуальный лифт, после чего зашагал к нему со всей энергией, на какую был способен, – как будто притворство могло придать ему сил.

Карсон уже ждала его у дверей службы техподдержки, когда он, пыхтя от напряжения, подошел к ней.

– Я ничего не могу поделать, Администратор. У них предписание Суда, совершенно неожиданное, а Социальная полиция и вовсе с ордером по всей форме: наши исключения из закона об общественных фондах безупречны, но они как-то сумели их обойти. Я уже направила нашего юриста в Суд за временным судебным запретом, но они уже здесь, и нам придется отбиваться. На это уйдет несколько часов, и это еще в лучшем случае.

– Речь идет о проклятом приказе о запрещении продолжения противоправного действия, так?

Карсон кивнула:

– Они привели полицейских, чтобы принудить нас к согласию.

Кольберг стукнул мягким кулаком по ладони и почувствовал, как встают дыбом волоски у него на руках: действовал амфетамин.

– Черт бы их побрал. Ладно, я займусь ими. А вы продолжайте работать над делом.

– Конечно продолжу, но мне противостоят адвокаты семьи Доул…

Ей незачем было продолжать: Кольберг сразу все понял:

– Ничего, Мона, мы справимся. Главное, не сдавайтесь.

Она кивнула и, пообещав продолжать драку, ушла. Кольберг еще постоял под дверью, отдышался, поправил блузу и только тогда вошел.

Шермайя Доул восседала в его кресле за главным пультом, как королева. Ошалевшие техники – никто из них в жизни не видел Свободных так близко – только что друг о друга не спотыкались, спеша ей услужить. Их подобострастие даже Кольберга вогнало в краску.

Рядом с Шермайей, как принц-консорт у трона, стоял Марк Вайло, а за его спиной торчали двое полицейских в небесно-голубых спортивных костюмах и шлемах с серебристыми масками на лицах.

Толстые губы Кольберга сложились в улыбку, и он сказал:

– Свободная госпожа Доул, Бизнесмен Вайло, какую неожиданную честь вы оказали моему техотделу.

Вайло фыркнул, явно в знак презрения, но Доул сделала ему замечание:

– Марк, прошу тебя. Веди себя как подобает. – И она еще сильнее выпрямила спину и царственно продолжила: – Администратор, мне очень жаль, что мы вновь встретились при столь… неблагоприятных для вас обстоятельствах. Надеюсь, вы понимаете, что все это… – она указала пальцем на соцполов у себя за спиной, – не направлено на вас лично. Они здесь из-за тех тревожных сообщений, которые уже несколько дней подряд муссируются в Сети и которые заставили меня встать на защиту интересов семьи Доул и работающих на нас представителей низших каст.

– Тревожные сообщения в Сети? – с притворным удивлением повторил Кольберг.

Дело ясное – высокородная сучка желает снять Майклсона с крючка, а он пока ничего не может ей противопоставить.

– Вот именно. И поскольку архивы и контракты Студии уже опечатаны, то любые находки, сделанные там офицерами службы общественного принуждения, будут считаться уликами, признанными Судом.

– Вы прекрасно разбираетесь в деловом праве, – прошептал Кольберг.

Шермайя кокетливо дернула плечиком: жест, который показался Кольбергу отвратительным в исполнении довольно упитанной дамы средних лет.

– Одно из моих маленьких увлечений, – сказала она. – Надо же чем-то занимать себя в свободное время, знаете ли. А теперь нам пора. Марк опять пригласил меня в свою частную ложу, а Кейн вот-вот выйдет на Трансферную платформу. Спасибо, что уделили нам время, Администратор, и еще раз примите мои извинения за доставленные неудобства. Идем, Марк, – закончила она, вставая, и они вышли, не сказав больше ни слова.

Кольберг разглядывал соцполов: те стояли словно статуи, и ему стало даже страшновато садиться на свое обычное место в присутствии этих серебристых физиономий, которые будут неподвижно парить за его спиной.

Он обернулся к первому попавшемуся технику и скомандовал:

– Стулья агентам Социальной полиции. Живо!

Техник, выпучив глаза, помчался выполнять приказ.

– Мы постоим, – отозвался один из соцполов. Они стояли так близко друг к другу, что Кольберг даже не понял, из чьего рта, снабженного устройством изменения голоса, вылетели эти слова. – Когда мы решим, что нам нужно сесть, мы сядем. Продолжайте.

Кашлянув в кулак, Кольберг неловко опустился в кресло, каждую секунду чувствуя, как невидимые глаза сверлят его затылок.

– Ну что ж… – напряженно заметил он. – Хорошо. Дайте сигнал в артистическую: Кейн, через пять минут на выход.

5

Чулан, который материализуется вокруг меня, узок и тесен, точно гроб, к тому же перекошен из-за стены, которая навалилась на него сзади и застыла, не завершив падения. Пасмурный свет сочится в дыру над моей головой. Пахнет плесенью, отсыревшей штукатуркой и мокрым углем.

Плечом я надавливаю на дверь выше замка, разбухшая от влаги древесина коротко взвизгивает и застопоривается.

Ясно. Значит, придется выбивать. О том, чтобы войти тихо, можно забыть.

Я упираюсь спиной в стену и, приноровившись к углу ее наклона, резко бью ногой в дверь. Трухлявая древесина не столько ломается, сколько рвется от моего удара, сыплются проржавевшие гвозди, я выхожу и оказываюсь на том же заброшенном складе посреди Промышленного парка, откуда меня выдернули совсем недавно.

Пол усыпан битой черепицей, с потолка свисают полуоторванные доски, печальные, как ветви засыхающей ивы. Сквозь дыры в кровле внутрь заглядывают серо-стальные облака, точно давя меня своей тяжестью; падают последние капли дождя. Их «кап-кап» уже не заглушает звуков снаружи: подкованные копыта цокают по мостовой, кричат и бранятся прохожие.

Я поднимаю руки и лицо к белесому свету и полной грудью вдыхаю воздух Анханы, ожидая того радостного ощущения свободы, которое обычно несут с собой Приключения.

Но ничего не происходит.

Никакой свободы, только тяжесть, неимоверная, гнущая к земле так, словно облака надо мной – это камни, наваленные мне на спину; а еще настойчивое, мучительное осознание утекающего времени.

Я начинаю подозревать, что никогда уже не испытаю того, что раньше. Они украли у меня и это – мою свободу…

Отец сказал бы сейчас, что настоящую свободу украсть нельзя, значит моя была ненастоящей. И наверное, был бы прав. Скорее всего, моя свобода с самого начала была лишь плодом моего воображения, иллюзией, но эта иллюзия была мне дорога.

Люди не прощают тех, кто лишает их иллюзий.

Я встряхиваю головой и иду, осторожно пробираясь между завалами мусора. Каждый шаг заводит меня все дальше в руины. Надо найти ту точку, где я потерял след; да, она говорила, что, когда я вернусь, ее здесь уже не будет, и все же лучшего места для начала поисков не придумаешь.

Бывшая контора пуста, только погасшие угли костерка Томми лежат посередине. Дверь в подвал распахнута настежь. Я заглядываю туда – вода в основном схлынула. Надо, наверное, спуститься, оглядеться напоследок.

Но тут ветхий склад вокруг начинает скрипеть и вздыхать особенно громко.

Кажется, я здесь не один.

Я тихо сливаюсь со стеной возле единственного уцелевшего дверного проема. Похоже, пока я выбирался из чулана, любопытные уши ловили каждый звук; а те, кто крадется сейчас сюда, не простые зеваки. Честные люди не ходят так тихо.

Вдруг позади меня, за перегородкой, отсыревшей настолько, что кажется, будто ее слепили из одной штукатурки, раздается хриплый шепот:

– Кейн? Барон, ты? Это я, Томми.

Черт, надо же, окружили.

– Да, Томми. Это я. В чем дело?

В дверном проеме появляется Томми, его жизнерадостная уродливая физиономия сияет.

– Я надеялся, что это будешь ты, Барон. Я тебя вычислил… Думаю, кто еще может пролезть сюда, в самую середину, никем не замеченный, хотя Подданных тут не один десяток и каждый высматривает тебя в оба глаза?

Я отвечаю на незаслуженный комплимент пожатием плеч:

– Зачем они меня высматривают? И где они?

Томми встряхивает головой, его лицо темнеет.

– Плохо дело, Кейн. Коты подстрелили и забрали с собой Паллас, а та боевая девчонка, Таланн, помнишь? Ее убили.

С тревогой заглянув мне в лицо, он разводит руками, точно извиняется:

– Берн размазал ее кишки по всему мосту Рыцарей.

С-с-с…

Господи, я старею.

Некоторое время я не чувствую ничего и не думаю ни о чем, кроме того, что каждый прожитый день моей Богом проклятой жизни давит мне на спину так, словно на нее взгромоздили пирамиду.

Только в молодости можно спокойно относиться к таким вестям. Только когда ты молод, здоров и полон оптимизма, такое можно воспринимать как данность. А для этого надо верить, что впереди всех ждет благо, и если кто-то пострадает на пути к нему, то боль будет не напрасной, каждая принесенная жертва – осмысленной, и, главное, верить, что смерть, когда она придет, не просто задует искру сознания, а принесет с собой нечто иное.

Короче, только в молодости можно считать, что дерьмо случается с людьми не напрасно.

Что ж, похоже, они все же получат то, чего так добивались, все эти господа управляющие. Может, мне только и осталось что месть.

Груз прожитых дней прижимает меня к земле так, словно сам Господь опустил на меня свой жернов. Я съезжаю спиной по стене и сажусь на пол, шарю в противной пустоте, которая заполнила мое нутро, ищу в ней остатки гнева.

Эх, хоть бы одну искорку той ярости, которая жила во мне раньше, я бы раздул из нее огонек, и он дал бы мне сил встать и идти. Но я нахожу только пепел.

Томми говорит:

– А еще с тобой хочет говорить величество. Поэтому мы и караулим тебя тут второй день. Честно говоря, я не ожидал, что ты вернешься сюда, зато Ламорак был уверен. И смотри-ка, не ошибся.

Ламорак…

Значит, он все еще здесь, по-прежнему под защитой Короля Воров…

О, вот она наконец: крохотная искорка под толстым слоем пепла ожила, затлела, обволакивая сердце дымом.

Я поднимаю глаза и вижу за спиной Томми других Подданных Короля – их много. В руках – обнаженные клинки, они тускло сверкают. Я невольно улыбаюсь:

– Спасибо тебе, Томми.

Он недоуменно хмурится:

– За что это?

– За то, что помог мне подняться.

Я подтверждаю свои слова делом, а он пятится и берет у одного из Подданных моток веревки.

– Зачем вас столько? Величество боится, что я буду драться?

Томми пропускает конец веревки меж пальцев:

– Да не, не в этом дело. Или уж сказать тебе правду? Не только величество хочет тебя видеть. Награду за твою голову подняли, и сильно. Мы сейчас сделаем вид, что связали тебя, и поведем к Королю всей кучей, чтобы ни у кого не возникло охоты напасть.

– Подняли, говоришь? Не слышал.

– Ха, еще как. Ты теперь стоишь целую тысячу ройялов…

Голос Томми прерывается, взгляд заволакивает пелена: по всему видно, что мечтами он уже в той волшебной земле, в том колдовском королевстве, где он не просто Томми, а владелец тысячи золотых монет. Но вот он возвращается с небес на землю и, кашлянув, добавляет:

– Я… хм… Я должен связать тебе руки.

Я скалю зубы:

– Только попробуй – башку оторву.

– Барон, поверь, ничего личного…

– Я объясню это величеству потом. Он поймет.

– Обещай, что не сбежишь, ладно? Я и сам не хочу тебя связывать.

– Сбегу? – Я отвечаю ему коротким ледяным смешком. – С чего это? Нам с тобой по пути.

6

Артуро Кольберг сидел в своем кресле, маски безликих полицейских маячили за его плечом. Он почти не следил за действиями Кейна и очнулся от леденящих душу раздумий, лишь когда Томми и Кейн вышли к мосту Рыцарей, превращенному в груду развалин, и разбитым докам, по которым солдаты все еще бродили в поисках выживших.

– Это все натворила Паллас? – прошептал потрясенный Кейн. – Черт меня подери… Откуда у нее столько сил?

– Баржа-то все равно ушла, – сообщил Томми.

– Да уж надо полагать.

Судя по учиненному разгрому, битва была эпической, а у него, Кольберга, не оказалось на месте ни одного Актера онлайн и, как результат, не осталось ни одного кубика с записью недавнего побоища.

Зрители упустили что-то интересное, как если бы его и не было.

Кольбергу стало еще тошнее.

Не покидая отдела техподдержки, он составил и надиктовал пресс-релиз, то и дело бросая косые взгляды на тревожную красную кнопку экстренного извлечения. На огромном изогнутом экране Кейн шел по подземным пещерам Анханы в сопровождении Подданных Арго.

И все же Кольберг имел основания быть довольным собой. Он записал отличный пресс-релиз, в котором ровным голосом оповестил публику о том, что Паллас Рил в плену, и ни одним звуком не выдал той бури, которая бушевала у него внутри.

После столкновения в хранилище прошло всего несколько минут, но шок, который испытал Кольберг, услышав угрозы Майклсона, отлился в холодную ярость. Все, все против него: Кейн, Ламорак, Паллас, Доул с Вайло и эти чертовы полицейские за спиной. Но это еще не значит, что он сложит лапки и сдастся.

Он не беззащитен, нет.

Кольберг принял решение, что карьере Майклсона пора положить конец. Для игры в «Слишком поздно» нужны двое. И как только у него появится хотя бы крохотный, микроскопический шанс оправдаться в глазах Совета управляющих, он немедленно уволит Майклсона.

И куда он тогда денется со своим гонором? Кого будет молить о работе на сетевой доске объявлений? Надо забрать у него деньги, дом и друзей… Ну и конечно, главный удар, который Кольберг предвкушал особо: он мечтал оказаться рядом с Майклсоном в тот миг, когда время Паллас Рил истечет и она, войдя в противофазу с Надземным миром, будет корчиться в агонии страшной смерти.

Вот бы увидеть тогда его лицо. Но сначала надо, чтобы Майклсон дожил до этого. Будет чертовски жалко, если он откинет копыта в Надземном мире прежде, чем Кольберг сумеет с ним поквитаться.

7

Мы долго карабкаемся по лестнице для обслуживания шахты писсуара, а когда добираемся до заветной двери, Томми придерживает ее, и я выхожу на белый свет. Он действительно белый: солнце по-прежнему светит сквозь облака.

– На песок! – командует Томми, и я ощущаю неприятную тяжесть в желудке.

Пару раз я видел, как Подданных вызывали на песок, то есть на Суд Короля. И оба раза это плохо кончилось – для Подданных.

– Ты точно не знаешь, в чем дело?

Томми пожимает плечами и угрюмо мотает головой:

– Знал бы, давно бы сказал. Извини.

Они всей гурьбой ведут меня вниз, на самое дно стадионной чаши, мимо рядов каменных скамей, темных и выщербленных от времени.

Величество уже там, на южной трибуне, где раньше была королевская ложа, сидит на возвышении в туго набитом кресле, которое он зовет своим троном. Рядом с ним Деофад и…

Вот тебе на – Ламорак. Сидит на месте Аббаля Паславы, выставив перед собой ногу, которая не гнется из-за шины. Шину наложил ему я, причем совсем недавно.

Но я запрещаю себе разглядывать его. Я знаю – задержись я на нем глазами чуть дольше, меня будет не остановить: я рванусь прямо к нему очертя голову, как почуявшая кровь росомаха. Даже не глядя на него, я все время ощущаю его присутствие – моя щека, обращенная к нему, горит, будто обожженная ядовитыми щупальцами актинии.

Хамский стадион… Не люблю бывать тут днем: беспощадное солнце Надземного мира высвечивает каждую трещинку в камне, каждую соринку на арене. То ли дело ночью, когда Подданные жгут праздничные костры и танцуют, едят вволю и напиваются допьяна, а напившись, хлопают друг друга по плечам и клянутся в вечной дружбе. Это и есть тот клей, который соединяет меня с теми, кто приходит сюда ночью: общая память и чувство семьи, которой у меня, по сути, никогда не было.

Но Королевство Арго – это ночная семья; сейчас, при свете дня, этот дом, лишенный чарующего флера дружбы, кажется пустым и бесприютным, как любая ночлежка в трущобах Темпа. Растрескавшиеся каменные скамьи, ярусами уходящие к небу, поросли лишайником. На сыром от недавнего дождя песке чернеют свежие проплешины костров, валяются бараньи кости, яблочные огрызки, рыбьи головы, вишневые косточки и разный безымянный мусор. В этих отбросах не спеша роются две здоровенные крысы. Они ничего не боятся, хотя уже давно рассвело, и бок о бок с ними ищут поживы чайки и вороны. Чайки то норовят долбануть хищным клювом какую-нибудь из крыс, а то вместе с ними отбиваются от соперниц-ворон, которые, хрипло каркая, наскакивают на крыс, на чаек и друг на друга.

Птицы пестрым облаком взлетают, когда я приземляюсь на песок, перескочив через каменное ограждение арены. Одна крыса так раздулась от жрачки, что не успевает убежать. Я поддаю ее ногой, и она с отчаянным писком катится по арене.

За мной спускаются около дюжины Подданных, которые привели меня сюда; вперед важно выходит Томми и с видом завзятого царедворца начинает:

– Я привел на Суд Королевства Арго Почетного Барона…

– Заткнись! – бросаю ему я и подкрепляю свои слова небольшой оплеухой.

Томми пролетает пару шагов вперед, но восстанавливает равновесие и поворачивается ко мне. Его лицо пылает гневом и обидой.

– Кейн, черт тебя подери, нельзя же…

Но я уже не слушаю его. Мои глаза устремлены на Короля и его Суд.

– Хватит валять дурака, величество, – громко говорю я. – Я пришел. Скажи мне, что тебе нужно, и покончим с этим.

Сзади раздается резкий металлический скрежет: это Подданные, которые стоят за мной полукругом, потянули мечи из ножен; но величество поднимает руку, и все стихает.

– Ладно, – говорит он хрипло и подается вперед; его лицо налито кровью. – Ладно, ублюдок. Где тебя носило всю ночь? Когда ты ушел со склада и куда делся?

– Не твое дело.

Черт, на этот вопрос я не смогу ответить, даже если очень захочу.

Но я уже понимаю, к чему он клонит. Позади меня королевские Подданные. Они отрезают мне путь к отступлению. Я прикидываю, каковы мои шансы пробиться сквозь них, если понадобится.

– Нет, срань такая, теперь это мое дело! – рявкает величество в ответ. – Потому что ты пошел прямо к Котам.

– Да ты из ума выжил. – Сказать бы ему, кто тут на самом деле предатель, но нет… нельзя пока. – Может, ты видел, как я за ручку здоровался с Берном?

Яростно рыча, он вскакивает с кресла и потрясает кулаками так, словно призывает на мою голову молнию с небес:

– Я знаю, что ты работаешь на Ма’элКота, свиная морда! Понял? Знаю!

В наступившем молчании слышно, как, взлетая, свистят крыльями чайки, а за стенами стадиона начинают свой день жители Крольчатников. Обступившие меня Подданные морщатся и отводят глаза.

Наверное, они тоже еще не видели, чтобы величество настолько потерял контроль над собой; я, по крайней мере, вижу такое впервые. Но мне случалось слышать голоса и пострашнее, так что одной яростью меня не напугаешь.

– Да ну? – спокойно говорю я. – Может, расскажешь тогда откуда?

Величество таращит глаза и кхекает так, словно чем-то подавился. Вряд ли ему будет приятно, если лишенный чувства юмора старина Деофад и все другие услышат сейчас о его шашнях с Очами.

Ламорак начинает что-то бормотать, но так тихо, что слов не разобрать, а по его губам мне удается прочесть лишь «вопрос» и «ответ». По идее, величество тоже не должен его слышать, но он вдруг говорит:

– Вопросы здесь задаю я, Кейн. А ты на них отвечаешь. Ясно?

Я выдерживаю секундную паузу – пусть до него дойдет, что я все слышал и понял, – потом спрашиваю:

– Паллас жива?

Величество цедит сквозь зубы:

– Кажется, я ясно выразился…

– Томми сказал мне, что вчера Коты ранили Паллас и забрали ее с собой. Она жива?

– Откуда мне знать?

– Брось притворяться, величество. Мы оба понимаем откуда. Хочешь, скажу?

Мгновение он колеблется, а я гадаю, решит ли он, что довольно меня терпел, и отдаст ли приказ перерезать мне глотку. Но он отводит глаза:

– Да жива она, жива.

Так-так, ха. Дышать уже стало легче, и груда прожитых дней, гнущая меня к земле, потеряла часть своей тяжести. Остается решить, как быть дальше.

– Что ты делаешь для ее спасения?

Он смотрит на меня ошарашенно, так, словно мысль о спасении Шанны даже не приходила ему в голову. И где, спрашивается, ее Заклинание? Неужели стерлось?

– Ну, я… э-э-э… то есть болтают, что Ма’элКот держит ее у себя и сам допрашивает…

Я позволяю пламени, которое ревет у меня в груди, как в топке, слегка подогреть мой голос.

– А ты, сукин сын, значит, решил закидать дерьмом меня, вместо того чтобы спасать Шанну? Да что с тобой такое?

Кстати, хороший вопрос… Не важно, стерлось то Заклинание или нет, величество все равно ведет себя как-то не так. Он ведь реалист, прагматик, который обычно шагу не ступит, не прикинув раз сто все его последствия. К тому же он давно меня знает. Он знает, что я скорее отпилю себе яйца тупым ножом, чем стану делать то, в чем он меня обвиняет.

И тут в сплошной кости, которую я использую за неимением мозгов, наступает озарение: если величество так хочет получить ответы на свои вопросы, то почему он не заставит Ламорака применить ко мне заклятие Доминирования, чтобы не мытьем, так катаньем узнать то, что ему нужно?

Ламорак снова начинает двигать губами. Я читаю по ним два слова: «доверие» и «дело». Величество говорит:

– Сначала утрясем между нами это дело, а уж потом поговорим о доверии.

Вот ведь чертов сукин сын, а…

Зато теперь все ясно.

Все встало на свои места.

Ламорак не применил ко мне заклятие потому, что он не может колдовать на два фронта сразу.

Вот тебе и голос разума.

Да, решать любые проблемы кулаками, наверное, не лучший способ… Но иногда применение силы не просто напрашивается, но при разумном ее дозировании существенно улучшает ситуацию.

Величество сказал что-то еще, но я пропустил его слова и не знаю, почему теперь все смотрят на меня так, словно ждут ответа. Я качаю головой:

– Извини, я отвлекся… Что ты там говорил?

– Я сказал… – начинает он, но я опять пропускаю все мимо ушей.

Как только все головы поворачиваются к нему, я с размаху въезжаю пяткой в скулу ближайшего ко мне Подданного справа. Кость под моей ногой поддается с треском, раненый взлетает в воздух и приземляется на соседа. Вместе они валятся на песок.

Так, значит, осталось десять.

Чтобы удрать с арены, мне не обязательно валить всех. Полсекунды никто не двигается – все соображают, что я только что сделал. Первым в себя приходит Томми, но у него единственного в руках нет меча. Он шарит у себя на поясе, ища рукоятку, когда я подскакиваю к нему и хватаю за запястье. Резкий поворот одной рукой и сильный удар другой довершают дело: перелом предплечья. Конечно, ломать локоть проще, но Томми хороший парень, и я не хочу оставлять его калекой.

Он воет, когда осколки кости пропарывают ему мясо, и падает на колени. Я переношу тяжесть тела на другую ногу, подхватываю его рукой за подмышку и делаю такое движение, как теннисист, который отбивает удар слева. Томми падает на другого парня, прямо напротив меня, забрызгивая его своей кровью. Оба летят на землю – не разберешь, где чьи руки и ноги.

Остальные нападать не торопятся. Даже приближаться ко мне и то не спешат – оно и понятно. Зато я пользуюсь их замешательством и бросаюсь бежать со всех ног.

Перескочив через Томми и его соседа, я несусь прямо к королевскому помосту. На бегу раненое правое колено дает о себе знать, а у самой стены, когда мне надо прыгнуть, оно подгибается.

Я едва успеваю сгруппироваться так, чтобы не врезаться башкой в стену, иначе неминуемо оставил бы на ней все свои мозги. Но удар все же получается что надо, а на вторую попытку уже нет времени: парни опомнились и догоняют.

Первый так разогнался, что не успевает затормозить, когда я разворачиваюсь, бросаюсь к нему, делаю ему подсечку ногой, а когда он падает, въезжаю ему кулаком в основание шеи. Он врезается головой в исполосованную старыми шрамами стену и валится на колени.

Остальные рассыпаются полукругом: думают напасть со всех сторон сразу. Треснувшийся о стену мотает головой. Он стоит на четвереньках, и я использую его как скамью: вскакиваю ему на спину и, прежде чем он успевает что-нибудь сообразить, подпрыгиваю. Двух футов высоты, которые дает мне его тело, хватает, чтобы я зацепился за край стены и подтянулся наверх.

– Держите его, убейте его!

Ламорак так вопит, что от звуков его испуганного голоса во мне закипает кровь.

Я прыгаю и приземляюсь на ноги. Вокруг меня скамьи нижнего яруса, а передо мной – Деофад с занесенным мечом, его зачарованный клинок Лютен светится, как полоса раскаленной добела стали в кузнице.

Но у меня нет никакого желания выяснять отношения с этим упрямым старым ублюдком, и я кувырком откатываюсь в сторону, а клинок высекает искры из камня там, где я только что стоял. Пока дед возится с ним, я вскакиваю и во весь дух чешу туда, где засели величество с Ламораком. Король по глупости решает встретить меня лично; он, как обычно, безоружен, и, если бы Ламорак не подчинил себе сейчас его волю, ему и в голову не пришло бы нападать на меня с голыми руками.

Я даю ему подбежать, а когда он уже совсем рядом, слегка сгибаю колени и опускаю плечи так, чтобы они пришлись ему под ребра. Инерция его движения тут же перебрасывает его через меня. Величество кувырком летит по ступеням вниз, а я бегу дальше.

Пока они с Деофадом копошатся, поднимая друг друга на ноги, я достигаю цели.

Ламорак бледен, как поганка.

– Кейн… – шепчет он, глядя на меня так, словно между нами не меньше тысячи футов. Ясно, входит в мыслевзор. – Не…

– Заткнись!

Правым хуком я бью ему в ухо, точнее, в челюстной сустав и слышу, как он хрустит под моим кулаком. Звук приносит мне чувство глубокого удовлетворения.

– Не покидай меня, Ламорак. – Ухватив его за грудки, я сильно встряхиваю его, мешая сосредоточиться. – Я еще с тобой не закончил. А ну, попробуй поколдовать. Давай пробуй.

Ламорак вскидывает руки, защищая голову от удара, и отворачивается, чтобы не видеть летящего к нему кулака.

– Нет… – мямлит он быстро немеющим ртом. – Повалуфта… чевт, ты фломал мне челюфть.

Я уже заношу кулак для следующего удара, но все же заставляю себя медленно сосчитать до десяти: а вдруг найдется хоть одна причина, по которой я должен оставить его в живых.

На счете «восемь» за моей спиной раздается грозный вопль:

– Кейн, стой! Всем стоять! Никому не двигаться, мать вашу! – Это орет величество.

В наступившей тишине я внимательно вглядываюсь в Ламорака: если он опять начнет колдовать, я его вырублю.

Внизу тихо чертыхаются люди, поднимаясь на ноги и оценивая тяжесть своих увечий. Ламорак обеими руками держит сломанную челюсть и отворачивает от меня лицо.

Прямо за моим плечом раздается негромкий голос величества:

– Может, хоть ты мне объяснишь, что это сейчас было?

Ламорак косится на меня, но, испугавшись, тут же отворачивается.