Текст книги "Герои умирают"

Автор книги: Мэтью Вудринг Стовер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 49 страниц)

3

Стол, накрытый к завтраку, наводил на мысль о банкете, столько на нем было всякой снеди: от овощных суфле до фаршированных перепелов. Кейн потягивал холодный кофе из бокала с покрытым изморозью краем и старался не вспоминать о греческих мифах, и особенно о зернах граната.

Ма’элКот возлежал на кушетке во главе стола, с непринужденной грацией льва откинувшись на гнутое изголовье. До того, принимая ванну, он непринужденно болтал с сидевшим поблизости Кейном, без труда поддерживая и направляя разговор. Три очаровательные девушки, которые, разделяя ванну с императором, скребли и терли его тело, очищая от глиняных пятен, похоже, волновали его не больше, чем накрытый стол рядом.

Зато Кейн сидел нахохлившись, так что рукоятки его новых ножей втыкались ему в ребра сквозь костюм. Присутствие всех семи клинков странно тревожило его. А все дело было в том, что по пути из купальни в покой для завтрака Ма’элКот вдруг обернулся к нему и весело сказал:

– Я должен просить у тебя прощения за нехватку гостеприимства. Ведь Я лишь теперь осознал, отчего ты выглядишь таким смущенным и отмалчиваешься. Прошу за Мной.

Император повел его на третий этаж, где в Галерее оружия одна комната размером со спальню была полностью отведена под ножи: по стенам и на полу всюду стояли и висели подставки с ножами всех мыслимых форм и размеров: там были и кукри с кривыми лезвиями, и кинжалы для левой руки с рукоятками-веерами, и индийские кинжалы тычкового типа, известные как катары, и ножи а-ля танто, и даже длинные тонкие равнобедренные клинки, известные как арканзасские зубочистки.

– Прошу тебя, – снова обратился к нему Ма’элКот. – Выбирай.

Кейн взял один кинжал – с волнистой ручкой, чем-то похожий на флорентийский стилет – и повертел в руках. Он был здесь один на один с Императором, за закрытой тяжелой дверью, в комнате, полной ножей.

– Знаешь, – начал он, – Крил вот считал, что меня наняли для того, чтобы убить тебя. Так, может, надежнее держать меня безоружным?

Веселый огонек вспыхнул в яркой зелени императорских глаз.

– Думаешь, Я глуп? Ты, Кейн, никогда не бываешь невооруженным. Я мог бы отрезать тебе руки по самые плечи, но ты убивал бы ногами. Пожалуйста, прими Мое гостеприимство. Я желаю, чтобы ты чувствовал себя комфортно во всем.

«Комфортно? В присутствии Ма’элКота?»

– Это ведь шутка, да?

– Конечно.

Вот так и получилось, что Кейн сел за стол с ножнами, заново наполненными сталью.

Все утро Кейн ждал, когда Ма’элКот заговорит о деле. И не вытерпел:

– Герцог Тоа-Ситель объяснил мне, чего ты хочешь. Я согласен. Я только хочу знать, какие ресурсы будут в моем распоряжении и сколько ты мне заплатишь.

Он знал, что переигрывает, показывает слишком много заинтересованности, но ничего не мог с собой поделать, да и не хотел: нужда была сильнее его, она сидела у него в кишках, тянула за язык. Он больше не мог оставаться во дворце – ему надо было выбраться на улицу и взять след Шанны.

– Прошу тебя, Кейн, – лениво отозвался Ма’элКот с кушетки. – Говорить о делах за едой – дурной тон и для пищеварения вредно.

– Но ты же не ешь, – возразил Кейн.

– Да, Я больше не ем. – Ма’элКот тяжело пожал плечами. – И не сплю. Во многих жизненных аспектах, особенно в самых незначительных, вроде этих, такая власть, как Моя, создает помехи.

«Ага, значит, застать его врасплох во сне или капнуть мышьяка в жаркое тоже не получится», – подумал Кейн и заговорил, не пряча раздражения:

– Но если мы не можем поговорить о деле, зачем тогда вообще тратить время?

– Мое время не потрачено даром, Кейн. Я изучаю тебя.

Кейн аккуратно поставил бокал на стол: жаль будет, если рука дрогнет и кофе прольется на безукоризненно чистую льняную скатерть.

– Вот как?

– Да, так. Это была Сила, Кейн, Сила Извне дала ответ на Мой вопрос: кто сможет привести докучливого Шута Саймона в Мои руки? И когда Сила указала Мне на тебя, Я был склонен довериться ее указанию, ведь Я уже хорошо знал твое лицо, и Мне понадобилось всего два дня, чтобы привести тебя сюда.

– Привести? – повторил за ним Кейн и нахмурился. – Ты думаешь, что я здесь из-за…

– Не будем ссориться, Мой мальчик. Я жаждал твоего присутствия, и вот ты здесь, со Мной. Это – факт, и не важно, каков был механизм, приведший к его совершению. Более того, ты уже расслабился настолько, что даже перебиваешь Меня, и Я этим доволен, хотя вообще это нелюбезно. Даже грубо.

Тон Ма’элКота оставался легким, однако подземные обертоны его низкого, похожего на контрабас, голоса давали понять, что за этой добродушной личиной чутко спит большой и грозный зверь. Внешне спокойный, Император ждал, глядя на Кейна прозрачными карими глазами…

«Стой-ка, – подумал вдруг Кейн, – они вроде были голубые? Или зеленые?»

Отвлекшись, Кейн дал паузе затянуться дольше, чем дозволяли хорошие манеры. Но вот он пришел в себя и посмотрел на Императора с робостью:

– Прошу простить меня, Ваше императорское…

– Извинения приняты, – перебил его Ма’элКот. – Я не особенно настаиваю на церемониях, как ты мог заметить. Церемонии нужны для незначительных людей, для тех, кто привык слизывать чужое притворное почтение с подбородка, словно брызги слюны. Как Я уже говорил, Мое изначальное намерение просто пригласить тебя для решения этой задачи было отодвинуто в сторону Моим неуемным любопытством, которым Я наделен в слишком большой мере. Я задал фатальный вопрос: почему именно он?

Кейн развел руками:

– Я и сам его себе задаю.

– Поиски ответа привели Меня к тому, что Я изучил всю твою карьеру. – Ма’элКот вдруг сел прямо и положил руки ладонями на стол. Его глаза вспыхнули. – Ты знаешь, что ты – необыкновенный человек, Кейн? Ты хотя бы представляешь всю степень своей необыкновенности?

– Хватит, я сейчас покраснею.

– Не будь смешон. За последние десять смутных лет в истории этой Империи было шесть поворотных моментов, и в четырех из них ключевую роль сыграл ты. Причем внешне эти события не объединяло ничего, кроме их исторической значимости и твоего решающего присутствия.

– Правда?

Император принялся загибать пальцы:

– Первое – убийство принца-регента Тоа-Фелатона… – Он протянул вперед руку. – Только не утомляй Меня заверениями в своей невиновности – убийство привело к войне, которая закончилась поражением династии Менелетидов и Моим восхождением на Престол. Второе – ты во главе кучки авантюристов, рискуя жизнью, прошел через всю пустошь Бодекена и принес известие о восстании огриллоев под властью Кхулана Г’тара, так что в Анхане успели укрепить приграничные крепости и поднять две армии навстречу повстанцам.

– Ну, это была случайность, – сказал Кейн.

Он и его компаньоны обшаривали руины древнего города в поисках сокровищ и артефактов – город построили эльфы в те времена, когда они еще не потеряли способности строить, – как вдруг нагрянуло бродячее племя огриллоев и захватило их в плен. Кровавые игрища, в которых огриллои заставили участвовать Кейна и его товарищей, и еще более кровавый побег до сих пор не давали «Отступлению из Бодекена» утратить популярность, хотя с тех пор прошло не меньше десяти лет.

– И тем не менее. А год спустя, когда некомпетентное руководство армией Анханана едва не привело к полному истреблению людей на этом континенте, кто, как не ты, проник в ставку Орды Кхуланов в обличье телохранителя Г’Тара? Кто, как не ты, поставлял оттуда сведения о планах врага, дав нашей армии шанс объединиться с монастырским экспедиционным корпусом и встретить армию огриллоев под Церано? Но и этого тебе показалось мало: ты вступил в поединок с Куланом и убил его.

– Сведения об этом поединке, – медленно усмехнулся Кейн, – немного преувеличены. Я всего лишь подобрался к Кулану сзади и прикончил его в разгар битвы. Правда, старый козел оказался шустрее, чем я думал, и сломал мне руку ударом моргенштерна, который служил ему вместо скипетра. До сих пор как дождь, так кость ноет.

Теплая гордость, проскользнувшая в его тоне, лишь отчасти имела отношение к похвале Ма’элКота: «Битва при Церано» по сей день считалась лучшим Приключением Кейна. Император пожал плечами:

– Подробности не имеют значения. Важно то, что в том конкретном случае ты практически единолично спас Империю. И вообще, собирая слухи и сплетни о тебе, которые ползут по континенту, Я пришел к выводу, что ты почти всегда участвуешь в великих делах того или иного рода… – Голос Императора вдруг обрел убийственную мягкость шелковой гарроты, затягивающейся вокруг хрупкого горла. – И Мне стало интересно: как может все вращаться вокруг одного-единственного человека? Любопытно, правда?

«Это потому, что Студия всегда посылает меня туда, где что-нибудь затевается», – подумал Кейн и не нашел объяснения лучше. Он чувствовал, что их разговор завел его на очень зыбкую почву, а безобидная и даже приятная лесть обернулась гибельной ловушкой.

Что на самом деле Ма’элКот знает об этих Актири, которых преследует так беспощадно?

– Так вот, Сила сказала Мне, что только ты можешь поймать Шута Саймона. Всю прошлую ночь Я провел в размышлениях о том, почему это так. Пока ты спал, Я подвергал тебя разнообразным испытаниям.

У Кейна пересохло во рту.

– И?..

– И ничего не обнаружил. Если и есть какая-то сила, которая увлекает тебя в центр важных событий, то к магии она не имеет никакого отношения. Единственная особенность, которую Я обнаружил, касается цвета твоей Оболочки – она черная, без оттенков, и совершенно непрозрачная. Возможно, именно этим объясняется твоя неуязвимость перед волшебными существами и магами. Я знаю, в свое время ты убил немало адептов. Надо полагать, что непроницаемость твоих эмоций и намерений для чужих глаз дает тебе немалые преимущества.

– Иногда, – сказал Кейн и осторожно, беззвучно перевел дух.

– Однако это свойство не уникально. Просто оно редко встречается, вот и все. Итак, обнаружив, что у Меня нет возможности удовлетворить свое любопытство обычным путем, Я решил прибегнуть к иному способу: спросить об этом тебя.

– То есть ты считаешь, что я знаю ответ.

Ма’элКот задумчиво кивнул:

– Именно. Точнее, Я надеюсь, что ты его знаешь. Разочарование будет для меня нестерпимо. Прошлой ночью в разочаровании Я едва не убил тебя.

Кейн моргнул.

– Правда? – тонким голосом переспросил он.

– Заклятие. Магическое. Я всерьез задумывался о том, чтобы отнять у тебя жизнь и впитать последние воспоминания твоего угасающего разума.

– Такой способ, – осторожно начал Кейн, – кажется мне слегка…

– Вот именно, – сухо усмехнулся Император. – Предположим, Я понял бы, почему именно ты способен поймать Шута Саймона. Но что дало бы Мне это понимание без тебя?

– Знаешь, чего я все-таки не понимаю, так это почему ты не можешь поймать этого парня сам, – рискнул Кейн.

– Все дело в заклятии сокрытия, которое применил этот Шут. Оно все еще в действии. Я сумел проанализировать его действие, но не смог ничего ему противопоставить – и, возможно, никогда не смогу. Сила Извне сказала Мне, что заклятие легко сломать, если поймать того, кто его создал. Заклятие действует непосредственно на ум, оно фрагментирует информацию о его создателе, которая у Меня уже есть, а общая картина ускользает. Это значит, что Я не только не вижу картину в целом, но и сама возможность ее существования ускользает от Меня. Больше всего Меня бесит вот что: может статься, Я знаю, кто такой этот Шут Саймон, но не могу показать на него пальцем, потому что не могу соединить имя и лицо.

«О черт, – подумал Кейн. – Вот это я вляпался». Медленно, постепенно до него начало доходить: ответ на этот вопрос Ма’элКота, так же как и на предыдущий, был только один:

«Потому что я Актер».

Он давно заметил, что у каждого, с кем он заговаривал здесь о Шуте Саймоне или о Паллас Рил, глаза сразу точно заволакивало туманом, и только с ним, Кейном, такого не случалось никогда. Почему? Да потому, что для него не было никакого Шута Саймона и даже никакой Паллас Рил. В его памяти, в душе, в сердце, в самых сокровенных мечтах о счастье жила только Шанна. Он терпеть не мог эту ее абстракцию, игру в Спасительницу, которую она затеяла. Ему никогда не нравился ее персонаж, эта самая Паллас Рил. Но он всегда любил Шанну, только ее, и никого больше.

И всегда будет любить.

А значит, ему нечего ответить на вопрос Императора, даже если бы он захотел отвечать. По условиям контракта Студия заглушит его голос, а то и убьет его, если он хотя бы попробует сказать правду. И чем ближе Ма’элКот подходил к ответам на свои вопросы, тем ближе он был к правде.

А правда в данном случае смертельно опасна.

«Значит, я умру здесь, – подумал Кейн. – Рано или поздно до него дойдет, что происходит, и тогда он просто убьет меня. Даже если он не догадается, то все равно задует меня, как свечу, когда я начну выполнять свой контракт, – ведь я подрядился убить его».

Смерть подобна солнцу – на нее даже Кейн не мог смотреть не моргая. Вот и теперь он вспомнил Крила, Тоа-Фелатона и задал себе вопрос: будут ли они ждать его там, по ту сторону жизни, и если да, то для чего, но поспешил прогнать эту мысль.

«Единственная моя надежда – вернуть Шанну живой на Землю. Выиграю я или проиграю, умру или буду жить – наплевать, главное, чтобы жила она».

– Так как же? – спросил Ма’элКот, подавшись вперед и внимательно вглядываясь в лицо Кейна. – Я вижу, что ты пришел к какому-то решению. В чем оно? Скажи.

– Да, – начал Кейн, – я действительно кое-что понял. Например, что мне не обязательно быть вежливым с тобой сейчас.

– Вот как? – Ма’элКот взглянул на него скорее весело, чем с обидой.

Кейн пожал плечами и цинично ухмыльнулся прямо в лицо Императору:

– Не будь я тебе нужен для того, чтобы поймать Шута Саймона, я был бы уже мертв. Ты сам так сказал. Так чего мне из кожи вон лезть, стараясь тебе угодить?

Веселье в глазах Императора потускнело, голос громыхнул дальней грозой.

– Из кожи вон, говоришь?

– Будь благоразумен, прими это как факт и дай мне продолжить.

– Благоразумен, значит, – рокотнул Ма’элКот, поставил локти на стол и сплел пальцы перед лицом. – Человек благоразумный приспосабливается к миру, человек неблагоразумный меняет мир под себя. А значит, прогресс зависит только от неблагоразумных.

«Бернард Шоу!» Кейна точно молния пронзила. Эту цитату особенно любил Дункан, но откуда Ма’элКот мог узнать слова земного автора, да еще запрещенного?

– Знаешь, так часто говорил мне мой отец, – сказал он, тщательно подбирая слова.

– Знаю. – Улыбка Ма’элКота была как солнце, пробившееся из-за туч. – Ты уже говорил Мне об этом однажды, и Я не забыл.

«Что-то мы больно далеко зашли, пора с этим кончать», – подумал Кейн, а вслух сказал:

– Ладно, я сдаюсь.

– Э-э-э?

Кейн раздраженно встряхнул головой:

– Я уже давно ломаю голову над тем, где я тебя раньше видел. Твое имя известно мне со времен Войны Долин и Войны за Престол, и я видел, что ты сотворил тут, в Анхане. Но это все не то. У меня такое чувство, что мы встречались раньше, что я по-настоящему тебя знаю. Твои манеры – то, как ты говоришь, к примеру, каждое второе-третье предложение у тебя про Реальность или Природу – все это мне знакомо, но вот откуда – хоть убей, не пойму. И главное, чего я не могу понять, – как можно позабыть о встрече с могучим магом двухметрового роста, сто килограммов весом, сложенным, как молодой бог.

– Мм… ты Мне льстишь. – Кейн по голосу слышал, что Ма’элКот едва сдерживает смех, от которого вибрировала его грудная клетка. – Но ты прав, Кейн, мы действительно встречались. Ты вполне можешь утверждать, что знал Меня в Моей прошлой жизни. Однажды Я уже нанимал тебя, чтобы ты сделал кое-какую работу.

– Вот как?

– Да, так. И мы даже довольно тесно сотрудничали одно время. Это было лет семь назад, перед Войной Долин. Я нанимал тебя, чтобы ты помог Мне вернуть Венец, принадлежавший некогда Дал’канниту Тысячерукому.

Кейн вытаращился на него, открыв рот:

– Шутишь!

Император самодовольно покачал головой:

– Вовсе нет. Ты знал Меня по имени Ханто из Птрейи или по прозвищу Серп – довольно некомплиментарному, надо признать.

– Ханто… – потрясенно выдохнул Кейн. – Ты – Ханто Серп?

Человек, который нанимал Кейна, чтобы тот выкрал для него корону Дал’каннита, и правда занимался магией; но он был задохликом с лицом хорька и плохой кожей, лет на десять старше Кейна. Ханто был адептом магии, хотя и не первостатейным, баловался некромантией, которая помогала ему в его хобби: он собирал артефакты, принадлежавшие разным историческим личностям. Венец был единственной вещью, оставшейся от легендарного липканского военачальника Дал’каннита, которого соотечественники позже стали почитать как бога войны; корона пропала еще во времена Восстания Джерета, то есть лет за триста до того, как Ханто напал на ее след. Но Ханто… ведь он же был полным ничтожеством: Кейн мог переломить его одной рукой, его и Серпом-то звали за внешность – впалая грудная клетка и спина колесом.

Тогда как Ма’элКот…

Ну, в общем, Ма’элКот.

– Я больше не Ханто Серп, – сказал Император. – Я был им много лет назад. Теперь Я Ма’элКот, Император Анханана, Щит Проритуна, Лев Белой пустыни и так далее и тому подобное.

– С ума сойти…

Император ухмыльнулся – изумление Кейна ему польстило.

– Что, так трудно поверить? Сила Венца, который ты выкрал для Меня, плюс еще некоторые вещи, которые Я накопил с годами, дали Мне возможность переделать Себя. – И он потянулся, как сонный лев. – Я сделал Себя тем, кем всегда мечтал быть. Разве это так странно? А ты, Кейн, разве не поступил так же?

– Может быть, – задумчиво согласился Кейн. – Правда, в моем случае результат не столь… э-э-э… зрелищный.

– Не скромничай. Кстати, похищение Венца – четвертый поворотный пункт в истории нашей Империи. И самый важный, даже если Я Сам так говорю.

Кейн внимательно рассматривал собеседника, пытаясь в горе самоуверенной плоти разглядеть тощего невротика-некроманта, которого знал когда-то.

– Так кто же ты? В смысле, кто ты на самом деле?

Ма’элКот раскинул руки:

– Я – тот, кого ты видишь своими глазами. У Меня нет секретов, Кейн. А вот можешь ли ты сказать о себе то же самое?

На этот вопрос не существовало безопасного ответа, поэтому Кейн смотрел на собеседника и молчал. Секунду спустя Император вздохнул и встал на ноги:

– Ты закончил?

Еда на тарелке Кейна осталась почти нетронутой. Он только плечами пожал:

– Аппетита что-то нет.

– Ладно. Тогда идем.

Ма’элКот направился к двери. Кейн поспешно промокнул салфеткой уголки рта, потом, пользуясь тем, что Император отвернулся, провел ею по лбу – на нем каплями выступил холодный пот. «Хорошо, что я сумел переменить тему».

Кейн скомкал салфетку и бросил ее на тарелку. Потом встал и пошел вслед за Императором.

4

Большой зал дворца Колхари был огромен – гулкое гигантское пространство, пол которого выстлан мрамором, а стены облицованы травертином. Кейн вспомнил, как почти десять лет тому назад он шел по этому полу, приближаясь к Дубовому трону.

Тель-Альконтаур, старший брат Тоа-Фелатона, предложил тогда Кейну титул Барона за героизм, проявленный им в битве с Ордой Кхуланов при Церано. Однако Студия была не заинтересована в том, чтобы их лучший молодой Актер, стремительно восходящая звезда, связал себя по рукам и ногам управлением заштатным феодом в Надземном мире. К тому же все, кто был так или иначе связан с Монастырями, по традиции отказывались от любых почестей и наград, предложенных временными властителями, и Кейн легко, хотя и уважительно отказался от чести, оказанной ему старым Королем, во время специальной церемонии, устроенной здесь, во дворце.

Кейн вспомнил, каким пустым казался ему тогда громадный зал, несмотря на то что люди стояли в нем плечом к плечу: аристократы и сановники, офицеры и почетные граждане всех мастей. Переливчатые потолочные своды, терявшиеся где-то на страшной высоте, улавливали каждый звук, родившийся внизу, и, превратив его в шепот или шелест, отправляли обратно вниз. Этот акустический трюк создавал впечатление, что зал почти пуст, даже когда он был наполнен людьми до отказа.

Дубовый трон, на котором восседал теперь Ма’элКот, по-прежнему стоял на широком прямоугольном помосте – двадцать семь высоких ступеней над бесконечным простором мраморного пола. Узкие гобелены, сюжеты которых невозможно было разглядеть из-за копоти и пыли, скопившихся с годами, по-прежнему висели в проемах между огромными контрфорсами, но это было единственное, что сохранилось в памяти Кейна от былого убранства зала.

Ма’элКот явно произвел тут кое-какие перемены.

Столбы света с танцующими в них пылинками, падая сквозь южные окна зала, терялись на фоне магматического сияния двенадцати бронзовых жаровен, каждая из которых была так широка, что внутри легко мог вытянуться во весь рост высокий мужчина. В них горели угли того же сорта, что и под котлом в Малом зале, – много тепла и света, но совсем без дыма. Кроме того, угли горели не сгорая, однако их свет был не так ровен, как у лампы; он дрожал и пульсировал так, что тени, которые отбрасывали жаровни, казалось, жили своей жизнью и преследовали свои цели.

Середину зала занимала гигантская платформа – девять футов в высоту и сотни футов в длину и ширину; ее бока были задрапированы праздничными флагами кирпично-красного цвета с золотом: материи на них пошло столько, что хватило бы на ливреи всем служащим дворца без исключения.

Над ней бронзовой башней высилась статуя, изображавшая обнаженного Ма’элКота.

Сверкающий бронзовый гигант стоял, уперев руки в боки и расставив ноги, – поза силы и власти. Его пах возвышался над уровнем платформы примерно на метр. Ни одно зеленое пятнышко не пятнало его сияющей мускулатуры, лицо выражало радушие и благожелательность. Кейн со своего места видел, что у статуи два лица, значит второе смотрело на платформу.

Кейн молча кивнул: двуликая статуя показалась ему дурным предзнаменованием.

Между расставленными ногами колосса находился короткий наклонный желоб, тоже из бронзы, который вел с платформы в неглубокий бассейн перед самыми ступенями трона. На той стороне статуи, которая смотрела на платформу, Кейн заметил очертания чего-то похожего на пенис, на стороне трона внизу живота статуи была припухшая складка плоти, – видимо, она символизировала вагину.

Он подумал, что его, по всей видимости, ждет очень необычное представление.

Он сидел в крошечном зашторенном алькове позади трона. Там было два стула, и один из них занимал Кейн, прильнув глазом к отверстию в крошечной дверце как раз за спиной Ма’элКота. На это место его посадил сам Ма’элКот, который просто объяснил, что компания Кейна ему приятна и он не желает расставаться со своим гостем только из-за того, что наступил час аудиенций.

Вот почему Кейн сидел и наблюдал за тем, как в Большой зал входят делегация за делегацией, прибывшие из самых дальних уголков Империи. Представитель каждой из них подходил к трону, поднимался на первую ступеньку и излагал просьбу или жалобу, с которой они прибыли. Ма’элКот слушал и кивал, а когда с делом было покончено, он кивком отправлял просителей к платформе. Те заходили под платформу, где снимали одежду. А потом по ступеням платформы наверх один за другим выходили голые люди – мужчины и женщины, мелкопоместные дворяне и Герцоги Империи.

Там они присоединялись к растущей толпе голых и дрожащих мужчин и женщин всех возрастов, которые ждали и наблюдали – естественно, немного нервно – за тем, как Ма’элКот разбирался со следующими.

При этом Император не забывал вполголоса комментировать все происходящее для Кейна: рассказывал ему о Баронах и Рыцарях, которые появлялись перед троном, о том, что творится в их землях, об их былых политических связях и нынешних амбициях, а также о том, чем они могут быть полезны Ма’элКоту в его Великом Труде. Иногда их разговор переходил на другие темы, но рано или поздно возвращался к самому Ма’элКоту, его достижениям и планам.

Кейн сразу заподозрил, что Императору нравится удерживать его возле себя и посвящать в свои намерения потому, что Кейн знал, кем он был раньше, и поэтому мог оценить, как далеко он продвинулся и как много сделал; скрытое желание одобрения, возможно, было единственной человеческой слабостью, которая осталась у Ма’элКота.

Кейн не сразу и, надо сказать, с большой неохотой признался себе, что Ма’элКот ему скорее нравится, чем нет. В самой его самоуверенности, которая давалась ему без малейшего усилия, было что-то невероятно привлекательное, а его высокомерие было так основательно подкреплено могуществом, что выглядело почти как добродетель. Стоило Кейну забыть о том, где он и что ему предстоит сделать, как трепет оставлял его и он ощущал притяжение этого человека. Но это было притяжение особого рода: так одних людей тянут к себе горы, а других – море.

Как мог ему не нравиться человек, который так искренне и очевидно радовался самой жизни и тому, кто он в этой жизни есть?

– Венец Я, разумеется, уничтожил, – продолжал Ма’элКот. – Он был лишь ключом от той двери, что сдерживала Силу, которой Я распоряжаюсь ныне, и зачем Мне было давать доступ к ней кому-то другому. А Я использовал эту силу… – он провел рукой над своим одеянием, словно говоря «Вуаля!», – для того, чтобы преобразить Себя. Во-первых, Я сделал Себя красивым – ты, конечно, помнишь, как выглядел Ханто, так что Мой приоритет тебя не удивит. Затем Я дал себе столько ума, что Мой интеллект граничит теперь с всеведением. После Я снабдил себя еще одной формой Силы: почти безграничным богатством. Позже Я стал Императором Анханана: политическая власть, настоящее могущество. И Я не намерен останавливаться.

– Неужели? – удивился Кейн. – И кем же ты станешь на бис: богом, что ли?

– Вот именно.

В зал вошла делегация свободных земледельцев Каарна. Эти люди проделали тысячу миль, чтобы молить Императора о прекращении засухи, которая сжигала их поля. Ма’элКот пообещал и отослал крестьян к платформе.

Когда те, подойдя к занавесу, с неохотой нагнулись, чтобы пройти под ним, Кейн шепнул:

– Вот это обещание так обещание.

Ма’элКот заразительно хохотнул и с олимпийским спокойствием ответил:

– И я его выполню. Жалок тот бог, который не в силах вызвать дождь.

– Ты шутишь?

– Мм… Как сказать.

Он на минуту отвлекся, чтобы разрешить спор двух киришанских Баронов. Насколько мог судить Кейн, у него получилось: Бароны с довольным видом скрылись под красно-золотым занавесом. Ма’элКот снова вернулся к разговору:

– И представь себе, что эту мысль подсказали Мне Актири.

Кейн порадовался, что сидит так, что Император его не видит. Он сглотнул, перевел дух и только тогда спросил:

– Актири? А ты не староват, чтобы верить в эти сказки?

– Э-э-э, Кейн, если бы ты видел то, что видел Я…

– Я думал… – осторожно начал Кейн, – в общем, я считал, что вся эта история с охотой на Актири – твоя выдумка, чтобы избавляться от политической оппозиции.

– Так и есть. Ведь Я же тиран: Я захватил трон, не имея ни малейшего права на власть. Ведь на самом деле Я Простолюдин. – И он, откинувшись на спинку Дубового трона, окинул Подданных мрачным взглядом. – Несмотря на Мои способности и любовь, которую простой народ питает ко Мне с первого дня Моего восшествия на Престол, аристократы настроены против Меня. Вот почему, объявляя Актири то Барона, то Графа, Я не только подрываю веру народа в их слова, но и получаю вполне законную возможность избавиться от них. И да, было время, когда Я считал Актири не более чем мифом, порождением фантазии, с помощью которого удобно стирать с лица земли Моих врагов. Пока они не попытались Меня убить.

Восемь человек с оружием, подобного которому не видел никто в нашем мире, оно мечет мелкие смертоносные кусочки, как праща – камни, но только они льются из их жерл со скоростью воды, хлещущей из водосточной трубы во время дождя, они возникли прямо здесь, в залах Моего дворца. Двадцать шесть Моих Подданных погибли на месте, из них лишь семь Рыцарей дворцовой стражи, еще трое имеющих право на герб, а остальные даже безоружные: слуги и служанки да три пажа, те и вовсе дети.

Кейн под прикрытием стены поморщился: «Восемь человек с автоматами… Ну, Кольберг, ты и герой».

– Шестерых Я захватил живыми. Из них трое умерли в Театре Истины, в руках мастера Аркадейла. От них Я узнал многое об Актири. Они – такие же люди, как ты, Кейн, или как был когда-то Я. По замыслу их хозяев они не могут ничего рассказать о своем мире: стоит им лишь попытаться, как у них останавливается дыхание. И тем не менее Я немало узнал от них. Еще больше рассказали Мне другие трое, которых Я убил своими руками.

«Многое узнал?» – удивился Кейн. Он прекрасно знал все ограничения, которые накладывали на Актеров студийные контракты, помнил гадкое ощущение руки, сдавливающей горло, стоит только попытаться заговорить в Надземном мире по-английски. Студия уверяла, что благодаря этому условию ни один Актер не может выдать ни себя, ни своих коллег, какому бы давлению он ни подвергался. А если терпеть не останется сил, Актер просто умрет.

– Я воспользовался тем заклинанием, о котором мы говорили и которое Я хотел применить к тебе, – продолжал Ма’элКот так, словно прочитал мысли Кейна. – Это заклинание не однажды было опробовано Мной на врагах Империи, а потому оно достигло совершенства. Если, входя в мыслевзор, удерживать в своем сознании это заклятие, то можно уловить отлетающую сущность человека, увидеть его воспоминания – постичь его душу, если угодно, – но не раньше, чем жизнь окончательно покинет его тело. Так Я многое узнал об их мире.

Ледяная рука скользит по спине Кейна. «Я же один из самых знаменитых людей того мира».

– Тамошнее человечество победило. Мир принадлежит только людям, о недочеловеках остались лишь смутные легенды. Человечество говорит на одном языке, а магия, которой они пользуются, такова, что ты и вообразить себе не можешь, Кейн. Даже Я не могу описать ее тебе. Точнее, мог бы, но ты сочтешь Меня сумасшедшим.

Он умолк и задумался, взгляд стал отсутствующим, точно он бродил среди чудес того далекого мира.

– В их воспоминаниях Я искал причину успеха людей в том мире. И Я понял, почему они достигли величия, в то время как мы продолжаем пребывать в ничтожестве. Я нашел причину.

Кейн кашлянул, прикрыв ладонью рот, чтобы прочистить горло.

– И?..

– Это наши боги, Кейн. Те боги, которые правят нами, нас и удерживают. Несмотря на то что Пакт Пиричанта не дает им напрямую вмешиваться в дела людей, они продолжают свою вечную склоку через жрецов и верующих. Они разбрасывают искры новых конфликтов, вынуждая людей тратить на них силы вместо того, чтобы употребить их на защиту своей расы. А вот Актири… В их мире около четырех тысяч лет тому назад шайке пустынных разбойников пришла в голову потрясающая мысль. Они решили, что только их бог настоящий, всех остальных они объявили либо игрой воображения, либо демонами, которые обманывают своих последователей, выдавая себя за богов. Прошло две тысячи лет, и последователи Единого Бога стали проповедниками, однако не в нашем понимании этого слова: они не просто убеждали других людей в том, что вера в Единого Бога сделает их счастливее или богаче. Они запретили веру в любого другого бога. Они убивали жрецов других богов и их поклонников, а храмы богов-конкурентов уничтожали. И со временем такая тактика принесла им успех. Но вот что удивительно: ни один из Актири, в чьих воспоминаниях я почерпнул эту тайну, не верил, что их бог вообще существовал когда-либо! Понимаешь? Если так много можно сделать, оперируя интеллектуальной концепцией вместо бога, то насколько же большего можно добиться с единым живым богом, всемогущим, который объединит все души, чтобы противостоять угрозам человечеству? И тогда Я решил стать таким богом, Кейн. Я стал им, и теперь только Я могу спасти человечество от уничтожения.