Текст книги "Канализация, Газ & Электричество"
Автор книги: Мэтт Рафф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)
– Нет! Благотворительность не может быть обязательной! Неужели вы не видите тут противоречия?
– Если доходить до крайностей, противоречие есть. Когда вас просят ценить чужую жизнь больше своей либо жертвовать чем-то во имя тех, кому это на самом деле не нужно, – да, я согласна, это противоречит здравому смыслу. Но есть же разница: быть рациональным собственником или бездушным ублюдком.
– Социалистка! – прошипела Айн Рэнд. – Не смейте говорить со мной о сострадании! Вы думаете, я, приехав в эту страну, не боролась? Вы думаете, я не знала отчаяния? Не нуждалась? Но я никогда благотворительных подачек не принимала! На благотворительных раздачах мне ничего не давали! Но я и не требовала и ни за что не приняла бы того, что не заслужила.
– Ага, херню-то только не несите, – ответила Джоан. – Мне известна ваша биография, Айн. Возможность начать борьбу в этой стране сама по себе была для вас огромным скачком, который спас вам жизнь, и вы ни за что бы его не сделали без чьей-либо помощи. Разве ваша мать не продала все свои драгоценности, чтобы выручить деньги на поездку за границу? А ведь на эти деньги она могла прокормить и себя, и ваших сестер. Разве ваши родственники в Чикаго – которые вас до этого вообще никогда не видели – не приложили усилий, чтобы сделать вам паспорт? Разве не согласились они взять финансовую ответственность за вас на время вашей «турпоездки» в Америку? И не они ли заплатили за билет на пароход? Не они ли содержали вас тут полгода – хотя, судя по отзывам, вы были слишком зациклены на себе и вообще хуевый гость?
– Кто рассказал вам о моей личной жизни? – требовательно спросила Айн. – С кем вы разговаривали?
– А что касается заявления «ни за что не приняла бы того, что не заслужила», – продолжала Джоан, – не хочу показаться жестокой, но американское гражданство вы не совсем заслужили, ведь так? Если не считать заслугой вашу хитрость. Вы наебали иммиграционную службу, чтобы вас временно впустили в страну, потом вышли за американца, чтобы им пришлось разрешить вам тут остаться. С помощью мошенничества – разновидности воровства – вы получили поддержку правительства, чтобы потом добиваться успеха, критикуя это правительство за то, что оно без должного уважения относится к праву на собственность.
– Какое «воровство»? – сказала Айн. – Не было никакого воровства! Я ничего не украла!
– Вы заключили заведомо ложную сделку, – ответила Джоан. – В американском консульстве в Латвии вы подавали документы на туристическую визу, согласно которой вам разрешалось провести в Штатах ограниченное время, и давали обещание, что вернетесь, когда это время истечет. Но вы даже не намеревались выполнять свои обещания.
– У меня не было выбора! Я бы с удовольствием попросила постоянного убежища, но такой возможности не было. Кроме той визы, которую я получила, ничего не предлагалось!
– Так, значит, того, что вам было нужно, в продаже не было, но вы решили, что все равно возьмете. – Джоан подняла бровь. – А когда у продавца возникли подозрения и он начал расспрашивать вас о ваших намерениях, вы выдумали историю про фиктивного жениха, который якобы ждет вас в Ленинграде, – добавляя к завуалированному обману еще и откровенную ложь.
– У меня не было выбора! – повторила Айн. – Если бы в консульстве мне отказали, другого шанса мне бы не представилось, апелляция была бы невозможна – я бы даже не смогла подать прошение в консульство другой страны. Меня бы немедленно арестовали и тут же депортировали в Россию. Навсегда!
– Ну, это было бы плохо, – сказала Джоан, пожимая плечами. – Печально, да что поделаешь? Не вы ли только что сказали, что никакая нужда не оправдывает воровства?
– Какого воровства? Я ничего не украла!
– А американское гражданство и вид на жительство – не ценность? Зачем же вы ложью старались заполучить их, если они ничего не стоят?
– Я…
– Я не хочу ссориться, – сказала Джоан, – но вы так яро осуждали компромиссы. Вы назвали это циничным приспособлением правды ко лжи. И вот теперь вы заявляете, что лгать своему благодетелю не нарушение этики. Но А есть А, не так ли? Мошенничество – это воровство, а воровство аморально. Или теперь вы будете говорить, что все не так, что вопрос истины куда сложнее?
– Стерва, – сказала Айн Рэнд. – Стерва!
– Пришлось стать стервой, – ответила Джоан. – Иезуитом мне стать не дали. Но теперь вы понимаете, что я подразумеваю под борьбой с оттенками серого… И почему считаю жалость рациональной добродетелью.
– Вы чудовище! Чудовище, потакающее всем прихотям, активная оккультистка, дикая субъективистка!
Джоан рассмеялась:
– В какой книге Аристотеля вы вычитали эти бранные слова, Айн? У него в «Риторике» есть приложение с ругательствами?
Айн лишь покачала головой.
– Не понимаю, – сказала она. – Как гений вроде Гарри Ганта женился на такой, как вы?
– А, точно – с этого мы и начинали, да? Вам ответ не особо понравится, но мы с Гарри поженились, можно сказать, по приколу.
– По приколу? – переспросила Айн.
– Это случилось, когда мы поехали в командировку на запад, чуть больше года спустя после того, как я начала работать у него ревизором. В октябре 09 года Гарри закончил поглощение суперпоездов «Одинокая звезда», которые стали первой ветвью системы «транзитных молний», и отправились в Даллас подписывать последние документы. Там мы взяли в аренду фургон и неделю разъезжали по юго-западу, разведывая, у кого там какие права проезда и где от Техаса до Калифорнии можно проложить дорогу. Мы были вдвоем на длинном шоссе, Гарри только и талдычил о своей новой игрушке, а я парила в небесах после обсуждения природоохранного договора с «Доу Танзания», и… я уже упоминала, что мы с Гарри были любовниками, когда я училась в Гарварде?
– Нет, – ответила Айн. Это был не столько ответ на вопрос, сколько полное ужаса предвкушение.
– Ну так вот, – продолжила Джоан, – наше влечение друг к другу не прошло, но после Гарварда мы встретились противниками, а когда это противостояние завершилось, мы оба слишком увлеклись реорганизацией «Промышленных Предприятий Ганта», так что у нас не было времени даже полумать о том, чтобы потрахаться. Но в той поездке появились и возможность, и обстоятельства, и мы снова обратили друг на друга внимание. Конечно, этому роману были этические препятствия, поскольку Гарри стал моим начальником, хотя он почти никогда не вел себя как босс; и еще одна политическая помеха – я в то время уже враждовала с Департаментом творческой бухгалтерии, и ясно было, как отреагирует Клэйтон Брайс, если я начну спать с Гарри. Так что почти тысячу миль с того момента, как возникла эта тема, мы только и делали, что говорили об этом – обсуждали, в частности, преграды, как их можно обойти, словно два железнодорожных магната, пытающихся создать монополию, при этом не нарушив никаких антитрастовых законов. Совместно мы придумали кучу безумных идей, но самую безумную выдумал Гарри…
– Нет, – сказала Айн, – это невозможно.
– Тогда мы были уже в Неваде, так что – вполне возможно. Там это можно сделать проездом, не сдавая анализов крови, без какого-либо ожидания – нам даже предбрачный договор бесплатно выдали вместе с лицензией.
– Вы за него вышли замуж? – Айн почти кричала. – Просто чтобы…
– Теперь, глядя в прошлое, я понимаю, что это было глупо. Даже по-детски. Через месяц мы и сами не могли понять, что это на нас нашло. Ну и естественно, когда Клэйтон Брайс узнал о свадьбе, он чуть не лопнул от ярости, так что одна из главных причин этой выходки не оправдала себя. Могу только сказать, что в тот момент это казалось разумным решением. Или даже не разумным, а типа – «клевой идеей». Пожалуй, такое нужно самому испытать.
– Предосудительно! Унизить институт брака тем, что…
– Эй, – предупредила Джоан, – вы поосторожнее со своим стеклянным домом, Айн. Унизить институт брака? Почему? Потому что эта сделка не обеспечила мне «зеленую карту»[228]228
«Зеленая карта» – документ, подтверждающий вид на жительство с правом на трудоустройство, выдаваемый иностранцу, получившему статус постоянно проживающего в США. Первоначально был зеленого цвета, позднее – розового. Официальное название – «форма I-551».
[Закрыть]?
– Как вы смеете!
– Я просто излагаю факты, – сказала Джоан. – Это вы начали.
– Я любила Фрэнка![229]229
Справедливости ради следует отметить, что в течение 18 лет Айн Рэнд с согласия супруга поддерживала тесные романтические отношения с психотерапевтом и писателем Натаниэлом Брэнденом (Натан Блюменталь, р. 1930), с которым познакомилась в 1950 г.
[Закрыть]
– Ну а я любила Гарри. Да и до сих пор, кажется, люблю – только вы никому не говорите, но так и есть. А коли вы утверждаете, что любили Фрэнка, я тоже предположу, что это может оказаться правдой – но вышли вы за него замуж, когда у вас истекал последний срок продления визы, а я вышла за Гарри, когда мне особенно хотелось покувыркаться с ним в кровати, так что давайте не будем лапшу друг другу на уши вешать.
– Как же вы можете говорить, что любите мужчину, если вы им не восхищаетесь? Вы не разделяете ценности Ганта…
– Да я разделяю с ним больше ценностей, чем вы можете себе представить, – сам Гарри часто напоминает мне об этом, когда мы спорим. И многим в нем я восхищаюсь. Он умный, способный, творчески одаренный – я талант не приравниваю к рассудительности, как ты, но я его уважаю, а у Гарри он есть. А сам по себе он непритязателен, как таксист: когда он не строит здания, уходящие вершинами в небо, он ведет себя как обычный парень, а не как миллиардер. Гарри добрый и веселый, а если и делает что плохое, то из-за лени или невнимательности, а не со зла. Но в то же время в нем есть жилка злобного сарказма, из-за которой его очень трудно критиковать: не успеешь начать демонстрировать свое превосходство, как Гарри скажет или сделает что-нибудь такое, из-за чего поймешь, что ему ясны и твои намерения – только он вякать по этому поводу ничего не станет. И он умеет, как знает моя подруга Лекса, добиться того, чего хочет, не выходя при этом из себя.
– Значит, вы восхищаетесь им, но не в полной мере. И не разделяете всех его ценностей.
– Он мой бывший муж, а не мессия.
– Человек со здоровой самооценкой, – сказала Айн, – бережет высшее проявление любви для того человека, который будет воплощать все его или ее ценности.
Джоан закатила глаза.
– Айн, я больше не могу, – ответила она. – Если вас заводит ваше зеркальное отражение, отлично и успехов в поиске, но это не то, что нужно мне. Мне нужен такой любовник, который будет бросать вызов моим ценностям, человек, который не побоится поддразнить меня, когда я начну воспринимать свои убеждения слишком всерьез.
– Нет! – заявила Айн, топнув ногой. – Это неправильно!
– Что значит «это неправильно»? Это вопрос моих личных предпочтений.
– Это нерациональное предпочтение! – ответила Айн. – Если вы действуете согласно морали, то ни у кого не будет повода над вами подшучивать! Хорошо смеяться над чем-то плохим – в том случае, если на самом деле вы воспринимаете это всерьез и лишь иногда позволяете себе посмеяться. Но смеяться над чем-то хорошим, над ценностями – это зло…
– Айн, а вы уверены, что вы не либералка?
– …смеяться над собой либо провоцировать на это других – самое страшное зло. Это все равно что плюнуть себе в лицо.
– А чего ужасного в том, чтобы плюнуть себе в лицо? – спросила Джоан. – Можно вытереть. А иногда вообще просто необходимо, чтобы тебе в лицо плеснули воды, чтобы прийти в себя…
– Разговор окончен, – сказала Айн Рэнд. – Вы продажнее, чем я могла себе представить! Я считаю, что вы…
– «Продажнее, чем вы могли себе представить»? – По лестнице библиотеки спускалась Змей Эдмондс с книгой под мышкой. – Что обсуждаете, администрацию Гранта[230]230
Улисс С. Грант (1822–1885)-18-й президент США(1868–1876). В эти годы, несмотря на его личную честность, процветала коррупция и некомпетентность администрации.
[Закрыть]?
– Я окружена, – сказала Айн. – Зажата между нерациональным и невыносимым.
Змей сделала вид, что обиделась.
– Мисс Рэнд, наше общество вам в самом деле так противно?
– Да, и язык беспомощен, чтобы описать насколько.
– Айн, – спросила Джоан, – вы способны на чувства?
– Что?
– Ну, говоря формально, вы – всего лишь программа, – пояснила Джоан. – Но вы – самая сложная личностная матрица, с которой мне доводилось спорить. Так что…
– Вы спрашиваете, сознательна ли я?
– Подходящий синоним.
Айн рванула себя за волосы.
– Хотите получить ответ от моего бессознательного?
– О, становится любопытно, – сказала Змей. И обратилась к Джоан: – Спичка есть?
Прикуривая Змею сигарету, Джоан с удивлением заметила, что солнце уже село. К постоянно светящимся магазинам и Электроафишам добавился свет фонарей и фар. В небе виднелись габаритные огни дирижабля «Си-эн-эн», направлявшегося к югу, – первое созвездие на вечернем небе.
– Долго ты просидела в хранилище, – сказала Джоан.
– А вы по мне забыли и скучать? – улыбнулась Змей. – Но я, похоже, нашла, что искала. – Зажав губами сигарету, она выпустила книгу из-под мышки и, подставив ладонь, передала книгу Джоан. Книга представляла собой мягкую папку из манильского картона, сшитую скобами и переплетенную. На суперобложке из оберточной бумаги было написано:
ДЕЛО ВСЕОБЩЕГО НЕСОВЕРШЕНСТВА
*
Тайна десяти наиболее опасных преступников из личного досье Дж. Эдгара Гувера
*
Прочтите документы Изучите улики Найдите ответы (решение прилагается)
– Сложнее всего было с шифром, – сказала Змей, – на видеопленке был код в десятичной классификации Дьюи[231]231
Десятичная система классификации Дьюи – библиотечная система классификации книг, при которой все области знания делятся на 10 классов, а внутри каждого класса выделяются десятичные подклассы, разделы и подразделы. Предложена в 1876 г. библиотечным работником Мелвилом Дьюи (1851–1931). Классификационная система каталогизации Библиотеки Конгресса в общих чертах основана на ней.
[Закрыть]; а тут применяется код Библиотеки Конгресса.
– И что, тебе пришлось его перевести? – Джоан пролистала досье. Там, как и было обещано, находилось несколько десятков страниц, напоминающих полицейские рапорты, а также многочисленные ксероксы и лазерные копии каких-то документов. Они равномерно перемежались картонными листами, к которым были подклеены прозрачные конверты с различными уликами: запальная свеча, компьютерная дискета, пластиковая трубка для выдувания дротиков, соломинка.
– Все не так просто, – ответила Змей. – Знаешь, до сегодняшнего дня я никогда над этим особо не задумывалась, но регистрационная система в библиотеках устроена на редкость произвольно.
– Ага, не изобрели единственно правильного способа хранить книги, – не удержалась Джоан и бросила взгляд на Айн; та вскипела и отвернулась.
– По всей видимости, не изобрели, – подтвердила Змей. – Шифр, который у нас был, 171.303 607 949 6, – она без запинки прочла цифры наизусть, – сообщает, что книга как-то связана с этикой, поскольку в классификации Дьюи 170-е номера обозначают раздел этики и философии морали; а если точнее, под номером 171.3 должна быть книга про системы и доктрины перфекционизма. Три следующие цифры, 036, обозначают тему «люди негроидной расы», а последние шесть, 079496, представляют собой территориальную часть кода, – округ Ориндж, Калифорния. Следовательно, 171.303 607 949 6 – это…
– Книга, излагающая доктрину или систему усовершенствования жизни негров в округе Ориндж. Там, где расположен Диснейленд.
– Неплохо, – ответила Змей. – Идем дальше: в системе классификации Библиотеки Конгресса, что неудивительно, специального раздела для книг, посвященных данному вопросу, нет. Там есть категория «Перфекционизма, этика» и другие вроде нее, но, как не поленился мне объяснить главный библиотекарь, на самом деле система не предназначена для классификации книг в их отсутствие. Если ищете книгу, надо хотя бы знать автора и название, а код Дьюи, разумеется, этой информации не содержит.
– Так как же ты ее нашла?
– Искала на ощупь. Посмотрела в системе заголовков Библиотеки Конгресса «перфекционизм», «превосходство», «самосовершенствование», «украшательство» и прочее, потом отправилась на поиски. Как видно теперь, это была пустая трата времени. Потому что книга – нестандартного размера, а такие ставят на отдельную полку независимо от темы. Кроме того, она вообще не на полке стояла.
– Но тогда…
– Потратив полчаса на поиски и не найдя ничего похожего на то, что я могла бы искать, я поняла, что делаю все неправильно. Я отошла на шаг назад и взглянула на вопрос в свете нашей глобальной цели. Потом сделала то, с чего и следовало начинать, даже не спрашивая ни о чем библиотекаря.
Джоан задумалась.
– Ты попросила помощи у Электронегра.
– У Элдриджа-162, – подтвердила Змей. – Он ходил за мной, пока я изучала полки, а я его даже не заметила. В руках он носил книгу и даже не старался этого скрыть.
– Ха, – произнесла Джоан. – А он тебе что-нибудь сказал?
– Он сказал, что мистер Гувер нам позвонит. И передал личное сообщение для тебя – предостерегал не терять Лампу. Он сказал, что «она очень пригодится попозже». – Змей повернулась к Айн. – Так что, похоже, мисс Рэнд, вам придется потерпеть нас еще немного.
– Чудесно, – откликнулась Айн.
В самом конце папки Джоан наткнулась на запечатанный раздел, озаглавленный «РЕШЕНИЕ». Красная печать-наклейка предупреждала:
Здесь находится полное решение «Дела всеобщего несовершенства». Не надо туда заглядывать и портить всю игру, пока не зайдете в тупик окончательно!
– Что думаешь? – спросила Джоан у Змея.
– Хм-м, – промычала та. – Обычно я, как и кто угодно, предпочитаю как следует поломать голову, но эту загадку, похоже, нам надо решить по-быстрому – если исключить библиотечные поиски, информацию нам подкидывают весьма проворно. Значит, у кого-то есть на нас планы, и поскольку загадка связана с убийством – тут и насильственная смерть, и вся фигня, – возможно, мудрее будет вооружиться всей имеющейся правдивой информацией, да поскорее. С другой стороны, возможно, это именно то, чего хочет от нас убийца.
– Так будем читать решение или нет?
– Сложно сказать, – ответила Змей. – Но лично мне вариант все узнать нравится больше варианта не знать ничего.
– Ага, – согласилась Джоан. – Мне тоже.
– Итак?
– Итак… – Джоан ногтем поддела печать. Айн не сдержалась и подалась вперед; заметив это, Змей взяла Электролампу из лап льва и подняла над досье. Джоан открыла первую страницу решения.
Все закурили.
ПРИМИТЕ МОИ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
– Ты меня слышишь?.. ЭШ!
В столовой обреченного межорбитального космического буксира «Ностромо» сидела Сигорни Уивер[232]232
Цитируется сцена из фильма английского режиссера Ридли Скотта (р. 1939) «Чужой» (1979). Сигорни (Сьюзан Александра) Уивер (р. 1949) – американская актриса. Иэн Холм (Иэн Холм Катберт, р. 1932) – английский театральный и киноактер. Яфет Котто (р. 1937) – американский актер. Вероника Картрайт (р. 1949) – американская актриса.
[Закрыть] и колотила кулаком по столу. Иэн Холм, который играл отсеченную голову андроида, открыл глаза и сплюнул какую-то белую жидкость.
– Да, слышу.
– Какие там у тебя особые установки?
– Ты их читала. По-моему, там все ясно.
– Так что там?
– Вернуть форму жизни, приоритет первого уровня. Все остальные приоритеты аннулированы.
Фрэнки Лонцо пнул ногой кучу пустых пивных банок, скопившихся у ножки его стула.
– Сал, сколько времени? – спросил он.
Сальваторе рыгнул. «Хайнекен».
– Солнце село.
– А времени-то сколько? Который час?
– Как ее убить, Эш? Должен же быть способ ее уничтожить. Как? Как это сделать?
– Семь… тридцать две, – сказал Сальваторе, покосившись на «Таймекс-Филармонию». – Фрэнки, семь тридцать две.
– Значит, так, девять утра плюс одиннадцать часов десять минут равно… равно восемь вечера десять минут. – Фрэнки улыбнулся. – Значит, почти готово. Этот сукин сын теперь еле барахтается.
– Вы до сих пор не понимаете, с чем имеете дело, правда? Совершенный организм. Его структурная совершенность совмещается с его враждебностью.
– Ты им восхищен.
– Мне нравится его чистота помыслов. Его способность выживать. Его не угнетает ни совесть, ни раскаяние… ни заблуждения морали.
– Пойду отолью, – сообщил Фрэнки, поднимаясь. – Пригляди за крепостью, Сал.
– Угу.
– И еще один момент…
– Какой?
– Я ничего не могу сказать о ваших шансах… но примите мои соболезнования.
В ванной Фрэнки погрузился в гипноз, засмотревшись на абстрактный узор из плитки на стене над унитазом, как обычно и бывает с пьяным ссущим мужиком. Он немного покачался, прицеливаясь, но, видимо, задремал, потому что, очнувшись, понял, что кеды мокрые, а из комнаты с теликом доносится дикий вопль: это Яфета Котто и Веронику Картрайт жрал Чужой, а Сигорни Уивер тем временем гонялась за корабельной кошкой.
Фрэнки осторожно застегнул ширинку – ему уже случалось ранить себя собственными штанами – и еще потерял несколько секунд сознания, уже у раковины, после чего поплелся в зал. К тому времени Сигорни Уивер уже переключила двигатели «Ностромо» в режим самоуничтожения и мчалась к спасительной шлюпке с кошачьей переноской в руке.
– Слыш, Сал, – сказал Фрэнки, прислоняясь к косяку. – Сал, а сколько теперь времени?
Нет ответа. В телевизоре Сигорни Уивер уже начала сворачивать за угол, заметила угрожающий силуэт, дернулась назад и в ужасе вжалась в переборку.
– Сал? – Стробирующий экран мешал сфокусироваться, но Фрэнки прикрыл рукой глаза и разглядел в другом конце комнаты серый диванчик на двоих и кресло Сала, стоящее рядом. Ему показалось, что он видит руку Сальваторе с банкой «Хайнекена», но вот забавно – другой руки Сальваторе, с часами, похоже, не было, как не было его ног, тела и головы.
Хм-м, подумал Фрэнки. А затем подумал: Диванчик?
– Тут нет никакого диванчика, – заявил он вслух, после коих слов диванчик перевернулся, показав спинной плавник.
Фрэнки и Сигорни сорвались и побежали одновременно. Но в отличие от чудовища из фильма, которое присело на корточки, чтобы рассмотреть выроненную переноску с кошкой, Майстербрау гналась за настоящей едой. Царапая когтями ковер, акула нечаянно наступила на пульт от телика, и тот завопил на полную громкость.
От комнаты до туалета Фрэнки долетел, почти не касаясь пола. Грохнул за собой дверью и накинул засов. Дверь эту установили прежние владельцы, чтобы сдерживать натиск легавых, так что она была из дюймового листа стали с усиленными петлями.
– Это ее удержит, – сказал Фрэнки и погладил шпингалет. – Это ее удержит.
А может и не удержать, подумал Фрэнки. Через дверь он слышал, как Мама, главный компьютер «Ностромо», объявила, что возможность отменить команду к самоуничтожению истечет через Т-минус одна минута, и из-за этого напрягся еще больше. Он осмотрел ванную, пытаясь отыскать что-нибудь такое, что можно использовать как оружие, но ничего не нашел, даже вантуза. В свое время в шкафчике с медицинскими принадлежностями была специальная стойка с автоматом «узи», но агенты по борьбе с наркотиками изъяли из особняка все огнестрельное оружие; на ржавую безопасную бритву и смотреть было нечего.
– Двадцать девять, – считала Мама. – Двадцать восемь… двадцать семь… двадцать шесть…
Окно, подумал Фрэнки. Будь он килограммом кокаина или младенцем аллигатора, можно было бы смыться в канализацию, но поскольку он ни то, ни другое, остается только окно. Он подошел, отодвинул защелку и надавил на раму.
Окно, закрашенное вглухую несколько лет назад, даже не двинулось.
– Двадцать секунд, – сказала Мама, и Фрэнки услышал, как дверь робко поцарапали когтем. Поскреблись, и еще что-то… какая-то музыка, классическая, она не слишком хорошо сочеталась с воем сирен и сигнализации в фильме. Фрэнки не стал тратить время на то, чтобы угадать мелодию; он выдернул трубу, на которой держалась шторка душа, и принялся хреначить ею по стеклу.
– Ты сюда не попадешь, – сказал Фрэнки, а Майстербрау с такой силой двинула по двери, что петли выгнулись. Фрэнки окончательно обезумел и долбанул по среднему стеклу кулаком. Потом бросил трубу и вскарабкался на подоконник, сжался в плотный комок, втискиваясь в дыру, обрамленную расщепленным деревом и разбитым стеклом.
Прыжок не внушал оптимизма. Лететь бы пришлось недалеко – двенадцать, максимум четырнадцать футов, – но вот железный забор, проходящий здесь под самой стеной, с острыми зубьями и колючей проволокой… Если Фрэнки повезет и он не порежется и не сядет на кол, его ждет немягкая посадка в переулок, заваленный зараженными отходами, которыми питались трехголовые белки.
– Десять секунд, – сказала Мама. – Девять… восемь…
– Надо прыгать, или тебя съедят на ужин, – сказал себе Фрэнки. Он присмотрелся, выискивая в переулке участок почище, и заметил темный круг канализационного люка с нимбом освещенных луной бутылочных осколков и металлолома. Его поддразнивал призрак Джимми Мирено: Боишься, Лонцо? Боишься, блядь?
– Да, боюсь, – ответил Фрэнки и приготовился прыгать.
– Четыре… три… – На счет два Майстербрау снова ударила в дверь; петли и засов сдались, и стальная плита с грохотом упала. Фрэнки, который уже чуть было не прыгнул, слегка подался назад и повернул голову на звук. Майстербрау пригнулась в дверях, из запачканной кровью и слизью акульей пасти раздавалось «Болеро» Равеля, и Фрэнки понял, что ему конец.
– Возможность отменить команду к самоуничтожению, – согласилась Мама, – истекла.
Акула встала на дыбы — о боже, подумал Фрэнки Лонцо, у этой твари еще и ноги есть, – а ее грудные плавники расправились с хлопком, словно крылья глайдера. Чудище разинуло рот ковшом.
– Мама? – жалобно позвала Сигорни Уивер. – Я снова включила охлаждающую установку… МАМА!!!
– Мама, – согласился Фрэнки, и в последнюю секунду своего существования на земле узнал, как чудно приспособилась Майстербрау к этой жизни: теперь Carcharodon carcharias могла не только плавать и ползать, а еще и подниматься в воздух.
