Текст книги "Канализация, Газ & Электричество"
Автор книги: Мэтт Рафф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)
– Тебя на мысль натолкнула Джоан?
Гант посмотрел на нее.
– Ты знаешь, что я был у Джоан?
– Слыхала.
– Ну, – продолжил Гант, – на самом деле нет, с тем, что говорила Джоан, это не связано. Но по пути на работу я думал как раз о ней – предавался воспоминаниям и вдруг вспомнил… Когда шесть лет назад она ушла из «Промышленных Предприятий Ганта», я заставил ее взять достаточно большое выходное пособие плюс ежегодные пенсионные платежи, не оговоренные изначальным контрактом по найму.
Лекса кивнула:
– Добровольные алименты. Знаешь, Гарри, в каком-то смысле ты – совершенно никакой капиталист.
– Я уникальная личность, – согласился Гант. – Но возвращаясь к сути моего вопроса, раз уж вы с Джоан такие хорошие подруги и поскольку ты, по всей видимости, и с Дюфреном знакома настолько хорошо, что сама смогла найти это его убежище…
– Ты хочешь узнать, не отдает ли Джоан свое пособие Фило. То есть не поддерживаешь ли ты сам – нечаянно – своего противника.
– Ну, я бы не сказал, что совсем нечаянно. Ведь Джоан деньги давал я.
– Действительно, – сказала Лекса. – А можно поинтересоваться почему?
Гант пожал плечами.
– Да мне просто показалось, что это клевый ход. Ну, то есть Джоан определенно это заслужила: она хорошо работала с общественностью, даже когда отчаянно боролась с моими проектами, и я в некотором смысле понимал, что мне будет не хватать ее бельма на моем глазу – и не только как работника. Наверное, мне казалось, что если я поддержу ее и она сможет начать самостоятельную деятельность, то все равно будет время от времени появляться и зудеть; так что в какой-то степени я разочаровался, когда Джоан истратила весь бонус на отель, из которого сделала временное пристанище для бездомных. Если…
– Если… – Лекса задумалась. – Это останется между нами? Пусть Клэйтон и федералы продолжают сами гадать?
Гант нарисовал пальцем косой крестик слева на груди.
– Ладно, – сказала Лекса. Убедившись, что никому из «Уолл-Стрит Джорнэл» не расслышать ее слов, она прошептала: — Песо.
– А?
– Золото и серебро, награбленные конкистадорами при вторжении в Америку, – сказала Лекса. – Его почти все переплавили в слитки и песо – а это миллиарды долларов по текущей стоимости. Большую часть награбленного отправили в Испанию, но в то время способы предсказания бурь были весьма примитивны, и не все корабли доплывали. В результате миллионы песо оказались на дне Карибского моря и Мексиканского залива. Многое за это время уже достали, но часть кладов все еще лежит на глубине, ждет умного человека, который знает, где искать, и у которого есть родственники со связями, через которых можно сбыть такое количество древних монет на черных рынках в Каире и Дамаске…
– Погоди, – сказал Гант. – Погоди. Затонувшие сокровища? Фило Дюфрена финансируют мертвые испанцы?
– Тс-с, не так громко. Не мертвые испанцы, Гарри, – мертвые ацтеки. А также мертвые майя, инки, тласкала, сапотеки, микстеки, яки, хуичоли, тарахумара… в общем, длинный список спонсоров.
– Ацтеки… но а…
– Первый взнос за лодку невероятно высок, – рассказала Лекса. – Даже по оптовой цене с большой скидкой. Я не хочу умалять твою щедрость, но твоего выходного пособия Джоан все равно бы не хватило. Но, разумеется, – прибавила она, – не все вторичные расходы пиратов выливаются в такие астрономические суммы.
Намек он понял.
– Какие вторичные расходы?
– Например, на удобрения для деревьев. А также оптовые закупки взбитых сливок, детали вертолетиков, кошерная салями и прочие расходные материалы.
– Расходные материалы? Вроде тех зайчиков, которыми эскимос бросался на «Южной Борозде»? – Лекса приложила палец к губам. – Ого. Ну ни фига себе. Клево.
– Ага, – сказала Лекса. – Джоан так и думала, что ты скажешь именно это, если узнаешь. – Она взглянула на «Яббу-Даббу-Ду» через головы журналистов – подлодка уже отошла от слипа и входила в пневматический шлюз, через который ей предстояло выйти в бухту. – Гарри, я поделилась с тобой секретом – теперь подними, пожалуйста, меня наверх на своем бульдозере, а? Хотелось бы посмотреть, выберется ли Фило отсюда живым.
– А, конечно, – ответил Гант. – Без проблем. Но послушай – на самом деле беспокоиться особо не о чем. Я, естественно, горжусь тем, какую работу проделали Барт, Фуад и Сиваш, чтобы эта пресс-конференция состоялась, и благодарен мэру за то, что помог нам поспеть вовремя, он просто ангел, но должен согласиться с Ванной в том, что последняя часть плана – то есть арест пиратов, – скорее всего, неосуществима.
– Неосуществима? Почему?
– Да план просто дурацкий.
– Похоже, тебя это особо не волнует.
– Так и есть – главное, чтобы портовая полиция не пострадала. На самом деле я сегодня утром звонил в Калифорнию, и в обмен на информацию про эту гавань для немецких подлодок глава «Эйч-Би-Оу Пикчерз» разрешил «Промышленным Предприятиям Ганта» выпускать рекламные сувениры документально-художественного фильма о Дюфрене, над которым они сейчас работают. Мы будем делать майки, фигурки, компьютерные игры, комиксы, всякие безделушки. Помимо этого я хочу заключить отдельную сделку с «Нинтендо» на создание виртуальной копии этого места, чтобы у детишек уже к Рождеству появилось собственное экопиратское логово; если успеем, думаю, несколько сотен тысяч продадим.
– То есть, иными словами, – сказала Лекса, не веря своим ушам, – тебе все равно, сбежит Фило или нет?
– Нет, на самом деле мне это все-таки небезразлично, особенно если он будет и дальше взрывать мое имущество. Но после выхода фильма я смогу оплатить страховку побольше. А если он будет и дальше взрывать мое имущество, то… ну, «Эйч-Би-Оу», наверное, могут снять еще несколько продолжений.
– То есть в любом случае ты не в проигрыше.
Гарри улыбнулся.
– Такова система рыночной экономики, – сказал он. – Это животное легко приспосабливается.
ВОТ ТЕПЕРЬ НАМ ВЕСЕЛО
План ареста Фило Дюфрена, состряпанный мэром и комиссаром полиции, был воистину тупым – почти таким же тупым, как план Морриса Каценштейна по спасению лемуров, томящихся на «Сьерре Миттеран», хотя не совсем: если уж начистоту, тупость плана не сыграла решающей роли в том, что «Яббе-Даббе-Ду» все же удалось выйти из бухты. Виновата была по большей части английская королева.
Да, именно эта королева Англии: Елизавета Вторая и Вечная, Божьей милостью, Ее Величество Королева Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии и Ее прочих Владений и Территорий, Глава Содружества и Защитница Веры. Поскольку монархия находилась под угрозой исчезновения, Королева Лиз поклялась миллениумом уступить трон лишь наидостойнейшему наследнику, а это означало, учитывая неизменно печальное положение вещей в королевской семье, что Ей, скорее всего, придется править вечно. Отражая постоянные нападки Парламента, таблоидов и времени, Она не просто задержалась на троне – Королева цвела, став к своему невероятно великому возрасту коварной и свирепой, будто аллигатор из канализации, навеки лишенный солнечного света. В последнее десятилетие в правительственных кругах Британии стали замечать, что обидчики Ее Королевского Величества частенько погибают при таинственных обстоятельствах либо в каких-то несчастных случаях, произошедших по непонятно чьей вине, – и, разумеется, никакой четкой связи с Букингемским дворцом никогда не обнаруживается.
«Королева Елизавета Вторая Вторая» заняла оговоренную позицию, перекрыв теснину Верразано, сама же Королева все это время стояла на мостике. Ее Величество инкогнито приплыла в Нью-Йорк – объяснить одному повесе из Вестчестера, что он на ее внучке не женится (и уж определенно не сделает ей ребенка); к тому же Королева следила за новостями, связанными с потоплением «Южной Борозды» и разоблачением проекта Ганта «Антарктикорп», и Ее Величество увеличили Свой маршрут, добавив к нему посещение Белого дома без предуведомления, – она собиралась там всех как следует отчитать. Но Ее интересовало и кое-что еще.
– Что Мы наблюдаем? – спросила Королева. У южной части острова Свободы показалась розово-зеленая подводная лодка – словно одержимая, она понеслась к теснине, а за ней по пятам мчался полицейский флот. Еще дальше, над небоскребами Бэттери появился черный вертолет с надписью «ФБР» на днище.
– Пиратское судно «Ябба-Дабба-Ду», Ваше Величество, – ответил капитан, сдавливая кашель. От королевских Механических Корги на мостике воняло бензиновыми выхлопами, но жаловаться никто не осмеливался.
– Тот самый пират, который потопил ледокол?
– Да, Ваше Величество.
– Тот самый ледокол, – продолжила Королева, – который собирались использовать Наши американские братья, нарушая заключенный с Нами договор?
– Очевидно да, Ваше Величество.
– И они, – Королева показала на полицейские катера и вертолет, – хотят уничтожить эту лодку?
– Нет, Ваше Величество. Даже американским полицейским офицерам не разрешается носить столь мощное оружие. Насколько я понимаю, они собираются высадить на борт подводного судна абордажную команду по борьбе с наркотиками; эти спецагенты откроют люк с помощью пневматических инструментов, изначально разработанных для того, чтобы вскрывать двери крэковых притонов.
– Крэковых притонов?
– Они, Ваше Величество, очень похожи на старые гонконгские притоны, в которых курили опий, только похуже обставлены.
– А почему субмарина на поверхности? Мы много знаем о субмаринах. Почему она не нырнет, не спрячется?
– В бухте слишком мелко, и под водой идти небезопасно, Ваше Величество, а главный выход занимаем мы.
– Наш корабль не дает им сбежать?
– Да. Если они попытаются выйти из теснины в другом участке, даже если будут идти полностью на поверхности, лодка почти наверняка сядет на мель.
– Так отойди в сторону, – рявкнула Королева. – Дай им пройти.
– Но…
– Это будет достойная расплата, – сказала Королева – уже Самой Себе. – Так Мы будем квиты.
– Ваше Величество, – возразил было капитан, – я думаю…
– Но Мы не приказывали тебе думать, – ответила Королева и сурово посмотрела на него, а тон Ее намекал на полночную гарроту либо ячменную лепешку, посыпанную стрихнином. – Скажи-ка на милость, верноподданный, кто на свете самая властная и богатая женщина?
Капитан напряженно сглотнул.
– Вы, Ваше Величество.
– Повтори, пожалуйста.
– Вы, Ваше Величество.
– Еще раз.
– Вы, Ваше Величество.
Королева улыбнулась, слегка шевельнув мизинцем; капитан развернулся на каблуках и рявкнул рулевому:
– Полный вперед, десять градусов по правому борту, сейчас же! Уйти как можно дальше!
– Есть, сэр! – с готовностью ответил рулевой. Суперлайнер освободил путь подлодке; «Ябба-Дабба-Ду», направляемая неусыпным сонаром Асты Уиллс, немедленно воспользовалась открывшимся проходом и вышла в фарватер на максимальной скорости.
– Фузилер! – крикнула Королева. Рядом с Ней тут же образовался английский солдат в припудренном парике и с мушкетом. – Отвлеки вот это, – скомандовала Королева, показывая на вертолет ФБР. – Нацель на него пушку и пригрози, что уничтожишь его, если не представится. Выбирай слова подлиннее, строй сложные фразы, притворись, будто не расслышал ответа.
– Ваше Величество, по-настоящему открывать огонь надо?
– Нет, но показывай всем видом, что собираешься. Потом скажем, что Мы приняли его за ирландцев. Марш! – Фузилер отсалютовал, щелкнул каблуками и понесся на орудийную палубу. – Капитан!
– Слушаю, Ваше Величество!
– Касательно полицейских катеров. Когда субмарина минует Нас почти полностью, начинай маневр, словно собираешься ее прижать, но в результате ты должен лишь рассеять полицейские катера. – Королева помахала руками, словно что-то рубила. – Потом извинишься перед американскими властями за то, что так плохо водишь корабль, и Мы тебя публично выбраним.
– Есть, Ваше Величество! – Подбородок капитана рьяно подпрыгнул. – Рулевой! К резкому развороту на левый борт товьсь. Подать сигнал «опасность столкновения»!
– Есть, сэр!
– Вот теперь Нам весело, – заключила Королева.
16В первую очередь я пропагандирую не капитализм, а эгоизм; в первую очередь я пропагандирую не эгоизм, а разум. Если человек признает превосходство разума и постоянно его применяет, то все остальное приложится… Разум в процессе познания влечет за собой развитие эгоизма в этике, а это влечет за собой развитие капитализма в политике.
Айн Рэнд, журнал «Объективист», сентябрь 1971 г.
Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин показали нам, что необходимо добросовестно изучать условия существования и основываться на объективной реальности, а не на субъективных желаниях… мы должны полагаться не на субъективное воображение, не на преходящий энтузиазм, не на безжизненные книги, а на факты объективного существования… и, руководствуясь принципами марксизма-ленинизма, делать правильные выводы…
Если бы я был соловьем, я бы пел, как соловей; был бы лебедем – как лебедь. Но так уж получилось, что я разумное существо, следовательно, я должен восхвалять в своих песнях бога.
Место, где находится душа и орган управления произвольными движениями – то есть, по сути, всех нервных функций, – следует искать в сердце. Мозг – менее важный орган.
Аристотель, «О движении животных»
А ЕСТЬ А
Джоан с Змеем собирались из «Вавилона» прямиком направиться в Нью-Йоркскую публичную библиотеку – ту самую «НЙПБ», – но у Джоан появилось какое-то предчувствие, и она для начала позвонила домой. Паяц Нимиц[226]226
Герой носит фамилию Честера Уильяма Нимица (1885–1966) – американского адмирала флота (1944), главнокомандующего американскими вооруженными силами, впоследствии – ВМС на Тихом океане. 2 сентября 1945 г. подписал от имени США акт о капитуляции Японии.
[Закрыть], один из самых постоянных жильцов, помогавший днем присматривать за Святилищем, рассказал, что произошло за те несколько часов, пока ее не было.
Змею и расспрашивать почти ни о чем не пришлось.
– Максвелл?
– Максвелл, – подтвердила Джоан. Они поймали такси до Бауэри.
По сравнению с бедами, в которые он попадал в последнее время, новый фокус казался не таким уж страшным. Максвелл сдвинул всю мебель в своей комнате в один угол и зеленым гримом разрисовал стену. На фреске был изображен зиккурат вроде «Вавилона», увенчанный громадным глазом, от которого во все стороны отходили молнии. Это был ГЛАЗ АФРИКИ – так гласила подпись под башней; там были еще какие-то слова на непонятном Джоан языке. В правом нижнем углу рисунка зеленый кулак пытался окунуть в лаву вопящего мультяшного мышонка.
– Максвелл не смотрел вчера ничего про войну по кабельному? – поинтересовалась Джоан. – Может, еще и с обнаженкой?
– Не знаю, – ответил Паяц. Желая оказаться полезным, он добавил: – Но сейчас снова стали показывать «Героев Хогана»[227]227
«Герои Хогана» – американский юмористический телесериал о военнопленных во время Второй мировой войны (1965–1971).
[Закрыть].
У Джоан в кабинете было специальное ядовитое вещество, чтобы смывать граффити. Она послала за ним Мотли, и таким образом они узнали, что Максвелл спер «Крэй». Еще он нарисовал что-то пальцами у Джоан на столе, а именно – весы, на одной чаше которых был Глаз Африки, а на другой мышь; мышонок скалил зубы, размахивая косой, но если верить весам, Глаз был тяжелее.
– «Герои Хогана», говоришь? – спросила Джоан и принялась оттирать рисунки. Она даже подумывала позвонить в полицию, но Змей высказалась против:
– Джоан, он сам вернется, как всегда, и мне кажется, лучше просто подождать, а не просить задерживать его на улице. Я, конечно, не специалист, но в какие неприятности он может ввязаться с домашним ПК?
Когда они наконец добрались до библиотеки, дело уже шло к вечеру. Змей направилась к полкам за книгой с шифром 171.303 607 949 6, а Джоан двинулась в отдел периодики, поискать некролог.
Разумеется, Джон Гувер умер, в некрологе была фотография, сделанная, когда он ушел из «Промышленных Предприятий Ганта», – человек на снимке не имел ничего общего с хозяином пряничного домика в Атлантик-Сити. «Джон Эллиотт Гувер, – прочла Джоан в „Сетевом Морге „Таймс““, – 1926–2010». Восьмидесятилетний Гувер был сухоньким сморщенным старичком с копной седых волос, похожим на безумного ученого; и он не производил впечатления человека, у которого хватит выдержки заботиться о псе, Механический тот или нет, хотя Джоан вполне могла представить, чтобы он ту собаку на кого-нибудь науськивал. Помимо того, что он работал на Диснея и «Промышленные Предприятия Ганта», в «Таймс» говорилось, что он великолепный математик, конструктор и компьютерный инженер. Родился в каком-то поселке в Орегоне, учился в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, работал криптографом в американских войсках связи, а потом ему посчастливилось повстречаться с Уолтером Диснеем в городе Бербанке, в трамвае, после чего он пятьдесят лет конструировал животных-роботов и всякие тематические аттракционы. В 2005 году, когда руководство «Диснея» заключило, что идея Самомотивирующихся Андроидов Гувера интересна, но не представляет товарной ценности, он предложил патент и свои услуги Гарри Деннису Ганту, который признал, что андроиды – идея клевая, и сделал из них один из самых успешных продуктов начала XXI века. Гувер проработал с Гантом три года, пестовал последнего ребенка своей мысли при производстве первого поколения. Сославшись на слабое здоровье, в 2008 году он вышел на пенсию и переехал в Атлантик-Сити, где и скончался в 2010 году из-за досадной канцелярской ошибки.
Хм-м, подумала Джоан, прочитав подробности этого несчастного случая. В больнице, куда Гувера повезли на срочную операцию по поводу рака горла, его медицинскую карту спутали с картой другого пациента; Гуверу вкололи не тот анестетик, и он умер на операционном столе от анафилактического шока. Причину путаницы на месте не определили, но, судя по всему, это произошло из-за сбоя в Электросистеме Архивации. Поскольку у Гувера не оставалось никаких родственников, судебного преследования не ожидалось.
Джоан распечатала некролог, потом отыскала публикации о смерти Дж. Эдгара Гувера, а заодно и Роя Кона. Тут не было ничего необычного: Дж. Эдгар умер от обыкновенного сердечного приступа в 1972 году, а Рой – от СПИДа в 1986-м. Ни у того, ни у другого не было никаких связей с Джоном Гувером, о которых сочли бы нужным написать в «Таймс».
Надо покурить и подумать. Джоан вышла на улицу, к каменным львам перед библиотекой, где они со Змеем договорились встретиться. Она поставила Электролампу, которую так и носила с собой, между лап животного и прикурила, чиркнув по гранитным завитушкам гривы.
– Можно задать вам вопрос? – обратилась Джоан к Айн, которая молчала с тех пор, как поругалась с Джерри Гантом.
Айн все еще дулась и ответила:
– Вы уже спросили.
– Как мило, – ответила Джоан. – Но давайте серьезно: Джон Гувер, с которым я встречалась в Атлантик-Сити, он человек или машина?
– Не знаю, – сказала Айн.
– У Дж. Эдгара Гувера, – Джоан показала на фотографию в одном из распечатанных некрологов, – не было близнеца, особенно с задержкой старения, и, насколько нам известно, в экспериментах по клонированию он не участвовал. И детей у него не было. Поэтому мне кажется, что двойник Дж. Эдгара, выдающий себя за Джона Гувера в Джерси, может оказаться Автоматическим Слугой, а не человеком.
– Звучит логично. А их белыми делают?
– Конечно. Просто покупатели больше всего любят негроидов АС204, но можно выбрать любой оттенок кожи, даже зеленый. А лицензированные представители парков развлечений или музеев могут заказать копию любой умершей знаменитости, но чем больше Слуга похож на человека, тем больше у него поведенческих стабилизаторов, которые невозможно подделать. И предполагается, что они не должны лгать насчет того, кто они на самом деле.
– Но все же, – сказала Айн, – это объяснение куда правдоподобнее всех остальных вариантов. Да, я уверена, что так и есть. Джон Гувер – наверняка Автоматический Слуга.
– А вы не видели, чтобы он перезаряжался или что-нибудь еще такое – какое-нибудь подтверждение того, что он не человек?
– Да мне вовсе не обязательно было что-то видеть, – ответила Айн. – Ваши первоначальные доводы логичны. Джон Гувер – андроид. Можно теперь я задам вам вопрос?
– Несомненно.
– Я хочу знать, почему вы вышли замуж за Гарри Ганта. И почему развелись.
Джоан нахмурилась.
– А есть какая-то определенная причина, по которой вы хотите перескочить на эту тему именно сейчас?
– Хочу знать, чем вы руководствуетесь, – объяснила Айн. – Корни вашей нынешней нерациональности. Если вы опишете, что вас в Ганте привлекло и что заставило уйти от него, должны проясниться ваши основные ценности. А потом, возможно, нам удастся исправить ошибки в вашем мышлении.
– Господи, – сказала Джоан, – он, видимо, над вами неплохо поработал.
– «Поработал»?
– Гувер. Джон Гувер, будь он человеком, Слугой или клоном. Наверное, при программировании он изъял все ваши положительные свойства. Не может быть, чтобы вы и при жизни были такой невыносимой.
– Не моя вина в том, – парировала Айн, – что из-за страха перед реальностью вы строгую объективность считаете невыносимой.
– Айн, я реальности не боюсь.
– Разве?
– Да. Мне нравится реальность. Да, есть такие моменты, которые мне хотелось бы изменить, но в целом мне уютно. Это у вас какие-то проблемы.
– У меня?
– Отстаивать логику – это одно, – сказала Джоан. – Я сама за здравый смысл, и я готова быть объективной, когда и где это возможно. Но для вас, Айн, разум – это не просто инструмент; вы слишком уж защищаете свой рационализм.
– Не знаю, о чем это вы говорите.
– Вы до жути боитесь неопределенности. Может, это из-за того, что большевики сделали с вашей семьей, может, просто потому, что вы родились в такую эпоху, когда сложно было быть хоть в чем-то уверенным. Предполагаю, ваша потребность в определенности сыграла такую же огромную роль в формировании вашей философии, как и страстное стремление знать правду. Я имею в виду, человек чувствует себя надежнее, разделяя мир на абсолютно белое и абсолютно черное, нежели когда имеет дело с различными оттенками серого.
– В таком случае человек не просто чувствует себя надежнее, – ответила Рэнд, – ему на самом деле надежнее – по той простой причине, что мир и есть черно-белый, а так называемые оттенки – всего лишь ментальный туман, который создают иррационалисты, пытаясь избежать ответственности за свой выбор.
– Но я вижу мир в различных оттенках серого – большую часть времени, когда я не на трибуне, – и тем не менее по-прежнему мне удается выбирать, – сказала Джоан. – И, за исключением некоторых идиотских случаев, когда я вытворяла всякие глупости вроде поджога Ист-Ривер, я готова смотреть правде в глаза и нести ответственность за последствия своего выбора.
– Да, но посмотрите, каковы эти последствия! Вы разведены, у вас нет работы, вас признали негодной даже для проведения осмотров канализации, почти все время вы проводите с безрукой тунеядкой, чья связь с реальностью еще тоньше вашей.
– Айн, вы грубите.
– Я просто излагаю факты, – ответила та. – Как ни старайтесь, основного закона бытия вам не избежать – Закона Тождества, согласно которому А есть А и все является тем, чем является, независимо от того, во что верят люди, независимо от их прихотей, желаний, чувств или мнений. Если вы загородите реальность, она не изменится; что есть, то есть – А есть А, как бы вы ни старались этого факта избегать.
– Может, так и есть, Айн, но я говорю о том…
– Тут не может быть никакого может. Это правда. А есть А, и, приняв эту аксиому, никаких серых тонов вы видеть не должны. Вы либо принимаете реальность, либо отрицаете ее. Если решили принять, единственным верным руководством к действию является разум: черно-белые правила логики применимы к конкретным сведениям, поступающим от органов чувств. Если вы читали «Атлант расправил плечи», то понимаете, что принятие разума и принятие человеческой жизни – как предельного стандарта моральной ценности – неизбежно приводит к принятию капитализма.
– Ну, – ответила Джоан, – я понимаю, что вы считаете это неизбежным.
– Но это единственный логичный вывод, к которому можно прийти! – стояла на своем Айн. – Если человек имеет право на свою жизнь, то человек имеет право делать то, что обеспечит его выживание как рационального существа. А поскольку человек по природе своей обязан производить то, что необходимо для жизни, его право на жизнь подразумевает право производить, и, далее, право производить подразумевает право распоряжаться продуктами так, как он считает должным.
– Отсюда частная собственность, – сказала Джоан. – И свободная торговля.
– Любое ограничение коммерческой деятельности внешними сторонами – это посягательство на право на жизнь, – подтвердила Айн. – Объективная мораль эгоизма требует полного разделения экономики и государства.
– Стало быть, никакого налогообложения бизнеса. То есть вообще никаких налогов, поскольку любой человек, у которого есть то, что можно обложить налогом, является экономическим субъектом.
– Налоги – это воровство, – сказала Айн Рэнд. – А воровать аморально. Естественно, разумные граждане согласятся оплачивать услуги надлежащим образом сдержанного правительства, как и оплачивать страховку, но такие платежи, как и любые другие сделки, должны быть по природе своей добровольными. Тот же принцип распространяется на благотворительность: человек может передать излишки капитала нуждающимся по собственному желанию, но никакая нищета не оправдывает принудительного «перераспределения средств».
– Разумеется, – ответила Джоан, прикуривая новую сигарету. – Рациональные богачи с удовольствием предоставляли бы законно нуждающимся кредиты и весьма бы радовались, если бы можно было вносить справедливую лепту в содержание правительства. Но даже если бы это было не так или если бы оказалось, что излишков особо-то и нет, рациональные бедняки все равно бы все поняли. Они продолжали бы уважать имущественное право богачей, даже если из-за этого им бы пришлось голодать, потому что иные чувства противоречили бы эгоизму.
– Проявляйте сколько угодно сарказма, – скала Айн Рэнд, – но по существу то, что вы говорите, правильно. Если беднякам – по определению, менее производительным членам общества – будет разрешено присваивать не только излишки, но и рабочий капитал богачей – по определению, самых умных, талантливых и производительных членов общества, – то общее производство резко сократится и голодающих будет не меньше, а больше. Если подобный грабеж будет продолжаться, в итоге вся промышленная база будет уничтожена, после чего с голода умрут все.
– Но даже если так, – возразила Джоан, – то как из этого вытекает, что люди, которые голодают уже сейчас, должны быть довольны своей долей? Или, точнее, как им быть довольными?
– Им не надо быть довольными. Они должны работать и создать себе лучшие условия.
– А если не могут?
Айн Рэнд пожала плечами:
– Ну, тогда плохи дела. При настоящей капиталистический системе, естественно, уровень безработицы будет минимален, голода не будет – ну, практически, в смысле – среди моральных людей, – но те, кто действительно голодал, в любом случае обречены. Печально, да что поделаешь?
– А вы когда-нибудь голодающему такой вопрос задавали?
Лампа вспыхнула красным светом.
– Я сама голодала! – взбесилась Айн. – И не вздумайте мне на эту тему читать нотации! Я голодала, и своими глазами видела, каковы были цели санкционированного правительством воровства!
– Я знаю, что вы это испытали, – сказала Джоан. – И не сомневаюсь, что в данной ситуации подобная целенаправленность была залогом вашего спасения. Но я также думаю, что этот опыт ослепил вас и вы не видите других возможностей, не видите даже возможности того, что могут быть другие возможности.
– О нет, – ответила Айн, – если добавить сюда полный спектр нерациональных перспектив, я уверена, что откроется бесконечное множество возможностей. Но реальность – это не вопрос перспективы: А есть А. В каждом отдельном вопросе на самом деле есть две стороны, две «точки зрения», одна из них – правильная, другая – неправильная. Есть еще и середина, в которую могут наглядно попадать все остальные перспективы. Эта срединная зона соответствует «компромиссу»: когда истину цинично приспосабливают ко лжи, разумное к неразумному, справедливое к несправедливому, хорошее к плохому, моральное к аморальному.
Джоан покачала головой:
– Даже если любой спор можно было бы уварить до двух противоположных точек зрения, в чем я сомневаюсь, разные люди увидят разные полярности. Что для одного срединная зона, для другого – абсолютная истина. А для третьего это будет полнейшим заблуждением.
– Возможно, у простаков все и так, – сказала Айн. – Или у дикарей. Но у совершенно рациональных существ…
– Но таких людей нет, – вставила Джоан. – Именно этим и вызван весь мой сарказм. Вы говорите о разуме так, будто это нечто чистое, что можно отделить от носителя, но все ведь совсем не так – особенно когда дело касается этики. Факты фактами, но то, что кажется истинным с точки зрения морали, всегда зависит от вас самих: от вашего опыта, круга общения, от доброты и жестокости, этими людьми проявленных к вам, от книг, которые вы прочли, книг, которые вы поленились прочесть, от ваших желаний и страхов, и от сотни остальных личных и субъективных факторов.
– То есть, вы думаете, надежды нет, – сказала Айн Рэнд. – Вы думаете, что разум бессилен, а человечек обречен на жизнь нравственных капризов?
– Я не говорила, что разум бессилен. Неуверенность не равна незнанию. Я лишь предполагаю, что всей истины не знает никто – ни вы, ни Карл Маркс, ни Папа Римский, ни я. Если бы кто-то знал все – если бы мы могли быть абсолютно уверены, в том числе с точки зрения логики, что в любой ситуации можем отличить хорошее от плохого, – то на что же нам тогда нужна надежда?
– Тьфу! – Айн с отвращением вскинула руки. – Бесполезно! Бесполезно пытаться что-то втолковать либералу с развитыми в колледже мистическими склонностями! И в любом случае это жульничество – вы умны, вы знаете, что я права, но мои выводы идут вразрез с вашими прихотями, и вместо того, чтобы признать, что вы не можете мои доказательства опровергнуть, вы…
– Твердость позиции и плохое настроение не доказательство, Айн. В вашей теории есть справедливые моменты, но…
– Теории! – взревела Айн. – Моя философия – это не теория! – Она гневно тряхнула мундштуком, и пепел полетел, будто из дробовика пальнули горстью светляков. – Капитализм не опровергнешь, и вам это известно!
– Да я вроде и не хочу опровергать капитализм, – сказала Джоан. – По крайней мере – полностью. В конце-то концов, я сама владелица здания, и у меня есть немалый счет с выходным пособием Ганта, да и в целом я должна признать, что весьма эгоистична. Но мой эгоизм не мешает мне понимать, что надо помогать нуждающимся. Если высшая моральная ценность – жизнь, а собственность – всего лишь средство достижения этой цели, то…
