Текст книги "Канализация, Газ & Электричество"
Автор книги: Мэтт Рафф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)
К странице 927 все индивидуалисты бежали в Атлантиду, остался только один. Это была Дэгни Таггарт, которая, несмотря на свою любовь к Джону Галту, отказывалась бросить железные дороги. Когда падение империи альтруистов стало неотвратимым, по всей Америке стали вспыхивать очаги анархии и хаоса, но Дэгни продолжала верить, что окончательного краха можно избежать. Разумеется, к концу даже злодеи должны внять здравому смыслу, и, разумеется, в самый последний момент они задерут лапки и скажут: «Ну все, хватит. Вы были совершенно правы, а мы глубоко заблуждались. Не надо обрушивать на нас ваш гнев».
Подобная капитуляция была бы рациональной, но коллективисты не действовали рационально. Даже после того, как Джон Галт вышел в национальный эфир с 58-страничной речью, в которой с неопровержимой логикой закладывались основы забастовки, они все равно не сдались. Вместо этого коллективисты послали шпионов проследить за Дэгни Таггарт, когда та пойдет на рандеву с любовником, и арестовали Галта. Его не казнили; коллективисты признали, что Галт умнее их, и попытались заставить его поступиться собственными ценностями и стать их экономическим царем. Он отказался, и его отволокли в Государственный институт науки, чтобы там его сломили на дыбе электронной Убеждающей машины доктора Флойда Ферриса. Дерзость Галта под пыткой была настолько героической, что Джеймс Таггарт (злой альтруистичный брат Дэгни) пережил экзистенциальный кризис, который сделал из него калеку и погрузил в кому.
Пока Джеймса везли на носилках куда-то в приятную тихую комнату, Дэгни возглавила выступление остальных индивидуалистов во имя не-альтруистического спасения. Громилы, охранявшие Государственный институт науки, начисто лишенные способности рассуждать, не могли решить, нужно ли им защищаться, поэтому убрать их с пути оказалось легко. Галта освободили; эскадрилья частных самолетов отвезла всех героев в Атлантиду, где они подкрепились триумфальным завтраком. Пролетая над Нью-Йорком, они посмотрели вниз и увидели, что огни великого города погасли – последний признак поражения коллективистов. Мировой двигатель остановился; и люди разума, отдохнув, вернутся из ссылки и заново отстроят цивилизацию в соответствии со своими справедливыми и истинными принципами. Конец.
– Господи, – сказала Джоан, когда Галт произнес благословение, которым заканчивался роман, и начертал в небе над опустошенной землей знак доллара. Она рассмеялась и закрыла книгу, на миг задержав взгляд на задней обложке с портретом писательницы. – Кто эта женщина?
– Ну? – спросил Арчи. – Как тебе?
Прошло два месяца. Предписание по чуткости при ведении дебатов на рождественских каникулах тихо аннулировали, а какой-то анонимный поклонник послал Арчи настоящий флаг Конфедерации с автографом Чарлтона Хестона[181]181
Чарлтон Хестон (Джон Чарлз Картер, р. 1924) – американский киноактер, известный героическими ролями, общественный деятель, борец за гражданские права, в 1980-х годах изменивший либерально-демократические убеждения на консервативно-республиканские; президент Национальной стрелковой ассоциации (1998–2003).
[Закрыть], и тот повесил его как балдахин над кроватью. Джоан разлеглась под флагом, глядя на синий Крест Святого Андрея, и закурила.
– Если я какой-то юмор упустила, ты меня пощекочи, – сказала Джоан, – ведь она это на полном серьезе, да? Это же не какая-то невероятно завуалированная пародия?
Арчи покачал головой.
– Рэнд – экс-«русски» периода пре-«гласности», такие особо не шутят. И завуалированность не для них… Когда она в послесловии пишет «я серьезно», ты можешь на деньги спорить, что она действительно не шутит.
– Господи… тогда это действительно…
– Что действительно?
– Антикоммунистический манифест, – ответила Джоан. – «Das Kapital»[182]182
«Капитал» (нем.) – главный труд (1867–1894) немецкого мыслителя Карла Маркса (1818–1883), в котором он, применив диалектико-материалистическую концепцию исторического процесса к исследованию капиталистического общественно-экономической формации, открыл экономический закон движения буржуазного общества и вывел неизбежность гибели капитализма и победы коммунизма. «Манифест Коммунистической партии» (1848) – написанная им в соавторстве с немецким мыслителем и общественным деятелем Фридрихом Энгельсом (1820–1895) программа международной организации «Союз коммунистов».
[Закрыть] для капиталистов, с погонями и жестким петтингом…
– Хм-м, – промычал Арчи. – Ну, думаю, можно и так назвать. Хотя Рэнд не пропагандирует ни насилия, ни классовой борьбы и, по сути, не имеет ничего против пролетариата…
– …пока они знают свое место, да, – перебила Джоан. И снова рассмеялась. – Боже. Пенни Деллапорта на говно бы изошла, если б такое прочитала. – Как и многие другие знакомые Джоан консерваторы. Рациональные капиталисты Рэнд, само собой, были безбожниками, они с презрением относились к религии, рефлекторному патриотизму и традиционным семейным ценностям – так же как к профсоюзам и государственной благотворительности.
– Джоан, но ты-то что думаешь о книге? – спросил Арчи.
– Я? А как ты думаешь, что я думаю? Я думаю, что Рэнд – совершенная балда, но забавная. – Джоан снова взглянула на портрет на обложке «Атланта». – Ее уже нет, я так понимаю? Я б с удовольствием послушала, как она говорит… или нет, лучше бы долго-долго с ней спорила.
– Я бы, пожалуй, заплатил за то, чтобы послушать этот спор, – ответил Арчи, заметив блеск в глазах Джоан. – Но ты ее и впрямь прозевала. Она умерла в 82-м, как раз когда ты родилась.
– От рака легких? – предположила Джоан. В «Атланте» табаководство было одним из первейших и основных видов промышленности.
– Из-за рака легких ей делали операцию, но окончательно ее подвело, кажется, сердце.
– А сколько ей было?
– Семьдесят семь – семьдесят восемь, где-то так.
– Если ей в 82-м было семьдесят семь, значит…
– 1905-й, – подсказал Арчи. – Она родилась в Санкт-Петербурге. На самом деле ее звали Алиса Розенбаум, и у ее отца, Фронза, была аптека, которую в 1917 году национализировали большевики. Их семья ушла на дно и несколько лет скрывалась в Крыму, скрестив пальцы в ожидании, что белые отменят революцию, но не повезло. В конце концов они вернулись в Петербург и поселились в какой-то каморке многоквартирного дома, который им некогда принадлежал. Там не было ни водопровода, ни электричества, и тем не менее пришлось подкупать каких-то партийных товарищей, чтобы им позволили там поселиться.
– А как они бежали в Америку?
– Они не бежали, – ответил Арчи, – уехала только Айн. В 20-х годах советские власти на некоторое время ослабили ограничения на выезд за границу; ей удалось получить паспорт и разрешение навестить каких-то очень далеких родственников в Чикаго. Она собрала чемоданы, попрощалась с родными и умотала в Штаты.
– И не вернулась.
– Точно.
– А после она встречалась с семьей?
– С одной из сестер, почти пятьдесят лет спустя. Родители и остальные сестры погибли при блокаде Ленинграда во время Второй мировой.
– Ох.
– Сама Айн поняла, что хочет зарабатывать писательством, в девять лет. Один из ее чикагских дядюшек владел кинотеатром, так что первые месяцы в Штатах она смотрела немые фильмы, учила английский по титрам с диалогами, и когда сочла, что выучила достаточно, чтобы набросать план повествования, поехала в Калифорнию, дабы попробовать ворваться в мир сценаристов.
– Так просто? – поразилась Джоан, – Только приехала, и…
– Но! – ответил Арчи. – У нее же получилось. На второй день пребывания в Голливуде, когда она шла по тротуару мимо «Студии Де Милль», ее заметил сам Сесил Б. Де Милль и предложил ей посмотреть декорации его последнего библейского фильма под названием «Царь царей»[183]183
Сесил Б. Де Милль (1881–1959) – американский кинематографист, продюсер, режиссер, сценарист. Его фильм «Царь царей», основанный на жизни Иисуса с точки зрения Марии Магдалины, снят в 1927 г.
[Закрыть]. Выяснив, что Рэнд ищет работу, он предложил ей роль в массовке, а когда закончились съемки «Царя царей», нанял ассистентом по сценарной разработке.
– Рэнд снималась в массовке библейского фильма? – засмеялась Джоан. – Какая же у нее была роль?
– Думаю, римской аристократки. Зеваки при Распятии.
– Хм-м.
– Да. А со своим мужем она познакомилась во время крестного хода. Начала флиртовать с актером, игравшим Иуду, но потом обратила внимание еще на одного мужчину из массовки, в римской тоге и накидке. Звали его Фрэнк О'Коннор[184]184
Фрэнк О'Коннор (1897–1979) – американский актер и художник.
[Закрыть], Айн влюбилась в него с первого взгляда. При съемках последнего шествия Христа она подставила ему ножку, и он споткнулся – О'Коннор, конечно, не Христос, – они завели беседу, и к вечеру Айн решила выйти за него замуж, что в результате и сделала. К тому же так она стала гражданкой США.
– Выйдя за американца? А она разве не просила политического убежища?
– Джоан, это были 20-е годы, – напомнил Арчи. – Иммиграционная квота для нищих евреев из России была ниже нуля. Только чтобы получить туристическую визу, ей пришлось соврать американскому консулу в Латвии, будто у нее в Ленинграде жених.
– Значит, Айн Рэнд была нелегалкой?
– Нет, все было легально. Она легально приехала как туристка и нашла способ остаться и добиться успеха.
– Хм-м. А сколько у нее на это ушло времени – на то, чтобы добиться успеха? Она так и писала сценарии, или забросила это дело и перешла на романы, или…
– Она упорно занималась и тем и другим, много лет. На самом деле первый большой успех ей принесла книга «Источник», которая стала бестселлером, – о романе говорили все, а потом по нему сняли фильм, но это все случилось лишь в начале 40-х[185]185
Роман Айн Рэнд «Источник» (1943) экранизирован американским режиссером Кингом Видором в 1949 г., в главной роли – Гэри Купер.
[Закрыть]. Почти всю Великую Депрессию их с Фрэнком дела шли неважно, и в работе тоже были одни сплошные разочарования: ее первый самостоятельный сценарий приняли на опцион, но так ничего и не сняли, а ее первый крупный роман, «Мы – живые», сразу прекратили печатать после того, как «Нью-Йорк Таймс» втоптала его в грязь.
– А почему они его обосрали?
– Из-за недостаточной политкорректности, – пояснил Арчи. – Действие там происходит в советской России, женщина там борется, чтобы спасти жизнь своему любовнику. Критик «Таймс» назвал это злобной антисоветской пропагандой и заявил, что Рэнд опошлила благородную суть социалистического эксперимента.
– Это критик «Таймс» такое написал?
– Угу. Многие об этом забыли, поскольку за годы маккартизма понапечатали всяких гадостей, но в какой-то период в этой стране было весьма серьезное коммунистическое движение. В 30-х в Голливуде могли тебя занести в черный список за то, что ты анти-коммунист, и у Рэнд некоторое время были трудности с работой, потому что она без каких-либо прикрас рассказывала о том, как этот «благородный эксперимент» выглядит в реальности. И в то же время все наши американские марксисты готовы были поддержать Коминтерн, Рузвельт пытался централизовать управление сельских хозяйством, банками и другими деловыми отраслями в рамках своего «Нового Курса». Это, конечно, сильно отличается от массового уничтожения кулаков Сталиным, но ты представляешь, как это выглядело с точки зрения Айн Рэнд.
Джоан кивнула.
– И поэтому «Атлант расправил плечи».
– Да, наверняка с этим тоже связано, – согласился Арчи. – Так что, если тебе кажется, будто она чокнутая только потому, что защищает капитализм, постарайся понять, что у нее на то были свои причины.
– Так и у большевиков свои причины были, – сказала Джоан, – но эти причины их не оправдывают. Если диктатура пролетариата не принесла положительных результатов, греческий пантеон промышленников тоже вряд ли поможет.
– Ну, знаешь… если бы надо было выбирать, мой ответ был бы однозначен.
– Да, если пришлось бы выбирать, Арчи, ты бы не выбрал ни того ни другого. Ты пошлешь Маркса с Рэнд на хуй и напишешь собственный манифест – и я так же сделаю.
Арчи ухмыльнулся:
– Ну конечно, мой манифест был бы истинным.
– Разумеется, – ответила Джоан, – по крайней мере, в тех пунктах, по которым он будет совпадать с моим. – Она в очередной раз посмотрела на портрет писательницы. – Реально жалко, что она умерла…
– Джоан, – сказал Арчи, – если ты серьезно хочешь с ней повстречаться, то будет же еще жизнь после смерти.
– После смерти? Но Рэнд же была атеисткой?
– Так и ты не веришь в бога, правда? Несмотря на то что у тебя лексикон верующей.
– Я не верю в Папу, – объяснила Джоан, – а насчет бога у меня противоречивое мнение.
– Когда я последний раз читал катехизис, – ответил Арчи, – атеистов и неуверенных отправляли в одно и то же место. Если только боженька не окажется настолько мягкосердечным и не впустит в рай всех. В любом случае, у вас с Рэнд будет время познакомиться. Хотя, кто знает, Джоан, там, куда ты попадешь, может статься, тебе и зажигалка не понадобится.
2023: ВОЕННЫЕ БАЙКИ И ЗВОНОК ОТ ЛЕКСЫ
– У вас нет правой руки, – заметила Айн Рэнд.
Змей сидела за кухонным столиком с Каменным Монахом, стараясь раскрыть шкатулку Гувера. Этим они с Джоан занимались всю дорогу из Атлантик-Сити, но безуспешно; вторая попытка, предпринятая за ужином, тоже окончилась ничем, после чего Джоан занялась другими делами, а Змей отправилась спать. Встав на рассвете, она решила попробовать еще раз и даже добилась некоторого успеха – по крайней мере, пластинки сдвинулись в другой узор, нежели был изначально.
Змей бросила взгляд на Электролампу, стоявшую на микроволновке. Ей стало интересно, с чего вдруг этот неожиданный комментарий; ведь больше часа Айн следила за ней молча.
– Как наблюдательно с вашей стороны, – ответила Змей.
– Существует технология, – сказала Айн, – позволяющая заменить подобную отсеченную конечность.
– Да, если есть деньги. И желание. – Змей пожала плечами. – Я обхожусь без нее с двадцати двух лет, мисс Рэнд. Так что вряд ли стоит беспокоиться теперь.
– Но разумный человек не пожелал бы оставаться калекой.
– Значит, я неразумный.
Айн пыхнула колечком дыма.
– А при каких обстоятельствах ее отсекли?
– Разумности не хватило. Шла война. И я записалась добровольцем.
Каменный Монах крякнул; а может, он так хихикнул. Он сам потерял в Сирии лицо и носил бандану, чтобы прикрыть увечье, исправить которое была неспособна даже современная наука. Но руки у него все еще оставались как новые. Когда Змей решила сделать перерыв и начала скручивать сигаретку, он взял шкатулку и ощупал ее кончиками пальцев.
– Когда началась война, я была во Втором Мичиганском отряде, – начала рассказывать Змей. – Начинала санитаром – именно санитаром. И моим первым помощником был китаец, подрядовой Тинь Ляо…
– Подрядовой?
– Это они для него специальное звание придумали. Потому что китаец. Родился в Мичигане, в городе Флинт, но на вид – вылитый китаец, в те времена такое случалось. Его чуть было вообще без звания не оставили, но наверное кому-то из офицеров в синих мундирах показалось, что это хорошая шутка – как сурка в штаны вырядить, – поэтому они пришили на синий мундир половину нашивки… Моя большая ошибка – вторая, помимо того, что мне казалось, будто война – это большое приключение, – свелась к тому, что я относилась к Ляо как к человеку. Я до этого не видела людей с Востока, и соглашусь, он в самом деле несколько похож на полевого грызуна (как я думала тогда), но я никогда не видела в этом повод для издевок. В отличие от многих других членов нашей освободительной армии, я выказывала ему доброту и уважение, а в ответ этот маленький подонок в меня влюбился… Когда я решила перейти из санитаров в фронтовую пехоту – ошибка номер три, – Ляо пошел за мной. Он звал меня «Большой брат Томпсон». При нашей первой полевой вылазке он прятался за мной, как наблюдатель в бурю прячется за ветроломом, за что я его винить не могу. Если вы, мисс Рэнд, хотите увидеть образец нерационального поведения, понаблюдайте за отрядом взрослых людей, опрометчиво марширующих навстречу шквалу пуль Минье[186]186
Пули Минье, названные в честь их французского изобретателя Ш.Э. Минье (1814–1879), представляли собой конические ружейные пули с железным сердечником, при выстреле расширявшим пулю для достижения большей точности стрельбы.
[Закрыть] и пушечным залпам. В тот день на моих глазах погибло пятьдесят человек, один – совсем рядом со мной, его закололи штыком, и после этого война утратила всю романтику, которую я ей приписывала… Я подумывала дезертировать. Это было бы несложно – скинуть мундир и штаны, бросить оружие и уйти из лагеря, словно я обычная женщина, а не солдат. Я бы с удовольствием заявила, что осталась из веры в справедливость целей Союза, однако истина – более смутное крошево причин, и некоторые не так благородны, как другие. Само собой, не последней было то, что трудно бросить авантюру, даже если понимаешь, что она – лишь вероломный фарс… Так что я не дезертировала; но не раз переходила в другие подразделения, чтобы меня не разоблачили. Первый раз это случилось в конце 61-го, когда один из моих братьев по оружию слишком уж на меня пялился на вечерней службе. Тот факт, что я женщина, сам по себе его не беспокоил, но он сильно злился из-за того, что я обманывала его все те полгода, когда он честно считал меня другом. Наверное, будь у него время подумать, он бы на меня не донес, но я сглупила из осторожности… и стыда. Мы тогда стояли в одном лагере с другим полком, и в тот день, когда сняли палатки, я неофициально перевелась. Верный Ляо перешел со мной… Прошло три кровавых года; Ляо цеплялся за мои штанины и в грязи, и в огне, все перестрелки и парады. Летом 64-го мы служили в сигнальном подразделении на севере Джорджии, прикрывали фланг Шермана[187]187
Уильям Шерман (1820–1891) – американский предприниматель, писатель и военный, служивший генералом во время Гражданской войны в США (1861–1865).
[Закрыть] при осаде Атланты. По идее, нашей основной задачей была воздушная разведка, но серые снайперы уничтожили оба наших наблюдательных воздушных шара. Натан Бедфорт Форрест[188]188
Натан Бедфорт Форрест (1821–1877) – генерал армии Союза, предводитель партизан.
[Закрыть] обложил наши пути снабжения, и новые шары доехали бы до нас только через несколько недель; к сожалению для меня, Ляо решил именно в этот момент проявить свою национальную изобретательность.
– Восток! – вдруг вставила Айн Рэнд. – Рассадник мистицизма и иррациональной философии. Буддизм. Факиры. Выращивание соевых бобов…
– Ну да, только, видите ли, беда в том, что Ляо и был человеком рациональным, по крайней мере – в отношении основ воздухоплавания. У него имелась шкатулка с секретом – почти такая же, служила ему походным сундучком, и в нем, помимо кое-каких личных пожитков, хранились китайские чертежи на рисовой бумаге, нарисованные кем-то из его прадедов. Он отнес эти чертежи нашему командиру, который, к прискорбию, оказался в настроении послушать… По словам Ляо, Императорская армия Китая начала использовать воздушный шпионаж за тысячу лет до братьев Монгольфье[189]189
Братья Монгольфье, Жозе Мишель (1740–1810) и Жак Этьен (1745–1799) – французские изобретатели воздушного шара с нагреваемым воздухом (1783).
[Закрыть]: но они делали не воздушные шары, а змеев, таких огромных, что в состоянии были поднять лучника над полем боя. Разумеется, западный способ лучше, поспешно добавил Ляо, но в таком паршивом положении мы можем обратиться и к древним технологиям эпохи Цин[190]190
Эпоха Цин в китайской истории—1644–1911 гг.
[Закрыть], нет?
– Змеи? – переспросила Айн. – Это такие, с которыми дети играют?
– Больше, – ответила Змей. – Наш был в ширину футов пятнадцать, в высоту – в два раза меньше, сделали его из лоскутных одеял, проволоки от оград и реек с ограбленных плантаций. К нему прицепили буксировочный трос, за который должна была ухватиться дюжина мужиков, чтобы запустить эту штуку в воздух. Выбирая, кому стать пассажиром, все мы взвесились на конюшенных весах, чтобы выяснить, кто из нас самый легкий. Возможно, вы думаете, что таким человеком оказался Ляо, на голову ниже самого низкого полного рядового, но он при этом был широк, и, подозреваю, у него были еще и тяжелые кости; его следы в грязи явно говорили о том, что природа не желала, чтобы он покидал землю. Легких оказалось одиннадцать человек – у весов были деления в двадцать футов, – но из всех я одна славилась как лучший стрелок, стало быть – самая зоркая. Так что пришлось стать пилотом-испытателем.
– И эта штуковина взлетела? – спросила Айн, распахнув глаза. – И вы на ней?
– Точнее сказать – пристегнутая к ней. Для полета командир одолжил мне свой револьвер, хотя руки у меня крепились к крестовине, так что я не смогла бы даже достать до кобуры. Скомандовали взлет: несколько мужчин отрывают змея от земли, остальные хватают трос и бегут; ветер как раз дул что надо. Через мгновение я оказалась в воздухе.
– Как чудесно!
– Хрен там, чудесно. Только я поднялась над деревьями, трос оборвался. Но ветер был уже настолько крепкий, что я поднималась и дальше, на сотни футов, все выше и выше; перед тем как меня поглотили облака, я увидела последнее – этот чертов китаёза показывал на меня пальцем и кричал: «Змей! Змей!», словно выиграл в ирландской лотерее. Не сочтите меня мстительной, но я надеюсь, этого хомячка понизили в звании… Ветер дул с юго-запада, но вокруг все было бело, и большую часть полета я вообще не понимала, где нахожусь. И холодно в придачу; лето бывает только у самой земли. Когда облака меня выплюнули, меня всю трясло, и я уже по-настоящему посинела; я пересекла границу штата и парила над Аппалачами в Каролине. Хотя вполне мог оказаться и Нью-Гемпшир. Теплые потоки воздуха пронесли меня еще немного, чуть-чуть согрев, хоть и не настолько, чтобы я перестала дрожать. Змей наконец стал пикировать, завиднелась одинокая плантация в долине; я надеялась, что сяду на участок с табаком и смогу пожевать листик-другой, пока буду вправлять сломанные кости, но мой китайский дельтаплан не достиг цели, упал в древостой. И я повисла на верхних ветвях платана, а через час меня нашел белый офицер с парой дюжин чероки в сером.
– Чероки? – спросила Айн.
– Это, мисс Рэнд, был ответ Конфедерации на сорок акров и мула[191]191
В 1865 г., когда война подходила к концу, генерал союзников Уильям Шерман издал указ выделить освобожденным неграм землю и лошадей с мулами в помощь.
[Закрыть]. Джефферсон Дэвис[192]192
Джефферсон Дэвис (1808–1889) – американский военный, политический деятель, первый и единственный президент Конфедеративных Штатов Америки.
[Закрыть] пообещал отдать Пяти цивилизованным племенам[193]193
Так в США назывались те племена, которые наиболее быстро приняли культуру белых: чероки, чикасо, чокто, крики и семинолы.
[Закрыть] землю, которая сейчас является территорией Оклахомы, а также места в Конгрессе Конфедерации, если они поддержат его в войне. А у многих из тех индейцев были рабы, так что и помимо таких стимулов у них имелись те же причины, что и у остальных южан… – Меня после змеекрушения нашел взвод «Стоящий медведь», а их белый предводитель оказался капитаном Честером Бейкером из Алабамы. В свое время вы бы вежливо назвали такого типа «убежденным холостяком», а в наше время им вообще названий не осмеливались давать, ни вежливых, ни каких, хотя после войны, я полагаю, он все-таки женился, и у него родился сын. Отец же Честера служил адъютантом при Дэвисе и сам организовал взвод из чероки, чтобы те оберегали сыночка да чтоб семье в целом не очень стыдно было. Честер, понимаете ли, любил принарядиться, а в сером мундире вообще вел себя как цаца… Они сняли меня с дерева и принялись осматривать мои синяки. Ветви разодрали мундир, так что Честер дал мне запасную форму. Он даже разрешил мне оставить револьвер – взяв с меня слово, что я его не застрелю. Очевидно, моя история очаровала его, хоть он и делал вид, будто не может поверить, что кто-то мог принимать меня за мужчину. «Да твое лицо просто светится женственностью, – заявил он. – Я на все готов, лишь бы у меня была такая гладкая кожа». Теперь понимаете, отчего все южное дворянство поглядывало на него искоса. Тем не менее комплимент меня порадовал, и потом я часто его вспоминала, пытаясь одной рукой соблазнить мужчину. Калеке надо чем-то цепляться – я вот верила, что могу светиться… Итак, я рассказала про себя, а Честер и вождь индейцев Душегуб рассказали про себя. Выяснилось, что взвод «Стоящий медведь» заблудился, как и я, – они не смогли найти свой полк после стычки с войсками Союза. В лесах Каролины им было спокойно, так что они отнюдь не спешили воссоединиться со своими: битва их утомила не меньше моего, а Душегуб и его родичи уже поняли, что с землей их кинут независимо от того, кто победит… Мы подумали, что можно переждать остаток войны там, в лесах. И еда у нас была, и вода в ручье, и топливо, и деревья, из которых можно построить жилища. Маловероятно, что кто-то из наших армий нас хватится, хотя Честеру потом пришлось бы сочинить историю для папы. Решив, что с утра обсудим план еще раз, мы улеглись, и я за эти почти три с половиной года как следует отдохнула. Я проспала до следующего полудня. Проснулась свеженькая, выпила чашечку конфедератского кофе – Душегуб сварил его из речного мха и водорослей – и пошла на зов природы.
Каменный Монах прищелкнул остатком языка.
– Знаю, – сказала Змей, – нарушение дисциплины… Но после того, через что я перед этим прошла, я чувствовала, что просто обязана расслабиться. И разумеется, как только я нашла уединенное местечко, спустила штаны и села на корточки, передо мной появился он: чернокожий солдат в синей форме – я впервые видела африканца с такими зелеными глазами. С зелеными глазами и саблей. Ни приветствия, ни угрозы, он даже не дал мне объясниться или сдаться – просто подбежал и рубанул… Естественно, о том, чтобы он отрезал все начисто, и мечтать не приходилось. Лезвие уже не новое, все рябое. Рассекло рукав и мышцы и застряло в кости. Боль я даже описывать не стану; пулевое ранение, наверное, было б легче вытерпеть. Единственный плюс заключался в том, что он был левшой, как и я, так что удар пришелся с его лева по моей правой руке. Револьвер лежал на земле слева от меня; когда меня после удара откинуло в сторону, я рабочей рукой схватилась за него. Лишь благодаря этому я еще жива… Он выдернул шашку – и стало еще больнее, хлещет кровь, серый рукав стал красно-черным – и тут я поняла, что следующий удар придется по шее либо в ключицу, а потом – всё, занавес. Меня подстегнул чистый рефлекс – я подняла револьвер, взвела курок, нацелилась прямо между глаз… Один выстрел.
Змей крутила между пальцами все еще не зажженную самокрутку; крошки табака и бумаги падали на стол.
– Один выстрел, – повторила она. – Странно – больше всего меня беспокоило не то, что я его убила, а то, что он так и не узнал, что мы на одной стороне. Тут, конечно, после моего выстрела вообще разразилась перестрелка, поскольку и синие, и серые бросились на помощь павшим. Двадцать четыре безземельных чероки принялись палить в бог знает сколько мстительных освобожденных рабов лишь из-за того, что какая-то канадка не там поссать присела. Вот именно поэтому сама идея войны вызывает у меня сомнения. Ну и финиш: Честер спас меня из-под огня и оттащил в безопасное место… и тащил он, блядь, не за ту руку.
– Прошу прощения, – спросила Айн, – я хочу уточнить: когда это случилось? В каком году?
– В 64-м, – ответила Змей. – В 1864-м. Кажется… 30 августа. В тот же день провели ампутацию. При первом же затишье в бою – у чероки из «Стоящего медведя» было четыре погибших и семь раненых – мы ретировались. Честер отвел нас в какой-то дом в долине, хотя подробностей путешествия я не помню, как и того, кто меня оперировал, хирург или плотник. То, что начал мужик с саблей, этот закончил ножовкой. Для анестезии Честер дал мне крепкого сидра, но его оказалось недостаточно. От ужасных манер моего хирурга-деревообработчика мне тоже не полегчало: срезая с меня мундир перед операцией, он как заорет: «О господи, у него же сиськи!» В жизнь не забуду… как и первого движения ножовкой.
– Но это невозможно, – сказала Айн.
– Простите?
– Если мои внутренние часы идут верно, текущая дата – 1 ноября 2023 года.
– Ну да.
– Но если в 1864 году вам сделали хирургическую операцию…
– Ну вот опять. – Змей разозлилась, что ей не верит даже голограмма – а она такими воспоминаниями поделилась. – Да, мне 181 год. Что с того?
– Человеческое существо не может прожить так долго.
– Но ведь вот она я?
– Вы…
Зазвонил телефон.
– Сними трубку, – сказала Змей, нисколько не печалясь тем, что беседа прервалась. Включился динамик, и сквозь шипение помех прорвался голос Лексы Тэтчер:
– Джоан?
– Вы говорите с Пятницей[194]194
Пятница – персонаж романа английского писателя Даниэла Дефо (ок. 1660–1731) «Робинзон Крузо» (1719), дикарь, ставший верным слугой.
[Закрыть], – ответила Змей. – Дорогая, слышно отвратно.
– Змей! Привет! Я знаю… звонок идет по довольно изобретательному маршруту.
– Стараемся уйти от полицейского прослушивания?
– Скажем так – тому чудесному месту, где мы отдыхаем, не пойдет на пользу, если о нем узнает слишком много народу. Джоан тут?
– Еще спит – по крайней мере, еще не встала… Хотя подожди, слышу движение в холле. Наверное, скоро зайдет.
– Не в курсе, как у нее продвигаются исследования?
– Я ей помогаю. И ожидаю за это неплохой платы, если мы разоблачим кого-нибудь выдающегося. У нас есть наводка, но мы все никак не поймем, что все это значит…
– Доброе утро, – сказала Джоан, прошаркав на кухню в халате. – Закурить не найдется?
– Джоан?
Та уставилась на динамик.
– Лекса?
– Кто он, Джоан?
– Кто кто, Лекс?
– В твоем голосе есть одна нотка, и она говорит: «Невероятно, с кем это я сегодня проснулась в одной постели, и я не уверена, что до завтрака придумаю, как вписать это в свои политические убеждения, но вообще-то я ни о чем не жалею». Кто он? Познакомилась при расследовании с каким-нибудь республиканцем?
– Поутру перебор с экстрасенсорикой, Лекса?
– Джоан, не уходи от ответа. Наверняка либо он очень богат, либо убежденнейший консерватор. Либо и то и другое.
– Ну…
Из коридора донесся крик Гарри Ганта:
– Джоан, не в курсе, что я сделал с ботинками?.. Ой! Ничего, нашел!
В динамике затрещал смех Лексы.
– Ну разумеется, – сказала она, – я как раз гадала, случится ли это.
– Вчера он появился в полдвенадцатого ночи с розами и шампанским, – объяснила Джоан. – Верить ты в это не обязана, но мы просто лежали на кровати и разговаривали.
– Но искушение у нас было?
– В какой-то момент – очень сильное. Времени-то сколько прошло. Но мы выпили только полбокала шампанского, так что решили, что лучше поразмыслить над этим еще чуть-чуть. – Змей подала Джоан сигарету. – Кажется, Гарри что-то замышляет; он лепетал нечто невнятное с тем энтузиазмом, какой у него бывает перед клевыми идеями. Ничего, кроме смутных намеков, я не добилась, но ты предупреди «Фонд Земли», чтобы они в ближайшие дни смотрели под ноги.
– Интересно, – сказала Лекса, – прошлой ночью мне отнюдь не смутно намекнули на то же самое, к тому же – из другого источника. Гарри, случаем, в связи с этой своей клевой идеей не упоминал Ванну Доминго?
– Нет, но…
Джоан замолчала, поскольку вошел Гарри – он уже оделся и побрился перед работой.
– Доброе утро, – поздоровался он со всеми, рукой разгоняя дым от сигареты Джоан. – Здрасьте, мисс Эдмондс.
Змей кивнула, удивившись, что он запомнил, как ее зовут.
– Здравствуйте, мистер Гант.
– Гарри Деннис Гант! – воскликнула Айн Рэнд. – Как я рада с вами познакомиться!
Гант посмотрел на Электролампу и воздел бровь.
– Это что?
– Наш Электрогость, – сказала Джоан. – Гарри Гант, познакомьтесь с писательницей-философом Айн Рэнд.
– Круто! – Гант нагнулся и постучал пальцем по стеклу: так обычно привлекают внимание золотой рыбки. – Эй вы там, привет!
– Вы там тоже привет, – ответила Айн, густо покраснев. – Мистер Гант, позвольте сказать, что я нахожусь под очень большим впечатлением от ваших достижений. У вас восхитительные мысли.
– Ну спасибо. А я видел все ваши книги. В моем новом небоскребе даже стоит статуя Атланта, расправляющего плечи[195]195
Подобная статуя работы скульпторов Ли Лоури и Рене Шамбеллан установлена в Рокфеллеровском центре в Нью-Йорке (1936).
[Закрыть].
– Не может быть!
– Мой главный архитектор по проекту «Новый Вавилон», Лонни Мацусида, – ваша огромная поклонница. Именно «Источник» вдохновил ее попробовать себя в этом деле. Так что в каждом здании, которое она проектирует, она старается как-то воздать вам дань.
– Так вы должны меня ей представить! Я…
– О, шкатулочка с секретом! – Распрямляясь, Гант заметил пластмассовый ящичек в руках у Каменного Монаха. – Это мы их делаем, вы наверняка знаете.
– Да? – поинтересовалась Джоан. – С каких пор?
– Компания, которая помогала нам разработать ту обучающую голограмму, которую ты вчера видела у меня в кабинете, выпускает целую продуктовую линейку всяких игрушек и причуд. Я их выкупил. – Подойдя к столу, Гант сказал Монаху: – Вы почти справились. Попробуйте-ка вот так… – Он протянул руку и сдвинул всего одну полоску; в коробке что-то щелкнуло, крышка открылась. – Это просто, если знаешь способ.
