Текст книги "Канализация, Газ & Электричество"
Автор книги: Мэтт Рафф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
У нашей старинной подруги Айн Рэнд есть мнение и по вопросу загрязнения. Однажды в мае 1971 года в воскресенье после обеда она предстала перед телеаудиторией всей страны и осудила экологию, назвав ее движением против жизни, против человека и против разума. Помимо прочего, она заявила, что это отчаянная попытка уничтожить, что осталось от капиталистической системы.
Я уже не помню, какими именно словами она это выразила, но моя перегруженная память в сочетании с ее отношением к экологическому движению подсказывают нечто подобное:
– Все те из вас, кому ньет двадсати девьяти, кажды раз при видье дымовой труби обьязаны падать на кольени… Загрьязненье – это символ тщеловечески достижьени. Без текнологии и загрьязнении тщеловек до сих пор бы жил в каменном вьеке… Ми заковани между воющими природой и тьекнологиями, между безмозглыми камньями и деревьями и безгранитщним гьенийем тщеловетщеской мисли…
Безопасность не продается.
Ли Якокка[133]133
Лидо Энтони «Ли» Якокка (р. 1924) – американец итальянского происхождения, предприниматель, специалист по маркетингу, в 1946 г. начал работать в компании «Форд Мотор» и с 1970 по 1978 г. был ее президентом. В 1979 г. после конфликта с Генри Фордом II возглавил совет директоров корпорации «Крайслер», находившейся на грани банкротства. Под его руководством к 1984 г. компания вышла из кризиса и вновь стала одной из крупнейших автомобильных корпораций США, в связи с чем в деловых кругах за Якоккой закрепилась слава «гения маркетинга».
[Закрыть], «отец „форда-пинто“»
2008: ПРОТЕСТ ПРОТИВ СВАЛКИ В НИГЕРИИ
Смерть Кристиана Гомеса стала последствием гранта, выданного компанией «Форд Мотор».
Между 1966 и 1980 годами «Форд» произвел больше 20 миллионов автомобилей и грузовиков с неисправной коробкой передач, способной самопроизвольно переключаться с «парковки» на «задний ход». Если автомобиль оставить на склоне в режиме парковки или на холостом ходу, он мог в любой момент покатиться назад, смертельно удивляя водителя, нагнувшегося выгрузить пакеты из багажника, или карапуза, который в неподходящий момент решил переползти через дорогу. Беглые «форды», переключающиеся с парковки на задний ход, стали причиной сотен смертей и тысяч увечий, но продолжали ездить по дорогам, поскольку администрация компании не считала, что подобная ситуация требовала пойти на те убытки, которые возникли бы в связи с отзывом автомобилей.
В то же время тогдашний президент компании Ли Якокка особенно увлекся разработкой «пинто» – ответом «Форда» на компактные импортные автомобили типа «фольксвагена-жука». В производство «пинто» выпускали спешно – топливный бак у него был недостаточно надежен, и при заднем столкновении даже на скорости всего двадцать миль в час его часто пробивало и он возгорался. Эту проблему решила бы небольшая коррекция, но, представ перед необходимостью расходовать на производство каждой машины дополнительные 11 долларов, компания «Форд» решила, что дешевле будет оставить машину с дефектом и оплачивать последующие судебные процессы. В результате сотни пассажиров «пинто» сгорели насмерть, хотя вполне могли бы выжить.
Это все, разумеется, давно в прошлом. «Форд-пинто» сняли с производства в 1978 году; в 1980-м «Форд» перешел на новый тип автоматической передачи, и вместо того, чтобы отзывать машины, разослал предупреждающие наклейки всем владельцам машин со старыми коробками передач, рекомендуя им парковаться очень-очень осторожно. Компания решила, что этого хватит.
Но 1 мая 2008 года Кристиан Гомес получил привет из прошлого. День и без того складывался погано – сплошные бесплодные дебаты по поводу будущего «Промышленных Предприятий Ганта». Становилось понятно, что Автоматический Слуга становится популярнейшим товаром начала XXI века, такого рода успех обеспечивал бескрайние возможности делового роста и расширения, когда граница – только небо и т. д… Все портил лишь тот факт, что Гомес и Гарри Гант не могли договориться, как распорядиться прибылью.
Гомес хотел вложить деньги в разработку полезных ископаемых в новой Зоне свободной торговли в Субсахарской Африке. После войны 07 года появилась возможность освоить земли целых стран, и компания с постоянным притоком наличности и Слугами, чей труд не нужно оплачивать, могла заработать миллиарды. Но Гарри Гант считал, что эта идея с Африкой недостаточно «клева».
– Кристиан, я не говорю «только через мой труп», – говорил Гант, – просто меня это не возбуждает. – Но, разумеется, отсутствие азарта у Гарри равнозначно сильной неприязни.
Сам он прибыль от Слуги хотел «вложить в Америку». Кристиан Гомес не совсем понимал, что это подразумевает – возможно, Гарри тоже, – хотя непременно следовало потратить кучу денег на покупку и/или строительство очень высоких зданий. Незадолго до этого Гант поведал в телеинтервью о своей тайной мечте отстроить заново «Эмпайр-стэйт-билдинг» (Гомес об этом услышал впервые); он даже связался с манхэттенским риэлтором, чтобы узнать цены на недвижимость. Еще он связался с «Сетью вещания Тернера», поскольку те желали сдать или продать незаконченный «Минарет Тёрнера» в Атланте, чтобы «Си-эн-эн» могло купить еще несколько дирижаблей.
Но и за пределами небоскребомании Гарри не переставал валять дурака со своей дойной коровой.
– Маленькие правки и усовершенствования – это одно, – возмущался Гомес, размахивая двадцатью страницами пожеланий по модернизации Слуг, которые набросал Гант, – но это уже оверкиль. Да, мы не единодушны насчет устаревания, тут я гибок. Что касается твоего предложения сделать так, чтобы они выглядели и говорили как люди, – к этому пункту, возможно, будет разумно вернуться, когда мы будем разрабатывать модель для дома. Но сейчас, когда наш первичный рынок – промышленность и военная сфера…
– Не военная, – вставил Гант. – Ты знаешь мою позицию.
– Мы обязаны продавать их военным, Гарри. Это патриотично и умно. Знаешь, сколько солдат они потеряли при Пандемии? Общие потери составили 22 %. Даже четыре года спустя нехватка обученного состава настолько критична, что у них, блядь, бабы танками командуют и в пехоте маршируют. Ходят слухи, что война в Африке оказалась такой горячей как раз из-за боязни Пентагона, что им не хватит войск довести ее до конца. Но когда Автоматические Военнослужащие дополнят живые отряды, наши матери, дочери и ядерные боеголовки вернутся с фронта.
– Это насилие, и мне оно не нравится. Я отказываюсь.
– Гарри…
– Знаешь, я говорил с Джоном Гувером. По его мнению, опытная домашняя модель будет готова через год – в виде человека, с человеческими особенностями и голосом. Она, конечно, не сразу будет совершенной, но со временем мы разработаем Слуг, которые смогут стать членами семьи. Вот такой товар нужно продавать, Кристиан: не только специализированный бытовой электроприбор, но и верный друг. Забудь об Автоматических Солдатах; лучше подумай об Автоматических Компаньонах, Автоматических «Лучших Половинах»… ну, не совсем, конечно. Но все равно в сотни раз лучше Интерактивного Видеомагнитофона Ганта, в тысячу раз лучше домашнего животного. Вежливый, трудолюбивый, веселый, внимательный, надежный, безопасный…
– Безопасный, – эхом откликнулся Гомес. – С этим ты тут в списке тоже перестарался. Никаких дополнительных мер безопасности Слугам не нужно.
– Для угольной шахты, может, и не нужно, а тем, кто покупает Слугу в дом, понадобится максимальная безопасность. Черт, да я просто требую.
Гомес пролистал страницы с пожеланиями.
– Отказоустойчивые поведенческие стабилизаторы с пятью степенями защиты… логические цепи с пониманием морали… Ты как будто этой херне этику преподавать собрался, Гарри.
– Компания «Вестингауз» предлагает новую стиральную машину, которая сама сортирует белое и цветное белье. Тот же самый принцип.
– Но захотят ли люди платить за этот принцип?
– Конечно, захотят.
– Нет, Гарри. Безопасность – красивое слово, но как только человек понимает, что дело обернется дополнительными тратами, игра проиграна. Безопасность не продается.
– А мы ее заставим, Крис.
Да, половина «Промышленных Предприятий Ганта» принадлежала Гомесу, и теоретически он мог наложить вето на любое или на все начинания Гарри – так же, как Гарри мог поступить с его инициативами; но так они только зайдут в тупик, а это не победа, к тому же, судя по названию компании, музыку заказывал Гарри. Он неутомим, и если уж что решит, его не унять; на каждое возражение он реагировал новой волной энтузиазма. У Гомеса просто не хватало сил с ним спорить.
Надо было что-то делать. Но Гомес не хотел рушить корпорацию, не хотел, начав разбирательства в суде, рисковать их быстро растущим успехом; кто знает, может после суда Гант останется единственным владельцем патента на Автоматического Слугу. Нет, Гомесу надо было найти способ сместить баланс власти хотя бы на один процент. Упрямство Ганта потеряет силу, если вопрос можно будет решить голосованием.
– Надо стать открытой компанией, Гарри, – предложил Гомес. – Акционеры быстренько спустят тебя на землю.
Сказав это, Кристиан Гомес сделал шаг с тротуара на перекрестке в центре Атланты и умер. У бордюра с невыключенным двигателем стоял «форд-линкольн-континентал» 77-го года без водителя, и как только Гомес оказался за ним, машина двинулась задним ходом, автоматически отключив стояночный тормоз. Покатившись, «форд» подрубил голени Гомеса. Тот рухнул на багажник, словно подстреленный олень, которого охотники прочат в трофеи. «Линкольн» подпрыгнул на выбоине и увеличил скорость.
Позже очевидец рассказывал полиции, что Гомес пытался спрыгнуть с машины-беглянки, но не сумел.
– Когда машина приближалась к поперечной улице, он заорал: «Помогите же наконец!»
– Пиздец, – поправил второй очевидец, – Он говорил: «Мне пиздец». И не ошибся.
Что бы ни слышалось очевидцам, Гомес проехал спиной вперед по одному из самых оживленных центральных перекрестков. К счастью, светофоры были на его стороне. К несчастью, стразу за перекрестком стояла другая машина – прямо на пути «континентала». К великому несчастью, та машина оказалась «фордом-пинто» 73-го года – возможно, последним в этом мире, – и она смотрела не в ту сторону, подставив свой ахиллесов зад приближающемуся «линкольну».
– Все взорвалось, – сказал первый очевидец. – «Континентал» шел от силы 20–25, но малышка просто-таки вспыхнула. И тот парень на багажнике «линкольна» вспыхнул вместе с ней.
Второй свидетель согласно кивнул:
– Чертов импорт косоглазых!
Так одной вспышкой Гарри Гант сделался единоличным владельцем «Промышленных Предприятий Ганта» и Автоматических Слуг. Полицейское расследование смерти Гомеса выявило несколько странностей. Владельцев тех двух машин найти не удалось; попытка проследить номерные знаки и серийные номера через Отдел транспортных средств принесла ответ «МОДАЛЬНОСТЬ ОТРИЦАТЕЛЬНОГО ВЫВОДА ДАННЫХ», что означало одно: компьютер посеял файлы. Помимо этого, следователи не могли не обратить внимания, что в одном городе оказалось целых два «форда» тридцатилетней давности и на ходу. Хотя официально смерть Гомеса назвали несчастным случаем, чрезвычайным происшествием и карой Господа и Детройта, полиция Атланты продолжала вынашивать подозрения, что ему не просто сильно не повезло.
Эту тайну могли бы подхватить и СМИ, но ее затмила история получше. Эллен Левенгук из «Межгорода» первой очутилась на месте аварии; она находилась в центре Атланты по совершенно другому делу и добралась до перекрестка, не успел еще остыть металл. На том углу, где Кристиан Гомес сделал последний шаг, Эллен нашла «дипломат» со сломанными петлями и синюю папку с наклейкой: ПРЕДЛОЖЕНИЕ ПО СОЗДАНИЮ МУСОРНОЙ СВАЛКИ В НИГЕРИИ. Сделав несколько снимков с места происшествия, она переслала содержимое папки по факсу Лексе Тэтчер в Нью-Йорк. Лекса позвонила Джоан Файн.
– Привет, Джоан, это я, – сказала Лекса. – Я хочу устроить цирк в новостях, и мне нужна твоя помощь. Тебе еще интересно устроить акцию по ограничению послевоенных разработок в Африке?
– Интересно, хоть и с пессимизмом, – ответила Джоан. – Не могу найти спонсоров для такой кампании. Складывается ощущение, что тем, у кого есть деньги, либо все равно, либо они уже вложили их в захват земель.
– Ну я, кажется, нашла способ слегка поднять уровень общественного сознания. Догадайся, что затеял твой бывший.
– Какой бывший?
– Несостоявшаяся порнозвезда. Гарри Гант.
– О господи, – ответила Джоан. – Его уговорили выпускать солдат-роботов?
– Нет, он по-прежнему пацифист. Но собирается превратить бывшую Нигерию в мусорную свалку.
– Что?
– У меня тут перед глазами документ – конфиденциальное предложение по созданию свалки площадью два миллиона акров на Северных высокогорьях Нигерии, по контракту с «Африкорпом» – подразделением «Промышленных Предприятий Ганта». Они планируют переправлять отходы на мусорных баржах «Суперплашкоут» на Невольничий Берег, затем перевозить по железной дороге на саму свалку, а это с площадью в два миллиона акров означает 3100 квадратных миль токсичного мусора в незащищенных отвалах. Есть еще и сопутствующий план – пробурить шахты в плато Джос и хранить там ядерные отходы постоянно, хотя, насколько я поняла, сейсмического исследования, чтобы определить геологическую устойчивость плато, никто не проводил.
– Господи. И они думают, что это сойдет им с рук? Нет, погоди, тупой вопрос. Вот что я тебе скажу: давай договоримся о времени, и я начну обзванивать людей. Если Гант думает, что добьется своего без борьбы, то он просчитался. Поддержи меня в прессе, и он увидит, что просчитался.
– Я знала, что могу на тебя рассчитывать.
Марш против свалки в Нигерии был назначен на 7 июня, чисто случайно – на четвертую годовщину Похода католичек-женщисток в Ватикан. Джоан собрала сухопутные войска, а Лекса раздула костер в прессе, используя всех, кто ей был должен, чтобы освещать акцию и саму проблему начали как можно раньше. Демонстранты выбрали главной темой загрязнение: ресурсы Африки так и так будут разрабатываться, все понимали, что войну как раз и вели за нефть и минералы, сколько бы президент ни твердил об обратном, но будет ли это облагорожено уважением к жертвам Пандемии, или же дельцы в безрассудной погоне за наживой сорвут все клочки человеческой порядочности до единого? «Свалка мусора на кладбище» — таков ли символ будущего Африки?
Комментаторы различных СМИ разыгрывали высокоморальность марша, хотя, по предсказаниям циников, на акцию никто не явится, особенно если погода будет плохая. Хоть это и звучит бессердечно, говорили эти циники, те, кто пережил Африканскую Пандемию, уже оставили ее в прошлом, забыв о ней так же быстро, как забыли о СПИДе, что, в общем, вполне практично. Американцев куда больше интересуют гарантии занятости в условиях покалеченной послечумной/военной экономики, нежели обвинения в насилии над землей Нигерии; такова уж человеческая природа.
Ну, возможно. Но к девяти утра 7 июня на улицах, сходящихся у «Минарета Ганта» (в девичестве – Тернера), толпились полные негодования мужчины и женщины; Джоан Файн хотелось бы думать, что все это благодаря чему-то более возвышенному, а не ее пропагандистским способностям, хотя на самом деле она охрененно много сил для этого приложила.
В 9:30 из достроенного только наполовину здания вышел Гарри Гант, дабы предстать перед волей народа. Несколько недель до марша он отказывался делать публичные заявления, что напоминало обычную корпоративную обструкцию, но теперь, в момент истины, он вышел из «Минарета» один – ни телохранителей, ни пресс-агентов. Надел самый парадный костюм и галстук, намерено взъерошены волосы, а над головой у него развевался белый флаг.
Самый настоящий белый флаг.
Перед его капитуляцией толпа расступилась. Гант прошел по образовавшейся тропе и вскарабкался на огромную индустриальную скульптуру в центре площади перед западным крыльцом – разъеденную кислотой здоровенную руку, глядящую в небо открытой ладонью. Там он и встал – одинокий человек на большой высоте, только вот не один, а окруженный сотнями тысяч свидетелей, и кинофотопулеметы «Си-эн-эн» транслировали каждое его движение еще для сотен миллионов человек. И на виду у всей этой аудитории Гарри Гант поднял синюю папку — ту самую синюю папку – и разорвал ее пополам.
Радостный рев демонстрантов разнесся на несколько миль. Эллен Левенгук отсняла фоторепортаж капитуляции Ганта, а Лекса Тэтчер накинулась на своего спутника жизни тех дней, милого мальчика из Джорджии по имени Комфорт. Сестра Эллен Файн, приехавшая в Атланту несмотря на усугубляющийся рак легких, который вскоре положит конец ее жизни, растрогалась почти до слез.
– Ох Джоани, – сказала она, – если бы в Риме таких была хотя бы половина…
Джоан свистела и ликовала вместе с остальными, но в то же время осторожно поглядывала на Гарри, поскольку, сказать по правде, не верила, что он так легко сдался. Это совсем не в духе глав корпораций, особенно когда на кону такая высокая прибыль. Когда ликование поутихло и Гант смог обратиться к собравшимся – то есть через четверть часа, – Джоан внимательно вслушивалась в каждое слово, надеясь понять, в чем суть его дешевого трюка.
Гант заговорил в петличный микрофон, и голос его загремел из громкоговорителей на «Минарете» на множество кварталов. Начал Гарри с извинений. Он признал, что даже помыслы о том, чтобы свалить мусор в Нигерии, аморальны и просто отвратительны. Ни прощения, ни оправдания такому упущению он не видит, да и не ждет, что люди примут какие-то оправдания; он лишь может сказать, что из-за недавней смерти его делового партнера Кристиана Гомеса «Промышленные Предприятия Ганта» оказались на распутье, на пороге перемен и реорганизации, и сегодняшняя акция протеста помогла ему понять, что этика компании нуждается в доработках. Для этого он сформирует в компании новый консультативный совет. Этот «Департамент общественных работ» (или «Департамент общественного мнения»; Гарри пока не решил с названием) будет рассматривать возможные экологические и социальные последствия всех будущих начинаний «Промышленных Предприятий Ганта», направляя и – если придется – сурово критикуя руководство компании.
– Отлично, – сказала Джоан. От подножия пирамиды она закричала Ганту: – А кто возглавит этот новый департамент, Гарри? Председатель «Датч Шелла»[134]134
«Ройял Датч Шелл» («Шелл», «Шелл Петролеум») – крупнейший международный энергетический и нефтехимический концерн, образованный в 1907 г. В 1980-х гг. в адрес компании звучало много критики от защитников окружающей среды и прав человека.
[Закрыть]?
Джоан говорила без микрофона, но Гант ее услышал и повторил опрос для слушателей:
– Мисс Джоан Файн, которая не верит мне – и молодец, – только что задала очень важный вопрос. Ей интересно, кто возглавит этот новый Департамент, который я предлагаю. Заявляю официально, а если потом окажется, что я солгал, то прошу вас всех позвонить в Вашингтон и натравить на меня подкомиссию конгресса: экологическая и социальная политика будет устанавливаться не компанией «Шелл Петролеум», и не каким-нибудь приятным, но несколько ангажированным народом из «Юнион Карбайд», «Де Бирс Минерал» или «И.Г. Фарбен и К0»… Похоже, у нас лишь два человека вызывают такое доверие, чтобы назначить их на должность моей новой совести. Роберт Редфорд[135]135
Роберт Редфорд (р. 1937) – американский киноактер.
[Закрыть], к сожалению, нас уже покинул. Так что остаешься ты, Джоан. – Одинокий человек на высоте посмотрел на подножие пирамиды и улыбнулся. – Новым ревизором общественных работ «Промышленных Предприятий Ганта» станет Джоан Файн. Пусть приступает, когда ей захочется, зарплата и страховое пособие будут достаточно низкими, чтобы все знали, что я ее не подкупаю; и если она не будет приносить мне столько головной боли, чтобы я пожалел, что нанял ее, можно будет считать, что со своими обязанностями она не справилась… Дамы и господа, еще раз спасибо, что собрались тут сегодня и выразили мне свое недовольство. Наша великая американская капиталистическая система основывается на законе предложения и спроса; я надеюсь, вы запомните о моем приглашении размозжить мне голову кулаком Большого Правительства, если мы с мисс Файн не сумеем предложить вам то, чего вы спрашиваете. А пока наслаждайтесь прекрасной летней погодой и южным гостеприимством Атланты, всего вам наилучшего.
2023: ДЕВИЦА С РЕКЛАМНОГО ПЛАКАТА ДЕВЯТНАДЦАТОЙ ПОПРАВКИ
Джоан со Змеем приехали на Гранд-Сентрал вовремя и успели на «молнию» до Атлантик-Сити, отходящую в 11:30. Гарри Гант позвонил на вокзал заранее и велел прицепить вагон-люкс в конец поезда. Джоан, возможно, отказалась бы от такой роскоши, но во всем остальном поезде нельзя было курить; да и Змей не желала упускать возможность прокатиться в таких шикарных условиях.
– Джоан, давай до обеда без самоуничижений.
Вагон-люкс был герметизирован, снаружи – такой же обтекаемый, как и любой другой вагон сверхскоростного экспресса, а внутри обставлен как нелегальный кабак времен Сухого Закона: красный бархатный ковер во весь пол, потолок темного дерева, медленно вращающиеся вентиляторы, пианола, восьмиугольные покерные столики из красного дерева и замши, разлапистые кресла и Автоматический Слуга (Сэм-101) в качестве бармена. Для увеселения пассажиров, которым настоящий пейзаж за окном казался скучным или неромантичным, в вагоне установили специальные проекционные экраны, которые можно было опустить на окна и выбрать из библиотеки один из тысячи искусственных видов; благодаря магнитным подушкам ход поезда был очень мягким, и движения почти не чувствовалось, разве что ускорение и притормаживание на станциях, так что выбрать можно было либо движущийся, либо статичный пейзаж, как душе угодно. Особой популярностью пользовались неподвижные виды идеализированных набережных Чикаго.
Как только Джоан и Змей сели, кондуктор объявил, что «молния» задержится на вокзале ввиду облавы, устроенной анти-антиамериканскими агентами. Джоан не терпелось отправиться в путь, так что она опустила экраны и выбрала лунную панораму, где в гоночных багги наперегонки с поездом по морю Спокойствия носились зеленые человечки; еще она включила телевизор над барной стойкой. Змей велела Сэму-101 принести рома со льдом, села в приятно пружинящее кресло и собралась почитать потрепанного «Атланта», который купила на деньги, вырученные за автографы. Обе закурили.
На экране знаменитый журналист-катастрофист Тэд Уинстон Пеллер давал интервью ведущему ток-шоу Зандеру Менудо.
– До меня дошел слух, – говорил Зандер, – что вы состоите в родстве с покойным голливудским режиссером Ирвином Алленом[136]136
Ирвин Аллен (1916–1991) – американский теле– и кинопродюсер, получивший прозвище «мастер катастроф».
[Закрыть]. Я, правда, не уверен, многие ли зрители вспомнят Аллена, но…
– У нас духовное родство, – отвечал Пеллер. – Хотя, конечно, во времена Ирвина жизнь была куда проще.
У него были пухлые щечки, у этого Пеллера; пухлые в двадцать, пухлые на первой писательской фотографии, пухлые до сих пор, хотя с наступлением среднего возраста они начинали обвисать. «Тэд Уинстон Пеллер, – как заметил один из критиков, – превращается в бассета, как на рекламе „Хаш Паппис“».
– Ну тогда скажите нам, – продолжил Зандер, – хотя я отлично знаю, что вас об этом спрашивают на каждом шоу и после выхода каждой новой книги, но тем не менее этот вопрос не перестает нас интересовать: почему же вам так нравится описывать бедствия? Откуда такая любовь к авиакатастрофам, приливным волнам, а теперь вот – к землетрясениям?
– Я не думаю, что тут уж такая любовь…
– Я просто хотел сказать, что заметно, насколько вы преданны…
– На самом деле предан я, – прерывает его Пеллер, – неравнодушен, и что пытаюсь запечатлеть в своих книгах… это судьбу поколения… я имею в виду и то поколение, которое только-только достигает совершеннолетия, и свое, тех, кто стал совершеннолетним на смене тысячелетий. Это потерянное поколение.
– Какое? Ваше или нынешнее?
– Мое… то есть, оба… то есть, все потерянные, и с каждой минутой мы теряемся все больше. Будь я священником, а не литератором, я бы, наверное, скитался сейчас где-нибудь по пустыне, возвещая всем о том, что это наши последние дни.
– А. – Зандер проницательно кивнул. – Апокалипсис.
– Апокалипсис, именно. Я думаю, что Апокалипсис разговаривает с нами – «с нами», в смысле с потерянным поколением, с обоими потерянными поколениями, с потерянными людьми, где бы они ни находились: мы слышим его так, как больше ничего уже не можем услышать. Я помню мрачные студенческие годы взросления, когда нас накрывала такая громадная тень…
– Последствия Пандемии. Африканская и Сирийская войны.
– Да, конечно, и это – тоже, хотя в первую очередь я говорю о всеобъемлющей опустошенности, которая повлияла на меня и на моих сокурсников в Беннингтоне[137]137
Беннингтон – гуманитарный колледж, расположенный в г. Беннингтон, Вермонт. Основан в 1932 г. и изначально был женским учебным заведением.
[Закрыть]. Никакие деньги и привилегии не смогли излечить глубокую неудовлетворенность жизнью, неудовлетворенность, которая, как тогда, так и сейчас, остается, пожалуй, самой большой катастрофой.
– Это абсолютно верно, – согласился Зандер. – «Разоделись, а некуда пойти». Не могу представить более неприятного чувства.
– Да. И я тоже.
– Змей? – позвала Джоан.
– М-м?
– Тебе никогда не кажется, что хватит уже надеяться на человечество?
– Периодически. – Змей подняла глаза от книги. – Но потом я вспоминаю, сколько повидала на своем веку потерянных поколений, у которых все получалось, несмотря на их неимоверную жалость к себе, и перспектива быстро выправляется. – Она покосилась на экран. – Жирненький бурундучок, да?
– Прежирный, – согласилась Джоан.
– Надежда, – повторила Змей, глотнув рома. – Одна феминистка меня как-то опрашивала на эту тему. Я тебе не рассказывала, как суфражистки[138]138
Суфражистки – участницы женского движения за предоставление женщинам избирательных прав. Движение получило распространение во 2-й половине XIX – начале XX в. в Великобритании, США, Германии и некоторых других странах.
[Закрыть] из меня хотели героя сделать?
– Нет. Правда, что ли?
– Богом клянусь. Хотели разместить мою фотографию на рекламном постере Девятнадцатой поправки[139]139
Девятнадцатая поправка к конституции США, принятая в 1920 г., дала женщинам право голоса.
[Закрыть]. Змей уставилась на потолок и продекламировала, словно читая с листа: – «Сара Эмма Эдмондс[140]140
Сара Эмма Эдмондс (1842–1898) – участница Гражданской войны, вступившая в армию Союза, выдав себя за мужчину.
[Закрыть] по кличке „Змей“, уроженка прихода Принца Уильяма в Новом Брансвике, которая на тринадцатый день рождения получила в подарок от матери книгу М.М. Баллу[141]141
Матурин Мюррей Баллу (1820–1895) – американский писатель.
[Закрыть] „Фанни Кэмпбелл, пиратская капитанша“. И этот безобидный подарочек – первая большая книга, предназначенная лишь для развлечения, которую прочла юная Сара, – вдохновил девочку настолько, что она срезала себе волосы, начала одеваться как мальчишка и взяла себе вымышленное имя Фрэнк Томпсон, а потом уехала на юг США, чтобы попытать счастья в роли мужчины. Она устроилась на мужскую работу: сначала продавала вразнос Библии в штате Коннектикут, затем стала более крупным поставщиком художественной литературы в городе Флинте, Мичиган. И там же она ответила на призыв родины в ее трудный час и вступила в Армию союза города Потомака, служила санитаром, пехотинцем и продемонстрировала за четыре года сражений и компетентность, и воспитательные способности, то есть выдающуюся женскую силу». Ну и так далее. – Змей хихикнула. – Джоан, эти феминистки из Новой Англии, они всю биографию написали – размером с небольшую брошюру, – ничего даже не обсудив со мной лично. Выдали меня почти за святую, а это не очень вежливо делать без разрешения. Так получилось, что я в то время была в Соноре, до меня не доходили письма, и вообще я считалась мертвой, и этот трактат печатался лет пять, прежде чем я о нем вообще узнала. Еще через пять лет я впервые встретилась с суфражисткой, дочерью подруги подруги Сьюзан Б. Энтони[142]142
Сьюзан Б. Энтони (1820–1906) – американская юристка и борец за права женщин.
[Закрыть]. Мы обедали на Манхэттене, кажется, это была весна 1905-го… Разумеется, я пришла вся такая расфуфыренная – мне показалось, что это будет уместно. Еще и попыхивала толстой гаванской сигарой, что производило не самое благоприятное первое впечатление. Но после того как я затушила сигару, мы вполне нормально испили чаю с печеньем. Пока ели суп, я начала высказывать свои возражения по биографии Змея Эдмондс, начав с того, что совершенно не намеревалась демонстрировать «выдающуюся женскую силу». Штаны я надела лишь ради одной женщины, себя, и в армию пошла лишь потому, что не знала, где можно записаться на пиратский корабль Фанни Кэмпбелл. Война стала для меня приключением, бегством от скучного будущего, типа перспективы стать женой какого-нибудь фермера, который целыми днями будет возиться с картошкой; более благородных мотивов у меня не было, мне хотелось только порезвиться – не как женщине с какими-то правами, а как мальчишке. Так что не особо честно выдавать меня за радикалку.
– И суфражистка разочаровалась?
– «Разочаровалась» – не то слово. Вспомни – или представь: над идеалами утопистов в то время так не смеялись, как смеются сейчас. Тогда еще многое было в новинку: техника и все, что она обещала, плюс куча еще не опробованных социальных экспериментов – коммунизм, воздержание, мечта эсперантистов[143]143
Эсперанто – наиболее широко распространенный искусственный международный язык; создан в 1887 г. варшавским окулистом Лазарем (Людвиком) Марковичем Заменгофом (1859–1917).
[Закрыть] объединить весь мир с помощью языка. Тогда еще можно было поверить в чудесное преображение человечества, прежде чем мировые войны бесследно смели почти всю эту наивность. Суфражистки же не утверждали, что женщины имеют право голосовать наравне с мужчинами; они заявляли о женском превосходстве и что за счет женщин не просто удвоится посещаемость избирательных участков, а еще и повысится уровень морали в политике и обществе в целом, причем до таких высот, которые никому и не снились. Кто же знал? Мужчины столько всего намолотили, пока были у власти, и предположение, что у женщин все пойдет куда лучше, казалось вполне логичным… И вот появляюсь я, глас опыта, вгрызаюсь в цыпленка по-флорентински и рассказываю, чем настоящая женщина отличалась на войне от мужчин – то есть ничем. Я призналась, что сестрой милосердия я была посредственной, несмотря на свою природную склонность о ком-то заботиться; по сути оказалось, что с оружием я обращалась ловчее, нежели с бинтами. Рассказала о том, кого убила, о том, как убивали на моих глазах, и о том, что моя аура женственности ни на йоту не умаляла того ужаса. К сожалению, война настолько страшна не потому, что солдаты – мужчины; а потому, что мужчины становятся солдатами. Если солдатами – или политиками и дипломатами – будут женщины, война другой не станет. Только форма будет чуть шире на бедрах… Так вот, я трепалась, не пропустив ни единого пушечного выстрела или выпада штыком, и к десерту – превосходному прусскому творожному пудингу, как сейчас помню, – моя суфражистка сидела просто пепельная. «Если все это правда, – сказала она мне, – тогда на будущее надежды нет». На что я ответила: «Ой, мэм, ну конечно есть. Война – это ад, сколько бы мы ни старались это изменить, врать тут бессмысленно, но война-то закончилась». На что она ответила: «Какое это имеет значение? Будут другие войны; они возникают одна за другой». А я: «Да, мэм, это, разумеется, так, будут другие войны, но не сию же минуту, а когда они начнутся, я в них сражаться не собираюсь». А она говорит: «Не вы, так другие. Новая война, потом еще, и еще одна, – признаюсь, в тот момент она смотрела на это куда реалистичнее меня, – и еще: каждая будет приносить все больше страданий и смертей. И если мы не можем прервать этот порочный круг, если даже нет надежды, что женщины фундаментально что-то изменят в этой жизни, то какая, я вас спрашиваю, может быть надежда?»
– А ты что?
– Я сказала, что пора расплачиваться, бросила все намерения держать себя в руках и пошла пить виски. Привела ее в патриотский бар на Гудзон-стрит, называется «Салун Бетси Росс». Туда официально впускали только мужчин, но и вышибала, и бармен были в курсе, что я ветеран, так что у нас был уговор. Два пальца «Джима Бима», и к моей суфражистке вернулся цвет, три пальца – и она согласилась выкурить сигару. Оттуда мы пошли на Вашингтон-сквер, пьяные вдрызг, и коп-громила попытался арестовать нас за нарушение общественного порядка, а лично меня – еще и за прилюдное распутство; тогда мы отобрали у него дубинку и столкнули его самого в фонтан. После всех этих безобразий моя суфражистка решила, что какая-то надежда на будущее все-таки есть.
