Текст книги "Душа Демона (СИ)"

Автор книги: Маруся Мусина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)

Я рассеяно поболтала ложкой. Сегодня каша была пустая. Наверное, в наказание, что вчера я и не подумала поблагодарить кое-кого за клубнику. Несколько раз зачерпнув и вылив обратно жиденькую субстанцию, я вздохнула, придвинула к себе таз и демонстративно отправила туда свой завтрак.

В конце концов, не вижу смысла пропускать эту кашу через себя. К тому же через час Трин будет давать мне другое лекарство и принесет заодно фрукты, сыр и свежую булку – эта еда всегда проходила у меня значительно лучше.

Мое своеволие ирье Керш воспринял спокойно. Он невозмутимо убрал поднос с моих колен, после чего, вооружившись тазом и ложкой, сел ближе, щедро зачерпнул каши и поднес к моему рту. С подобным обращением я была естественно не согласна и не только отвернулась, но и ударила его по руке, в результате чего ложка оказалась на полу. Мы оба проследили за ее полетом, и пока блондин не придумал еще чего-нибудь, я ухитрилась отправить вслед за ложкой и тазик. Конечно, велико было желание ознакомить с его содержимым чьи-то светлые волосы, но так рисковать я не решилась.

– Вижу, ты готова к конструктивной беседе, – произнес Наблюдатель, складывая руки на груди.

– Пошел ты… – прошипела я.

– Готова, – сам себе подтвердил он. – Очень хорошо… Итак, ты беременна. Ребенок мой…

– С чего ты взял?! – перебила я, иронично вздернув брови, точнее то место на лице, где они когда-то были.

Креш поморщился, – наверно, выглядели мои кривляния весьма жутковато. Так ему и надо!

– Знаешь ли, не ты один пашню удобрял! – с вызовом заявила я, и тоже сложила руки на груди.

– Ребенок мой, – повторил он с нажимом, оставив мой выпад без внимания. – И не старайся убедить меня в обратном. Это бесполезно.

– Может, ты даже назовешь мне день и час?!

– Ночь в Золотом Павлине.

– В Ньюбер я приехала в компании четверых мужчин.

– Не держи меня за идиота, я прекрасно понял, что до меня у тебя давно никого не было.

– А ты не льсти себе попаданием в десятку с первого раза. Если не случилось «до» тебя, могло произойти сразу «после».

– Кого ты пытаешься убедить, меня или себя?!

– Я всего лишь хочу акцентировать внимание на сомнительности факта отцовства.

– Пожалуй, все же следовало послать за Дарой, – задумчиво сказал Керш. – Дабы избегнуть бессмысленной полемики…

– Ладно, – проворчала я, – оставим в покое отца моего ребенка. Чего хочешь ты?

– Я хочу того, чего хочет любой здравомыслящий человек, – чтобы мой ребенок родился здоровым.

– Ну, знаешь ли, этого никто не может гарантировать. Случаются иногда… отклонения…

– Случаются, – не стал спорить блондин. – Однако я собираюсь сделать все от меня зависящее, чтобы этого не произошло.

– Любопытно, каким образом? – я изобразила на лице живейший интерес.

– Ты будешь постоянно находиться под моим наблюдением. Таки образом я буду контролировать процесс развития плода, а заодно следить, чтобы ты, по незнанию, не совершила какой-нибудь роковой ошибки.

– Да, что ты говоришь! – восторженно воскликнула я. – Как интересно! А можно узнать, как это ты обеспечишь свое постоянное нахождение рядом со мной? Посадишь меня под замок?

– Если потребуется, – невозмутимо кивнул Риан. – Но надеюсь, мы найдем другой вариант решения этой проблемы. Как ты смотришь на то, чтобы выйти за меня замуж?

– ЧТО???!!! – я слишком резко дернулась, и рана снова напомнила о себе.

– Я сказал, что-то необыкновенное?! – повел бровью Наблюдатель.

– Ты сошел с ума!.. Либо это лучший розыгрыш в моей жизни!

– Я не понял твоего ответа. Это было «да»?!

– Нет. Нет. И еще раз, нет! Что, черт возьми, ты себе возомнил! То, что ты меня обрюхатил и не дал умереть, еще не дает тебе никаких прав!

– Хм… Ну что ж, с отцовством мы во всяком случае определились… – равнодушно бросил Риан.

– Да какая разница?! С чего ты вообще взял, что я собираюсь рожать этого ребенка?! – в запале крикнула я и тут же об этом пожалела.

Нет, плюс, безусловно, был, – мне удалось, наконец, вывести Наблюдателя из себя. Однако посвящать его в свои планы было крайне неразумно.

Губы Риана побелели, зрачки расширились и начали наполняться так хорошо знакомым мне безумием, руки сжались в кулаки. И я непроизвольно принялась шарить вокруг себя в поисках хоть какого-нибудь оружия.

Эх, жаль, тазик на полу, была бы какая-никакая, а защита.

Однако не успела я испугаться по настоящему, как Наблюдатель справился со своим приступом. Моргнул пару раз, выдохнул тяжело, почти со стоном, разжал заметно дрожащие пальцы.

Сказал хрипло:

– Думай, что говоришь.

И ушел в ванную.

Слушая плеск воды, я ругала свою несдержанность, проявившуюся так не вовремя, и длинный язык. Вот зачем мне понадобилось его злить?! Сидела бы молча, да кивала в такт его словам. Что сложного?! Нет же! Вздумалось продемонстрировать свою значимость! И чего добилась?! Теперь от него так просто не отвертишься. Опоит еще зельем каким, и очнусь уже во время родов. Проклятье!

Вернувшийся Риан выглядел спокойным и сосредоточенным. Лицо, правда, было все еще бледнее обычного, но расслаблено. Несколько прядей волос – мокрые.

Я отвернулась.

– Я предполагал подобное развитие событий, однако надеялся на твое благоразумие, – сказал он холодно, снова присаживаясь на мою кровать(другого места что ли нет?!). – Но раз ты не хочешь по-хорошему… Ты дала мне клятву. Помнишь?! Обеспечивать безопасность жизни и здоровья того, кого я тебе укажу. Так вот, ты будешь оберегать нашего ребенка.

В ответ на это заявление я только покрепче стиснула зубы, чтобы не начать громко ругаться очень плохими словами. А еще было непреодолимое желание побиться головой о стену.

– Теперь по поводу нашей свадьбы…

– До того момента, как ребенок родиться! – резко перебила Риана я.

– Что? – он меня не понял.

– Срок клятвы, – я нервно дернула щекой в подобии улыбки. – У твоей клятвы был срок, у моей – нет. Поэтому я имею право озвучить его сейчас, когда ты о ней напомнил. Я буду обеспечивать безопасность этого ребенка до момента рождения. Потом – уже не моя забота.

Выпалив это, я с облегчением откинулась на подушки и глубоко вздохнула. Хоть здесь мне удалось обойти ирье Керша, а то с него бы сталось привязать меня к своему чаду до самого его совершеннолетия.

Блондин недобро сощурился, но потом все же качнул головой, подтверждая, что принял мои слова к сведенью.

– На счет свадьбы… – вернулся он к прерванной теме. – Она состоится завтра. Епископ Иверри как раз будет с самого утра во дворце по случаю приезда правителя Фелибарды. Я уже справлялся: у него найдется для нас четверть часа…

– Какая к черту свадьба?! – искренне удивилась я. – О чем ты?! Клятва – клятвой, – согласна. Рожу я ребенка, хрен с тобой, – в конце концов, он же ни в чем не виноват. Но свадьба-то тут при чем? К процессу деторождения она никакого отношения не имеет.

– Напротив – очень даже имеет, – нисколько не смущаясь высказанными возражениями, ответил Наблюдатель. – Ты может и чихала на моральные нормы, но это никак не отменяет их существования. Ребенок должен быть рожден в браке.

– Если ОН ДОЛЖЕН, то это соответственно ЕГО проблемы… Я вот родилась вообще не пойми как, и ничего.

– Тебе может и ничего, а я не хочу, чтобы моего ребенка тыкали носом в сомнительное происхождение.

– Какое же оно сомнительное, когда отец – уполномоченный представитель Альянса Альды, а мать – Охотник и вообще живая легенда… пока живая, – поправилась я. – Да тут гордиться надо, а не задаваться вопросом: отчего родители не женаты.

– И все же мы поженимся.

– Если ты не обратил внимания, то я уже ответила тебе отказом. Учитывая данный факт, твое утверждение заставляет усомниться в трезвом состоянии твоего рассудка, – мое удивление переросло в тягу к пафосу и издевательской вежливости.

– Просто я слишком хорошо знаю женщин, – Риан снисходительно улыбнулся. – Они так быстро меняют свои решения. Иной раз оглянуться не успеваешь, как…

– Это не мой случай, – перебила я.

Упоминание о наличии у Наблюдателя богатого опыта общения со слабым полом вызвало неприятные чувства, что сразу отбило охоту к долгим изысканным издевательствам.

– Твой случай ничем не будет отличаться от прочих, – жестко сказал блондин, и добавил уже совсем другим, почти ласковым тоном: – Ты ведь не хочешь, чтобы опекуном принца назначили герцога Радона, правда?!

Проклятье!

Кажется, Риану удалось в очередной раз припереть меня к стенке. Вопрос о новом регенте, был как раз тем неоконченным делом, к которому я еще хотела успеть приложить свою руку.

– Ты, конечно, можешь напрямую поговорить с Его Величеством Шадагаром, – продолжал вколачивать гвозди в гроб моей свободы Наблюдатель. – Он, несомненно, примет тебя, и вполне возможно даже не сочтет за труд сделать все от него зависящее для удовлетворения твоей просьбы. Но мое слово в данном случае будет более весомым… Нет, безусловно, шанс есть, никто не спорит. Однако если кандидатуру, ту, которую ТЫ хочешь, выдвину я, а поддержит Председатель, ставки значительно повысятся. К тому же у меня собрано достаточно информации об ошибках и мелких оплошностях Радона, которые вкупе позволят ненавязчиво отодвинуть его с политической арены в тень, и к тому же сделать абсолютно безопасным… Что скажешь?

– Скажу, что ты непревзойденный шантажист, – вздохнула я.

– Увы, – развел руками блондин. – По-другому с тобой нельзя. Итак?!..

– У меня есть условия.

Риан театрально закатил глаза:

– Даже не сомневался в этом.

– Я хочу, чтобы на Совете на место нового регента ты предложил выбрать Гаржена Видрестара.

– Этого полоумного отшельника?!

– Этого мудрого и всесторонне развитого человека, – поправила я.

– Не спорю, он – не дурак… – Раздумывал блондин не дольше минуты: – Хорошо, будь по-твоему. Теперь условия.

Я поправила одеяло. Собираясь с мыслями, разгладила складки в районе живота, вздохнула и начала:

– Во-первых. Наш брак будет фиктивным и продлится ровно до момента рождения ребенка. Я согласна жить в твоем доме, но при этом имею желание видеть тебя как можно реже. Когда твое дитя появится на свет, я сразу же уеду. Одна, естественно. Ребенок останется с тобой. И ты не будешь пытаться меня задержать и не будешь впредь искать со мной встреч. На этом наши отношения закончатся раз и навсегда… Во-вторых, ты поклянешься не дотрагиваться до меня…

При этих словах я искоса глянула на Риана. Он ответил мне оценивающе-надменным взглядом и холодно произнес:

– Я не собираюсь склонять тебя к близости, если ты это имеешь в виду.

– Не только это, – быстро сказала я и добавила с извращенным удовольствием: – Твои прикосновения – я имею в виду ЛЮБЫЕ прикосновения – вызывают у меня отвращение.

Он вздрогнул. Я говорила правду, и он это знал.

В комнате повисла напряженная звенящая тишина, в течение которой лично я с преувеличенным вниманием разглядывала свое одеяло, а что делал Наблюдатель – не знаю.

Паузу прервал он, сказал сухо:

– Я не буду лишний раз прикасаться к тебе. Но мне необходимо следить за состоянием здоровья: твоего и ребенка. Я оставлю за собой право касаться тебя во время осмотра, – придется уж тебе потерпеть, – в критических случаях, если твоему здоровью или жизни будет угрожать опасность, и если, конечно, ты сама меня об этом попросишь.

– Не дождешься, – это было даже больше похоже на угрозу, чем на обещание.

– Это все условия?! – деловито осведомился блондин.

– Нет, еще кое-что, – спохватилась я.

Оставался нерешенным еще один вопрос…

Плотную полоску кожи в два пальца шириной, которую не брали ни ножи, ни ножницы, я обнаружила на своей шее сразу, как только начала двигаться. Но устроить скандал по этому поводу удалось лишь значительно позже. Хотя скандалом это можно было назвать с большой натяжкой: я шипела, плевалась и осыпала Керша бранью, а когда мое красноречие и силы подошли к концу, Наблюдатель хладнокровно сообщил, что это украшение останется на моей шее столько времени, сколько он посчитает необходимым, и никто другой, кроме него, снять «ошейник» не сможет. «Только так я могу быть уверен, что ты в очередной раз не наделаешь глупостей», – сказал он мне тогда.

Теперь же передо мной замаячила реальная возможность избавиться от подозрительной вещицы.

– Ты снимешь с меня, наконец, этот чертов ошейник! – выдвинула я последнее условие.

Риан упрямо сжал губы, желтые глаза яростно сверкнули, но через минуту он произнес:

– Сниму.

Но не успела я поздравить себя с удачно(относительно, конечно) проведенными переговорами, как Наблюдатель в очередной раз испортил мне настроение.

– У меня тоже есть условие, – заявил он.

Я даже не успела должным образом отреагировать на подобную наглость, как мужчина продолжил:

– Ты расскажешь мне все. Включая демона, с помощью которого ты развалила половину замка. Особенно про него…

– Зачем это?! – я недовольно сморщила нос.

– Как зачем?! – притворно изумился Риан. – Мой сын спросит как-нибудь, кто была его мать, а я даже не смогу толком рассказать ему о тебе. Что я знаю? Только сплетни из третьих рук…

– А если будет девочка?!

– Не важно.

– Соврешь что-нибудь, тебе не впервой, – отмахнулась я.

– Это мое условие, – напомнил блондин жестко.

– Тебе с момента рождения?

– Я не тороплюсь, – он устроился поперек кровати, подперев голову рукой, и явно приготовился к долгому разговору.

Я тяжело вздохнула.

Что ж, в конце концов, почему бы и нет?! Пусть знает, с кем связался…

* * *

Детей в поместье Ицгертов было трое и все одного возраста: Гевар, Сансэр и я. Гевар, сын хозяина, был, к сожалению своей матери, вторым сыном Николаса Ицгерта. Аджей – ребенок от первого брака, старше своего сводного брата на десять лет, наследовал титул графа.

Род Досэна Рэвейна, отца Сансэра и моего «дяди», когда-то знавал лучшие времена, и даже владел маленьким баронством на юге страны. Но, как стадо не обходится без одной паршивой овцы, так и среди баронов нашелся безалаберный разгильдяй сумевший в рекордные сроки спустить все наследство и лишить своих потомков имения.

Досэн был беден, но врожденное воспитание, ум, верность данному слову, благородство и легкий нрав с лихвой окупали отсутствие денег, располагая к нему других людей. Ирье Рэвейн был слишком чист душою, чтобы интересоваться обычными человеческими страстями, но в то же время умел слушать и сопереживать. И многие высокопоставленные особы желали видеть его подле себя, поверять ему свои тайны и спрашивать совета.

Досэн никогда не гнался за наживой, поэтому чести быть его другом удостоился не самый богатый и не самый влиятельный представитель Общества Благородных – мало кому известный на тот момент Николас Ицгерт, с которым Рэвейну случилось пересечься во время службы в одной из приграничных крепостей.

Каждый ребенок любого высокородного семейства, достигший возраста двадцати трех лет, был обязан в течение года охранять границу страны. Обычно подобная служба ограничивалась тем, что молодой человек бегал на побегушках у начальника крепости, не принимая участия в объезде подведомственных территорий. Но Досэн был не из тех, кто отсиживается за крепостной стеной, и это едва не стоило ему жизни. Во время стычки с кочевниками, Рэвейн был серьезно ранен и повреждения были таковы, что он навсегда остался калекой.

С границы Николас привез его в свое именье и долго выхаживал, не слушая протестов и отмахиваясь от благодарностей. Когда Рэвейн достаточно окреп, чтобы покинуть гостеприимный дом, семейство Ицгертов постигла трагедия: умерла при родах жена Николаса, оставив ему новорожденного сына. Конечно, Досэн не смог оставить друга в такой момент. Он помогал Николасу пережить потерю, поддерживал его и принимал живейшее участие в маленьком Аджее, помогая его воспитывать. Так незаметно пролетело восемь лет.

Второй брак ирье Ицгерта внес серьезные изменения в жизнь мужчин, поставив их дружбу под удар. Эрда Августа искренне недоумевала, почему в доме ее мужа вот уже несколько лет гостит посторонний человек, и не считала нужным скрывать свое неудовольствие.

В результате Рэвейн замок все же покинул, но из именья никуда не уехал. Николас не собирался лишаться проверенной годами дружбы даже в угоду семейному благополучию, однако чтобы не злить жену, пошел на некоторую хитрость: назначил Рэвейна Хранителем Поместья – должность, которую он сам придумал, и которая подразумевала нечто среднее между сторожем и привратником. Сторожку у парковых ворот по причине обветшалости снесли, и отстроили добротный дом раза в два больше прежнего строения. Туда и переселился ирье Досэн Рэвейн. Таким образом, формальности были соблюдены, и эрда Августа лишилась возможности открыто плеваться ядом.

С женой Досэну не повезло так же, как и его другу: Талирэ, бывшая добродушной и веселой в период ухаживания, после свадьбы оказалась мелочной, завистливой, жадной и недалекой. Зато она нашла общий язык с эрдой Ицгерт, и таким образом несколько примерила Августу с присутствием Досэна. К тому же Талирэ, только разродившаяся Сансэром, стала кормилицей ненаглядному обожаемому хозяйкой Гевару.

С рождением сына Августа настояла на том, чтобы Аджея отправили в специальную школу при монастыре, и когда властолюбивая графиня вроде бы, наконец, расчистила себе пространство для обустройства счастливой жизни, убрав с дороги всех неугодных, появилась я. И мало того, что появилась, так еще и жизнью своей была обязана Николасу Ицгерту, так как именно он, возвращаясь из города, подобрал у кромки поля брошенную корзину, в которой обнаружился новорожденный младенец. В связи с тем, что в город Николас поехал провожать своего старшего сына в дальний путь, обнаруженную им на обратном пути находку, он принял как знак свыше. К тому же младенец оказался девочкой, а именно о дочке мечтал ирье Ицгерт в течение всей беременности своей второй жены.

Эрда Августа при появлении еще одного малыша устроила грандиозный скандал, а когда это не оказало должного эффекта – слегла. Николас мучился недолго. Ведь у него всегда под боком был лучший друг, готовый прийти на помощь. Досэн забрал девочку к себе, и уж не знаю, как ему удалось уговорить Талирэ, но при обряде Принятия в Храмовую Книгу меня занесли под именем Дианы Рэвейн, и все свое детство и большую часть юности я прожила в доме Хранителя Поместья Ицгертов в качестве племянницы.

К слову сказать, своих настоящих родителей я так и не узнала. Они меня не искали, а я их и подавно. Зачем?!

Досэн Рэвейн был прекрасным человеком, и, следовательно, прекрасным отцом. Его постоянная поддержка и вера в своих детей, – он никогда не делал различий между мной, Сансэром и Геваром, которого тоже считал своим, – сыграли главную роль в становлении моей личности и формировании характера. Можно сказать, что своим ровным отношением к жизни, доверием к себе, ответственностью за себя и свой выбор и твердостью при отстаивании своих интересов я в первую очередь была обязана именно Досэну. Потрясающий человек! Он дал нам все, что мог, прежде чем покинуть навсегда в тот год, когда всем нам стукнуло по пятнадцать.

Той весной, помню, яблони цвели каким-то необычно буйным цветом, Талирэ все ворчала, что сидр осенью упадет в цене, а ирье Ицгерта приехал навестить старший сын.

До этого Аджей приезжал в поместье лишь раз – когда нам было по восемь, и уже тогда все мы были в него влюблены. Он был принцем наших детских сказок, а в тот свой второй приезд стал принцем моего сердца. Бедное сердечко мое остановилось, когда я увидела юного графа, верхом на гнедом коне въезжающего во двор замка Ицгертов.

Детская влюбленность – самая иллюзорная, самая хрупкая и в то же время самая сильная. Манящая даль и недоступность розовых облаков, розовые сопли и все прочее, окрашенное в стойкие несмываемые тона цвета молочного поросенка. Я утонула в той сладкой дурманящей розовости, выпала из жизни. Аджей был наделен мною всеми положительными качествами, какие я только знала. Он был для меня героем, звездой, неприступной вершиной. И самое забавное заключалось в том, что, – как я знаю теперь, – уже тогда он был Изгоем. Ирония судьбы.

Приезд Аджея послужил поводом для нашей первой серьезной ссоры с Геваром. До этого мы по настоящему не ссорились никогда. С Геваром у нас вообще отношения были довольно странные и очень близкие. Он был почти что частью меня. Я и ощущала его так – своей половиной. Понимала его без слов, равно как и он меня. Будь мы детьми одних родителей, рожденные в один день и час, мы все равно не были бы друг другу ближе. Самые первые слоги, что мы еще маленькими детьми научились произносить, были первыми слогами наших имен: «ди» и «ге». Гевар был мной, а я – им, но мое сердце никогда не замирало и не пускалось вскачь от его присутствия, наоборот – успокаивалось, начинало биться ровнее. Мысли о нем никогда не заставляли меня метаться ночью, комкая горячие простыни и не зная, как дать выход своему томлению, – они приносили мне покой и умиротворение. Это было больше чем любовь – чувство полного, абсолютного принятия, и даже отождествления.

Отъезд Аждея разбил мне сердце. Хотя, смешно сказать, за все время его пребывания в поместье отца, мы перемолвились с ним едва ли парой слов, – эрда Августа ужасно ревновала ко мне Гевара, поэтому я бывала в замке крайне редко. Вторым ударом, последовавшим через два месяца после первого, стала внезапная кончина Досэна Рэвейна. Он умер легкой смертью – во сне. «Сердце», – скорбно поджав тонкие губы, сказал Приближенный Вартмеон, служитель нашего Храма.

Ох уж эти сердца… У кого-то они разбиваются вдребезги, и осколки потом долго ворочаются и ноют в груди, а у кого-то останавливаются во сне.

Со всей свойственной юности пылкостью я отдалась постигшему нас горю, и хотела, чтобы и мое сердце остановилась тоже… Какой же глупой я была.

Следующие два года были далеко не самыми радостными в моей жизни. Я не столько скорбела по постигшим меня, а точнее высосанным из пальца, трагедиям, как постоянно отбивалась от нападок Талирэ. После смерти мужа тетушке требовался новый козел отпущения, на котором она бы оттачивала не самые лучшие качества своего характера, и на эту почетную роль, за неимением других кандидатов(не сыночка же своего пилить!), назначили меня. Постоянные обязанности, которые все время придумывала Талирэ, придирки и упреки сладости моей жизни не добавляли. И если раньше я была полноправным членом семьи, то без поддержки дяди, стала стремительно скатываться до положения бедной родственницы, которою держат в доме из милости. Но на тот момент у меня были Гевар и Николас Ицгерт, который в тайне от жены всегда называл меня дочкой, и в меру своих возможностей(так, чтобы не видела Августа) баловал меня не меньше, чем своего второго сына.

Я была послушной, терпеливой, пропускала мимо ушей колкости Талирэ и не обращала внимания на покровительственные замашки Сансэра, которые тот вдруг начал проявлять ни с того, ни с сего. Время шло…

С Сансэром отношения у меня были, конечно, не такие близкие, как с Геваром, но мы неплохо ладили, – во всяком случае, пока был жив его отец. Мой «кузен» в целом был неплохим парнем: добрым и покладистым, но в нем не хватало твердости и силы воли, а потому он очень легко подпадал под чужое влияние. Я не винила его в том, что он стал слишком часто подражать поведению своей матушки, но его переход на сторону оппозиции, заставлял меня чувствовать себя еще более одинокой.

В семнадцать я лишилась опоры в лице графа Ицгерта, – неудачное падение с лошади. Гевар был безутешен. Я тоже скорбела вместе с ним. Не успели провести обряд похорон, как выпал первый снег, – хотя не прошло еще и половины осени, – лег плотным белым покрывалом и не сходил уже до самой весны.

Та зима была самой долгой в моей жизни. Она все тянулась и тянулась. И я думала, когда она закончится, – ЕСЛИ она закончится, – все будет хорошо, все изменится и наладится…

Зима закончилась, и тетушка Талирэ объявила мне о предстоящей моей свадьбе с Сансэром. «Мой сын достоин лучшей жены, чем ты», – сказала она. – «Но раз уж он выбрал тебя, может быть в качестве невестки от тебя будет больше пользы, и ты, наконец, сможешь хоть частично отплатить нашей семье за то, что мы для тебя сделали».

Собралась я быстро, в тот же день. Одолжила у тетушки денег на дорогу, – без ее ведома, конечно, – и ушла. А вместе со мной ушел Гевар.

«Что ты будешь делать?», – спросил он. «Стану Охотником», – ответила я. Он кивнул и сказал: «Хорошо. Я пойду с тобой». Мы и пошли…

Хитрость задуманного нами предприятия заключалась в том, что не только мы – никто не знал, где именно становятся Охотниками. Не было такого государственного учреждения, где готовили бы лучших наемников и принимали всех желающих, пусть даже и на конкурсной основе. Не было указателей, ведущих к тому месту. Не было очевидцев, готовых подсказать путь. Сами Охотники никогда не делились подобной информацией, – они вообще всегда мало говорили. Однако было поверье, что если желание человека истинно, то дорогу ему подскажет сердце, и он придет к Учителю тогда, когда будет готов и достоин.

«Слушай свое сердце», – сказал Гевар. – «А я пойду за тобой». И мы действительно пришли к концу лета в дом полный света и смирения, чтобы учиться жить заново.

Три года обучения пролетели, как один день – быстро и незаметно. Прекрасное это было время. Хотя лишаться иллюзий поначалу было очень болезненно. Я избавилась почти ото всех, но одну сберегла с особой тщательностью – моего синеглазого черноволосого принца на гнедом коне…

После инициации перед нами лежал весь мир, мы были молоды, сильны и свободны, и жили, как хотели. В делах нам сопутствовала удача. По началу мы брали один заказ на двоих, но потом все чаще стали действовать в одиночку. Но если я старалась справляться со своими поручениями тихо и аккуратно, то Гевар наоборот стремился наделать как можно больше шума. Его отчаянно влекла слава. Он хотел, чтобы о нем говорили все. Гевар оказался неожиданно амбициозен, и ему не хватало той известности, что он уже имел. Поэтому через два года он стал подыскивать себе команду, – ведь бывают заказы, с которыми не возможно справиться одному.

Я не слишком поддерживала его начинание, но и неодобрения не выказывала. В конце концов, он сам хозяин своей жизни. Если для счастья ему нужна толпа головорезов, почему нет?! Правила Охотников этого не запрещали. Немного раздражал меня только тот факт, что Гевар и меня пытался втянуть в свою авантюру. Он утверждал, что для вдохновения ему необходимо мое присутствие.

Через полгода команда Гевара состояла из двенадцати тщательно отобранных и проверенных отморозков не гнушающихся любой работой. Самым приближенным и любимым соратником стал Харон Невада. Смазливый взбалмошный мальчишка, который не только с энтузиазмом поддерживал любой дебош, но и постоянно втягивал Гевара в какое-нибудь безрассудство. Харон мне не нравился. Чувствовалась в нем какая-то незаметная глазу гнильца. Пару раз я пыталась поговорить об этом с Геваром, но он только отмахивался.

Местом для размещения своей «маленькой армии», как величаво именовал Гевар возглавляемую им банду, был выбран старый заброшенный замок Наргиз медленно зарастаемый бурьяном Эдинорских холмов. Через пять месяцев он превратился в неприступную крепость, а отряд, в ней обосновавшийся, вошел в историю под названием Бешеных Псов Эдинора.

К тому моменту у нас с Геваром наметились серьезные разногласия, и имели они лишь одну причину – мое нежелание вести такой же образ жизни, что и мой названый брат. Мне всегда больше импонировало работать и жить в одиночку. Присутствие рядом Гевара нарушением своего уединения я не считала, а вот сопровождавшая его толпа народа, сильно меня тяготила. Тогда мы часто ссорились. Точнее Гевар бурно сорился со мной, а потом так же бурно мирился, валяясь у меня в ногах и целуя руки. Ему нравилось такое проявление чувств, и я не отказывала ему в этой игре, но между нами появилась трещина, и с каждым днем она все больше увеличивалась. Апогеем невинного развлечения Гевара стало брошенное в сердцах заявление, что если я не соглашусь всегда находиться рядом с ним, он убьет меня собственными руками. Как ни странно, я сразу же ему поверила, хоть потом он и уверял меня, что не сделал бы этого никогда в жизни. И поверив, почти не удивилась, получив нож под лопатку…

Иногда я уступала Гевару и принимала участие в делах его банды. Таким образом, я оказалась в тот раз втянута в какой-то нелепый и муторный конфликт с кочевниками, который меня абсолютно не волновал по сравнению с безопасностью Гевара. Кочевники, ребята начисто лишенные моральных принципов, но имеющие весьма богатое воображение по части пыток, и необыкновенно жестокие, внушали мне определенное беспокойство за одну конкретную задницу. И эту задницу, если понадобится, я собиралась прикрывать ценой своей. Однако случилось то, чего я никак не ожидала. Удар я получила с той стороны, где мгновение назад стоял Гевар. Подлый удар ножом в спину… И то, что меня не подобрали потом, после стычки, только подтвердило мою уверенность в том, что Гевар выполнил свое обещание.

Было горько и больно терять часть себя. Но в жизни все устроено таким чудесным образом, что, теряя что-то одно, ты обязательно находишь другое. Важно только не пропустить это, не забыться в тумане отчаянья и горя, а смотреть во все глаза.

В моем случае даже напрягаться не надо было, потому что не заметить Сол было невозможно.

Почему меня подобрали оборотни, и что они вообще делали над степью, до сих пор остается для меня загадкой. Сами они так и не смогли мне это объяснить. Да, летели мимо. Да, видели тела. Спустились, поняли, что я жива, и забрали к себе. На вопросы «почему» и «зачем», они в свою очередь спрашивали с участием: «Ты недовольна? Надо было оставить тебя там?», и когда я их благодарила, ласково гладили по щеке.

Они вообще необыкновенные, эти лебеди-оборотни… Были…

Сол, Солидат, меня выхаживала. Ей я обязана своей жизнью и полутора годами безоблачного счастья. Она была такая чистая душой, прозрачная, как горный родник, светлая, как солнечный луч, легкая, нежная… Я верила, что если наш мир создал Всемогущий, то Сол была лучшим его творением.

Сол… любимая моя…

Я называла ее сестрой, и отношения наши по глубине не уступали моим прежним отношениям с Геваром, но все же они были другими. С Сол мы были близки не только духовно, но и физически. И ничего подобного я не испытывала даже с Дарой.

Это было, как плавать в теплой воде, как касаться нежных лепестков, как нежиться под солнцем на песчаной косе, как утолять жажду в летний полдень… это было так естественно, так просто, и так прекрасно…