Текст книги "Люди сорок девятого (СИ)"

Автор книги: Мария Минаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

Было еще кое-что, о чем он не мог думать без стыда: вечерний инцидент. Линдейл поморщился. Его манеры остались далеко в прошлом, но он все же старался вести себя как джентльмен, и то, что он позволил себе устроить отвратительную сцену на глазах у этой женщины, миссис Черрингтон, о доброте которой жужжал весь город и которая вообще никак не замешана в конфликт, не давало ему покоя. "Сдается мне, все же, – прошептал Джон, – я зацепил этого паршивого янки. Они выиграли Войну... Теперь надутыми будут ходить до Второго Пришествия. Мы еще посмотрим, чья возьмет в этой заварухе... Подумаешь, тоже мне..." Он судорожно сглотнул, будучи снова на грани срыва: "Если б можно было все забыть..."

– Джон! Эй, Джон!

Линдейл машинально натянул поводья и, рванув из кобуры свой "рут-и-маклахан", попытался разглядеть человека через щелочки глаз, открыть которые из-за головной боли было выше его сил. Темная тень отделилась от стены и подошла ближе, тихонько кашлянув, серебряная звезда на мгновение отразила лунный свет. Глубоко вздохнув, Линдейл опустил револьвер в кобуру и внезапно сообразил, что он уже в городе.

– Это опасно, маршалл, – окликать человека в темноте, – негромко сказал Джон, направляя коня к тротуару, в густую тень.

– Что-то ты нервный стал, – заметил маршалл. – Да и рассеянный тоже.

Линдейл зажмурился. Слова пробивались к нему, как сквозь вату, стукаясь в барабанные перепонки, будто камни в медный китайский гонг. Что сказал этот человек? Ах, да! Он же проехал свой дом.

– Так, задумался, – негромко сказал Линдейл. – Все думал о том чужаке. Как ты думаешь, маршалл, его нанял Уилберн, чтобы кого-то устранить?

– Забудь ты о нем, – отмахнулся служитель закона. – Он не проблема.

Линдейл закрыл левый глаз, ему немного полегчало.

– Никогда нельзя недооценивать противника, – проговорил он и сам себя обругал за то, что влез в разговор. Надо было просто послать его подальше и ехать домой, где можно наполнить таз горячей водой и опустить в нее ноги; маршалл слишком толстокож, и на их отношениях это никак не отразиться. На другой стороне улицы раздался шум, и, усилием воли открыв левый глаз, Линдейл поглядел в том направлении.

– Его зовут Морган Джуннайт, – сказал маршалл, – Оуэн сказал. Он заходил наводить справки, но на этого парня у меня ничего нет. По телеграфу послал запрос в полицию Денвера, но там тоже ничего. Просто нищий бродяга...

Джон Линдейл глядел в сторону, но слушал со внезапно обострившимся вниманием. "Морган Джуннайт..."

Двери церкви открылись, и люди, оживленно гудя, потянулись по домам: кто в повозке, кто верхом, а кто и пешком. Мимо, не обращая ни на кого внимания, прошествовала миссис Галлахер под руку со Смитом. До владельца салуна донеслись их голоса.

– ...Мертон перешел сегодня все границы приличия, – говорила дама важно, – Вы не находите, мистер Смит?

– Вы абсолютно правы, мэм, – подобострастно, с выражением отвечал кавалер.

Линдейл передернул плечами от отвращения. Еще один подхалим.

– Не зайдете ли на чай? – довольная тем, что с ней соглашаются, предложила миссис Галлахер.

– С превеликим удовольствием, – немедленно отозвался Смит.

Ничего странного в этом не было: собрания часто заканчивались поздно, и Линдейл уже было хотел отвести взгляд, но в свете, льющемся из широко распахнутых дверей церкви, увидел чужака. Тот торопливо вышел в числе последних, бегом догнал Уилберна, и они пошли рядом, о чем-то разговаривая. Легкая усмешка скривила губы Линдейла, и он забыл о головной боли. Один из парней из Сван-вэлли проболтался Фокси, что Уилберн нанял известного убийцу, который должен был приехать на днях из Невады. Имя того человека было Захария Торн, но здесь он может назваться как угодно. "Я был прав", – подумал он.

– Джон, – снова вклинился в его мысли резкий голос маршалла, – я не думаю, что этот приезжий опасен, особенно после той славной взбучки, которую задал ему ты.

Линдейл раздраженно дернул плечом. Подхалимство "стража закона" его всегда бесило.

– Парень неплохо держит удар. Если ему хватит сил подняться, он, пожалуй, твоего босса по уши в землю вколотит.

Сказав это, Джон развернул жеребца и поехал к своему салуну.

– Эй, Джон! – долетел до него обеспокоенный голос маршалла. – Что ты этим хочешь сказать?

Линдейл не ответил; ему хотелось только добраться до своей постели, упасть на нее, зарыться лицом в подушку и спать, спать, спать... Только бы не вернулась память, а вместе с ней – головная боль.

* * *

Открыв дверь, Морган, устало согнувшись, вошел в дом. Спускавшаяся по лестнице Жаклин крикнула по-немецки:

– Мама! Пришел мистер Морган.

Миссис Черрингтон выглянула из кухни.

– Заходить, мистер Джуннайт. Сюда! Вы помогать мне?

Морган пошел за ней. На посыпанном мукой столе в небольшой кухне лежал большой ком теста. Со двора доносились мерные удары.

– Мой муж рубить дрова, – сказала миссис Черрингтон, поднимая вверх руки, по локоть белые от муки. – Вы помочь мне передвинуть этот сундук? И открыть его? Люсьен ключ куда-то потерять.

– Да, конечно, – Морган пожал плечами. – Нет проблем.

Нагнувшись и упершись плечом в тяжелый ларь, он оттолкал его в другой угол, освободив пространство под окном, и принялся ковырять в замке какой-то железкой.

Миссис Черрингтон вернулась к столу, старательно разминая тесто покрасневшими пальцами. Из печи пахло чем-то очень вкусным, у стрелка начало сводить желудок, и рот заполнился слюной. Он сглотнул и снова принялся мучить замок, пытаясь нащупать механизм.

– Не нравится мне все это, – внезапно глубоко вздохнула миссис Черрингтон. Морган обернулся и увидел, что она прекратила месить тесто и смотрит в запотевшее окно.

– Что не нравиться? – спросил он встревоженно.

– Это собрание... – миссис Черрингтон мотнула головой и ожесточенно принялась взбивать тесто кулаками. – Неважно.

– Но этот человек, Уилберн, – возразил Морган. – По-моему, он говорил весьма разумные вещи.

Миссис Черрингтон улыбнулась. Оставив тесто в покое, она опустилась на пол рядом со стрелком и положила руку ему на колено, оставив белесый мучной след на брюках.

– Ах, мистер Джуннайт, мистер Джуннайт... – снова вздохнула она. – Многие в этом мире говорят красивые слова...

Она глядела куда-то в пространство, где, очевидно, оживали призраки воспоминаний.

– Там, в Германии, много лет назад быть один человек. Я была слишком мала, но... Он и его друг говорить то же самое, почти слово в слово. О богатых и бедных, о равенстве, о борьбе... Особенно о борьбе. Многие верить ему и погибать, и убивать других... Они называли это революция, хотеть отнимать все у богатых и делить, но...

Она положила ему голову на плечо.

– Тебе бы понравиться, если бы ты тяжело заработать сотню долларов, а те, кто не хотеть работать, сказать бы, что ты должен делиться. А то и вовсе, отняли бы деньги, а тебя убили? Просто так, потому что ты богатый? Или так поступить бы с твоими детьми, потому что ты оставить им то, что нажил... Неважно, каким путем. Нельзя осуждать других, каждый сам выбирать свой путь. Что, если бы люди ненавидеть тебя только за это?

– Я бы пристрелил их, – не смог сдержать эмоций Морган.

– Вот, – миссис Черрингтон быстро поднялась на ноги и вернулась к тесту, – когда возникать идея делить чужие богатства, она очень быстро захватывать многих, но никто из этих многих не думать разделить между всеми свои личные деньги или свою власть, если им внезапно удаваться это заполучить. Это в природе человека. Если бы все согласится делиться, довольствоваться малым, давать другим деньги и товары просто так... Так не бывать. Я перебраться во Францию, но они и там не оставлять меня в покое. Тогда я быть уже замуж, достаточно взрослая. Они восставать, грабить, убивать, их громить, расстреливать...

Она задохнулась, борясь со злыми слезами, потом, усилием воли одержав верх холодно продолжала:

– Полиция прекратить беспорядки и разогнать бунтовщиков, они пытались снова, но победи они, все повторилось бы, только наоборот.

– Открыл, – Морган выпрямился и откинул крышку, бросив железку в ларь. Стук снаружи смолк, запах еды стал почти нестерпимым. Слова миссис Черрингтон сбили его с толку, он не мог не верить ей, но в то же время боялся потерять стабильный и понятный мир, созданный его воображением.

– Спасибо, – улыбаясь, она вытерла белые от муки руки о фартук, – вы очень помогать. Вы заходить столовая. Ужинать с нами.

Морган вышел в прихожую, раздевшись, прошел в довольно большую комнату и сел на стул в углу. Мистер Черрингтон, подбрасывавший дрова в камин, на секунду оглянулся, но, не говоря ни слова, продолжил скармливать огню толстые березовые поленья.

– Как у вас дела, мистер Черрингтон? – спросил Морган, чтобы быть вежливым, хотя, по большому счету, ему было наплевать, что думает о нем этот человек.

– Спасибо, ничего... – его голос был очень холоден. – В лавке все по-прежнему, а что до перспектив... Вы же были в церкви...

"Хотя вас туда и не звали" – явственно повисло в тишине. Мистер Черрингтон закончил свое дело и сел во главе стола. Они оба недолюбливали друг друга, и оба знали это, но ради миссис Черрингтон установили, не сговариваясь, перемирие, согласившись терпеть друг друга.

– А что вы думаете по поводу перспектив? – Морган решил воспользоваться перемирием и узнать о положении дел.

– Мистер, – Черрингтон прикрыл глаза и устало откинулся к стене, – мы устали от войны. Все, чего хочу я – тихо жить со своей семьей на этой улице, состариться, глядя на то, как взрослеют мои дети и внуки. Торговать, а не воевать. Я слишком долго сражался – четыре года боев... Не хочу вспоминать. А она... Мистер, ей пришлось в этой жизни еще хуже, и она ничего не забыла, хоть и молчит о прошлом. Кое-что я все-таки узнал. Сначала она уехала из родной страны, потом в силу обстоятельств оставила Францию. Из-за войны с Пруссией и революции 71 года... Говорит, все как будто сошли с ума. Ее муж – француз держал бакалейную лавочку, а потом начались волнения. У одних их соседей крышу сорвало взрывом, у других пушечное ядро прошило дом, у третьей семьи расстреляли двух сыновей, случайно оказавшихся среди бунтовщиков... Однажды муж вышел из дверей лавки, и его застрелил человек, живший напротив, потому что посчитал бакалейщика полицейским осведомителем.

Здесь война закончилась, следующей не предвиделось, зато открывались неограниченные возможности. Она подумала: "а почему бы нет", продала лавку за бесценок, отдала все деньги за путешествие на корабле и приехала сюда с маленькими детьми. Но города на Востоке наводнены людьми, когда я их встретил, они перебивались, чем придется. Через год мы поженились, только вот жизнь лучше не стала. Я не мог найти себе подходящую работу. Мария работала на всю семью, она стирала, убирала дома, сидела с чужими детьми, работала иногда на трех работах, но никогда не жаловалась... Знаете ли, мистер, как это больно, когда ты не можешь содержать семью? Когда жена приходит поздно вечером, уставшая, и занимается домом по ночам, потому что днем времени не хватает... Я молился о том, чтобы нашлась доходная должность для меня, но находилась только черная работа, да и то только на несколько дней, а потом снова начинался ад. Но мы сумели отложить деньги на фургон и, как только их оказалось достаточно, двинулись на Запад. Теперь наш дом здесь, и эту дикую страну я полюбил, как мой родной штат Нью-Йорк, и я никуда отсюда не уйду. Это я знаю наверняка.

Он умолк. Его взгляд блуждал по комнате, и Морган вдруг понял, что чувствовал этот человек. Этот скромный, невзрачный дом был его, большинство мебели Черрингтон сделал сам, даже эти стены, пол, крыша были созданы им, и он не хотел снова лишиться всего из-за ссоры, в которой не участвовал.

– Линдейл... Какая его сторона? – спросил Морган, стремясь переменить тему разговора.

– Линдейл? – мистер Черрингтон задумался, сосредоточенно раскуривая трубку. – Линдейл – фигура загадочная. Никогда не знаешь, чего от него ждать. Содержит бордель, но ведет себя как джентльмен, с дамами особенно. Он не любит янки, но терпит людей и с "Ленивой М", и из Сван-вэлли и без всякой заминки вышвыривает из салуна драчунов, к какому бы лагерю они не принадлежали, поэтому в его заведении крупных побоищ не бывает: даже самые отчаянные сорвиголовы ведут себя там, как мышки. Он старается казаться нейтральным, и это можно объяснить жаждой наживы, но по вечерам играет с маршаллом в покер, частенько возвращая ему проигрыши и угощая бесплатным виски, как говорят. А наш "служитель закона" на содержании у Макклахана, босса "Ленивой М"... Если дело дойдет до драки, я не берусь предсказать, чью сторону возьмет Линдейл. У меня от него мурашки по спине бегут: от этого человека смертью за милю пахнет.

Морган вынул из кармана готовую самокрутку и закурил, откинув свой добротно сделанный стул к стене.

– Вам не следует бояться меня, мистер Черрингтон. Я не причиню вам неприятностей: завтра на рассвете я уеду, и мы больше никогда не встретимся. Я вас понимаю: неприятно, когда в доме, где живут ваши дети, витает запах смерти.

Слабый шорох юбок удержал слова, которые хотел сказать мистер Черрингтон, чтобы загладить свою бестактность по отношению к гостю – в конце концов, он тоже человек. Эти слова застыли навсегда, оставшись не выслушанными. Миссис Черрингтон появилась в дверях, неся блюдо с яблочным пирогом, при виде которого у Моргана потекли слюни: горячим, с золотой корочкой, нарезанным крупными белыми пористыми кусками, источающими тонкие струйки ароматного пара. За матерью вошла Жаклин с подносом, на котором стоял старый сервиз, потом появились и Мари с Люсьеном. Все члены семьи заняли места за столом, и мистер Черрингтон прочел молитву. И вот, сидя в этой теплой и уютной, хотя и небольшой гостиной, Морган впервые за многие годы с той ночи, когда на его шее затянулась петля, почувствовал себя в безопасности. Это было новое, приятное ощущение – просто сидеть здесь, есть пирог, запивая его крепким горячим кофе, глядеть на сонных детей, ерзавших за столом, на малышку Мари, спящую у отца на коленях с куском пирога в руке... Просто сидеть молча и слушать разговоры о ценах, о новом пальто для Люсьена, о том, что до весны не подвезти новых товаров, потому что перевал "Кроличьи уши" обледенел, а скоро его вообще завалит снегом, но на складе при лавке товаров полно и можно всю зиму продавать что угодно в любом количестве, и так далее, и тому подобное...

Время остановилось: не надо было никуда спешить, и вечер тянулся, тянулся... Но, случайно взглянув на часы с кукушкой, висящие над комодом, Морган увидел, что время не замерло окончательно, и в его душе разлилась горечь, отравившая все. Достав из кармана фляжку, он исподтишка начал разбавлять кофе виски, и, по мере того, как доля горячительного в этом напитке неуклонно возрастала, все вокруг затуманилось и время снова остановилось. Ему всегда хватало нескольких стаканов, чтобы слегка захмелеть. Контуры предметов становились все бледнее и бледнее, пока не растворились совсем. Голова, да и все тело стали невесомыми, он чувствовал, что обрел, наконец, свой мир Абсолютной свободы, о котором они с Джеком мечтали, что поднимается над землей и летит к звездам... Выше, выше...

Морган Джуннайт спал на стуле, неестественно запрокинув голову и сжимая пустую фляжку в безвольно свесившейся руке.

* * *

Громкий стук в дверь отозвался противным звоном в ноющей голове; застонав, Морган перевернулся и попытался разлепить опухшие веки, а когда это удалось, снова их сомкнул. Стук повторился – на этот раз громче и продолжительнее; где-то в дальнем углу сознания зашевелилось понимание того, что стучат в дверь его комнаты. Рванувшись с постели, Морган, быстро задвинув изнутри засов, взгромоздился на табурет, шаря рукой по верху шкафа. Миссис Черрингтон предупредила его, что заперла его оружие в нижнем ящике. «Вот оно!» Он схватил ключ и хрипло крикнув:

– Одну минуту! – рванулся к нужному ящику. Замок не поддавался; в дверь опять постучали, и Морган крикнул первое, что ему пришло в голову:

– Я не могу найти брюки!

Он налег на замок, и ключ внезапно провернулся со скрипом. Выдвинув ящик рывком, Морган схватил пояс с револьвером и, защелкнув пряжку на бедрах, огляделся. "Кстати, о брюках, где они?.."

... Когда дверь, наконец, отворилась, он увидел Уилберна, одетого в строгий черный костюм и еще нескольких человек, одетых так же у него за спиной, и у него почему-то заболел шрам на горле, а пришельцы узрели неряшливо одетого, потирающего шею человека с утренней щетиной, без шляпы, сапог и рубашки, но при брюках и револьвере. Облокотившись на косяк и, невероятным усилием удерживая глаза открытыми, Морган думал, что они почему-либо хотят его линчевать, хотя ведут себя подозрительно спокойно, а еще о том, что ни его, да и вообще ничего, кроме нескольких грамм свинца они не получат. Небрежно положив руку на револьвер, он взвел курок.

– Полегче, мистер, – Уилберн поднял руку, но в глазах его сверкнул страх. – Мы только хотим с Вами поговорить...

– Чего надо? – Морган не хотел грубить, но в его хрипловатом голосе послышалась угроза.

– Тут вот какое дело... – осторожно начал Уилберн. – Сегодня ночью на наше мирное поселение опять был совершен набег. Негодяи не осмелились напасть на нас открыто, потому что везде были наши патрули, но они угнали весь наш скот. Как вы, должно быть, слышали, у нас одно общее стадо, не большое, конечно, но без него нам будет сложно пережить зиму... У нас много женщин с детьми, мистер Джуннайт...

Здесь был какой-то подвох, Морган чувствовал это нутром, но никак не мог понять, где именно.

– Что вы ответите нам, мистер Джуннайт? Люди мы бедные, но, сложив все наши скудные сбережения, сумеем предложить достойную оплату ваших услуг. Я принес задаток – четверть суммы. – Уилберн подобострастно ухмылялся; все существо Моргана восставало против этого предложения и сладенькой улыбки, его сопровождавшей, но вдруг через тупую боль, парализовавшую мозг, пробилась мысль, перекрывшая все и в одну секунду решившая дело. "Я не успел отблагодарить миссис Джоунз за то, что она сделала для меня, я не успел ее защитить, но я могу помочь другим людям, ее соседям, быть может, ее друзьям".

– Я буду работать на вас, – сказал Джуннайт и добавил в приступе великодушия. – Если у меня будет крыша над головой на всю зиму, еда и патроны, мне хватит вашего задатка. – Морган помолчал, собираясь с мыслями. – У меня есть еще кое-какие дела в городе, улажу их и приеду в Сван-вэлли.

– Договорились, – Уилберн протянул Моргану тихо звякнувший мешочек. Этот тип не скрывал своей радости – разве что руки не потирал, пятясь в прихожую.

– До вечера, – сказал Морган и, закрыв дверь, привалился к ней спиной, запустив в волосы пальцы. Что-то в этой ситуации было знакомо, что-то отвратительно мерзкое... Ну, по крайней мере, это – повод покинуть гостеприимный кров и не причинять более беспокойства доброй женщине. "Чересчур доброй", – подумал Морган. Мистер Черрингтон прав: не годиться, когда дети растут рядом с человеком, от которого "смертью за милю пахнет..." Морган раскрыл мешочек и высыпал на ладонь немного золотого песка, несколько серебряных монет и сложенные вдвое бумажки: всего около ста долларов. Сложив деньги обратно, Джуннайт бросил его на стул и, вытащив из-под кровати седельные сумки, принялся набивать их своими пожитками; в сердце будто иголка застряла. Запихивая кожаный мешочек Уилберна в свои мешки, он подумал, что с удовольствием бы нашел тысячу предлогов, чтобы остаться подольше, даже платил бы за постой, но он не имел на это права. Даже оставить деньги он не мог – это оскорбило бы хороших людей, следующих Закону Запада, гарантирующего гостеприимство любому человеку, даже ганфайтеру без будущего. Натянув сапоги и рубашку, повязав шейный платок, Морган перекинул туго набитые седельные сумки через руку и, взяв шляпу со спинки кровати, обернулся, бросив через плечо последний взгляд на комнату. Взявшись за ручку двери, он все еще медлил: мебель и даже стены этого дома казались ему такими близкими и знакомыми, будто он родился и вырос здесь и никогда не знал другой жизни. Бесконечные секунды летели галопом, Морган зажмурился и сказав тихо: "прощай", открыл дверь и быстро вышел в прихожую. Натянув куртку, стрелок протер глаза и, стараясь не думать, вышел на улицу. Морозный воздух щипал кожу, выжигая все мысли; колючий ветер налетал порывами, гоня перед собой снежные стены. Морган ни разу не обернулся, пока не достиг платной конюшни. Уже внутри он прижался лицом к теплому боку кобылы, вдыхая знакомый запах сена и конского пота. Лошадка тихо заржала и ткнулась носом Моргану в плечо, когда он повесил на крючок в стойле седельные сумки, переложив часть денег в карман.

– Я оставлю тут сумки, – сказал Джуннайт, расплачиваясь с конюхом, – но смотрите – если что пропадет...

Он сопроводил свои слова выразительным жестом.

– Можете не беспокоится, мистер, – заверил его конюх. – Все будет в полной сохранности, когда вы вернетесь. Я дорожу своей репутацией.

Морган вышел, снова погрузившись в буран. Проходя мимо церкви, он видел, что отец Блейк провожает его долгим взглядом. Стрелку захотелось подойти и ударить преподобного, чтобы раз и навсегда отучить его так смотреть на людей. Но он не успел: Джозеф Блейк уже переключил внимание на спотыкавшегося мимо Мертона, тащившего в руке огромную бутыль виски, содержимое которой уже плескалось на донышке.

– Как вам не стыдно, сын мой, – укорял священник, ухватив неудавшегося фермера за рукав. – Вы опять пьяны... Берите пример с Джона Смита. Вот кто всегда трезв и в будни, и в праздники. Понимаете меня, вы?... Работает с утра и до ночи все дни, кроме праздников и воскресенья, а не шатается без дела по улице...

Морган ускорил шаги и прошел мимо.

* * *

Ветер играл снегом, закручивая его в маленькие смерчи, плясавшие вдоль улицы, и Моргану это напомнило нежные, розовато-белые лепестки, опадающие с персиковых деревьев и летящие вместе с нежным дуновением теплого весеннего вихря. Морган помотал головой, ускорив шаги, но именно в этот момент «оно» навалилось на него, яркой вспышкой вырвалась из небытия далекая весна шестьдесят пятого года, когда он пробирался через разоренную Джорджию, уходя все дальше на Запад... Та весна, с пустыми черными глазницами фасадов домов, головешки на месте фруктовых садов и тонкие, трепещущие на ветру лепестки цветущего персика, цвета нарождающегося дня, на тонкой веточке, пробившейся через обугленную толщу мертвого исполина. Деревья всегда выживали лучше людей... После бегства из Анденсонвилля он забрался в чей-то уцелевший сарай на заброшенной плантации и лежал там, слишком уставший и истощенный, чтобы двигаться, согреваемый теплом украденного коня, ему повезло, что в его пристанище оказалось довольно много сена. На следующий день у Моргана хватило сил выползти из своего убежища и, наломав веток и коры с близ стоящей березы, разжечь в сарае огонь и вскипятить воду в импровизированном котелке. Там он и просидел всю зиму, восстанавливая свои силы за счет крыс, скудных запасов муки, припрятанных в стоге и того, что попало в расставленные им ловушки из веревки, также найденной в сене. Место было пустынное. Морган не отходил далеко и большую часть дня лежал, как медведь в берлоге, наращивая мясо на костях, в то время, как Шерман шел от Атланты до моря. Об этом он узнал гораздо позже, но в середине зимы ему это сослужило неплохую службу: два дезертира, он так и не понял из которой армии, так они были оборваны, пробирались куда-то мимо его пристанища, и Джуннайт обменял коня на еду, маленькую фляжку и револьвер с патронами. Когда немного потеплело, а запасы еды стали подходить к концу, в то время как ребра Моргана перестали напоминать обтянутый кожей скелет, он заткнул револьвер за пояс и двинулся на Запад. Хватит с него этой войны. Все. Наелся. Морган шел прочь от полей сражений, не скупясь на большие крюки – лишь бы не наткнуться на армию – союзную или мятежную – один черт. Он шел по дорогам через заросшие сорняками поля, мимо некогда богатой страны, которую он когда-то видел во всем великолепии, а теперь лежащей в руинах. Никакие оправдания, никакие воспоминания о лагере не помогали, только теперь Морган, вырванный из жизни на четыре года, понял, почему военнопленных практически не кормили. Как ни пытался Джуннайт забыть это, закрыть свои сердце и разум, он не мог не видеть тощих детей, стоящих возле покосившихся изгородей, тихих девочек и мальчиков с затравленными взглядами, и женщин с голодными глазами, работающих в поле, еле поднимающих тяжелые мотыги. Морган знал, стоит ему прикинуться мятежником, идущим домой в «пашенный отпуск», и они накормят его, оставив без хлеба свою семью, думая только о своих сыновьях и мужьях. На развалинах ему иногда удавалось накопать овощей, пару раз его подмывало стащить где-нибудь курицу, но видя этих людей день за днем, он все не мог на это решиться. На нем был серый мундир и синие брюки – все люди, встреченные им, принимали его за пообносившегося конфедерата, позаимствовавшего часть обмундирования у янки, если вообще что-то думали на этот счет...

Эта секундная вспышка памяти была вовсе ни к чему, и Морган все-таки сумел справиться с ней, но неприятный осадок остался: ему это было совсем не нужно, когда предстоял серьезный разговор с Линдейлом. Остановившись возле салуна, Морган провел пальцами по лицу, смахивая налипший на ресницы снег. В глубине сознания шевельнулась мысль о том, что Линдейл – человек не простой, даже интересный, но она была так же безжалостно задавлена, когда Джуннайт поднялся по скрипящим ступеням и, открыв тяжелую внешнюю дверь, закрытую по поводу холодов, прошел в помещение "Клубничного поля". Морган постоял немного, давая глазам привыкнуть к полумраку; тусклые лучи света с трудом пробивались сквозь грязные, замерзшие окна. Оставляя мокрые следы на посыпанном опилками полу, Джуннайт прошел к стойке.

– Виски, – сказал он, бросая бармену монету, и когда тот склонился над стаканом с бутылкой, перехватил обе его руки.

– Где Джон Линдейл? – шепотом спросил стрелок. В его глазах плясали ледяные огоньки, и бармен, заметив их, посмотрел на узкую, едва заметную дверь между шкафами со спиртным. Морган перемахнул через стойку, проскользнул в помещение за баром и мгновенно зажмурился от яркого света, брызнувшего в глаза. В маленькой пристройке было тепло, весело трещали дрова в печке, тяжелые портьеры были опущены, закрывая бессильно воющую бурю, отгораживая от нее этот островок уюта. Лампа и несколько свечей успешно боролись с мраком, отбрасывая на стены неровные тени с рваными краями, в комнате было относительно светло. Линдейл сидел за столом и что-то быстро писал, судя по всему он не слышал, как вошел нежданный посетитель. Джуннайт осторожно прикрыл дверь, и его взгляд внезапно уперся в портрет Линкольна, прибитый к двери. Мгновенно вернулась мысль о том, что противник не так прост, как кажется, но он снова отмахнулся от нее и довольно громко сказал:

– Эй, Линдейл!

Прежде, чем Морган успел что-либо сообразить, хозяин салуна уже смотрел на него с холодной улыбкой и желтыми огнями в зрачках, держа в руке револьвер.

– А, это ты... – радостно сказал Джон. – Я уже не надеялся увидеть тебя... Кидай мне револьвер, тогда сможем поговорить без помех, как добрые друзья. Да, и не становись на ковер, с тебя вода течет.

Морган медленно расстегнул пояс левой рукой и швырнул его Линдейлу, который подхватил кобуру на лету и, положив перед собой на стол, убрал свое оружие.

– Садись, пожалуйста, – предложил Джон вежливо. – Сигару?

Морган отрицательно покачал головой и, покрывшись багровыми пятнами, опустился на предложенный стул, раздавленный собственной трусостью и беспомощностью. Он не мог противостоять этому человеку.

– Так что тебе нужно? – спросил Линдейл, закурив. Любопытство и ярость схлестнулись в груди Моргана, но второе понемногу взяло верх и тогда он сказал небрежно:

– Да так, хотелось взглянуть на одну серую крысу и узнать, осмелится ли она пищать и огрызаться, когда я твердо стою на ногах.

Линдейл выдвинул ящик стола и принялся изучать его содержимое.

– Мне тоже было интересно... – медленно проговорил он, – ни одна синебрюхая крыса, которой я наступал на хвост и которую вышвыривал из моего заведения, обратно не возвращалась. Тут есть еще кое-что: грызуны не переваривают свинца, а в здешних местах он в горах, в пище, в воде, даже в воздухе, говорят. Так что я думал, что в основном вывел здесь их всех... Когда-то, далеко отсюда, я видел пять довольно неплохих крыс, погибших из-за свинцового отравления, – в их организмах скопилось слишком много этой дряни...

Высказавшись, Линдейл вытащил из ящика перочинный нож с перламутровой рукояткой и, попробовав пальцем лезвие, принялся точить карандаш, так сильно на него нажимая, что из-под лезвия поползла длинная спиральная стружка.

– Я тоже видел крыс однажды... Серых. И много... Они загрызли несчетное количество хороших людей в лагере для военнопленных... – перед глазами Моргана взошла мертвая луна, отраженная неподвижными зрачками Джека.

– Генри Уэрца повесили, – быстро возразил Линдейл. Его пальцы дрогнули, на ровном крае стружки образовалась впадина.

– А сотня других осталась гулять на свободе, – сказал Морган, сражаясь с призраками.

– Выродки есть везде, – Линдейл нажал сильнее, и стружка упала на стол; он нервно жевал сигару, выдыхая клубы сизого дыма, как локомотив. – Мы сражались за свою страну.

– Ни одна страна не стоит этого, – оборвал его Морган грубо.

– Не стоит... – эхом отозвался Линдейл. Он кивнул и замер на мгновение с ножом в одной руке и карандашом в другой, уставившись в пустоту, а потом будто очнулся.

– Многие синебрюхие поняли это достаточно быстро, чтобы откупиться. Их женщины позволили им это. А ты что, слишком бедным оказался? Или слишком тупым?

– Многие откупились, да... – протянул Морган, сделав вид, что не заметил оскорбления, но в его глазах сверкнули искры. – И возможно, я оказался глупцом, но уж не глупее тех, кто начинает заранее проигранную войну и очень удивляется, потерпев поражение.

Джонатан Линдейл выслушал эту речь до конца, откинулся на спинку кресла и, затянувшись сигарой, с силой швырнул перочинный нож в Моргана, по крайней мере, так тому показалось в первый момент, и он вжался в свой стул. Линдейл усмехнулся углом губ и выпустил изо рта несколько тонких колец, растаявших тут же у него над головой.