Текст книги "Люди сорок девятого (СИ)"

Автор книги: Мария Минаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

Гроздья гнева, незаметно созревшие и набухшие до предела, сполна пролились над этим маленьким городком и над тысячами других, подобных ему, снискав им на века грозную славу, окрасив реки в кровавые цвета апокалипсиса. Их было много, наверное, никто точно никогда не узнает, сколько, принесенных в жертву чему-то, чего Джон до сих пор не мог понять, их останки все еще находили в лесах, на полях и будут находить, пока не кончится этот, пока еще юный век, а может, и дольше. Если не забудут, в огне новых столкновений... Нет, Линдейл знал, что этого не будет, но его все еще отравляла изнутри тяжелая бессмысленная мысль, начинавшаяся словом "если...". Иногда ночью, когда случалась бессонница, один вопрос забирался в голову старого солдата, тот, которого не было раньше, пока владелец салуна, одержимый ненавистью, искал новых противников. Размышляя, Джонатан часто приходил к мысли, что реки пролитой крови были призваны смыть, искупить какое-то страшный грех. Быть может, этим тайным преступлением являлось рабство и то, что многие закрывали на него глаза, как поговаривали некоторые аболиционисты, а возможно, совокупность дурных дел всех людей перевесила чашу добра и каждый из живущих был по-своему виновен в том, что разверзся ад.

Линдейл поморщился от боли в груди, уронил сигарету в песок и, прижав ладонью ноющее сердце, отвернулся. Три дня. И победа так близка... Ли поступил верно, когда подал рапорт об отставке, а Джеф Дэйвис тоже, когда не принял ее.

Смеркалось.

Линдейл стоял и смотрел, и ему померещилось в полумраке, будто Роберт И. Ли, прямой как струна, на своем белоснежном Треворе едет по краю поля в тени деревьев, мрачно опустив голову в предчувствии неминуемого поражения. Генерал обернулся и несколько мгновений глядел Джону прямо в глаза, медленно растворяясь во мраке. Подняв руку, Линдейл отдал честь.

Джонатан глубоко вздохнул, повернул назад и столкнулся с солдатом в синем мундире. Его черное лицо сливалось с темнотой.

– Прошу прощения. – в голосе человека было вызывающее высокомерие, и Джонатан не сдержал усмешки, зная, как справится с этим.

– Цветные волонтеры? – спросил он дружелюбно. В ответ блеснула белозубая широкая улыбка его юности.

– Да, сэр!

– Извиняться должен я, – задумчиво проговорил Линдейл. – За форт Пиллоу. Меня не было там, но все же...

"...но все же, я не знаю, как поступил бы, окажись я там..." – мысленно закончил Джон. Немного сбитый с толку солдат приблизился, он был почти весь седой.

– Что вы имеете в виду?

– Здорово дрались, – сказал Джон, – Знаю ребят, которые встречались с вами в открытом бою, да и я сам...

– Было за что, – улыбка стала шире. Солдат протянул собеседнику руку, в его голосе больше не было настороженности. – Никогда не думал, что услышу такое.

– Да. Вы знали за что, – грустно сказал Линдейл, пожал протянутую ладонь и пошел прочь.

Вечером, сидя у костра вместе с Винсентом и Алисой, сжимая в руках горячую кружку, Джонатан Линдейл спросил:

– Эй, Винс. Как ты думаешь, зачем все это было?

– Потому что янки пришли к нам. – ответил просто ирландец. – У меня не было ни земли, ни рабов.

– А что ты делал после?

– Вернулся на ферму, – отозвался Винс, толкая ногой ветку в костер, – Скинул форму, взял плуг, и на следующие утро уже сомневался, уезжал ли вообще.

– Везет... – с завистью протянул Джон.

– А ты? – поинтересовался собеседник. Глаза Алисы таинственно мерцали из темноты, фосфоресцируя, будто кошачьи.

– Долго думал, что ничего не кончилось, – сказал Джон и отхлебнул кофе. До него донесся голос нового знакомого:

– Они хотят воссоздать атаку Пикетта. Будешь участвовать?

– Наверное, – Линдейл кивнул, решение пришло мгновенно, – Да. Буду.

Ему надо было еще раз испытать себя, заглянув в пасть чудища. Это тоже был своего рода вызов.

– А потом будет Четвертое июля, – сказала Алиса, – Давайте задержимся еще на день, как думаешь, Винсент?

– А как же! – отозвался тот, – Я каждый год здесь в параде участвую. Могу и тебя взять Джон.

– Четвертое Июля, – задумчиво повторил Линдейл.

Его ноздри раздувались, ловя несуществующий пороховой дым, сердце стучало, руки сжимали ружье. Он и его отец были одним целым в тот день... Его не волновало больше, что это всего лишь спектакль.

Они пошли в атаку через поле со своим мятежным кличем, как пятьдесят лет назад, и застарелая ненависть, как мифическое чудовище подняла голову внутри Линдейла, когда из горла вырвался этот, будоражащий нервы вопль. И, услышав этот душераздирающий звук, янки не выдержали. Они перепрыгивали через низкую каменную стену и мчались вниз по склону Кладбищенского холма. Опешив, Линдейл вскинул к плечу пустое ружье, эпохи на доли секунды смешались в его голове, а потом "вой фурий" умер где-то в глубине его сердца и он увидел, как на него летит янки, с распахнутыми объятиями. Старый Энфилд выпал из его рук, все смешалось. Какой-то беззубый старик в синем рыдал на плече Джона, южанин сам, проклиная все на свете, сжимая бывшего противника в объятиях, смахнул слезы и, подняв голову, поглядел туда, где за изгородью, среди пораженных зрителей, за ним наблюдала жена. Ему показалось, что от дерева, рядом с которым стояла Алиса отделилась знакомая фигура и затерялась в толпе, но точно уверен он быть не мог из-за этой проклятой влаги в глазах. Линдейл глядел на этих стариков, молодость которых поглотила война, стоя с ними плечом к плечу и задавался все тем же вопросом. Зачем?

В тот же год, поздно осенью, когда в морозном воздухе снова танцевали тревожные белые мотыльки, Джонатан Линдейл возвращался из Денвера верхом, и какое-то смутное предчувствие заставило его сделать крюк, свернув на тропинку, ведущую в Иглз-Нест. Он медленно ехал по улице, странно удивленный тем, что когда-то видел это почти забытое место каждый день и поражаясь, что оно все еще здесь. Дома обветшали и покосились, на крышах не доставало черепицы, а в оконных рамах стекла. У него было странное чувство, будто призраки затаились в глубине этих темных провалов, достигающих преисподней. Джон натянул поводья, остановив коня по привычке возле салуна.

Вывеска давно исчезла, дверь уныло поскрипывала на одной петле, фасад посерел. Линдейл неохотно спешился, привязал коня к дереву, проросшему сквозь дыру в тротуаре и, толкнув единственную створку, вошел. Под его весом скрипели, низко прогибаясь, старые половицы, многих из них не хватало, приходилось смотреть под ноги и быть настороже. Шаги Джона гулко раздавались в тишине и полумраке, под подошвами хрустели мертвые листья прошедших лет, нанесенные ветром. Что-то насторожило его. Что-то было не так. Пахло осиной, горящей в старой проржавевшей печи.

Половица треснула под его сапогом. Отдернув ногу и переступив провал, Джонатан поднял голову.

У стойки в столбе тусклого света, падающем сквозь дыру в крыше, стоял человек и глядел на вошедшего в упор. У его локтя стояла бутылка полная на две трети.

– Привет. – сказал Линдейл осторожно приближаясь, не сводя с незнакомца взгляда. Собственный голос показался ему чужим.

– Чувствовал, что ты придешь. – ответил человек у стойки. Что-то было в нем, смутно знакомое...

– Можно присоединиться? – спросил Линдейл, стягивая перчатки и засовывая их за пояс.

– Конечно. – отозвался незнакомец. – Спрашивал тебя на ранчо, но они сказали ты в Денвере.

В углу, там где сгущались тени и была цела крыша, лежал раскрытый рюкзак и раскатанные одеяла.

– Давно ждешь? – спросил Джон, бросив быстрый взгляд в ту сторону.

– Нет, несколько часов. – ответил пришелец. – Предложили подождать в доме, но я отказался. Есть незаконченное дело, и оно только между мной и тобой.

– Мы знакомы? – мускулы Линдейла напряглись, револьвер на бедре стал тяжелым.

– Да... – протянул человек и потянулся за оружием. Пальцы Джона рванулись за рут-и-маклаханом, но чужак уже вытащил револьвер, и положил его на стойку. Смит-вессон, сорок четвертого калибра, близнец того, что висел на гвозде в чулане.

– А ты все так же быстр, – усмехнулся незнакомец и пояснил: – Пришел вернуть заем.

Линдейл поглядел на оружие, потом уронил "рут-и-маклахан" в кобуру и поднял глаза на посетителя. Их взгляды встретились.

– Морган...

– Джон.

Линдейл медленно продел палец в скобу и поднял револьвер со стойки, едва заметным движением уложив рукоять в ладонь.

– Твоя седельная сумка...

– Не надо. – Морган усмехнулся, – Там ничего ценного не было. Черт, я ведь так и не разбогател, Джон. Несколько раз начинал, потом прогорал... Наверное, я не бизнесмен. Впрочем, сейчас доходы стабильны и на жизнь хватает.

– Поздравляю. У меня тоже дела понемногу продвигаются. Немножко торгую скотом, немножко серебром. Оказалось, оно действительно тут есть, в отличие от золота, которое искал папаша Андена, но не в лесу. В голых скалах.

– Видел, ты человек семейный?

Линдейл кивнул.

– А ты?

– Трое парнишек, пятеро внуков... Скажи, что?...

– Замужем за Райли. Ты как, переживешь?

– Хороший парень. Я сам женился. На женщине пима. Решил, пусть хоть мои внуки университет окончат.

Они засмеялись вместе, потом Линдейл спросил:

– Был на?...

– Геттисберг? – прервал его Морган и внезапно погруснел. – Так, за изгородью постоял, да пошел.

– Почему?

– Я не ветеран.

– Глупости. – фыркнул Линдейл, – Ты был в плену, но это не значит...

– Может быть... – задумчиво протянул Морган, – Они снова затеют это. Например, шестьдесят лет, или семьдесят пять...

– Когда-нибудь... Да, наверное. Если доживем.

– Семьдесят пять... – Морган старательно загибал пальцы, шевеля губами, потом сказал, – Это будет тридцать девятый. Я подучился кое-чему.

– Тридцать восьмой, – поправил Линдейл. Морган с досадой плюнул на пол, потом вздохнул и криво усмехнулся:

– Потому, видать, и прогорел.

– Есть проблема, – Линдейл задумчиво потер подбородок, – Тебе сколько лет?

– Семьдесят два, – Морган пожал плечами. – А что?

– А будет девяносто семь. Время не стоит для нас на месте, канзасец. А мне будет девяносто девять... Сомнительно, что мы оба справимся.

– Нет, – Морган покачал головой. – Не смей помереть, поганый реб. Иначе я тебя на том свете достану. Говори где.

"А вдруг..." – подумал Джон.

– Каменная стена. Тот угол, где наши достигли ее, и где на нее вскочил Лью Армстронг. Спросишь там... Первого июля. Ровно в полдень.

– Идет.

Они снова понимали друг друга с полуслова, их мысли текли параллельно.

– А еще лучше – сами будем там встречаться, раз в год, безо всяких круглых дат. – предложил Джуннайт.

– Только не в это время, – покачал головой Линдейл, – слишком много воспоминаний, да и Четвертое Июля лучше дома...

– Двенадцатого апреля?

– Подойдет.

– Но семьдесят пять лет все равно в силе.

– Все равно...

Морган отхлебнул из бутылки и протянул Джону.

– За нас.

– За нас. – отозвался Линдейл и глотнул обжигающую жидкость.

Было первое июля тысяча девятьсот тридцать восьмого, когда Огюст осторожно припарковал свою машину возле палаточного городка, недалеко от того места, где начиналась дорога, разделяющая как последний барьер синих и серых. Выйдя, он открыл дверь, помогая отцу выбраться и пересесть в кресло – каталку, подвезенное его сыном Тонни, родившимся в этот день ровно двадцать пять лет назад.

Огюст был не в лучшем настроении. Джон не выбирался с ранчо последние несколько лет и его сын не понимал, зачем надо было отправляться в столь долгий и утомительный путь теперь. Раньше отец уезжал из дома каждый год в апреле, пока у него были для этого силы, и говорил, что встречается со старым однополчанином, ничего при этом не уточняя. Этот тайный друг с детства ассоциировался у Огюста то с одним, то с другим человеческим силуэтом на старым негативе, всегда, сколько он себя помнил, стоявшем на столе Линдейла-старшего. У людей на стекле были размытые лица, и сын, когда подрос, начал задаваться вопросом: почему отец хранит эту вещь. Вот и теперь Огюст не совсем понимал, зачем это все нужно и тихо ругался про себя: Джон сильно сдал, практически потерял связь с реальностью, мало что понимал и многое забывал, но к досаде родных отлично помнил, что надо явиться сюда, именно сегодня и все более оживлялся по мере приближения даты. И теперь по прихоти старика, придется праздновать День Независимости в чужом городе, в номере отеля, а то и в машине, по пути домой, если, как подозревал Линдейл-младший, все гостиницы окажутся переполненными. К тому же Джонатан настоял, чтобы Огюст надел парадный мундир и свои английские награды, хотя тот считал, что такая демонстрация совершенно ни к чему. Тут было двоякое чувство: нежелание выставлять знаки отличия напоказ, что, по его мнению, было бы хвастовством и ощущение, будто его разрядили как куклу, стремясь выставить в лучшем свете перед каким-то древним ветераном Конфедерации, которого никто в их семье не видел, но мнением которого Линдейл-старший очевидно дорожил. Но дело было в том, что сын не мог отпустить старика одного и позволить ему трястись несколько дней в железнодорожном вагоне, а потому, скрепя сердце, выкатил из гаража свой старенький форд, и они отправились в путь, прихватив с собой и Тонни, который счел, что поездка его развлечет во время каникул.

Внук медленно вез деда по широкой дороге, между рядами палаток, и Гас следовал за ними без всякого энтузиазма.

Вокруг, громко переговариваясь, сновали люди, суетились репортеры с громоздкими фото и кинокамерами, но старик, глаза которого светились непонятным стремлением, не замечал никого, слегка поддавшись вперед, будто пойнтер, указывающий добычу.

Он искал глазами только одного человека, периодически вытаскивая из нагрудного кармана часы, глядя на циферблат и тревожно шепча:

– Быстрей, Тонни, быстрей. К каменной стене...

Джонатан Линдейл даже немного приподнялся, его глаза устремились на одинокую фигуру, застывшую на низкой каменной стене и былая улыбка сверкнула на его губах. Огюст шел следом, задумчиво опустив глаза на дорогу, поглощенный невеселыми мыслями, потом поднял голову и резко остановился, будто пораженный ударом молнии, увидев впервые того самого однополчанина, о котором столько твердил его отец. Человек сидел, кутаясь в синий мундир янки, он, казался очень усталым и старым, в его глазах, пристально обыскивающих рельеф – безнадежная пустота, которая страшнее отчаянья. Тонни подвез кресло достаточно близко, и тогда Джонатан негромко сказал:

– Вот я.

– Господи, Джон! – Морган медленно развернулся в его сторону, он задыхался, в глубоких морщинах вокруг глаз блестели слезы. – Я думал... Я боялся...

Джон вынул из кармана часы, открыл, поглядел на циферблат и постучал ими по подлокотнику.

– Я опоздал... – полувопросительно сказал он, подвел стрелки и спрятал прибор в карман, подняв на Джуннайта глаза. – Прости Морган. Выбросить надо давно...

– Ничего, ничего... Главное... – тот смахнул с глаз слезы и кивнул в сторону стоящего за спинкой кресла Тонни. – Твой...

– Внук. – ответил Линдейл, – А там, в стороне, мой сын Гас.

Огюст так и стоял, боясь пошевельнуться. "Однополчанин, черт меня возьми..." – вырвалось у него с дыханием. Он глядел на отца и не верил своим глазам: лицо старика преобразилось, будто в него вдохнули новую жизнь, светлые глаза искрились. Линдейл-старший говорил связно впервые за последние два года и, вне сомнения, все понимал. Столь же разительная перемена случилось и с "однополчанином".

– Герой войны? – Морган поглядел из-под руки на отражающие свет медали.

– Сумасшедший. – ответил сухо Джон, но в голосе его сквозила гордость. – Уехал в Англию, вопреки моему желанию, оставив беременную жену и маленького сына. Говорил, если не остановить войну там, она доберется до нас, и не слушал моих рассказов. На своей шкуре прочувствовал все и до сих пор не любит вспоминать. Не знаю... может, это к лучшему. По крайней мере, хоть куда-то выбрался со своей драгоценной фермы.

– Да... – протянул Морган, – мой сын тоже не слушал. Летал над Европой, был в Англии, Франции. Его сбивали, он горел в самолете, но вернулся домой героем. Когда он решил, я рассказал ему о миссис Черрингтон. Из всех моих историй извлек один урок: сумел избежать всепоглощающей ненависти к врагу. Знал, что когда-нибудь все может измениться. Одна фрау спрятала его, когда самолет упал, ее муж помог ему добраться до Швейцарии... Он разыскал их после войны, когда ездил туда с благотворительной миссией и женился на их дочке... Впрочем, о чем я? Эй, Джон, Кармелла.

Только сейчас Линдейл, оглянувшись, заметил двух молодых людей, стоящих поодаль, которые теперь шли к ним. На девушке было открытое летнее платье, ее длинные темные волосы, собранные на затылке струились по плечам. Мужчина был в парадном мундире сержанта, на его груди тоже красовались награды. Оба старика заворожено смотрели, как они приближаются.

– Черт возьми, канзасец, – усмехнулся беззлобно Линдейл.

– Черт возьми, реб. – отозвался весело Морган.

Молодые люди подошли и остановились. Краем глаза Линдейл заметил, что Тонни, который теперь стоял сбоку от кресла, не отрывает глаз от девушки.

– Мой сын и его дочь. – представил Морган с гордостью. – Кармелла, Джон. А это: Джонатан Линдейл, мой друг.

– Вон там мой сын, Гас, извините, что он не подходит. А это Энтони. – представил Линдейл, чуть подтолкнув внука в спину.

Кармелла поглядела на Тонни и, слегка покраснев, опустила глаза.

Они обменялись приветствиями, и молодые люди отошли в сторону.

– Гас, подойди ближе! Неловко, черт возьми! – крикнул Линдейл, обернувшись. Он был немного раздражен тем, что сын держался отстраненно. Огюст медленно пошел вперед, но внезапно замер, снова и снова проводя ладонью по волосам.

– Будь я проклят...

Линдейл и Морган обернулись на голос. Глаза Джона Джуннайта были широко открыты от изумления. Он засмеялся и быстро пошел вперед, почти побежал, и остановился перед Огюстом заключив его в объятия.

– Гас Линдейл? – он почти кричал, – Не думал увидеть тебя живым. Потому и не искал! Слышал, тебя подстрелили...

– Было дело... – сквозь смех выдавил Огюст. – Неужели это ты, Джон!

Он обернулся к Линдейлу.

– Отец, это же мой приятель! – радостно воскликнул Гас, ткнув Джону в грудь пальцем. – Думал, он сгорел в том кукурузнике, а он здесь, живой!

– Вот так... – прошептал Морган удивленно, – Мог ты это себе представить?

Линдейл сумел лишь покачать головой

– Где ты пропадал? – спросил Джон Джуннайт.

– На ранчо вернулся, – отозвался Гас, – Люблю эту глушь. Ни телефона, ни телевизора, ни чертовых военных машин. Поездки в Денвер раз в неделю в лучшем случае, а зимой два, а то и три месяца никуда ни выбраться...

– Пошли, пройдемся, – сказал Джон Джуннайт, – Так о многом надо поговорить...

Огюст мгновенно подхватил под руку приятеля, и они пошли к лагерю, беседуя о прошлых временах. Остановившись у изгороди и глянув на стариков через плечо, Линдейл внезапно подумал, что приехать сюда было вовсе не плохой идеей. Кажется, теперь он начал понимать, что все это действительно было нужно...

– Да... – Морган сдвинул на затылок синее кепи. Джон покачал головой и перевел взгляд на Кармеллу и Тонни, которые о чем-то негромко говорили неподалеку.

– Кажется, они поладили. – спросил он. – Похожа на бабку?

Морган кивнул, в его глазах появилось страдание, и он закрыл их на мгновение, чтобы скрыть чувства, потом открыл и несколько минут глядел на свои руки, прежде чем заговорить.

– Жены нет, – вздохнул он, следя за внучкой и потомком бывшего врага, – Ал?...

– Тоже... – прошептал Джон с болью в голосе, – Мы остались. Только мы... Люди сорок девятого.

– Люди сорок девятого ... – эхом отозвался Морган. Наступила тишина, потом, глубоко вздохнув, Джуннайт заговорил снова:

– Как все в этом мире изменилось, а Джон? За каких-то несколько паршивых десятков лет. Сначала эти черно-белые картинки, потом цветные... Они снимают про нас кино теперь. Где-то в Калифорнии. Слышал, Уаетт Эрп консультант на съемках. Кто бы мог подумать?

– Он умер. – сказал Джон, глядя, как Тонни снимает куртку и стелет в тени под деревом, чтобы Кармелла могла сесть. – В двадцать девятом.

Он слишком хорошо знал своего внука, и до некоторой степени изучил женщин, чтобы заметить, как блестят их глаза, когда они смотрят друг на друга.

Морган задумчиво гладил ладонью раскаленный камень.

– Не знал. – отрывисто бросил он. – Внук таскал меня в кино. Сначала на "Дилижанс", потом на "Симаррон". Не знаю... Они считают, мы создали страну, и пытаются понять. Но как они могут, когда я сам не понимаю...

– Они пытаются, и это хорошо. – сказал Линдейл. – Главное, чтобы они помнили.

Он медленно поднялся, опираясь на подлокотники, с трудом сделал пару шагов и опустился на разогретые камни рядом с Морганом.

– Я тоже без этого – никуда, – сочувствующе заметил Джуннайт, извлекая на свет лежавшую под стеной трость.

– Как Депрессию-то пережил? – спросил Джон. – Я-то успел большинство своих вкладов спасти.

– Сколотил несколько тысяч на спекуляциях ценными бумагами, – ответил Морган, – но все потерял. Да и черт с ними. Легко досталось, легко рассталось. Черта с два я или кто из моей семьи из окна небоскреба бросаться будем, если ты на это намекаешь. Я уже говорил, что не бизнесмен. Впрочем, кое-что удалось наверстать.

Опустившись рядом на траву, Тонни взял руку Кармеллы в свои, он рассказывал что-то и девушка смеялась.

– Говорят, тут будет новый мемориал, который откроет сам Рузвельт. – сказал Морган, – Если только мы этого не пропустили.

– Ну, я особо не расстроюсь, – ответил Джон. Джуннайт засмеялся:

– Ты всегда будешь сепаратистом.

– Долго учил это слово? – парировал конфедерат.

– Года два, – отшутился Морган.

Закончив смеяться, Линдейл продолжил:

– На самом деле это не важно, – сказал он, – сколько монументов здесь откроют. Те храбрые люди, кто отдал здесь свои жизни ради того, чтобы эта нация могла жить, живые и мертвые, которые сражались здесь, уже освятили и восславили эту землю и сделали это гораздо успешнее нас – мы со своими ничтожными силами ничего не можем ни добавить, ни убавить.[23]

– Нe думал, что услышу слова янки из уст бунтовщика. – сказал Морган.

– Но ведь чертовски верные слова, не так ли? – сквозь кривую усмешку выдавил Джон, – Даже Безоговорочная Капитуляция иногда признавал свои ошибки.

Морган молча разглядывал собеседника, поглощенного своими мыслями.

– У меня есть для тебя кое-что. – внезапно спохватился Линдейл. Порывшись в кармане, он достал небольшой дагерротип, и протянул человеку, сидящему рядом. Взяв подарок правой рукой, Джуннайт левой залез в карман, неторопливо извлек очки, надел их и поглядел на пластинку металла в своих пальцах. Два размытых человека стояли, опершись на ствол пушки, синий и серый мундиры...

– Ты напечатал с... – спросил Морган, улыбаясь. Линдейл кивнул:

– Это тебе.

– Мы все еще маршируем... – с трудом по слогам прочитал Морган надпись внизу, – Да. Маршируем.

– Я знаю, – внезапно сказал Джон. – Зачем. Это должно было случиться однажды, чтобы мы встретились и поняли, что составляем одно целое. И чтобы никогда больше...

– Да, – кивнул Морган, складывая очки и убирая их в карман. – Никогда больше... Наверное.

– Один человек писал, – негромко сказал Линдейл, не торопясь снимая мундир, и кладя его на проросшую мхом каменную кладку. – что ему хотелось бы, чтобы сражения повторились где-то в Валгале, где после убитые и раненные в бою восстанут, чтобы занять место среди живых.

– Да ну тебя к черту с твоей латынью. – усмехнулся Морган, стягивая с себя темно синее сукно. – На вот, примерь. Этот цвет больше идет тебе.

Джонатан накинул на плечи синюю куртку, Морган подобрал и натянул на себя серую, немного узковатую для него, но в принципе – в самый раз. Они обменялись головными уборами, поглядели друг на друга и засмеялись вновь. Линдейл щелкнул пальцем по козырьку кепи, чуть приподняв его, Морган осторожно водрузил на голову шляпу цвета ореха. Летние солнце согревало им спины.

– Если они решат?... – сказал вопросительно Линдейл, кивая на юношу и девушку, увлеченных друг другом.

– Да, конечно, – кивнул Морган, – Мы не вправе им мешать.

Внезапно лицо Линдейла помрачнело.

– Читаешь газеты?

– Да, а что? – Морган слегка изменился в лице.

– Новости из Европы?

– Родина миссис Черрингтон... – от догадки у Моргана перехватило дыхание. – Думаешь, опять...

"Столько крови и боли. – подумал он, – Опять. Миссис Черрингтон была права, безумие заразно, когда обнищавшим людям предлагают силой взять что-то у других и направляют их злость, указывая врага. И всегда найдется некто, вроде Уилберна, который убедительно докажет им, что другие, непохожие на них, гораздо хуже, и у них есть право... Но все получат лишь новую боль..." Джонатан Линдейл задумчиво поглядел на безоблачное небо.

– Приближается новый шторм, – сказал он, нахмурившись, – Сильнее, чем прежде. Я его чувствую, и думаю, на этот раз не обойдет стороной.

Сонный воздух застыл, лишенный малейшего движения, навалившись на маленький городок в Пенсильвании, будто предвестник нависшей катастрофы.

– Но нам его не застать, – мрачно добавил Линдейл, глядя на безмолвно повисшие листья деревьев. – Придется им...

Он кивнул туда, где Энтони развлекал Кармеллу показывая нехитрые фокусы с монеткой.

– Думаешь, они?...

– Они справятся, – кивнул Морган. – Думаю, да.

Слабый ветерок коснулся их лиц, оживляя поникшие листья, вновь шуршавшие о чем-то своем.

– Эй, – раздался откуда-то сбоку громкий оклик. Они обернулись и увидели человека с кинокамерой.

– Извините за вторжение, – крикнул он и кивнул Моргану, – Джентльмен с юга...

Кивок Линдейлу.

– Джентльмен с севера...

Оба ветерана засмеялись, не в силах сдержаться. Оператор расценил это, как хороший знак. Оставив свое оборудование, он подбежал к старикам, и сунул им в руки маленькие флажки: звездно-полосатый Джону и конфедератский Моргану. Отступив на шаг, мужчина окинул взглядом всю картину, чуть поправил шляпу на голове Моргана и, вернулся за камеру.

– Пожмите друг другу руки! – крикнул он, вращая рукоятку трещащего аппарата. – И помашите флажками! Для истории. Да, да, так. Синие и серые, вместе! Замечательно!

Они посмотрели друг другу в глаза, их ладони сцепились.

– Как дела канзасец? – спросил Морган, помахивая маленьким знаменем конфедерации.

– Пошел к черту, поганый реб, – отозвался Линдейл, вдевая свой флажок в петлицу и отдергивая темно синий пиджак.

– Спасибо. – человек прекратил крутить ручку камеры и, закинув ее на плечо, куда-то умчался. Подняв глаза, Морган увидел, что к каменной стене отовсюду стекаются ветераны. Он последовал примеру Линдейла и вдел флажок в петлицу мундира.

– Здесь слишком людно становится, – сказал Морган, беря палку. – Пошли отсюда.

Он встал, опираясь на трость, и подставил Линдейлу локоть, помогая подняться.

– Куда мы пойдем? – спросил Джон. Морган поглядел вниз со склона холма.

– Вон к той старой пушке. Нарезное орудие Пэррота, если не ошибаюсь. У меня есть идея. Тонни, Кармелла!

Молодые люди приблизились, держа друг друга за руки.

– Когда закончите любоваться друг другом, принесите нам лимонаду. Мы будем у той пушки.

Когда они добрели до старого орудия, рядом оказался Огюст.

– Эй, Гасси, – в глазах Линдейла снова была улыбка, – добудь нам складные стулья.

Отсюда было отлично видно, как около двух тысяч ветеранов с той и с другой стороны пожимают руки друг другу через ту самую каменную стену под неумолчный треск кинокамер. Синие и серые. Вместе.

Они стояли, отложив трости, найдя опору в отполированном временем и непогодой стволе старого орудия, и в осях огромных колес, когда подошел Джон Джуннайт и с ним еще один человек, тащивший на плече фотокамеру, которую сразу принялся устанавливать.

– Да, да, – усмехнулся только что вернувшийся Огюст в ответ на недоумевающий взгляд отца. – Именно так.

Он отошел к Джону Джуннайту, чтобы освободить кадр, волоча принесенные стулья за собой по траве.

Вспышка выстрелила, как старый Энфилд, рассыпая вокруг искры пылающего магния, навсегда впечатав в слой серебра двух мужчин, облокотившихся на ствол пушки. И уже не имело значения, что человек в сером мундире не был конфедератом, а другой, в синем, федералом, потому что оба они были слишком умны, чтобы не делить больше людей, живущих на одной земле и встречающих одни опасности на своих и чужих по цвету. Не важно, мундира или кожи. Сегодня они были просто старыми друзьями, вместе прошедшими сквозь крупную катастрофу своего времени, в сравнении с которой, Великая Депрессия была лишь кратковременной бурей в стакане воды.

– Всю жизнь, сколько себя помню, – сказал Огюст, обращаясь к отцу, – я смотрел на тот размытый негатив в рамке на твоем столе, и никак не мог взять в толк, зачем ты хранишь его столько лет и кто эти люди на нем. Теперь я это знаю. И знаешь, что я тебе скажу? По-моему, пришло их время обрести лица.

Конец.

2000 год – 1 сентября 2003 года.

1.Бригада генерала южан Томаса Джонатана Джексона, получившего после Бул-рана прозвище Каменная Стена.

2. Мятежный клич южан.

3. При взятии форта Самтер, положившего начало гражданской войне была убита лишь одна лошадь. Человеческих жертв не было.

4.План операции "Анаконда" был разработан и существлен северянами. Он предполагал полное окружение Конфедерации: блокаду портов Атлантического океана и взятие под контроль всех фортов вдоль реки Миссисипи.

5.В апреле 1864 Южане захватили форт Пиллоу и убили около300 негров, сдавшихся в плен, после чего генерал Грант потребовал обращаться со всеми военнопленными одинаково, но конфедераты отвергли ультиматум и север прекратил обмен военнопленными.

6.Аппоматокс. Место, где встретились генералы Грант(союзные войска) и Ли(конфедеративные войска), чтобы подписать акт о капитуляции Конфедерации.

7. Лариэт ( от la riata) – лассо.

8. В начале войны незамужних женщин не допускали к тяжело раненым, а иногда вообще не пускали в госпитали. Даже дамы, которые открывали свои больницы, придерживались этого правила, хотя в середине войны, когда количество раненых катастрофически увеличилось, они начали брать на работу всех подряд.

9. стрелок

10. белые бедняки на плантаторском Юге. У них не было денег на рабов и они часто сами обрабатывали землю.

11.Реб (от англ. Rebel) бунтовщик.

12. Слухи о том, что Джефферсон Дейвис бежал, переодевшись в женское платье не верны. Однако южане, не желавшие винить в поражении своих генералов, возложили ответственность на политиков, и сами верили в подобные сплетни.

13. Генерал северян Улисс Симпсон Грант, 18-й президент США. Впервые в истории потребовал безоговорочной капитуляции от гарнизона форта Донельсон чем заслужил свое прозвище (U.S. Grant расшифровывали как Ultimatum Surrender Grant).