Текст книги "Люди сорок девятого (СИ)"

Автор книги: Мария Минаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

– А платят вам хорошо? – снова услышал он встревоженный голос Сола, вернувший его на землю. – Может, вы недоедаете?

– Мне платят достаточно, – набрав побольше воздуха в легкие, вдохновенно лгал Джон. – Я работаю в одной больнице в Чикаго, но у меня уже есть несколько постоянных клиентов и, возможно, вскоре я займусь только частной практикой, а потом открою свою клинику. Вот тогда будут по-настоящему большие деньги.

– А почему Чикаго? – спросил старик. – Это же так далеко... И кругом никого из знакомых, только янки...

– Да, – кивнул Джон, – очень далеко, поэтому я не могу часто навещать тебя, понятно? Это действительно в самом логове янки, но они платят золотом и больше, чем в любом другом месте в этой стране.

– Масса Джон... старик заплакал. – Простите... Простите меня, дурака старого... За то, что я ту вазу набил этими никчемными бумажками... Надо было драгоценности туда прятать...

– Ты не виноват, Сол, – снова успокаивал его Джон. – Не виноват... Знаешь, а они все-таки согласились обменять эти бумажки на деньги, да. На второй год Реконструкции, по-моему. Получилось, конечно, не очень много, но я оплатил часть обучения именно ими.

Лицо Сола расплылось в улыбке и посветлело, на мгновение Линдейлу даже показалось, что сама его темная кожа излучает сияние.

– Масса Джонни, – шептал он, обнимая Линдейла за шею, – я так рад... Так рад, что хоть чем-то помог.

Несколько минут Джонатан отдыхал от усиленной умственной работы, пока Соломон наяву грезил об ушедших временах, и молил Бога, чтобы старик не вспомнил еще что-нибудь, о чем необходимо спросить.

– Значит, вы теперь доктор Джонатан Линдейл, – все еще со слезами на глазах спросил наконец Сол и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А ваш университетский друг, о котором вы рассказывали нам? Как же его зовут... Стив Майлс...

– Стив... Тоже окончил университет и вернулся в Теннеси, но мы часто переписываемся с ним. Он женился, у него растут трое ребят... – говорил Линдейл, и погруженный в воспоминания старик не видел, что рассказчик уже не смотрит ему в глаза, а блуждает взглядом по растрескавшейся штукатурке на стене. Стив. Его мертвенно бледное лицо и кровь, тонкой струйкой стекающая по щеке изо рта. Джон не мог вспомнить точно, где видел друга в последний раз, но лицо его было перекошено ненавистью.

– В последний раз он писал мне, что дела у него пошли на лад, и предлагал мне перебираться к нему, но я как-то не собрался... – продолжал он почти машинально.

– Из-за девушки? – внезапно спросил Сол с нескрываемой надеждой в голосе: – У вас есть знакомые девушки? Это нескромный вопрос, конечно, но...

Голос старика дрожал в ожидании, и разочаровать его Линдейл не мог...

– Девушки... – медленно проговорил он, потом сменил тон на шутливый и проговорил скороговоркой: – Да от девушек отбоя нет. После войны, знаешь ли, мужчин мало осталось, да и станут ли они смотреть на янки, когда рядом джентльмен с Юга? Одна проблема – как бы на части не разорвали.

– У вас, наверное, и невеста есть? – глаза старика горели жаждой долгожданной новости.

– Я бы не опережал события... Но одна леди ответила согласием на мое предложение...

– Надеюсь, не из саквояжников? – обеспокоился старик.

– Я же сказал, что она – леди... – изобразил возмущение Джон. – Из хорошей семьи... Соджернов помнишь?

– Неужели мисс Бэкки, – старик подпрыгнул от волнения.

– Точно.

– Так вы все-таки разыскали ее... где она сейчас?

– Она работает медсестрой в Чикаго в той же больнице, что и я. Там мы и встретились вновь. Наша помолвка состоялась несколько недель назад. Ты знаешь, Сол, времена уже не те, что раньше, но мы решили выждать положенный срок, мы ведь все-таки южане, а не какие-то саквояжники. К тому же надо сперва денег немного скопить...

– Ах, как бы хотел я дожить до того времени, когда смогу, наконец, взять на руки вашего сына, внука моего Джона.

– Еще представится случай, – обнадеживающе пробормотал Линдейл. – Пока рано об этом говорить, но попробуй только не дожить до этого.

– А семья мисс Бэкки? – вспомнил на беду Джона Соломон. – Как ее родители?

– Отец пытается восстановить имение, – сказал Джон. – Им удалось сохранить часть своего состояния и снова посеять хлопок в этом году. Цены должны вырасти, потому что янки нужно сырье для их фабрик, а хозяйств осталось не так много. Многие разорились уже после...

Он пытался смотреть старику в глаза, и временами это удавалось, но потом взгляд непременно съезжал на стену и впивался в причудливый узор трещин штукатурки.

Однажды, почти в самом конце, маршируя, или, вернее тащась по разбитой дороге, вьющейся через лес, в отступающей уже много месяцев колонне, в которой смешались уцелевшие остатки нескольких полков, под непрерывно моросящим противным мелким дождем, он увидел на обочине под деревьями, среди других лежащих вповалку на сырой прошлогодней листве тел, Джозефа Соджерна. Никто уже давно не останавливался, чтобы хоронить мертвецов, не случилось этого и теперь, он просто прошел мимо, бросив мимолетный взгляд на тронутое тлением лицо, и ничто не шевельнулось у него внутри – только тупое узнавание. Капли дождя, просачивавшиеся за шиворот и жалящие в лицо, от которых негде укрыться, значили для него гораздо больше в тот момент.

– Да... – продолжил Джон, стараясь говорить без остановки, чтобы опередить наваждение. – Мать Бэкки немного приболела этой зимой, но сейчас поправилась, не знаю, смог бы мистер Соджерн восстановить хозяйство, не будь ее рядом...

Когда он начинал свои бесплодные поиски, немногочисленные уцелевшие соседи, чьи дома выстояли, рассказали, что, вроде, сначала все шло как обычно, и все так были заняты своими повседневными проблемами, что никто не заметил, когда миссис Соджерн надела траур. Она становилась все более замкнутой и молчаливей день ото дня, только когда янки приблизились, ею вдруг овладело странное возбуждение. Многие высказывали предположение, что миссис Соджерн помешалась, и скорее всего они были правы, потому что когда солдаты подошли к ее крыльцу, она распахнула дверь с ружьем в руках и выкрикнув пару проклятий, вскинула приклад к плечу...

– А как братья мисс Бэкки? – спросил Соломон. – Помню, вы с мастером Эдвардом любили охотиться вдвоем. Миссис Соджерн, я слышал от их кухарки, не раз бранила его за это. Говорила: у Джона есть голова на плечах, а тебя из двух колледжей уже выгнали. Твой дед был сенатором, надо чтобы кто-то продолжил традицию. А он в ответ: "А Джордж на что?" Их кухарка говорит... Я правильно говорю, масса Джон, их кухарка?

– Да, Сол, правильно, – успокоил Джон старика.

– Так вот, – продолжал явно гордый своим правильным произношением Соломон, – их кухарка говорила мне: сына мамаше никогда не переспорить, больно ловко у мастера Эдварда язык подвешен.

– Эдварду это пригодилось, – туманно ответил Джон, он уже был не рад, что вспомнил вслух семейство Соджернов при старике. – Он получил ранение на войне, не слишком, впрочем, тяжелое, но ему пришлось долго лежать. Пока выздоравливал, парень от нечего делать, раздобыл где-то книгу Блэкстоуна и читал месяца четыре. Когда война окончилась, Эдвард поступил-таки в колледж, а потом в университет и теперь он учится там, обещая стать одним из самых перспективных юристов во всем штате.

Перед его глазами стоял образ Эдварда Соджерна, его искаженное лицо, изуродованное выстрелом, снесшим полголовы.

– Славный юноша, из него получится хороший адвокат, – закивал с одобрением Сол. – А его младший брат? Джозеф-то всегда любил книги читать, здесь его матери не в чем было его упрекнуть...

– Джозеф... – "черт, до каких пор мне еще выкручиваться" – подумал про себя Линдейл. – Да, Джозеф парень смышленый. Пока он помогает отцу и учится...

"...А как же наша страна?..."– снова звенел в ушах Джона голос Джозефа, спорящего о политике с Эдвардом, едущим рядом. Линдейл скачет между ними, и они оба с ревностью глядят на него, выжидая, чью сторону примет их друг, но он молчит, и братья снова начинают переругиваться. На дорогу из зарослей выскакивает заяц и, поджав уши стремительно удирает, все разногласия забываются, сменяясь азартом дикой скачки за беглецом, кусты хлопка ломаются под копытами, и никому нет до этого дела... Да, именно это Джон вспомнил, когда возвращаясь после боя в лагерь через заросшее сорняками хлопковое поле, увидел Джозефа. Тот лежал ничком, без шляпы, щекой прижавшись к сырой после утреннего дождя земле. По спине расплылось черное пятно, в складки синего мундира набилась грязь, а его волосы слегка шевелил ветер, создавая пугающую иллюзию жизни.

В тот день, вернувшись в лагерь, Джон увидел человека с безумными глазами, который сидел на покрытом пеной коне и что-то орал сорванным голосом, его окружала толпа измученных людей в обносках грязно-коричневого цвета. Само выражение их лиц говорило о том, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Линдейл поймал за руку знакомого лейтенанта, взгляд которого бесцельно блуждал, не находя за что зацепиться, и, встряхнув, спросил что случилось. Так он узнал, что война окончилось за полчаса до того, как началась последняя схватка.

– А маленький Тэдди, ему тогда и четырнадцати не было, когда он из дома сбежал в шестьдесят третьем? – нетерпеливо перебил его мысли Соломон.

– Все хорошо, дядюшка Сол. Не беспокойся.

Тэд был намного младше, братья относились к нему как к несмышленышу и маменькиному сынку, поэтому Джон не был с ним дружен, но, разыскивая Бэкки, он случайно узнал, что мальчишка погиб, когда федералы стерли с лица земли полк, где он был барабанщиком. Джонатан не видел его мертвым и был этому рад.

Лицо Соломона к ужасу Линдейла внезапно изменило выражение, и он наставительным тоном произнес:

– Вот что я хотел бы вам сказать, масса Джон... Извините старика, если что не так... Мисс Бэкки, она настоящая леди. Поэтому не обижайте ее связями на стороне, даже если это всего на вечер.

Он понизил тон до заговорщического шепота:

– И скверных женщин не навещайте. Я понимаю, джентльмену временами надо развлечься, но, масса Джон, ведь если мисс Бэкки узнает, она страшно оскорбиться... Вообще эти дамы... Не связывайтесь с ними, грешно это. Да еще, не дай Бог, дурной болезнью заразитесь. Да и драки там постоянно вспыхивают из-за дам, и часто начинает их рвань, которая и слыхом не слыхивала о джентльменском поведении и правилах боя, принятых у цивилизованных людей.

– Что ты, Сол, – отмахнулся Джон, чуть не рассмеявшись: он вспомнил, как отец сам, как и положено, отвел его в первый раз в подобное заведение Атланты, строго настрого запретив рассказывать Солу. – Я эти дома за милю кругом обхожу. Ты прав... От тамошних... "дам", одни неприятности.

– Вы истинный джентльмен, масса Джон... И говорите хорошо. Правильно слова произносите, не сквернословите... – в голосе старика звучала гордость. – У их детей одна брань на языке, через каждое слово. Вы ведь не сквернословите?

– Нет, конечно, – поспешил ответить Джон. В ход пошли легкие вопросы, обязательные при каждой встрече, так что ответы он выучил почти наизусть.

– А в церковь каждое воскресенье ходите? Не пропускаете службу? – с напускной суровостью спросил Соломон, потом трескуче рассмеялся. – Помню, непривычны вы к этому были после жизни в лесах. Никак добудиться вас не мог в воскресенье.

– Да, Сол, со мной и сейчас иногда случается проспать, но вот уже год, как ни одной службы не пропустил, – говорил Джон. Услышав правильные ответы на необходимые вопросы, старик успокоился.

– Как жалко, что сгорела библиотека... – Сол уже снова путешествовал среди обрывков воспоминаний о минувшем. – Я, масса Джон, так и не научился читать, как ни старался, но вам те книги здорово пригодились бы, наверное... Сколько их там было... А розы... Чудесные чайные розы... Пути Господни неисповедимы, мне никогда не понять, почему Он не дал мне умереть там, на пепелище, вместе с моим миром... Таким близким, таким понятным...

– Не волнуйся, Сол. Библиотеку я почти восстановил. А еще у меня есть для тебя маленький подарок... – покопавшись в своем дорожном мешке, Линдейл извлек небольшой горшок с чайными розами, бережно завернутый в бумагу и ткань. Старик очень страдал, потеряв любимые цветы, и вспоминал о них при каждой их встрече.

– Мои розы... – лицо Соломона осветила широкая улыбка, протянув трясущиеся руки, он схватил горшок, купленный Джонатаном у одной пожилой леди по дороге, прижал его к груди, а потом бережно водрузил на подоконник возле постели, аккуратно приоткрыв легкую занавеску. – Как... Но как...

– Я выкопал тогда в нашем саду несколько уцелевших кустов, они долго болели, но теперь в порядке. Они растут у Соджернов в цветнике, а маленький кустик я вот привез тебе, – сообщил Джон, отчетливо, будто наяву, вспоминая прогулку по изуродованному саду, на который перекинулся огонь с подожженного янки дома. В тот день, когда он отыскал то место, где Сол выращивал свои цветы, окончательно умерли все его смутные, помимо рассудка теплящиеся надежды на возрождение Юга, на возвращение прошлого. Чайные розы обуглились и почернели, огонь застал их в самом цвету, темные лепестки, свернувшиеся от жара, еще висели, но в опаленных стеблях не было больше жизни. Стоило Джону дотронуться до скрученных черных бутонов, как они рассыпались в прах...

– Масса Джон! О, как вы обрадовали старика! А как вы их лечили? Расскажите мне...

– Собственно, не я, – смутился Джон, – Бэкки все сделала, она понимает в цветах лучше.

Ложь цеплялась за ложь... Линдейл поражался, как ладно у него это получалось. Достаточно было придумать виртуальный мир, и дальше ложь лилась легко и неограниченно.

– Я так рад, что вы теперь доктор! Вы успокоили мое старое сердце, масса Джон! Не страшно даже, что вы среди этих чертовых янки живете. Я так боялся, что с вами что-то случиться во время этих поездок по делам железной дороги. Помню еще дед ругал вашего папашу за его безрассудные скитания по диким местам, да еще с женой и сыном. Это ведь так опасно! Там ничего нет, ни полиции, ни врачей, только нехристи всякие и бандиты, да хищные звери... – Сол приподнялся и приложил руку ко рту, снова перейдя на заговорщический шепот:

– Говорят, там стреляют постоянно, все друг в друга. Достаточно тамошнему человеку увидеть кого-то с револьвером на поясе, или ружьем в руке, как тот сразу хочет испытать, кто быстрее и начинает палить! Или оскорбляет по-всякому, чтобы втянуть в не джентльменскую ссору... Все боялся, что вы сцепитесь с таким негодяем, который и мизинца вашего не стоит...

– Да брось ты, Сол! Зря беспокоился! – отмахнулся Джон. – Я и оружия-то не ношу никогда. Ни ножа, ни пистолета. Меня тогда охранники компании защищали.

Он распахнул пиджак, демонстрируя отсутствие оружия. Старик облегченно вздохнул.

– Ах, масса Джон, я так тосковал, я не хочу расставаться с вами. Понимаю, что буду стеснять вас...

–Ну, Сол, мы же это обсуждали. Как только я куплю приличный дом, я возьму тебя к нам.

– Я согласен на любые условия...

– Сол, я живу в маленькой комнате, которая и так не моя, работаю большую часть дня, не могу позволить, чтобы ты оставался один, а сиделки в Чикаго запрашивают в несколько раз больше, чем эта семья... – Линдейл на секунду замолчал, исчерпав все заготовленные аргументы, потом устало добавил. – К тому же там полно тараканов...

Но Сол плакал и не хотел его отпускать, заставляя снова и снова рассказывать о давно умерших соседях и знакомых, и Джон говорил, прекрасно зная, что каждое его слово – ложь.

Изначально письмо пришло в Чикаго... Мольбы Соломона вынудили Джона дать ему этот адрес. Человек, через которого Линдейл вел свои дела на Востоке, регулярно пересылал через Денвер в Иглз-Нест всю корреспонденцию на его имя, если таковая имелась.

Линдейл распечатал конверт. Кривые строчки, слова с ошибками и рвущий закостеневшую душу стрелка призыв: заберите меня, масса Джон... все слушаю, не раздадуться ли ваши шаги... Вас так долго не было...

Линдейл опустился на невысокую поленницу и закрыл лицо руками. Он сам попался в ловушку, выстроив для старика иллюзорный мир и населив его призраками, стремясь пощадить Соломона. Открытие правды могло плохо сказаться на его здоровье и рассудке, когда все начиналось, но сейчас возвращение в реальность наверняка убьет его.

Что же делать? Что теперь делать... Тогда это казалось такой хорошей идеей.

Он аккуратно сложил письмо, стряхнув с бумаги снег, и добавил его к тому, из Вашингтона...

– До свидания, дедушка, – машинально пробормотал Джонатан, поднимаясь, и, не сказав больше ни слова, пошел прочь.

– А, чтоб тебя!.. И побежал, побежал куда-то сразу... Никакого почтения к старшим! – произнес скороговоркой дедушка, потому что приговил эту фразу еще в начале разговора, но думал он в эту минуту о скрытой драме, на короткое время проступившей в выражении лица владельца салуна. И хоть Беннингтон не знал содержания послания, но, когда он запирал окно, по его щекам текли слезы, еле сдерживаемые в присутствии Линдейла.

– Ох, – вздохнул он, наконец справившись с задвижкой, и, держась рукой за ноющую спину, тяжело опустился на табурет, шаря свободной ладонью по столу в поисках бинокля. Старик даже сам уже не осознавал, что все это время продолжает ругать на чем свет стоит современное поколение и снег, закрывающий ему весь обзор.

Ланс и Майкл О'Руни не очень-то старались искать миссис Черрингтон, решив, что в конечном итоге, это Уилберну надо быть чистеньким в глазах горожан, а не им. Они заглянули в ближайшие переулки, пару раз прошли туда и обратно, заглядывая за кучи мусора, потоптались за грудой старых ящиков, скорее для приличия, чем из желания разобрать что-то в путанице следов, полузанесенных снегом, попинали сваленные как попало доски, а потом Майкл сказал, что ему необходимо отлучиться и исчез. Оставшись один, Ланс полностью утратил даже тот небольшой энтузиазм, что у него был, и, сев на груду пустых ящиков, начал не торопясь, с наслаждением сворачивать самокрутку. Так он и сидел, мысленно проклиная напарника за нерасторопность, потому что желал как можно скорее покончить с работой и зайти выпить по стаканчику виски в салун Линдейла, пока еще не началась заварушка. Майкл вернулся не скоро, но, как только Ланс попытался высказать свое отношение к его поведению, достал небольшой кожаный мешочек и кинул говорившему, заставив его умолкнуть на полуслове. Приземлившись в раскрытую ладонь, кисет звякнул.

– Пойдем, закончим с Мертоном, – подмигнул напарнику Майкл. – А потом будет на что у Джона погулять.

Ланс с радостью согласился.

* * *

Сидя в одиночестве в пустом баре, Морган выкурил сигару. Потом поднялся, почувствовав, как мир вокруг него плавно качнулся, но затем вновь обрел равновесие. «Линдейл... – засело раскаленной иглой в его голове уязвленное самолюбие – Поганый реб, койот паршивый... На равных встретиться – кишка тонка... Но я его достану... Достану... Уж будьте уверены.» Он опрокинул в рот очередной стакан, его глаза сузились и потемнели. «Я заставлю его стать со мной лицом к лицу с оружием в руках и выяснить, кто везучее. Чертов мерзавец».

Мысли Моргана, полные яда уязвленной гордости, переполнявшего его сердце, путались и расплывались, он слабо соображал, почему собственно так жаждет этого поединка, но желание это заглушало даже страх смерти, в котором он не смел себе признаться.

Двинувшись к дверям, Джуннайт преодолел расстояние, показавшееся особо большим из-за того, что стены и пол ходуном ходили вокруг него. Споткнувшись о порог и чуть не разбив едва заживший нос об обледеневшие ступени, он все же благополучно выбрался на улицу. Слабый голос разума, заглушенный парами виски, тщетно шептал где-то в глубине подсознания:

"А что ты будешь делать потом, когда все закончится? Искать причину пристрелить кого-то еще? А что, если этого "потом" не будет? Подумай, что будет тогда?"

Морган запнулся на мгновение на верхней ступени и чуть было не повернул назад, но внезапно резко тряхнул головой: "Неважно. Отступать нельзя, ни сейчас и никогда более".

Держась за перила, он спустился по лестнице, пытаясь сконцентрировать взгляд и удержать в поле зрения двоящийся и троящийся пейзаж. Голова внезапно стала необыкновенно легкой, – мысли куда-то исчезли в предвкушении скорого разрешения всех проблем: сейчас он найдет врага, человека, который почему-то мешал ему жить одним лишь фактом своего существования, и пристрелит его, а потом покинет наконец-то этот паршивый городишко – другого исхода он в данный момент не принимал во внимание. И Морган знал, что тогда, у лавки Черрингтона, Линдейл был абсолютно прав: даже если бы у них не было огнестрельного оружия, они все равно сошлись бы в смертельной схватке, пусть даже рукопашной, для которой сгодилось бы все, любая вещь, подвернувшаяся под руку, будь это стул, столовый нож, бидон керосина, или собственные зубы, что угодно, в сражении, из которого непременно должен был выйти живым только один...

Зачерпнув снег, парень протер им глаза, после чего все вокруг нехотя вернулось в положенные контуры, и он увидел двух человек, среди сыплющегося с неба снега; они стояли над неподвижным телом, держа его за ноги и переругиваясь вполголоса. "Кого-то убили..." – странно, но эта мысль не вызвало никакого отклика или волнения в его душе. Даже вглядевшись, и поняв, что это Мертон, Морган ощутил лишь некоторое сожаление. Да и кто он ему был? Всего лишь городской пьяница... "Нарвался-таки на Уилберна... Чего искал..."

Двое парней, чертыхаясь, за ноги поволокли тело по земле, но не прошли и пяти ярдов и остановились.

– Черт! Занятие не из легких! – воскликнул один, в раздражении швырнув ногу Мертона в снег. – По мне лучше стрелять...

– Вечно Уилберн желает, чтобы за него всю грязную работу делали, – отозвался второй, все еще сжимая в руках штанину.

– Ему просто не хочется, чтобы кто-нибудь из того стада баранов, что пасутся в Сван-вэлли, пока не прирежут, ненароком забрел в город и увидел это безобразие. А то ведь и взбрыкнуть вздумают, этот парень как-никак был одним из них. Или догадаются, что гуляют на здешних пастбищах, пока он позволяет, а как только наберут вес, станут обыкновенной бараниной на праздничном столе. – пояснил первый. У его напарника отвисла челюсть. Морган слушал, прижавшись к дощатой стене салуна, почти сливаясь с ней, не двигаясь. От говоривших стрелка дополнительно заслонял ствол дерева, распростершего голые длинные ветви над его головой.

– А ты думаешь... – парень подобрал отвисшую челюсть и решил уточнить, но не довел или не осмелился довести мысль до конца.

– А ты как думал?! – отозвался другой. – Неужто купился на Уилберновские проповеди?

Его напарник сконфуженно промолчал.

– Ты давай, работай лучше, если хочешь засветло управиться, – сказал все тот же человек. – Не отлынивай, придурок.

– А не пошел бы ты, вместе с Уилберном, куда подальше! – огрызнулся его собеседник, раздраженно бросая вторую ногу Мертона и пиная труп, чтобы выпустить злобу. – Это я-то придурок! Да второго такого идиота, как ты, сложно отыскать на всем белом свете, Майкл О'Руни!

Это имя подействовало на Моргана, как удар тока, заставив резко развернуться. Оно будто сорвало предохранитель где-то внутри: стрелок готов был атаковать и рвать на части любого, кто на него отзовется. Его расширенные зрачки, когда он только начал движение к цели, встретились с глазами мистера О'Руни, открывшего было свой рот, чтобы ответить собеседнику отборной бранью, но, поймав взгляд приближающегося незнакомца, внезапно осекся, и, смертельно побледнев, отступил на шаг.

Прошлое, почти задавленное Майклом, ни разу не потревоженное за многие годы и, казалось, давно вылетевшее из памяти, мгновенно пробудилось от спячки, и от панического ужаса внезапно ослабели ноги, а сердце прыгнуло вверх и застряло в горле при виде призрака с широким уродливым шрамом, пересекшип шею. Снег падал, медленно кружась в гробовом молчании, и даже Ланс, не понимавший, что происходит, почувствовал, как ужас этой тишины заползает внутрь, парализуя мышцы.

Перед глазами Майкла О'Руни стояли незыблемые, окончательные, как приговор, как надпись на стене Валтасара, означающие конец, неминуемую гибель и хаос, неровные строчки, усилием воли или бреда выдернутые из подсознания, собранные из разнокалиберных букв, пляшущих по белизне конверта: "Маршаллу...(имя расплылось в кровавом подтеке) Лоуренс, штат Канзас..." да, маршаллу...

Незнакомец, ни на секунду не замедляя шага, сдернул с правой руки перчатку и заткнул за пояс рывком. Майкл глядел на приближавшегося человека и задыхался в агонии ужаса, должно быть, самой страшной из всех, разрывая пальцами шейный платок.

"...Хочу уведомить вас..." уведомить, да...

Тонкий, чрезвычайно тщательно запечатанный конверт, приготовленный, как видно давно, который его дрожащие, трясущиеся пальцы, все еще ощущающие тепло неподвижного тела, извлекли из залитого кровью нагрудного кармана рубашки.

"...о том, что я скрывал много лет..."

...сразу после того, как он, Майкл О'Руни, подошел поближе и прикончил его выстрелом в голову, уже после того, как Рональд всадил кусок свинца в спину и они оттащили его в переулок. Он тогда все еще цеплялся за жизнь, казалось, даже протрезвел от той дряни, которую курил незадолго до...

"...скрывал много лет правду, покрывал преступника, можно даже сказать лжесвидетельствовал, если вам это угодно, хоть и не был в то время под присягой, потому что для меня это одно. Ибо твердо знал..."

Это был случай... Просто счастливое стечение обстоятельств, невероятное везение... Мысль обыскать, посмотреть, нет ли при нем чего-нибудь стоящего, пришла внезапно.

"...знал, и не секунды не сомневался, что не Морган Джуннайт виновен в убийстве мисс... (опять пятна крови, но имени и не надо было, он, Майкл О'Руни, и так знал слишком хорошо, что было написано там), а мой кузен, которому я помог исчезнуть, ценой жизни и честного имя невиновного, человек, зовущийся ныне Майклом О'Руни..." Майклом О'Руни, да...

Рональд, сидя на бидоне керосина, заявил, что не хочет пачкаться, а при выстреле в упор это произойдет непременно, что добить его надо, что свою работу стрелка на сегодня он уже сделал и еще должен будет оттащить тело в лес и сжечь, чтобы никто не опознал. Если бы ни это, он, Майкл О'Руни, конечно же, никогда...

Он закрыл глаза, ужас сдавил горло. Морган Джуннайт... Этот белый шрам... Оуэн, его клятва... Призрак, которым пугал его кузен, призывая к раскаянью, из-за чего они поссорились и не виделись больше трех лет, уже когда оба жили здесь. Да, да. Он слишком подозрительно вел себя все время, постоянно возвращаясь к тому дню... Чертов стукач! И почему Макклахану понадобилось послать именно его, Майкла? Недоверие? Закравшееся подозрение? Записка, конечно, была его идеей, но уже потом, и если Макклахан сомневался... Нет, в любом случае это даже лучше, ведь теперь Майкл полностью уверен в уничтожении всех улик. Как повезло, что удалось перехватить письмо прежде, чем оно попало в чужие руки.

Незнакомец приближался, неумолимый, как сама смерть.

"... Майклом О'Руни настоящее местонахождение которого, в силу ряда причин, не может быть оглашено мною ни сейчас и никогда после, во все дни моей жизни..."

Генри Оуэн должен был исчезнуть бесследно и замолчать навсегда, но его гибель, Майкл О'Руни был теперь в этом уверен, его гибель воскресила куда более страшного призрака, оставшегося не отомщенным, а потому восставшего из могилы, где он лежал последние пару десятков лет, в час, когда умолк навсегда последний свидетель, чтобы самому вершить правосудие.

Кузен журналиста бросился бежать. Ноги несли его сами, машинально, на уровне инстинкта, кричащего, что для выживания необходимо очутиться как можно дальше.

Майкл О'Руни мчался по направлению к приличному кварталу, а Ланс за ним, оглашая городок криками о помощи. Вскинув револьвер, Морган выстрелил, но проклятые контуры снова разъехались, и он не мог бы поручиться, что попал в кого-то из четверых, бегущих по улице, по крайней мере, ни один из них не упал. Чертыхнувшись, стрелок протер глаза и потряс головой, как гризли с больным зубом, потом двинулся за своей добычей, вытащив револьвер и держа его, на всякий случай, в опущенной руке. Горящие глаза из-под полей шляпы беспокойно обшаривали замутненной сыплющейся с неба завесой крупы пейзаж в поисках человека, ненависть к которому питала силы ганфайтера. Напряжения он не испытывал, скорее им владела бесшабашная удаль и, казалось, не было ничего, чего Морган не смог бы. Джуннайт даже начал насвистывать "Маршируя по Джорджии". Большая часть войны прошла мимо, но она въелась в его кровь, и Морган получал неизъяснимое мрачное удовлетворение, слушая рассказы о Походе к Морю или напевая победные марши северян. Громкий переливчатый свист откликнулся издалека, из-за редеющего с каждой минутой снежного тумана: это была песенка, которую Морган слышал всего один раз, но которая доводила его до бешенства.

–...Корабль противника мы потопили

В щепки его превратили,

Тогда растерялися янки,

А мы захватили их звездную тряпку... – звенели неспетые слова, отдаваясь в памяти Моргана, будто намертво сцепившись с этим свистом.

Из дома выскочили люди Уилберна, переполошенные криками Майкла О'Руни и Ланса, и стали озираться в поисках врага. Наемники с "Ленивой М" не замедлили появиться, но взгляд Моргана был прикован лишь к одному размытому силуэту, бредущему по улице навстречу, припадая на одну ногу.

– Лошадок этой тряпкой вытирали... – беспечно свирепое веселье, звучавшее в свисте Линдейла передалось и Моргану, будто затекая внутрь его и заставляя кипеть кровь. – ...Я вам не хвастаю, мы лихо воевали!

– Нас немного осталось, Тех, кто вышел на старт,

Ведь каждый бой в той войне был похож на ад.

Слышалась в свисте несломленная гордость, раздавленного Анакондой и Шерманом юга, частью которого был Джонатан Линдейл, и Морган внезапно понял, что перед ним достойный противник, не пасующий, не боящийся; а две враждебные мелодии сливались и, сталкиваясь, звучали в унисон холодной яростью. Стало немного проясняться, снег почти перестал, сквозь разрывы в тучах все чаще проблескивало солнце.

Джуннайт вскинул руку с револьвером, он не думал о том, что будет дальше.

Изо всех дверей и переулков вдруг побежали, будто подчиняясь чьему-то сигналу, что-то крича и стреляя на бегу, люди с "Ленивой М" и наемники из Сван-вэлли, они мгновенно сблизились на расстояние выстрела, разделив неудержимым людским потоком непримиримых врагов, и грохот сотряс Иглз-Нест.