Текст книги "Люди сорок девятого (СИ)"

Автор книги: Мария Минаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц)

Морган осекся, пытаясь придумать еще что-нибудь, потом нашелся:

– Черт возьми, да вы же людьми торговали, чертовы бунтовщики!

Удар попал в цель, залив смертельной бледностью резкие черты Линдейла. Да. Ему было хорошо тогда, в сонном покое Джорджии, но все же Юг таил свою ловушку...

Джон не помнил точно, когда именно в его сознании возникла эта болезненная раздвоенность. Странствуя с отцом, он привык жить в мире свободных людей, и что-то в нем восставало против рабства, кричало, что один человек не может владеть другим. То, что чернокожие были людьми, немного другими, подчас странными, но все же людьми, он убедился вскоре после приезда к деду. Но даже в Библии, как утверждал на проповеди местный священник, было оправдание рабству для потомков Хама, а Джонатан Линдейл-младший был все же южанин и белый человек, унаследовавший от деда и предков, которых никогда не видел, многие предрассудки Юга, представления южан о добре и зле. Он по привычке относился к слугам несколько свысока, но так повел себя бы и с белыми, никогда, впрочем, не позволяя себе ударить или оскорбить кого-нибудь, какого бы цвета человек не был. Джон вообще боялся сделать что-то не так в этом странном мире, куда привела его судьба. Он подружился со старым слугой деда и часто сидел возле хижин работников, слушая песни, гимны, сказки, но никогда ему не приходило в голову отпустить всех, да еще по приказу янки. Ричард Линдейл и так понемногу освобождал рабов, тех, кто служил верой и правдой много лет.

И все же одно яркое воспоминание преследовало Линдейла – младшего как наваждение, всякий раз, как он думал об этом: один сосед, которого все сторонились из-за несносного характера. Ему, Джону, четырнадцать, он лежит на земле, скрытый высокой травой, и, задыхаясь от ярости и отчаянья, сжимает в потных ладонях ледяную ружейную сталь, понимая, что вот он – тот самый момент, но зная, что не сможет, не в силах сделать то, что должен, и этот нелюдимый сварливый старик, несколько часов назад забивший на его глазах человека, останется жить.

Джонатан нашел выход в той же формуле, что его отец и дед: белые плантаторы по собственной воле отпустят чернокожих, когда время придет. Тогда он считал, что это возможно, хотя и слышал много историй о разлученных семьях, о жестоких хозяевах и не питал иллюзий на счет рабства. Джон просто верил, что все решиться само собой. Мирно.

Не вышло. Теперь он знал, что на самом деле шансов не было никогда.

– Да! – злорадно воскликнул Морган, увидев, как изменился в лице его противник. – Именно так, ты, работорговец поганый! Привык, наверное, рабов бить, думаешь, и со мной это пройдет? Не надейся...

Он осекся, увидев, как неуловимо изменился взгляд всадника, и занесенная было рука с хлыстом опустилась.

– От чего ты бежишь, янки? – внезапно спросил Джон Линдейл. Лицо Моргана покрылось красными пятнами.

– Что?.. – пробормотал он невнятно.

– Все эти слова о стране и Союзе... Да это же бред, – словно размышляя вслух, произнес Линдейл. – И ты тоже в них не веришь, по глазам видно, хотя почему-то очень хотел бы убедить себя в обратном...

Волосы зашевелились на голове Моргана. "Неужели он ЗНАЕТ?" А потом последовали те самые слова...

– Мне кажется, – задумчиво продолжал Джонатан Линдейл, – мне кажется, у тебя за спиной кровь...

– Проклятый реб!

Мгновение – и Морган, выпустив удила, прыгнул вверх, стремясь выхватить револьвер из кобуры Линдейла, но Джон резко стукнул его по голове рукояткой хлыста, и парень приземлился в снег, а в следующую минуту, когда он был готов повторить атаку, руки миссис Черрингтон вцепились в его куртку.

– Джонатан Линдейл! – крикнула она. – Никогда не быть о вас высокий мнение, но не думать, что вы нападать на раненый...

– Прошу меня извинить, миссис, – Линдейл прикоснулся к шляпе. – С тобой, янки, увидимся, когда ты будешь твердо стоять на ногах... Мне стало более понятно, как ты додумался вступить в ряды синебрюхих. Война – она ведь все спишет.

И снова только крепкие пальцы миссис Черрингтон сдержали ярость Моргана. Джонатан Линдейл резко развернул вороного, взметнувшего вверх снежную пыль, преломившую радугой солнце, и с оглушительным, продирающим до костей кличем южан помчался прочь из города.

– Я убью тебя, Джонатан Линдейл, – со злостью процедил сквозь зубы Морган, поднимаясь с помощью миссис Черрингтон, которая проводила всадника долгим взглядом.

– Плохой человек. Sehr schlecht, – она невольно перешла на тон, которым разговаривала с детьми. – Ты – не связываться с ним.

Морган поглядел вниз, на рубаху, и вздохнул с облегчением – швы не разошлись, рана не открылась, но сил тоже не было, и он снова сел в снег, почувствовав, что бесконечно устал. Внезапно стрелок понял, будто только что открыл глаза, что в первый раз за много дней вышло солнце, и это поразило его в самое сердце: поглощенный собой и своей ненавистью, он не видел ничего вокруг... Господи, как прекрасно сверкает чистый снег... Излом истекающего кровью солнца в стекле... Сколько же лет он пропустил, убегая от своего страха.

– Мэм... – его потрескавшиеся обветренные губы едва шевелились, с трудом выпуская заледеневшие звуки, – Я хочу домой.

"В Канзас..." – закончил он мысленно, медленно заваливаясь на бок. В свое безмятежное прошлое.

Даже когда миссис Черрингтон привела его в спальню и уложила в постель, Морган все еще видел этот блеск, его губы беззвучно шептали что-то, и женщина в синем шерстяном платье тихо сказала мужу, что стрелок должно быть помешался. Почти сразу глаза Джуннайта начали закрываться. Стрелок все думал, что уедет и более не будет докучать этой семье, а потом мысли стали рассыпаться на мелкие осколки. Засыпая, он слышал голоса детей наверху.

– Может быть, мистер Джуннайт – это Айдахо Билл? – спрашивала брата Мари.

– Нет, – возразил Люсьен, – мне Томми рассказывал, что его здорово поколотили в "Клубничном поле", а у него даже револьвера не было.

– Знаю, знаю, – оживилась Мари. – Когда мы с мамой были в лавке, я видела Айдахо Билла. У него был большой револьвер под шубой, я видела...

– Да врешь ты все, – не поверил Люсьен...

Глава IV. В поисках работы и неприятностей.

Сладко зевнув, Морган потянулся и, сев на кровати, выглянул в окно. Вечерний сумрак накрыл Иглз-нест. Сизый небосвод, не пропускающий ни лучика живительного солнца, жутко нависал над городом. Ветер порывами атаковал улицу так, что дрожали фасады домов и позвякивали стекла; мертвые кленовые листья размазаны по окнам, глухой вой духов в трубе: «Мо-орган...»

Он сжал пальцами виски, стремясь противостоять безумию, однако демоны были сильнее. "Мо-орган!.." "от чего ты бежишь? Отчего?.."

Она мертва. Ее больше нет... Она больше не взглянет на него кокетливо из-под копны светлых волос, не засмеется, и он не обнимет ее больше... Никогда. Он не видел ее мертвой... Он ее не убивал. Когда ее отец вернулся из Сэнт-Луи и открыл дверь своим ключом, а она была там... И ее подруга тоже... В гостиной... Мертвые. И ничего не исчезло, не было сдвинуто с места, и дверь заперта...

Она сама впустила убийцу. Она знала его. Самым ужасным было то, что Морган не помнил. Он сильно напился в тот день, когда они поссорились из-за пустяка, а много ли надо в пятнадцать лет.

Морган был так пьян, что когда на него набросилась толпа линчевателей, никак не мог понять, чего от него хотят, и не успел ничего предпринять, до того, как петля захлестнула его горло. Шрам на его шее заболел снова, как тогда, и он, хватая ртом воздух, упал на подушку.

В ту ночь он сумел прожить, задыхаясь, достаточно долго... Тьма, сожрала парня, казалось, на секунду, а потом вдруг Морган оказался на земле, и ее отец тряс его за плечи. Пара пощечин окончательно вывели его из забытья.

– Тебе надо бежать, – серьезные холодные глаза – как лезвие ножа. – Они думают, это ты сделал. Весь город против тебя. Даже если дойдет до суда, они выбьют из тебя признание... Беги.

– Что случилось в конце концов?!. – заорал Морган, протрезвев и хватаясь за опоясанное огнем горло.

– Она убита. Моя дочь... – ее отец отвернулся. Голос его хрипел. На мгновение Морган замер.

– А вы думаете... – он умолк, задохнувшись теперь от ужаса.

– Нет, – мужчина покачал головой, – их было по крайней мере двое, и они были трезвыми, я уверен.

– Мне казалось, раньше вы недолюбливали меня... – Морган снова потер рукой шею и вздрогнул, увидев на ладони кровь.

– Ты был недостоин ее – юнец без башки на плечах, без каких-либо мыслей, кроме как о развлечениях и выпивке, без работы, без будущего, но теперь-то что... Я не хочу одного: чтобы повесили невиновного, оставив жестоких мерзавцев гулять на свободе.

Ее отец дал ему хорошего коня, и он умчался из города. Только две ночи спустя, когда парень осмелился наконец разбить лагерь, перекусить и поспать, до него дошел весь ужас происшедшего. Позже, из газет городков, которые он проезжал, не задерживаясь, Морган узнал, что спасло ему жизнь. До этого он мало интересовался происходящими вокруг переменами и уж никакого дела ему точно не было до бражения умов и перепалки сенаторов на Востоке, он давно перестал прислушиваться к разговорам старших, не представлявших для него интереса и наполненных цитатами из Писания, но ему чертовски повезло, что незадолго до того, как на его горле затянулась петля, кто-то стрелял в симпатизирующего рабовладельцам шерифа. Когда вооруженные до зубов головорезы ворвались в Лоуренс и, напившись, принялись громить редакции газет, кто-то помчался за помощью в ближайший городок и, успев как раз к повешению, переключил внимание сборища на себя душераздирающим рассказом о погроме, заставившим всю компанию помчаться на помощь соседям, оставив жертву без присмотра. Следующие два – три месяца блуждая без определенной цели в состоянии странного отупения по территории "Кровавого Канзаса", Морган видел много бессмысленных убийств. Скорее всего его никто не искал, но он бежал от себя, не от линчевателей. Война застала Джуннайта в одном из пабов Нью-Йорка, и он снова был пьян, когда случайный собутыльник предложил ему записаться в армию. Он сулил тысячу долларов за то, чтобы заменить какого-то богатого парня, не желавшего воевать. Солидная сумма, особенно, когда в кармане пусто. Надо было всего лишь подписать бумагу, и Морган не вдавался в детали. Тогда, слушая рассказы о возможности отстоять правое дело и спасти Союз, он думал о сравнительно легкой жизни за государственный счет, славе и наградах, которые, несомненно, скроют его прошлое. Да, скрыть, забыть, похоронить можно все. Кроме самого себя.

Морган Джуннайт очнулся от своего кошмара, и в его памяти фраза за фразой всплывали ее слова, ее голос, наполнявший весенние вечера, когда они на закате сидели на обрыве над рекой, а ведь он их, вроде, и не слушал... Она говорила, что родители хотят, чтобы она встречалась с другим человеком, одним парнем из зажиточной семьи, наследником фермы. Что сказала тогда эта девушка: "я лучше умру..." да... Она знала... Знала? Неужели... И странная мысль вдруг пришла Моргану в голову: это она зовет его сквозь рев снежной бури. Она хочет, чтобы он его нашел. Кого? Убийцу? "Мо-орган..." Прошло уже много лет, а настоящий убийца все еще не найден. Ни это ли заставило ее вернуться и позвать сквозь время...

Джуннайт схватился за голову. "Нет, Морган, нет... Спрячь своих демонов туда, где им положено быть". Он встал и позвал миссис Черрингтон. Ответом ему была тишина, и Морган вспомнил, что она должна была идти в церковь. Что же. Он не позволит призракам одержать верх. Морган натянул куртку и вышел из дома.

Когда он вошел в церковь, бесшумно прикрыв за собой дверь, месса уже шла. Пристроившись в полумраке, Морган прислонился к стене позади рядов скамеек. Он быстро окинул помещение взглядом, ища миссис Черрингтон. В первом ряду восседала тучная пожилая дама, бросавшая по сторонам снисходительные взгляды и важно обмахивающаяся веером. Рядом с ней – человек в опрятном костюме, дорогом, но не настолько, чтобы вызвать ненужные вопросы. Дама склонилась, чтобы прошептать ему что-то на ухо, и на секунду он обернулся. Моргана неприятно поразил странный маслянистый взгляд, лишенный, казалось, всякого выражения. Миссис Черрингтон сидела рядом с мужем, сразу за этой парочкой, во втором ряду, углубившись в чтение листочков с псалмами. Детей, видимо, уже уложили спать, потому что их видно не было.

Служба началась. Стрелок практически не слушал, но его губы повторяли молитву за Джоунзов. Тут были не только горожане, но и поселенцы из Сван-вэлли, те которые не были задействованы в оборонительном отряде. Морган был чужим среди этих людей, и в то же время был готов драться на их стороне. Они презирали его, но он готов был с этим смириться ради маленькой несгибаемой девушки, не сделавшей когда-то различия между "храбрецами конфедерации" и пленным янки; он так же хорошо помнил добро, как и зло. Морган знал гораздо больше, чем знали они – то, что сказали ему глаза женщины в фургоне. После службы все стали обсуждать происшедшее, а Джуннайт, никем не замеченный, остался стоять в углу и прослушал много гневных речей, стремившихся перекрыть друг друга громкостью. Первым на кафедру проповедника взобрался хорошо одетый мужчина.

– Друзья мои, – начал он, и все мгновенно смолкли, будто заколдованная, толпа ловила каждое его слово. – Мы построили наше маленькое сообщество на нерушимых принципах справедливости, это маленькая отдушина в мире алчности и порока, но что же мы видим? Хозяин ранчо "Ленивая М" не желает, чтобы мы существовали, хотя мы не мешаем ему, мы только говорим: "Дайте нам, северянам, воевавшим за Союз, землю, обещанную нам по "Хоумстед акту". "Ленивая М" имеет слишком много земли, в то время как у нас нет ничего. Справедливость, да и Сам Господь требуют, чтобы люди делились. И мы получим эту землю, даже если придется отобрать ее силой. Ибо что такое капиталисты, какими, по сути, являются Макклахан и его приспешники? Слуги дьявола – вот они кто!

Оглушительный врыв аплодисментов был ему ответом. Мужчина с маслянистым взглядом хлопал громче и дольше всех. Человек замолчал, ожидая прекращения эмоционального взрыва, потом продолжал:

– Имейте в виду, друзья мои, богатые не отдадут свои, награбленные у нас богатства без боя, и мы должны уничтожить их, чтобы жить. Установить эту...

Он замешкался.

– Как ее... Диктатуру...

Толпа озадаченно молчала.

– Это значит, что мы возьмем власть над всей этой землей в наши руки, бесповоротно и окончательно и будем вправе уничтожить любого бунтовщика, не признающего наши идеи, идущего наперекор, – он внезапно смягчил тон. – Разумеется, такие суровые меры потребуются лишь на непродолжительный переходный период. Ведь ради нашего Святого Дела, согласитесь, можно пожертвовать любой жизнью. Сотнями жизней, если потребуется...

Его заглушили одобрительные крики.

"Пожертвовать жизнями", – мрачно думал ганфайтер, глядя на бледное лицо миссис Черрингтон во втором ряду. "Знают ли они все, что это значит на самом деле? Знают ли, на что соглашаются..." Женщина подняла голову и настороженно слушала, но ее черты были скованы тревогой.

– Вы готовы отдать свои жизни ради меня и нашей великой Цели? – выкрикнул Уилберн.

– Да! – тысячи глоток в едином порыве выдохнули, как одно существо, пожравшее индивидуальность и свободную волю каждого отдельного человека. Морган содрогнулся, по его спине пробежали мурашки, он и сам не заметил, как, заразившись всеобщем безумием, выкрикнул это слово вместе со всеми... Губы миссис Черрингтон не шелохнулись, лишь потом она склонила голову, что-то беззвучно и быстро шепча.

Дальнейшую речь, периодически заглушаемую овациями, Морган понял плохо, потому что оратор сыпал латынью, к каковой стрелок причислял любое неизвестное ему слово, к тому же от спертого воздуха у него начала болеть голова. Потом были и другие люди, залезающие на кафедру и что-то говорившие, но их почти никто не слушал, все спешили поделиться друг с другом своими соображениями, и гвалт стоял невообразимый. Коротышка Мертон кипятился больше всех. Его ферма стояла в стороне, и на нее пришлась первая атака ковбоев с "Ленивой М". Они налетели на рассвете, и ранчеро не смог один долго защищать свой дом, но он держался до последнего, и, выскочив из окна, когда дом уже был объят огнем, помчался на неоседланной лошади к Сван-вэлли. Мертон успел предупредить Джоунза и погнал животное дальше, поднимая на ноги весь поселок. Собственно, его выступление состояло из красочного описания своего славного подвига и проклятий в адрес наемников с "Ленивой М". Однако было там что-то, что заставило Джуннайта насторожиться.

– Вы должны были защитить нас, раз уж привели сюда! – кричал Мертон.

– Я вас предупреждал, да и Джоунзов тоже, – возразил прилично одетый мужчина с бакенбардами, выступавший первым и показавшийся Моргану довольно симпатичным, в особенности на фоне предыдущего оратора, – не стоило строить дом далеко от остальных.

Яркая краска залила лицо Мертона.

– Мне нужна моя земля! – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Моя, понимаешь, Уилберн?! Мерзкая рожа! Ты обещал, что у нас будет своя земля, иначе мы бы давно были в Калифорнии! Даже мормоны, как дошли до Солт-Лейк, раздали участки Дезерета в собственность! Они забыли о том, что в пути все было общим! Так вот, я хочу ее, мою землю, и так просто, как Джоунз, от нее не откажусь. Хочу свой участок и добротный дом, в котором мои правнуки смогут жить, а ни хибару «рядом со всеми»...

Остаток его гневной реплики утонул в растревоженном гуле голосов.

– Опять ты за свое! – выкрикнул человек с маслянистым взглядом, сидевший в первом ряду, бок о бок с дородной дамой, и даже вскочил от захлестнувших его чувств, но потом опустился на место.

Уилберн поднял руку, призывая к соблюдению порядка, и стало немного тише.

– Мертон, друг мой... – глава поселенцев в Сван-вэлли улыбнулся, пытаясь быть дружелюбным, – ты неправильно понял с самого начала. Мы все согласились прийти сюда под моим руководством, чтобы найти Землю Обетованную для всех, чтобы вместе работать на ней и сообща пользоваться ее плодами. Вскоре мы откажемся от денег, они будут не нужны. Мы будем работать сообща, а потом распределять произведенные материальные блага, чтобы каждый мог радоваться труду на благо всей общины, построенной на принципах Справедливости. В конце концов все люди придут к этому, но мы избранны, чтобы указать погрязшим в погоне за деньгами и собственностью несчастным истинный путь. Не так ли, друзья?

Ответом ему были продолжительные аплодисменты и одобрительный гул голосов, причем Морган заметил, что эта речь не оставила равнодушными и всех жителей Иглз-нест. Только миссис Черрингтон плотнее закуталась в свою шаль, и тревога отразилась в ее глазах.

– Да, да. Все общее... – голос Мертона был пропитан ехидством. – Общий дом, общий скарб, все работают вместе, все получают равные доли в результате. Я не против содержать таким образом больных или старых, но черта с два я буду вкалывать ради того, чтобы этот подхалим и лентяй Дэн Лентри, который палец о палец не ударит, если не припрет, или те головорезы, у которых отродясь на руках мозолей не было ни от мотыги, ни от веревки получали свою миску супа каждый день. Вы говорите правильные слова о Справедливости, хорошие слова, но пока мы добирались сюда, умерла от голода бабушка МакЛоун, потому что она была одинока и у нее не было молодых и выносливых родственников, которые могли бы поделиться с ней своей скудной долей продовольствия или пристрелить какую-нибудь дичь. Не ее вина, что обоих ее сыновей убили индейцы. А провизия у нас была... И порции можно было увеличить всем в два раза, и никто бы не умер, и дети бы не плакали от голода по ночам, но ты продал большую часть наших запасов охотникам на бизонов, не забыв припрятать порядочную долю в свою седельную сумку. Справедливость, да? А что будет дальше? Жены тоже общими будут? Я видел, как ты заглядываешься на чужих!..

После этих слов начался невообразимый шум, но Уилберн снова одним жестом восстановил тишину.

– Не придумывайте, Мертон, – сказал он сухо. – Мы не нарушаем заповедей Святого Писания. Не наша проблема, что вас с Джоунзом обуяла гордыня и вы захватили землю, ни с кем не посоветовавшись, вопреки общественному мнению. Мы же не обязаны защищать отступников.

– Ты обманывал нас всех, – это внезапно брошенное обвинение резануло Моргану слух и нервы одним звуком, прежде, чем до стрелка дошел его смысл, – обманывал все это время самым бесстыдным образом!

Самоуверенная бесстыжая улыбка проступила на губах Уилберна сквозь маску доброжелательности и сострадания. "Что со мною? – спросил сам себя Морган, – неужели я настолько испорчен, что в окружающих вижу одно лишь зло, даже там, где его нет и быть не может?"

– А что значит обман? – вдохновенно и громко спросил Уилберн у толпы, возвышаясь над ней, подобно монументу, расправив плечи и наслаждаясь своей властью. Выдержав паузу в восторженно затаившем дыхание безмолвии, он продолжал:

– Я обещал вам землю – она у вас есть, а будет еще больше. Я не обещал вам легких путей, я сказал прямо, что за землю придется драться, как сражались ветхозаветные люди, выведенные Моисеем из Египта в землю Обетованную, дарованную им Господом. Ибо демоны, поселившиеся в душах богачей, капиталистов (это непонятное слово – вероятно снова латынь решил Морган – в его устах звучало как "дьявол") глубоко впились когтями в этот благословенный край и не отдадут его без боя. Один умный человек писал о необходимости борьбы, вот в этой книге.

Оратор потряс над собранием толстым томиком, извлеченным из сумки на плече. Морган вздрогнул. Человек малограмотный, все еще читающий по слогам, не прочитавший в своей жизни даже Библии, которую знал лишь поскольку приемные родители читали ее детям по вечерам, он инстинктивно не доверял толстым томам испещренной буквами бумаги.

– Я не говорил, что ваша жизнь будет легка, братья мои! – продолжал Уилберн, потрясая томиком, и снова, подчеркнуто бережно, уложил его в сумку – Я не обманывал вас пустыми обещаниями! Если кто-то из вас понял мои слова превратно из-за своей испорченности и нежелания бороться, это его вина – не моя! Он обманул сам себя, не так ли?

Его слова потонули в едином восторженном гуле массы людей, и даже Морган, поддавшись магии этого голоса, заразившись всеобщим порывом, проорал что-то одобрительное. Никто не заметил, как Уилберн среди всеобщего гама нагнулся к Мертону и прошептал ему на ухо:

– Люди, в большинстве своем, хотят быть обманутыми.

– Да, но не убитыми! – вскричал Мертон, медленно отступая назад, в тень, отрицательно качая головой и указывая на Уилберна пальцем так, будто один лишь взгляд мог открыть непонимающей толпе скрытую сущность ее вождя.

Раздались громкие аплодисменты и свист, кто-то швырнул в Мертона огрызок яблока. Уилберн грозно посмотрел в ту сторону, явно не поддерживая хулигана и в который раз призвал всех к порядку. Мертон сплюнул на пол, быстро, широкими шагами пересек весь зал и удалился, с грохотом захлопнув за собой дверь. Потом выступали другие жители Сван-вэлли и горожане, но их речи и лица почти сразу же смазались в памяти Моргана в одну сплошную массу. Когда все закончилось и люди стали расходиться, он догнал Уилберна на темной улице.

– Вам может понадобиться револьвер и человек, умеющий с ним обращаться.

– Мы – мирная община и всецело полагаемся на защиту Господа, а убийцы нам ни к чему, – отвечал Уилберн, не замедляя шага. – В случае чего у нас хватит сильных, способных держать оружие в руках мужчин, чтобы отстоять наши дома.

Ну да. Конечно. Как он мог так ошибаться. Морган стоял и смотрел Уилберну вслед. Это было глупо – ввязываться в драку на стороне тех, кто его презирает, но только Джуннайт знал: если еще одна семья пострадает, особенно, не дай Бог, семья Черрингтон, он перестреляет всех людей с "Ленивой М", ни у кого не спросив разрешения. Развернувшись, чтобы идти обратно, Морган внезапно наткнулся на коротышку Мертона и мгновенно ощутил резкий запах перегара. Покачиваясь, тот ткнул Джуннайта пальцем в грудь.

– Я надеюсь, ты не поверил этому вруну? Защищать наши дома? Ха! Ему наплевать, хоть бы нас всех перебили. Его интересует только земля, причем вся без остатка! Он привел нас сюда и использует в своих грязных целях, прячась за маской благочестивости, прикрываясь лозунгами о всеобщем счастье. Один револьвер! Ха! Очень ты ему нужен! Да у него их сотня.

Мертон икнул и, чуть не упав, схватился за руку Моргана. Тот брезгливо выдернул рукав из его пальцев и быстро пошел прочь, слыша за спиной крики пьяницы:

– Попомнишь еще мои слова! Этот Уилберн не так прост...

Черно-белый мир Моргана зашатался и опасно накренился, но устоял. Никакому пьяному озлобленному идиоту не удастся сбить его с толку. Морган криво усмехнулся: он уже привык к такому отношению со стороны горожан, реакция Уилберна на его предложение была естественной для человека, не подвергающего сомнению ни на мгновение нравственные идеалы и не желающего запятнать свое честное имя и людей, за которых он в ответе. У них свои порядки, ну и что, у мормонов, допустим, тоже, да и похуже секты есть, а провозглашение Справедливости как первого закона тоже чего-то да стоит. Возможно, думал Морган, если он приложит максимум усилий, горожане и жители Сван-вэлли изменят свое отношение к нему, возможно, он даже сможет когда-нибудь стать одним из них... Конечно, самым лучшим решением был бы немедленный отъезд, но глаза женщины в фургоне не давали ему покоя, пробуждая его собственных демонов. Пожалуй, если будет необходимость, он примет сторону Уилберна. Может, даже пристрелит парочку ганменов с "Ленивой М" по собственной инициативе. Все в этом мире было просто: добро и зло, черное и белое, так было легче жить, не терзаясь сомнениями. Сражаться против "плохих", чтобы облегчить жизнь "хорошим". Морган остановился и, поглядев на вынырнувшую в прорехе в тучах луну, вздохнул. "Господи, почему только хорошие люди всегда не решаются нанять стрелка для грязной работы?" Кстати, даже небольшие деньги ему бы очень не повредили.

Садясь в седло возле платной конюшни, Уилберн жестом подозвал своего человека.

– Рик, позаботьтесь, чтобы Мертон не появлялся больше в поселке. Убивать не надо, а то вдруг кто-нибудь заинтересуется его смертью. Его болтовня нам не опасна, но пускай он не попадается мне на глаза, он меня раздражает.

– Хорошо, сэр, – человек по-военному отдал честь. – Разрешите спросить, вы наняли того парня, что подходил к вам только что?

– Нет, – Уилберн задумчиво похлопывал хлыстом по голенищу сапога, – он подошел ко мне посреди улицы, туда доходил свет из дверей и окон церкви, и все видели нас вместе. Это могла быть ловушка. Меня бы пристрелили и потом сказали бы, что я нанимаю стрелков.

– Это вряд ли ловушка, сэр. У парня была серьезная стычка с Линдейлом, – сообщил Рик. – За такими нужно приглядывать в наше неспокойное время.

– Тогда, возможно, мы сами найдем его и предложим работу. Скажем, что передумали, а предлог придумаем на месте. Ты прав, пусть лучше этот человек будет на виду, на всякий случай, но с ним надо быть крайне осторожными. Он – лишняя карта в колоде. В крайнем случае, просто удалим его, не думаю, что его кто-то хватится.

* * *

Джонатан Линдейл гнал вороного сквозь ночь, практически сливаясь с ней; в его сердце схлестнулись тревога и торжество, ему самому был удивителен дикий восторг предвкушения драки, которой, вроде, он не желал... Копыта жеребца вздымали ввысь снег, серебристой дымкой окутывающей всадника; в темном бархате неба сверкали россыпи бриллиантовых звезд, и свет луны отбрасывал на мерцающий тысячами огней снег причудливо жуткие тени. В сотый раз Линдейл клял себя за то, что поехал на участки этих янки Джоунза и Мертона – теперь кошмар пепелищ возвращался к нему снова и снова, будя призраки сгоревших деревьев, закопченных фундаментов знакомых когда-то домов, воздевших к небу в немом вопросе почерневшие руки одиноких труб. «Мальчики Худа», изрешеченные огнем на кукурузном поле, возле маленькой белой церквушки, будто злая насмешка над немецкой сектой пацифистов, построившей здесь храм. Клара Бартон с рукавом, разорванным пулей, убившей раненого на ее руках минуту назад и не зацепившей женщину только чудом, в пропитанной кровью солдат юбке, облепившей ноги и мешающей идти, но полная все той же отчаянной решимости. И люди, – смятые, полуголые, раздирающие одежду в поисках ран, распростертые повсюду, по всей земле, стиснутой кольцами Анаконды от Атлантики до Миссисипи, будто сломанные куклы, и бежать некуда, потому что везде огонь, всепожирающий адский огонь... И страшный звук в ушах, как во Фредериксберге на закате, вобравший в себя стоны, стенания, мольбы о смерти и имена родных, срывающиеся в бреду с запекшихся губ... И жуткая боль, тупой иглой засевшая в виске. Энтитема, Колд-Харбор, Спотсилвейни... Названий так много – воспоминание одно... Он закричал: эхо подхватило, унося в пустоту мятежный клич, не раз будивший от векового молчания горы. Линдейлу стало немного легче, и он глубоко вдохнул ненавистный обжигающий воздух. «Уже скоро, – сказал он себе. – скоро я рассчитаюсь со всеми.» Линдейл не желал новых смертей, но то, что здесь происходило, началось ни сегодня и ни вчера и не в его силах было остановить это. Что-то темное, похороненное глубоко в нем и много лет высасывающее из него жизнь, подняло голову внутри владельца салуна, делового человека, и оно, вопреки его рассудку, требовало крови, одновременно с этим возвращая Джону молодость и энергию, если ни саму жизнь. Дорога петляла и извивалась во мгле, едва отмеченная лунным сиянием, будто острое лезвие сабельного клинка, и снега было еще не так много, чтобы мешать скачке, но если он повалит снова, занося горные перевалы, и ветра не будет, город окажется полностью отрезан от всего света к Новому году. Стало немного теплее, на ресницы Джона опустилась первая снежинка и тут же растаяла. Смерзшиеся хлопья кружили в небе призрачными узорами, мешаясь со звездами и создавая иллюзию звездопада. «Не надо было туда ехать. К черту!» Мысли метались в его мозгу, отдаваясь болью в синей жилке, пульсировавшей у виска. Он трясся в седле, закусив губы и прикрыв от боли глаза, стремясь во чтобы то ни стало не пустить в сознание демонов, бившихся в его голове и рвущихся наружу: пробужденные от многолетнего сна они снова ползли изо всех закоулков памяти, жуткие и беспощадные, как сама смерть. «Не думай об этом. Если можно было бы забыть все – все свое прошлое... К черту! Они сами виноваты, их сюда никто не звал». Но он вовсе не желал такого исхода для людей, которых не знал, даже если они янки, но не мог этого остановить... или, все же, не хотел? Он мог бы ускорить свой план, но это поставило бы под угрозу успешность выполнения. Линдейл мчался в ночи, мечтая умереть, чтобы только заставить заткнуться этот навязчивый, бубнящий без остановки голос, погрузиться в благословенную тишину, будто в ванну с горячей водой. «О черт! Если б можно было все забыть...» Один патрон... всего один... Но он не мог себе этого позволить, потому что в этом мире его держало нечто посильнее боли. Всегда держало.