Текст книги "Люди сорок девятого (СИ)"

Автор книги: Мария Минаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

– Это правда. – безразличным тоном констатировал Джон. – И я продам в скором времени это место вам с Лу. Но сначала сделай кое-что для меня.

– Что? – спросила Фокси. Линдейл положил на стойку портрет и скальп.

– Сожги. – приказал он. – Мне это больше не нужно.

Достав из шкафа бутылку, Джонатан налил виски в стакан и залпом выпил.

– Сделай это для меня. – сказал он негромко, ставя стакан на стойку. – По старой дружбе.

Она смотрела ему вслед, удивленно вздернув тонкие брови, пока он медленно, и как будто устало, ковылял к дверям. Стянув с крюка шубу, Джон надел ее и аккуратно застегнул на все пуговицы.

Он шел не торопясь по утрамбованному, чуть скрипящему, снегу, направляясь к офису маршалла и размышляя о чем-то своем. Одно дело было не завершено, но Линдейл, шагая под ясным голубым небом по искрящемуся бриллиантами хрустящему сахарному насту, кажется уже знал ответ. Откуда-то издалека доносилась песня "Джонни примаршировал домой". Он не думал в этот момент, что это – песня янки, просто впитывал ее звук вместе с лучами холодного солнца, которым подставил лицо. День был холодным и ясным, от вчерашних туч, несущих в себе снежные бури, не осталось и следа. Ветер стих, мороз немного пощипывал кожу. Впервые с тех пор, как он почуял запах снега, у Джонатана Линдейла появилась иллюзия, что скоро придет весна. Зимние месяцы бесконечно тянуться в одиночестве, но теперь, когда в его жизни наметился некоторый смысл, он вдруг понял как много надо сделать для того, чтобы в мае перевезти Алису в свой дом. Проблем была уйма, для них запросто могло и не хватить остатка зимы: ремонт, разбредшиеся по горам лонгхорны... Еще каких-то нескольких месяцев и с гор польются ручьи, взрывающие лед на реке и превращая ее саму в грязный бурный, неистовый поток, набухнут и раскроются почки на осинах, с едва различимым шорохом полезет, неотвратимо раздвигая грунт новая трава, сойдет снег. Да, да. Совсем скоро. Линдейл помнил плывущие по немного успокоившейся реке осколки звенящего льда, состоящего из еще соединенных между собой тонких игл, которые, откалываясь, плыли сзади как хвост за кометой и постоянно колеблемые волнами, сталкивающиеся, создавали этот тихий серебристый перезвон. Он пропустил так много весен в своей жизни, постоянно находя все новые дела... Но эту упускать был не намерен.

Ярдах в ста от участка, Линдейл остановился в недоумении, увидев миссис Галлахер, которая, естественно не удостоив владельца салуна ни единым, даже презрительным взглядом, как каравелла проплыла мимо. В самом ее появлении на улице в первый за долгое время по-настоящему солнечный день, не было ничего необычного, странным показалось то, что, миновав Линдейла, она исчезла в дверях офиса маршала. Оглянувшись, Джон увидел еще нескольких человек, спешащих в том же направлении. У кузницы, напротив участка, под навесом была привязана сонная пятнистая лошадка, покрытая войлочной попоной, возле которой суетились несколько горожан, пытаясь заглянуть ей в рот. Недалеко от офиса маршалла, дуя на покрасневшие от мороза пальцы, стояла Эльмира Галлахер, которая, завидев владельца салуна, поджала сухие губы и ожесточенно встряхнула самодельным плакатом: "Смерть убийцам." Джон, проигнорировав ее, прошел мимо, у него были более важные дела, чем перепалка с женщиной, которую не возможно переубедить. "Что Морг ей-то сделал?" – спросил он сам себя и пожал плечами: какая, впрочем, разница. Обернувшись, Линдейл изловчился поймать за рукав Юджина Марсвела, спешившего, по всей видимости, туда же, куда и миссис Галлахер.

– Куда все идут? – спросил Джон. Марсвел смерил его взглядом, полным презрения, смешанного с некоторой опаской, но желание поделиться новостью взяло верх.

– Там бандита поймали, – сообщил он важно, будто хвастаясь обладанием эксклюзивной информации, – Того, который с Черрингтоном дружбу водил. Давно пора было с ними со всеми разобраться. Маршалл наш молодец, герой просто! Он когда бандита этого брал, ранение получил, представляете? Я давно говорил, что пора с преступностью в нашем городе покончить раз и навсегда! Я за нашего маршалла опять голосовать буду на следующих выборах! А сейчас вот иду поглядеть на стрелка за решеткой, пока не вздернули. Почти доказано уже, что этот мерзавец Оуэна убил, когда тот к брату своему ехал: на дороге подстерег, представляете? Говорят, это Джуннайт беднягу заставил те листовки писать. А Майкла О'Руни он у всех на глазах... И Мертона с Уилберном тоже. И лавку Джуннайт спалил, видать не поладили они из-за чего-то. Теперь пусть Черрингтон попробует доказать, что ее муж был честным человеком! Да она сама, говорят, опять на сносях, уж не от того ли парня, а?..

Кулак Линдейла врезался в лицо лавочника и тот кувырком полетел в снег.

– Чтобы я ни слова про Черрингтон больше не слышал. – произнес Джон, цедя слова сквозь зубы. Юджин с трудом сел, выплевывая кровь.

– Одного вы поля ягоды... – прошипел он, – Дойдет и до тебя очередь...

Вместо ответа Джонатан подошел, и, толкнув ногой лавочника в снег, придавил сапогом его шею.

– Кто говорит? – спросил он и немного приподнял ступню. Люди у кузнецы застыли, созерцая эту сцену от начала и до конца в каком-то оцепенении. Никто из них не сделал ни единой попытки вмешаться.

– Все, все говорят... – задыхаясь, бормотал Юджин, – Я слышал от Нейсмитта, тот от жены, жена от самой миссис Галлахер...

– Ах, миссис Галлахер... – протянул Джон задумчиво, – А откуда, интересно, у нее такие сведения?

– О, она знает... – хрипел Юджин, – Ей сам шериф рассказал.

Джонатан снял ступню с его горла. Люди у кузнецы, с облегчением вздохнув, вернулись к осмотру кобылы.

– Я с тобой посчитаюсь еще, – шипел лавочник, – вот увидишь.

Джонатан глядел на этого надутого спесью субъекта и думал, что слишком много знает об этих людях, чтобы уважать их, и тем более, чтобы их бояться.

– Только свой поганый рот раскрой, – холодно сказал он, – и все узнают, как ты в мой салун с черного хода заползаешь, как темнота настанет, и выползаешь так же, чтобы соседи не видели. Жена твоя первой узнает, уж поверь. Я ей лично скажу и предоставлю доказательства. Например, ее фамильное кольцо, которое она потеряла два месяца назад... Ты же Лу точно такое же в то самое время подарил.

– Я с тобой посчитаюсь, – зло бросил Юджин и, с трудом поднявшись, пошел прочь. Джон приложил руку к глазам. "Какая мерзость, – думал он, – Зачем ему жена... Ему на нее наплевать... Только чтобы все как у других?.. Другие, впрочем, не лучше. Все скрываются друг от друга, и растет клубок глупых тайн... Тоже мне, интриганы. И никто никому на помощь не придет... Как те у конюшни, стоять будут, да тупо таращиться."

– Эй, Джон!

Линдейл открыл глаза и увидел маршалла, вышедшего из дверей участка и спешащего к нему. Джонатан ждал, пока он приблизится и заговорит первым.

– Хорошо, что пришел, – сказал маршалл, отдышавшись, – Как раз вас ждем, чтобы назначить судью и присяжных.

– А кто говорил, что будет суд? – спросил Джон достаточно резко. Маршалл на секунду смутился, потом скороговоркой произнес:

– Ну, как же без этого-то... Люди не поймут... Надо приличия соблюдать. Собрать суд присяжных, из нужных людей, разумеется... Я таких знаю, если надо...

– По-моему, люди уже достаточно подготовлены. – усмехнулся Линдейл, – Впрочем, как хотите... Слышал, вы были ранены?

Маршалл слегка покраснел.

– Ну, – сказал он, запнувшись, – да... Вроде того.

– Покажите, – велел Джон.

– Здесь? – глаза маршалла воровато забегали, – Сейчас?

– Я настаиваю, – Линдейл изобразил на лице улыбку, – Если рана тяжелая, я оплачу ваше лечение у врача в Денвере.

– Не стоит беспокоиться, – изворачивался маршалл, – Это так, царапина.

Что-то здесь было явно не чисто, если он отказывался от денег; подозрения Джона усилились.

– Не стоит стесняться боевых ранений, друг мой. – вкрадчиво настаивал Линдейл, и маршалл, поняв что ему не отвертеться, нехотя расстегнул куртку, осторожно вытащил на свет замотанную окровавленным бинтом руку, и тут же хотел сунуть ее обратно, когда Джон поймал его ладонь.

– Постой, – воскликнул он, – Такое обилие крови могло вытечь только из серьезной раны, надо обязательно поглядеть, что там. Вдруг заражение? Я, вообще-то, сам по образованию врач.

– Я рану обработал, – с отчаяньем в глазах маршалл пытался вывернуть запястье из цепких пальцев, сомкнувшихся на его руке мертвой хваткой. – В конце – концов, мне холодно!

– Ветра нет, не простудишься. – огрызнулся Линдейл, разматывая тройной слой бинтов, который, как оказалось, действительно скрывал глубокий рваный шрам, нанесенный острым предметом, не совместимый, однако, с количеством якобы вытекшей из него крови, так как ни одна из важных вен и артерий не была задета.

– Да... – протянул Джонатан ехидно, отпуская запястье маршалла, который поспешно замотал бинты, надел куртку и принялся застегивать ее трясущимися пальцами. – Рана, я вижу, и впрямь смертельная...

Маршалл тревожно сглотнул, его взгляд упорно не желал встречаться с глазами Линдейла, который произнес, после минутного раздумья:

– Не знал, что Оуэн в редакции вилы держит, ведь там, я правильно понял, Моргана арестовали?

Маршалл рефлекторно кивнул, чувствуя, как его рот превращается в пустыню Мохаве.

– Так вот, – продолжал Линдейл, – Не будь я уверен в вашей кристальной честности, я бы предположил, что вы...

Аккуратным и почти незаметным для глаза движением он выудил из волос собеседника соломинку.

– ...Что вы, скажем так, не слишком аккуратно с вилами обращаетесь. Быть может, просто не заметили их в сене, когда за припрятанной бутылкой ржаного полезли...

Маршалл залился краской, побагровела даже его шея. Накануне он действительно полез на сеновал за бутылкой и так напился там, что, спускаясь, не удержал равновесие и со всего маху налетел на прислоненные к перегородке вилы...

– Впрочем, – голос Линдейла звучал ободряюще, – я рад, что это действительно просто царапина, как вы и говорили, не угрожающая жизни одного из самых преданных мне людей. В какой-то степени мне понятно, что двигало вами: что ж, в этом вы, пожалуй, могли бы сравниться с Генрихом пятым... Вот только путь для этого выбрали не совсем достойный. А выздоровлению вашему непременно поспособствует бесплатный стакан вашего любимого ржаного, который вы получите сразу же после того, как мы закончим дела здесь.

На этот раз маршалл покраснел, расплывшись в улыбке от удовольствия и гордости, от сознания того, что единственный повелитель города, Сван-Вэлли и "Ленивой М" удостоил его похвалы, назвав самым преданным человеком.

"Как же они все-таки похожи на собак..." – не без отвращения подумал Линдейл. Мгновенно сменив улыбку на выражение крайней озабоченности, он сказал командирским тоном:

– Ладно, к делу... А это что?

Он кивнул в сторону кобылы. Маршалл пожал плечами.

– Если того стрелка вздернут, лошадь его с молотка пойдет, так что я подумал: пусть люди приценятся... Если вы, конечно, хотите ее себе оставить... – спохватился он, – Я сейчас же прикажу увести...

– Оставь как есть, – прервал его Линдейл и, подмигнув, добавил – Мне нужно переговорить с тобой с глазу на глаз.

– Когда угодно! – в зрачках маршалла снова появилось то подобострастное выражение, которое так ненавидел Джон.

– Я хотел бы, – четко и жестко проговорил вполголоса Линдейл, бросив быстрый взгляд вокруг и убедившись, что поблизости нет никого, кто мог бы услышать их разговор. – чтобы вы предупредили своих людей не стрелять в эту пятнистую кобылу, что бы ни случилось. Вы меня понимаете?

– Так точно! – сказал маршалл. – Понял, сэр!

– Нет, вы уверены, что поняли меня правильно? – пристально глядя ему в глаза, спросил Джон. – Ни при каких обстоятельствах. Скажем, если нападут команчи и попытаются ее угнать, или если мистер Джуннайт попытается бежать или даже сбежит, лошадь не должна получить ни царапины.

– Да бросьте вы, сэр, – засмеялся маршалл, – Как он сбежит-то? От моих ребят?! Из моей тюрьмы?... Скорее уж команчи... Ох, как насмешили!.. Которых отродясь в наших горах не было! Как сбежит-то, я вас спрашиваю? Нет, сэр, никогда не сбежит! Клянусь...

– Вы слишком много себе позволяете, – оборвал его Джон, нахмурившись. Маршалл мгновенно заткнулся, зажав рот ладонью. "Райли, Райли, – мучительно думал владелец салуна, – Как же мне тебя не хватает..." Но в слух он сказал совсем другое, пытаясь по возможности скрыть раздражение.

– Но если все-таки сбежит? – настаивал Линдейл, поражаясь тупости маршалла, – Можете вы, лично вы, поручиться головой и своей должностью, что, стреляя в него, ваши люди не попадут в лошадь?

"Райли... Ну почему ты уехал именно сейчас... Ты, который всегда понимал все с полуслова, а иногда выполнял обязанности вовсе без инструкций, просто исходя из какого-то феноменального чувствования ситуации..."

– Ну... – последние слова Джонатана смутили маршалла, – Не знаю... Если вы так вопросы ставите... Пожалуй, если это все-таки случиться, снять его и совсем не задеть кобылу будет сложно... Но мы будем стараться...

– Мне нужен точный ответ. Лошадь не пострадает? – Линдейл нахмурился и сплюнул в снег. – Да, или нет?

– Так точно, сэр! – от испуга маршалл отдал честь и повернулся, чтобы уходить, но Линдейл удержал его.

– Кстати, о холостых патронах... – внезапно сменил тему хозяин салуна, – Очень хорошая штука...

– Безусловно так, сэр! – поспешил подтвердить маршалл.

– Например, – раздраженно дернув плечом, продолжал Линдейл, – когда собирается расстрельный взвод... Вы видели, как это бывает? Конечно. Так вот, как вам должно быть известно, часть ружей заряжают холостыми...

Он умолк и пристально следил за собеседником, очевидно ожидая нужной ответной реакции, но, не увидел ее и спросил:

– Что, если все ружья будут заряжены холостыми?

– Приговоренный не умрет. – непонимающе вытаращился вконец запутавшийся маршалл.

– Точно. – констатировал Джон. – Если кто-то заменит все заряды, у несчастного появиться шанс бежать. Причем заметьте, все во взводе будут уверенны, что выполнили свой долг и, таким образом, их честь не пострадает. Это вполне гуманно по отношению к тем, кто служит верой и правдой, не так ли?

– Так точно. – отозвался маршалл, тупо моргая.

– Поразмыслите об этом на досуге, только недолго. А сейчас, исходя из всего вышесказанного, – подвел черту вполне удовлетворенный Джон, – скажите мне твердо и честно, как если бы держали руку на Библии, можете ли гарантировать полную безопасность этой лошади.

Маршалл торопливо закивал.

– Ну, слава Богу! – с облегчением вздохнул Джонатан. – Иди, скажи им.

Он повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен. Глядя Джону вслед, маршалл пожал плечами. "Если боссу так нравиться эта лошадка, почему бы и нет... В конце концов у каждого начальника свои капризы и у этого, если разобраться, они не такие уж большие." С этими мыслями представитель закона разогнал потенциальных покупателей из-под навеса, поправил попону на спине лошадки и, пришпилив к мягкому войлоку бумажку с надписью "продано", довольный собой, побежал к своим людям, чтобы поскорее сообщить им о приказе нового босса. Он спешил, потому что хотел еще успеть к разговору Линдейла с Морганом, благо его люди: заместитель и двое предоставленные вчера Макклаханом, не сторожившие заключенного, слонялись тут же, вокруг участка.

* * *

Вытянувшись на койке, отвернув побелевшее от острой головной боли лицо к стене и зажимая ладонями уши, Морган в тысячный раз мучительно, до мельчайших подробностей, просматривал план, казавшийся ему безупречным, с трудом прорываясь мыслями сквозь громогласный голос миссис Галлахер. Он спал урывками этой ночью, сильно мешали наручники, натиравшие запястья, да и цепь громыхала при малейшим его движении. Любопытные начали приходить с самого утра, и теперь они плотно заполняли небольшое пространство комнаты, рассчитанной на маршалла и его заместителя, но уходить никто не намеревался. Даже миссис Галлахер, появившейся одной из последних, пришлось протискиваться с трудом сквозь толпу, чтобы достичь решетки и, удовлетворив свое любопытство, вслед за другими леди призвать заключенного раскаяться. Сначала Моргана это забавляло, и он строил страшные рожи, пугая дам, потом от шума заныли висок и затылок, стрелка стало раздражать, что его разглядывают как диковинного смертельно опасного зверя, которого нельзя выпускать на свободу, и он начал грубить, разбавляя обычное хамство такой бранью, которой в этом городе, скорее всего, не слышали никогда и вряд ли еще услышат... Джуннайт говорил первое, что приходило в голову, без тени смущения высмеивая внешность, одежду и действия зрителей, потешаясь над их бессильным бешенством, и через какое-то время вошел во вкус, тем более, где-то глубоко внутри он чувствовал, что говорит чистую правду. Несколько особо чувствительных леди уже готовы были упасть в обморок, а мужчины потрясали кулаками сквозь сдерживавшую их гнев решетку, когда подоспела кавалерия в лице миссис Галлахер, отдувающейся и красной, но готовой к схватке. Пожилая жена последнего мэра после недолгих попыток завести душеспасительную беседу, затянула псалом, незамедлительно подхваченный другими дамами, не обращая внимания на всю ту брань, которую Морган отыскивал в уголках своей памяти. На третьей минуте, когда пронзительная боль в виске стала нестерпимой, стрелок сдался, поняв всю тщетность дальнейшего противостояния, и повалился на койку лицом к стене, зажал уши, пытаясь сосредоточиться на своих мыслях.

Итак, если они снимут с него наручники и свяжут руки, здесь, в камере, надо постараться оставить зазор между тыльными сторонами запястий, он этому научился, после Канзаса, а если нет – цепь от наручников тоже сойдет, чтобы накинуть кое-кому на горло. А потом... Да кого интересует, что будет потом, какая в конце концов разница... Даже если они в него попадут, даже если прострелят сердце, он доберется до глотки Андена, а если повезет, и удастся вырвать у кого-нибудь револьвер, он не остановиться, как вчера, и, возможно, ему повезет заполучить и Линдейла тоже. Линдейл... Почему-то Моргану было все равно, будет он жить, или нет. Но ведь так не должно быть, он же ненавидел владельца салуна всем сердцем и вдруг все чувства куда-то пропали. Обидно было только то, что ему, в любом случае, вряд ли суждено пережить этот день, а Линдейл еще долгие годы будет стареть, седеть, полнеть, абсолютно не догадываясь о том, что Джуннайт понял слишком поздно. Но вопреки всему, какая-то мысль подспудно все время просачивалась в мозг: "А если все-таки..." Что ж, если все-таки ему снова повезет, он постарается не дать другим отобрать у него свободу. Моргану хотелось верить, что он научился более трезво смотреть на мир и потому сможет лучше ему противостоять. К тому же раз и навсегда, казалось, решился вопрос с ночными призраками: от них просто нельзя избавиться, ни откупиться, ни отделаться другим способом. Он не думал, что такой выход принесет облегчение, но это было так, и появились силы для дальнейшей борьбы, просто не надо было теперь искать легких путей, – их попросту не было.

В который раз за это утро заскрипела открываемая дверь и Морган, в ярости вскочивший со сжатыми кулаками, чтобы посмотреть, кого там еще несет, чуть не задохнулся от ярости, сев, нет, упав, обратно на койку, когда разглядел за спинами толпящихся у решетки людей только что вошедшего Джонатана Линдейла. Горожане расступились, вернее, отпрянули назад, шум и пение смолкли, и высокая нота взятая одной из пожилых дам, неловко, будто подстреленная птица, повисла в воздухе. Все взгляды обратились к владельцу салуна. В полной тишине, Линдейл прошел пару шагов и холодно отрывисто бросил:

– Убирайтесь немедленно. Все.

И что-то было в его, будто окаменевших, чертах лица, не отражавших и тени эмоций, во всей его прямой фигуре в пять с половиной футов, казавшейся шестифутовой, в самом его голосе, что-то такое, что действовало, должно быть, на подсознание, заставляя всех присутствующих (всех, но только не Джуннайта) беспрекословно подчиниться. Один за другим, в полном молчании, любопытные выходили в открытую дверь, не сводя глаз с Джонатана, как кролики с удава, и Морган с яростью чувствовал в этот момент, что горячо благодарен человеку, которого ненавидит. Последней из дверей выплыла миссис Галлахер, остались только двое, сменивших перед рассветом ночную стражу и тогда Линдейл холодно бросил, не поворачивая головы и не меняя безразличного тона:

– И вы тоже.

Жестом, не оставлявшим сомнений, к кому обращены эти слова, он велел охранникам убраться и, сразу потеряв к ним интерес, собрался прикрыть дверь, но потом передумал, решив, вероятно, что так будет сложнее подслушать и сделал несколько шагов по направлению к камере.

"Неужели Анден струсил? – спрашивал себя Морган, следя за его перемещениями, – Неужели, так и не явится сам..." План рушился на глазах, но Морган, закусив губу, решил идти до конца: Линдейл тоже сойдет, а уж если удастся прорваться... "Стоп, – приказал он себе. -Не удастся. Не думай..."

– Но, сэр! – попытался возразить один из караульных. Они оба удобно устроились за столом маршалла, возле самой печки, и вовсе не хотели вставать, а тем более выходить на холод.

– Вон, – не повышая тона, повторил Линдейл, будто думая совсем о другом, и они вдруг как-то сжались, не способные противиться силе этого тихого голоса, и, странно согнувшись, Моргану показалось, чуть ли ни на четвереньках, выползли из помещения, не осмелившись даже прикрыть за собой дверь.

Джонатан Линдейл медленно приближался к решетке, пока не подошел вплотную, его шаги, оставлявшие мокрые следы на досках пола, и будившие слабое, непонятно откуда взявшееся в этой пустоте эхо, смолкли.

Они глядели друг другу в глаза. Понимали друг друга без слов.

"Томас Анден... – услышал Линдейл отголосок вчерашней ночи. – Анден..."

– Не хотел говорить этого... – выдохнул Морган, опускаясь на койку и не глядя Линдейлу в глаза, как будто это признание давалось ему тяжело, – Спасибо.

– Как все изменилось, неправда ли? – Джонатан глядел на заключенного с неподдельным интересом, склонив голову набок. – Такие милые, приветливые были люди... А между тем, я снова одержал верх, а ты, янки из Канзаса, снова стал тем, чем был – бродягой без близких, без денег, без города. Без корней.

– А когда было иначе? – пожал плечами Морган, стараясь не дать злости завладеть им раньше времени, ему еще понадобятся силы. – Я бы не сказал, что отношение здешних прекрасных жителей ко мне сильно поменялось. Разве что раньше они побаивались, а теперь готовы расквитаться за собственный страх. Хотят меня вздернуть... теперь.

Джонатан вынул из кармана две сигары и протянул одну Моргану, тот отрицательно покачал головой и улыбнулся краем рта. Хозяин салуна убрал ее, а другую принялся задумчиво крутить в пальцах, будто и не думал курить.

– Премного извиняюсь... – в дверях возник маршалл, который тотчас же, бесцеремонно, не испрашивая разрешения, вошел внутрь и направился к решетке.

– Вот видите, мистер Линдейл, – он щелкнул по прутьям прямо перед носом Моргана, радостно ухмыльнувшись их стальному отклику, – Заключенному отсюда никак не сбежать!

Он был крайне доволен собой, как заметил Джон, и всячески пытался реабилитироваться в глазах своего нового босса после недавнего конфуза.

– Конечно, – раздраженно бросил Морган, забыв о том, что не хотел понапрасну выходить из себя. Он сидел на койке, обхватив себя руками, будто все еще пытаясь сдержаться, его опущенные глаза устремлены в одну точку на полу и Джонатан чувствовал его напряжение.

– Конечно, – повторил стрелок, выплевывая слова. – Конечно... У меня же нет столько денег, сколько у мистера "Клубничное поле". И телохранителей нет, как у местных боссов.

– А ну, поговори мне еще! – выкрикнул маршалл и, схватив метлу, прислоненную к стене, попытался ткнуть ею в заключенного, но Морган быстро поднялся с койки и отступил вглубь, тихо смеясь.

– Да... – продолжал он и в его глазах был азарт, – Здесь тебе меня не достать, а вот ты открой эту дверь и посмотрим, чья возьмет!

Маршалл в ярости ударил по прутьям рукояткой метлы. Джонатан Линдейл отступил на несколько шагов, прислонился к стене и, скрестив на груди руки, наблюдал за этой сценой со слегка заметной усмешкой.

– У меня-то, – продолжал Морган, – денег явно не достаточно, чтобы подкупить столь доблестного стража порядка, ведь на мелочи он не разменивается. Черт! (он снова натянуто засмеялся) У меня и на посещение салуна с черного хода средств не наберется, а маршалл-то, наверно, больше чем шлюха запросит.

Маршалл побагровел, тщетно ища слова для достойного ответа, но найти так и не успел.

– Смотри-ка! – Джонатан Линдейл хлопнул себя по колену и, смеясь, откинулся назад, слегка стукнувшись затылком о стену. – А наш общий друг, оказывается циник.

Джуннайт и маршалл оторопело поглядели друг на друга, сомневаясь, что могло бы означать это слово. Пришедший первым в себя, Морган решил, что ничего, кроме изощренной латинской ругани от Джона ожидать нельзя и ответил тем же, только по-английски. Вторым нашелся служитель закона, он так и не смог решить, что же это значит, и поэтому ответил так, как считал наиболее приятным для нового хозяина города.

– Цинизм подразумевает под собой наличие хоть какого-то интеллекта, – важно изрек он, всем своим видам показывая, что какой бы гадостью не был этот цинизм, заключенный не достоин даже его, и в этот момент хозяин салуна увидел, как молниеносно изменились глаза Моргана, их блеск, сам их цвет. Стрелок еще отступил от решетки и сплюнул на пол, очевидно, обдумывая ответ, или просто стараясь сдержаться, но потом вдруг решительно поднял голову, тихо смеясь. Было заметно, что хохот этот больше всего раздражал маршалла.

– Да, конечно, – смеясь, говорил Морган, шагая взад вперед вдоль решетки, скользившей тенью по его лицу. – Что, реб, пришел поглядеть на тупого канзасца в клетке, как они все?!

Стрелок выбросил руку сквозь решетку, вперед, в сторону двери на мгновение замерев, потом продолжал движение. Ему уже было все равно, он был зол, и впервые говорил в лицо победителю то, что думал с самого начала.

– Да, конечно! Зато сам умен!.. Только почему, если так, сидишь тут, в этом захолустном городишке, в своем бардаке в обнимку со стариной Эйбом, да пускаешь слезу над обломками вашей драгоценной хлопковой империи!.. А не отдыхаешь в банке, на миллионах долларов золотом и не купаешься в "зеленых спинках"!

Он развел руками и хмыкнул. В его глазах плясали дьявольские огоньки, щеки горели. Они оба дышали в одном ритме, оба читали мысли друг друга и чувствовали одинаково, а потому знали без всяких сомнений и недомолвок, кому предназначались эти слова.

Джонатан Линдейл понял все, глядя в эти бешеные глаза; он сместился немного в сторону, его взгляд обшаривал камеру, пока не уткнулся в сломанную доску почти под самой кроватью, потом метнулся к изуродованным рукам заключенного, отметив кровь, запекшуюся под ногтем большого пальца правой. Это был вызов, новый вызов хозяину салуна, перчатка, брошенная судьбой, которую он уже поднял из простого азарта. "Он боец... – с уважением думал Джон, – Он сражается до конца, черт возьми... Будь на его месте кто-нибудь другой, я бы просто сказал, и он бы бросился мне руки целовать, но этот... Как сложно... Но я попробую. Я должен. Все равно попробую, а там... да будет воля Твоя..."

Он невольно смягчил свой тон.

– Пора заканчивать все это...

– Надеяться не запрещается! – прервал его Морган.

– Утихомирь его. – велел Джонатан маршаллу жестко. – Только без рукоприкладства. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай.

Закусив губу, представитель закона пару раз двинул метлой по прутьям, даже сделал попытку сунуть ее внутрь, но мгновенно выдернул, когда заключенный попытался перехватить древко.

– Что ты мне сделаешь теперь? Повесишь, да? – издевался Морган.

Отвернувшись к ним спиной, все еще задумчиво перекатывая в пальцах сигару, Джонатан Линдейл слушал их перебранку, думая о том, где сейчас находятся вооруженные охранники, слоняющиеся снаружи.

Наконец, истощив словарный запас и слегка охрипнув, противники затихли, и тогда прозвучал усталый голос человека, державшегося в стороне:

– Уходи.

Тот, к кому были обращены эти слова, беззвучно ретировался. Он сделал попытку закрыть дверь, но Джонатан жестом остановил его.

– Не надо.

– Слушаюсь, – торопливо, заискивающе кивнул представитель закона. – Как насчет партии в покер сегодня вечером?

– Вы уже, кажется, спрашивали. – ответил Джон.

– Да, да, конечно... помню. – маршалл кивнул еще раз и исчез.

Линдейл повернулся к Моргану. "Подойди только поближе, думал стрелок, – подойди, чертов реб... А там, если повезет..."

Если удастся, если...

Яркое, но холодное зимнее солнце выбросило неподвижный медовый прямоугольник на дощатый пол, Морган видел сверкающий снег и серые фальшивые фасады домов, а над ними – неприступные горы, стоящие тут с начала времен, дикая, никому не принадлежащая, а может и не исследованная земля, территория свободы, а выше – только глубокий небесный свод... А еще он заметил свою пятнистую мохнатую лошадку, дремлющую под теплой попоной, поджав одну ногу, иногда она переступала и встряхивала головой, но глаза все время сонно прикрывали веки, а из ноздрей вырывался пар. Сердце Моргана болезненно сжалось и заколотилось, разгоняя по венам кровь, повышая температуру и учащая дыхание, как у готового к рывку спринтера, он уже видел, как вырывается из темного угла, бежит туда, к свету, как ночной мотылек, которому все равно, что яркое пятно таит в себе опасность, неминуемую гибель, вечную тьму, кидается к кобыле, хватает ее под уздцы и закидывает себя в седло, ибо что такое пули и боль по сравнению с ощущением свободы, хоть на секунды опьянившие его, с восторгом оттого, что он все же обманул их всех...

– Какого черта, – сказал Джуннайт, усилием воли подавляя в голосе предательскую дрожь. – Закрой дверь.

Проигнорировав эти слова, Линдейл уселся на край стола; на его губах играла легкая высокомерная усмешка, пока он разглядывал противника, как хищника в зверинце, но, в отличие от других, с некоторой долей уважения, которую не мог при всем желании скрыть.

– Это была хорошая игра, – сказал Джонатан наконец, чиркнув спичкой о стол и глядя на прозрачный огненный лепесток – И не столь важно, кто победил, главное – сохранить лицо.

Он закурил.

– Можешь считать меня тупым, реб, – холодно ответил Морган, – но все же это избитые слова и не ты их придумал, это-то я знаю точно. К тому же наша игра еще не закончена. Мне нужен Анден. И нужен ты.