Текст книги "Люди сорок девятого (СИ)"

Автор книги: Мария Минаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Осторожно открыв дверь так, что петли не издали ни звука, Алиса на цыпочках проскользнула в комнату и замерла с подносом в руках, разглядывая озаренные желтоватым светом лампы и, казалось, немного смягчившиеся черты склонившегося над книгой мужчины.

– Что тебе? – спросил Линдейл, не поднимая головы, мгновенно разрушив интимное ощущение обладания, созданное воображением женщины.

– Кофе... – тихо кашлянув, чтобы скрыть смущение, сказала она. – Я сделала кофе и пончики.

Осторожно поставив поднос на столик, Алиса замерла. Сердце ее часто стучало, отдаваясь в голове: "Это – твой шанс, не упусти его", – но ноги не двигались с места, будто приросли к полу. Линдейл отложил книгу и сел, аккуратно переместив простреленное бедро.

– Спасибо, – сказал он, и его лицо на мгновение осветила улыбка. – Никто не приносил мне кофе уже очень давно.

Улыбка угасла.

– Очень давно... – повторил он. Алиса налила ему кофе в кружку и присела на край кровати, притворившись, что ее интересует книга.

– Ты читаешь "Грозовой перевал"? – спросила она, беря в руки потертый, но еще крепкий переплет. Линдейл кивнул с набитым ртом.

– Этот роман был среди книг, которые мой отец погрузил в фургон, отправляясь на Запад, – сказал он, прожевав. – Кстати, я тебе не говорил, что мою мать звали Кэтрин Элианора?

Алиса томно прикрыла глаза и, придвинувшись ближе, положила ногу на ногу, позволив юбке скользнуть вниз, обнажая колено. Ее смуглая кожа резко контрастировала с тонким белым кружевом нижней юбки, но, казалось, Линдейл ничего не заметил. Она слегка наклонилась, ее волосы коснулись его щеки. "Ну почему... – хотелось ей закричать, – ты не обращаешь на меня внимание, какой намек тебе нужен еще, ты, тупая бесчувственная скотина?!" Но ничто не отразилось на ее лице, хотя в глазах пробежала молния.

– Хороший роман, – сказала она, листая книгу с наигранным интересом. – Любовь... Безумная страсть, все поглощающая, не знающая преград...

Линдейл допил обжигающий кофе, блюдо с пончиками опустело. Он взял книгу из рук Алисы, ее нога медленно двинулась вверх по его голени, зацепив штанину носком туфли из красного сафьяна.

– Представь, – говорила она, и голос ее чуть дрожал от напряжения. – Дикарь Хитклиф и с виду утонченная Катарина, сгорающие в огне своих желаний.

Линдейл с силой захлопнул книгу.

– Да, – отрезал он, и его лицо исказила гримаса боли, – и Катарина умерла.

Алиса вздрогнула. У него была отвратительная манера разрушать все ее чары, одним словом разрывать, казалось, намертво опутывающие его сети.

– Ты действительно готовишь отличный кофе, – сказал Джонатан, положив книгу на стол и прикрыв глаза. – Но вот тебе совет: найди какого-нибудь ковбоя помоложе, но с хорошими перспективами на будущее и жени на себе. Они часто влюбляются в...

Он осекся, щеки Алисы вспыхнули.

– Извини, я – идиот и подлец, – Линдейл крепко прижал ее голову к своей груди, она попыталась вырваться и залепить ему пощечину, но его сильные руки не выпустили ее. Когда приступ ярости и обиды миновал, он мягко отстранил ее от себя.

– Помни о Катарине... – тихо сказал Линдейл. – Ни на минуту не забывай о ней.

Алиса встала, одергивая юбку и смахивая слезы с уголков глаз. Она больше не злилась на Джона, теперь она точно знала, что это его прошлое не отпускало его, делая еще не старого мужчину мертвым. Алиса вышла, унося поднос с пустыми тарелками и кофейником, а Линдейл еще долго сидел и смотрел на закрывшуюся за ней дверь. Его губы беззвучно двигались, шепча имя Анабель, а в сердце снова возникло желание убивать давно сгнивших в могилах людей.

Через некоторое время Линдейл встал, протянув руку, снял со стены длинноствольное ружье и, опираясь на него, проковылял в помещение салуна. Он сел на табурет бармена, положил на стойку оружие и налил себе «индейского виски». Где-то бесконечно далеко наверху хлопнула дверь комнаты Алисы. Держа стакан в руке, Джонатан Линдейл поглядел сквозь него на пламя свечи и откинулся на спинку стула. На стойке, возле его левого локтя, лежал забытый клочок бумаги, исписанный ее рукой. Склонив голову набок, Линдейл прочитал: Уолт Уитмен. «Прощальное слово солдату».

Опять этот чертов янки! Фыркнув, Линдейл отвернулся, но затем любопытство взяло верх. Медленно, будто преодолевая сильное сопротивление, он притянул к себе бумагу указательным пальцем и отхлебнул виски. Джон медленно дочитал стихи до конца, его взгляд задержался подольше на паре строчек.

– Черт возьми... – невольно вырвалось у него. Минуты шли, Джонатан Линдейл глядел в стену. Мысли, будто вспуганные птицы, метались в его голове. Владелец салуна вернулся к выпивке. Опрокидывая в рот второй стакан, он заметил краем глаза Оуэна, торопливо идущего по улице, вытянув шею, будто собака, взявшая след.

"Никак подкрепиться пошел. Без этой китайской дряни жить уже не может. Его статейка очень не понравилась кое-кому, так что лучше бы ему в прачечную не соваться, а то, с помощью какого-нибудь "поборника нравственности" с насечками на рукоятке кольта, он легко может проснуться уже на небесах... Неважно. Это его выбор."

Линдейл опрокинул еще стакан и заткнул бутылку.

"Жалко Черрингтон, но всему свой черед. Она либо станет сильной и найдет выход сама, либо умрет, и никто не сможет ничего изменить. Пока все пусть будет, как есть... А вот и другой..."

Наблюдая, как Морган крался по другой стороне улицы, Линдейл поднял ружье и, привалившись к стойке, следил за Джуннайтом через прицельную рамку. Он не знал, что удерживало его палец на спусковом крючке, хотя безумно хотел выстрелить – скорее всего двоение в глазах. Если Морган и есть наемный убийца из Невады, то ничего другого, кроме пули в спину не заслуживает, а Линдейл практически не сомневался, что это так. Он медленно перемещал дуло, следуя за своей целью. Да, конечно, ему заплатили за работу. Хорошо заплатили. Но стрелять в спину?... "Дурной тон, мастер Джонни," – послышался ему голос старого слуги Соломона, его друга, его прошлого, его совести. Раздраженно ткнув дуло в пол, Джонатан запрыгал на одной ноге обратно и, рухнув на диван в своей комнатушке, укрутил фитиль керосиновой лампы. Сумерки благотворно подействовали на его расшатанные нервы. Он полежал немного на спине, повернув голову набок, созерцая черный полог туч, затянувший небесный свод, потом закрыл глаза, чувствуя, как приятная дремота, расслабляя мускулы, ползет по телу, начиная с ног.

Он проснулся от собственного срывающегося вопля, зовущего Анабель. Минуту мертвой тишины, последовавшую за этим, Линдейл тупо смотрел на алые отблески на тучах. Сначала, он думал, что небо в огне – всего лишь остатки сна, потом, вспомнив Фредериксберг, пожал плечами. Тогда огни северного сияния были зеленоватые, но почему бы им не быть красными? Джонатан Линдейл отрегулировал свет, сделав его более ярким, и поглядел на стоящие в углу часы – прошло всего десять минут. Тот жуткий стремительный сон, разбудивший его, длился, должно быть, секунды, но беспричинный страх не исчез, а наоборот все нарастал, и Джонатан никак не мог понять его причину... Ему казалось, и это сводило его с ума, что проклятая война продолжается: эти огни в небе... Пылающий и грохочущий выстрелами ад разверзся вокруг него.

Прибежавшая на его крик Алиса замерла в дверях, зажав ладонями рот. Смертельно бледный, с горящими глазами Линдейл сидел, забившись в угол, и бормотал что-то об огненном вихре и бесконечном отступлении, а потом заорал:

– Анабель! Анабель! Где ты, Анабель?

"Господи, спаси!" – мысленно воскликнула Алиса и, присев рядом с Джонатаном, трясущимся будто в ознобе, заговорила с ним, как с ребенком, настойчиво разжимая его пальцы, до побеления сдавившие виски.

– Война кончилась... – нараспев повторяла она. – Все хорошо... Хорошо...

– Анабель!.. – он вцепился в ее рукав. Острая игла ревности кольнула сердце Алисы, но она взяла себя в руки.

– Я здесь... – повторяла она, гладя его по голове. – Я здесь. Все хорошо.

Понемногу Линдейл успокоился, узнав женщину, выпустил ее платье и сумел понять, что вызвало этот бред.

– Дым... – сказал он полувопросительно, втянув воздух. – Что-то горит?..

Алиса выглянула в окно и резко обернулась.

– Горит лавка Черрингтонов, – сдавленным голосом прошептала она.

* * *

Дедушка Бенингтон, как его называли жители Иглз-нест, действительно любил поболтать с посетителями, особенно ночью, когда его мучила бессонница. Телеграммы приходили редко, и основная работа начиналась только раз в месяц, когда из Денвера приезжал парень, служащий Пони-Экспресс, ведя за собой нагруженного мешками с почтой мула; старик оживлялся, рассортировывал письма, газеты и изредка попадавшиеся посылки по адресам, но корреспонденция заканчивалась так быстро, что к ночи ничего не оставалось. Однако, так сложилось, что именно в этот день Беннингтон купил у проезжего шарлатана бутылочку эликсира от бессонницы за доллар, девяноста девять центов, но, будучи человеком подозрительным от природы, старик не слишком доверял россказням продавца снадобья и горел желанием поскорее испробовать лекарство на себе. Именно поэтому он обрушил на Моргана поток проклятий по поводу людей, которые не могут приходить в урочное время.

– Целый день у них есть... – скрипел его голос, пока он, опираясь на свою палку, быстро перемещался по комнате, что должно было символизировать его крайнее раздражение. Борода старика воинственно тряслась.

– Так нет же! Весь Божий день где-то шляются, а ночью – толпа набегает, когда порядочные люди в кроватях давно и только мусор всякий, прости Господи, по улицам болтается.

Понимая желание старика как можно скорее выпроводить нежданного гостя, Морган пропустил его гневные тирады мимо своих ушей, заранее зная, что все они в конечном итоге неизбежно сведутся к одному.

– Вот когда несчастного старика бессонница донимает, хоть бы один из вас, оболтусов молодых, появился! Вам-то все одно – всю ночь гулять можете, а спите когда угодно! А только я нашел средство, которое, возможно, явится спасением от моих бед, так нате вам: явился! Да еще стоит тут, время мое тратит! Говори, чего надо и уходи!

Он на секунду замолчал, чтобы перевести дыхание, с размаху опустился на стул, и именно в этот момент Морган сунул ему в руку письмо вместе с остатками мелочи, которую торопливо наскреб, вывернув карманы брюк. Когда все необходимое было сделано, Джуннайт собрался уходить. "Прямо отсюда пойду в конюшню и уеду из этого паршивого городишки со всеми его проблемами. К рассвету я буду уже достаточно далеко, – думал он. – Это не моя война. Я и так слишком долго здесь задержался".

– Извините, что пришел так поздно, – сказал он, отступая к двери. – Не смею далее занимать ваше время

– Проваливай, проваливай! – буркнул Беннингтон себе под нос, сбросив письмо в прислоненный к стене мешок, до половины заполненный готовой к отправке корреспонденцией. А потом, шумно втянув в себя воздух, старик вскочил со стула и заковылял к окну.

– Смотри-ка! – мгновенно забыв об эликсире от бессонницы, бодро воскликнул он, присаживаясь на тумбу у стены и выглядывая на улицу, прижавшись щекой к стеклу.

– Горит что-то...

– Да? – переспросил машинально Морган, задержавшись в дверях, мыслями он был уже на тропе на Запад.

– Да, да! Еще как горит! – радостно воскликнул дедушка и, вытянув откуда-то армейский бинокль, стал наводить его на резкость. Оконное стекло мешало ему, и в конце концов он стянул со спинки ближайшего стула шотландский плед в крупную клетку и, завернувшись в него, распахнул окно настежь.

– Кажется, лавка Черрингтонов полыхает, – гордо объявил Беннингтон наконец. – Как будто там все керосином залито – пламя раза в два выше крыши.

Морган уже не слышал; он мчался, не глядя под ноги, со всей возможной скоростью, и плотно слежавшийся снег стонал под его сапогами со смещенным на скошенный каблук центром тяжести, так удобно входящими в стремя, но абсолютно не пригодными для бега.

Впереди страшным обугленным призраком возвышалась лавка, объятая жадно ревущим пламенем, отражающимся рыжими бликами в подтаивающем от нестерпимого жара льду.

Добежав, Джуннайт застыл в оцепенении, кусая губы от бессилия перед бушующей стихией, выбрасывающей в темноту небес охапки кровавых звезд. Гудя, огонь взмывал ввысь, потом вдруг опадал, собираясь с силами, а затем снова со свистом вырывался из окон и почерневшей трубы. Заворожено наблюдая за силами, неподвластными ему, Морган сжимал кулаки так, что ногти вонзались в ладони, оставляя на них короткие алые полоски, но отвести взгляд он не мог, потому что помнил, как сам помогал отцу поливать водой раскаленную крышу дома, осажденного лесным пожаром – это было больше двадцати лет назад в Калифорнии, и ему было девять... А может, меньше. Темная фигура метнулась в сторону на светящемся ярко-желтом фоне, Морган поймал это движение краешком глаза и мгновенно вернулся к реальности, услышав резкий крик:

– Мама! Ну почему ты просто стоишь?

Обернувшись, он увидел старшую дочь миссис Черрингтон. Практически все горожане осторожно выглядывали из окон, но никто не помог Жаклин, ведром зачерпывающей снег и кидающей его в жадную огненную пасть. Все ее усилия были напрасны: снаружи притушить огонь удавалось, но лишь на время, а внутри температура была настолько высока, что вся влага мгновенно испарялась. Снежные наносы вокруг домов мешали огню распространиться, да и ближайшие располагались на приличном расстоянии от лавки с обеих сторон, и Моргану вдруг пришла в голову мысль, что будь сейчас лето, эти люди не смотрели бы из своих окон вот так – даже не скрывая своего любопытства под маской сочувствия. "Хорошо бы весь этот городок сгорел до тла..."

– Не стоит, Жаклин. Хватит, – раздался вдруг немного дрожащий от напряжения, но сильный голос и, отведя глаза от лавки, Морган увидел застывшее лицо миссис Черрингтон. Она стояла в отсветах пламени в своем платье, перекрашенном в черный цвет краской домашнего приготовления, и безучастно глядела на огонь, пожирающий ее мечты, надежды на будущее, планы, выстроенные вместе с мужем, саму возможность пережить эту зиму, наконец. Миссис Черрингтон не могла рассчитывать на помощь в этом городе, но по ее лицу и гордо расправленным плечам, Морган внезапно понял, что она борец по природе и не сдастся до самого конца, хотя никогда и ничего не попросит больше ни у одного человека. Глаза ее были не пусты, но непроницаемы, навсегда скрыв ее страдания, отчаяние и боль от всего мира. Младшие дети цеплялись за ее юбку: Мари спрятала лицо в складках мягкой ткани, лишь иногда отваживаясь взглянуть на извивающихся кольцами огненных драконов, о которых говорилось в сказках, но тут же жмурилась. Папа, конечно, победил бы ревущих чудищ, как рыцарь на картинке в книге, но он почему-то не приходил уже несколько дней, наверное, уехал по делам в Денвер... Человек, остановившийся в их доме, мог бы помочь, но и его давно не было видно. Люсьен равнодушно глядел на пожар, он сосал большой палец и вздрагивал, часто дыша, будто в астматическом припадке. Жаклин, опустив ведро, с тяжелым вздохом подошла к матери и, молча пройдя мимо с опущенной головой, побрела домой; миссис Черрингтон с младшими детьми пошла следом. Ярость и боль наполнили все существо Моргана, и он огляделся ища, на чем бы сорвать свою злость. В этот момент раздался жуткий треск, и крыша лавки рухнула, взметнув пламя высоко вверх, вперемешку с тучами мерцающих искр, мгновенно разметанных ветром. Шаги маршалла, вероятно, заглушил вой разбушевавшейся стихии, но Морган, не раздумывая, откуда взялся этот мужчина, сразу перешел в наступление:

– Что, маршалл, решил поглазеть на дела своих подельников? Любуешься, да?

Служитель закона пожал плечами, но его рост, казалось, уменьшился.

– Это случайный пожар, – сказал он немного неуверенно. – Мне, да и, я уверен, всему городу жалко семью Черрингтонов, но это обыкновенный несчастный случай. Керосиновая лампа, забытая в лавке, перевернулась...

– Да уж, конечно, – Морган едва сдерживался, чтобы не пристрелить этого человека на месте. Свой револьвер и оружие Чета он зарядил по дороге к почте и теперь, когда странное стремление к смерти было побеждено, ему приходилось держать себя в руках.

– Конечно, – его голос был полон издевки. – Лампы всегда переворачиваются без видимых причин... Нет, сэр, даже от дюжины ламп дома не сгорают, как спички, если, конечно, их не облить виски, да керосином внутри и снаружи. Советую твоим дружкам быть впредь поосторожнее и начинать пожитки паковать.

– Отстань от него, он всего лишь марионетка, – перекрыл гул пламени голос Линдейла, а затем он сам появился из темноты, припадая на раненую ногу и опираясь на плечо Алисы. Широкая улыбка поползла по лицу Моргана, когда он, забыв о маршалле, двинулся к новому противнику.

– Ты очень хорошо смотрелся там, у стены, с этой своей улыбочкой, – сказал Морган. – Хотелось бы мне взглянуть на пулю, отправившую мистера Черрингтона на небеса. Мне кажется, она замечательно подойдет к "Рут-и-маклахану" 69 года выпуска.

– Я не вижу смысла в этом убийстве, – возразил Линдейл с вежливой улыбкой, отстраняя Алису движением руки. – Не вижу выгоды для себя, если быть точным.

– Ну... – Морган пошире расставил ноги и качнулся на каблуках. – В схватке титанов часто гибнут невиновные, и, возможно, некий владелец борделя слишком переусердствовал в стремлении угодить своим хозяевам. Такие люди могут раздавить сотню мистеров Черрингтонов, на пути к цели и не заметят этого, поглощенные более важными делами.

Глаза Линдейла стали жесткими.

– Если я хочу кого-то убить, – процедил он сквозь зубы, продолжая улыбаться, – то делаю это сам. И делаю, как следует.

Его холодный голос вывел Моргана из себя.

– Надо бы вообще запретить носить оружие в этом городе таким как ты! – сорвался он. – Если бы маршалл был честным человеком...

– Ну, тогда на улицу и носа бы не высунули с револьвером типы, начинающие всеобщую свару, просто пристрелив незнакомца ни за что, ни про что, – отпарировал Линдейл. Напряженные пальцы Моргана дернулись, рванув револьвер из кобуры, он взвел курок, направил ствол Линдейлу в лицо и почти в тот же миг увидел дуло "рут-и-маклахана" шестьдесят девятого года выпуска у своего носа. Их взгляды сверлили противника, они медленно переступали, передвигаясь по кругу, сжимая оружие в вытянутых руках, и Морган чувствовал внутри себя натянутую струну, уже готовую лопнуть.

– Ты знаешь, – Линдейл склонил голову на бок, разглядывая противника. – Не оружие убивает, а то, что у человека вот здесь, – он коснулся виска указательным пальцем левой руки. – Кто сказал, что те, кто посылает армии в сражения, кто начинает и заканчивает войны, разумнее и сдержаннее отдельного человека? Почему они не откажутся от армейских арсеналов прежде, чем требовать того же от меня? Может, вас, синебрюхих, просто злит, что таких надутых и гордых своей победой парнишки Джеймс обдирают, когда захотят, и вы не можете им помешать? Оружие лишь уравнивает шансы, а убить и руками можно, если желание есть. Кстати, ты видел, как я кидаю ножи.

Они медленно кружили по улице, будто двигаясь в странно замедленном вальсе: два диких зверя, напрягшихся для прыжка, два язычка пламени, сливающиеся и разрывающиеся вновь, – и сознание того, что Линдейл прав, засевшее в мозгу, жгло Моргана изнутри, заставляя ударить как можно больнее.

– Самоуверенность, видимо, присуща всем южным джентльменам, – сказал он. – "Перед нами враг, и я его разобью," – разве не так сказал Ли Лонгстриту в ответ на просьбу не посылать Пиккета в ту идиотскую атаку под Геттисбергом?

Причудливая игра света и тени искажала лица. И горящие жаждой крови глаза исследовали противника, не в силах оторваться, ибо малейшая потеря внимания означала смерть. Джонатан Линдейл вспомнил вдруг раннее утро шестьдесят третьего под Геттисбергом, и сердце его болезненно сжалось. Он стоял и смотрел на море колышущейся под дуновениями ветра сочной травы – кошмар, который будет еще многие годы преследовать грядущие поколения южан... И ничего еще не было решено, это сладостное ощущение неопределенности... Война еще не проиграна, а значит, все возможно. Все можно изменить. Отец... Он еще жив, он с Пиккетом на другом краю поля, которого отсюда не видно... Джонатан стоял и смотрел в глаза нахальному янки, ощущая внутри сгусток боли и ненависти от сознания того, что время безнадежно далеко умчалось вперед и изменить ничего невозможно.

– Ты имеешь в виду ту мелкую стычку из-за обуви? – голос Линдейла сочился ядовитой издевкой. – Зато синебрюхие всегда верно оценивают ситуацию. Особенно Безоговорочная капитуляция, когда, налакавшись виски, послал три корпуса на наши окопы в Колд-Харборе... А Фредериксберг? Атака за атакой, с тупым упорством, будто овцы на бойню, они бежали на чертов холм, повинуясь идиотским приказам своих командиров, прекрасно сознавая, что их ждет! Разумные овцы! И вскоре весь склон был синим... Вы – просто пушечное мясо. Только и умеете, что убивать и грабить женщин и детей, забираете все, чего не в силах сожрать. Держу пари, после марша к морю ни один янки в мундир влезть не мог, так пузо раздулось! Ах да, я совсем забыл... Тебя там не было, ты даже не участвовал в войне, а туда же... Как ты смеешь осуждать их? "... И проклянут свою судьбу дворяне, что в этот день не с нами, а в кровати: язык прикусят, лишь заговорит соратник наш в бою в Криспинов день!" [16.] Это про тебя, синебрюхий. Знай свое место. Держу пари, я первый тебе рассказал, ибо янки стараются умолчать о подвигах сынов Конфедерации, а в лагере для военнопленных было не много новостей, особенно после того, как твое правительство от вас отреклось, выбросив как ненужный мусор...

Палец Моргана задрожал на спуске. Ему начинало казаться, что покончить все мексиканской ничьей – не такая уж плохая идея. Огонь в лицо, может, боль... Это ему не впервой. Зато враг будет точно мертв.

– Тебя там не было, – глухим, клокочущим ревом вырвалось откуда-то изнутри.

– Хватит с меня! – внезапно раздался резкий голос, и Алиса, резко толкнув их руки, сжимающие оружие, развернулась и зашагала обратно к салуну, кутаясь в наброшенную поверх платья теплую шаль. "Не хочу этого видеть... – тихо твердила она, ни к кому конкретно не обращаясь. – Не хочу..."

От резкого толчка оба револьвера в руках дуэлянтов взорвались грохотом выстрелов, и мужчины, одновременно вскрикнув, схватились за щеки: Линдейл – за правую, Морган – за левую; из-под пальцев проступила кровь. Оружие они опустили.

– Ну, что? – спросил Линдейл, переводя дыхание, но пытаясь улыбнуться. – Чуть было мексиканская ничья не вышла?

– Пошел ты к черту! – Морган даже не пытался сделать вид, что ничего не случилось. Он сунул смит-вессон в кобуру и быстрым шагом покинул пределы светового пятна, отбрасываемого уже затухающим пожаром. Оставшись один, Линдейл перевел дух, аккуратно вернул "рут-и-маклахан" в кобуру и, закурив, двинулся было домой, но раненая нога мгновенно откликнулась пульсирующей болью. Хозяин салуна упал на колени в снег, и его пронзило острое сожаление, что он вообще покинул уютную комнатку за баром, однако сидеть сложа руки было не время.

Он уже поднимался, опираясь на подобранную ветку, когда сзади послышался хруст снега под торопливыми шагами и кто-то, подхватив Линдейла сзади под мышки, поставил его на ноги.

– Не бойтесь, это я, – сказал ему в ухо знакомый голос. Джонатан обернулся.

– А, это ты... – протянул он, узнав человека в отсветах пожарища.

– У вас на лице кровь, вы ранены? – встревоженно осведомился пришелец.

– Царапина, – отозвался Линдейл, потирая щеку. Кровь не шла, рану отчасти прижгли горячие пороховые газы.

– Кстати, – добавил Джонатан после недолгого молчания и принялся отряхивать с себя снег свободной рукой. – Я как раз тут думал о тебе. Для тебя есть работа.

– Всегда рад пригодиться, – отозвался его собеседник. – Мне деньги не помешают, особенно сейчас.

– Я плачу на сотню больше, чем обычно, – продолжал Линдейл, – треть плачу сейчас.

Он вытянул из кармана брюк пачку банкнот, и отсчитав деньги, протянул парню. Тот взял бумажки, пересчитал и убрал во внутренний карман своей куртки.

– Я хотел бы также попросить вас о недельном отпуске, – сказал он.

– После того как выполнишь задание, – кивнул Линдейл. – А по истечении отпуска приходи в мой салун, ты еще понадобишься.

– Конечно, – согласился парень. – Меня это устраивает. Так что надо делать?

– Для начала доведи меня домой, – сказал Линдейл, оглядываясь. – Поговорим там.

Сердце стремительно колотилось в груди Моргана, быстро шагающего по слежавшемуся снегу. Никогда раньше он не ощущал так отчетливо близость смерти, и страх мешался в его душе с восторгом от того, что он еще жив. Только сейчас, как в первом бою при Манассасе, почувствовал стрелок хрупкость и ценность своего существования, но тогда не было времени об этом размышлять – надо было просто бежать, спасая свою жизнь, но теперь все по-другому. Рассуждать всегда легче, чем столкнуться с чем-то лицом к лицу, и Моргану не понравилось чувство страха, потому что оно могло только повредить в противостоянии с Линдейлом.

Около салуна он нагнал Алису, она резко отвернулась от него.

– Что с ним? – спросил Морган, не замечая ее демонстративного презрения. – Почему он такой?

Обернувшись на ходу, женщина смерила его ледяным уничтожающим взглядом.

– Такие как ты отняли у него жизнь, – бросила она и скрылась в салуне, резко хлопнув дверьми. Морган убавил шаг, прижимая руку к ноющему боку, потом остановился и согнулся пополам, тяжело дыша: проклятая рана напомнила о себе. "Надо переночевать тут, а завтра с рассветом убираться из этого проклятого городка, – подумал он, выпрямляясь. – Давно пора." Дойдя до редакции, стрелок увидел, что забыл потушить керосинку, одиноким огоньком мерцавшую в темноте. Морган открыл дверь, но какая-то смутная тревога заставила его застыть на пороге и обернуться. В отблесках умиравшего огня на развалинах лавки Черрингтонов он увидел двух человек. Один из них был явно Линдейл – тот, который опирался на ветку. Отсюда не было слышно, о чем они говорили. Их голоса заглушал ветер и треск пламени, но Морган видел, как Линдейл достал из кармана деньги, отсчитал часть и передал второму. Неужели Линдейл?... Ему не хотелось думать об этом, это было слишком отвратительно, хотя, чего же еще ждать от приспешника Макклахана. Зло тянется ко злу, кажется, после нескольких потрясений его черно-белое представление о реальности все-таки оказалось верным. Морган вошел и закрыл за собой дверь. Зевая, он отыскал одеяло, валяющееся в углу и, грустно посмотрев на стопку экстренных номеров, смахнул их на пол одним движением руки. "Кому они нужны в этом городе..." – устало пробормотал он в темноту, вытягиваясь на столе во весь рост и сбрасывая сапоги. Он переставил лампу на табурет и, погасив ее, натянул на себя одеяло. "Кстати, куда запропастился Оуэн..." Прежде, чем Морган начал размышлять над новой проблемой, его глаза закрылись, и он провалился в тяжелый сон без сновидений, положив голову на стопку старых газет и сжимая в руке взведенный смит-вессон.

* * *

Войдя в дом, миссис Черрингтон устало захлопнула за собой дверь, задвинула щеколду и, стащив с головы чепец, тяжело опустилась на стул. Жаклин зачерпнула из ведра, стоящего в прихожей, воды и, протянув кружку матери, застыла безмолвным и неподвижным во мраке призраком. Миссис Черрингтон медленно взяла посуду из рук дочери, но к губам не поднесла, а продолжала сидеть в той же позе, не способная двигаться, не в силах продолжать борьбу. Тишина нарушалась лишь хныканьем Мари. Люсьен, все еще не вынимая изо рта большого пальца, направился на кухню, из дверей которой струился тусклый розоватый свет. Несколько минут спустя Жаклин, будто очнувшись, ощупью отыскала спички и зажгла керосиновую лампу, прикрепленную к стене. Мари все всхлипывала и всхлипывала, казалось, этому не будет конца...

– Уложи детей, Жаклин, пожалуйста... – усталый бесцветный голос матери заставил девушку вздрогнуть.

– Да, мама.

Она кивнула, забежав в кухню, схватила за локоть Люсьена, вытащила его в коридор, несмотря на упорное сопротивление и цепляние за косяк, поймала свободной рукой ладонь сестры и пошла вверх по лестнице, волоча детей за собой.

Миссис Черрингтон осталась одна. В тишине гостиной мерно тикали старинные часы, отсчитывая секунды, минуты, часы, а фигура женщины оставалась неподвижной, будто вырезанная из мрамора статуя, с устремленным в никуда взглядом и устало лежащими на коленях слабыми, полупрозрачными руками, стиснувшими железную кружку. Отсветы пожара, проникавшие сквозь окна, лежащие на полу и обстановке кухни, четко видимые в дверном проеме, угасли.

Дверь содрогнулась под мощным ударом, миссис Черрингтон не шелохнулась. Снова удар, еще сильнее, чем прежде. Кружка выскользнула из разжавшихся пальцев и с грохотом покатилась по полу, оставляя за собой сверкающий след.

– Мама! – на верхней площадке лестницы возникла Жаклин, в ее глазах – бездонный ужас. – Что нам делать?..

Позади нее маячили во мраке размытые силуэты Люсьена и Мари. Миссис Черрингтон внезапно очнулась от своего оцепенения и повернула к дочери спокойное лицо.

– Никаких истерик, – приказала она негромко и сухо, и Жаклин увидела, как ожесточилась ее лицо. – Уведи детей наверх, будь с ними. Стук повторился: громче и дольше.

– Дверь... Дверь... не выдержит... – неслышно прошептала Жаклин.

– Убери детей и держи их наверху! – крикнула миссис Черрингтон, и Жаклин, подхватив на руки брата и сестру, исчезла из виду. Дверь скрипела, щеколда дала трещину. Миссис Черрингтон встала, подняла стоящий у дверей брус, с огромным усилием запихнула его в железные скобы, специально для того предназначенные, и задвинула. То был первый раз, когда пришлось применять этот дополнительный массивный запор, но женщина была благодарна мужу за такую, не свойственную ему предусмотрительность. Черты миссис Черрингтон заострились и окаменели, когда она подтянула к двери стул, залезла на него и сняла с крюка охотничий карабин Роланда. Спустившись, женщина прислонила оружие к стулу и, схватив из поленницы топор, побежала на кухню. Удары, сотрясавшие дверь, отдавались в ее ушах, но муж сделал вход в дом на совесть: это на какое-то время задержит их. Примерившись к запертому ящику в кухонном шкафу, миссис Черрингтон коротко размахнулась и всадила острое лезвие в дерево – раз, другой... Наконец, сунув левую руку в образовавшийся пролом, она вытащила коробку с патронами и, подняв голову, случайно заметила в окне незнакомое лицо. В других комнатах на первом этаже ставни были заперты на ночь, как обычно, но здесь – нет... Ее рука двигалась стремительно, помимо рассудка, когда миссис Черрингтон швырнула изо всех сил топор в ухмыляющуюся физиономию. Человек исчез за мгновение до того, как зазвенело и посыпалось стекло. Подойдя к окну, женщина закрыла ставни на замок и поспешила к ходуном ходящей двери. Она села на стул, уперла ружье стволом в пол и надломила, открыв камеры для патронов, а затем, действуя, словно во сне, но четко и быстро, будто всю жизнь этим занималась, затолкала в них два заряда.