Текст книги "Люди сорок девятого (СИ)"

Автор книги: Мария Минаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

– Удачи, – Морган коснулся пальцами полей шляпы и двинулся дальше по улице. Да, наверное, этот пьяница прав: в этом деле каждый выбирает историю себе по вкусу, а Моргану почему-то казалось, что Джонатан Линдейл, наверняка, симулирующий хромоту, остался вчера возле горящей лавки Черрингтонов неспроста. У него было время, чтобы потолковать с кем нужно, для такого рода переговоров зачастую хватает и пары слов. Морган вспомнил его голос, и по спине у него снова пробежал холодок: "Если я хочу кого-то убить, то делаю это как следует." Бесспорно, Джонатан Линдейл был подходящим человеком, если Макклахан решил разделаться с никому не угодным журналистом.

* * *

– Мама! – резкий голос Мари опередил топот ног, а через секунду она вбежала в комнату. Миссис Черрингтон опустила на колени чистую рубашку своего мужа. Она сидела на краю кровати в их спальне перед тяжелым сундуком, вытащить который из угла ей стоило не мало сил, и убирала туда вещи мистера Черрингтона. Ее лицо было спокойно, а в душе царила пустота. Тысячи вопросов, на которые надо было найти ответы в кратчайшее время, теснившиеся в голове женщины вчера и чуть не сведшие ее с ума, были отложены в самый дальний угол сознания. Рубашку, лежащую у нее на коленях, она постирала накануне того страшного дня, и муж так и не надел ее. «Нельзя жалеть себя,» – в который раз сказала себе миссис Черрингтон и повернулась к дочери.

– Что случилось, Мари? Жаклин покормила вас?

– Да, да! – вскричала Мари, раздраженная непонятливостью матери, всегда задающей не вовремя бесполезные вопросы, ответ на которые заранее известен. – Мама! Люсьен снова затеял эту игру. Он не занимается со мной, а ты велела ему...

Изменившись в лице, миссис Черрингтон кинула рубашку в сундук и, вскочив, выбежала из комнаты. Мари поспевала за ней в меру своих сил. Ворвавшись в детскую, женщина кинулась к Люсьену, лежащему на полу, раскинув руки и уставив неподвижный взгляд в потолок, и, упав возле него на колени, приподняла его голову.

– Люсьен! – крикнула она, тряся его. – Я тебе говорила не пугать меня так! Почему ты меня не слушаешь. Прекрати немедленно!

Мальчик сел и стал громко всхлипывать, а потом вдруг уткнул в ладони лицо и заревел во весь голос.

– Люсьен, – голос матери смягчился, – поиграй с сестрой в кубики или в солдатиков.

Всхлипывая, мальчик поднял голову и принялся собирать разбросанные по ковру фигурки, вырезанные из дерева. В это мгновение миссис Черрингтон увидела руки своего мужа, обстрагивающего деревяшку длинным зимним вечером и, отвернувшись, вышла из комнаты. В след ей раздался пронзительный вопль Мари:

– Отдай! Это моя кукла, моя!.. Мама!

Зажав уши руками, миссис Черрингтон ускорила шаги. "Еще немного и я просто сойду с ума..."

А в детской, пока прибежавшая на шум Жаклин успокаивала плачущую Мари, Люсьен все так же безразлично глядя на мир, расставлял солдатиков и кукол, а потом толкал какую-нибудь из фигурок и наблюдал, как она валится, увлекая за собой все остальные.

Возвращаться в спальню не было больше сил, миссис Черрингтон машинально сбежала по лестнице в прихожую и быстро натянула на себя шубу. Возле самой двери ей кинулся в глаза топор, воткнутый в кусок дерева. «Нам нужны дрова...» – почему-то подумала она и, подергав рукоятку, с трудом высвободила лезвие. Миссис Черрингтон долго смотрела на переливающуюся бело-голубым блеском сталь. Потом, будто очнувшись, она воткнула топор на место и покинула дом, с силой хлопнув за собой дверью, поражаясь и не веря, что всего несколько секунд назад была на краю пропасти, забыв о своем долге перед Богом и своими детьми. «Я выживу,» – сказала женщина себе твердо, быстро шагая сквозь покалывающую лицо тысячами холодных прикосновений бурю: «Мы все выживем.»

* * *

Постучав ногами об пол и немного стряхнув с себя снег, Морган вошел в салун и, опустившись на высокий табурет возле стойки, потребовал себе виски. Бармен налил и выжидающе посмотрел на него.

– Заплачу потом, – сказал Морган, сообразив в чем дело. – С Линдейлом я как-нибудь сам договорюсь.

В глазах бармена было недоверие, и Джуннайт решил было испытать судьбу, несмотря на спрятанный под стойкой обрез, когда голос Алисы разрядил ситуацию:

– Все в порядке. Пусть пьет.

Морган подтянул к себе стакан и, глотнув обжигающее горло зелье, обернулся к женщине.

– Я хотел бы поговорить с Линдейлом, – сказал он и невольно похолодел внутри, от искры, промелькнувшей стремительно в глазах Алисы. Впрочем, взгляд женщины практически сразу снова стал дружелюбно – безразличным.

– Линдейл спит, – немного хрипло сказала она, и от этого ее тон показался стрелку немного резким. – Я не буду его будить ради тебя.

– Я подожду, – эта женщина немного раздражала стрелка, но он себя сдержал.

– Ну тогда мы можем провести это время с максимальной пользой... – Алиса прошла мимо него, будто невзначай задев краем боа из перьев. Во рту у Моргана пересохло. Женщина остановилась в двух шагах от него, и глаза ганмена против его воли устремились в низкий вырез ее платья. Джуннайт сглотнул. Алиса глядела на него в упор.

– Я сегодня не при деньгах, ты же знаешь, – еле выговорил Морган. – И вряд ли буду в скором времени.

– Мы берем меньше, чем в Денвере, – сказала Алиса и, поставив ногу на табурет, принялась поправлять резинку чулка. – И если парень вызывает наше доверие, открываем ему долгосрочный кредит.

– Но Алиса... – запротестовал бармен, понявший, к чему идет дело.

– Заткнись, – резко оборвала мисс Морроу, обернувшись к нему; ее взгляд чуть не прожег человека за стойкой насквозь, но Морган этого не заметил, так как все его внимание целиком поглотила белая кожа ноги над чулком. Он побаивался этой женщины, словно призрак возникавший за спиной Линдейла практически при каждой их встрече, но в конце концов это была ее работа, а он не был в подобном заведении с определенной целью больше месяца. "Ну и что? – спросил сам себя Морган. – Ничего не случится."

– Пойдем наверх? – спросил он. Алиса хмыкнула и хлопнула рукой по стойке.

– Зачем время терять? Мы и здесь неплохо устроимся.

– Но... – предпринял последнюю попытку бармен.

– Бобби, отвернись, – тоном, не терпящим возражений, срезала его Алиса. Бармен торопливо отошел на другой конец стойки и принялся глядеть в стену. Морган вытер вспотевшие руки о брюки, пытаясь думать об Алисе, как о женщине, работающей на его врага, но все его существо яростно протестовало, явственно давая ему понять, что сейчас это уже неважно.

– Ты симпатичный, muchacho... – сказала она, приближаясь к нему вплотную так, что их тела соприкоснулись. Когда Алиса принялась расстегивать его брюки, Морган судорожно втянул в себя воздух. Женщина на мгновение остановилась.

– Здесь так жарко... – сказала она. – Помоги мне с корсетом, я задыхаюсь...

Морган и сам задыхался, чувствуя, как намокшее от пота нижнее белье облепляет спину. Резким движением стрелок развернул женщину к себе и прижал к стойке. Не в силах более сдерживаться, он обнял ее, поцеловал в губы...

И очнулся, явственно услышав хорошо знакомый щелчок, почувствовал что-то холодное, прижавшееся к его боку.

– Только дернись, – голос Алисы звучал напряженно и жестко, но, несмотря на это, в нем чувствовалось торжество, – и твоим почкам конец.

Она отступила на шаг и подняла руку с маленьким дерринжером, раннее спрятанным в потайной кобуре на бедре. Теперь дуло застыло на уровне переносицы Моргана, не шелохнувшись. Скосив глаза, Джуннайт увидел свой собственный пояс с ремингтоном в кобуре, валявшийся на полу, как дохлая змея. Запасной смит-вессон лежал там же.

– Алиса! – бармен смотрел прямо на них, все его лицо выражало неподдельный ужас. – Что ты делаешь, остановись. Я тебе прибираться помогать не буду, так и знай.

Морган поднял глаза и увидел темные беспощадные зрачки женщины, неотрывно следящие за ним.

– Я за Линдейла глотку кому угодно перегрызу, – процедила Алиса. В ее глазах была смерть. Морган заставил себя улыбнуться ей в лицо.

– Наплевать, – сказал он. Алиса глядела на него, и ненависть в ее глазах понемногу сменяло отчаянье. "Что я могу? – думала она. – Что я могу? Убью этого – появится другой, третий, сотый... Я не смогу убивать их всех. Этот парень ведь только зашел в бар выпить и уехал бы в тот же день, если бы не та драка. Я не смогу защищать его вечно от него самого. Он ищет их, не они его..."

Револьвер задрожал в ее руке.

Злость сдавила горло Моргана. Ему вдруг действительно стало все равно, что случится дальше. "Плевать..." Он поднял голову и, увидев нерешительность в глазах женщины, мгновенно решился. Набрав в легкие воздух, Джуннайт стремительно выбросил вперед руки, хватая колеблющееся дуло дерринжира и направляя его в потолок. Пару секунд они боролись в полной тишине, а Бобби следил за ними, затаив дыхание, потом Алиса почувствовала, что стремительно слабеет. "Ну почему все мужчины такие сильные?" – с отчаяньем подумала она, и в тот же момент ее пальцы разжались, и револьвер загрохотал по доскам пола. Женщина яростно поддела оружие носком туфли и отшвырнула подальше. Стрелок все еще сжимал ее запястья, почувствовав свою силу, и ее это безумно раздражало.

– Пошел к черту! – выкрикнула Алиса, резко оттолкнула Моргана от себя и с отчаянной злобой двинула коленом в пах, а затем, подхватив дерринжер, бросилась наверх. Задохнувшись от боли, стрелок пошатнулся, в последний момент ухватился за стойку и удержался на ногах.

– Я вас ненавижу! – донеслось с верхней площадки лестницы. – Я вас обоих ненавижу, всех вас! Будьте вы прокляты! Я...

Голос прервался судорожными рыданиями, потом наверху хлопнула дверь. Джуннайт все еще стоял, согнувшись, уперев одну ладонь в колено, другую, согнутую в локте, – в полированное дерево, и никак не мог отдышаться.

– Здорово она тебя... – с сочувствием и вместе с тем с некоторым облегчением протянул бармен. Через пару минут стрелок выпрямился.

Машинально застегнув брюки, Морган посмотрел в удивленные глаза человека за стойкой.

– Я убью ее... – неуверенно сказал стрелок, подбирая пояс и револьверы. – Не позволю со мной так обходиться.

Бармен позволил себе подобострастную улыбку.

– Виски? – спросил он с надеждой в голосе.

Джуннайт защелкнул пояс на бедрах и рванулся к лестнице, сжимая в каждой руке по взведенному револьверу. Бармен поймал его за локоть. Морган развернулся стремительно, будто гремучка в броске и, практически не раздумывая, сунул ремингтон под нос бармену, нажав спуск. Курок щелкнул, но выстрела не последовало. Не успевший испугаться Бобби смотрел в пустые глаза человека напротив, наполненные жаждой убийства. Через мгновение, показавшееся вечностью, Морган опустился на табурет.

– Том Анден... – сказал он, изумленно глядя на бармена. – Я могу поклясться, парень, что видел, как Том Анден выскочил из-за твоей стойки.

Морган открыл револьвер и уставился на не сработавший капсюль. Как будто ничего не произошло, он заменил испорченный пистон и выбросил его в плевательницу. Металлический гул разнесся по салуну, как звон колокола. Бармен, трясущейся рукой налил себе виски и залпом выпил. Потом налил еще. Морган сунул один револьвер за пояс, а другой вернул в кобуру, потом подозрительно поглядел в сторону стойки.

– А ты уверен, парень, – в его голосе звучало неприкрытое недоверие, – что у тебя за стойкой никого нет?

Бармен допил третий стакан и предложил:

– Сам посмотри.

Морган вытащил из-за пояса револьвер Чета и, подойдя к стойке, рывком перегнулся через нее. Все еще бледный бармен отпрянул со стаканом в руке.

– Ты прав, – констатировал Морган через пару минут. – Тут никого нет.

Бобби налил виски и подтолкнул стрелку стакан, бормоча себе под нос:

– Зря я этим занялся. А ведь знал, что бармену всегда достается... Когда два пьяных идиота открывают друг по другу стрельбу в салуне, они ни за что не попадут в противника, будьте уверены, но уж бармен точно схлопочет пулю, если вовремя под стойкой не схоронится.

Морган Джуннайт еще раз опасливо огляделся, не увидев ровным счетом ничего подозрительного, успокоился и вернулся к своему стакану, но тут холодный поток воздуха заставил его оглянуться.

Старый индеец в смерзшейся шубе из овчины прошел между столами и, скинув на пол мешок со своими пожитками, достал из кармана доллар.

– Виски, – сказал он и, получив свою выпивку, обратил к Моргану бесстрастное лицо, изучая его под маской безучастности.

– Скверная погода, – сказал Джуннайт, чтобы хоть что-нибудь сказать: пронзительные взгляды индейцев всегда тревожили его. Никогда не знаешь, что у них на уме.

– Да, – согласился краснокожий. Старик много успел повидать на своем веку, и у него не было оснований доверять незнакомым белым людям. Он шел на юг, куда улетали каждую осень дикие гуси, потому что холодные зимы в северных территориях начинали беспокоить его старые кости, к тому же жена стала чересчур сварливой, когда дети поставили свои типи много лун назад; а неприятности индейцу были ни к чему.

– Издалека? – спросил Морган, заметив стоптанные мокасины. – Откуда идешь?

– Оттуда, – индеец кивнул на север. – У меня сварливая жена и больные кости.

– Понятно... – Морган пригубил виски и, достав из кармана табак и бумагу, предложил бармену и индейцу. Бобби отказался, а Морган и его собеседник свернули сигареты и закурили.

– Хороший табак, – проговорил через несколько минут краснокожий, затягиваясь и отхлебывая спиртное. Снова наступила тишина. Бармен протирал стаканы, настороженно следя краем глаза за парочкой у стойки.

– Джон Линдейл здесь? – спросил индеец у него. – Я слышал, он обосновался в этих краях.

– Алиса говорит, что хозяин очень устал вчера и спит. Он недавно был ранен, но не серьезно, – ответил бармен, бросив быстрый взгляд на Моргана. – Она не хочет, чтобы его будили.

– Женщины, – сказал индеец, оборачиваясь к Моргану. – Они всегда хотят распоряжаться мужчиной, особенно белые.

Морган кивнул и допил виски. Бармен налил ему еще.

– Я не думал, – произнес индеец, – что Линдейл снова найдет себе женщину.

В глазах Моргана сверкнул интерес, когда он развернулся на табурете так, чтобы видеть лицо собеседника.

– Я думал, Линдейл купит моих бобров, – сказал индеец. – Он всегда был честен в торговле и давал за них хорошую цену. Не то, что эти скряги на торговых постах. Придется, видно, подождать.

– Ты знаешь Линдейла? – спросил Морган, но индеец, казалось, не услышал его. Он думал о непостижимых белых, одним из которых был хозяин этого салуна: они не могли сидеть на месте, и поэтому бросали все и ехали в новые края, чтобы погибнуть там или выжить... Погибало их больше, но они все ехали и ехали, а выжившие обретали силу, сравнимую с силой исконных обитателей этой земли... Только вот колдовство оставалось им недоступным, потому что они не верили в него. Да, наверное, дело в этой древней земле: она сама решала, кто останется жить на ней, а кто – нет, и сила оружия здесь не имела значения. Но выжившие белые люди пускали здесь корни и обзаводились детьми только для того, чтобы в один прекрасный день бросить все, оставить нажитое за всю жизнь ценой пота и крови тем, кто шли следом, опасаясь идти впереди, и двинуться дальше на поиски новых земель и своей судьбы. Им сложно просто жить и следить за бесконечной сменой сезонов, думал индеец. Возможно, их движущая сила – это стремление вечно играть со смертью, приобретая силу и изживая слабость. Наверное, закаленным в суровых краях и в сражениях людям надо испытать себя до конца, им нет места в спокойном устойчивом мире...

Та пара людей в повозке, что он нашел в трех милях от Денвера, так и не сумела побороть свою слабость. Мужчина истек кровью, женщина умерла мгновенно от пронзившей ее горло стрелы, только ребенок, пищавший в теплых шкурах, оказался достаточно сильным, чтобы выжить, и индеец, взяв его из мертвых рук матери, забрал с собой. Ему не хотелось возвращаться в Денвер – там не очень жаловали краснокожих, а в свой последний визит туда он наделал несколько глупостей, в результате чего оказался должен кучу денег крупному торговцу, и местный шериф, наверняка, его помнит. Да, к тому же это убийство... Вероятно, здесь поработала шайка отщепенцев, которых давно прогнали из собственного племени, но кто будет разбираться?.. Все эти соображения заставили индейца двинуться дальше на юг, к тому же он знал нескольких владельцев ранчо, где можно было попросить молока, что он и проделал. К сожалению, там не оказалось женщин, а у мужчин и так дел было невпроворот, и никто не взял мальчишку себе, хотя хозяева дали в дорогу две бутылки из-под виски, заполненные молоком.

Дойдя до Иглз-нест, индеец оставил ребенка в пустой церкви, положив его на одну из скамей. В помещении было тепло. Кто-нибудь обязательно найдет малыша, и в городе, конечно же, есть женщина, которая возьмет на себя заботу о нем.

Очнувшись от своих мыслей, индеец увидел совсем близко лицо незнакомого белого, угостившего его самокруткой.

– Линдейл, – повторил Морган свой вопрос в третий раз, еле сдерживая раздражение. – Откуда вы его знаете?

Индейцу не очень – то хотелось разговаривать, но надо было как-то занять время, и он, взяв еще порцию виски, начал рассказ:

– Я знал еще его отца с тех времен, когда тот странствовал в одиночку по лесам. И потом, когда он отправился с сыном в Калифорнию в поисках удачи. Я не помню точно, что заставило этого человека покинуть родной город. Линдейл, я имею в виду старшего, был младшим сыном в состоятельной семье с юга и, я думаю, он был слишком гордым, чтобы довольствоваться одной четвертью и без того не слишком большого капитала. Джон тоже такой – это их порода. У нас в племени, а мы тогда кочевали южнее, чем сейчас, был голод, плохой выдался год. Линдейл дал нам одеял и еды, а я решил проводить его по кратчайшему и наиболее безопасному пути до границ известных нашему племени земель. Вождь это разрешил. Ты не поверишь, но у него в фургоне были книги. Книги, там где каждый фунт решает вопрос о жизни и смерти. Он отлично сознавал опасность своего решения, но был чертовски упрям в этом вопросе, все твердил, что даст детям надлежащее образование, и я сомневаюсь, что ему удалось сохранить хоть половину книг, но у него была сила, и он дошел до конца пути, а вот жена его – нет.

Индеец отхлебнул еще виски, и язык его окончательно развязался:

– Она умерла еще до золотой лихорадки в маленьком доме, куда привел ее муж и где родился Джон. Моя сестра ухаживала за ней. Старший Линдейл не нашел много золота, как и большинство тех, кто кинулся за наживкой, но, мне кажется, что это его не особенно огорчило. Этого человека увлекал скорее процесс, новые ощущения, которые предоставился случай испытать. Беспокойство, сидевшее в нем, начинало пожирать его изнутри, когда он долго засиживался на одном месте. Он будто все время искал "то самое место", где сможет наконец – то осесть: единственное на свете.

– А Джон Линдейл? Что с ним? – нетерпеливо прервал его Морган.

– Джон... – индеец задумался. – Они с отцом вернулись домой без гроша – голодные и оборванные. Их уже давно считали погибшими. К тому времени все трое дядей Джона умерли от какой-то заразы белых людей, и его отец получил в свое распоряжение поместье и дом с белыми колоннами. Я был там однажды, но мне всегда казалось, что роскошь тяготила его, и он с радостью бросил все это, когда началась война. Джон-младший с помощью книг и упорства догнал своих сверстников и учился в Алабамском Университете, когда штат вышел из Союза. Он последовал примеру старшего, бросив учебу, но ему повезло больше, хотя, кто знает: пройдя всю войну, он вернулся к обугленному пепелищу и узнал о гибели отца. Эта семья сильно пострадала в большой драке белых людей. Кстати, говорят, условия сдачи записал и дал на подпись двум вожакам один из сенека, так что, наверное, это была и наша драка тоже.

Старший Линдейл дал сыну неплохое образование, я не знаю, как у него это получилось в этих вечных скитаниях, но сомневаюсь, что парню нужно было учиться дальше, разве что из-за диплома. Так вот, Джон устроился на работу в какой-то конторе, но разбор бумажек за мизерную плату, занимавший весь день, не устраивал его, да и хозяева – саквояжники, не упускали случая унизить южанина. Эти Линдейлы всегда хотели большего, чем могли получить. В конце концов где-то через неделю Джон врезал парочке зарвавшихся боссов – янки и хлопнул дверью, не дожидаясь, пока его вышвырнут. Ему пришлось покинуть город, потому что те саквояжники поставили на уши расквартированные там войска северян. Джонатан перебрался в Саванну и, поклявшись себе не иметь больше дел с янки, нанялся вышибалой к одному южному аристократу, который, потеряв поместье, плантации и рабов, держал бордель на окраине и неплохо наживался на этом.

– А ты случайно не знаешь, почему он на людей ни с того ни с сего бросается? – Морган перевел разговор в более интересное для него русло. Или, по крайней мере, попытался.

– Белые всегда нетерпеливы. Им все надо здесь и сейчас, – недовольно буркнул индеец. Его взгляд был устремлен за спину бармена, как будто там оживали картины из прошлого. – В некотором роде Линдейл стал легендой в своих краях. Рассказывали: влюбился в одну женщину... Кажется, ее звали Анабель, сам он никогда не говорил об этом. Она была... Впрочем, о мертвых не говорят плохо. Скажем, работала в том заведении, где Линдейл служил вышибалой. Джон бывал у нее и как-то даже показал мне кольцо. Он хотел женится на ней и увезти на Запад, чтобы она была только его женщиной.

В тот вечер туда зашли несколько синеб...

Индеец вовремя уловил предупреждающий жест бармена и исправился:

– Несколько синих мундиров, прошу прощения за мой английский.

С английским у него было все в порядке, но Моргана так заинтересовал рассказ, что он позволил себе пропустить мимо ушей эту досадную оговорку рассказчика. Заметив, что все в порядке, индеец продолжал:

– Так вот, там было человек шесть, все пьяные, и никто не желал подчиниться просьбам хозяина уйти. У одного из янки был огромный шрам через все лицо. Вообще-то дамам из подобных домов все равно, кривой ты или хромой, да и одноногий тоже, если деньги при тебе. Но надо было такому случиться, чтобы этот парень схватил за руку, причем довольно грубо, одну из новеньких. Девушка отшатнулась от него, тогда он ее ударил так, что она упала и принялся пинать ногами, приговаривая, что все южане такие снобы и заслуживают, чтобы их хорошенько проучили. Дружки этого парня стояли и ухмылялись. Хозяин попытался, было, вмешаться, потому что испугался, что девчонку искалечат, да и денег их он не видел, но эти янки его обругали только. Он попытался все объяснить и поставить парням выпивку, но куда там... Тот, со шрамом оставил-таки девушку, но полез к хозяину с кулаками, приговаривая, что его оскорбили. Так громко кричал, говорят, на улице слышно было, грозил "все это осиное гнездо бунтовщиков" разнести, хотя никто там не был связан ни с мятежниками, ни с партизанами. Позже говорили шепотом, что он так специально сделал. Хозяин попытался другую предложить, но его уже не слушали. Думаю, они уже тогда хотели всех там перебить, но только оружие им пришлось на первом этаже, в баре, оставить, потому как правила такие были. Слово – за слово – началась драка, и хозяина борделя мгновенно вырубили, но тут подоспел Линдейл с обрезом и, наставив на них два ствола, забитые крупной дробью, велел убираться.

Против такого аргумента они, конечно, поспорить не могли и ушли, ругаясь, как погонщики мулов, и бормоча сквозь зубы угрозы. И все, вроде бы, успокоилось: заведение закрыли, посчитав, что на одну ночь неприятностей хватит, бар внизу тоже. Женщины ушли в свои комнаты, посетителей выпроводили по-тихому через черный ход. Никто не думал, что они вернуться, но их злоба оказалась слишком велика. Эти янки раздобыли всего за два часа целый фургон взрывчатки и подогнали к зданию. Аккуратно и быстро взломав дверной замок и запалив фитили, они хлестнули мулов и, прыгнув в седла запасных лошадей, помчались прочь. Фургон влетел в пустой бар, и через пару минут взрыв разнес все строение на доски. Никто не знает, где они смогли так быстро найти столько взрывчатки, возможно, кто-то из них имел доступ к складам армии северян, расквартированной в городе. Неизвестно также, как сумел выжить Джон. Он никогда не говорил об этом. Я нашел его в лесу, одежда на нем практически вся сгорела, все тело покрывали ожоги, и я отвез его в наше селение. У нас был хороший шаман: ему удалось разбудить силу, таившуюся в нем, и помочь ему справится со смертью. Джон ничего не помнил несколько первых дней. Возможно, это тоже помогло. А потом, на третий день, я посмотрел ему в глаза и понял, что он все помнит.

Морган, едва давивший зевоту во время первой части рассказа, слушал, боясь пропустить хоть одно слово.

– Он – единственный оставшийся в живых из тех, кто там был, – продолжал индеец, не повышая ровного голоса. – После этого ему потребовалось пять лет, чтобы отыскать их всех, но никто не ушел от возмездия.

Один все еще был в Саванне, когда Джон вернулся туда, решив, что этот город должен стать отправной точкой в его поисках. Посидев в пивнушке и выслушав все местные сплетни, включая самые мелкие и самые невероятные, он составил для себя картину того, что произошло после той ночи. Инцидент не прошел незамеченным, все-таки погибли люди, и состоялось даже судебное заседание, где те шестеро клялись, что в борделе был тайный партизанский штаб. Нашлись свидетели, подтвердившие, что неоднократно слышали от хозяина подрывные речи против федерального правительства, и крики "мы покажем чертовым янки!", доносившиеся из дома в ту ночь. Естественно, все шестеро поведали начальству под присягой, что вернулись, прихватив из казармы винтовки, чтобы арестовать бунтовщиков, но, видимо, в здании взорвался тайный оружейный склад. Подсудимые также позволили себе предположить, что боеприпасы предназначались для диверсий, а сдетонировали они от небрежного обращения. Каким-то образом им удалось скрыть пропажу взрывчатки с собственных складов, и их оправдали. Даже более того, командир велел повысить тех янки в звании за бдительность. Но, хотя они думали, что выживших при взрыве не было, все хотели убраться как можно дальше, на всякий случай, и в кратчайшие сроки перевелись в другие части.

Двое были все еще в Саванне. Они вели себя довольно беспечно и слишком предсказуемо. Янки не скрывались, да и от кого им было прятаться? Прошло несколько месяцев после инцидента, живых свидетелей они постарались не оставить. Линдейл тайно следил за теми двумя несколько недель, не желая, чтобы пострадали невиновные. Эти янки держались рядом, как и положено соучастникам преступления, не осмеливающимся посвятить кого-то еще в свою тайну. Одним темным южным вечером, когда мириады ослепительно ярких звезд покрыли небосвод, они сидели за бутылкой виски в опустевшем кабаке на окраине. Посетители давно разошлись, и хозяин тоже торопился домой. Эту картину Линдейл наблюдал каждый воскресный вечер: владелец, очевидно, доверявший своим завсегдатаям, отдавал им ключи и шел спать. Затаившись в темноте за углом дома напротив, Джонатан выждал час. Те двое сидели за столиком у стены, заговорщически склонившись друг к другу; единственная горящая свеча в помещении бросала на их лица контрастные блики. Оставаясь в тени, Линдейл снял с плеча и натянул свой новый лук, положив на тетиву черную стрелу с привязанной к древку бумагой. В его жилах индейская кровь, – в голосе индейца послышалась гордость, – и он хорошо освоил способы войны разных племен. Подняв оружие, Джон поглядел сквозь него в окно. Свистнула стрела – зазвенело и посыпалось стекло, и янки отпрянули друг от друга: острие, пройдя между ними, поколебало слегка пламя свечи и вонзилось в сосновую доску. Древко мелко тряслось, будто в ознобе. Янки изумленно глядели на него, не веря своим глазам, потом торопливо отвязали и развернули привязанную к нему записку.

Линдейл перебежал к зданию и притаился под стеной, давая им время прочитать краткое послание: "Август 3. Имеющий глаза видел." А затем он разбил концом лука стекло и швырнул им под ноги связку динамита с трещащим в объятиях огня коротким запалом, украденную с их собственного склада...

Джон мгновенно отпрянул от стены и, достигнув в несколько прыжков примеченной раньше глубокой сточной канавы, скатился туда за секунду до того, как над этим местом прокатилась ударная волна. Когда все было кончено, он встал и зашагал в темноту, ни разу не оглянувшись. Это была хорошая месть.

Индеец замолчал, глядя куда-то вдаль, потом вытащил из кармана трубку и принялся набивать ее табаком.

– Сигареты белых курятся слишком быстро, – пояснил он. На хорошую историю не хватает... Так вот, на чем я остановился? Да. Той же ночью неизвестный, оставшийся незамеченным, вломился в комендатуру, несмотря на усиленную охрану. Только утром обнаружили пропажу из закрытого сейфа бумаг о переводе некоторых солдат в другие части. Сразу же на ноги были подняты все войска, но было уже поздно: еще до рассвета Линдейл выбрался на окраину города, где его ждал надежный оседланный конь, одолженный у нашего племени, задерживаться дольше в Саванне не имело смысла...

– Слушай, старик, к чему ты мне рассказываешь все это? – раздраженно спросил Морган. Ему не нравилось зарождающееся в душе сочувствие, которое, без сомнения, не прибавит ему сил, а подобную душераздирающую историю он и сам мог бы сочинить, если бы обладал даром старика рассказывать истории.

– Я опущу эту часть, – обиженно буркнул старик. – Белые люди не умеют ждать, я уже это говорил. Я мог бы вообще ничего не рассказывать.

– Ну, ну, дедушка... – попытался Морган загладить свою неловкость. – Просто мне интересно, почему Линдейл такой сейчас, а не долгая и, вне всякого сомнения, интересная история его приключений.

Старик обиженно молчал, пыхтя трубкой. Порывшись в кармане, Морган вытянул из него свое сокровище – едва начатую пачку табака "Булл Дарем". Фабричный табак был редкостью в этих местах, и Джуннайт запасался им при всяком удобном случае. В его седельной сумке оставалась еще пачка, но, если бы не желание загладить свою бестактность по отношению к старику, он вряд ли с кем поделился этой.

– Я прошу прощения, дедушка, – сказал стрелок примиряющим тоном. – Я проявил к вам неуважение и сейчас умоляю вас принять от меня подарок в знак моего раскаяния.

Он протянул старику пачку табака. Несколько минут индеец демонстративно игнорировал подарок, потом медленно повернулся к собеседнику. Аккуратно, будто подчеркивая значимость происходящего, он взял табак из рук Моргана, понюхал и спрятал в свой тюк, кивнув.