Текст книги "Скандинавский детектив. Сборник"

Автор книги: Мария Ланг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

Мы немного помолчали.

– Ужасно, – снова повторил он. – Кто мог это сделать?

– Что на ней было надето вчера вечером? – спросил я.

– Во время следственного эксперимента?

Я кивнул. Он некоторое время раздумывал, стараясь припомнить, но сдался.

– Не помню. А какое это имеет значение?

– В общем, никакого. Я просто спросил. И все-таки во всей этой истории есть одна интересная деталь. Под окном нашли галоши Манфреда Лундберга!

– Не может быть!

– Да, история совершенно фантастическая, – согласился я. Мы снова помолчали.

– Пожалуй, самое лучшее – поскорее вернуться в город, – сказал он.

Мы попрощались, он пошел к домику для лыжников. А мы продолжали двигаться к Скархольмену.

Пить шоколад со взбитыми сливками было еще рано. День действительно выдался дивный. Но тупая, ноющая боль в голове никак не отпускала. И где-то в мозгу непрерывно жужжало и щелкало.

БРУБЕРГ

Когда позвонил Харалд, я уже не спал. Через полудрему было слышно, как по квартире ходит Биргит. Утром в пятницу у нее не было уроков. Гудение пылесоса, как и стиральной машины, оказывает двойное действие: оно и раздражает, и усыпляет одновременно. Должно быть, мне все-таки что-то снилось. Я сидел в семинарской аудитории юрфака и чувствовал себя очень неловко, потому что на мне, как это ни странно, была пижама. Манфред Лундберг что-то монотонно объяснял, не делая ни единой паузы между словами, даже чтобы перевести дух. Я долго не мог понять, как это у него получается. Вдруг часы пробили четыре четверти. Из Манфреда стал выходить воздух. Так вот оно что! Оказывается, все это время он набирал в легкие воздух, не выдыхая его. Теперь все встало на свое место. Он в своем полосатом костюме стремительно уменьшался в объеме. Скоро на стуле остался один костюм. «Манфред ушел», – сказал чей-то голос. Подошел Йоста Петерсен и сел на стул Манфреда. Никто не протестовал, потому что всем казалось, что так оно и должно быть. «Эрнст», – сказал Йоста. Все посмотрели на меня. Я хотел убежать, но не мог сдвинуться с места. Мои ноги застряли в огромных и страшно тяжелых галошах.

– Эрнст!

Теперь это был голос Биргит. Я открыл глаза. Биргит была чем-то очень встревожена.

– В чем дело? – проворчал я, пытаясь повернуться к ней спиной.

– Тебя к телефону. Харалд хочет с тобой поговорить. Случилось нечто ужасное.

Биргит всхлипнула. Я встал.

– Марта, – сказала она, – Марта Хофштедтер мертва.

Каким-то образом мне удалось добраться до телефона. Харалд деловито изложил мне основные факты. Я только слушал. Под конец он попросил меня сообщить все Герману. Сам он обещал зайти позднее. У меня не хватило сил сказать ему «нет».

Биргит хлопотала вокруг, стараясь предупредить малейшее мое желание. Сначала она налила большой стакан апельсинового сока. Пока я одевался, сварила кофе. Одновременно она надавала множество полезных советов, что говорить мужу, у которого убили жену. Недаром Биргит была дочерью пастора – в то утро она была неподражаема.

Когда я подошел к дому Хофштедтеров, все полезные советы вмиг испарились. В голове было совершенно пусто. Чтобы хоть как-то начать, я нажал кнопку звонка. Герман тотчас открыл. Похоже, он не спал всю ночь. Глаза были красные и мутные, лицо казалось серым. Он был небрит и без пиджака. Несвежая рубашка не застегнута. Галстук почти развязался, и его концы торчали в разные стороны. Возможно, я пожелал ему доброго утра или сказал что-нибудь столь же бессмысленное. Герман не реагировал. Он не спросил, что мне нужно, а просто повернулся и пошел в гостиную. Но это не означало, что он не хочет меня впускать. Я поплелся за ним, и, судя по всему, ничего другого он не ожидал.

В просторной и светлой гостиной мебель тоже была светлая и обита материей, которая в любой другой день казалась бы веселой и радостной. Но сегодня все навевало грусть. Возможно, потому, что шторы были спущены, а может, оттого, что в комнате плавали клубы табачного дыма.

Герман сел в кресло возле стола. Пепельницу доверху наполняли окурки. Рядом стояла бутылка голландского джина и пустой стакан. Бутылка была темная, и я не мог судить, сколько из нее уже выпито. Оставалось надеяться, что меня он угощать не станет. К счастью, надежды мои оправдались.

Я встал у окна, повернувшись к Герману спиной. Сквозь тонкие шторы все хорошо было видно. Комната выходила окнами во двор, обрамленный стриженой живой изгородью. По другую сторону виднелся такой же двор соседнего дома. На снегу возились двое малышей, один лупил другого игрушечной лопаткой. Неподалеку от них пожилая женщина развешивала белье. От удушливого дыма турецких сигарет, которые курил Герман, у меня вдруг возникло желание разбить окно.

– Мне так хотелось завести детей, – неожиданно сказал Герман. – Тогда все было бы иначе. А теперь, наверное, уже поздно.

– Да, – кивнул я, – теперь поздно.

Он ничего не сказал и не двинулся с места.

– Марта умерла, – сказал я.

Женщина, которая развешивала белье, забрала пластиковый таз и пошла к дому. Малыши начали бросать в нее снежки.

– Марта умерла,– повторил я.

– Понимаю, – ответил Герман.

Дети стали бросать снежки друг в друга. Герман шумно вздохнул. Это было похоже на всхлип.

– Вечером она всегда приходила домой,– наконец выдавил Герман.– Всегда. И я сразу понял, с ней что-то случилось.

– Да, случилось. Вчера вечером ее задушили в «Каролине».

– В «Каролине», – машинально повторил Герман.

– В мужском туалете, – уточнил я и тотчас пожалел о своих словах.

– Гады… Какие гады…

Это прозвучало почти как стон. Он произносил проклятия тонким срывающимся голосом, но очень тихо, будто размышляя про себя, что произошло. Я повернулся к нему. Герман уперся локтями в колени и сжал ладонями виски.

– Я ужасно огорчен, – сказал я. – Поверь, Герман, это не пустые слова.

Я вышел на кухню и сварил ему кофе. Когда я вернулся, он сидел все в той же позе. Мне удалось заставить его выпить две чашки. Потом он встал и прошел в ванную, умылся и вернулся в комнату. Теперь он встал у окна. Одну руку он держал в кармане брюк, а другой беспрестанно отбрасывал со лба волосы, которые снова падали.

– Сейчас придет Харалд, – сказал я. – Он должен задать тебе несколько вопросов… – Я замялся. – Ты в состоянии с ним поговорить?

– А какая теперь разница? Пусть приходит…

Потом мы долго молчали. На стене висели две картины. Одна была написана в барочном стиле и изображала резвящуюся юную пару в райских кущах. Возможно, это были Дафнис и Хлоя. Не будь картина подлинным произведением искусства, ее можно было причислить к порнографии. Но Эллен Бринкман все равно осудила бы ее, не делая никаких скидок на искусство. Другая картина была написана в старой реалистической манере и изображала бескрайнюю ледяную пустыню. Где-то далеко на заднем плане навстречу ветру тяжело шагали два путника…

В дверь позвонили. Герман обернулся. Я остановил его взглядом и пошел открывать. Как и следовало ожидать, это был Харалд, но не один, а с Вальгравом. Я провел их в гостиную. Коротко и официально Харалд выразил свои соболезнования. Герман поблагодарил. Вальграв сел на стул и приготовился вести протокол. Исподлобья он косился на Дафниса и Хлою.

– Я пойду,– сказал я.

– Нет, останься, – сказал Герман. – Я хочу, чтобы ты остался.

Я посмотрел на Харалда. Тот согласно кивнул. Я снова сел в кресло и закурил. Харалд извинился – пожалуй, слишком витиевато – за то, что, несмотря на весьма прискорбные обстоятельства, он вынужден задать несколько вопросов. Герман ничего не ответил.

– Фру Хофштедтер ушла вчера после следственного эксперимента из «Альмы» примерно в двадцать часов, – начал Харалд. – Вы ее провожали?

– Мы расстались возле университета, у южного входа,– ответил Герман. – С тех пор я больше ее не видел.

На несколько секунд в комнате воцарилась тишина.

– Больше не видел, – повторил Герман.

– Куда пошла фру Хофштедтер? – спросил Харалд.

– На филфак. Во всяком случае, так она сказала.

– У вас были основания подозревать, что она пошла не туда?

– Откуда я знаю, куда она пошла на самом деле?

– Могла она назначить кому-то свидание?

– Не знаю.

– У вас не было на этот счет каких-то подозрений?

Герман долго молча смотрел в окно, потом выдавил:

– Да, подозрения у меня были.

– С кем, по-вашему, у нее могло быть свидание?

– Я ничего не знаю наверняка. Она не рассказывала мне про своих поклонников. Мне казалось, что Хилдинг Улин – уже пройденный этап, но ведь чем черт не шутит! Иногда я был почти убежден, что это Эрик Бергрен. А иногда подозревал Эрнста. И даже Рамселиуса. – Он рассмеялся беззвучным презрительным смехом. – И почти всех филологов без исключения! И Гренберга, и Ларсона…

– Уже поздно ночью я пришел к Эрику Бергрену. У него сидел Эрнст. Но никто из них не видел Марты. И тогда я вспомнил… вспомнил…

Голос у него сорвался.

– Да? – спросил Харалд.

– И тогда я вспомнил, что во время следственного эксперимента Марта упрекала Йосту за невнимание к ней. Больше у меня сомнений не оставалось. Значит, он ее интересовал. Он часто приходил к нам. Гораздо чаще, чем я бывал у него. И когда Марты не было дома, оставался недолго. А при ней просиживал до самой ночи.

– У Йоста в Лунде осталась семья, – возразил я. – Здесь ему, конечно, одиноко. И нет ничего удивительного, что он любит ходить в гости. У нас он тоже часто бывает.

– Ты не видел их вместе, – ответил Герман. – И не знаешь, о чем они говорят. Он никогда не показывал, что она ему нравится, и уже одно это делает его поведение подозрительным. Кстати, несколько раз они даже приезжали сюда вместе. До такой наглости Хилдинг, во всяком случае, не доходил.

– Следовательно, вы подозреваете свою жену в том, что она находилась с Петерсеном в отношениях, которые несовместимы с ее положением замужней женщины? – спросил Харалд.

Герман повернулся и в упор посмотрел на Харалда. Потом последовал ответ, в котором звучало отчаяние:

– А на черта вам мои подозрения!

Харалд спокойно посмотрел Герману в глаза.

– Возвратимся к тому, что делала ваша жена вечером в день убийства. Я хотел бы узнать, не говорила ли она, когда собирается вернуться домой.

– Нет, – отмахнулся Герман. – Она никогда этого не говорила. Как правило, она возвращалась домой не позднее одиннадцати; несколько раз приходила в половине двенадцатого, самое позднее – в двенадцать. Я не помню случая, чтобы она пришла после двенадцати.

Герман стиснул челюсти, быстро подошел к столу, схватил пачку, достал сигарету и глубоко затянулся. Харалд молча перелистывал записную книжку. Вальграв внимательно рассматривал свои ботинки и лишь временами косился на Дафниса и Хлою. Герман сделал еще несколько затяжек, опустил голову на грудь и закрыл глаза. Потом смял сигарету, не глядя бросил ее в пепельницу и сел в кресло. Он тяжело дышал. Харалд оторвался от своей книжки и поднял на него глаза.

– Что вы сами делали вчера вечером? – спросил он.

– Я? – переспросил Герман. – Работал.

– Дома?

– Конечно.

Казалось, Герман утратил всякий интерес к тому, что происходило вокруг.

– Мы звонили вам в двадцать двадцать, – сказал Харалд, – но никто не ответил.

Герман молчал, наклонившись вперед и глядя в пол.

– Где вы были в это время? – не отставал Харалд.

Герман поднял голову.

– Что вы сказали? В двадцать двадцать? То есть в половине девятого? Я был в Юридикуме.

– Но вы только что сказали, что сидели дома и работали!

– Да. – Герман отбросил волосы со лба. – Простите. Я хотел сказать, что сначала был в Юридикуме. Отправился туда после следственного эксперимента. А потом пошел домой.

– Когда вы ушли из Юридикума?

– Не помню. Я пробыл там недолго. Только забрал материалы, нужные для работы дома. Должно быть, я ушел оттуда еще до девяти.

– Вы пошли прямо домой?

– Да, прямо домой:

– А потом выходили из дому?

– Около двух ночи, – мрачно буркнул Герман. – Я искал Марту. Вечером она всегда возвращалась домой. Всегда. Я боялся, что с ней что-то случилось.

Харалд хотел что-то сказать. Но я сделал ему знак помолчать.

– Послушай, Герман,– начал я.– Эрик Бергрен утверждает, что видел тебя возле «Каролины» вчера вечером примерно в половине десятого.

Герман выпрямился и взглянул на меня отсутствующим взглядом.

– То есть когда убили Марту?

– Ну, мы еще точно не знаем, когда ее убили, – заметил Харалд. – Но, во всяком случае, это не исключено.

Глаза Германа превратились в маленькие щелочки. Он исподлобья взглянул на Харалда.

– А что Эрик делал так поздно возле х«Каролины«?

– Эрик утверждает, что якобы договорился встретиться с Мартой в половине десятого возле филфака. Но она не пришла.

– Вот оно что! – воскликнул Герман. – Значит, все-таки Эрик!

– Вы видели вчера вечером возле «Каролины» машину Петерсена? – неожиданно спросил Харалд.

Это была грубая ловушка. И Герман в нее не попался.

– Я не был вчера вечером возле «Каролины«! Вы сами говорите, что там стояла машина Йосты!

– Почему Эрик утверждает, что видел тебя возле «Каролины», если тебя там не было? – спросил я.

Герман зашагал по комнате.

– Он не мог видеть меня возле «Каролины». И не мог встретить Марту возле филфака!

Харалд быстро взглянул на меня и незаметно сделал знак, чтобы я молчал.

– Почему же доцент Бергрен не мог встретить вашу жену возле филологического факультета?

– Потому что в половине десятого… – начал Герман. – Потому что…

Окурок обжег ему пальцы. Он бросил его в керамическую вазу.

– Так почему же? – спросил Харалд.

Герман сел в кресло.

– Потому что в половине десятого я сам искал Марту на филфаке. И ее там не было.

Теперь Герман рассказал все, что с ним случилось в тот злополучный вечер. Из Юридикума он действительно пошел домой, а когда пришел, оказалось, что Марты нет. Тогда он и заподозрил недоброе. Убедив себя в том, что подозрения не безосновательны, он выбежал на улицу, вскочил в автобус, пересел в. другой и вышел на остановке возле Валленбергсвейен, прямо напротив филологического факультета. Воспользовавшись своим ключом, он открыл двери и вошел, но Марты нигде не было. Тогда он отправился домой пешком в надежде, что она уже вернулась. Однако пошел не по Тунбергсвейен через Английский парк мимо «Каролины», а по Виллавейен прямо к Энчепингсвейен. Избрав такой маршрут, он мог довольно долго наблюдать всю улицу возле филфака. Правда, никого из знакомых он не встретил.

Харалд, казалось, был вполне удовлетворен тем, что услышал от Германа, и перешел к совершенно другим вопросам.

– Что вы знаете о харофине? – спросил он.

– О харофине? – переспросил Герман. – Что это такое?

– Вот об этом я вас и спрашиваю, – спокойно заметил Харалд.

– Это не тот ли крысиный яд, которым отравили Манфреда?

Харалд кивнул.

– Больше я ничего о нем не знаю, – заверил Герман.

– В чем вы были, когда пришли в «Альму» во вторник утром?

Герман попытался вспомнить.

– В пальто… Я повесил его в вестибюле.

– И все? – спросил Харалд.

– Я почти никогда не ношу шляпу.

– Галоши?

– Ну конечно. Галоши.

– Они у вас здесь? – спросил Харалд.

– Разумеется, а где же им еще быть? Стоят в прихожей.

Вальграв принес галоши. Совершенно обычные, без всяких меток, на сорок второй размер.

– Вы уверены, что это именно ваши галоши и вы ни с кем не поменялись?

Герман внимательно осмотрел галоши.

– По-моему, мои, – сказал он. – Но когда речь заходит о галошах, всегда возникают сомнения.

– Ладно, – протянул Харалд. – Сколько сейчас времени на ваших часах? Только точно.

Герман недоуменно посмотрел на него и пожал плечами.

– Одиннадцать двадцать четыре и… тридцать секунд.

– Ваши часы отстают на пять минут, – сказал Харалд. – Вы проверяли их вчера?

Этого Герман вспомнить не мог. Напоследок Харалд спросил его, не рассказывала ли Марта чего-нибудь такого, о чем предпочла умолчать во время следственного эксперимента. Герман сказал, что ничего особенного она не рассказывала. И сам ничего не мог прибавить к тому, что уже было известно.

Как и всегда, немного витиевато Харалд поблагодарил Германа за помощь следствию. Потом выразил сожаление, что допрос оказался слишком длинным, и удалился в сопровождении Вальграва. Тот обернулся в дверях и бросил последний взгляд на Дафниса и Хлою. Герман снова опустился в кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза. Я молча смотрел на него.

– Каким образом у тебя оказался ключ от подъезда, где живет Эрик Бергрен? – спросил я.

– Очень просто, – вздохнул он. – Сначала я не знал, откуда этот ключ. Я нашел его в вещах Марты вчера вечером. И решил попробовать при первом же случае. Оказалось, что он подходит к дверям дома, где живет Эрик Бергрен. И тогда я, конечно, подумал, что она у Эрика. Потому что у него горел свет… Послушай, ты тоже думаешь, что я убил Марту?

– Я? Ну что ты… как ты мог подумать…

– А твой брат думает, что убийца я. Я видел это по его лицу.

Я попытался протестовать, но Герман перебил меня.

– Я ее не убивал,– прошептал он.– Как я мог ее убить? Ведь я любил ее.

Я долго молчал, потом все же спросил:

– Чем я могу тебе помочь?

– Ничем. Иди домой. Спасибо, что зашел. А я буду работать.

Я удивленно взглянул на него.

– Я должен работать!

Он встал и проводил меня до дверей.

БРУБЕРГ

Когда Биргит вернулась домой после занятий, она сказала:

– Сегодня тебе придется обедать одному, Эрнст. А я пойду к Анне Лизе.

– В таком случае я пойду в ресторан!

– Не наешься какой-нибудь дряни и не пей слишком много!

– У меня нет никакого желания пить! По крайней мере сегодня!

О том, что Биргит пойдет к Анне Лизе Лундберг, они договорились заранее. Биргит сама предложила ей помощь, так как перед похоронами всегда нужно успеть сделать массу всяких неотложных дел. Вечером она сошьет для Анны Лизы траурное платье. Биргит любит шить. Как правило, она шьет себе платья сама, а нередко обшивает и подруг. И, надо сказать, весьма успешно.

Жили Лундберги в новом доме на Лутхагсэспланаден между Сюсломансгатан и Валленгатан. Анна Лиза была дома одна. Детей она отправила к родителям. У нее был измученный вид, но держалась она хорошо. Анна Лиза Лундберг была не из тех, кто любит поговорить о своем горе. Она настояла, чтобы я остался и выпил кофе. Биргит помогла ей накрыть на стол. Тем временем я зашел в кабинет Манфреда. Вдоль стен тянулись книжные полки, книги главным образом по юриспруденции. Ведь Анна Лиза тоже получила юридическое образование. На огромном письменном столе царил идеальный порядок. По обе стороны лежали аккуратные кипы бумаг, примерно одинаковой высоты. На одной из них я заметил папку с надписью «Благотворительное общество "Андреас Бернелиус". Отчет о результатах ревизии». Нарушал этот образцовый порядок только толстый том в роскошном синем переплете. Его положили как-то небрежно, наискосок, и он никак не вписывался в общую идеальную картину. На переплете было написано: «Долговое право. Исследование профессора Хайнца Вернера Шауна». Именно об этой книге Манфред говорил с Эриком в кафе «Альма».

В дверях появилась Анна Лиза и сказала, что кофе готов. Я сообщил ей о том, что поведал мне Эрик. Вдруг на письменном столе Манфреда зазвонил телефон. Анна Лиза сняла трубку. Разговор был совсем короткий.

– Это комиссар Бюгден, – сказала она. – Он хочет задать мне несколько вопросов. Пусть приходит, конечно. Я только не представляю себе, что еще ему могло понадобиться.

– Галоши,– вспомнил я и рассказал ей все, что было связано с галошами Манфреда Лундберга.

Мы сели за стол. Анна Лиза подтвердила, что, когда Манфред ушел из дому во вторник, на нем были галоши. Больше мы на эту тему не говорили. Анна Лиза стала рассуждать вслух. Сказала, что Манфред был крайне озабочен состоянием отчетности в благотворительном обществе Бернелиуса. В данном вопросе, как и во многих других, Манфред всегда мог рассчитывать на помощь и содействие жены. Она сама видела подчистки в бухгалтерских книгах. А кроме того, не хватало многих документов, подтверждающих расходы. Правда, Улин говорил Манфреду, что подчистки были результатом описок, а документы с подтверждением расходов обещал разыскать. Но у Манфреда все-таки оставались сомнения. Недостачи в кассе общества, видимо, не было, и все же Манфред попросил прислать опытного ревизора, чтобы проверить всю отчетность за десять лет.

– Смерть Манфреда для Улина очень кстати,– горько вздохнула Анна Лиза. Она явно недолюбливала Хилдинга Улина.

– Но если недостачи нет, Хилдингу нечего бояться, – заметила Биргит.

– Растрата есть растрата, – заявила Анна Лиза. – Нельзя избавиться от наказания, если ты украл, а потом вернул.

– Я посоветую Эллен Бринкман назначить тебя ревизором вместо Манфреда, – сказал я Анне Лизе.

Она поблагодарила. Ей очень хотелось внести ясность в это дело и завершить работу, начатую Манфредом.

Они взялись за шитье, а я откланялся и ушел. На лестнице я встретил Бюгдена и еще одного полицейского.

Вернувшись домой, я попытался работать. Но в отличие от Германа Хофштедтера я не умею сосредоточиться именно в тот момент, когда это необходимо. Когда примерно через полчаса в дверь позвонили, я с облегчением отложил ручку и пошел открывать. Пришел Йоста Петерсен.

– Можно к тебе? – спросил он. – Я как раз проезжал мимо.

Я объяснил, что кофе недавно выпил, и предложил ему виски. Но от виски Йоста отказался. Он был за рулем. Тогда я выпил один. Мы заговорили о событиях последней недели, и Йоста сразу изложил суть дела, которое привело его ко мне.

– Сегодня меня допрашивал комиссар Бюгден.

Я признался, что уже знаком с комиссаром Бюгденом, и предложил Йосте сигарету. Но он предпочитал свои сигары.

– Ты не помнишь случайно,– спросил он, выпуская кольцо дыма,– какие на мне были во вторник ботинки? Бюгден меня спрашивал.

Я пытался вспомнить, но не смог.

– А как насчет этих? – спросил он, показывая ботинки. – Вспомни, пожалуйста, Эрнст! Может, я был в них?

Он с надеждой поглядел на меня. Ботинки были на толстой каучуковой подошве. На такие не налезли бы никакие галоши. И я ничуть не сомневался, куда клонит Йоста.

– Нет, не помню.

– Жаль, – вздохнул Йоста, снова выпуская кольцо дыма.– Я думал, ты сможешь подтвердить мои показания. Ну ладно, потом, может быть, все прояснится.

– Прости за любопытство, – начал я, – но о чем тебя спрашивал Бюгден?

Йоста прищурился.

– Пожалуйста! Бюгден спрашивал, что я знаю о мортофине… или как там называется тот крысиный яд. Конечно, я сказал, что ничего, и, кроме того, я член общества защиты животных и принципиальный противник всяких ядов.

– А у тебя есть алиби на вчерашний вечер?

– Надеюсь, – добродушно буркнул он. – После следственного эксперимента я поехал к Левинсону.

У профессора Левинсона была вилла в Кобу.

– А ты не подвозил Марту? – спросил я. – Ведь ей надо было в ту же сторону.

Йоста поджал губы и выразительно посмотрел на меня. И все добродушие как рукой сняло.

– Ты говорил об этом с Бюгденом? – холодно поинтересовался он.

– Нет, меня просто вдруг осенило, – заверил я.

– Правда? – ухмыльнулся он.– Блестящая интуиция.

– Значит, Марта ехала с тобой? – допытывался я.

– Со мной, – кивнул Йоста. – От Осгрэнд до филфака. Погода все еще была неважная. Возле здания факультета мы расстались. К сожалению, ее угораздило забыть в машине перчатку. Я ее не заметил, но Бюгден сразу все разнюхал. Под тем предлогом, что хочет помочь мне починить карбюратор, он облазил всю машину и, конечно, нашел эту несчастную перчатку! – Йоста свирепо ткнул сигару в пепельницу.

– Надеюсь, никому не кажется подозрительным, что ты довез Марту до филологического факультета? – спросил я.

Йоста снова поджал губы.

– Само по себе это не может показаться подозрительным. К сожалению, я забыл об этом сказать до того, как Бюгден нашел перчатку.

– Значит, сначала ты сказал ему, что ехал в машине один?

Йоста изобразил улыбку.

– Вот именно. Решил, что не стоит рассказывать все, как было. Ведь это могло дойти до Германа. А он ужасно ревнив. О том, что я подвозил Марту, никто не знал. А мы ведь даем показания не под присягой. Вот я и влип.

– Но если у тебя есть твердое алиби, тебе нечего беспокоиться.

– Абсолютно твердым я бы его не назвал, – вздохнул Йоста. – И Бюгден не успокоится, пока не разнесет его в пух и прах.

– Не понимаю.

– Я просидел у Левинсона примерно до половины десятого. Потом он дал понять, что мне пора. Я сел в машину и уехал.

Зазвонил телефон. Я встал и снял трубку. Харалд собирался прийти к нам обедать. Я объяснил ему обстановку, и мы договорились около восьми встретиться в баре «Гилле».

– Извини,– сказал я, вернувшись к Йосте.– Значит, ты сел в машину и поехал.

– Да, но проехал не больше двух кварталов. У меня с собой было предложение о пересмотре порядка сдачи экзаменов. Этот вопрос сейчас рассматривается на факультете, и я решил передать бумаги Улину. Я долго звонил у ворот его виллы, но в окнах света не было, и мне так никто и не открыл. Пришлось возвращаться домой.

– А почему ты не оставил бумаги в почтовом ящике?

– Да потому, что пакет довольно толстый! И в узенькую щель он не пролез.

– В котором это было часу?

– Думаю, примерно без двадцати десять. Я сел в машину и поехал домой. Возле «Каролины» пришлось резко затормозить, чтобы не переехать одного типа на мопеде, который повернул в Английский парк. И тут это произошло.

– Что именно?

– Заглох мотор. Сколько я ни пытался его завести, ничего не получалось. Я застрял на самой середине улицы, но потом кое-как подкатил машину к «Каролине». К счастью, там был небольшой уклон. Потом я еще несколько минут возился с мотором, но все напрасно.

– А ведь это были как раз те самые роковые минуты, – заметил я.

– Да, возможно, именно тогда Марту и убили, – сказал Йоста. – И похоже, я видел убийцу!

Я недоуменно уставился на него.

– Как это?

– По-моему, да! Понимаешь, мне пришлось бросить машину и пешком тащиться по Эфре-Слотсгатан. И вот тогда-то я его увидел.

– На улице?

– Нет, возле «Каролины», с северной стороны. Только не у самой библиотеки, а там, где читальный зал. Он шел вдоль стены.

– Ты разглядел, кто это?

Йоста рассмеялся.

– Нет, было слишком темно. Я только видел, что это мужчина. И, естественно, решил, что судьба послала мне ночного сторожа.

– Может быть, это действительно был ночной сторож?

– Нет, вряд ли. Я попытался его окликнуть. Понимаешь, надо было оставить машину на всю ночь и хотелось, чтобы за ней кто-нибудь присмотрел. Кроме того, я подумал, вдруг он разбирается в моторах. Он явно услышал, вздрогнул и припустил во всю прыть через парк.

– Ну а ты?

– Понимаешь, вчера я не знал про убийство. Так что я только пожал плечами, какие странные люди бывают на свете. Потом отправился на бензоколонку возле… Гропгрэнд – по-моему, так называется переулок.

– Да, но она закрывается на ночь!

– В этом я скоро убедился и пошел на стоянку такси на Бругатан. Не хотелось тащиться домой пешком. Пришлось прождать довольно долго, прежде чем появилась машина. Шофер оказался человеком отзывчивым и сказал, что охотно посмотрит, что у меня с машиной. Так что я снова подъехал к «Каролине», на этот раз в такси. И представляешь? Едва шофер нажал стартер, как мотор заработал. Он от души надо мной посмеялся, и, конечно, пришлось раскошеливаться… Потом я уже без проблем доехал домой.

– Ты не представляешь, кто это мог быть? – спросил я.

– Нет, – задумчиво протянул Йоста. – Бежал он очень быстро, так что еще не старик. А вообще это мог быть кто угодно.

Йоста прикусил губу, склонил голову набок и испытующе посмотрел на меня.

– Даже ты,– добавил он и недобро рассмеялся.

Скоро он уехал домой. Около восьми часов я вошел в бар. Харалд был уже там и занял столик у стены. Но его тотчас же атаковали журналисты.

– Обратитесь к комиссару Бюгдену, – раздраженно отбивался Харалд.

– Можно ли отсюда сделать вывод, – спросил один из газетчиков, – что следствие пока не располагает достаточно серьезными уликами против какого-то конкретного лица?

Харалд милостиво кивнул, словно учитель, неожиданно услышавший правильный ответ от двоечника.

– Безусловно. Но комиссар Бюгден продолжает расследование.

Журналисты удалились. Я сел, Харалд придвинул ко мне меню.

– Я бы заказал морской язык а-ля Валевска.

– Здесь тебе не «Хенриксберг», – хмыкнул я. – Так ты говоришь, что сейчас расследованием не занимаешься?

– До тех пор пока нет серьезных улик против конкретного лица, расследование ведет полиция. Убийство, конечно, исключительный случай, но я передал Бюгдену право принимать любые нужные решения. Другое дело, что обычно он предварительно советуется со мной.

– Но ведь ты носишься по всему городу, разыскивая убийцу!

– Я никогда не был формалистом, – ответил Харалд. – И если мне удастся помочь Бюгдену, наше общее дело только выиграет. А кроме того, для меня чрезвычайно важно пораньше заполучить вещественные доказательства. Разумеется, любые свои действия я согласовываю с Бюгденом. У нас с ним полное взаимопонимание. И вообще с ним удивительно легко работать. А кроме того, мы оба хотим распутать это дело поскорее.

Мы заказали филе из судака и по бокалу «амстела». Официантка приняла его с таким глубокомысленным видом, будто вычисляла биржевой курс.

– Итак, что ты успел за сегодняшний день? – спросил я.

– Мы с Бюгденом решили разделить всех, кого надо было допросить, на две группы. Себе я взял Хофштедтера, Улина и Рамселиуса, а Бюгден – Петерсена, Бергрена и Анну Лизу Лундберг.

– Что сказал Улин?

– Не так много. Он утверждает, что сразу после следственного эксперимента отправился домой ужинать. Дома просидел до десяти минут одиннадцатого, после чего по привычке пришел сюда, в бар «Гилле».

– Вообще-то Хилдинг не слишком любит сидеть по вечерам дома, – заметил я.

– Это я знаю, – кивнул Харалд. – И его показания не согласуются со словами Йосты Петерсена, что в половине десятого Улина не было дома. Но мы его на этом еще поймаем.

– Он ушел один?

– Да, уехал домой на своем «мерседесе». Ты помнишь, Улин раньше всех ушел со следственного эксперимента. Но есть еще одно обстоятельство, которое не согласуется с его показаниями. И обстоятельство это серьезное.

– Что же это такое?

– Понимаешь, – начал Харалд, – есть один студент, фамилия его Турин…

– Я его знаю, – перебил я. – Он ходит к дочке Бринкмана.

– Совершенно верно. Он, кстати, тоже вспоминал тебя. Так вот, этот самый Турин, который нашел тело фру Хофштедтер в «Каролине», утверждает, что вчера вечером около половины двенадцатого встретил Улина в этом баре.

– Это совпадает с тем, что говорил сам Улин, – возразил я.

– Дело не в этом. Турин утверждает, что Улин сказал, будто вчера вечером провожал Марту Хофштедтер от здания филфака. Улин же заявляет, что Турин был навеселе и неправильно его понял. Он якобы сказал только, что встретил Марту вчера во время следственного эксперимента.