Текст книги "Скандинавский детектив. Сборник"

Автор книги: Мария Ланг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 42 страниц)

Скандинавский детектив

Ханс-Кристер Ронблом
КТО ПОВЕСИЛ САМОУБИЙЦУ?

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ПРИБЫЛ В ГОРОД

Пейзаж – река с домами,

Автор из нашего города —

В комплекте с богатой рамой.

Звоните! Недорого!

Объявление из рубрики «Продается» в местной газете

«Приветствуем вас в Аброке!» – гласила надпись на большом придорожном щите.

Человек, шагавший по дороге, на миг остановился и взглянул на щит. К нему это приветствие явно не относилось. Да и у него, казалось, оно вызывало мало радости. Дальше он пошел куда медленнее, чем прежде.

В одной руке у него был чемоданчик, в другой – шляпа. Волосы его давно поредели и поседели. Одет он был так, чтобы не привлекать внимания – добротно, но неброско, так что сливался с местностью, как зверь в лесу. Те немногие, кого он встретил по дороге, его едва заметили.

Городок Аброка лежал в двух километрах от довольно невзрачной железнодорожной станции. Разумеется, на станцию к прибытию поезда ходил автобус, но приезжий явно решил это небольшое расстояние пройти пешком. Ведь легкий чемоданчик не слишком его обременял.

Лицо его было столь же неприметным, как и весь облик, но если присмотреться повнимательнее и поближе, становилось заметно, что все оно испещрено мелкими морщинками. И это невольно привлекало внимание. Морщины как-то странно противоречили друг другу: одни выдавали его усталость, несмелость и озабоченность, другие – резкие, презрительные, злобные – были явно агрессивными.

Эти противоречия вызывали неприятное чувство: не известно, человека нужно жалеть или лучше остерегаться.

Дорога со станции вела меж лесистых холмов и обширных обильных нив. Влажный свежий воздух благоухал. Небо было серебристо-серым, и хотя солнце поднялось уже высоко, его все еще не было видно. Свежий воздух, порывы ветра и невидимое дневное светило напоминали, что и осень не за горами. И если встречались двое знакомых, разговор, вполне естественно, начинался так: «Знаешь, похоже, лето уже на исходе».

И знакомый вполне мог ответить: «Да в этом году лета, почитай, и не было, верно?»

Лето в самом деле выдалось холодное и прошло как-то быстрее обычного. Да и жатва не ладилась. На одних полях вдоль дороги уже стояли снопы, а на других убирать еще и не начинали.

На несжатых полях среди злаков синели васильки, верный спутник всяких зерновых. Но вообще-то глазу путника особенно отдохнуть было не на чем. На обочине отцветали крупные одуванчики, пуская по ветру семена. Конский щавель заполонивший кюветы, начал буреть. И только неподдающийся тысячелистник все еще цвел наперекор всему.

– Achillea millefolium, – пробормотал путник, и прозвучало это словно колдовское заклинание.

Знание латинских названий – просто излишняя и бесполезная глупость, но человек должен быть весьма образован, чтобы его постичь. Зато если эти бессмысленные термины с молодых лет застрянут в памяти, то останутся на всю жизнь как доказательство, что человек провел молодые годы в университетах. А ведь бывают случаи, когда невредно доказать, что он имел такое счастье. И тогда он прибегает к колдовскому заклинанию. Тогда при взгляде на самый заурядный полевой цветок бубнит его латинское название: Achillea millefolium. Это словно тайное лекарство для человека, который чувствует, что теряет веру в себя.

Озабоченные морщины на лице путника разгладились, но еще сильнее проступили морщины агрессивные. Он прибавил шагу и заторопился в город.

Если подходить со стороны станции, то Аброка не видна до тех пор, пока не очутишься на ее улицах. Дорога огибает пригорок, на котором в давние времена стояла виселица. С тех пор никто не хотел там селиться, и весь холм зарос густой травой. Но как только его обогнешь, до города рукой подать.

В других местах окрестности, как правило, непоправимо изувечены хаосом хозяйственных построек. Но Аброка начиналась сразу. Там, где кончалось последнее пшеничное поле, начинались регулярные городские кварталы.

Теперь вы попадали на Длинную улицу, которая плавно вилась через весь город с востока на запад, и не нужно было слишком острого зрения, чтобы уяснить, что прежде это была самая обычная проселочная дорога. Через несколько кварталов вы попадали на площадь, откуда улица поворачивала к реке, текущей через город, потом шла через новую городскую застройку, опять сворачивала и, наконец, в трех километрах от Аброки вливалась в автостраду.

Ощутив под ногами асфальт мостовой, путник сбавил шаг и осторожно огляделся. В его движениях, однако, читалась не неуверенность, а скорее осторожность.

Трудно было сказать, чем эта осторожность вызвана. Неоднозначное выражение его лица не давало конкретного ответа. Несмелые морщинки можно было толковать так, что он боится неудачи и предпочел бы избежать встреч со знакомыми. Но при всем этом все сильнее брали верх морщины агрессивные, и их острые линии можно было читать, как письмена с угрозами.

Летом город был полон голосов. Они доносились из открытых окон, стены их подхватывали и отражали дальше, так что воздух кишел обрывками многоголосых реплик: «Алло? Вы ошиблись, тут таких нет… Будьте так добры и отпустите мою руку… Да они ни в чем не нуждаются… Не представляешь, чего мне это стоило… Окружной прокурор выдал ордер на арест тридцатипятилетнего… Осторожнее, как бы чего не случилось… Имейте в виду…»

Кто вообще мог быть уверен, что все эти слова вылетают сквозь распахнутые окна и что это не его внутренний голос?

Осторожно… Как бы чего не случилось…

Длинная улица совсем не такая уж длинная, как могло показаться по ее названию. Уже за поворотом видна площадь.

Площадь – словно сцена под открытым небом, где разыгрывается жизнь Аброки. Торговля: грузовик с жестяной принцессой на радиаторе тяжело подает задом во двор хозяйственного магазина, самого большого в городе. Культура: дед с ведерком и свитком бумаг поспешает к афишному щиту и наклеивает объявление про занятия в воскресной школе. Власть: городской нотариус выходит из кондитерской, заботливо стряхивает с пиджака несколько крошек и направляется через площадь в свою контору.

Обычный день. Ничего особенного. Никаких недобрых предчувствий. Приезжие именуют Аброку не иначе как сонной идиллией. Но никакая идиллия не может спать таким глубоким сном, чтобы ее не пробудила удивительная новость. Человек с чемоданчиком немало удивил местечко самим своим появлением.

Он остановился на краю площади, еще не решаясь вступить на сцену, зато внимательно за всеми наблюдая. Его все еще никто не замечал. Внимания заслуживало совсем другое. Нотариус встретился с председателем городского совета и сдержанно поклонился. Пес встретил кошечку и во всеуслышание сообщил об этом.

Между тем человек с чемоданчиком исчез в одной из боковых улочек. Называлась она Коровьей; возможно, по ней прогоняли скот в те времена, когда площадь еще была продовольственным рынком. Но теперь эта улица была почти пуста, человек поспешно прошагал по ней и никого не встретил.

Чуть пониже стояла небольшая гостиница, явно рассчитанная на скромных постояльцев. Вывеска висела криво, а дом просто вопиял о ремонте. Вход не был заперт.

Человек вошел внутрь, но прежде позвонил у дверей, дабы известить о своем появлении. Едва он поставил чемоданчик, как показалась хозяйка гостиницы, пожилая, небрежно одетая толстуха, почти столь же запущенная, как и сам дом. Она курила сигарету, и во время разговора из ее рта тянулся тонкий шлейф дыма.

– Ну-ну… Это вы, херр адвокат?

Он раздраженно огрызнулся:

– Вы же не собираетесь сказать, что успели меня забыть, фру Норстрем? Ладно, дайте мне номер.

– Да? А вы надолго?

– Не знаю. Дайте мне лучший номер… Я хочу сказать, тот, что не совсем загажен.

Фру Норстрем не ответила, продолжая беззастенчиво его разглядывать. Он знал ее настырность, так что немного помолчал, а потом обиженно добавил:

– .Если нужно, я вам заплачу вперед.

ГОРОД, В КОТОРЫЙ ПРИБЫЛ ПУТНИК

И тот, кто властью наделен,

Всего лишь человек,

Скрывать пороки обречен

Своей судьбою он вовек!

Из кантаты к 25-й годовщине аброкской средней школы

1.

Аброка – старинный город. Его имя, о происхождении которого никто не знает, пахнет кровью и ревом варварских труб.

Аброка лежит на– холмистой равнине в Центральной Швеции. Если кто-то хочет выяснить ее расположение точнее, нужно отыскать на карте место, где автострада пересекает реку Сутар. Там он ее и найдет.

Город возник в те времена, когда река еще была судоходна. Но наносы почвы за долгие века сделали всякое судоходство невозможным. И его так ничто и не заменило – ни промышленность, ни государственные учреждения, и даже туристы не считали Аброку достойной внимания. Только крестьяне из окрестностей с незапамятных времен привыкли отправляться в город за покупками. Так что нельзя отрицать, что Аброка все же оставалась в русле современного экономического развития.

Зато тишина, царившая в городе, благотворно действовала на нервы. Транзитного движения тут просто не существовало. Огромные деревья простирали свои кроны над тихими улицами и болотистой поймой реки Сутар. Большей частью сохранилась старинная приземистая застройка. Только в некоторых местах вдоль. Длинной улицы выросли новые трехэтажные доходные дома со стеклянными и металлическими входными дверьми, но новых зданий было слишком мало, чтобы своей геометрической неумолимостью они могли повлиять на характер города, все еще очень уютного.

Если Аброка и страдала от нехватки современных благ, это вполне компенсировалось такими достоинствами, как простор, зелень и свежий воздух.

Если недоставало культурных развлечений, их вполне можно было заменить общением с соседями, совершенно бесплатным, хотя и не всегда добровольным. Жители Аброки с интересом наблюдают за соседями. Одалживаются друг у друга, вместе поливают цветы, прислушиваются к соседским разговорам, отмечают праздники и никогда не забывают выразить сочувствие тем, кого постигло горе.

Правда, в городе есть и партии, которые борются за власть. И ораторы, яростно громящие противников на собраниях. Но в действительности их возможности в городском собрании совсем невелики. Там существовало равновесие, примерно как у сверхдержав, которые постоянно наращивают свои вооружения, пока наконец не ужаснутся мысли о возможности самоуничтожения.

Если попытаться выяснить, чем эти партии друг от друга отличаются, то главное различие в том, что одну возглавляет торговец скобяным товаром Викторсон, а другую – директор кладбища Вармин.

Председатель городского собрания Вармин – крупный крепкий мужчина в расцвете лет, с носом, сломанным в давней портовой драке. Если захотите его видеть, взгляните на площадь! Именно там он сейчас разминулся с местным нотариусом. Они вежливо раскланялись, хотя Вармин полагает, что нотариус – проклятый мерзкий интриган. Нотариус ответил холодным поклоном: он считает Вармина неотесанным и грубым. И никто из них не ошибается. Вармину действительно недостает воспитания, да и выражается он резко и грубовато. И действительно дает волю рукам. Но неправда, что когда-то в приступе ярости он вышвырнул в сугроб свою несчастную жену: выбросил он только швейную машинку, а любой признает, что это совсем другое дело. Но факт остается фактом, так что многие сочувствуют фру Вармин, что ее муж так грубо обошелся с ее швейной машинкой.

Председатель городского финансового комитета Виктор-сон – самый богатый человек в городе. Ему принадлежит большой богатый магазин на площади. Там его, как правило, и можно найти, чаще за беседой с каким-нибудь деревенским клиентом. Для сельских жителей он издавна стал кем-то вроде технического консультанта, что торговле только на пользу. Но сейчас кресло в его кабинете пустует. Несколько минут назад он дал неотложные указания злой на язык девице, что ведет его бухгалтерские книги, и отправился домой выпить кофе.

Его уже ждет молодая жена с кофеваркой, и только он сядет, как будет обслужен. Кофейный столик стоит под одним из окон в симпатичной гостиной с новой мебелью в стиле ампир и большой картиной маслом на стене. Хозяину подарили ее на пятидесятилетие. Со своего места хозяину дома открывается прекрасный вид на площадь.

Случайные гости, которые впервые видят площадь, разумеется, замечают прежде всего общественные здания: белокаменный собор, построенный во времена короля Густава и недавно отреставрированный, кондитерскую «Плаза», кинотеатр «Бродвей», стоянку такси, старую ратушу, слишком тесную для нынешних потребностей города, почему ее и передали местному краеведческому обществу как музей. Если кто интересуется каменными топорами и безносыми деревянными святыми, может взять ключ от музея у привратника в новой ратуше, которая совсем рядом.

Но жена хозяина слишком часто видит эти здания и потому предпочитает наблюдать за городским нотариусом Эркендорфом, который, неторопливо прогуливаясь, как раз встретился с директором кладбища Вармином. Можно было ожидать, что они поздороваются весьма сдержанно. И они именно так и поздоровались. Так что она зевнула.

Хозяин тем временем наслаждался кофе.

– Ну и чем ты сегодня занималась? – спросил он.

– Да ничем особенным. А ты? Много работы?

– Да как всегда. Но день еще не кончился.

– Не хочешь немного отдохнуть?

– Что? Ах да. Пожалуй, это весьма кстати.

Он отхлебнул кофе и зевнул.

– Ты устала? Или не выспалась?

Сам он засыпал, едва голова касалась подушки. Жена немного смутилась.

– Прошла целая вечность, пока я уснула. Что-то мне неважно. И выгляжу жутко.

Следовало ожидать, что муж станет возражать. Она совсем не выглядела жутко, напротив, была удивительно хороша собой. В таких обстоятельствах мужу нужно бы заверить, что по ней каждый видит, как она свежа, обаятельна и вообще прекраснее, чем обычно. Но муж сказал совсем другое.

– Ты и в самом деле кажешься немного усталой, – согласился он, рассмотрев жену повнимательнее. – Надо попросить доктора, чтобы выписал тебе что-нибудь снотворное.

– Ну конечно, я могла бы его попросить.

– Я позвоню, пусть что-нибудь захватит. Ведь нынче вечером он будет у нас.

– Знаю.

Не совсем справедливо представлять Викторсона дома за полуденным кофе. Хотя он уже перевалил за вторые полсотни, но все еще активен, бодр и неутомим в обеих сферах своей деятельности – в политике и бизнесе. За кофе разговор у него не клеился, потому что он постоянно думал о своей конторе. И именно сейчас в уме составлял контракт с неким подрядчиком.

– Кофе достаточно крепкий? Дорогой, а как тебе эти кексы?

– Я не любитель сладкого. А эти кажутся слишком сухими.

«Слишком сухими» было сказано тоном, каким обычно он делал замечания подчиненным.

– А где сегодня Дези?

– Не знаю, – беззаботно отмахнулась жена. – Наверное, куда-то вышла.

Дези, крестным именем Дезире, была семнадцатилетняя дочь хозяина от предыдущего брака. Фру Викторсон она совершенно не заботила. Семнадцатилетние девицы не имеют обыкновения держать при себе мнения о своих ближних.

– Вышла? – переспросил Викторсон и нахмурился. – Слишком много она шляется.

– Я не утверждаю, что она вышла, – поспешила исправиться жена. – Может быть, сидит в своей комнате. Не знаю.

– Если она дома, могла бы спуститься попить с нами кофе. Девушке в ее возрасте…

Контракт с деревенским подрядчиком никак не складывался. И коммерсант тут же утратил интерес к неподобающему поведению молодежи, голос его перешел в невнятное бормотание и умолк. Допив кофе, он взглянул на часы.

– Еще чашечку?

– Нет, спасибо. Пожалуй, нет.

– Тебе уже пора идти?

– Я жду клиента. В котором часу у нас вечером гости?

– Приглашены на половину девятого.

Муж вернулся в контору, а жена налила себе еще чашечку кофе. «В самом деле они суховаты», – заключила она насчет кексов и потянулась за миндальным пирожным.

Начинала она счетоводом в конторе мужа. Тогда весь управленческий персонал был представлен в ее лице. Теперь на ее месте работала другая девушка. Она позаботилась, чтобы у этой девицы не было ни единого достоинства, которое могло бы привлечь хозяина.

Викторсон был на тридцать лет старше нее. Их брак, возможно, и нельзя было назвать идеальным, но она не могла смириться с мыслью, что ее муж захочет от этого ярма избавиться. И потому рьяно исполняла все обязанности, которые налагало на нее это положение, и уклонялась от любой возможности нарваться на неприятности.

Насладиться миндальным пирожным помешала ей Дези.

– Где ты была?

– Как «где»? У себя в комнате. Читала.

– Думаю, на кофе могла бы и выйти. Отец тебя спрашивал.

– Я взяла из холодильника кока-колу, с меня хватит. И не буду обжираться пирожными, чтобы не растолстеть, как свинья.

Если это было оскорблением, оно не попало в цель, потому что обожавшая сладкое фру Викторсон имела фигуру манекенщицы. Куда хуже было с этим у самой Дези, которая при узком личике Мадонны была широка в бедрах и почти без талии. Но если у Мадонны зад и широковат, он всегда скрыт под складками широкого плаща. А Дези своей недостаток еще подчеркивала облегающими черными брюками.

Фру Викторсон прекрасно знала, что падчерица считает ее необразованной нахалкой. Что касалось необразованности, то она с этим смирилась; про образование она не имела понятия и не представляла, на что ей оно. Враждебность Дези она приписывала женской ревности, а с ней ничего не поделаешь. Так что с приемной дочерью она придерживалась тактики уклонения от стычек.

– Вечером придут гости, – заметила она. – Ты всех знаешь. Посидишь с нами? Если да, нам будет приятно.

Дези вместо ответа только презрительно усмехнулась.

– Нет, я ухожу.

– Как хочешь. Возьми непромокаемый плащ, небо затягивают тучи.

Обе взглянули в окно, где на стеклах уже прочертили след редкие капельки дождя. Дези огорченно наморщила лоб, так что на переносице собрались складки.

– Ну как на зло! – вздохнула она. – Наверняка будет лить весь вечер. И куда мы пойдем?

«Пойдем?– подумала фру Викторсон.– Кто это "мы"?» Но расспрашивать ей не хотелось.

2.

Викторсон собирал гостей не ради забавы, такие мероприятия были частью его политических и деловых контактов. Никогда там не случалось недоразумений. Гостей он разделял на группы, состав которых заранее заботливо продумывал: бодрые строительные подрядчики, прилизанные функционеры, тертые коммерсанты, представительные священники, услужливые судейские и начитанные учителя местной школы.

Роль хозяйки на таких приемах фру Викторсон числила среди своих самых неприятных обязанностей. Ее утомляли разговоры гостей о политике, которая ее совсем не занимала; порой с ней пытались завести интеллектуальную дискуссию о новых книгах, которые она читать не собиралась.

Но нынешний вечер обещал нечто иное. Гости в основном входили в круг политических союзников хозяина, но приглашены были не только ради демонстрации лояльности. Должны были собраться настоящие друзья семьи: пастор с супругой, нотариус с женой и доктор Скродерстрем, который придет один, потому что три года назад овдовел.

Условились на полдевятого, потому что нотариусу предстояло еще отсидеть на каком-то собрании. Но последним пришел доктор, который опоздал почти на двадцать минут.

Остальные изнывали от ожидания в ампирной гостиной. Казалось, доктор с ходу готов повиниться.

– Пациент? – спросила хозяйка, прежде чем гость успел это сделать.

Доктор благодарно кивнул и пробубнил что-то в том смысле, что случай совершенно непредвиденный. Супруга священника тут же встревожилась за своих прихожан.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Ну, так сказать я бы все-таки не рискнул…– начал доктор сухим профессиональным тоном, в то же время прекрасно понимая, что лучше бы молчать. – Но случай неприятный. Могу только заверить, что госпитализация явно не понадобится. Скорее какое-то нервное потрясение. Я выписал пациенту успокоительное и думал, что этого хватит, но…

Викторсон понимающе усмехнулся. Доктор Скродерстрем был всеобщим любимцем за свою любезность и доброжелательность, но как врач звезд с неба не хватал. Его неуверенность часто приводила к тому, что он предписывал слишком слабые средства и слишком малые дозы.

– Пришлось поправить ваш рецепт, верно? – предположил хозяин.

Доктор явно почувствовал, что его врачебная репутация под угрозой. Он нахмурился и пустился в дальнейшие пояснения, которых никто от него не требовал.

– Мои предписания были в порядке, – заявил он, чтобы поставить точки над i, – но случай стал развиваться в неожиданном направлении. Пациенту не понравился избранный способ лечения, так что пришлось найти совершенно новый метод. В таком случае приходится детально обдумывать ситуацию. Малейшая ошибка…

Фру Викторсон испугалась, что начнется лекция на медицинские темы.

– У нас еще будет время поговорить об этом и многом другом, – перебила она, – а стол накрыт, все стынет. Не думайте больше о своих пациентах!

Если фру Викторсон хотела привлечь внимание мужчины, она не знала неудач. Круглая физиономия доктора расплылась в блаженной улыбке. Хозяйка усмехнулась.

– Я убеждена, что ваша новая методика даст свои плоды, – заверила она и, подхватив под руку священника, направилась с ним в столовую.

– Да, несомненно, – поддакнул доктор и подал руку супруге нотариуса фру Эркендорф. – Несомненно!

Еще в прошлом году столовую обставили для представительских целей. Тяжелый стол был окружен ренессансными стульями с высокими, обтянутыми кожей спинками, которые будто только что вышли из рук древнего мастера. На продольной стене красовался большой натюрморт в стиле школы фламандского мастера Яна де Хеема.

Стол действительно был уже накрыт. Серебряные блюда с горячими закусками, словно железная армада, сосредоточились вокруг зеленеющих блюд с салатом и редиской. Доктор Скродерстрем жадным взглядом пожирал тарелки, но фру Эркендорф ловко ухватила его за руку, помешав сесть за стол, прежде чем священник не вознес молитву.

Пастор Солин был серьезным мужчиной высокого роста, который застегивал свой твердый воротничок сзади, а своих прихожан непоколебимого лютеранского вероисповедания тревожил высказываниями, которые смахивали на происки папистов. Его идеалом был аскетизм, чему вполне соответствовала его длинная тощая фигура.

Как только все расселись, супруга священника принялась убеждать нотариуса Эркендорфа, как важно придерживаться правил при пятничном богослужении. Она села на своего любимого конька, когда зашел разговор о домашнем хозяйстве.

– И меня вполне устраивает, что мой муж произносит проповеди именно по пятницам. По крайней мере, он оставляет меня в покое, и я могу заняться делом…

Выглядело это так, что она оставляет исключительно на мужа заботы о Господе Боге, пока сама занимается неотложными потребностями настоящей жизни.

Беседа понемногу набрала темп. Когда подали мясные фрикадельки с морковью, фру Эркендорф завела разговор через стол с отцом Солином.

– Вы уже слышали, что в нашем городе появился адвокат Боттмер?

– Не называй его адвокатом, – перебил ее муж. – У него нет на это права.

Казалось, возвращение этого человека коснулось всех. Во всяком случае, за столом воцарилась тишина. Хозяин откашлялся.

– Я разговаривал с Боттмером, – начал он. – Нынче после обеда он заходил ко мне в контору. Это был – как бы вам сказать – весьма неприятный визит.

– Свою вину он искупил, – укоризненно заметил священник.

– А как он выглядел? – спросила фру Солин. – Тюрьма оставила на нем заметные следы? Ведь там наверняка нет приличной еды, как я слышала, а потом, это сидение за решеткой… Он выглядел как прежде или…

– Постарел, – ответил хозяин. – Но прежде всего ведет себя совсем иначе. Стал каким-то упрямым и несговорчивым. И скажу я вам, на меня это подействовало очень неприятно. Мне редко что способно испортить настроение, но…

Все напряженно ждали, что же дальше.

– И что?

– Ну, я его просто выгнал.

– Прежде чем он сказал, зачем вернулся? – с юридической пунктуальностью поинтересовался нотариус. – Умно ли это было?

Последовала пауза, полная невысказанных мыслей о неприятностях, которые могут постичь их всех из-за поспешности хозяина. И тут фру Викторсон подняла руку, чтобы поправить рыжие локоны. Этим движением, совершенно невинным, она вдруг привлекла внимание всех остальных.

– Как бы все не остыло, – улыбнулась она. – Если уж нужно разговаривать о таких неприятных вещах, еще будет время к ним вернуться после еды.

Ее слова подействовали по крайней мере на мужскую часть общества. Доктор согласился с дружелюбным ворчанием, напряженное лицо хозяина обмякло, нотариус слегка усмехнулся, а пастор с выражением отцовской заботы положил мясные фрикадельки на тарелку.

Реплика фру Викторсон произвела необходимое воздействие. Она умела заразительно улыбаться, это была игра, рассчитанная прежде всего на мужчин.

Некоторое время разговор шел о других вещах. Но фру Эркендорф, которая и затронула скользкую тему, не собиралась от нее отказываться, как леопарду не избавиться от пятен, как эфиопу не сменить цвет кожи, как гиене не разучиться выть.

– А когда, собственно, адвоката Боттмера арестовали? – поинтересовалась она. – Кажется, что это было так давно…

– Не называй его адвокатом, – снова поправил нотариус.

– Три года назад,– строго заметил хозяин.

– Нет, три года не может быть, – отозвалась жена священника. – Это было осенью, когда я готовила варенье из райских яблочек, это я точно помню, так что это было два года назад.

– Это правда, – тихо, но уверенно подтвердил священник. – Анна Мари умерла два года назад.

– Анна Мари, – пробубнил доктор чуть дрогнувшим голосом.

Анна Мари Розенбок была богатой старой девой, которая пережила всю свою родню и скончалась в этом городе без родственников и наследников. У всех присутствующих было много причин ее вспомнить. Викторсон задумчиво взглянул на прекрасный фламандский натюрморт: Анна Мари Розенбок оставила его по завещанию. Доктор Скродерстрем был домашним врачом старой девы, отец Солин – ее духовником, нотариус Эркендорф – исполнителем последней воли. И каждому из них перепала немалая сумма. Боттмер, который вдруг вернулся в город, был попечителем наследства фрекен Розенбок, но его обвинили в растрате.

– А ведь верно, – отозвалась фру Эркендорф, недостачу обнаружили всего два года назад!

– Вот именно, – спокойно подтвердила фру Викторсон. Словно по взаимной договоренности все опять оставили эту тему и с успехом перешли к иной. На стол подали горячее. Называлось это канеллони – теплые пирожки с тертым сыром, наполненные мелко рубленной печенью и посыпанные базиликом. Фру Викторсон нашла их рецепт в одном из журналов, которые составляли ее основное чтение. Хозяин разлил по бокалам красное вино.

– За здоровье всех присутствующих! – провозгласил он.

Большим оратором он не был, но как местное начальство имел право на долю внимания. Гости ждали продолжения, но тост на том и кончился.

Потом разговор снова набрал теми, голоса за столом возвысились и ожили.

Доктор Скродерстрем в тот день получил от Викторсона новый электрический кипятильник для медицинских надобностей. Оплатили его городские власти, и предназначался он, собственно, для стерилизации медицинских инструментов, но непонятливый доктор собирался варить в нем кофе. Так что он спросил фру Эркендорф, не посоветует ли она, как обращаться с этим прибором? Та воспользовалась случаем и начала с рассказа про экскурсию в Париж, в которой ей посчастливилось участвовать, и потом ее было уже не остановить.

Священник принялся объяснять хозяйке, почему он не разрешил исполнение свадебного марша из «Лоэнгрина» при недавнем венчании в его церкви. Речь шла о чисто литургических доводах, и пастор излагал их весьма подробно. Фру Викторсон отвечала только «да» и «нет» и притом умудрялась делать вид, что слушает с небывалым вниманием, хотя в душе благодарила Бога, что рискнула испытать рецепт канеллони.

В связи с вареньем из райских яблочек фру Солин заключила, что на оборудовании для консервирования нужно было бы иметь возможность устанавливать время готовки. Ее сосед-нотариус имел тайного конька – механические игрушки. На самом деле он был куда лучшим механиком, чем юристом. И тут он принялся советовать, как устроить такой часовой механизм.

Хозяин участвовал в разговоре, но казалось, что его мысли где-то далеко.

Пора уже было вставать из-за стола, и фру Эркендорф закончила свои воспоминания о Париже грустным вздохом.

– Теперь все кончилось, – промурлыкала она.

– К сожалению, – поддакнул доктор.

Священник, убежденный аскет, много не съел, зато рассыпался в благодарностях больше всех.

За кофе в гостиной все вернулись к горячей теме об адвокате-растратчике. Только вот начинать никому не хотелось. Некоторое время разговор крутился вокруг да около. Понятно, нервы фру Эркендорф в конце концов не выдержали.

– Так насчет адвоката Боттмера… Нет, я хотела сказать… как его, собственно, теперь именовать?

– Кандидат права, – предложил нотариус, – на этот титул он имеет право.

– Разве можно называть кого-нибудь кандидатом права? Но так или иначе, что ему от нас нужно?

– Наверное, денег, – вздохнула жена священника.

Их двери слишком часто открывались людям, пришедшим именно за этим.

– Думаю, он ищет работу, – предположила хозяйка, – и это можно было бы устроить.

– Смотря где и у кого, – возразил нотариус Эркендорф. – Но он сам усложняет дело, если ищет что-то здесь, в Аброке.

– Да, боюсь, что так, – пробурчал доктор.

– Но если человек был адвокатом, – невинно заявила фру Солин, – он наверняка много знает о людях, и не самое лучшее, верно? Ведь он был советником по многим деликатным вопросам…

– Это правда, – подтвердил хозяин, нарушив наконец свое молчание. – Он даже слишком много знает. И не исключено, что попытается это использовать.

– Вы про шантаж? – удивленно спросила жена священника.

Чайная ложечка, упала на пол.

– Шантаж! – испуганно воскликнул пастор.

– Я бы так не сказал, – заметил доктор.

– Не знаю, что он мог бы использовать, но в этом случае…– еще более пронзительным, чем обычно, голосом заметил нотариус. – В конце концов нам нечего скрывать, что он мог бы…

Жена покосилась на него, и нотариус закончил свою реплику неуверенным смешком.

– Не скажите, – заметил хозяин со спокойным достоинством политического лидера. – Разумеется, мы все встревожены. Я сам только что сказал, что был неосмотрителен, когда его не выслушал, верно? Так вот как обстоят дела. Не хочу обидеть никого из вас, но разве не правда, что у каждого из нас есть кое-что такое, что он предпочел бы оставить при себе? Что-то, что могло бы произвести дурное впечатление. И если какой-то отчаянный тип о таких вещах знает и решится их использовать…

– Это просто преступление! – возмутился Эркендорф. – Разве он решится злоупотребить доверием, которое мы ему в свое время оказывали? Только отчаянный грешник…