Текст книги "Скандинавский детектив. Сборник"

Автор книги: Мария Ланг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 42 страниц)

Олле Хогстранд
ВЫКУП

ДЕВОЧКА

– Когда вернется папа?

Воспитательница раздраженно глянула поверх газеты.

– Ты же знаешь, он уехал и вернется только завтра.

– Почему он все время уезжает? – спросила девочка. – А папа Петера и Йохана каждый вечер приходит домой!

– У твоего папы такая работа, что он много путешествует. Ты же знаешь, он сейчас в Америке.

Девочка взяла цветной карандаш и толстой синей линией перечеркнула свинку в книжке-раскраске. Потом перечеркнула ее еще раз желтым.

– Что ты делаешь? – расстроилась воспитательница. – Свинки не бывают ни синими, ни желтыми.

– Что хочу, то и делаю, – заявила девочка, надув губы.

– Ну началось, – вздохнула воспитательница. – Пора ужинать. Будешь йогурт с хлопьями?

– Да, если это будут хлопья снега.

Воспитательница подошла к висячему шкафчику в кухне обычной стандартной виллы. Достала пачку корнфлекса и поставила на стол.

– А в пачке есть собачка?

– Нет, ты же только недавно что-то там нашла, хотя это глупо – вкладывать игрушки в пачки хлопьев. Ребенок может проглотить и подавиться.

– И от этого умирают?

– Можно умереть, если не вытащить игрушку.

– Совсем как мама, – с довольным видом заявила девочка.

– Да, твоя мама умерла, но не от того, что подавилась.

Девочка, не говоря ни слова, сунула палец в рот.

Воспитательница поставила перед ней тарелку, налила йогурта, потом сунула руку в пачку с хлопьями и посыпала ими йогурт.

– Зачем ты так делаешь, Анни?

– Как?

– Суешь руку в пачку? Папа насыпает прямо из пачки.

Анни не ответила и придвинула к столу высокий табурет с подлокотниками.

– Не хочу слюнявчик, – закапризничала девочка.

– Ладно, не надену, но тогда съешь целую порцию.

– А что такое порция?

– Это значит, съесть нужно все.

Девочка старательно принялась возить ложкой в тарелке. Ела она с аппетитом, изредка только на миг прерываясь, чтобы ложкой утопить в йогурте хлопья.

– Зачем ты так делаешь? С едой не балуются.

– А я и не балуюсь.

– Тогда что ты делаешь?

– Не знаю.

Но она прекрасно знала, что делает, – запомнила, что говорила Анни про игрушки, которыми можно подавиться. Может, хлопья тоже опасны и ими тоже можно подавиться? А если их размочить в йогурте, легче проскользнут.

– Как ты думаешь, папа привезет мне что-нибудь из Америки?

– Наверняка. Он всегда тебе что-нибудь покупает.

– А того медвежонка из Ирландии я не люблю, у него морда глупая.

– Может быть, он купит тебе куклу-индейца.

– А индейцы злые?

– Нет, с чего ты взяла?

– А Петер и Йохан говорят, что индейцы всех убивают.

– Это только понарошку. Слезай, пойдем умываться.

– А ты почитаешь мне, когда я лягу?

– Почитаю, только одну коротенькую сказку.

– Хочу, чтобы ты мне прочитала, как Матиас пек пирожки. «Вот только что было семь, а теперь только шесть, – говорит Матиас. – Наверное, собака один съела».

– Ты уже знаешь эту сказку на память.

– Хочу, чтобы ты мне почитала про Матиаса.

– Ладно-ладно, иди уже.

Наконец Анни прочитала сказку, укутала девочку пледом и дала ей мягкую игрушку. Малышка, прижав ее к себе, принялась сосать большой палец.

– Двери оставь открытыми, и в холле пусть горит свет, – потребовала она.

– Разумеется. Я пойду уберу на кухне. Спокойной ночи.

– А ты можешь поцеловать меня за папу?

– Конечно, могу.

Добившись поцелуя, малышка перевернулась на живот и через несколько минут уже спала.

Малышка Кристина Сундлин ничем особым не выделялась. Разве что тем, что ее отец, вдовец средних лет, был премьер-министром королевства Швеции.

ОТЕЦ

Бенгт Сундлин сидел в номере чикагской гостиницы со своим пресс-секретарем и одним из журналистов.

– Как, по-вашему, все прошло? – спросил премьер.

– Считаю, сверх всяких ожиданий, – ответил секретарь, которого Сундлин вытащил из какой-то провинциальной газетенки.

– А что ты думаешь, Пер? – Сундлин повернулся к журналисту.

Высокий шатен в ярко-бежевом вельветовом костюме и очках с лопнувшей и склеенной скотчем оправой достал из кармана табакерку и сунул под верхнюю губу изрядный кусок жвачки.

– Виски не найдется? – спросил он.

Секретарь скупо отмерил ему порцию. Пер Лунд выпил все залпом и довольно поморщился.

– Хорошо пошло…

– Я спрашивал, как, по твоему мнению, все прошло? – повторил премьер.

Лунд взглянул на Сундлина карими глазами, увеличенными линзами очков. Он выглядел наивным и нерешительным, но облик этот, оказывавший неоценимую помощь в его журналистской работе, был верен только отчасти.

– Госсекретарь был в ярости, да? – спросил он.

Сундлин рассмеялся, секретарь усмехнулся.

– Министр иностранных дел никогда не приходит в ярость, дорогой мой. На этой должности максимум допустимого – глубокая озабоченность.

– Он что-нибудь говорил о назначении в Стокгольм нового посла?

– Не прямо, но намекал.

– Могу я об этом написать? – поспешно спросил Лунд.

– Да, только ни на кого не ссылаясь.

Лунд тут же вскочил и молча покинул комнату. Это было в его стиле – прерывать фразу на середине и куда-то бежать. Сундлин давно уже привык к такому поведению и никак не отреагировал. Секретарь же казался обескураженным.

– Не обращай внимания,– махнул рукой Сундлин,– его не переделаешь. Но он, вне всякого сомнения, самый осведомленный и авторитетный политический обозреватель в Швеции. Так что будь с ним в хороших отношениях.

Сундлину было под пятьдесят. Достаточно солидный, он двигался тем не менее с удивительной живостью. В когда-то иссиня-черных волосах стали появляться седые пряди. Он не полагался на интуицию, зато, как никто другой, чувствовал момент. И ловко использовал любые возможности.

– Нужно поработать над моим английским, – заметил премьер.– Я, разумеется, способен изложить свои мысли и выделить нюансы, но слишком медленно.

– Не могу с этим согласиться, – возразил секретарь.

– Мне иногда кажется, что ты лицемеришь, – буркнул Сундлин. – Прекрасно знаешь, в языках я не силен.

Секретарь не ответил, прикинувшись всерьез обиженным. Он даже словно стал ниже ростом.

– Ну не расстраивайся. Ты человек новый и еще не знаешь, что сам я откровенен и ценю откровенность в других.

Последовала пауза. Сундлин налил себе немного виски и пару раз пригубил.

– Кем должен быть человек, который бросает ручную гранату в машину американского посла?

– Сумасшедшим.

– Говорят и так. Полиция копается в его прошлом. Говорят, он всегда был немного эксцентричен. Активный участник всяческих движений протеста. Но никогда прежде не проявлял склонности к насилию. Врачи не могут понять, что толкнуло его на преступление.

– Попросту перепил.

– Быть может, но не только.

– Значит, накурился или принял героин.

– Полиция учитывает и такую возможность. Но ничто не указывает на то, что он наркоман.

– А госсекретарь в самом деле намекнул, что вскоре будет назначен новый посол?

– Нет, тут я блефовал. Но интересно, какова будет реакция американской стороны… Приятно все же вернуться домой и снова чувствовать себя нормальным человеком.

Секретарь отважился спросить:

– А как ты сам оцениваешь поездку?

– Полагаю, прошла она неплохо. Никаких заслуживающих внимания демонстраций, и я уверен, госсекретарь поймет, что убийство посла – случайный инцидент. Удались ли торговые переговоры, меня совершенно не интересует. У крупных фирм такие проворные представители, что справятся и без моей помощи. Хорошо уже то, что удалось устроить встречу с госсекретарем. А ведь они на нас всерьез обиделись.

– А теперь нас ждут выборы, – заметил секретарь.

– Да, впереди выборы. И нелегкие. Все жалуются на отсутствие интереса.

Сундлину пришло в голову, что нужно уговорить Анни, чтобы она осталась хотя бы на время выборов. И тут же он подумал о дочке.

– Черт, – буркнул он,– забыл.

– О чем?

– Нужно купить какой-нибудь подарок Кристине. Иначе лучше дома не показываться.

– Мне сходить?

– Нет, этим я займусь сам.

Премьер встал, надел пиджак и вышел в коридор. Двое охранников поднялись из кресел.

– Не нужно, – махнул рукой Сундлин. – Я только, в вестибюль, за сувенирами.

Охранники переглянулись.

– Мы с вами, – возразил один, – таковы инструкции. – И застегнул пиджак, из-под которого виднелась кобура.

Втроем они вошли в лифт и спустились с двадцать третьего этажа в фойе. В вестибюле кишел народ. На Сундлина никто не обратил внимания, кроме двух шведских репортеров, оплачивавших счета в кассе. Сундлин помахал им в надежде, что его оставят в покое. Вдобавок одного из них он терпеть не мог – нью-йоркского корреспондента крупной вечерней газеты. Считал его не заслуживающим доверия и вдобавок еще тупицей. Глупость – самый страшный из недостатков. Разумеется, если не считать принадлежности к оппозиции.

Сундлин подошел к одному из многочисленных киосков, растерянно пригляделся к безделушкам, наконец нашел полку с куклами. Купил он куклу-индейца за восемь долларов.

Корреспондент вечерней газеты был тут как тут.

– Покупаете подарок дочке?

– Да,– вежливо ответил Сундлин.

Он никогда не показывал, что кого-то терпеть не может. Впрочем, журналист был всегда настолько занят самим собой, что вовсе бы этого не заметил.

– Сколько ей сейчас?

– Четыре. В ноябре будет пять.

Сундлин уже видел статью на первой полосе завтрашнего номера. Уже год после смерти жены его положение одинокого отца в высшей степени интересовало вечерние газеты и женские еженедельники.

– Любит кукол? – спросил журналист.

– Как все девочки.

Журналиста прежде всего интересовало то, чего хотят читатели и руководство редакции.

– Может, вскоре у нее появится новая мама? – поинтересовался он.

Сундлин заплатил за куклу.

– Не думаю. Я слишком стар, чтобы жениться еще раз. Летишь с нами в Стокгольм?

– Нет, возвращаюсь в Нью-Йорк.

«Слава Богу!»– подумал Сундлин, но вслух сказал:

– Какая жалость! Ну мне нужно наверх – пора укладываться. Если больше не увидимся, то до следующей встречи!

Сунув коробку под мышку, он отправился в свои апартаменты в сопровождении охранников.

А оказавшись в номере, пожалел, что не купил куклу поменьше. Нет, он прекрасно знал, что было кому поручить заняться багажом, но терпеть не мог пользоваться своим положением. Взглянул на часы. Время подходило к шести. Значит, дома, в Стуреби, уже полночь. При мысли о дочери губы его тронула мягкая ласковая улыбка.

«Приятно все же возвращаться домой», – подумал он, позвонил одному из сопровождающих и отдал ему коробку.

– Должен же ты хоть как-то отрабатывать свое высокое жалованье, – сказал он молодому советнику, вручая коробку. – Не забудь в Арланде отдать это мне.

Советник, Свен Б. Энг (он тщательно следил, чтобы не упустили это Б.), высокий блондин, которым партия заинтересовалась, едва он окончил факультет политологии, был человеком способным, хорошо воспитанным и весьма пекущимся о своей карьере.

– Еще чем-нибудь могу помочь? – спросил он.

– Нет, не думаю. Проследи, разумеется, чтобы ничего не забыли. Генеральный консул обещал отвезти нас в аэропорт. Включи его в список тех, кого следует отметить по окончании визита.

Энг кивнул, несколько обиженный. О таких вещах ему напоминать не стоило. А Сундлин, словно снабженный каким-то сверхчувствительным детектором, тут же поднял брови.

– Ты, разумеется, считаешь, что не я должен вмешиваться в такие мелочи. Но таков уж я есть. Хочу быть уверенным, что все будет в порядке. Раньше я мог на сто процентов полагаться на свою память, но теперь уже нет.

Задребезжал один из белых телефонов. Энг поднял трубку, прислушался, сказал несколько слов.

– Генеральный консул будет здесь через полчаса, – сообщил он.

Через несколько минут телефон зазвонил снова. Энг снял трубку и тут же сунул ее Сундлину, прикрывая микрофон.

– Министр.

– Какой еще министр?

– Эриксон.

Сундлин усмехнулся.

– Привет, Готе! – бросил он в трубку.

Сухой трескучий голос Эриксона, сидевшего в стокгольмском кабинете на площади Густава Адольфа, во дворце наследника престола, был прекрасно слышен через Атлантику и Американский континент.

– Только что в последних известиях передали, что Соединенные Штаты (цитирую) «…в ближайшее время пришлют нового посла» (конец цитаты).

– Я ничего не знаю. Это Лунд нахватался здешних сплетен.

– Что мне говорить журналистам?

– Говори, как есть – что ты ничего не знаешь.

Они еще немного побеседовали, Сундлина разговор, похоже, утомил.

– Пора заканчивать. Еду в аэропорт. Стой на посту, пока я не вернусь.

Премьер, украдкой похихикав, снова снял трубку и попросил соединить с Лундом. Ему сообщили, что журналист уже уехал в аэропорт.

Советник все еще был в номере. Его заинтриговала довольная мина премьера. Что же произошло? И его любопытство было удовлетворено.

– Два часа назад я сказал Лунду, что американский госсекретарь намекнул о скором назначении нового посла. Теперь Готе уже про это знает и не скрывает удовольствия.

– А новый посол действительно собирается в Стокгольм?

– Нет, я специально распустил этот слух, чтобы проверить реакцию американцев. А сам я полагаю, понадобится не меньше трех месяцев, прежде чем они найдут подходящую кандидатуру.

Когда вся делегация прибыла в аэропорт, Сундлин заметил Лунда. Тот потягивал виски в зале ожидания.

– Ловкий ты парень, – констатировал премьер. – Твоя новость о назначении посла уже прошла по радио.

– Я всегда такой. Мне поручили попросить тебя прокомментировать эту новость.

– Никаких комментариев.

– Так я и думал.

Объявили вылет в Стокгольм. Сундлин занял место в салоне первого класса. И через несколько минут уже крепко спал. Проснулся он только тогда, когда стюард спросил, какой подать аперитив.

Премьер быстро поел, выпил несколько бокалов вина, потом улегся снова.

– Прошу меня не будить, я сам проснусь.

В Стокгольме рассветало, огромный самолет спешил навстречу восходящему солнцу, а премьер Швеции спокойно спал, и ничего ему не снилось.

ТРОИЦА

В центре Стокгольма в перестроенной квартире на Добельнсгатан собрались трое: двое мужчин и женщина. Один из мужчин, лет тридцати с небольшим, одет был с дешевой элегантностью. Густые черные волосы гладко зачесаны, на пальце – массивный золотой перстень.

Другой был постарше, в бурых вельветовых штанах и грязной ветровке. Крепкого телосложения, стриженный под бобрик, немного веснушчатый, он поигрывал связкой ключей.

Стройной женщине, платиновой блондинке в белых брюках и белом пуловере, было не больше двадцати. Она без конца нервно курила и, казалось, была навеселе.

– Могла бы хоть сегодня не набираться, – буркнул щеголь.

– Вчера я работала до одиннадцати, последний клиент принес бутылку водки, пришлось немного пропустить.

– Тоже нашла оправдание! По пьянке можешь все испортить. Не понимаешь, что ли, шлюха чертова!

– Спокойно, Арне, – сказал тот, что постарше. – Что толку ей читать мораль?

– Ты прав, но я не могу позволить, чтобы она все испортила!

Воцарилась тишина. Все трое молчали. Девушка смотрела в пол.

– Иди умойся холодной водой, – бросил Арне.

Девушка исчезла.

– Ах, эти бабы! – фыркнул младший.

– Но это же ты ее втянул, – заметил старший.

– Было дело, но теперь страшно жалею, хотя трезвая она хоть куда.

– Жаль только, что случается такое нечасто.

Инга Мари вернулась в комнату. Заметно было, что она плакала. Несмело посмотрела на старшего мужчину.

– Закурить найдется, Боссе?

Тот дал ей сигарету. Она глубоко затянулась.

– Ты же понимаешь, что я волнуюсь, – сказала она дрожащим голосом. – Но можешь на меня положиться. Клянусь.

– Ты отнесла мои купоны?

Лицо девушки стало еще несчастнее.

– Ну видишь, как можно на тебя рассчитывать! А если выпадет выигрыш?

– Может, успеем завтра утром? – несмело заикнулась девушка.

– Не прикидывайся глупее, чем ты есть. Как мы успеем?

Замешательство Инги Мари перерастало в гнев. Два красных пятна проступили на щеках.

– А кто оплачивает твои купоны, твои машины и твои попойки? Ну разве не я, твоя шлюха?

Арне вскочил. Казалось, он хотел всыпать ей как следует. Но старший придержал его. Арне вырвался, но занесенную руку все же опустил.

– Успокойся.

Арне что-то буркнул, но все-таки последовал совету. Достал расческу и педантично поправил каждую волосинку, старательно себя рассматривая в большом зеркале напротив дивана.

Он все еще был зол на Ингу Мари. И хуже всего, что она была права. Уже давно он жил в основном за ее счет. Правда, время от времени подворачивалась какая-нибудь сделка с машинами, но рынок стал уже совсем не тот, что раньше. Ладно, через пару дней он уже не обязан будет ни с кем считаться. И уж тем более с Ингой Мари.

– Может, я и в самом деле перегнул палку, – сказал он с открытой, искренней и немного шутливой улыбкой.

А сам с удовольствием заметил, что Инга Мари отходит. Лицо Боссе оставалось по-прежнему непроницаемым. Никогда не известно, что этот дуб думает, хотя Арне очень хотел бы прочесть его мысли. В присутствии Боссе он всегда чувствовал себя немного неуверенно.

– Я заработала сегодня больше, чем обычно, – заметила Инга Мари. – Какой-то старый хрен дал три сотни, чтобы снять меня и еще одну девушку одновременно. Какой ему смысл?

– Никакого, – согласился Боссе, еще раз прокрутив на пальце цепочку с ключами.

Боссе не ожидал ни от Арне, ни от его сожительницы ничего особенного. Он никогда не полагался на фраеров, а Арне был всего-навсего любителем. Но без них ничего бы не вышло. Арне можно было упрекнуть в чем угодно, но только не в неумении управляться с машиной. А Инге Мари отводилась особая роль.

– Скоро час, – сказал Боссе, – пора ложиться. Не забывайте, что завтра рано вставать.

Он выпрямился и, чуть прихрамывая, исчез в соседней комнате, даже не пожелав спокойной ночи.

Арне и Инга Мари сидели на диване. Девушка так зевала, что видны были темные пломбы.

– Иди ложись. Тут неудобно.

Они перешли в спальню Инги Мари, загроможденную множеством вещей, говоривших как о дурном вкусе их обладательницы, так и о ее немалых финансовых возможностях. На старинном комоде, наверняка стоившем кучу денег, среди прочих безделушек стояла фотография двухлетнего мальчика.

Арне поспешно разделся и плюхнулся в двухспальную кровать. Инга Мари, как обычно, выдала стриптиз и ожидала подобающей реакции, но ничего не вышло. Она легла, надувшись, Арне смотрел в потолок.

– О чем ты думаешь? – спросила она, придвигаясь поближе.

– Ни о чем, – буркнул он с отсутствующим видом.

Она коснулась густой поросли на его груди. Потом спустила руку ниже. Он дернулся, как будто собираясь ее отодвинуть, но тут же повернулся к Инге Мари и укусил ее за грудь.

Он был бы удивлен, увидев на ее губах недобрую ухмылку, презрительную и злую. И отчасти победную.

Потом Арне уснул. Инга Мари лежала с открытыми глазами. Потом осторожно встала и подошла к окну. Улица была пуста, с Одингатан доносился шум поездов.

«Какая самоуверенная скотина», – подумала она и легла в постель.

Позднее всех уснул Боссе. У него болела голова, и помогли только несколько таблеток кодеина. Но завести будильник он не забыл.

УБИЙЦА

И еще один человек не спал. В тюрьме Лангхольмен, в камере психиатрического отделения. Высокий, худой, с зачесанными назад волосами, с отросшей рыжей бородой. Этого человека звали Енс Форс, ему было двадцать два года, он изучал философию. Во всей шведской криминальной истории ни о ком не было написано столько, как о нем. Четыре недели назад он бросил ручную гранату на заднее сиденье автомобиля посла Соединенных Штатов. Посол скончался на месте, ему вывернуло все внутренности.

По приказу высших инстанций Форс должен был оставаться под неусыпным наблюдением. Потому дверь его камеры всегда была открытой. А у двери сидел молодой санитар-надзиратель и читал роман одного из шведских писателей-авангардистов. Санитар был студентом, и в Лангхольмен только подрабатывал. Время от времени он поднимал голову от страниц.

– Не можешь заснуть?

– Нет.

– Но ты принял таблетку?

– Да.

– И все равно не получается?

– Нет.

Санитар во время своих предыдущих ночных дежурств уже пытался завязать беседу с Форсом, но всегда получал только такие односложные ответы. Собственно, санитар, Свен Йохансон, очень хотел порасспросить Форса о его покушении, однако инструкции категорически запрещали ему касаться этой темы. А если бы заговорил сам Форс, ему надлежало отвечать как можно сдержаннее.

Ни Йохансон, ни Форс не знали, что над койкой узника был спрятан микрофон. Провод шел в другую комнату, где гудел включенный магнитофон. И там всегда был кто-нибудь из службы безопасности.

Как раз сейчас там сидел молодой блондин в синих джинсах и замшевой куртке. Он уже пару лет работал в САПО. Когда-то тоже был студентом; только подрабатывал на полную ставку обычным полицейским. Руководство вскоре заметило, что молодой сотрудник располагает недурными агентурными способностями. И после четырех лет в полиции теперь он служил в САПО ассистентом. Работа – не подарок, зато он много ездил, и жилось ему неплохо.

Правда, эти жутко нудные дежурства в Лангхольмен совсем не окупались. Постоянно приходилось сторожить магнитофон, который в лучшем случае время от времени фиксировал, что убийца посла с тоски занялся онанизмом.

Но молодой агент САПО не задумывался над своим заданием. Когда его впервые послали в Лангхольмен, чтобы прослушивать камеру Форса, он спросил начальника, законно ли это.

– Ну разумеется, – ответил тот. – У нас есть распоряжение, дающее нам, кроме всего прочего, право на подслушивание наркоманов.

– Но тут дело не в наркомании.

– Да, но это распоряжение годится и для таких случаев.

– Точно?

– Мы получили соответствующее разъяснение на самом высшем уровне.

Больше Ян Ольсон не спрашивал – он знал своего шефа и считал его порядочным человеком. А высший уровень – не иначе как сам шеф полиции, а может, даже министр внутренних дел.

Его догадки были верны. Приказ организовать прослушивание исходил от шефа полиции, который, со своей стороны, перед этим проконсультировался с министерством. Но министр внутренних дел, который, мягко говоря, прочно сидел на своем месте, и не подумал спрашивать своего шефа. Не потому, что это имело значение, премьер наверняка бы согласился. Он всегда был готов к сотрудничеству с Министерством внутренних дел.

Какой-то треск из микрофона. Магнитофон работал по-прежнему. Ольсон слушал разговор санитара с Форсом, не удивляясь: он уже не раз был свидетелем попыток установить контакт.

Потом последовала пауза. Йохансон вернулся к чтению, покосился на часы и заметил, что скоро два.

– Сегодня ровно пять недель, – совершенно неожиданно заговорил Форс. – Пять недель назад я купил гранату.

– Что ты сказал?

– Ты слышал. Ровно пять недель назад я купил гранату.

В комнате этажом выше агент Ольсон насторожился. «Наконец-то»,– подумал он и покосился на магнитофон. Тот работал, и на катушке оставалось еще много ленты. Меняя ее, он включал дополнительный маленький аппарат.

– Где? – спросил санитар.

– Там, в городе,– неопределенно ответил Форс.

– Ты уже тогда задумал… – санитар замялся, – сделать то, что сделал?

– Мне так кажется.

– Кажется?

Снова пауза. Форс лежал, всматриваясь в потолок огромными синими глазами.

– Можешь дать покурить? – спросил он.

По суровым предписаниям Форсу собственное курево не полагалось и спички, разумеется, тоже. Санитар достал пачку и подал ее Форсу, который приподнялся на локте. Закурив, снова лег и стал пускать дым в потолок.

– Я об этом много думал, – сказал убийца. – Что нужно было сделать.

– Но такими актами насилия ничего ведь не добьешься, – заметил санитар, одновременно задавая себе вопрос, противоречит ли это его собственным революционным идеалам.

– Бросить гранату в посла – это мелочь по сравнению с тем, что творят американцы в Юго-Восточной Азии.

– Может быть. Но я спрашивал, чего ты хотел этим добиться.

Собственно, разговор этот стал просто отголоском дискуссии, которую он вел со своими товарищами. Были среди них и такие, которые отстаивали право на насилие. Сам Йохансон их взглядов не разделял.

Еще пару раз он пытался завязать беседу, но ничего больше от Форса не добился. Рыжебородый обладатель самого известного лица в Швеции лежал молча. Пару раз зевнув, он уснул.

Санитар подошел к кровати, убедился, что узник спит по-настоящему, и вернулся на свое место. Прикинул, не стоит ли позвонить начальству, но пришел к выводу, что это необязательно. В шесть, когда его сменят, успеет доложить обо всем. «Еще четыре часа»,– устало подумал он и вернулся к книге.

Ольсон в своей будке еще немного подождал, потом заключил, что Форс уснул, достал из сумки пачку бутербродов в пластиковой упаковке и светлое пиво. Один бутерброд был с сыром и кусочком зеленой оливки посредине. Под оливкой сыр противно побелел и отсырел. «Дьявол, – выругался Ольсон,– и за такое дерьмо – почти три кроны!» Он с удовольствием подумал, что впереди два свободных дня, и решил утром отъесться в ресторане как следует.

Форс заворочался во сне и тихонько застонал. Йохансон мельком покосился на него. Интересно, что ему снится? А Форс слышал во сне хорошо знакомый голос: «Ты, конечно, попадешься, но обещаю, за это тебе воздастся сторицей. Надейся на меня. Верь мне».– «Да-да», – простонал Форс сквозь сон, и снова воцарилась тишина.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

За годы активной политической деятельности Сундлин налетал немало и считал, что нет ничего утомительнее многочасовых перелетов. Особенно удручали ночные полеты, когда в салонах ничего не происходило. Поэтому он испытал немалое облегчение, когда около семи самолет приземлился в Каструпе. Часовое ожидание – и снова в путь до Стокгольма.

Поскольку Сундлин был лицом официальным, его проводили в салон в бельэтаже, над общим транзитным залом. Несколько журналистов не отставали от него, среди них – его неутомимый Лунд, который казался прекрасно отдохнувшим и совершенно трезвым, хотя на самом деле пил всю дорогу. У него был билет в туристский класс, но Сундлин пригласил его в салон первого класса. И Лунд там пробыл до конца полета.

В салоне подали кофе, пиво, бутерброды. Лунд близоруко озирался вокруг.

– А виски нет? – во весь голос выразил он свое удивление.

– Ах да, конечно. – Официант смутился и тут же вернулся с бутылкой «Джонни Уокера».

Лунд выплюнул в корзину жвачку и налил себе приличную порцию. Со стаканом в руке он направился к премьеру, который со своими советниками сидел за низким столиком.

– Вы, конечно, заняты политикой, – заметил он.

Никто не ответил. В глазах Сундлина вспыхнул огонек недовольства, но быстро погас.

– Нет, мы как раз говорили о том, как приятно возвращаться домой.

– Но там приближаются выборы.

– Ничто не возбуждает больше, чем настоящая горячая предвыборная схватка, – заявил Сундлин. – И чем горячее, тем лучше.

– Но я слышал, у вашей партии есть трудности с разогревом?

– Ты так слышал? И из чего же это следует?

– Между партиями практически нет различий.

– Тогда их придется придумать. – Сундлин широко улыбнулся.

Самолет в Стокгольм, как обычно, опаздывал. Молодой директор САС сделал оскорбленную мину, когда Сундлин выговорил ему за опоздание.

– Похоже, придется завести себе самолет. Тогда не надо будет часами ждать каждый рейс САС.

Никто не отозвался, повисла напряженная пауза. Прервал ее премьер:

– Может мне кто-нибудь устроить телефонный разговор?

Вскочило несколько человек сразу.

– А впрочем, нет, – передумал Сундлин. – Хотел позвонить домой, но это лишнее. Скоро я сам там буду.

Только около девяти объявили посадку на Стокгольм. Все засуетились. Сундлин с привычным стоицизмом убедился, что самолет стоит в самом конце линии В, идти пришлось через все поле. Он даже задумался, не воспользоваться ли грузовым электрокаром, но решил, что премьеру это не подобает.

В накопителе перед крытым выходом к самолету сидело и стояло множество народу. Появление шведского премьера вызвало небольшое замешательство. Его поспешно проводили в самолет.

– Из-за этой важной шишки нам тут пришлось торчать лишний час,– донеслось из толпы.

– Почему, черт побери, вы не позволили людям занять места? – возмутился Сундлин.

– Мы полагали, что…

– Я не хочу, чтобы люди подпирали стены, как охотничьи трофеи, только чтобы я мог первый войти в самолет.

Молодой директор САС обретал все более обиженный вид. Этот швед совсем не думал о своем престиже.

– В следующий раз мы это учтем,– ответил он, как и подобало хорошо воспитанному человеку.

Сундлин гневно уставился на директора. Потом вдруг отошел и хлопнул его по плечу.

– Пойми, это создает невыгодный образ, – сказал он с мимолетной усмешкой.

Наконец все было готово к отлету. Меньше чем через час самолет приземлился в Арланде. Сундлина вновь проводили в салон для короткой пресс-конференции.

Среди средств массовой информации доминировало «Радио Швеции». Там были представители первой и второй программ, специального канала и последних известий, несколько репортеров и политических обозревателей и еще кое-кто.

– Я иногда задумываюсь, не пора ли как следует реформировать службу новостей на нашем радио, – шепнул Сундлин своему пресс-секретарю.

Пресс-конференция шла по раз и навсегда заведенному порядку. Сундлин заранее знал, какие зададут вопросы, и ответы уже были сформулированы. Он знал, что телегеничен, поэтому перед камерами вел себя совершенно раскованно.

– Разнесся слух, что Вашингтон собирается назначить нового посла в Стокгольм, – заметил репортер, смахивавший на гробовщика.

– Я слышал, – ответил премьер, – но пока не могу дать какие-либо комментарии.

– Пока, – повторил репортер. – Значит, новость недалека от истины?

Сундлину удалось сделать загадочную мину.

– Этого я не говорил.

– А как обстоят дела с процессом над убийцей посла? – спросил другой.

– Вам же известно, что я не могу ответить на этот вопрос, – отрезал премьер. – В дела правосудия я не вмешиваюсь. Суд установит истину.

– Но обвинение еще не предъявлено?

– Нет. И я прекрасно понимаю почему. Слишком много в этом деле привходящих аспектов…

Премьер покосился на часы. Большинство поняло намек и начало собирать свои манатки. Только молодая девушка из никому не известного еженедельника не сдавалась.

– Вы купили что-нибудь в подарок дочке?

– Я всегда так делаю, – последовал ответ.

После интервью Сундлин поспешил в ожидавший автомобиль. Шофер распахнул задние дверцы, а Сундлин подозвал секретаря.

– На пару часов я заеду домой. После обеда буду в правлении партии. Если случится что-то важное, звони. Партия должна была провести анализ предвыборной ситуации, я хотел бы почитать материалы.

Машина тронулась. Сундлин закрыл глаза. Автомобиль стремительно мчался в направлении его стандартного коттеджа в Стуреби, одном из южных предместий Стокгольма.

– Что тут произошло, пока меня не было? – спросил он шофера, и тот понял, что Сундлин имеет в виду ситуацию на футбольных полях.