Текст книги "Скандинавский детектив. Сборник"

Автор книги: Мария Ланг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)

– Мне кажется, что и Улин, и Герман Хофштедтер могли бы совершить убийство, – сказала Ульрика. – И Марта тоже могла бы.

– Тебе виднее, ты же лучше их знаешь!

– Во всяком случае, лучше, чем ты, – парировала она.

– Естественно. Ты чуть ли не выросла вместе с ними. И, конечно, знаешь, что от каждого из них можно ожидать.

– Иногда ты бываешь чертовски забавен, – заметила она.

– Это получается само собой.

Некоторое время мы сидели молча.

– Если бы я воспользовался твоим методом расследования, то поставил бы на Эрнста Бруберга и Эрика Бергрена, – сказал я. – Я уверен, что ни Хилдинг, ни Герман Хофштедтер Манфреда не убивали. Но, может быть, Марта…

– Ты сам начал это дурацкое расследование, – возмутилась она. – И почему-то уверен, что Хилдинг не мог убить Манфреда!

– Все это чепуха и бессмыслица, – взорвался я. – Ну разве я, скажем, мог бы убить человека?

– Уверена, мог бы, – кивнула она.

БРУБЕРГ

Бушевала метель. Когда около шести вечера в четверг я отважился выйти на улицу, ветер немного стих. На Эфре-Слотсгатан, возле Кампхаве, сугробов не было, но едва я стал переходить улицу к университету, как чуть не утонул в снегу. Снег набился мне в галоши, в ботинки, за отвороты брюк.

На лестнице, ведущей к южному крылу, стоял Юхан Рамселиус и курил сигарету. Его черная каракулевая шапка была надвинута на самые уши. Рамселиус что-то весьма величественно втолковывал Эрику Бергрену, а тот время от времени вставлял реплики, причем держался одновременно и фамильярно, и почтительно. Речь шла об академическом курсе, который читал Манфред Лундберг.

– Привет, старый дружище! – закричал Рамселиус, увидев меня. – А я как раз объясняю Эрику, что, вероятнее всего, ему отдадут часы Манфреда.

– Распустите слух, что вы прочите на это место Германа, и Бринкман тут же поправится и начнет сам читать все курсы гражданского права.

– Недурная идея. Но Эрик стал доцентом раньше Германа. Впрочем, надо еще подумать… – Он замолчал и лукаво посмотрел на Эрика. – Надо еще подумать, может быть, Герман более многообещающий исследователь, чем Эрик.

Эрик Бергрен опустил глаза, вынул из кармана трубку и попытался ее раскурить.

– Ты бы сначала ее набил, – спокойно напомнил Рамселиус.

С давних пор Рамселиус любил поиграть с людьми в кошки-мышки. Причем сам Юхан всегда был кошкой. Нередко эта игра принимала довольно острый оборот, но у Рамселиуса никогда не было злого умысла. Юхану просто доставляло удовольствие смотреть, как очередная жертва реагирует на его шутки. Правда, он был довольно толстокож и не всегда отдавал себе отчет, что кошачьи когти могут причинять боль и даже ранить.

Я не стал ждать, чем кончится его эксперимент с Эриком, и вошел в подъезд.

В вестибюле я снял пальто и шляпу и повесил на вешалку напротив лестницы. По лестнице, которая вела в «Альму», сновали полицейские. Почти все они были в штатском. Харалд пока не появлялся. Перед зеркалом прихорашивалась Марта Хофштедтер. Наши взгляды встретились в зеркале, она улыбнулась и повернулась ко мне.

– Кажется, сегодня нас пригласят на чай?

– Сомневаюсь, – хмыкнул я.

– Но должны же нас как-то отблагодарить за сотрудничество?

– Вознаграждением будет сознание, что мы поможем разоблачить убийцу. Кроме того, подобные инциденты вносят хоть какое-то разнообразие в наши серые будни.

– Да вы настоящий садист, если считаете это вознаграждением! И ведь, как оказалось, он никого не убил.

– Кто «он»? – спросил я.

Марта рассмеялась, ее глаза заблестели.

– Надеюсь, вы не думаете, что это я?

– Нет, у меня и в мыслях ничего подобного не было. Но он пытался убить.

– Если провидение не допустило убийства и Манфред умер естественной смертью, разве это не указание свыше, что нужно как можно скорее предать этот случай забвению? Кто это сказал: не судите да не судимы будете? Не мешало бы вам, юристам, стать немножко милосерднее.

– Рассуждения о милосердии лучше оставим для богословов, – ответил я. – На одном милосердии далеко не уедешь. Кстати, у вас страшно примитивный взгляд на ту роль, которую играет наказание. Наказание – это вовсе не месть со стороны общества, сводящего счеты с преступником. Подумайте, ведь убийца может быть опасен и для других.

– В это я абсолютно не верю, – небрежно отмахнулась она. – Большинство убийств – первые и последние в жизни преступника. И даже если убийцу не посадят за решетку, он никогда больше никого не убьет.

Ее глаза искрились смехом. Может быть, она просто потешалась надо мной? На всякий случай я решил сделать вид, что принимаю ее слова за чистую монету.

– Вы рассуждаете так, словно не существует уголовного кодекса, – сказал я. – Неужели непонятно, что убийца может совершать все новые и новые убийства по той простой причине, что боится разоблачения?

Но Марта уже не слушала меня, она вела глазами безмолвный разговор с кем-то за моей спиной. Я невольно оглянулся. В дверях, ведущих в канцелярию факультета, стоял Хилдинг. Вид у него был рассерженный. Он резко развернулся и вошел в канцелярию.

Возобновить дискуссию не удалось. Через вестибюль к нам весьма целеустремленно направлялся Герман Хофштедтер. Он коротко кивнул мне, без всякой, впрочем, враждебности, снял пальто и галоши, а затем повернулся к жене.

– Марта, надо поговорить.

Намек был ясен. Я оставил супругов Хофштедтер наедине.

Докурив сигарету, Рамселиус шумно вошел в вестибюль. Когда он входил, Эрик Бергрен слегка придержал перед ним дверь. Они сбросили верхнюю одежду. Как только Рамселиус снял свою каракулевую шапку, его седые космы тут же рассыпались в разные стороны. Но Юхан даже не пытался их пригладить.

Университетские часы пробили сначала четыре четверти, а затем ударили шесть раз. На лестнице появился Харалд: он только что поднялся из «Альмы».

– Все пришли? – спросил он.

– Улин в канцелярии, – ответил я. – Все остальные здесь, кроме Петерсена, если я не ошибаюсь.

– Уже шесть часов, – раздраженно буркнул Харалд. – Мы не можем начать без него.

Мы ждали. Из канцелярии вышел Улин и подошел к нам. Харалд послал полицейского позвонить Петерсену домой. Тот вернулся и доложил, что никто не отвечает.

Тогда Харалд изменил свое решение.

– Начнем, – заявил он. – А комиссар Бюгден проинструктирует Петерсена, когда тот изволит явиться.

– Быть может, Йоста решил, что начало в четверть седьмого? – предположила Марта Хофштедтер.

Судя по лицу Харалда, он явно не учел такой возможности.

– Во всем городе, кроме вашего университета, шесть часов означает шесть часов. А здесь шесть часов означает, видите ли, четверть седьмого. Идиотизм!

Рамселиус спокойно улыбнулся.

Мы спустились по лестнице, повернули направо и вошли в кафе. Это было довольно большое помещение с белеными стенами. Благодаря сводчатому потолку и подпирающим его колоннам кафе казалось разделенным на три зала. В среднем находился буфет. У противоположной стены две перегородки образовали нечто вроде алькова. Здесь стоял овальный стол, за которым мы и сидели во вторник. Между столом и буфетом возле колонн стояли еще два небольших квадратных столика. Однако Харалд привел нас не в средний зал, а усадил за круглым столом в углу. Здесь он объяснил нам в двух словах цель следственного эксперимента. Ничего нового, впрочем, он нам не сказал. Рамселиус откинулся на спинку стула и, сложив руки на животе, закрыл глаза. Харалд заметил это и слегка закусил губы. Он не знал, что это обычная поза Юхана, когда тот собирался кого-нибудь слушать. Если не считать Юхана, все мы немного нервничали. Настроение было подавленное. В глубине души каждый опасался, что именно он сказал или сделал нечто такое, что теперь может быть истолковано ему во вред.

Внезапно на лестнице послышались шаги. Харалд замолчал и повернул голову. В кафе вошел плотный мужчина средних лет. Очевидно, это и был комиссар Бюгден. За ним следовал Йоста Петерсен.

– Мы должны были начать в шесть часов,– холодно заметил Харалд.

– Ведь ты думал, что начало – в четверть седьмого? – подсказала Марта.

– Конечно…

Йоста улыбнулся чуточку виновато, но видно было, что он не слишком удручен своим опозданием.

– Впрочем, это не совсем так. Дело в том, что моя машина не привыкла к такому собачьему холоду, как у вас здесь. Сначала она едет нормально, но стоит затормозить на перекрестке, как она тут же впадает в спячку. И разбудить ее потом очень трудно.

– А почему вы сначала, сказали, что думали, будто начало в четверть седьмого, а потом сослались на неполадки в машине? – спросил Харалд.

– Первое было просто удобной отговоркой, – добродушно ответил Йоста. – И мне ее подсказали. А потом я подумал, что лучше сказать, как было на самом деле.

– Надеюсь, в дальнейшем вы будете говорить только правду. И сразу.

Этот эпизод привел нас в еще более угнетенное состояние. Как-то разрядить атмосферу попытался Хилдинг Улин. Он приподнялся и перевернул картину, которая висела на стене возле него. От этого она не стала ни лучше, ни хуже. Все рассмеялись, правда, немного натянуто. Не смеялись только Эрик, Герман и Харалд. Возможно, они любили современное искусство.

Харалд немного повысил голос.

– А теперь начнем, – сказал он. – Попытаемся повторить все, что вы делали во вторник. Полицейский ассистент Вальграв сыграет роль Лундберга. Эрнст, встань там, чтобы я мог все время поддерживать с тобой контакт.

Он указал на ближайшую стенку алькова. Остальные посмотрели на меня исподлобья. В этот момент к нам подошел высокий мрачный полицейский. По-видимому, это и был Вальграв. Комиссар Бюгден сел за один из маленьких столиков. За другой сели сразу два полицейских, один из них был в форме. На большом овальном столе стоял магнитофон. От него к выключателю, укрепленному на столе Бюгдена, тянулся длинный шнур. Очевидно, включать и выключать этот магнитофон можно было на расстоянии.

– Итак, кто пришел первым? – спросил Харалд.

Герман с Мартой переглянулись.

– Первыми пришли мы, – сказал Герман. – Это я помню совершенно точно.

Они встали и вслед за Харалдом подошли к столу с магнитофоном. Тот был уже включен. Возле стола Харалд их остановил.

– Начнем с самого начала.

И все началось с начала. Они сообщили, как их зовут и чем они занимаются, а потом взяли возле буфета поднос. Марта села посередине стола, прямо напротив буфета, Герман – справа от нее. Как и тогда, он взял два бутерброда с паштетом (фирменное блюдо «Альмы») и налил в чай сливок. Марта пила чай без сахара и сливок, но зато взяла кусок шоколадного торта. Потом между супругами завязался спор, в результате которого выяснилось, что тогда они успели все съесть еще до нашего прихода.

– Потом пробило двенадцать, – сказал Герман. – Я подумал, что сейчас объявят результаты конкурса. Естественно, я не тешил себя никакими иллюзиями на этот счет. Потом пришел Эрнст и сказал, что результаты еще не перепечатаны.

Я заметил иронический блеск в глазах Харалда. Казалось, он сейчас скажет: «Оказывается, ты держался за ручку двери, пока часы били двенадцать…» Но я сделал, вид, что ничего не замечаю, обогнул колонну возле стола Бюгдена и подошел к буфету с левой стороны. Потом сообщил свое имя и должность, заказал чай с молоком, бутерброд с печеночным паштетом и сел за стол справа от Марты.

– Собственно говоря, у меня нет сейчас особого желания пить чай, – заметил я.

– Пей, ничего с тобой не случится, – сказал Харалд. – Кто был следующим?

– Манфред Лундберг, – ответила Марта. – Но перед тем, как он появился, прошло две-три минуты.

– В одиннадцать часов пятнадцать минут Лундберг начал читать лекцию в четвертой аудитории и закончил ее в двенадцать ноль-ноль, – сказал Харалд. – Сюда он пришел с портфелем?

Герман, Марта и я вопросительно переглянулись. Потом дружно покачали головами.

– Когда он подошел с подносом к столу, никакого портфеля у него не было, – сказала Марта.

– Когда примерно он пришел? – спросил Харалд.

Мы сошлись на том, что было примерно десять минут первого.

– Значит, у Лундберга тоже был поднос, – сказал Харалд и взглядом послал Вальграва к буфету.– А что было на подносе?

В соответствии с нашими указаниями Вальграв взял кофейник, сахар, сливки и бутерброд с сыром. Потом сел рядом с Германом.

– Я пришел вслед за Манфредом и сел возле него, – начал Йоста Петерсен. – У меня не было подноса, но в одной руке я держал большую чашку кофе, а в другой – тарелку со сладкой булочкой. Сел я не сразу. Сначала я поставил на стол чашку и тарелочку. Потом пошел к столу с газетами и взял «Сюдсвенскан».

– Лундберг выпил свой кофе, когда сидел здесь? – спросил Харалд.

Этого никто не помнил.

– Я только помню, что он ел бутерброд, – сказал я.

– Тогда он должен был выпить хотя бы чашку кофе, – сказал Харалд. – Попробуем, Вальграв, и посмотрим, что из этого получится.

Харалд повернулся к Йосте.

– Вы сразу выпили свой кофе?

– Не думаю, – протянул тот. – Я начал читать газету.

– Да, – подтвердила Марта. – Едва ты поздоровался со мной, как тотчас же уткнулся в свою газету. Я еще подумала, что это не слишком любезно.

– Верно, – согласился Йоста. – Но мне показалось, что все вы были не в настроении.

Йоста развернул газету. И пока держал ее, она закрывала добрую треть подноса Вальграва.

– А теперь – доцент Бергрен. Откуда вы пришли в «Альму»? – поинтересовался Харалд.

– Я ехал по городу на машине, – ответил Эрик. – Потом поставил ее возле кинотеатра «Фюрис» и прошел сюда через главный подъезд.

Он явно старался быть абсолютно точным в своих показаниях.

– Сколько было времени, когда вы пришли сюда?

– Около четверти первого, если я не ошибаюсь, – сказал Эрик и повернулся к нам, как бы ища подтверждения.

Мы решили, что примерно так и было. Эрик подошел к столу и сел возле меня. На его подносе стояли кофейник и сахарница.

– Ни сливок, ни хлеба? – уточнил Харалд.

– Я только начал пить кофе, как пришел Хилдинг с результатами конкурса, – ответил Эрик.

– Который был час в тот момент? – спросил Харалд.

Полицейский в форме подбежал к столу и быстро сменил ленту на магнитофоне. Хилдинг Улин, который уже давно ждал своей очереди, широко улыбнулся.

– Думаю,– сказал он,– что после четверти первого прошло не более двух минут. Значит, было шестнадцать-семнадцать минут первого.

– А мне показалось, мы ждали гораздо дольше, – весьма агрессивно заметил Герман. – Когда ты наконец явился, было по крайней мере двадцать минут первого.

Хилдинг Улин подошел к Вальграву и символически вручил ему и Петерсену по листу бумаги. Затем он обошел Вальграва и такой же лист бумаги дал Герману. Потом перегнулся через стол и протянул листы мне и Эрику.

– После этого я подошел к буфету и заказал кофе, – сказал Хилдинг.

– Когда явился Хилдинг, я, разумеется, сложил газету, – вмешался Йоста. – И только тогда вспомнил о кофе. Мне кажется, что результаты конкурса и кофе я переваривал почти одновременно. И если мне не изменяет память, результаты конкурса были вкуснее.

Никто даже не улыбнулся. Между тем Хилдинг вернулся и сел рядом с Эриком.

– Теперь все были поглощены чтением, – сказал Хил: динг. – Марта и Герман читали вместе. А поскольку меня оставили наконец в покое, я пил кофе и курил. Но сначала съел булочку…

На его подносе были кофейник, сахар и сливки. Булочку он перевернул в знак того, что она уже съедена. Потом достал элегантный портсигар змеиной кожи, вытащил толстую светлую сигару, снял с нее поясок, обрезал сигару и потянулся за спичкой. Целый ритуал!

– Но мы кое-что уже пропустили, – вдруг вмешался Харалд. – О чем вы беседовали перед тем, как пришел секретарь факультета? Херр Петерсен, если я правильно его понял, в этой беседе участия не принимал?

Йоста кивнул.

– То, о чем шла речь, не показалось мне особенно интересным.

– Манфред сказал, что Левинсон осенью берет отпуск и предлагает мне временно выполнять обязанности профессора третьей кафедры, – начал Герман.– Не скрою, я был польщен. Я постарался выжать из Манфреда все, что сказал Левинсон. Потом мы заговорили о профессоре фон Левензан, поскольку она наш декан. Оказывается, она уже дала свое благословение. Затем мы стали прикидывать, пройдет ли это предложение через ученый совет факультета. Манфред обещал поддержать мою кандидатуру.

– Я слушала этот разговор в пол-уха, – сказала Марта. – Мы с Эрнстом сплетничали об Авроре фон Левензан. Эрнст рассказал мне, как она принимала министра иностранных дел Сирии и беседовала с ним на великолепном арабском. Бедняга был настолько очарован нашей Авророй, что вручил ей орден, который, между прочим, предназначался ректору.

Йоста Петерсен расхохотался. Очевидно, он впервые услышал эту историю. Но все, что рассказала Марта, соответствовало действительности. Аврора фон Левензан свободно говорила на восьми языках, включая и латынь. Она была из семьи дипломата и не терялась даже в самой сложной ситуации. Благодаря этим своим талантам, а также великолепному умению держаться Аврора стала превосходным деканом, который достойно представлял свой факультет. Она была профессором на кафедре гражданского процесса. Однако шведское право было для нее пройденным этапом. Теперь она исследовала законы вавилонского царя Хаммурапи, хеттское право и другие правовые институты, одинаково отдаленные от нас и во времени, и в пространстве. В этой области Аврора фон Левензан была одним из крупнейших мировых авторитетов.

– Сколько времени вы изучали результаты конкурса? – спросил Харалд, возвращая нас к действительности.

Никто не мог ответить точно.

– По-моему, минут пятнадцать или что-то около того, – предположил я. – А потом мы начали обмениваться впечатлениями.

– Мнение Рамселиуса о моей работе, откровенно говоря, меня возмутило, – фыркнул Йоста.

Мы услышали, как кто-то радостно хмыкнул.

– Поскольку Манфред сидел рядом со мной, – продолжал Йоста, – и я считал, что в какой-то мере мы единомышленники, я хотел, чтобы он высказался по этому вопросу. Но он почти не слушал меня, отвечал коротко и уклончиво, а потом повернулся к Эрику Бергрену. Они пересели вон туда, – Йоста указал на другой конец стола, – и начали какой-то сугубо личный разговор. Тогда я пересел на место Манфреда и завел беседу с Германом.

– А теперь разберем все по пунктам, – сказал Харалд. – О чем говорил Лундберг с доцентом Бергреном?

Эрик сглотнул. Мертвую тишину нарушало только монотонное жужжание магнитофона.

– Манфред хотел поговорить о книге немецкого юриста Шауна «Долговое право», – сказал Эрик. – Он нашел в этой работе несколько положений, которые, как ему казалось, должны были меня заинтересовать. Речь шла о проблеме, которой я как раз сейчас занимаюсь. И Манфред предложил мне пересесть, чтобы нам никто не мешал разговаривать. Он считал, что перебрасываться словами через стол не очень удобно.

– Так, – сказал Харалд. – А вы взяли с собой кофейник?

– Конечно, – кивнул Эрик. – Я успел выпить всего одну чашку, и в кофейнике оставалось еще много кофе.

– Вы уже пили сейчас кофе? – спросил Харалд.

– Нет.

– Тогда выпейте одну чашку.

Эрик выпил кофе, встал, сунул под мышку лист бумаги, который заменял отпечатанные на машинке результаты конкурса, в правую руку взял кофейник, а в левую – чашку. Потом подошел к дальнему концу стола и сел напротив Марты.

– Я забыл сахар, – сказал он.

– К этому мы еще вернемся, – ответил Харалд. – А что взял с собой Лундберг?

Все молчали. Наконец тишину нарушил Хилдинг Улин. У него был чрезвычайно довольный вид.

– Должно быть, он взял с собой чашку, так как Эрик предложил ему потом налить еще кофе, – заметил Хилдинг.

– Да, вероятнее всего, так и было, – согласился Эрик. – Свой собственный кофейник он, кажется, оставил на старом месте.

Вальграв взял свою чашку в правую руку и сел рядом с Эриком, прямо напротив меня.

– А как стояли чашки по отношению друг к другу? – спросил Харалд.

Мы затаили дыхание. Вопрос был с подковыркой.

– Боюсь, этого я не помню, – ответил Эрик. – Нельзя же запомнить все детали.

– Согласен, – кивнул Харалд. – А вы не помните, кому налили кофе первому?

– Помню. Сначала я налил кофе себе и заметил, что в кофейнике еще остался. Тогда я спросил Манфреда, не хочет ли он еще чашку. Он поблагодарил меня, и я налил ему тоже.

– Вы предложили ему и сахар, и сливки?

– Эрнст дал ему сахар, – сказал Эрик, – а о сливках пусть расскажет Хилдинг.

– С удовольствием, – отозвался Хилдинг, который по-прежнему был настроен очень благодушно.– Вероятно, мы с Манфредом были единственные за этим столом, кто любит сливки. Манфред спросил, не осталось ли у меня немного сливок. В моем сливочнике еще были сливки, а его оказался пустым. Время было уже около часа, и мне пора было идти. Поэтому я отдал Манфреду свой сливочник и отправился в канцелярию. Но если вы действительно думаете, что я подсыпал в сливки яд, то вы ошибаетесь. Откуда мне было знать, что Манфред попросит у меня сливки? – Я не выдвигаю никаких обвинений,– заявил Харалд. – Даже сейчас, когда утверждаю, что если вы берете сливочник и, следовательно, держите над его горлышком руку, то нетрудно бросить что-нибудь в сливки. Это прекрасно могло произойти уже после того, как Лундберг попросил сливки. Но это, конечно, просто гипотеза.

Хилдинг Улин наклонил голову и посмотрел на свою правую руку.

– Я не фокусник, – заметил он холодно. – Теперь мне можно уйти?

– Пожалуйста, – кивнул Харалд. – Не думаю, что вы нам сегодня еще понадобитесь.

Наконец, те же и Юхан Рамселиус. Он остановился возле стола и, прищурившись, стал смотреть на нас, как смотрел во вторник. Он немного сутулился, однако, несмотря на шестьдесят два года, первое, что бросалось в глаза, были его могучие плечи и крупная массивная голова.

– Я встретил Улина в вестибюле, – начал Рамселиус. – Он проговорился, что все вы сидите в кафе. И я спустился в «Альму» взглянуть на вас. Я встал примерно здесь, между Манфредом и Эриком, и некоторое время о чем-то разглагольствовал. А потом совершил поступок не только предосудительный, но и весьма подозрительный.

Рамселиус наклонился над столом, достал кусок сахару из сахарницы Эрика, сунул его в рот и стал сосать.

– Сладкое – моя слабость, – объяснил он. – А теперь я предлагаю вам следующий эксперимент, следите внимательно.

Харалд явно был взволнован словами Рамселиуса, но молчал. Между тем Рамселиус взял еще один кусок сахару, зажал его в пальцах и выпрямился. Потом снова наклонился и протянул руку. Ни слова не говоря, он разжал пальцы, и кусок сахару упал прямо в чашку к Вальграву. Во все стороны полетели брызги. Этого нельзя было не заметить.

– Извините за брызги, – довольно хмыкнул он.

– Пожалуйста, – отозвался Герман, который ничуть не боялся Рамселиуса. – Но если вы действительно бросили что-то в чашку Манфреда, в чем я сильно сомневаюсь, то следовало действовать аккуратнее.

– Спасибо за совет, – кивнул Юхан. – Ты хочешь сказать, сахар нужно было держать над самой чашкой?

Герман утвердительно кивнул. Рамселиус взял еще один кусок сахару, наклонился гораздо ниже, чем в первый раз, и опустил руку к самой чашке. При этом очень выразительно посмотрел на нас. Разумеется, он был прав: все это выглядело очень неестественно. Затем он разжал пальцы. Брызг почти не было, но вокруг того места, куда упал сахар, кофе стал пениться.

– Вас не затруднит припомнить, в котором часу вы пришли и в котором ушли? – спросил Харалд.

– Право же, не помню, – ответил Рамселиус. – Вообще-то с чувством времени у меня плохо. Но пробыл я здесь не больше нескольких минут. Полагаю, когда я уходил, еще не пробило час.

– И куда вы направились отсюда?

– Я оделся в преподавательской комнате, рядом с четвертой аудиторией. На вешалке в вестибюле теперь ничего нельзя оставлять. Студенты все тянут. Да… так вот, я пошел домой. Прямо домой.

– Если вам нечего больше сказать, мы вас не задерживаем, – сказал Харалд.

Юхан пожелал нам удачной охоты и удалился.

– Что было потом? – спросил Харалд.

– Время шло, – вздохнул Герман. – Как только пробил час, я сразу ушел.

– И я, – подхватила Марта. – В час у меня начиналась лекция. Вернее, в час пятнадцать. Но мне надо было написать на доске несколько цитат. Так что я прошла в аудиторию, и, пока возилась, пришло время лекции.

– А что делал в это время доцент Хофштедтер?

– Мы с Мартой перекинулись парой слов в вестибюле, – ответил Герман. – И оттуда я пошел прямо в свой кабинет в Юридикуме.

– За ними ушел и я, – сказал Йоста. – Мне пора было домой.

– После ухода Йосты я остался в кафе, – подключился я. – Но потом подумал, что он может меня подвезти. Мне нужно было поговорить с Авророй фон Левензан, а она живет совсем рядом с Петерсеном. Я помчался вниз и, к счастью, еще успел. Йоста как раз садился в машину.

Йоста кивнул, подтверждая мои слова.

– Мы ушли отсюда вместе с Манфредом, – сказал Эрик. – Ведь Манфред торопился на семинар. Расстались в вестибюле. Я видел, как он направился в четвертую аудиторию. У него был самый обычный вид. Я вышел на улицу, сел в машину и поехал домой, чтобы поразмыслить над результатами конкурса.

Харалд посмотрел на часы. Было около восьми. Он поблагодарил нас за содействие и дал понять, что мы свободны. Йоста, Эрик и Марта с Германом тотчас встали. Я подождал, пока они не поднялись по лестнице в вестибюль, и повернулся к Харалду.

– Хочешь выпить?

– Да, пожалуй, – кивнул Харалд. – Только позднее.

Полицейские начали собирать аппаратуру.

– Почему ты спросил про портфель Манфреда? – поинтересовался я.

– Потому что в нем лежали уже отпечатанные результаты конкурса. Следовательно, он либо спустился сюда с портфелем, либо зашел за ним потом в преподавательскую.

– Скорее последнее, – решил я. – Ведь Эрик видел, как он направился в четвертую аудиторию, рядом с которой преподавательская. Ему нужно было забрать материалы к семинару.

– Ты прав. В аудитории, где проходил семинар, лежали распечатанные задания, списки присутствующих, авторучка и очки. К счастью, аудитория была опечатана.

– Но едва ли эти находки вызвали сенсацию, – заметил я.

– Конечно, нет, – согласился Харалд. – Не вызвало сенсации и содержимое портфеля. Только результаты конкурса, конспект лекций, просьба с юридического факультета прочитать лекцию да счет на четыре кроны восемьдесят пять эре из магазина красок.

В это время к нам подошел комиссар Бюгден.

– А вы знаете, прокурор, что профессор Рамселиус разгуливает в галошах, помеченных инициалами М. Л.? – спросил он. – Я обратил на это внимание, когда ждал Петерсена и от нечего делать слонялся по вестибюлю.

– М. Л.? – повторил Харалд.– М. Л. означает Манфред Лундберг. Ну погоди, старый мошенник… А вы не ошиблись, комиссар?

– Они стояли прямо под пальто Рамселиуса, – ответил Бюгден. – А сверху висела его шапка. Эту шапку я ни с чем не спутаю.

– Теперь я вспоминаю, что в преподавательской не осталось ни одной пары галош, – задумчиво протянул Харалд. – Только пальто Лундберга, его шарф и шапка. А ведь на нем были легкие ботинки. Он наверняка пришел сюда в галошах.

– Я тоже об этом подумал, – согласился Бюгден. – Может быть, спросим у жены?

– Да, пожалуй, – решил Харалд.– Но если Рамселиус надел галоши Лундберга, кто мог забрать галоши Рамселиуса? А может, Рамселиус пришел в университет без галош?

– Абсолютно исключено, – возразил я. – Зимой Юхан всегда ходит в галошах.

– Едва ли это наведет на след, но мне хотелось бы услышать, как объяснит свою ошибку сам Рамселиус, – сказал Харалд.

– Вечерами он обычно сидит в «Каролине», – заметил я. – Из «Альмы» он, конечно, пошел туда. Поехали?

Мы поехали в полицейской машине, Бюгден за рулем. Поднявшись по лестнице, мы вошли в вестибюль и тут же услышали голоса.

– Успокойся, – доносился из гардероба голос Рамселиуса. – Истерика не пойдет на пользу твоему давлению.

– Какая наглость! – кричал кто-то. – Все вы, юристы, такие! Вывернуться любой ценой! Если бы ты сразу признал свою вину, я, может, и простил бы. Тогда это была бы ошибка, а не злой умысел. Но попытаться отрицать очевидные факты! Стыдись, воспитатель молодежи!

Мы вошли в гардероб и остановились у дверей. Перед Рамселиусом полный седовласый мужчина потрясал в воздухе парой галош. Это был Абрам Карландер, профессор истории литературы. Юхан держался спокойно и насмешливо взглянул на нас.

– А вот и стражи закона, – сказал он. – Разрешите представить: прокурор, доцент Бруберг, комиссар уголовной полиции…

– Бюгден, – подсказал Бюгден.

Весь пыл Карландера сразу испарился.

– Мне и в голову не приходило вызывать полицию,– начал оправдываться он.

Юхан объяснил, что произошло.

– Дело в том, что, когда я пришел сюда, на мне были галоши Карландера. И как раз когда я снимал их, он вошел в гардероб и стал их искать.

– Я поймал тебя на месте преступления, – рассмеялся Карландер, к которому снова вернулось хорошее настроение.

– Когда вы пришли сюда? – спросил Харалд.

– Я сижу здесь с четырех, – ответил Карландер. – И прекрасно знаю, что пришел сюда в своих собственных галошах.

– Самое непонятное во всей этой истории то, что сегодня я здесь еще не был и пришел как раз перед вами, – сказал Рамселиус. – По логике вещей, я должен был бы надеть галоши Карландера, когда выходил из университета несколько минут назад. Но дело в том, что…

Вид у него был смущенный.

– Дело в том, что, со вторника я ходил в галошах Манфреда Лундберга. Видимо, надел их по ошибке в преподавательской. Что поделаешь, рассеянность… А мои галоши стоят здесь как ни в чем не бывало. – Рамселиус указал на пару галош возле стойки для зонтов. – Не могли же они сами прийти сюда из преподавательской, – закончил Рамселиус свою мысль.

Наклонившись, комиссар Бюгден взял эти галоши и сравнил их с галошами Карландера.

– Тот же фасон и тот же размер. Меток нет ни на той, ни на другой паре. Тем не менее каждый из вас легко узнает свои?

Профессора единодушно подтвердили. Рамселиус показал заветную царапину, Карландер – пятно на подкладке. Оба носили сорок второй размер. Карландер надел свои галоши и довольный отправился домой.

– Почему вы не сказали, профессор, что ходите в галошах Лундберга? – спросил Харалд.

– Я думал, это не имеет значения, – удивился Юхан. – Разве не так?

– Не знаю. Странно, однако, что ваши собственные галоши оказались здесь. На них нет никакой метки. И можно предположить, что кто-то принял их за галоши Лундберга, зная, что Лундбергу они больше не понадобятся…

– Вполне возможно, – согласился Рамселиус. – Но тогда убийца назло нам пришел в «Альму» без галош!

– Все это мы расследуем, – сказал Харалд. – Но вы уверены, что пришли сюда в своих собственных галошах?

– Не мог же я забыть их здесь! – возмутился Рамселиус. – Когда я пришел, они были на мне.

Мы пожелали Рамселиусу спокойной ночи и поехали ко мне. Я пригласил и Бюгдена. Потом мы обзвонили всех, кто мог иметь хоть какое-нибудь отношение к этому вопросу. Ни Марты с Германом, ни Эрика, ни Йосты дома не было. Ответил только Улин. Сказал, что носит сапоги. И во вторник был в университете тоже в сапогах. А вообще у него тоже сорок второй размер.