Текст книги "Скандинавский детектив. Сборник"

Автор книги: Мария Ланг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 42 страниц)

Он хотел сказать «проклятый шантажист», но в последний миг отказался от этого определения в присутствии священника. Однако теперь его слова стали отдавать теологией, что вывело святого отца из дремоты.

– Грешники мы все, – поспешил уточнить тот.

– Это в смысле первородного греха, – с готовностью уточнил доктор.

– Все мы грешим. И с этой точки зрения я согласен с Сельмером. И разумеется, никто из нас не хочет, чтобы его грехи обсуждали на улицах или светских вечеринках.

– Ну уж нет, – подтвердила фру Викторсон.

Это было все ее участие в дискуссии.

– Я выразился слишком сдержанно, – согласился Эркендорф. – Сказал «грешник», но имел в виду скорее преступника. Потому что думал…

– Оставь при себе, что ты думал, – оборвала его жена. – Вопрос в том, что делать, если…

И она умолкла в надежде, что кто-нибудь подскажет нужное слово, но никто не отозвался.

– Если что-нибудь случится… – неохотно закончила она свою реплику.

– Пока еще ничего не случилось, – успокаивал ее пастор. – Ничего особенного, разве что Сельмер перестарался и выгнал бедолагу. Но не сомневаюсь, Сельмер, что при удобном случае ты перед ним извинишься.

Христианское смирение в речах священника хозяина совсем не волновало.

– Нет, дела совсем не так уж плохи, – с кислой усмешкой бросил он.– У меня для Боттмера припасен неплохой козырь, и не сомневаюсь, что в другой раз он как следует подумает, прежде чем ко мне сунется. Мне лично ничего не угрожает. Но вас всех я хотел предупредить, что с его стороны нужно ждать неприятностей.

Он умолк и погладил подбородок, словно заново взвешивая свои слова. Казалось, пастор хотел что-то возразить, но предпочел промолчать. Нотариус энергично помешивал ложечкой стынущий кофе. Жена священника держалась так, словно была в кружке кройки и шитья и разговор коснулся темы, которой она не одобряет. Фру Эркендорф слушала, раскрыв рот. На приветливом лице доктора проступила озабоченность, будто он стоял у постели больного, на которого его способностей не хватит. Жена хозяина, к всеобщему удивлению, довольно улыбалась.

– Если случится так, – сказал Викторсон, – что Бот-тмер кого-то из вас станет шантажировать, не позволяйте ему этого! Приходите ко мне! Скажите, о чем речь, и я уж выложу ему тот козырь, о котором только упоминал! Уверен, он его угомонит.

На самом деле он недвусмысленно намекнул: можете положиться на мою защиту, если доверите мне свою тайну.

Но именно в подобных предложениях проявляется властная натура.

– Откровенно говоря, я была бы рада, если бы он больше никогда не появился в нашем городе, – заявила жена священника будто бы от лица всех присутствующих.

Доктор Скродерстрем весь вечер собирался что-то сказать, но в последний момент ему что-нибудь мешало. На этот раз он гордо прочистил горло громким кашлем.

– Нет причин для беспокойства, – заявил он, будто стоял у постели больного и ничуть не сомневался в своем успехе. – Так что не нужно терять голову! Я убежден, что Боттмер не заявился сюда со злым умыслом – по крайней мере, так мне показалось, когда я с ним разговаривал.

– Вы с ним разговаривали? – удивилась фру Эркендорф. – А нам об этом ничего не говорили.

Доктор виновато улыбнулся.

– Наверное, и не надо было говорить. Боттмер пришел ко мне как пациент. Если вас это успокоит, скажу, что он казался угнетенным и напуганным. И по нему вовсе не было видно, что он что-то задумал.

– Посмотрим! – хмыкнула фру Эркендорф.

– Бедолага! – сочувственно вздохнула жена священника.

Викторсон недоверчиво покачал головой.

Так или иначе, но замечание доктора сразу разрядило напряженную атмосферу, царившую в комнате. Эту тему дальше обсуждать не стали и о Боттмере больше не вспоминали.

Гости как-то сразу стали делать вид, что утомились от мило проведенного вечера, и засобирались домой. Но при этом так и не смогли избавиться от вида заговорщиков, решающих, как избавиться от предателя.

Откланялись все сразу. Фру Викторсон схватила доктора под руку и отвела в сторонку.

– Как он выглядел? – вполголоса спросила она. – Он что, был болен?

– Разве что страдал бессонницей, – пробурчал доктор. – От беспокойства и забот, как мне показалось. Я прописал ему снотворное… Кстати, это мне кое о чем напомнило.

Он достал из кармана упаковку снотворных таблеток, которые обычно предписывал своим клиентам.

– Сельмер попросил меня о них по телефону. Для вас. Думаю, половины коробочки на первый раз хватит – принимайте, только когда в самом деле понадобится, и не больше одной таблетки. В вашем возрасте не стоит начинать с…

Тарахтение полупустой коробочки привлекло внимание фру Эркендорф. Она внимательно проследила, как жена хозяина спрятала лекарство в сумку, и, не обращая внимания на наставления доктора, спросила:

– И он не сказал ничего, кроме того, что ему не спится?

– Нет-нет, – заверил доктор и покачал головой.

3.

Уже шагая по площади, гости услышали, как часы пробили без четверти двенадцать. Три звонких удара расплылись в насыщенном влагой воздухе. По опыту все знали, что через три минуты отзовутся часы на почтамте, а уже потом часы на часовом магазине покажут без десяти двенадцать. Аброка была городом, где мог с чувством оттянуться преступник со склонностью к сложному временному алиби.

Пастор с женой распрощались с остальными и зашагали своей дорогой. Остальным было по пути, по Длинной улице на мост через реку Сутар.

Остановились они у новостройки, где жила семья нотариуса. Лица казались смертельно бледными в зеленом свете неоновой рекламы магазина через улицу – это была единственная вывеска, которая еще светилась.

– Вы заметили, как тихо просидела весь вечер Инес Викторсон? – спросила фру Эркендорф.

– Похоже, она до смерти устала, – осторожно заметил доктор.

– Сказала только, что не хочет, чтобы ее имя трепали на вечеринках.

– Но этого уж ей не избежать, – хмыкнул нотариус.

Его жена тоже ухмыльнулась.

– Я в этом не сомневаюсь. Нет ничего любопытнее, чем секреты чужого семейства.

– Господи, да что за тайны в семействе Викторсонов? – раздраженно спросил доктор.

Фру Эркендорф пожала плечами, словно пытаясь остаться в стороне от сплетен.

– Откуда мне знать…– протянула она.– Наверняка и другие ничего толком не знают, но языком трепать никто не запретит. Люди всегда найдут повод. Когда жена молодая и резвая, а муж у нее старый и вечно занятой… остальное легко домыслить.

Нотариус открыл супруге дверь, но сам остался на улице.

– Хочу еще немного подышать свежим воздухом, прежде чем ложиться, – объяснил он. – Немного прогуляюсь с доктором.

И они зашагали к мосту через Сутар. Впереди лежала широкая и прямая Длинная улица. Справа, то есть к северу от нее, был продолговатый, едва заметный пригорок, который именовали Яблоневым холмом. Там как раз построили новый квартал разнокалиберных домов, там же на вилле жил и доктор. На мосту они остановились.

– Что нужно было Боттмеру от вас? – спросил нотариус.

– Ерунда, у него просто бессонница.

– Он ничего не говорил о своих ближайших планах?

– Нет. А я не хотел расспрашивать.

– Вы не слишком любопытны. Если бы он зашел ко мне…

– Так он к вам не заходил?

– Ко мне? С какой стати? Что вы хотите сказать?

– Ничего, я просто спросил. Не важно.

– Ко мне он безусловно не заходил. И вообще, если бы он был…

– Да мне-то все равно. Я верю, верю.

Они шли по мосту.

– Что-то вы сегодня такой раздражительный, – заметил доктор. – Видно, с нервами не в порядке. Если позволите высказать мое мнение, вы слишком много работаете.

Это было не просто его мнение. Нотариус Эркендорф ни на что не мог смотреть без интереса и не мог не вмешиваться. Он постоянно испытывал неуверенность и вечно тревожился, не совершил ли в чем-нибудь ошибки.

Вместо ответа он что-то невразумительно пробормотал.

– Как-нибудь зайдите ко мне, я вас обследую. Полагаю, вам самое время уйти в отпуск и отдохнуть. А из-за Боттмера вообще не стоит тревожиться – он в городе долго не останется.

– А где он поселился?

– Сказал, что в маленькой гостинице на Коровьей.

– У фру Норстрем? – недоверчиво переспросил нотариус.

Доктор понимающе усмехнулся.

– Да, это место не из тех, где барин вроде Боттмера может надолго задержаться.

Они подошли в вилле доктора, где в свете фонаря переливались темно-красные георгины. Под фонарем стояла чужая машина.

– Пациент, – сразу понял доктор. – С ночным покоем можно распрощаться.

Они подошли ближе, и из машины выбрался какой-то мужчина. Когда он поздоровался, его узнали. Это был хозяин фермы в миле от города.

– Знаете, моя жена сломала ногу, – сообщил он. – А когда в больнице мне сказали, доктор, что вы отправились домой, я подумал…

– Ну разумеется. Я только соберу инструменты и поеду с вами. Спокойной ночи, и не забудьте, что я говорил, приходите на прием.

Эркендорф пожелал доброй ночи и пошел назад через мост.

НЕПОЗВОЛИТЕЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ ПОСТОЯЛЬЦА ГОСТИНИЦЫ

Видно, не напрасно ходят разговоры:

Познаются в горе друзья и прокуроры.

Телеграмма прокурору Эку к его 60-летию

1.

Жена районного прокурора во фланелевой ночной сорочке и тапочках стояла у постели мужа. Тот слегка приоткрыл рот и сладко похрапывал.

При виде спящего мужа – румяного, седовласого, по-детски надувшего губы – прокурорша исполнилась материнской нежности. Ей не хотелось будить его в такую рань, но иначе было нельзя. Она осторожно потрясла мужа за плечо.

– Звонит Стромберг, – сообщила она. – Что-то очень важное. Вставай.

Районный прокурор Эммерих Эк непонимающе заморгал.

– Стромберг, – повторила жена. – Ждет у телефона.

Тут он сразу проснулся, сел на постели и спустил ноги на пол. На улице уже совсем рассвело, но он понял, что для обычного подъема слишком рано. Посмотрел на часы – только половина шестого. Недовольно бурча, прокурор сунул ноги в приготовленные тапочки и побрел к телефону.

Его жена уже смирилась с необходимостью вставать в такую рань. Все еще в ночной сорочке она пошла на кухню ставить кофе. Но едва поставила кофейник на плиту, как тут же отправилась послушать, о чем говорит муж.

– Хорошо, что ты взял фотоаппарат. Пока я соберусь, позвони доктору… Впрочем, нет, пусть еще немного поспит. Я сейчас, только оденусь.

На обратном пути в спальню прокурор заглянул в кухню.

– Ночью в гостинице фру Норстрем повесился какой-то постоялец. Нужно идти туда.

– Но дорогой! – возмутилась жена. – Стромберг разве сам не справится? Сейчас будет готов свежий кофе.

Он знал, что отказываться нельзя. Так уж повелось. Это было настолько само собой разумеющимся, что он даже не благодарил.

Так, прикидывала прокурорша, значит, в гостинице фру Норстрем… Другого и ожидать не стоило. Гостиница на Коровьей пользовалась дурной репутацией. Именно там останавливались те типы, которые вешались. Клиенты поприличнее снимали номера в «Гранд-отеле» и там стрелялись. Ну, конечно, не все подряд, но уж если им приходило в голову покончить с собой…

Кофе и два ломтика свежего хлеба с маслом уже ждали на подносе прокурора, который появился одетый, выбритый, с аккуратно причесанными сединами. Теперь он не выглядел так беспомощно, а именно так, как полагалось: опытный чиновник чуть за шестьдесят, прекрасно разбирающийся в своем деле, которым как раз собирался заняться.

Он съел два ломтика сладковатого черного хлеба, позволил себе потратить немного времени еще на одну чашку кофе, но отрицательно покачал головой, когда жена попыталась узнать чуть больше о происшествии в захудалой гостинице.

2.

В сферу полномочий прокурора Эка кроме города Аброка входили и его ближайшие окрестности. Город тем не менее добился права на создание самостоятельного полицейского участка с собственной полицейской командой в составе сержанта и пяти полицейских. Сержант, которого звали Стромберг, имел квалификацию эксперта. Понятно, что он первым занялся расследованием самоубийства. Менее понятно было то, что на место преступления прибыл и районный прокурор, но Эк полагал, что того требует обстановка.

Сержант ждал его в гостинице и немедленно отвел в номер самоубийцы. Шторы были опущены, и, хотя совсем рассвело, горела лампа на потолке.

– Мертв, – констатировал Стромберг и показал на труп. – И уже окоченел.

Оба повидали всякого, так что вид обычного самоубийцы их не взволновал. Тем более что вид такого трупа вряд ли кого-то мог вывести из равновесия. Можно было бы сказать, что он наконец-то обрел вечный покой. Смерть разгладила на его лице все морщины: и воинственные, и боязливые, и агрессивные, и уступчивые. И мертвое лицо казалось воплощением умиротворенности.

Смерть через повешение не всегда так ужасна, как полагают. Она может произойти вполне тихо и милосердно. Ведь петля прежде всего нарушает поступление крови к мозгу. К этому не может привести только резкий рывок, но если случится и так, потом уже ничего не последует: человек почти мгновенно теряет сознание, и после нескольких минут тихо и незаметно приходит смерть.

Районный прокурор Эк сразу узнал покойного. Когда Боттмер еще был здешним адвокатом, он выступал защитником на многих процессах, где Эк был обвинителем. Они не раз встречались на поле боя, но за пределами суда отношений не поддерживали.

Прокурор молча смотрел на покойного. Он поймал себя на мысли, что Боттмер организовал свое самоубийство вполне разумно: деликатно, бескровно и, похоже, безболезненно. Никого не напугал. Неприятности доставил лишь владелице гостиницы, но к ней прокурор особых симпатий не питал.

В номере стояла так называемая английская железная кровать. К изголовью был прикреплен прочный металлический крюк, на который можно было повесить настольную лампу. Именно к этому металлическому крюку была привязана петля самоубийцы.

Мертвец полулежал в постели. Чтобы затянуть петлю, хватило даже части его веса. Ничего не говорило о том, что в этом участвовал кто-то еще. Не было никаких следов борьбы.

– До того он наглотался снотворного, чтобы успокоиться, – сообщил Стромберг. – Кстати, таблетки ему выписал доктор Скродерстрем.

Открытая коробочка с таблетками лежала на столе. У прокурора дома на ночном столике была такая же. И их тоже выписал доктор Скродерстрем, ведь он был единственным врачом на весь город. Казалось, коробочку никто посторонний не трогал.

– А тут, – показал Стромберг, – прощальное письмо. Такое же аккуратное и правильное, как и все остальное.

Письмо лежало на круглом столе посреди комнаты, рядом с коробочкой снотворного, чтобы сразу оказаться на виду у тех, кто войдет. Написано оно было разборчивым почерком Боттмера, который прокурор, как ему показалось, сразу узнал: «Никто не хочет меня слушать. Все двери передо мной закрыты. Это последняя возможность. Простите! Стуре Боттмер».

Прокурор был совершенно уверен, что узнал собственноручную подпись Боттмера. Он повернулся к сержанту.

– Вы знали, что Боттмер вернулся в наш город?

– Нет, – ответил Стромберг, – и не могу понять, что его сюда привело. Я думал, он уже никогда здесь не покажется.

– Видимо, решил тут кое-что еще уладить. Возможно, надеялся, что ему помогут начать новую жизнь.

– Но ему не помогли, – заметил Стромберг, не сводя глаз с прощального письма. – Ладно, за работу. Давай, Джо!

Подошедший к ним Джо был самым младшим полицейским в аброкском полицейском участке. Ему только что исполнилось двадцать, но парень был энергичный и ловкий. Все его звали только Джо, и все его любили, особенно девушки. Прокурор ему дружески и покровительственно кивнул.

– Принимайтесь за дело. Я разбужу доктора, уже пора.

Щелкал фотоаппарат, делая снимки номера в целом и разных деталей, которые могли пригодиться для расследования. Все, что нужно, измерили и сделали эскизы. Составляли подробные описания и заметки, чтобы потом по ним оформить протокол. Все шло по порядку и инструкциям. Тут существовали определенные правила, и прокурор следил, чтобы их придерживались.

Когда пришел доктор, полиция со своей работой уже почти управилась.

При его появлении мало что было сказано, а при врачебном осмотре никто вообще не проронил ни слова. Стромберг закончил план комнаты и снял отпечатки пальцев с прощального письма, которое посыпал порошком и сделал снимки. Это было даже больше, чем требовала обычная практика в случае очевидного самоубийства, но Стромберг знал толк в технических деталях. Следовало исключить какие бы то ни было сомнения, что Боттмер сам написал прощальное письмо. Поскольку покойный побывал в заключении, отпечатки его пальцев имелись в полицейской картотеке.

Прокурор между тем просмотрел содержимое бумажника самоубийцы. Там были четыреста крон, марки, водительские права, оплаченный счет из магазина мужской одежды, несколько личных писем. Одно из них было от сестры Боттмера, еще два – от дамы, чьи чувства нельзя было назвать вполне сестринскими. Прокурор забрал письма, чтобы отослать их адресатам, и отметил в памяти, что о смерти нужно известить сестру Боттмера.

Доктор вскоре разогнулся и повернулся к нему.

– Полагаю, можно только констатировать смерть через повешение. Случилось это вчера вечером, вероятно, около полуночи.

Прокурор кивнул. Уже при предварительном осмотре он пришел к такому же выводу. Мертвое тело остыло и полностью окоченело, что означало: с момента смерти прошло как минимум шесть часов и даже больше. Он показал на коробочку со снотворным, валявшуюся на столе.

– А это?

– Это, – ответил доктор, мельком взглянувший на коробочку, – ему выписал я. Вчера он приходил ко мне и жаловался на бессонницу. Сколько он принял?

– Пересчитайте.

– По крайней мере, умер он не от них.

Подобное прокурору и в голову не приходило. Коробочка выглядела почти нетронутой. Он осмотрел ее, потом высыпал содержимое на стол и в присутствии доктора пересчитал. Судя по надписи на этикетке, в коробочке должно было быть 50 таблеток. Но при пересчете выяснилось, что их там 51. При виде удивленной физиономии доктора прокурор расхохотался.

– В аптеке просто плохо посчитали, – отмахнулся он. – Ваши таблетки меня не интересуют, доктор.

– Тогда зачем было спрашивать?

– Мне пришло в голову совсем другое. Давайте-ка осмотрим веревку и узлы!

Собственно, это была не веревка, а скорее толстый шнур. При осмотре доктор ослабил петлю, но постарался не нарушить узел.

– Классная работа, – заметил прокурор, когда рассмотрел узел поближе. – Двойной узел на сложенном вдвое шнуре, чтобы надежно держалось на металлическом крюке, и простой скользящий узел на удавке. Как я помню, он любил яхты, или я ошибаюсь?

– У вас прекрасная память. Он был заядлым яхтсменом.

Так что профессионально завязанные узлы проблемой не казались.

– Вы заметили красные пятна на шнуре? – спросил доктор.

Прокурор уже обратил на них внимание.

– Похоже на краску, – ответил он.

– Да, это не кровь. Могу еще чем-то быть полезен? Знаете, ночью мне пришлось ехать к одному фермеру из Сольвакры, у которого жена сломала ногу, так что спать я лег только в два часа…

– Мне очень жаль, но ничего не поделаешь, после экспертного заключения вам придется еще дать показания. Вы же говорили, что вчера Боттмер вас навестил. Нужно рассказать, как это было.

Доктор Скродерстрем обреченно вздохнул и уселся за круглый стол. Стромберг тихонько пристроился за письменным столом с бланками для протокола и отчаянно скрипел пером.

– Боттмер пришел, – рассказывал доктор, – совершенно неожиданно около пяти, когда я уже заканчивал прием. Признаюсь, мне неудобно было с ним встречаться. Но Боттмер вел себя так тактично, что ни словом не обмолвился о прошлом. Сразу начал жаловаться на бессонницу. Сказал, что без снотворного не в состоянии уснуть, но, к несчастью, забыл положить таблетки в чемодан. Потому попросил, чтобы я их выписал, что после недолгих расспросов о его самочувствии я и сделал.

– Вам не показалось, что он настроен покончить с собой?

– Избави Бог, – возмутился доктор. – Не говорите глупостей, разве я выписал бы снотворное человеку, который смахивает на самоубийцу?

– Ладно-ладно, – успокоил его прокурор, подергав уголком рта. – Идите домой и отоспитесь как следует.

По мнению прокурора, ничего, кроме самоубийства, тут не было. И такой вывод его полностью устраивал. Правда, он обстоятельно и аккуратно делал свое дело, но его заботило только то, чтобы в городе царили порядок и спокойствие. У него не было ни малейшего желания, чтобы его фотографии появились в газетах в связи с волнующей криминальной драмой.

Пока Стромберг разбирался со своими заметками и найденными уликами, его начальник вышел, чтобы допросить хозяйку гостиницы. Фру Норстрем он нашел в кухне. Гостиница была маленькой – всего пять номеров, и на тот момент она сама представляла весь ее персонал. Прислуга, которая прежде ей помогала, всего несколько недель назад получила расчет.

Прокурор не чувствовал себя в долгу перед фру Норстрем ни как перед человеком, ни как перед гражданкой. Потому он взялся за дело круто.

– Расскажите мне, что тут произошло вчера вечером.

– Я ничего не знаю.

– Глупости. У вас есть свободный номер, где мы можем спокойно поговорить?

– Сейчас все номера свободны. В ту ночь у меня был еще один постоялец, но рано утром он ушел.

– Кто это был?

– Какой-то шофер грузовика. Он хотел отправиться в путь с рассветом.

– Покажите мне книгу регистрации.

Хозяйка ее подала, и прокурор списал все данные на этого парня: Элис Нильсон, профессия – шофер, двадцать лет, место рождения и адрес – Гётеборг.

– Когда вы должны были его разбудить?

– Он меня не просил. Думаю, ушел где-то между тремя и четырьмя. В это время как раз начинает светать.

– Раньше он у вас останавливался?

– Насколько я знаю, нет. Но это несомненно был шофер грузовика, если вас это интересует, это сразу видно, и спрашивать не надо.

Прокурор смерил фру Норстрем испытующим взглядом, прикидывая, не лжет ли она. У кого есть опыт, тому признаки вранья всегда видны. Но открытое лицо фру Норстрем выглядело ничуть не менее правдиво, чем обычно, и по нему было видно, что в своем госте и его профессии она ничуть не сомневается. Так что и прокурор в это поверил и больше к этому не возвращался.

– Ну продолжайте, рассказывайте.

После недолгого раздумья фру Норстрем принялась рассказывать о вчерашнем неожиданном появлении адвоката Боттмера, в третьем часу пополудни. Нет, номер он не бронировал. Нет, больше она ничего не знает. Он вообще не говорил, что привело его в город.

Фру Норстрем закурила сигарету и глубоко затянулась. Потом дым долго выходил мелкими колечками из ее носа и рта.

– Посидел он в номере с полчаса, потом ушел. Я как раз тогда спускалась вниз, было ровно четыре. Не спрашивайте у меня, куда херр адвокат направился, я не имею понятия. Но где-то около шести он вернулся и пришел ко мне на кухню. Сказал, что завтра утром уезжает, завтра – это значит сегодня, первым поездом. И попросил, чтобы его разбудили в четверть шестого.

Железнодорожное сообщение Аброки с остальным миром не было особо оживленным. Первый поезд, который уходил в шесть утра, был из лучших. Сам прокурор не раз им пользовался, хотя приходилось вставать раньше обычного. Он кивнул, чтобы дать понять, что слушает.

– Ну а потом, – продолжала фру Норстрем, – он ушел к себе в номер, и о нем больше не было ни слуху ни духу. До самого утра, когда я вошла в его номер и увидела…

– Минутку. Вечером он больше не выходил? Или кто-нибудь не приходил к нему?

– Точно я ответить не могу. Хотя я точно знаю, что после девяти ни он не выходил, ни гостей не принимал, потому что вход был заперт. Если к нам кто-то хочет попасть после девяти, ему приходится звонить.

– Если он, разумеется, не одолжил ключ, – заметил прокурор.

– Разумеется, но адвокат ключ не одалживал.

Прокурор записал, что после девяти вход был заперт, а потом попытался выпытать у фру Норстрем побольше о последнем вечере покойного. Но все его усилия были напрасны. Фру Норстрем ничего не видела, ничего не слышала, ничего не понимала и была просто воплощением удивления и неведения. Будто с неба упала, когда утром вошла в этот номер и увидела…

– Дверь в номер была заперта или открыта?

– Отперта. Но, разумеется, закрыта.

– А что со светом?

– Верхняя лампа горела, как мне кажется.

– А шторы?

– Не помню. Полагаю, были спущены. Я там ни к чему не прикасалась.

– Отлично. А что было дальше?

– Когда я увидела, что случилось, тут же пошла звонить сержанту Стромбергу, и он сказал мне, что думает…

– Не важно, что он думал. Но что подумали вы, фру Норстрем?

– Я подумала, что постояльцам так вести себя просто непозволительно…

В дверь постучал сержант Стромберг.

– Я свое дело сделал.

– Я тоже, – откликнулся прокурор Эк и захлопнул записную книжку.

– Мог, по крайней мере, заплатить за номер, прежде чем вешаться, – сердито буркнула фру Норстрем. – Кто мне теперь оплатит счет, скажите?

Никто ей не ответил.

3.

Прокурор Эммерих Эк вырос в деревне, но служил уже в городе. Так что он умел разговаривать с селянами по-деревенски, а с коллегами-профессионалами – на полицейском жаргоне.

Он был хорошим и честным чиновником. В его кабинете царил образцовый порядок, на столе ни одной посторонней бумаги; единственным отступлением от инструкций была ваза с ноготками. Перед обедом их принесла жена, чтобы скрасить ему рабочий день, который обещал стать длиннее обычного.

Канцелярия прокурора располагалась в старом деревянном доме на Длинной улице. Из кабинета районного прокурора открывался вид на соседский яблоневый сад. Этот вид стимулировал мысли и наблюдения за тем, как растут деревья, как они цветут, плодоносят, как с них собирают урожай. Прокурор Эк вел обо всем этом записи и сравнивал их с данными прошлых лет.

Районный прокурор, почти как Господь Бог, един в трех лицах: он одновременно судебный исполнитель, обвинитель и шеф полиции. И обязанности всех трех так совпали, что весь день полетел кувырком. Но последние часы перед уходом домой прокурор Эк собирался посвятить решению загадки смерти в маленькой гостинице на Коровьей улице.

В одном из отложенных им писем нашелся адрес сестры покойного. Супруга видного военного жила в столице. Сразу по приходе в канцелярию он снял трубку и позвонил ей. Грустную весть та приняла, как настоящая светская дама, подумал прокурор, – с достоинством и самообладанием. Опомнившись от потрясения, сказала, что брата выпустили из тюрьмы всего три дня назад, которые он провел у нее. О цели своей поездки в Аброку он говорил весьма сдержанно, но что-то в том смысле, что должен встретиться там с приятелем. И по нему никак не было видно, что ему надоело жить.

Кроме писем, в бумажнике адвоката не нашлось ничего интересного. Но не было в нем и того, что напрасно искал прокурор, – обратного билета.

Из всех обнаруженных следов верное направление следствию мог дать прежде всего шнур, Каждый шнур имеет свои особенности, их плетут самыми разными способами из самых разных волокон, так что если повезет, удастся выяснить, откуда он взялся. Этот шнур от прочих отличали еще и пятна красной краски. Пятна засохли на шнуре на равных расстояниях; это можно было объяснить тем, что шнур лежал смотанным в клубок, когда на него попала краска.

Если делать анализ пятен на шнуре официальным путем, пройдет немало времени. Но прокурору хотелось поскорее узнать, в чем там дело. Так что он отправился со шнуром к городскому аптекарю, с которым раз в неделю играл в бридж, и по-дружески попросил его быстренько разобраться.

Аптекарь посмотрел на пятна и согласился, пообещав, что через некоторое время ему позвонит. Обещанное время наступило, и прокурор начал терять терпение, но тут зазвонил телефон.

– Все, как я и думал с самого начала, – услышал он голос аптекаря. – Пятна от сурика.

– Сурика?

– Ты же знаешь, этой краской красят лодки и яхты ниже ватерлинии.

Прокурор положил трубку. Разумеется, он знал, что такое сурик, но даже не предполагал, что на шнуре окажутся именно его следы. Пока это ему ни о чем не говорило. Когда он вновь взялся за работу, кто-то постучал в дверь. Это был Джо – молодой, румяный и ретивый полицейский.

– Садись, Джо! – любезно пригласил его прокурор.

Джо посылали в город выяснить, что делал Боттмер с четырех до шести, в то время, когда его не было в гостинице. Вообще-то это была задача для криминалиста, на которую квалификации Джо явно не хватало. Но парень был исполнителен и честолюбив, большую часть свободного времени он посвящал дальнейшей учебе, и казалось, что собирается добиться многого. Прокурор взял Джо и его карьеру под отцовскую опеку, да и, по мнению Стромберга, молодой полицейский вполне мог с такой задачей справиться. Для надежности его предупредили, чтобы он только выяснил, какие были у Боттмера планы, но не расспрашивал тех, с кем тот разговаривал. И вот теперь Джо докладывал.

– Боттмер ушел из отеля в четыре часа. Вначале зашел в «Плазу» выпить кофе и просидел там минут двадцать. Кондитер его узнал и заметил, куда он направился оттуда. Адвокат перешел площадь и вошел в контору Викторсона, но поскольку у меня был приказ…

– Все в порядке, – ободрил его прокурор.

Встреча адвоката с Викторсоном – дело, явно подозрительное, подумал он. И такие вещи требуют деликатности. Хорошо, что Джо воздержался от дальнейших расспросов.

Правда, прокурор забыл о знакомстве Джо с местными девицами. Многие из них были к Джо неравнодушны, так что парень посвящал им все свободное время, которое еще оставалось от учебы. Молодой полицейский полистал свои заметки:

– В «Плазе», – продолжал он, – я встретил девушку, которая работает в конторе Викторсона. И когда мы разговорились…

Речь зашла о девушке, которая пять лет назад заняла место фру Викторсон. Одним из условий занятия этого места было полное отсутствие привлекательности, и она ему вполне соответствовала. Но это оказалось не единственным ее недостатком.

– Я не стал спрашивать прямо, но она такая сплетница… Так что не успел я опомниться, как она мне все уже порассказала. Боттмера она узнала сразу, как только тот пришел и попросил встречи с хозяином. Она его впустила, и Боттмер с Викторсоном довольно долго беседовали. Из их разговора она не слышала ни слова, там такие плотные двери, что не пропускают ни звука. Но потом хозяин распахнул их и заорал на Боттмера, чтобы тот убирался ко всем чертям и тому подобное. Боттмер вылетел от него пулей и был бледен, как смерть.

Прокурор подумал, что Викторсону стоило быть осторожнее. Так он лил воду на мельницу своих врагов, которые утверждали, что он слишком нетерпим и груб. Но что случилось, то случилось, и Джо никто не может упрекнуть, что он узнал от секретарши все, что та знала.

– Ладно, все в порядке, дальше, – пробурчал Эк.

Джо снова заглянул в свои заметки.