Текст книги "Скандинавский детектив. Сборник"

Автор книги: Мария Ланг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)

Больше мы его не расспрашивали. Галоши Манфреда куда-то бесследно исчезли.

ТУРИН

Вечером мы пошли в кино. Фильм с Мэрилин Монро и Джеком Леммоном про Америку времен сухого закона. Джек Леммон и еще один парень переодеваются в женщин. Старый трюк, но фильм смотрится прекрасно и даже захватывает. После кино мы посидели с часок в погребке «Вермланд», выпили по кружке пива с бутербродами. Потом решили пройтись. Погода немного разгулялась, и, хотя по-прежнему шел снег, ветер почти стих. Мы шли по Осгрэнд мимо собора Святой Троицы. В окнах факультетской канцелярии горел свет.

– Кто это работает так поздно? – спросила Ульрика.

– Наверное, уборщица, – предположил я.

Мы перешли Эфре-Слотсгатан и пошли дальше. По дороге мы говорили о Марте Хофштедтер. Мне показалось, Ульрика ее недолюбливает.

– Ее семинары слишком легковесны, – сказала она. – Она любит порассуждать о том о сем, но у нее никогда нет плана занятий. Преподает без всякой системы, и получается какая-то каша. Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Понимаю.

– Она не выделяет никаких направлений, не делает обзоров, – продолжала Ульрика. – Зато у нее в запасе множество историй из личной жизни писателей.

Дойдя до Кладбищенской улицы, мы свернули к Английскому парку.

– Ее собственная личная жизнь тоже не лишена пикантных подробностей, – заметил я.

– Она хочет, чтобы ее считали особой эмансипированной, это для нее дело чести.

– Эмансипированной? – удивился я.

– Называй это как угодно, – раздраженно фыркнула Ульрика. – Она спит с каждым встречным и поперечным. И скоро совсем доконает беднягу Германа. Каждый раз, как я его вижу, он выглядит все хуже. Всего несколько лет назад он был совершенно другой.

– Давно они женаты?

– Четыре года. Поженились, когда я была на первом курсе.

Мы остановились и попытались закурить. Чтобы прикрыть огонек от ветра, пришлось тесно прижаться друг к другу. Двинувшись дальше, мы вдруг заметили человека, бежавшего между деревьями Английского парка. Он выскочил из-за «Каролины». Сначала мне показалось, что человек бежит к нам, но он повернул к химфаку.

– Здорово торопится, – заметила Ульрика.

– Какой-нибудь псих-спортсмен тренируется,– решил я. – Никто, кроме спортсмена, не побежит как угорелый в такую погоду.

Мы прошли полпути до Английского парка, потом повернули обратно на Гропгрэнд и остановились возле моего дома.

– Зайдешь? – спросил я.

– Мне пора домой, надо дочитать Рабле.

– У меня найдется бутылка винца.

– Полежит до завтра.

– Не уверен.

Снег перестал. Дул слабый ветерок.

– Ты не собираешься меня проводить? – спросила Ульрика.

– До твоего дома рукой подать. Как-нибудь сама найдешь дорогу.

Я поднялся к себе, устроился в кресле и взял раскрытую на середине книгу – «Уловку-22» Джозефа Хеллера.

БРУБЕРГ

Мы с Харалдом выпили по стакану грога. Бюгдену нужно было вести машину, поэтому он ограничился пивом. Кроме того, он был принципиальным противником грога.

– За обедом могу выпить рюмку водки, – признался он. – А вообще спиртного не употребляю.

Скоро мы с ним перешли на ты. Его звали Густав.

Поскольку Харалд с Густавом в конце концов пришли к выводу, что у меня вряд ли была возможность отравить Манфреда, мы начали игру в Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Сначала исключили из списка потенциальных убийц Марту, а потом, после некоторого колебания, и Рамселиуса.

– Никогда нельзя быть уверенным на все сто процентов, – сказал Густав, и вид у него был такой, словно это относилось и ко мне. – Но мотивов убийства я в данном случае найти не могу.

– Это верно, – согласился я. – Трудно поверить, что Юхан начнет истреблять всех неверных, проповедуя огнем и мечом свою методику.

Я предложил исключить из числа подозреваемых и Германа. Насколько мне было известно, у него тоже не было причин убивать Манфреда. Однако Харалд с Бюгденом стали протестовать.

– Пусть мы не знаем причин, которые могли побудить его совершить убийство, – сказал Густав. – Но он явно имел возможность убить Манфреда. Ведь Хофштедтер дольше всех сидел рядом с Лундбергом.

Я сказал, что это не слишком убедительно.

– Допустим, Хофштедтер и Лундберг беседуют, – продолжал Густав. – Обсуждают чрезвычайно интересный для Хофштедтера вопрос. Он много курит. Я заметил, что пепельницы в «Альме» стоят почти на середине стола. Предположим, Хофштедтер протягивает руку к пепельнице через поднос Лундберга, а Лундберг в это время говорит о чем-то таком, что Хофштедтер слушает с величайшим интересом.

Бюгден сделал многозначительную паузу и пыхнул трубкой.

– Хороший следователь всегда заметит то, на что остальные не обратят внимания, – с оттенком превосходства заявил он. – Такова профессия. Я часто наблюдал, как у людей, захваченных какой-нибудь идеей, рука, начавшая движение, вдруг повисает в воздухе. Это известно каждому, хотя никто не раздумывает над этим специально. Поэтому такое незаконченное движение руки не покажется подозрительным. Это воспринимается как нечто совершенно естественное.

– Да, разумеется, – согласился я, – но…

– Густав хочет сказать, – вмешался Харалд, – что, не вызывая никаких подозрений, любой злоумышленник может, потянувшись, скажем, к пепельнице, задержать руку в любой удобной для себя позе.

Бюгден кивнул.

– По-моему, тут сильная натяжка,– возразил я.– Ну посудите сами: смерть Манфреда может расстроить все планы Германа. Ведь Манфред должен был замолвить за Германа словечко на факультете, чтобы ему разрешили исполнять обязанности профессора вместо Левинсона.

– Это Хофштедтер утверждает, что Манфред должен был замолвить за него словечко, – заявил Бюгден. – Никогда нельзя верить на слово. А мы еще не проверили показаний Хофштедтера.

– Едва ли он решился бы, – возразил я. – А как насчет Хилдинга Улина? Вы верите, что в тот день он был в сапогах?

– Пока это ничем не подтверждается, – вздохнул Харалд. – Улин всегда оставляет одежду в своем кабинете.

– Все остальные были в галошах,– сказал Бюгден.– Однако с метками были только галоши Рамселиуса, то есть лундберговские, и галоши Эрнста. Мы ничего не знаем о том, как все это произошло во вторник. И нам многое придется уточнить и проверить. Начнем завтра же утром. Кстати, какой размер ты носишь?

Я чуть не поперхнулся.

– Я? Сорок первый. А что?

Бюгден расхохотался.

– Ничего. Просто спросил.

Густав Бюгден не был полуночником. Он поблагодарил и откланялся. Харалд последовал его примеру. Он жил в старом районе на Бломгатан. Я решил его немного проводить и тотчас раскаялся. Едва мы вышли на улицу, снова повалил снег, подул сильный холодный ветер. Возле инфекционной больницы я понял, что дальше идти не рискну. Харалд пожелал мне доброй ночи и пересек продуваемую ветром Рекарберге. Я зашагал назад вдоль кладбищенской стены, а потом повернул направо. Вдруг на кладбище кто-то заорал дурным голосом. Мне стало жутко, но тут же я сообразил, что это сова.

Дойдя, до Йернбругатан, я опять остановился. Передо мной высились крыши Кампхаве. Я был почти дома, но нерешительно топтался посреди улицы. Биргит давно ушла к себе и легла спать. Она не любила поздних гулянок и наверняка была в дурном настроении. Между тем ветер немного стих, видимо, уже выдохся. Снег тоже почти перестал. Часы на семинарии пробили без четверти десять, за ними стали бить часы на кафедральном соборе. Я решил немного пройтись и направился по аллее к Английскому парку.

Вдали я увидел две фигуры. Они шли мне навстречу. Похоже, какой-то студент со своей девушкой. Они шли не под руку. Кажется, он обнимал ее за плечи, а она его – за талию. Впрочем, было темно, и я с трудом различал их силуэты. Они свернули на Гропгрэнд. Почему-то мне показалось, что я их знаю.

Не торопясь, я гулял по парку, по аллее, которая, если ее продолжить, уперлась бы в заднюю стену «Каролины». Вдруг я увидел, как на Тунбергсвейен по тротуару идет мужчина. Он шел очень быстро и легко. Я сразу его узнал. Это было как раз то, что мне нужно, – знакомый, который сможет пригласить меня на стакан грога.

– Эрик! – закричал я.

Остановившись, Эрик посмотрел в мою сторону. Снег, который сыпался мне на спину, хлестал его по лицу. Очевидно, до того момента, как я его окликнул, он меня не видел. Я подошел.

– А, это ты, Эрнст? – смущенно протянул он. – Сначала мне показалось, что это отец.

– Неужели ты гуляешь в такую погоду? – спросил я.

– Как видишь.

– Ты домой?

– Еще не знаю, – уклончиво ответил он и беспокойно осмотрелся.

– Если ты ничего не имеешь против, я составлю тебе компанию, – предложил я. – Я собирался пройтись вокруг «Каролины» и идти домой.

– Конечно, я ничего не имею против, – ответил он. – И буду только рад.

Мы зашагали по Тунбергсвейен в сторону Стокгольмсвейен. Внезапно он улыбнулся, как улыбается школьник, застигнутый с сигаретой в зубах.

– Видишь ли, – начал он, – у меня свидание с одной дамой…

– Прости, пожалуйста, – вырвалось у меня. – Я просто не подумал. Не обращай на меня внимания…

Мы дошли до Стокгольмсвейен. Возле «Каролины» было пусто, если не считать легковой машины, небрежно поставленной у тротуара. Это была белая «Джульетта». Мимо нас прогромыхал автобус и стал взбираться на Каролинабакен. Эрик по-прежнему шел рядом со мной к подъезду, ведущему в «Каролину».

– Теперь это уже не имеет значения, – сказал он.

– Почему?

– Она не пришла.

Мы молча сделали еще несколько шагов. Вдруг он остановился, показал на белую «Джульетту» и выругался:

– Черт побери! Ведь это машина Йосты!

– Конечно, – подтвердил я. – Он меня подвозил на ней во вторник. Раньше у него был «сааб», но перед самым Рождеством он его продал.

– Интересно, что он делает в «Каролине» так поздно? – сказал Эрик. Его взгляд беспокойно перескакивал с меня на машину.

– Библиотека закрывается в девять, – заметил я.

– Да, в девять, – согласился Эрик.

– Может быть, он наверху, в кабинете Рамселиуса? – предположил я. – Там горит свет. А может, у него опять забарахлил мотор, он бросил машину и отправился своим ходом?

– Ты веришь в его россказни о моторе?

– А ты разве не веришь? – удивился я.

Огромный грузовик с прицепом медленно вполз на Эфре-Слотсгатан с Каролинабакен. При этом ему удалось не свалить сигнальный столбик, стоящий посреди улицы.

– Видно, ты не разбираешься в машинах, – сказал Эрик.– А «альфа ромео» – отличная модель. И поверь мне, она отлично ходит в любую погоду.

Он снова посмотрел на машину. Теперь в воздухе кружились лишь отдельные снежинки. Отсюда все было отлично видно до самой площади. Эрик притопывал ногами, стараясь согреться.

– Как только остановишься, мороз пробирает до костей, – заметил он.

– Пожалуй, я пойду, – неуверенно протянул я.

– Нет, пожалуйста, не уходи! Может, зайдем ко мне выпьем по стакану грога? Нам обоим нужно согревающее.

– Прекрасная мысль! – воскликнул я.

– Ты замерз?

– Ни капли. А что?

– Понимаешь, я подумал… если ты не возражаешь… обойдем филфак вокруг еще раз. Понимаешь, мы договорились там встретиться…

Он явно с трудом подбирал слова.

– Вдруг она опоздала… хотя я прождал добрых четверть часа… хочется проверить еще раз… чтобы уж наверняка.

Пришлось соврать:

– Конечно, я не против.

Похоже, грог мне еще может перепасть. Мы быстро пошли назад. Эрик опять смущенно улыбнулся.

– Ты, конечно, уже догадался, кто это? – спросил он. – О нас, наверное, уже болтают?

– Нет, я что-то не припомню, – ответил я, лихорадочно пытаясь сообразить, что к чему.– Филфак? Ах да… ты имеешь в виду…

– Конечно, Марта, – кивнул Эрик.

Я никак не мог сообразить, как реагировать, и наконец спросил:

– И давно это у вас?

– Не очень, – вздохнул Эрик.

Мимо нас медленно проехало «пежо» и свернуло на Тунбергсвейен. Возле стены Ботанического сада надуло огромные сугробы.

– Так вот что, – протянул я. – Теперь до меня дошло, почему в тот вечер в «Альме» она просто светилась от счастья. Но я думал, это из-за Хилдинга.

– Нет, Хилдинг уже в прошлом, – невозмутимо уточнил Эрик. – Он очень тяжело переживал разрыв, я знаю.

«От самой Марты, надо полагать»,– подумал я и сказал:

– Да, Хилдинг любит бросать сам и не любит, чтобы его бросали.

Эрик рассмеялся.

– Никто не любит, чтобы его бросали…

«А потом она бросит тебя», – подумал я.

Тем временем мы повернули на Виллагатан.

– А как же Герман? – спросил я.

– Я не уверен, что он знает, – пожал плечами Эрик. – Хотя может подозревать. Герман вообще человек подозрительный. И к тому же ужасно ревнив. Знаешь, он пытался за ней следить!

– Что ты говоришь!

Про себя я подумал, что для ревности у Германа были серьезные поводы.

– Он подкрадывался к вилле Хилдинга и подсматривал в окно. Часто заходил на филфак, проверяя, там ли она. И нынче, когда я собрался на встречу с Мартой, чуть не попался ему возле «Каролины». Пришлось сделать солидный крюк, из-за чего я опоздал. Мы договаривались встретиться в половине десятого. – Он помолчал, потом задумчиво протянул: – Для них обоих лучше было бы расстаться.

Мы подошли к зданию филфака. Там все было погружено во тьму. Лишь в нижнем этаже слабо светилось несколько окон. Я показал на них Эрику, и надежда на грог в душе моей почти угасла.

– Черт возьми! – вырвалось у него.

В тот же миг свет потух. Дверь медленно открылась. Кто-то осторожно вышел на лестницу, прикрыл за собой дверь и медленно направился к нам. Приглядевшись, я узнал Абрама Карландера.

– Добрый вечер, – поздоровался я.

Он удивленно посмотрел на нас и коротко кивнул, не узнавая.

– Простите, – сказал Эрик. – Вы не знаете, фру Хофштедтер еще на факультете?

– Хофштедтер? – переспросил Карландер. – Это из библиотеки? Там все закрыто.

– Фру Хофштедтер – ассистент кафедры,– объяснил Эрик.

– Ассистент? – презрительно хмыкнул Карландер. – Теперь у нас столько никому не нужных ассистентов, что их всех знать просто невозможно.

И он ушел.

– Ну и ну! – вздохнул Эрик.

Чтобы не возвращаться той же дорогой, мы свернули за угол и пошли по Валенбергсвейен. Здесь было довольно оживленно. Когда мы вернулись к «Каролине», белой «Джульетты» уже не было.

– Видишь, – заметил Эрик, – чего стоят разговоры о неисправном моторе?

Эрик Бергрен жил в старом доме на Эстра-Огатан. Квартира была не слишком большая и не слишком современная. В гостиной Эрик развел огонь в большом камине. В приятной близости и к камину, и к чайному столику с батареей бутылок стояли два кресла. Над камином висело несколько репродукций с картин Модильяни. Одна – «Портрет девушки», другую я не знал. Больше в комнате никаких украшений не было. Ни единой фотографии. Возле камина лежали дрова. На дровах – толстая книга с вырванными страницами. Разжигая камин, Эрик вырвал еще несколько. Я бегло взглянул на корешок. Это был «Справочник по фармакологии» Элиаса Бергрена.

– Прекрасно горит, – сказал я.

– Как солома, – усмехнулся Эрик. – У нас с отцом не слишком сердечные отношения. Он предъявляет к людям слишком большие требования. Их трудно удовлетворить. Быть может, это удается только ему самому. А я отыгрываюсь на этой книге. Что будешь пить? Виски, коньяк?

– Виски с содовой.

– Надеюсь, фрекен Гердерлин не забыла принять снотворное, – пробормотал Эрик. Фрекен Гердерлин жила в соседней квартире. Дочь пастора так и не вышла замуж, теперь ей было уже за пятьдесят. Она едва сводила концы с концами, работая в канцелярии муниципалитета.

– Если бы ты только знал, как она действует мне на нервы! Чуть не каждую ночь она не может заснуть, а принимать снотворное боится. При малейшем шуме вскакивает с постели, начинает подслушивать и высматривать, что делается у меня.

– Да, это, должно быть, не слишком приятно, – с деланным сочувствием заметил я.

– Еще бы! – воскликнул Эрик.– Здесь мы не можем встречаться из-за фрекен Гердерлин. В городе вечно рискуем наткнуться на Германа. И вот результат: Марта как-то отдалилась от меня, стала холоднее. К тому же…

Эрик не закончил, но я уже заинтересовался.

– Что к тому же?

– Марта любит новое. Где гарантия, что на мне она остановится? Ей всегда хочется кого-нибудь еще.

– Ты подозреваешь, она уже кого-то завела?

– Не знаю. Есть только два объяснения, что она не пришла. Первое – ее кто-нибудь задержал, скажем, Герман. Ведь если она хоть немного опоздала, то легко могла наткнуться на него.

– Разве Марта отправилась туда не сразу после следственного эксперимента? – спросил я. – Во всяком случае, в «Альме» она говорила, что пойдет прямо на факультет.

– Да, ты прав. В таком случае первое объяснение отпадает.

– Но остается второе?

– Второе означает, что она встретила кого-то другого, – горько вздохнул Эрик. – Но в любом случае она должна была сказать мне, что не придет…

Я вспомнил немой разговор, который Марта с Хилдингом вели одними глазами в вестибюле перед началом следственного эксперимента.

– А может быть, она снова закрутила роман с Хилдингом? – спросил я и рассказал Эрику о том, что видел.

Он крепко закусил трубку и долго сидел молча. Тем временем я налил себе еще виски.

– Об этом я не подумал, – сказал он наконец. – Хилдинг! Какого черта он не оставит нас в покое?

– Но мы еще не знаем точно, он это или не он, – возразил я.

– Нет, это не он, – решил Эрик. – Это кто-то другой. Наверняка кто-то другой.

Мы болтали о всякой всячине. Я выпил уже четвертую порцию виски и пришел в блаженное состояние духа. Потом я выдвинул версию, что новым увлечением Марты стал студент юрфака Урбан Турин. Эрику моя версия не понравилась.

– Неужели ты не помнишь, что они весь вечер танцевали вместе на обеде у Хилдинга? – упорно доказывал я.

Нельзя не признать, что после моих слов у Эрика был довольно несчастный вид.

– Не помню, – буркнул он.

– А я помню, – радостно сказал я. – А потом они долго сидели в углу, о чем-то болтали и явно нашли общий язык.

Я просидел у Эрика почти до трех ночи. Несколько раз я порывался встать, но он удерживал меня. Вдруг Эрик стал сентиментален. Он проникновенно рассказывал о том, какая она прелесть, какая утонченная, как она остроумна и с каким вкусом одевается. Его страсть отнюдь нельзя было назвать просто плотским вожделением. Марта затронула в нем и более высокие чувства. «А с другой стороны, – подумал я, – эти высокие чувства всегда пробуждаются, когда ты боишься, Что уже потерял ее…»

Без четверти три в дверь позвонили. Эрик удивленно посмотрел на меня. В квартире фрекен Гердерлин заскрипела кровать. Я допил оставшееся виски.

– Мне пора.

Я пошел за Эриком в переднюю. Казалось, он все еще сомневался, стоит ли открывать. Снова зазвенел звонок. Тогда Эрик открыл.

На пороге стоял Герман Хофштедтер. Он явно был чем-то взволнован.

– Это ты, Эрнст?– сказал он, не здороваясь с Эриком. – Я увидел свет в окнах и подумал, что Марта может быть здесь.

– Ее здесь нет, – удивился Эрик. – Что тебе взбрело в голову?

Герман устало посмотрел на него.

– Заходи, – пригласил Эрик.

– Нет, спасибо, – холодно ответил Герман. – Я хожу по улицам и ищу Марту. Она до сих пор не вернулась. Еще не было случая, чтобы она не ночевала дома.

– После следственного эксперимента я ее не видел, – сказал я.

Эрик ее тоже не видел. Герман только кивнул.

– Извините за беспокойство, – сказал он и ушел.

– Пожалуйста, – пробормотал Эрик, закрыл дверь и взглянул на меня.

– Каким образом он, черт побери, вошел в подъезд?

Ответа я не знал, потому поблагодарил и откланялся. Дверь на улицу была заперта. Снаружи ее можно было открыть только ключом. Герман Хофштедтер уже исчез. Неужели у него был ключ, с помощью которого он мог в любое время дня и ночи войти в дом Эрика Бергрена?

ТУРИН

Мы остались вдвоем – Джозеф Хеллер и я. И виноват в этом был Хеллер. Он написал изумительную книгу, всю построенную на парадоксах. С огромным наслаждением я читал ее до самого вечера. Около одиннадцати я отложил наконец книгу, надел пальто и вышел на улицу. Сначала я даже не понимал, куда меня несет. Потом понял. Я двинулся но Гропгрэнд, перешел Эфре-Слотсгатан и вышел к Епископскому переулку. Снег совсем перестал, небо очистилось. Сейчас оно было усыпано звездами, которые сверкали и переливались. Ветер стих, и я почти не чувствовал холода. Но температура, возможно, упала еще на несколько градусов. Я миновал Густавианум и кафедральный собор. Дойдя до площади Фюристорг, повернул за угол и вошел в бар. Тощий старый гардеробщик читал газету. Заметив меня, он встал, сложил газету и положил ее на стул.

– Добрый вечер. – Он слегка поклонился и принял у меня пальто.

– В баре много народу? – спросил я.

– Не очень, – ответил он, подавая мне номерок. – Свободных мест хватает.

Бар был наполовину пуст. Я остановился у дверей и скользнул взглядом по залу. Знакомых не было. У стойки сидели четверо. Я занял крайний табурет. Посетителей обслуживал новый, незнакомый мне бармен. До Рождества здесь работал другой. Впрочем, того я тоже не знал. После Рождества я пришел сюда впервые.

– Виски со льдом, – заказал я.

Новый бармен был небольшого роста, узкоплечий, темноволосый. Волосы он смазывал бриолином и зачесывал назад. Глядя на него, я решил, что он с юга. У него было красивое, почти женственное лицо. На белой куртке темнело большое свежее пятно, на месте сердца, только с правой стороны.

Бармен поставил передо мной виски, и я стал прихлебывать его небольшими глотками. Время от времени я поглядывал на экран телевизора, стоявшего на полке за стойкой. Передавали хоккейный матч. Игра была скучная и суматошная. К тому же изображение искажали помехи.

– Нельзя ли как-нибудь настроить телевизор? – спросил я бармена.

– Дело не в настройке, а в погоде, – ответил бармен. – Ничего не поделаешь…

Это произошло перед самым закрытием бара. Уже началась уборка. Я как раз допил свое виски и собирался уходить, когда в дверях появился Хилдинг Улин. Он окинул взглядом зал, сразу заметил меня, кивнул и подошел.

– Привет! Можно присесть рядом?

Хилдингу Улину было лет тридцать. Крепкий, коренастый, невысокого роста, он был красив: широкое лицо, волнистые, зачесанные назад темные волосы и седые виски. Двигался он легко и свободно. На мизинце носил кольцо с печаткой, и в любое время дня и ночи от него исходил легкий запах одеколона. Я познакомился с ним всего полгода назад. Он играл в студенческом театре и писал сатирические стихи. Его куплеты пользовались успехом, хотя свое последнее ревю он написал уже несколько лет назад.

– Поспешите, – сказал я. – Они собираются закрывать.

Он сделал знак бармену, и тот кивнул в ответ.

– Я вижу, твой стакан уже пуст, – сказал Хилдинг. – Разреши угостить тебя чем-нибудь повкуснее.

– Если вы настаиваете…

– Будешь пить то же, что и я, – решил он.

Хилдинг показал бармену два пальца, и тот снова кивнул. Потом он достал портсигар из чего-то вроде змеиной кожи и протянул мне.

– Спасибо, я предпочитаю сигареты.

Я достал свою пачку. Между тем Хилдинг вытащил толстую светлую сигару, осторожно снял поясок и обрезал кончик. Обрезал не одним движением, а сделал два косых надреза. Потом он вынул из кармана красивую позолоченную зажигалку, и не успел я оглянуться, как моя сигарета уже горела. Спрятав зажигалку, он чиркнул спичкой, дал ей как следует разгореться и лишь после этого раскурил сигару. Это был целый ритуал, настоящий маленький спектакль. У него был чрезвычайно довольный вид, когда сигара наконец разгорелась. Он с наслаждением ее потягивал, время от времени пуская клубы дыма.

Бармен поставил наши стаканы, и Хилдинг тут же расплатился. В стаканах был коктейль, лимонный сок придавал ему бледный золотисто-зеленый оттенок. Я попробовал: напиток был мягкий и крепкий одновременно.

– Гимлит? – удивился я. – Какой приятный сюрприз!

– Здесь никто не знает, как надо смешивать настоящий гимлит, – сказал Хилдинг. – То, что они называют гимлитом, – это просто лимонный сок с джином и сахаром и несколькими каплями ангостуры. Настоящий гимлит – это полстакана джина на полстакана лимонного сока и ничего больше. Это не «мартини».

– Я не большой знаток спиртных напитков, – ответил я. – Но мне кажется, это немного смахивает на «мартини».

– Это кажется не только тебе, – рассмеялся Хилдинг, обнажив ровные белые зубы. – Кстати, не думай, что к гимлиту меня приохотил Терри Леннокс. Не Терри Леннокс, а Марта Хофштедтер. – Он умолк на секунду, затянулся сигарой и заметил: – Как мало здесь сегодня народу.

– Да, могло быть и больше, – сказал я.

Мы снова замолчали. Я взял из блюда, стоявшего на столе, немного орешков.

– Как прошел сегодня следственный эксперимент? – спросил я, прожевав.

– Следственный эксперимент? – переспросил Хилдинг. – Ах да, этот милый спектакль! Ну что ж, все это было весьма любопытно. Забавный народ эти сыщики. Они все делают очень основательно и с такой трогательной серьезностью. Но в конце концов начинают действовать на нервы.

– Никаких результатов?

– Никаких,– подтвердил он.– Но, надо полагать, их никто и не ожидал. Кроме брата Эрнста, наверное.

– У него есть брат? – удивился я.

– Харалд Бруберг – прокурор. Он ведет это расследование.

Хилдинг вдруг рассмеялся.

– Вечером я провожал Марту, – объяснил он, – от филологического факультета до «Каролины». Она сказала, что Харалд Бруберг похож на тапира. Неплохо подмечено. Ведь он действительно похож. Черт меня побери, если я хоть раз в жизни видел человека, похожего на тапира!

Он наслаждался сигарой с бесконечно довольным видом.

– Лично я не думаю, чтобы Манфреда кто-нибудь отравил, – сказал он. – Уверен, он сам наложил на себя руки.

Он усмехнулся. Не успел я решить, уместна или неуместна была в данном случае его шутка в адрес Бруберга, как он снова заговорил. И на этот раз совершенно серьезно.

– Жизнь Манфреда была невероятно скучна и уныла. И в один прекрасный день ему это надоело. Ведь Анна Лиза тоже может нагнать тоску. Я бы не выдержал так долго. Но Манфред был человек долга. И он боролся до конца.

– Ну а если…– сказал я.– Кто мог его отравить?

.– Не знаю, – хмыкнул Хилдинг.– Для меня это совершенно непостижимо. – Он затянулся, посмотрел на меня сквозь маленькое голубоватое облачко дыма и добавил: – А кроме того, мне это совершенно неинтересно.

Сделав последний глоток, он допил свою порцию. Но у меня еще оставалось.

– А был ли повод для убийства?

– Насколько мне известно, не было, – ответил Хилдинг.

– Ошибаетесь, – заявил я.

Он удивился.

– Что ты имеешь в виду?

Потом стряхнул пепел с сигары.

– Ведь он был ревизором в благотворительном обществе «Бернелиуса», – осторожно напомнил я и пристально посмотрел на него. Похоже, слова мои впечатления не произвели. Он только прищурил глаза под густыми бровями и мельком покосился на меня. Но не двинул и пальцем. И ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Я полагаю, это не намек? – спокойно спросил он.

– Отнюдь, – заверил я.

– Я совсем забыл, что ты бываешь у Бринкманов. А старуха уверена, что я последний негодяй. Но неужели она обвиняет меня в хищении денег?

Я понял, что сморозил глупость. Надо же быть таким идиотом!

– Спросите у нее, – сердито буркнул я.

– Непременно спрошу, – заверил он.

– Но старик относится к тебе с большой симпатией. Ведь у него сердце находится в желудке. И он до сих пор никак не может забыть про обед, на который ты пригласил его в ноябре. При одной мысли о том обеде у него текут слюнки.

Хилдинг расхохотался.

– Старик – прелесть. Он свалял большого дурака, женившись на этой старой карге. – Он выпустил облачко дыма и поднял брови. – А что собой представляет дочь?

– Хорошая девушка, – ответил я.

– Настоящая валькирия, – заметил он.

Теперь Хилдинг испытующе посмотрел на меня. Но на меня это тоже не произвело большого впечатления. Никаких причин смущаться у меня не было.

– Не берите меня на пушку, – посоветовал я Хилдингу.

Некоторое время мы снова сидели молча. Я взял еще пригоршню орешков и все жевал и жевал..

– В кассе благотворительного общества все деньги до последнего эре на месте, – сказал он. – Так что передавай привет фру Эллен.

Его голос звучал спокойно и сурово.

– Сами передавайте, – буркнул я. – Я вам не почтальон!

Наши стаканы наконец опустели. Мы встали и вышли из бара. Уже на площади Флюристорг, когда мы собирались разойтись в разные стороны, Хилдинг наклонился ко мне и сказал:

– Что, собственно, творится с прекрасными валькириями?

Он перешел улицу и направился к стоянке такси. Я некоторое время смотрел ему вслед. Вдали расплывалась коренастая фигура в пальто, узких брюках и ботинках на каучуковой подошве. У него было кольцо с печаткой на мизинце и ровные белые зубы, и от него в любое время дня и ночи исходил легкий запах одеколона.

ТУРИН

Стояла ясная погода, не слишком холодная, как раз в меру. Когда я вышел из дому, термометр показывал восемь градусов мороза. Такая температура как свежая вода в жаркий летний день: она не пробирает до костей, а только взбадривает. Солнце уже поднялось на синем небосклоне. Снег в Английском парке вспыхивал под ногами миллионами искр. Было минут десять одиннадцатого. Чудесное утро. Очутившись между главным зданием «Каролины» и выходящим в парк флигелем, я вдруг оказался в тени, которую отбрасывала библиотека. Мороз сразу стал резким и пронизывающим, и я пошел быстрее. Когда я возьму в университетской библиотеке заказанную книгу, надо будет позвонить Ульрике и вытащить ее на лыжную прогулку в Ворсэтра. Непременно нужно вытащить ее из дому, чтобы не трястись в душном автобусе. Если мне удастся ее уговорить, мы поедем вместе в машине старика. Но мне хотелось взять ее с собой не только ради машины. Все это время снега не было. И мы давно мечтали о том, что, когда наконец выпадет снег, поедем кататься на лыжах в Ворсэтра или куда-нибудь еще. Мы оба очень любили лыжи. И я давно ждал, когда наступит этот день.

В библиотеке я зашел в экспедицию и получил нужную книгу. Потом направился в главный читальный зал – надо было порыться в каталоге. В зале было сравнительно пусто. У западной стены за длинным столом сидело человек семь-восемь, не больше. Лучи солнца пробивались сквозь стеклянную крышу и освещали девиц, собравшихся у барьера. Сквозь высокие окна зала тоже лились потоки света. Некоторое время я рылся в карточках, но нужной книги так и не нашел, а потом мне приспичило в туалет. Он находился этажом ниже. Я спустился по винтовой лестнице, дернул на себя дверь в мужской туалет и застыл на месте. Я чувствовал, как весь похолодел при виде такого, чего никак не ожидал увидеть, во всяком случае в то утро. На полу сидела Марта Хофстедтер. И она была мертва.

Туалет состоял из двух комнат: внутренней – с унитазом и наружной, где стояли зеркало, умывальник и корзина. Марта сидела под умывальником, прислонившись к стене. Ноги ее, неестественно белые, были раскинуты. Голова запрокинулась назад и свешивалась на плечо. Глаза смотрели в одну точку. Рядом на полу лежала шляпа, пальто было распахнуто. Из-под него виднелся темно-зеленый джемпер.