Текст книги "Скандинавский детектив. Сборник"

Автор книги: Мария Ланг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

Не знаю, сколько времени я стоял и тупо смотрел на нее. Не каждый день натыкаешься на трупы людей, и особенно на трупы женщин в мужских туалетах. Когда ко мне снова вернулась способность соображать, я отпустил дверь и помчался вверх по лестнице. Ворвавшись в главный читальный зал, я заметил девушку, которая стояла за барьером и жевала резинку. Я не бежал, а быстро шел, но так быстро, что читатели, сидевшие за столами, удивленно поглядывали в мою сторону. Когда эта девушка заметила меня, она перестала жевать, засунув резинку куда-то за щеку, улыбнулась и наклонилась над барьером. Я показал на телефон, стоявший возле нее, и сказал, чтобы она дала мне трубку. Секунду она колебалась, но выражение моего лица, очевидно, убедило ее, что речь идет о чем-то важном.

– Сначала вам ответит коммутатор, – сказала она, протягивая мне трубку. Она нажала на белую кнопку, и в трубке послышался женский голос.

– Полицию, – отрывисто бросил я.

Некоторое время в трубке царила мертвая тишина.

– Кто вам нужен? – спросила телефонистка через несколько секунд. Она неправильно меня поняла. Она решила, что я звоню из полиции.

– Соедините меня с полицией, – сказал я. – Я звоню отсюда, из библиотеки.

– Теперь понятно, – сказала телефонистка. – Назовите номер абонента.

Это был один из тех голосов, которые механически повторяют заученные фразы, даже не слушая, что им говорят. Возможно, телефонистка листала какой-то журнал-и одновременно говорила со мной. Тогда я решил принять более энергичные меры.

– Послушай, – заорал я в трубку, – соедини меня немедленно с полицией!

Трубка снова затихла. По-видимому, мой крик достиг цели. Девушка за барьером потрясенно уставилась на меня.

– У вас есть телефонный справочник? – спросил я.

– Телефонный справочник? – тупо повторила она.

– Да, такая толстая книга с номерами телефонов! – рявкнул я.

В тот же миг телефонная трубка ожила.

– Ну как? – спросил я. – Долго мне еще ждать?

– Я соединяю вас с полицией! – кричала телефонистка, чуть не плача.– Я здесь совсем недавно и…

Насколько я понял ее слова, ей надо было содержать мать и двоих детей.

– Мне нужна полиция, – прервал я телефонистку. – А об этом вы мне расскажете когда-нибудь в другой раз.

– Полиция… – повторила она.

В трубке что-то затрещало. У девушки, стоявшей за барьером, глаза полезли на лоб. Потом откуда-то из-за стеллажей появилась еще одна девушка. И у нее глаза тоже вылезли на лоб.

– Полиция… коммутатор… – слышалось в трубке.

– Уголовный розыск, – сказал я. – Скоро я добьюсь от вас толку?

– Уголовный розыск,– повторила телефонистка. В трубке снова затрещало.

– Да, здесь толку не добьешься, – сказал я девушкам, стоявшим за барьером.

– Уголовный розыск, – послышался в трубке мужской голос.

– Наконец-то, – сказал я. – Мне нужен комиссар Бруберг.

– Здесь нет никакого комиссара Бруберга, – ответил голос. – Может быть, вы имеете в виду прокурора Бруберга?

– Да, именно его.

Голос умолк.

– Алло! – закричал я.

– Он еще не вернулся. Чем могу быть полезен?

– Я нашел труп, – сказал я.

Девицы за барьером задохнулись от ужаса.

– Кто говорит?

– Меня зовут Турин. Урбан Турин.

– Адрес, – потребовал голос.

– Я звоню из «Каролины».

– Прошу точно назвать учреждение, – сказал голос уже строже.

– «Каролина Редивива». Университетская библиотека, если вам так больше нравится.

– Это другое дело. Мы сейчас приедем. Ничего не трогайте!

– Я не люблю покойников, – ответил я. – И ничего трогать не собираюсь. Счастливо. До встречи!

– Да… что такое? – спросил голос.

Человек на проводе явно растерялся. Возможно, он только сейчас догадался сложить газету и снять ноги со стола.

– Позвоните комиссару Брубергу, – посоветовал я. – Он как раз интересуется этим делом.

– Здесь нет никакого комиссара Бруберга. Может быть, вы имеете в виду прокурора Бруберга?

– А я думал, что об этом мы с вами уже договорились. Когда я говорю «комиссар Бруберг», я имею в виду прокурора Бруберга!

Мое терпение лопнуло.

– Да шевелитесь вы там, а то задница к стулу прирастет! – крикнул я напоследок и швырнул трубку на рычаг. Девушка с жевательной резинкой наконец обрела дар речи.

– Что случилось? – спросила она. – Кто умер?

– Брат губернатора, – пошутил я. – Но черт с ним. Иди к подъезду и жди там нашу обожаемую полицию. Когда они придут, проводи их в мужской туалет. Понятно? Пошевеливайся!

Девушка послушно улыбнулась. Я повернулся к другой.

– А ты пойдешь со мной.

Потом я повернулся к залу. Все читатели, сидевшие за длинными столами, смотрели только на меня, словно я был по меньшей мере Карлом XII. Высокая рыжеволосая девица со множеством веснушек вдруг встала и разинула рот.

– Брат губернатора? – спросила она.

У нее был такой вид, словно она вот-вот потеряет сознание. Наконец-то у нее будет что написать домой маме и папе, которые живут в каком-нибудь заштатном городишке. У меня не хватало духа разочаровать ее. Вместе со второй девушкой я быстро прошел через читальный зал и поставил ее на часах возле винтовой лестницы.

– Никого не пропускать!– приказал я.– Стой здесь, пока не приедет полиция.

Она молча кивнула и восторженно взглянула на меня. У меня не было никакой уверенности, что она хоть что-нибудь поняла. И я повторил все снова.

– И если нарушишь приказ, я тебя отшлепаю.

– Конечно, – просияла она и шагнула ко мне.

– В другой раз, – пообещал я и снова скатился по винтовой лестнице.

Марта сидела неподвижно. Как послушная девочка, она ждала там, куда ее посадили. После всей кутерьмы в читальном зале здесь мне было как-то очень спокойно. Марта была неподвижна и молчалива. Чтобы дверь не закрывалась, я сунул в щель книгу, которую все еще держал в руке. Потом сел на ступеньку и вытряхнул из пачки сигарету. На стене висела табличка, предупреждающая о том, что во всех помещениях библиотеки курить строго воспрещается. Но ведь бывают и исключения, как, например, сегодня… Я протянул Марте пачку сигарет.

– Закури, и пусть тебя ничто больше не волнует.

Она ничего не ответила, даже не повернула головы. Едва ли она могла оценить сейчас мой горький юмор. Она лишь смотрела своими стеклянными глазами на батарею на противоположной стене.

Полицейских пришлось ждать не меньше четверти часа. И все это время я сидел и смотрел на Марту. Она все еще была очень мила, хотя живая была гораздо красивее. Я танцевал с ней и разговаривал на обеде у Хилдинга. Я пытался вспомнить, как она выглядела в тот вечер, как склоняла голову мне на плечо, как мы с ней весело смеялись. Марта была удивительно смешлива. Она принадлежала к тем, кто смеется не только уголками губ. Она смеялась глазами. Но больше она никогда даже не улыбнется. Роговица глаз уже успела помутнеть. Глазные яблоки глубоко запали. Ведь она была так красива. А смерть особенно безжалостна именно к красивым людям. Куда безжалостнее, чем к нам, грешным.

Так я беседовал с Мартой, как с черепом бедного Йорика. Но только я не был Гамлетом.

Не Терри Леннокс, а именно она научила Хилдинга Улина любить гимлит. Когда-то у нее был роман с Хилдингом. И, конечно, с Германом. И со многими другими…

Докурив сигарету и потушив ее о каблук, я снова посмотрел на Марту. На ее красивых ногах уже появились маленькие синяки. Это были трупные пятна. На горле, справа и слева, тоже были пятна, но только синевато-красные. Ее задушили. В этом я был убежден, не прикасаясь к ней.

– Бедная Марта, – сказал я ей, – кто же так жестоко с тобой обошелся?

– С кем ты разговариваешь? – испуганно спросила девица, стоявшая наверху на лестнице, и спустилась на несколько ступенек.

– Во всяком случае, не с тобой! – отрезал я. – Займись своим делом.

И она тотчас послушно исчезла.

Я думал о том, сколько времени Марта здесь пролежала. Судя по ее виду, она умерла уже давно. Я перешагнул через Марту и прошел в кабинку туалета. Свет туда проникал через двойное окно. Окно помещалось в нише. Внешняя рама была по крайней мере вдвое больше. Обе рамы были распахнуты: внутренняя – настежь, а наружная – лишь наполовину. В нижней части внешней рамы торчал согнутый гвоздь. Очевидно, ее не полагалось открывать. В нише окна лежали дамские сапожки. Я взглянул на Марту. На ногах у нее ничего не было. На это я раньше не обратил внимания. Великолепный из меня выйдет следователь! Она, очевидно, пролезла в окно и оставила здесь сапожки. Я снова перешагнул через Марту. Едва я успел закурить вторую за день сигарету, как явилась полиция.

Широкоплечий здоровяк средних лет со светлыми, коротко подстриженными волосами осторожно спускался по винтовой лестнице. За ним шли еще двое. Один – длинный и тощий, с красноватым лицом. Все у него было длинное и узкое. Он шел, согнувшись, чтобы не удариться обо что-нибудь головой. Рукой он все время придерживал козырек своей фуражки. Другой был маленький и толстый. У него было широкое лицо, и он постоянно улыбался. Они остановились у двери, ведущей в мужской туалет, и уставились на Марту. Здоровяк нагнулся над трупом и буркнул:

– Задушена.

Долговязый встал на цыпочки и широкой дугой изогнулся над начальником. Толстый по-прежнему улыбался. Потом здоровяк выпрямился, крутнулся на месте и протянул мне руку.

– Комиссар Бюгден.

Рукопожатие было необыкновенно мощным, так что ответить тем же у меня не вышло.

– Турин.

– Это вы ее нашли?

– Я.

– Вы знаете, что с ней случилось?

– Нет, откуда?

– Здесь спрашиваю я.

– Да, похоже, – констатировал я. – Но я знаю, кто она. Ее зовут Марта Хофштедтер, и она преподает историю литературы.

– Преподавала,– поправил Бюгден.

Он начинал меня раздражать. Типичный полицейский – одни мускулы. Он наслаждался своим устрашающим видом и весь светился самодовольством.

– Вы никогда не слышали об употреблении настоящего времени в значении прошедшего? – спросил я.

Некоторое время он пристально смотрел на меня из-под лохматых светлых бровей. Я ему явно не нравился.

– Выбирайте выражения, молодой человек, – сказал он.

– Сами выбирайте выражения, я последую вашему примеру, – отрезал я.

Его дубленая полицейская физиономия стала медленно наливаться кровью. Два других полицейских стояли рядом и глазели на нас. Толстяк довольно ухмылялся.

Комиссар отвернулся и бросил долговязому:

– Ладно, поднимись и вызови ребят. Пусть возьмут с собой всю аппаратуру.

Долговязый стал пригнувшись подниматься по лестнице, по-прежнему придерживая фуражку за козырек. Комиссар шагал взад-вперед по туалету. У него явно не было желания со мной общаться. Пошагав немного, он вдруг повернулся ко мне.

– Вы тут ничего не трогали?

Я покачал головой. Он заходил снова. Толстяк следил за ним, лучась улыбкой.

– Вы позвонили прокурору Брубергу? – спросил я.

– Зачем?

– Думаю, это происшествие его заинтересует.

– Почему вы так думаете?

Он задавал вопросы быстро и отрывисто. Голос полностью соответствовал внешности – густой и рокочущий, словно гремела тяжелая артиллерия. Его наверняка до смерти боялись мелкие воришки и угонщики машин.

– Потому, что его интересует, кто отравил Манфреда Лундберга, – ответил я. – Меня не удивит, если эти убийства окажутся связанными между собой.

– Почему вы так думаете? – повторил он.

– Марта Хофштедтер сидела в «Альме» за тем самым столом, где отравили Манфреда Лундберга.

– Это все?

– По-моему, вполне достаточно, – хмыкнул я.

– До этого мы уже сами докопались. – Он постучал указательным пальцем по лбу.– Вчера я присутствовал на следственном эксперименте в «Альме».

– Какого черта вы тогда спрашиваете, кто она такая? – взорвался я.

– Полегче, – буркнул Бюгден. – Здесь спрашиваю я. Вы только отвечаете.

Он словно наслаждался тем, что он начальник.

– Может быть, вам лучше покончить с вопросами и хоть немного поработать? – спросил я.

Бюгден не обратил на мои слова ни малейшего внимания.

– Похоже, она проникла сюда через окно, – заметил я. – Обе рамы открыты.

– Это вы бросили здесь окурок? – спросил он, подтолкнув его ногой.

– А если его бросил убийца? – съязвил я. – Разве можно так обращаться с вещественными доказательствами?

– В таком случав вы и есть убийца, – с довольным видом заявил Бюгден. – Эта сигарета потухла всего несколько минут назад.

– Тем более я не могу быть убийцей, – возразил я. – С тех пор, как ее убили, прошла уже уйма времени.

– Откуда вы знаете? – окрысился он. – Кстати, из этого все равно не следует, что вы не убийца.

Наверное, так мы могли бы препираться бесконечно. Ему это явно доставляло удовольствие. Вероятно, он родился отъявленным спорщиком. Но мне эти препирательства до чертиков надоели.

– Послушайте, комиссар, вы далеко пойдете! – заметил я.

Взорвавшаяся бомба не произвела бы такого потрясающего эффекта, как мои слова. Здесь была его ахиллесова пята, и он замер на месте, свирепо уставившись на меня. Лицо и шея побагровели. Он подошел ко мне вплотную. Казалось, еще секунда – и он набросится на меня.

– Берегись, парень, – прошипел он. – Всякому терпению приходит конец.

– Насколько мне известно, мы не пили на ты, – отрезал я.

Комиссар стоял и дышал мне в лицо лакрицей, тяжело и шумно. Потом отошел на шаг, избавив меня заодно и от запаха лакрицы.

– Что вы здесь делали?

– А что вы здесь обычно делаете? – отпарировал я.

Он не сразу понял, что я имею в виду, и возмущенно заявил:

– Я никогда здесь раньше не был! – Но тут же спохватился.– Отвечайте на вопросы!

– Отвечаю, как умею, комиссар, – заверил я. – Но меня раздражают ваши вопли. Хватит меня запугивать. Что вы сами обычно делаете в туалете?

Он молчал, явно прикидывая, как со мной разделаться. От мыслительных усилий трещала его черепная коробка. Из-за его плеча выглядывал сияющий толстяк. Наконец он явно принял решение, и я даже испугался: комиссар Бюгден сжал свои громадные кулаки и прищурился так, что глаза превратились в маленькие желтые щелочки. Он уже шагнул вперед, чтобы задать мне хорошую трепку, но тут на лестнице появился Харалд Бруберг.

Харалд Бруберг тоже был крепкого телосложения, но до Бюгдена ему было далеко. На нем было черное драповое пальто, а в руке он держал черную шляпу. Марта оказалась права – он действительно походил на тапира. Похожий на хобот нос почти закрывал подбородок. Лучшего носа для сыщика и не придумаешь. Уши у него торчали почти под прямым углом, тоже на зависть всем сыщикам, потому что такие уши услышат любой звук. Он кивнул Бюгдену, который тут же вытянулся в струнку и показал на тело.

– Марту Хофштедтер задушили руками.

Харалд Бруберг нагнулся над телом Марты и быстро окинул его взглядом. Его хобот вдруг превратился в шланг пылесоса, который втягивал в себя все улики, и прямые, и косвенные. Потом Бруберг снова выпрямился.

– Умерла около десяти часов назад,– констатировал он. – Может, даже на пару часов раньше. Возможно, ее убили еще вчера вечером.

Бюгден с восхищением посмотрел на шефа, который задумчиво поглаживал огромный нос. На миг мне даже показалось, будто чья-то рука гладит морду лошади.

– Почему она без обуви? – задумчиво спросил Харалд.

– Сапожки лежат на подоконнике,– подсказал я.– Очевидно, она проникла сюда через окно.

Бруберг повернулся и посмотрел на меня.

– Ребят вызвали? – спросил он у Бюгдена.

– Вызвал, – кивнул Бюгден. – Сейчас будут.

Бруберг кивнул и повернулся к толстяку.

– Мне надо поговорить с кем-нибудь из местного начальства. Немедленно!

Толстяк тут же вскарабкался по винтовой лестнице. Бруберг снова смерил меня взглядом.

– Вы кто?

– Турин.

– Это он ее нашел,– сказал Бюгден.

– Вот как, – протянул Бруберг, все еще не сводя с меня глаз.

– Я пришел сюда в самом начале десятого, – поспешил пояснить я.

– Вы его допросили? – спросил он Бюгдена.

– Допросил. – Бюгден злобно покосился на меня.

– Мы с комиссаром очень мило побеседовали, – усмехнулся я.

– Отлично, – прервал меня Бруберг. – Мы вас больше не задерживаем.

– Но у нас возникли кое-какие проблемы с взаимопониманием,– продолжал я.– Мы говорили с комиссаром, так сказать, на разных языках. И поэтому мне хотелось бы сказать несколько слов вам лично.

Он не отрываясь смотрел на меня, будто здесь больше не было ничего интересного.

– Это важно?

– Возможно.

– Тогда подождите, – буркнул он. – И постарайтесь не мешать.

Я отошел в сторону. Толстяк спускался по лестнице с тощим лысым мужчиной – одним из библиотечных начальников. Харалд Бруберг подошел к нему, представился и пожал руку.

– Нам нужно где-то расположиться на несколько часов.

– Понимаю, – закивал лысый. – Для вас можно освободить зал периодики и машинописное бюро. Я лично прослежу, чтобы все сделали побыстрее. Если что-нибудь еще понадобится, я в полном вашем распоряжении.

Тут уже и долговязый скатился по лестнице, ведя за собой экспертов. Он по-прежнему придерживал фуражку за козырек.

Бруберг коротко дал ему какие-то указания и повернулся к Бюгдену.

– А ты присматривай за тем, что здесь творится. Я сейчас вернусь.

Он открыл дверь в зал периодики и повернулся ко мне.

– Пойдемте!

– Родных извещать? – спросил Бюгден.

– Как можно скорее!

Бруберг присел на один из столов и положил возле себя шляпу. Потом достал из кармана пальто трубку и табакерку.

– Что вы хотели мне сказать?

– Я как раз находился в аудитории, когда умер Манфред Лундберг, – начал я. – А перед семинаром завтракал в «Альме». Марта Хофштедтер сидела в «Альме» рядом с Лундбергом, когда его отравили…

Бруберг, казалось, весь был поглощен своей трубкой. И если бы не его уши, я бы никогда не поверил, что он меня слышит. Но такие уши ничего не пропустят.

– Полагаете, между этими убийствами есть связь?

– Во всяком случае, меня бы это не удивило.

– Почему вы так думаете?

– Вы только что сказали, что ее убили вчера вечером. Значит, через несколько часов после следственного эксперимента в «Альме». Может быть, она заметила что-то подозрительное, когда во вторник сидела за столом…

– Почему же тогда она ничего не сказала вчера?

– Люди далеко не всегда выкладывают все, что знают. Иногда они предпочитают промолчать.

Бруберг раскурил трубку и потушил спичку. Трубка шипела, как старый паровой котел.

– Совершенно верно, – кивнул он. – Я вижу, вы неплохо осведомлены.

– Я знаю многих преподавателей с юрфака, в том числе вашего брата.

– Эрнста? – Он пыхнул трубкой. – И обсуждали с ним убийство Манфреда Лундберга?

– Про убийство я говорил не с ним, хотя и встретил его вчера у Бринкманов.

Бруберг улыбнулся.

– Что еще вы могли бы сказать?

– Понимаете, вчера поздно вечером я встретил в баре Хилдинга Улина, секретаря факультета. Он сказал, что вечером видел Марту и даже проводил ее немного.

– Может быть, он имеет в виду встречу во время следственного эксперимента?

– У меня сложилось впечатление, что он провожал ее после. От здания филфака. Но, возможно, это просто случайное совпадение.

– Да, возможно. Во всяком случае, спасибо за информацию. Перед тем как уйдете, оставьте свой адрес Бюгдену. Может понадобится через пару дней поговорить подробнее.

Я направился к выходу, Бруберг за мной.

– Я позвоню Эрнсту и попрошу его сообщить Хофштедтеру обо всем, что случилось.

Мы остановились возле мужского туалета. Эксперты работали не покладая рук. Они расставили повсюду фотоаппараты и юпитеры и делали снимок за снимком. Марта все еще сидела под умывальником. Я оставил комиссару Бюгдену свою фамилию и адрес.

– Загляните как-нибудь ко мне, – предложил я. – Теперь вы знаете, где я живу. Выпьем, а заодно перейдем на ты.

В ответ раздалось глухое ворчание. Харалд Бруберг стал подниматься по лестнице. Я последовал за ним. В руке он держал черную шляпу. Трубка уже исчезла в кармане пальто.

– Вы с комиссаром Бюгденом, как видно, остались не слишком довольны друг другом? – заметил Бруберг.

В тот же миг его кто-то окликнул снизу. Долговязый полицейский впопыхах врезался во что-то головой и громко выругался, тут же смущенно покосившись на Харалда Бруберга.

– Под окном мы нашли пару галош, – сообщил он. – Их почти засыпало снегом. На них метка «М. Л.».

– Черт возьми! – воскликнул Бруберг и потеребил свой нос. Потом посмотрел на долговязого полицейского.– Пусть осмотрят место, где нашли галоши. Там могло произойти что угодно!

– Я ничего не понимаю,– сознался долговязый.

– М. Л. означает Манфред Лундберг, – подсказал я.

– Ладно, – решил Харалд Бруберг. – Сейчас я вернусь и взгляну.

Мы пошли в главный читальный зал.

– Полиции иногда тоже приходится думать, – вздохнул прокурор.

ТУРИН

Я немного постоял на крыльце, откуда открывался изумительный вид на город. Я смотрел на живописное нагромождение домов, словно никогда их раньше не видел. Справа грелся на солнце огромный красный дворец. Солнце отражалось в его высоких стрельчатых окнах. Немного левее сверкали инеем деревья в парке Одинслунд, церковь Святой Троицы, а за ней возносил в небо башни кафедральный собор. Впереди Дротнингсгатан опускалась к реке Фюрисон и, перепрыгнув через мост, бежала дальше к площади. По ту сторону площади она называлась уже Ваксалагатан. И вот она, прямая, как стрела, пересекала Кунгсгатан, потом Стурагатан и, наконец, где-то в районе Эрегрунсхолл окончательно исчезала…

Все было как обычно. На холме вокруг дворца ослепительно сверкал свежий снег. По склонам Каролинабакен с грохотом неслись вниз и тяжело карабкались вверх большие желтые автобусы. По улицам неведомо куда спешило множество людей. Солнце медленно катилось по небу. Теперь оно светило из-за моей спины. Тень «Каролины» напоминала гигантскую трапецию. В этой тени было холодно. Со стороны Стокгольмсвейен тянуло ледяным ветром. Пора было домой.

Я спустился с крыльца на солнце и зашагал по Эфре-Слотсгатан и Гропгрэнд. Вернувшись домой, снял трубку и набрал номер Бринкманов. Мне очень хотелось, чтобы ответила Ульрика – просто не было сил общаться со стариком или фру Эллен. К счастью, трубку сняла Ульрика.

– Здравствуй, ранняя пташка! – защебетала она.

– Сегодня я встал раньше, чем ты думаешь, – сухо сказал я.

Она промолчала. А когда снова заговорила, голос ее звучал жалобно. Это была очень чувствительная девушка.

– Что с тобой? Опять встал с левой ноги?

– Ничего особенного, – буркнул я. – Видела, какое сегодня солнце и какой снег?

– Видела…

– Ну и что ты об этом думаешь?

– Мне надо думать про экзамены.

– Постарайся не думать о них хоть сегодня!

Она молчала.

– Умерла Марта Хофштедтер, – сообщил я.

– Умерла? – повторила она. – Как? Каким образом?

– Что значит «как«? Умерла – значит, умерла…

Впрочем, люди действительно умирают по-разному. Можно умереть у себя дома в постели от старости, или от чахотки, или от воспаления легких, или от любой другой болезни. Человек может попасть под машину. Его могут задушить, как Марту Хофштедтер. Можно умереть легко и спокойно, а можно – впопыхах и даже весело. Можно умереть готовым к смерти, а можно совсем неожиданно. И один Бог знает, что лучше. Но когда человек мертв, для него сразу все теряет смысл. Умирают люди по-разному, однако мертвые они все одинаковые.

В нескольких словах я рассказал Ульрике, что произошло в «Каролине». Но она по-прежнему молчала.

– Ты меня слушаешь? – спросил я.

– Да-да, – отозвалась она, и голос у нее задрожал. – Но кто мог это сделать?! Какой ужас! Какое у нее лицо?

– Такое же, как всегда. Но она больше не улыбается. А нам будет не хватать ее улыбки…

– Бедная Марта,– вздохнула Ульрика.

– А мне казалось, ты ее не слишком любишь.

Я пообещал, что потом подробнее расскажу про убийство Марты, а сейчас ей нужно поскорее одеться, взять лыжи и выклянчить у старика машину. Мы поедем в Ворсэтра кататься на лыжах.

– Как ты можешь именно сегодня…

– Это единственное, чего мне сегодня хочется!

Я повесил трубку, пошел в ванную и долго плескал в лицо холодной водой. Нельзя сказать, чтобы после этой процедуры мысли мои хоть немного прояснились. У меня было чувство, словно я немного оглушен и мозги вышли из строя. В голове все время что-то жужжало и гудело. Периодически передо мной вдруг появлялась Марта Хофштедтер, сидевшая на полу под умывальником в мужском туалете, бледная, с остекленевшим взглядом. Отогнать это видение удавалось далеко не сразу. Потом передо мной вдруг возникал еще один призрак – Манфред Лундберг. Он бледный как смерть вставал со стула и говорил, что ему очень плохо. Потом хватался за сердце и падал. Голова его с глухим стуком ударялась о стол.

Конечно, можно было думать и о вещах повеселее, но я предчувствовал, что нескоро мне удастся избавиться от общества Марты и Манфреда. На этот счет у меня не было никаких иллюзий…

Первый раз в жизни Ульрика собралась вовремя. Она вывела из гаража и поставила у подъезда «крайслер виндзор» 1952 года, настоящее чудо на колесах. Когда я подошел, мотор работал, из выхлопной трубы вился дымок. Лыжи Ульрики лежали на заднем сиденье. Я открыл дверцу и бросил туда же свои. Ульрика сидела и курила. Сегодня она была еще красивее, чем обычно. Она надела темные очки, золотые волосы падали на плечи, щеки пылали, как розы. На ней были голубая лыжная куртка с капюшоном и брюки.

– Ну так что? – быстро спросила она, как только я сел рядом.

– А что такое? – отозвался я, включил сразу вторую скорость и повел машину по Йернбургатан.

– Рассказывай, – нетерпеливо потребовала она. Но я отмахнулся:

– Спешить некуда.

Я обогнул исторический факультет, проехал по Академической улице между кафедральным собором и Густавианумом, через Одинслунд, мимо оранжевого фасада «Каролины» и наконец оказался на Валленбергсвейен.

– Твой старик стал абсолютно невозможен, – сказал я Ульрике. – Он как угорелый побежал в «Каролину». Совсем рехнулся.

Я рассказал Ульрике все, что произошло в «Каролине». А когда рассказывать было больше нечего, включил радио.

– Когда, ты говоришь, это случилось? – вдруг спросила Ульрика.

– Бруберг сказал, что она пролежала там не меньше десяти часов. Значит, вчера вечером.

– В котором часу закончился следственный эксперимент?

– Что-то около восьми.

– Улин тебе сказал, что провожал ее от здания филфака?

– Да.

– В котором часу?

– Он не сказал.

– Но «Каролина» закрывается в девять часов. Если она направлялась в «Каролину», то явно после девяти, раз ей пришлось лезть в окно. Примерно между половиной десятого и половиной одиннадцатого. Ты ничего не помнишь?

– А что я должен помнить? Наш первый вечер, когда мы были вместе?

– Помнишь ненормального спортсмена, который бежал вчера по Английскому парку вскоре после половины десятого?

Она была права. Я про это начисто забыл.

– Черт возьми!

– Где находится туалет?

– С северной стороны здания. Окно между главным зданием библиотеки и флигелем.

– Оттуда он и бежал, – кивнула Ульрика.

Ее щеки пылали от возбуждения. Она лихорадочно нащупывала сигареты.

– Умница! – восхитился я. – Возможно, это был убийца. Но что это нам дает? Только позволяет уточнить время убийства.

– Когда мы выходили из «Вермланда», пробило половину десятого, – сказала Ульрика. – Потом мы пошли на Осгрэнд. Шли довольно медленно. Следовательно, было примерно без двадцати десять.

– Без двадцати десять, – повторил я. – Это уже что-то.

– Тебе надо спросить у Хилдинга Улина, в котором часу он провожал Марту от здания филфака, – предложила Ульрика.

Мы свернули с Ворсэтравейен на Левенгсвейен. Дорога там виляет, и я сбавил ход. Лыжный домик был залит солнцем – белая одноэтажная постройка с черными водостоками и черными дымовыми трубами. Водостоки чем-то напоминали мне траурную кайму. Двери и оконные рамы были выкрашены в серо-зеленый цвет. Джемпер на Марте был почти такого же цвета. Это сразу же бросилось в глаза – в тот день я был очень чувствителен к подобного рода совпадениям.

Клены и каштаны чернели голыми стволами. У забора стояло темно-красное «порше». Но людей не было. Я поставил наш «крайслер» рядом с «порше», и мы выбрались из машины.

– Лед на озере еще тонкий, – сказал я Ульрике. – Пройдем немного по дороге, а потом через поле к Скархольмену.

Она бросила сигарету в сугроб и кивнула. Я достал из машины лыжи, положил перед Ульрикой ее пару, надел свои и затянул крепления.

– Когда вернемся, выпьем шоколаду со взбитыми сливками. – Она улыбнулась, сверкнув ослепительными зубами белее окружающего нас снега.

– Отлично, – согласился я.

Некоторое время мы шли вдоль дороги по обочине.

– Сегодня ты прокладываешь лыжню, – сказал я.

– Здесь уже есть лыжня.

– Ладно, лентяйка, будем идти по ней, пока не надоест.

Ульрика шла метрах в десяти впереди меня широким пружинистым шагом, умело работая палками. Женщины и лыжи редко достигают столь трогательного взаимопонимания. Но в данном случае они словно выросли вместе.

Мы обошли рощу с голыми стволами, и справа открылось бескрайнее снежное поле, ослепительно сверкавшее на солнце. Даже через очки свет резал глаза. Между тем лыжня уходила через поле все дальше и дальше, пока не исчезла в густом подлеске.

Мы остановились.

– Думаю, пробьемся, – решил я. – Хотя я больше люблю холмы, где можно досыта накататься.

Ульрика тоже больше любила кататься с гор. Мы были словно созданы друг для друга.

– Отлично, – сказал я. – Идем по лыжне.

Ульрика пошла через поле и сразу же взяла хороший темп. Когда мы уже прошли полпути, вдали появился лыжник. Он шел нам навстречу так же быстро, как и мы, энергично работая палками. Когда он немного приблизился, я тотчас его узнал. Это был Эрик Бергрен!

Мы сошли с лыжни. Он остановился перед нами и поздоровался.

– Прекрасный день, верно?

– Великолепный!

Эрик был высоким и сильным блондином со светлыми, почти бесцветными голубыми глазами – настоящий викинг. На нем были замшевая куртка и лыжные брюки.

– Я был на Скархольмене и вкусно поел, – сообщил Эрик.– Там прекрасно кормят.

– С нас хватит шоколада со взбитыми сливками, – сказала Ульрика.

Эрик рассмеялся. Некоторое время мы молчали. Он смотрел на озеро. Глаза его беспокойно бегали.

– Скоро лед на Элькольне затвердеет, – заметил он.

– Вы часто тут бываете?

– Когда ложится хороший снег. Люблю ходить на лыжах. Когда я был маленький, в такие дни я даже удирал с уроков.

Эрик снова рассмеялся. Секунду он смотрел на меня, потом взгляд его скользнул куда-то вверх.

– Я слышал, вы будете вести семинар Манфреда Лундберга, – заметил я.

– Только до сессии.

– Вы были здесь все утро?

– С девяти часов. Надо выходить пораньше, до того, как солнце размягчит снег.

– Тогда вы, наверное, не знаете, что Марту Хофштедтер нашли мертвой, – сказал я.

Он выпрямился.

– Мертвой? Какой ужас! Где?

– В «Каролине». В мужском туалете.

– Чудовищно! Когда это случилось?

– Вчера вечером.

– Вчера вечером…

– Она влезла туда через окно, – объяснил я.

– Невероятно,– вздохнул он.– Мы расстались с ней всего за несколько часов до этого. Брат Эрнста собрал нас всех в «Альме» на следственный эксперимент. По поводу убийства Манфрегда Лундберга. И она была, как всегда, весела.