Текст книги "Люси Салливан выходит замуж"

Автор книги: Мариан Кейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Я перешла дорогу, чтобы разглядеть его поближе.

Неплохо, совсем неплохо.

Его можно было даже назвать симпатичным. Среднего роста, загорелый, темноволосый, темноглазый, пропорционально сложен, волевое лицо.

Надежда зашевелилась в моей груди. Вообще-то мне нравились мужчины другого типа, но с ними у меня обычно ничего не получалось, так что – какого черта, почему бы не попробовать что-нибудь новенькое?

«Может, я еще скажу тебе спасибо, Шарлотта», – подумала я.

Он увидел меня и догадался, что это я, по газете в моей руке.

Он заговорил. И не обрызгал меня при этом слюной. Пока все шло хорошо.

– Должно быть, ты Люси, – начал он.

Ноль очков за оригинальность, минус миллион очков за странные брюки (но что поделать – американцы!) и десять из десяти за отсутствие заячьей губы и шепелявости.

– А ты Чак? – спросила я, также не внеся свежей ноты в диалог.

– Чак Тадеуш Миллербраун второй, из самого Редриджа, что в Таксоне, штат Аризона, – ухмыльнулся он и крепко, сердечно пожал мне руку.

Н-да, подумала я. Но тут же напомнила себе, что американцы всегда так делают. Стоит задать им вопрос – любой, например есть ли бог или не передадут ли вам соль, – а они начнут ответ с того, что назовут вам свое полное имя и адрес. Как будто боятся, что если не будут повторять их время от времени, то забудут, кто они и откуда, и тогда исчезнут с лица земли.

Лично я находила это несколько странным. Что, если кто-нибудь остановит меня на улице и спросит, который час, а я отвечу: «Люси Кармел Салливан первая, из квартиры на верхнем этаже, дом 43-D, Бассет-Кресент, Ладброук-Гроув, Лондон, Великобритания, Европа, извините, у меня нет часов, но думаю, что сейчас примерно пятнадцать минут второго»?

Потом я напомнила себе, что в каждой стране свои традиции, например испанцы ужинают в два часа дня, и что при встрече с чужой для меня культурой я должна быть открытой для нового. Да здравствуют различия!

Люси Миллербраун? Я с тоской подумала, что Люси Лэйван звучит лучше, но предаваться подобным сравнениям в данный момент было совершенно бессмысленно. Да и в любой другой момент.

– Пойдем ужинать? – вежливо предложил Чак, указывая на ресторан.

– Пойдем, – согласилась я.

Мы вошли в просторный зал ресторана, где маленький пуэрториканец провел нас к столику возле окна.

Я села.

Чак сел напротив.

Мы нервно, неуверенно улыбнулись друг другу.

Я начала что-то говорить, и в это же время заговорил и он. Тогда мы оба остановились и замолчали, ожидая, пока заговорит другой, и затем одновременно сказали: «Сначала ты», отчего дружно рассмеялись, а потом снова хором сказали: «Нет, ты, пожалуйста».

Это забавное недоразумение растопило лед.

– Пожалуйста, – настояла я, беря руководство беседой в свои руки из опасения, что наши синхронные попытки быть вежливыми затянутся на весь вечер, – сначала ты, а потом я.

– О’кей, – улыбнулся Чак. – Я просто хотел сказать, что у тебя очень красивые глаза.

– Спасибо, – улыбнулась я в ответ и вспыхнула от удовольствия.

– Я обожаю карие глаза, – добавил он.

– Я тоже, – сообщила я. Пока все шло неплохо. Похоже, у нас даже были общие вкусы.

– У моей жены тоже карие глаза.

Что?

– У твоей жены? – переспросила я.

– Ну, то есть у моей бывшей жены, – поправился Чак. – Мы развелись, но я все время забываю об этом.

И как мне реагировать на подобное заявление? Я и не знала, что он был женат. «Ну и что, – сказала себе я, не давая эмоциям разгуляться. – У всех есть прошлое, и никто ведь не говорил мне, что Чак никогда не был женат».

– Я уже не переживаю об этом, – поделился он.

– О… это хорошо, – одобрительно закивала я.

– Я желаю ей всего наилучшего.

– Это замечательно, – восхитилась я.

Маленькая пауза.

– Я не обижаюсь, – произнес он с обидой в голосе и с выражением обиды на лице.

Снова пауза.

– Мэг, – сказал он.

– Ч… что? – не поняла я.

– Мэг, – повторил он. – Так ее звали. То есть ее полное имя Маргарет, но я всегда звал ее Мэг.

– Как мило, – пробормотала я.

– Да, – сказал он и загадочно улыбнулся своим воспоминаниям. – Это было так мило!

В наступившем молчании я услышала тихий свист. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что этот свист производило мое собственное сердце, которое падало куда-то вниз.

Но, может, я слишком негативно настроена? Может, мы с Чаком сможем залатать друг другу разбитые сердца? Может, все, что ему нужно, это любовь хорошей женщины? А мне нужна любовь Чака Тадеуша Миллербрауна из Аризоны (где это?).

К нам подошла официантка, чтобы узнать, что мы будем пить.

– Стакан вашей лучшей водопроводной воды, – сказал Чак, откидываясь на спинку стула и похлопывая себя по животу.

У меня возникло ужасное подозрение, что рубашка у него из нейлона. И что за странное пожелание? Он что, пьет воду из-под крана? Он хочет покончить жизнь самоубийством?

Официантка окинула Чака презрительным взглядом, явно причислив его к разряду скупердяев.

А что, если он ожидал, что я тоже закажу воду?

Если так, то мне очень жаль, но он может убираться к черту, потому мне срочно нужно выпить.

– Ром с диетической кока-колой, – сказала я, стараясь выглядеть непринужденно и естественно.

Официантка ушла, а Чак наклонился ко мне через столик:

– А я и не знал, что ты пьешь алкоголь, – произнес он с таким отвращением, как будто я не алкоголь пила, а развращала маленьких детей.

Кажется, нам не придется латать друг другу разбитые сердца.

– Да, – сказала я с вызовом. – Ну и что? Время от времени я люблю немного выпить.

– О’кей, – медленно произнес он. – О’кей. Я не имею ничего против.

– А ты сам вообще не пьешь? – спросила я.

– Почему же, пью… – сказал Чак.

Слава богу.

– …воду, – закончил он свою фразу. – Или содовую. А больше мне ничего не надо. На свете нет лучшего напитка, чем холодная вода. Алкоголь мне без надобности.

Я решила, что если он скажет, что его пьянит жизнь, то я встану и уйду.

Увы, он этого не сказал. И мне пришлось вести беседу дальше.

– А твоя… э-э, Мэг не пьет? – спросила я и тут же добавила торопливо, пока Чак не начал снова свои семантические игры: – Алкоголь, я имею в виду.

– Никогда к нему не прикасалась! Ей это было не нужно! – завопил он радостно.

– Я пью не потому, что мне это нужно, – сказала я, хотя сама не понимала, зачем я оправдываюсь перед ним.

– Эй! – Чак пристально взглянул мне в глаза. – Ты должна задать себе вопрос: кого ты пытаешься убедить? Меня? Или себя?

Теперь, когда я повнимательнее присмотрелась к нему, он больше не казался мне загорелым, скорее, он был каким-то оранжевым.

Принесли наши напитки: стакан воды для Чака и Орудие Дьявола с диетической кока-колой для меня.

– Вы уже решили, что будете заказывать? – спросила официантка.

– Вы что! Мы ведь только что сели! – грубо ответил Чак.

Официантка исчезла. Я хотела побежать за ней и извиниться, но Чак упорно продолжал разговор (если это можно было назвать разговором!).

– Ты когда-нибудь была замужем, Линди? – спросил он.

– Люси, – поправила я его.

– Что?

– Люси, – повторила я. – Меня зовут Люси.

Он непонимающе смотрел на меня.

– Не Линди, – пояснила я.

– А, понимаю, – сказал он и весело, громко рассмеялся. – Извини, извини. Я понял. Да, конечно, Люси, – заливался он жизнерадостным смехом.

Ему понадобилось некоторое время, чтобы успокоиться. Он все тряс головой и повторял: «Линди! Нет, как вам это понравится?» и «Ха, ха, ха, Линди! Поверить не могу!»

Я сидела с натянутой улыбкой и ждала, когда утихнут эти возгласы. Оказалось, что его лицо, показавшееся мне на первый взгляд волевым, на самом деле было неподвижным, как маска.

Когда Чак наконец умолк, я сказала:

– Отвечая на твой вопрос, Брэд, скажу, что нет, замужем я никогда не была.

– Эй, эй, эй! – воскликнул он с потемневшим лицом. – Меня зовут Чак. Кто такой этот Брэд?

– Это была шутка, – поспешила я с объяснениями. – Ну, понимаешь… ты назвал меня Линди, я назвала тебя Брэдом.

– А-а. – Чак смотрел на меня как на сумасшедшую.

Его лицо было похоже на экран для показа слайдов: одно статичное выражение лица сменялось другим с небольшой задержкой, необходимой для того, что убрать одну эмоцию и вставить в проектор другую.

– Послушайте-ка, дамочка, – сказал он. – А вы случаем не психическая? Сейчас у меня нет времени разбираться со всякими ненормальными.

Я смогла сдержаться и не спросить его, когда у него есть время разбираться с ненормальными. Правда, мне это стоило неимоверных усилий.

– Это была всего лишь шутка, – как можно любезнее пояснила я.

Столь быстрая смена настроения меня немного пугала. А вдруг он был маньяком-убийцей? Сначала-то я не заметила, а теперь мне стало очевидно, что в его взгляде было что-то неприятное… маниакальное. И волосы у него какие-то странные.

Чак посмотрел на меня и медленно качнул головой (я не могла не обратить внимания на то, что, хотя его голова двигалась, волосы оставались на месте).

– Ага, понятно. Это такой юмор, да? – И он полыхнул белозубой улыбкой, чтобы дать мне понять, что оценил мое чувство юмора. – Это англичане так шутят, да?

(И они не только уложены феном, но и залиты лаком.)

– Мне нравится, ага. Очень смешно.

(Уж не парик ли это?)

– М-м, – выдавила я в ответ, боясь, что если я разомкну губы, то меня вырвет прямо на его отутюженные джинсы.

(Хотя его волосяной покров больше похож на шлем, такой же жесткий и гладкий.)

Чак взял булочку, целиком забросил ее себе в рот и стал жевать, жевать, жевать, как корова. Это было омерзительно.

Но то, что он сделал потом, было невероятно.

Он не столько пустил газы, сколько взорвал их. Да, он громко, раскатисто, не стесняясь испортил воздух.

Пока я приходила в себя от шока, к столику подошла наша бедная официантка, чтобы принять наш заказ. Меня тошнило при мысли о еде, но у Чака аппетит не пропал. Он заказал большущий бифштекс и попросил, чтобы его приготовили с кровью.

– Проще было бы попросить, чтобы тебе привели целую корову, – заметила я.

Вообще-то я ничего не имела против людей, предпочитающих недожаренное мясо, но мне хотелось сказать Чаку хоть какую-нибудь гадость. К сожалению, его это только рассмешило.

Затем он решил, что нам настала пора получше узнать друг друга.

– Ты бывала на Карибах? – гаркнул он. И, не дожидаясь моего ответа, пустился в восхваления белого песка, дружелюбных аборигенов, замечательных магазинов беспошлинной торговли, изумительной кухни и того, как он сумел купить супервыгодную путевку «все включено» благодаря связям одного его родственника, двоюродного брата Мэг.

– Строго говоря, он тебе уже не родственник, поскольку вы с Мэг развелись, – перебила я Чака, но он предпочел проигнорировать мое замечание и продолжил лирические описания коттеджа, в котором его поселили, и фосфоресцирующих тропических рыб. Я терпела столько, сколько смогла. А потом не выдержала и прервала его отчет о водной прогулке на катере с прозрачным дном.

– Позволь, я угадаю, – сказала я с сарказмом. – Ты был там с Мэг?

Он взглянул на меня, подозревая подвох. Я ослепительно улыбнулась – чтобы еще больше запутать его.

– Да, а как ты догадалась? – ухмыльнулся он в ответ.

Чтобы не стукнуть его по лбу, я крепко сцепила руки под столом.

– О, женская интуиция, скорее всего, – осторожно проговорила я, ощущая, как рвотные массы плещутся у меня за зубами.

Кстати, о зубах. Они у него тоже какие-то не такие. Протезы, что ли?

– Так хотела бы ты продолжить наше знакомство, Лиза?

– Э-э… – Как мне сказать, что я предпочла бы продолжить знакомство с прокаженным, чем с ним, но не обидеть его? В смысле, не обидеть прокаженного.

– Потому что я должен предупредить тебя, я довольно разборчивый парень.

Наш ужин все еще не принесли, но мне уже было все равно.

– Но ты забавная.

– Спасибо, – пробормотала я.

– Ага. Из десяти баллов я бы дал тебе… ну-ка, посмотрим… я бы дал тебе семь. Нет, пожалуй, шесть с половиной. Полпроцента я вычел – потому что ты употребляла алкоголь на первом же свидании.

– Я полагаю, ты имел в виду полбалла, а не полпроцента, поскольку речь идет о десятках, а не о сотнях, и объясни мне, пожалуйста, что плохого в том, чтобы употреблять алкоголь на первом свидании, – холодно попросила я.

Он медленно нахмурил брови:

– А у тебя большой рот. Ты задаешь слишком много вопросов.

– Да нет же, Чак, мне очень интересно понять, почему я потеряла полбалла.

– О’кей. О’кей. Я объясню. Сейчас я объясню. Надеюсь, ты понимаешь, какое впечатление складывается о тебе из-за того, что ты выпила на первом свидании, Лиза? Ты понимаешь, что ты тем самым показала?

Я покачала головой:

– Нет. Но будь добр, просвети меня.

– Что?

– Просве… не важно. Скажи мне.

– Д-А-С-Т-У-П-Н-А-Я, – произнес он по буквам.

– Что? – не поняла я.

– Доступная, – нетерпеливо повторил он. – Тем самым ты показала, что ты доступная.

– Ах, доступная, – дошло до меня. – Если бы ты правильно произнес это слово по буквам, я бы сразу поняла.

Его глаза сузились.

– Эй, что ты хочешь этим сказать? Что ты умнее меня?

– Совсем нет, – вежливо сказала я. – Я только хочу сказать, что первая гласная в этом слове – «о», а не «а».

Как же он разозлился!

– Ни один мужчина не будет уважать пьяную женщину, – выпалил он, переводя взгляд с моего рома на меня.

Должно быть, это какая-то шутка. Иного объяснения происходящему я не могла найти. Наверняка где-то рядом сидит Дэниел или ведущий одной из передач про розыгрыши со скрытой камерой. Я осмотрела зал ресторана, но ничего такого не обнаружила.

«О господи, – вздохнула я про себя. – Скорее бы это все закончилось. Как жалко потраченного времени! А ведь сегодня пятница и по телевизору показывают самые интересные передачи».

– Знаешь, ты не должна терпеть нападки этого хама, – шепнул бунтарский голос у меня в голове.

– Нет, должна, – возразил ему ответственный голос.

– Честное слово, не должна, – настаивал первый голос.

– Но… но… Я ведь согласилась встретиться с ним, и значит, должна пробыть с ним положенное время. Я не могу уйти. Это будет невежливо, – протестовал ответственный голос.

– Невежливо? – возмутился бунтарский голос. – Невежливо! А он вежливо себя ведет? Да американцы, разбомбившие Хиросиму, и то были вежливее!

– Да, но я же почти не знаю его, и дареному коню в зубы не смотрят, и… – объяснял свою позицию ответственный голос.

– Невероятно! – Бунтарский голос был в шоке. – Неужели ты столь низкого мнения о себе, что скорее проведешь время с таким типом, чем наедине с собой?

– Но мне так одиноко! – проныл ответственный голос.

– Ты просто хватаешься за соломинку, – фыркнул бунтарский голос.

– Ну, если посмотреть на это с такой точки зрения… – неохотно согласился ответственный голос, огорченный тем, что придется давать от ворот поворот мужчине, любому мужчине, пусть даже такому отвратительному, как Чак.

– Да. Посмотри на это с такой точки зрения, – твердо потребовал бунтарский голос.

– Ну ладно. Тогда, наверное, мне надо притвориться, что мне стало плохо, – сказал ответственный голос. – Или что у меня приступ аппендицита, или что у меня сломана нога…

– Ничего такого делать не надо! – отмел эти предположения бунтарский голос. – Зачем его жалеть? Если ты уходишь, то уходи как следует. Пусть он знает, насколько он неприятен, насколько противно тебе находиться рядом с ним. Так прямо и скажи ему!

– Нет, я не могу… – испугался ответственный голос.

– Можешь, – подбодрил его бунтарский голос.

– А… А… как мне это сделать? – спросил ответственный голос, постепенно проникаясь боевым задором.

– Все равно как, главное – уйди. И помни: если ты поторопишься, то успеешь на любимый сериал.

А Чак все бубнил и бубнил:

– Сегодня я ехал на метро, и ты представляешь, Лиззи, в вагоне я был единственный белый…

Так. Хватит! С меня достаточно!

– Но я боюсь его, – выдвинул последний аргумент ответственный голос. – Что, если он выследит меня, поймает и убьет? Он вполне способен на такое, согласись.

– Не волнуйся, – успокоил его бунтарский голос. – Он не знает, где ты живешь, и не знает номер твоего телефона, только номер почтового ящика. Давай! Иди же!

Испытывая головокружение от собственной смелости, я встала и взяла свое пальто и сумочку.

– Прошу прощения, – мило улыбнулась я, перебив речь Чака о том, что следует ввести более жесткие правила эмиграции и что только белым людям следует давать право голоса. – Мне надо в комнату для маленьких девочек.

– Ты берешь в туалет пальто? – удивился Чак.

– Да, – кивнула я.

– Ну ладно, бери.

Тупица!

И я ушла, стараясь справиться со слабостью в коленях. Мне было страшно и радостно.

По пути к выходу я увидела обслуживавшую нас официантку, и избыток адреналина толкнул меня на новое безрассудство.

– Извините, – сказала я, еле выговаривая слова от волнения. – Я сижу вон за тем столиком у окна. Джентльмен, пришедший со мной, просит принести бутылку вашего самого дорогого шампанского.

– Хорошо, – ответила она, и я пошла дальше, пообещав себе, что как только приду домой, то сразу позвоню в ресторан, чтобы убедиться, что никто из персонала не пострадал из-за моей выходки.

У женского туалета я задержалась лишь на долю секунды. Чувствуя себя как во сне, я вышла на улицу, и, только очутившись под дождем, я поверила, что на самом деле совершила это – я ушла!

Несмотря на то что был вечер пятницы, такси подъехало почти мгновенно очевидно, боги были благосклонны ко мне.

Мой первоначальный план состоял в том, что я немедленно отправлюсь домой, предоставив Чаку самому догадаться, что я не вернусь. Но это было бы уж очень некрасиво. Его полумертвое животное совсем остынет, пока он будет сидеть и ждать, ждать, ждать… (разумеется, если у этого отталкивающего типа достанет манер дождаться возвращения дамы) Тем не менее я решила не поступать так жестоко.

– Пожалуйста, Ладброук-Гроув, – сказала я таксисту, – но сначала не могли бы вы оказать мне одну услугу?

– Смотря какую, – с подозрением отнесся он к моей просьбе. Но что тут сделаешь – лондонские таксисты все таковы.

– Я только что попрощалась с моим другом, потому что он навсегда уезжает в другую страну. Он сидит возле того окна. Я подумала, что если мы проедем мимо него достаточно медленно, то он заметит меня и я смогу еще раз помахать ему рукой.

Таксист был явно тронут моей историей.

– Совсем как Фрэнк Синатра и Эва Гарднер. А я-то думал, что в мире не осталось романтики, – сказал он чуть ли не со слезами на глазах. – Нет проблем, дорогуша. Покажи мне его.

– Вон тот… э-э… загорелый симпатичный мужчина, – указала я на Чака, который коротал время, разглядывая свое отражение в лезвии ножа.

Таксист подъехал к самому окну, и я опустила стекло.

– Я включу свет в салоне, дорогуша, чтобы ему было виднее, – пообещал водитель.

– Спасибо.

Чак поворачивал нож то так, то этак, пытаясь увидеть себя в разных ракурсах.

– Он себе, похоже, нравится, – заметил таксист.

– Очень.

Тем временем Чак стал терять терпение. Очевидно, я провела в туалете гораздо больше времени, чем обычно проводила Мэг, и он не одобрял этого.

– Может, посигналить, дорогуша? – предложил мой преданный таксист.

– Хорошая идея.

Он так и сделал, и это помогло. Чак выглянул на улицу, чтобы узнать, из-за чего такой шум, а я тут же высунулась из окна такси и энергично замахала рукой. Он улыбнулся, увидев знакомое лицо, и поднял руку, чтобы помахать мне в ответ.

Но потом непонимание стало медленно, дюйм за дюймом, наползать на его тупое лицо, и наконец до него дошло, что знакомая, сидящая в такси и машущая ему рукой на прощание, была той самой дамой, с которой он собирался провести вечер и перед пустым стулом которой как раз ставили заказанные ею креветки в чесночном соусе.

Чак морщил свой оранжевый лоб. Он ничего не понимал. Что-то не складывалось.

А когда все сложилось, когда он понял, что я не в комнате для маленьких девочек, а сбегаю от него на такси, на его лице появилась такая смесь гнева и изумления, которая тут же оправдала все мои мучения в этот вечер. Они были не напрасны: стоило потерпеть ради того, чтобы увидеть, как он, разъяренный, кинулся к окну, по пути роняя ножи в вилки на пол.

Я смеялась как никогда в жизни.

– Какого черта? – прочитала я по его губам.

– Пошел ты! – продекламировала я, активно артикулируя каждый звук, и, на тот случай, если он не понял, я вытянула в мокрую ночь обе руки, выставила по два пальца в форме буква «V» и секунд десять производила руками резкие короткие движения вверх и вниз. А он в бессильной ярости смотрел на меня через оконное стекло.

– Поехали, – скомандовала я.

Водитель нажал на газ, но я успела заметить, как к Чаку подошли два официанта: один с ведерком льда и белой салфеткой, а второй – с бутылкой шампанского.

Еще задолго до возвращения домой мне стало очень стыдно за то, как я обошлась с Чаком, и особенно за это шампанское. Он, конечно, злобный и неприятный человек, но это не значило, что я должна вести себя так же. Поэтому, едва войдя в квартиру, я бросилась к телефону и набрала номер ресторана.

– Алло, – смущенно сказала я. – Не могли бы вы мне помочь? Я сегодня была в вашем ресторане, но мне пришлось неожиданно уйти, а перед уходом я заказала бутылку шампанского для моего спутника. Но это был… э-э… сюрприз, и я не думаю, что он хочет платить за это. И еще я хотела сказать, что официантка ни в чем не виновата и…

– Это тот американский джентльмен? – уточнил голос в трубке.

– Да, – неохотно согласилась я. Джентльмен, тоже мне!

– А вы, должно быть, та умственно нездоровая женщина?

Да как он смеет, этот голос в трубке, называть меня сумасшедшей!

– Американский джентльмен объяснил, что вы часто совершаете подобные поступки, что вы не контролируете себя.

– Я заплачу за шампанское, – выговорила я, подавив вспышку гнева.

– В этом нет необходимости, – сказал голос. – Мы договорились с ним, что если он заплатит за шампанское, то мы не будет требовать возмещения ущерба, нанесенного мебели.

– Но ведь это несправедливо – заставлять его платить за шампанское, которого он не пил, – возразила я.

– Он выпил его, – сообщил мне голос.

– Он не пьет! – воскликнула я.

– Он пьет, – сказал голос. – Приезжайте и убедитесь сами, если не верите мне.

– Вы хотите сказать, что он все еще у вас?

– О да! И текила, которую он пьет, отнюдь не безалкогольная.

О господи! Теперь еще мне придется винить себя за то, что Чак из-за меня стал пьяницей. Но какого черта – может, это лучшее, что случилось с ним за всю жизнь.

Ну ладно, а теперь бегом смотреть телевизор.

К моему огромному разочарованию, в гостиной сидели Карен и Дэниел. Они пили вино и самым противным образом держались за ручки, глядя мои передачи на моем телевизоре.

– Ты рано вернулась, – недовольно сказала Карен.

– М-м-м, – уклончиво ответила я.

Я тоже была недовольна. Их присутствие в гостиной лишало меня любимых передач. Не могла же я сидеть там, пока они с Дэниелом ласкались и нежничали.

Мне придется пойти к себе в комнату, а они разлягутся на диване, Карен положит голову на колени Дэниелу, Дэниел будет гладить ее, Карен будет гладить его… я не хотела думать о том, чем именно они будут заниматься без меня в гостиной.

Меня тошнило от этих влюбленных голубков.

С Шарлоттой и Саймоном я никогда не чувствовала себя неловко, и мне было непонятно, почему с Карен и Дэниелом я не могла вести себя как обычно.

– Как дела? – спросил Дэниел, весь такой самодовольный и гордый.

– Нормально, – ответила я неопределенно.

– Ну и как тебе понравился твой американец вслепую?

– Псих.

– Правда?

– Правда.

– Люси, неужели ты опять вляпалась в неприятность? – вздохнула Карен. – У тебя это уже стало дурной привычкой.

– Я иду спать, – объявила я.

– Хорошо, – сказала Карен, сладострастно подмигивая Дэниелу.

– Ха-ха, – буркнула я, изо всех сил притворяясь, что мне все равно. – Спокойной ночи.

– Люси, надеюсь, ты не из-за нас уходишь? – спросил Дэниел, вежливый, как всегда.

– Надеюсь, из-за нас, – поправила его Карен.

– Останься, – предложил Дэниел.

– Уходи, – захохотала Карен.

– Карен, не будь такой грубой, – сказал Дэниел, несколько смутившись.

– Я не грубая, – улыбнулась Карен. – Я честная. Я прямо говорю Люси, как обстоят дела.

Я вышла из комнаты, испытывая необъяснимое желание расплакаться.

– Да, кстати, Люси, – крикнула мне вслед Карен.

– Что? – спросила я.

– Тебе звонили.

– Кто?

– Гас.

Глава сорок седьмая

Тяжеленный груз свалился с моих плеч, и я с наслаждением, полной грудью, вздохнула. Я ждала этого три недели.

– И что он сказал? – возбужденная, я вернулась в гостиную.

– Что он перезвонит через час и что если тебя еще не будет, то он будет звонить каждый час до тех пор, пока не застанет тебя.

Меня переполняло счастье. Он не бросил меня. Я не сделала ничего плохого, мое место не заняла неизвестная мне Мэнди.

– Ты сказала ему, где я? – задала я очень важный вопрос.

– Сказала, что ты ушла.

– А сказала, что я с мужчиной?

– Сказала.

– Отлично! Пусть поволнуется. А когда он должен перезвонить?

Карен села и уставилась на меня:

– А что? Ты ведь не собираешься говорить с ним?

– Хм… собираюсь, – робко призналась я, переминаясь с ноги на ногу.

Дэниел покачал головой, словно говоря: «И когда она только научится». Да кто он такой, чтобы судить меня? Что он знает об агонии безответной или наполовину безответной любви?

– Неужели у тебя нет ни капли самоуважения? – непонимающе смотрела на меня Карен.

– Нет, – рассеянно ответила я, пытаясь решить, как разговаривать с Гасом: радостно? сердито? строго?

Я уже знала, что прощу его, – оставался нерешенным лишь вопрос, как долго ему придется для этого извиняться.

– Что ж, дело твое, – сказала Карен, отворачиваясь от меня. – Он позвонит минут через двадцать.

Я пошла к себе в комнату, подпрыгивая и переходя с шага на бег. Двадцать минут! Как тут было сдержаться!

Но нет – надо успокоиться. Нельзя, чтобы он догадался, как я рада. Я стала делать дыхательную гимнастику. Улыбаясь. Потому что без пяти десять я услышу Гаса – Гаса, которого, как я думала, я потеряла навсегда.

Когда на моем будильнике появились цифры двадцать один пятьдесят пять, я приняла позу низкого старта и стала ждать выстрела сигнального пистолета.

Я ждала. И ждала. И ждала.

Он не позвонил.

Разумеется, он не позвонил. И с чего я вообще взяла, что он позвонит?

Чтобы не заплакать, я стала кормить себя привычными утешениями: мой будильник спешит; Гас не знает разницы между пятью минутами и часом; Гас сидит в пабе, где нет телефона, а если есть, то он неисправен или на нем висит какая-нибудь девица.

В двенадцатом часу я признала поражение и легла спать.

«Паразит, – сердито думала я. – У него был шанс, и он потерял его. Когда он все же позвонит, я не стану разговаривать с ним. А если и стану, то только для того, чтобы сообщить, что я с ним не разговариваю».

Некоторое время спустя раздался звонок в дверь, и я в ужасе спрыгнула с кровати. Какой кошмар! Он пришел, он уже в квартире, а я смыла макияж! Это катастрофа! Я высунулась в коридор и прошипела Карен, направляющейся в прихожую:

– Задержи его!

– Кого? – спросила она.

– Как кого, Гаса, конечно.

– А что, он здесь?

– Ну да, ведь это он звонит.

– Это звонит курьер. Мы с Дэниелом заказали пиццу.

– Какую пиццу?

– Обыкновенную! – сказала Карен и распахнула входную дверь, за которой стоял молодой человек в красном мотоциклетном шлеме с плоской картонной коробкой в руках.

– Понятно, – прошептала я и уныло вернулась к себе.

«И зачем Гас вообще звонил?» – недоумевала я сквозь слезы. От этого звонка мне только стало хуже.

Прошло несколько часов, все уже улеглись, квартира погрузилась в темноту. И вдруг зазвонил телефон. Я проснулась мгновенно – даже во сне я была постоянно настороже, надеясь, что Гас все-таки позвонит, – выскочила в прихожую и сняла трубку. То, что это был Гас, я не сомневалась: больше никому в голову не придет звонить посреди ночи. Если бы не остатки сна, я была бы на седьмом небе от счастья.

Судя по голосу, Гас был пьян.

– Можно, я приеду к тебе, Люси? – Такой была первая его фраза.

– Нет, – отрезала я, недоумевая, что случилось со словами «привет» и «здравствуй».

– Но мне так нужно встретиться с тобой, Люси! – страстно выкрикнул Гас.

– А мне нужно спать.

– Люси, Люси, где твой огонь, твой задор? Спать ты можешь в любое время. А вот побыть вместе мы можем не каждый день.

Это я и так отлично знала.

– Люси, пожалуйста, – молил Гас. – Ты сердишься на меня, в этом все дело?

– Да, я сержусь на тебя, – сказала я ровным голосом, стараясь не спугнуть его излишней суровостью.

– Прошу тебя, Люси, не надо, я тебе все объясню, – пообещал Гас.

– Я слушаю.

– Собака съела мое домашнее задание, будильник не прозвенел, у моего велосипеда сломалось колесо.

Меня это не рассмешило.

– О, о, – разливался на другом конце провода Гас. – Она не отвечает мне, значит, она все еще сердится. Люси, честное слово, я могу все объяснить, – повторил он более серьезным тоном.

– Будь любезен.

– Только не по телефону. Давай я приду и все тебе расскажу при личной встрече.

– Ты не увидишь меня до тех пор, пока я не услышу твоих объяснений.

– Ты – жестокая женщина, Люси Салливан, – горько вымолвил он. – Жестокая! Бессердечная!

– Объяснение, – спокойно напомнила я.

– Правда, было бы лучше, если бы я мог рассказать тебе все, представ во плоти. Бестелесный голос и вполовину не так хорош, как все три мои измерения, – вкрадчиво произнес он. – Пожалуйста, Люси. Ты же знаешь, как я ненавижу телефоны.

Мне это было хорошо известно.

– Тогда приходи завтра. Сегодня уже слишком поздно.

– Поздно! Люси Салливан, разве время что-то значит для тебя? Ведь ты такая же, как я, – вольный дух, который не знает часов, навязываемых нам зловредными умниками в Гринвиче. Что с тобой стало? Неужели эти гоблины-часовщики украли твою душу? – Он остановился на миг и потом выдохнул, словно ошарашенный ужасной догадкой: – Бог мой, Люси, признайся – ты купила часы?

Я засмеялась. Какой поросенок – он все-таки добился своего.

– Приходи завтра утром, Гас, – я старалась говорить холодно и властно. – Тогда и поговорим.

– Зачем откладывать дела в долгий ящик? – жизнерадостно возразил он.

– Нет, Гас. Завтра.

– Кто знает, что принесет нам завтрашний день, Люси? Кто знает, где мы тогда будем?

А вот это была угроза – он может больше не позвонить мне, я могу больше никогда его не увидеть, но сейчас, в эту самую секунду, он хочет видеть меня. Сейчас он мой, и мне надо быстро выбрать между синицей в руке и журавлем в небе.

– Ты действительно согласна принять его обратно на таких условиях? – тихо спросил меня мой внутренний голос.

– Да, – устало ответила я.

– Но неужели у тебя нет ни капли самоува…

– Нет! Сколько раз нужно это повторять?

– Хорошо, Гас, – вздохнула я, притворяясь, что только что сдалась, хотя, конечно, с самого начала я знала, каков будет результат наших переговоров. – Приезжай.