Текст книги "Люси Салливан выходит замуж"

Автор книги: Мариан Кейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

– Потому что иногда ты ведешь себя как избалованный ребенок.

Эта фраза разозлила и расстроила меня, поэтому, пока мы раздевались и вешали свои пальто на вешалку в крохотной прихожей, я раз пятьдесят повторила противным голосом: «Я – избалованный ребенок». Дэниел лишь неодобрительно поднял брови, но я знала, что он изо всех сил старается не рассмеяться.

– Если ты скажешь, что я веду себя по-детски, я тебя стукну, – предупредила я.

– Ты ведешь себя по-взрослому.

Тут у нас произошла небольшая стычка. Я размахнулась, чтобы ударить Дэниела, а он схватил меня за запястья и смеялся над моими попытками вырваться. Я дергалась и извивалась как могла, но не добилась ни малейшего успеха, а он все это время стоял как ни в чем не бывало и насмешливо взирал на меня сверху вниз.

Меня взволновало это поведение а-ля мачо. Более того, если бы на месте Дэниела был любой другой мужчина, то ситуация показалась бы мне весьма эротичной.

– Громила ты здоровенный. – Я знала, что эти слова заденут его. И точно: он тут же отпустил мои руки. Как ни парадоксально, меня это огорчило.

Мы прошли в теплую кухню, где мама суетливо расставляла печенье, сахарницу и молоко.

Папа сидел в кресле и негромко похрапывал. Я подошла к нему и нежно погладила его по седой лохматой голове. Его очки сбились на сторону, и я вдруг увидела, что он – старик. Не мужчина средних лет и даже не пожилой мужчина, а настоящий старик.

– Садитесь, выпейте чаю, вам надо согреться, – сказала мама. – Люси, у тебя, кажется, новая юбка?

– Нет.

– Какой она марки?

– Это не новая юбка.

– Это я слышала. Где сшита?

– Ты не знаешь этой марки.

– А может, знаю? Может, я не такая отсталая, как тебе кажется, – сказала она и снова по-дурацки захихикала, поглядывая на Дэниела и подвигая к нему тарелку с печеньем.

– «Кукай»^[17], – проговорила я сквозь сжатые зубы.

– Что это за название такое? – спросила она и притворно засмеялась.

– Я же говорила тебе, что ты не знаешь такой марки. – Не знаю. И не хочу знать. А что за ткань? – Она схватила меня за подол.

– Понятия не имею! – Я раздраженно пыталась вырвать юбку из ее хватки. – Я покупаю вещи, потому что они мне нравятся, а не потому, что они сшиты из какой-то определенной ткани.

– Голая синтетика, – возмутилась мать. – Нет, ты посмотри только, как она мнется!

– Прекрати.

– А строчка – да любой ребенок прошил бы ровнее! Сколько, ты говоришь, она стоила?

– Я этого еще не говорила.

– Ну так скажи.

– Не помню, – буркнула я.

– Все ты отлично помнишь, просто тебе стыдно признаться. Наверняка страшно дорого.

Я ничего не ответила.

– Ты никогда не умела считать деньги.

Я опять промолчала.

– Знаешь старую поговорку: деньги и дураки расходятся запросто?

Я упорно не притрагивалась к чаю, потому что это она приготовила его. Удивительно, как это мать всегда умудрялась разозлить меня.

Напряжение снял Дэниел: он сходил в прихожую, принес оттуда торт и вручил его моей матери. Само собой, она пришла в восторг и чуть не вывернулась наизнанку, благодаря его.

– О, спасибо! Как это мило с твоей стороны! Совсем не обязательно было это делать! Ты такой внимательный, а вот мое собственное дитя даже не подумало ни о чем подобном!

– Это от нас двоих, не только от меня, – быстро уточнил Дэниел.

– Лизоблюд, – буркнула я в его адрес.

– А-а! – протянула мама. – Что ж, спасибо, Люси. Только ты должна была бы знать, что на время Великого поста я отказалась от шоколада.

– Но ведь торт – это не шоколад, – слабо возразила я.

– Шоколадный торт – это шоколад, – отрезала мама.

– Тогда заморозь его в морозилке и съешь, когда пост закончится.

– Он испортится.

– Не испортится.

– И вообще это было бы противно самой идее поста.

– Ну и ладно, тогда не ешь его! Мы с Дэниелом сами его съедим!

Злосчастный торт стоял посреди стола и, как бомба, источал угрозу Я бы поклялась, что вижу, как он пульсирует, готовый вот-вот взорваться, если бы не знала, что это не так. И еще я знала, что этому торту не суждено быть съеденным.

– А от чего ты отказалась на время поста, Люси?

– Ни от чего! У меня в жизни и так достаточно неприятностей, – добавила я, надеясь, что мама догадается, что я имею в виду свой приезд сюда. – Поэтому мне не нужно ни от чего отказываться.

К моему удивлению, встречной атаки не последовало. Наоборот, мама смотрела на меня почти… нежно.

– Я приготовила твое любимое блюдо, – сказала она.

– Мое любимое?

А я и не знала, что у меня есть любимое блюдо. Интересно будет посмотреть, что она на этот раз придумала. Но, желая быть как можно более противной, я съязвила:

– Надо же, ты умеешь готовить по-тайски?

Мама взглянула на Дэниела с жизнерадостным долготерпением: «Ну что с ней поделаешь? Приходится приспосабливаться!», и тут я заметила, что папа уже не спит и озадаченно обводит кухню глазами.

– Пап! – обрадовалась я. – Ты проснулся.

– О, восстали мертвые тела, – с сарказмом произнесла мать, наблюдая за тем, как папа пытается сесть ровно.

– Я не мертвые тела! – сказал папа. – Из мертвых восстал только Лоренс Моллой. Люси, я тебе не рассказывал о том случае? Однажды Лоренс Моллой специально притворился, что он умер, чтобы мы с ребятами могли как следует выпить на его похоронах. И мы отлично повеселились. Но скоро Лоренс сообразил, что ему-то ничего не перепадет, он же должен молча лежать на досках и только слушать, как мы пьем, и принюхиваться. Ну и тогда он как выпрыгнет из гроба да как схватит из рук у кого-то бутылку…

– Хватит, Джеймси, – оборвала его моя мать. – У нас гость, и я уверена, что ему вовсе не интересно выслушивать истории о твоей бестолковой юности.

– Моя бестолковая юность тут ни при чем, – проворчал папа. – Лоренс Моллой воскрес всего пару лет назад… О, здравствуй, сынок, – заметил папа Дэниела. – А я помню тебя. Ты приходил к нам поиграть с Кристофером Патриком. Да, тогда ты был долговязым парнишкой… Встань-ка, я посмотрю на тебя, не стал ли ты короче!

Дэниел смущенно поднялся.

– Ого, ты стал еще длиннее, – провозгласил папа. – А я-то думал, что это уже невозможно.

Дэниел быстро уселся обратно.

– Люси, девочка моя, – сказал папа, снова обратив свое внимание на меня. – А я и не знал, что ты собираешься навестить нас сегодня. Почему ты не сказала мне, что она приедет? – потребовал он ответа у моей матери.

– Я говорила тебе.

– Не говорила.

– Говорила.

– А я говорю, что не говорила!

– Гово… ох, да что толку спорить с тобой!

– Люси, – сказал папа, – я отлучусь ненадолго, приведу себя в порядок. Ты и моргнуть не успеешь, как я уже вернусь.

Шаркая ногами, он вышел из кухни. Я проводила его любящим взором.

– Он держится молодцом! – заметила я.

– Да? – холодно переспросила мама.

Последовала неловкая пауза.

– Еще чаю? – предложила мама Дэниелу, следуя замечательной ирландской традиции заполнять паузы в разговоре усиленным потчеванием.

– Спасибо.

– Еще печенья?

– Нет, спасибо.

– Кусочек торта?

– Пожалуй, я воздержусь. Нужно ведь оставить место для ужина.

– Да ну, что ты! Ты ведь молодой парень, тебе надо хорошо питаться.

– Нет, честное слово, не хочется.

– Ты точно не хочешь?

– Мам, оставь его в покое! – засмеялась я, вспомнив, что говорил Гас об ирландских мамашах. – Так что ты приготовила на ужин?

– Рыбные палочки с фасолью и жареной картошкой.

– Э-э… здорово.

Верно: давным-давно, еще до того, как я переехала в Лондон и познакомилась с растворимыми макаронами по-индийски и чипсами с ароматом пекинской утки, это было моим любимым блюдом.

– Отлично, – Дэниел в предвкушении потер руки. – Обожаю рыбные палочки с фасолью и жареной картошкой. – Прозвучало это вполне искренне.

– Что бы тебе ни предложили, ты все равно бы так сказал, да, Дэниел? – спросила я. – Даже если бы мама сказала: «О, я подумала, что можно подать твои яички под белым винным соусом», ты бы ответил: «М-м, объедение, миссис Салливан!» Так ведь?

Я не смогла удержаться от смеха, увидев, как исказилось лицо Дэниела.

– Люси, прошу тебя, не шути так, – выговорил он.

– Извини, я забыла, что говорю о твоем самом ценном имуществе. Кем бы был Дэниел Уотсон без своих гениталий? Да практически никем!

– Дело не во мне. Любой мужчина расстроился бы, услышав такое, не только я.

К моей матери наконец вернулся дар речи.

– Люси! Кармел! Салливан! – выпалила она, и это спасло ее от апоплексического удара. – О чем ты, ради всего святого?

– Ни о чем, – торопливо вмешался Дэниел. – Совсем ни о чем, правда.

– Ни о чем, Дэниел? А Карен утверждает обратное! – Я заговорщицки подмигнула ему. Он же принялся засыпать мою мать вопросами, стараясь отвлечь ее от моей выходки: «Как ваши дела?», «Как с работой?», «Интересно ли работать в химчистке?»

Мама разрывалась между мной и Дэниелом. С одной стороны, внимание Дэниела ей страшно льстило, а с другой – она подозревала, что я совершила что-то непростительное и при этом осталась безнаказанной.

Победило тщеславие. И она принялась делиться с Дэниелом историями об избалованных богатеях, которых она обслуживает в химчистке, которые хотят, чтобы все было готово в мгновение ока, которые никогда не говорят простого «спасибо», которые паркуют свои машины («эти свои крутые „БМХ“ или „БЛТ“, как их там называют…») прямо на проезжей части, которые все критикуют.

– Вот буквально вчера заявился один такой – ну, совсем еще щенок – и швырнул – да, швырнул! – мне в лицо рубашку, да еще и обругал меня. Прежде всего, Дэниел, совсем ведь не обязательно было ругаться, и я ему так и сказала, а потом рассмотрела рубашку, и оказалось, что на ней не было ни единого пятнышка…

Дэниел обладал терпением святого. Я была так рада, что он поехал со мной. Одна я бы не выдержала тут и получаса.

– И я говорю ему: «Рубашка белая как снег», а он говорит: «Вот именно, а когда я принес ее вам, она была голубой»…

И так далее, и тому подобное. А Дэниел все кивал и сочувственно улыбался. Замечательно! Мне оставалось лишь изредка мычать что-нибудь нечленораздельное.

Наконец наступил финал.

– …И он говорит: «С вами свяжется мой адвокат», а я говорю: «Ваш адвокат еще пожалеет, что свяжется со мной!» Ну а как ты, Дэниел? – неожиданно сменила тему мама.

– Спасибо, миссис Салливан, все нормально.

– И не просто нормально, а очень хорошо, да, Дэниел? Расскажи маме о своей новой подружке.

Я была в восторге. Я знала, что ее эта новость расстроит. Она-то все еще надеялась, что я умудрюсь заставить Дэниела влюбиться в меня.

– Люси, перестань, – смущенно шепнул Дэниел.

– Да брось, Дэниел, не стесняйся. – Я понимала, что веду себя некрасиво, но уж слишком велик был соблазн.

– Это кто-нибудь из тех, кого я знаю? – спросила мама с надеждой в голосе.

– Да, – с удовольствием подтвердила я.

– Неужели? – Она пыталась – безуспешно – скрыть разгоревшееся любопытство.

– Ага, это моя соседка Карен.

– Карен?

– Да, Карен.

– Та шотландка?

– Именно. И они друг от друга без ума. Здорово, правда?

Мама не ответила, и мне пришлось повторить:

– Замечательная новость, да?

– Ну, мне она всегда казалась несколько бесцеремонной… – начала было мама, но тут же ладонью зажала себе рот в притворном ужасе. – Ой, Дэниел, сама не понимаю, как только у меня такое вырвалось! Мне так стыдно. Сердце Иисуса, до чего же некрасиво получилось! Прошу тебя, Дэниел, забудь то, что я сейчас сказала. И вообще я последний раз видела ее очень давно. Я уверена, что теперь она ведет себя менее вульгарно.

– Будем считать, что я ничего не слышал, – с легкой улыбкой сказал Дэниел. До чего же он великодушен! Ему следовало тут же пристукнуть старую интриганку, и любой суд оправдал бы его.

– При всех своих недостатках Люси по крайней мере никогда не отличалась вульгарностью, – говорила мать, якобы просто размышляя вслух. – Она никогда не позволяет себе расхаживать на людях с голой грудью.

– Это оттого, что у меня нет груди. А иначе я бы выставляла ее напоказ при всяком удобном случае, черт возьми…

– Не выражайся, Люси.

– Не выражаться? Ты еще не слышала, как я выражаюсь… – Я замолкла и мысленно обругала Дэниела за то, что при нем я не могла как следует поругаться с матерью. – Извините меня, я вас покину ненадолго, – сказала я и ушла в прихожую. Там я достала из своей сумки бутылку виски и отправилась на второй этаж. Мне хотелось побыть с папой наедине.

Глава тридцать седьмая

Он был в спальне: сидел на кровати и зашнуровывал ботинки.

– Люси, – сказал он. – Я уже собирался спуститься к вам.

– Давай побудем здесь минутку, – попросила я, обнимая его.

– Прекрасно, – согласился он. – Поболтаем вдвоем.

Я вручила ему бутылку, и он еще раз обнял меня:

– Ты всегда так заботлива, Люси.

– Как ты, пап? – спросила я, и на глазах у меня навернулись слезы.

– Прекрасно, Люси, прекрасно. Почему ты плачешь?

– Мне грустно думать, что ты вынужден жить здесь, совсем один, с… с ней. – Я махнула рукой в направлении кухни.

– Но я в порядке, Люси, в полном порядке, – запротестовал он со смехом. – Она не так уж плоха. Мы вполне уживаемся.

– Я знаю, ты специально так говоришь, чтобы успокоить меня, – всхлипнула я. – Спасибо.

– Люси, Люси, Люси, – говорил он, сжимая мои ладони. – Не принимай все так близко к сердцу. Надо радоваться, пока живешь, потому что все мы когда-нибудь умрем.

– Не-е-ет, – зарыдала я по-настоящему. – Не говори так. Я не хочу, чтобы ты умирал. Обещай мне, что ты не умрешь!

– Э-э… ну, ладно… раз ты так хочешь, Люси, я не умру.

– А если ты все-таки умрешь, то обещай мне, что мы с тобой умрем в один день.

– Обещаю.

– Папа, как это все ужасно!

– Что, девочка моя?

– Все. То, что мы живем, любим кого-то и боимся, что те, кого мы любим, могут умереть.

– Откуда у тебя такие ужасные мысли, Люси?

– Как откуда? От тебя, конечно.

Папа неловко прижал меня к себе и сказал, что, должно быть, я неправильно его поняла или не расслышала, что он никогда такого не говорил, что я молода и что мне надо жить своей жизнью и получать от этого удовольствие.

– Зачем, папа? – спросила я. – Ведь ты же никогда не пытался получать от жизни удовольствие.

– Люси, – вздохнул он, – я – другое дело. Я старик, а ты молодая девушка, красивая, образованная… Никогда не забывай, как важно быть образованной, Люси, – горячо потребовал он.

– Не забуду.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– У тебя есть все для того, чтобы быть счастливой.

– Как я могу быть счастливой? – воскликнула я. – И как ты можешь думать, что я могу быть счастливой? Ведь я – совсем как ты. И я, как и ты, не могу не видеть тщетность, пустоту и мрак там, где другие видят свет и радость.

– В чем дело, Люси? – Папа вглядывался в мое лицо словно в поисках разгадки. – Это из-за парня, да? Кто-то дурит тебе голову? В этом все дело?

– Нет, пап, – засмеялась я несмотря на то, что все еще плакала.

– Тот долговязый молодец на кухне, не он случаем обидел тебя?

– Что… а-а, Дэниел? Нет.

– Он не… ты знаешь… не позволил себе лишнего, а, Люси? Потому что в случае чего, то, помоги мне господь, пока я дышу, я сумею защитить тебя. Я пошлю двух твоих братьев, и они дух из него вышибут в два счета. Пинок в зад и карта мира в руки, вот что нужно этому парню, и он это получит. Он еще глупее, чем кажется, если думает, что можно побаловаться с дочерью Джеймси Салливана и остаться после этого в живых…

– Папа-а, – зарыдала я. – Дэниел ничего не сделал.

– Я видел, как он смотрит на тебя, – мрачно сказал папа.

– Никак он на меня смотрит. Ты все выдумываешь.

– Да? Может быть. Со мной это не в первый раз.

– Пап, это вовсе не из-за парня.

– А отчего же ты тогда такая несчастная?

– Просто потому, что я такая, пап. Такая же, как ты.

– Но я в полном порядке, Люси, богом клянусь.

– Спасибо тебе, папа, – вздохнула я, склонив голову ему на плечо. – Я знаю, ты просто успокаиваешь меня, но все равно я очень это ценю.

– Но… – начал он с довольно озадаченным выражением лица и запнулся, явно не зная, как продолжить. – Ладно, – сказал он наконец, – пошли ужинать.

И мы пошли.

Ужин проходил в довольно напряженной атмосфере, поскольку мы с матерью были в ссоре, а папа с подозрением поглядывал на Дэниела, убежденный, что тот вынашивает в отношении меня недостойные планы.

Появление блюд с едой ненадолго подняло наше настроение.

– Натюрморт в оранжевых тонах, вот что это такое, – провозгласил папа, глядя на свою тарелку. – Оранжевые рыбные палочки, оранжевая фасоль, оранжевая картошка и, в довершение всего, стакан лучшего ирландского виски, которое (надо же, какое совпадение!) тоже оранжевого цвета.

– Картошка вовсе не оранжевая, – заметила мать. – Ты предложил Дэниелу выпить?

– Еще какая оранжевая! – с жаром возразил папа. – И – нет, не предложил.

– Дэниел, немного виски? – спросила мама, поднимаясь.

– И если жареный картофель не оранжевый, то какой он, по-вашему? – поинтересовался папа у всех присутствующих. – Розовый? Зеленый?

– Нет, спасибо, миссис Салливан, – нервно сказал Дэниел. – Мне не хочется виски.

– А ты и не получишь никакого виски, – воинственно вмешался папа, – пока не скажешь, что картофель – оранжевый.

Папа и мама уставились на Дэниела, и каждый из них желал, чтобы он встал именно на его (ее) сторону.

– Я бы сказал, что он золотистый, – несмело предложил дипломатичный Дэниел.

– Оранжевый!

– Золотистый, – сказала мама.

Дэниел смущенно молчал.

– Ладно! – прорычал папа и стукнул ладонями по столу так, что тарелки и вилки подпрыгнули и зазвенели. – С тобой договориться непросто. Золотисто-оранжевый, такое мое последнее слово. Или так, или никак. И никто не может обвинить меня в том, что я несправедлив. Налей ему выпить.

И очень быстро папа снова пришел в отличное настроение. Еда всегда благотворно влияла на него.

– Что может быть лучше рыбной палочки? – спросил он у нас, сияя добродушной улыбкой. – Только шесть рыбных палочек. Вы только посмотрите на это, – восхищенно продолжал он, подцепив вилкой рыбную палочку и оглядывая ее со всех сторон. – Красота! Тут требуется настоящее мастерство, понимаете? Требуется университетское образование, чтобы правильно слепить этого молодца.

– Джеймси, ну что ты устроил выставку из своего ужина? – перебила его моя мать, тут же все испортив.

– Тому, кто придумал эти палочки, должны дать Нобелевскую премию, – заявил папа.

Дальнейшая застольная беседа продолжалась в том же духе. Поужинав, папа вернулся в свое кресло в углу, а мама, Дэниел и я остались сидеть за столом и пить чай. К половине одиннадцатого мы выпили море чая. Потратив всего полчаса на то, чтобы собраться с духом, я наконец произнесла:

– Пожалуй, нам пора.

Храбрость мне нужна была потому, что я знала: подобное предложение будет встречено моей матерью, мягко говоря, в штыки.

– Как, уже? – заверещала она. – Но вы только что пришли.

– Уже поздно, мама, а к тому времени, когда мы доберемся до дома, будет еще позднее. А завтра нам на работу.

– Не понимаю, в кого ты такая, Люси. Я в твоем возрасте могла протанцевать всю ночь до утра.

– Железные таблетки, Люси, – крикнул из своего угла папа. – Вот что тебе нужно. Или это… как его… что принимают все подростки для бодрости? Как оно называется?

– Не знаю, папа. Гематоген?

– Нет, – буркнул он. – Там другое название.

– Нам действительно пора ехать. Да, Дэниел?

– Э-э… да.

– Кокаин, вот что! – воскликнул папа, обрадованный тем, что вспомнил нужное слово. – Прямо сейчас зайди в аптеку и купи себе кокаина. Сразу запрыгаешь как кузнечик.

– Не думаю, пап, – хихикнула я.

– А что? – спросил он. – Или кокаин теперь тоже запретили?

– Да, пап.

– Безобразие! – возмутился он. – Эти законодатели скоро совсем нас задушат своими налогами и запретами! «Это противозаконно» да «то противозаконно»! И чем им кокаин помешал, этим сухарям? Ничего они не понимают в жизни.

– Да, пап.

– Ты можешь остаться у нас на ночь, – предложила мама. – Я приготовила тебе постель в твоей старой комнате.

От этих слов я пришла в ужас. Остаться в ее доме? Снова почувствовать себя в ловушке? Как будто я так и не сумела выбраться на волю?

– Э-э… нет, мам, Дэниел все равно поедет домой, так что лучше я доеду до города с ним…

– А Дэниел тоже может остаться, – оживилась мама. – В комнате мальчиков ему будет удобно.

– Большое спасибо, миссис Салливан…

– Конни, – поправила она его, перегнувшись через стол, чтобы положить ладонь ему на рукав. – Называй меня Конни. А то смешно звучит, когда ты, совсем взрослый мужчина, говоришь «миссис Салливан».

Боже праведный! Она вела себя, как будто… как будто она заигрывала с ним. Меня чуть не вырвало.

– Большое спасибо, Конни, – повторил Дэниел, – но мне необходимо вернуться домой. Завтра с самого утра у меня важная встреча…

– Ну что поделать. Не могу же я совать палки в колеса экономики. Но обязательно приезжай еще раз!

– Разумеется, с огромным удовольствием.

– И может, тогда вы оба сможете переночевать у нас!

– О, меня тоже приглашают? – поинтересовалась я.

– Тебе не нужно приглашение, чтобы появиться в родительском доме, – парировала мама. – Как ты ладишь с ней? – обратилась она к Дэниелу. – Она такая обидчивая.

– Да нет, не очень, – промямлил Дэниел. Его внутренняя вежливость заставляла его согласиться с моей матерью, в то время как его столь же врожденное чувство самосохранения подсказывало ему, что меня лучше не злить.

– Уж я-то знаю, какая она. Можешь не стараться выгораживать ее, – ухмыльнулась мама.

– Гм… можно от вас позвонить? Я хотел бы вызвать такси. – На самом деле Дэниел хотел бы сменить тему разговора.

– А чем плохо метро? – поинтересовалась я.

– Уже поздно.

– Ну и что?

– На улице сыро.

– Ну и что?

– Я заплачу.

– Тогда ладно.

– Здесь недалеко есть служба такси, – вспомнила мама. – Раз уж вы твердо намерены ехать, я сейчас позвоню им.

Я пала духом. Эта служба такси за углом была укомплектована вечно обновляющимся ассортиментом афганских беженцев, индонезийцев, ищущих политического убежища, и эмигрантов из Алжира, никто из которых не говорил ни слова по-английски и которые, судя по их умению ориентироваться, только вчера прибыли в Европу. Я сочувствовала им всем и каждому, но мне хотелось добраться до дому, не заезжая в Осло.

Мама позвонила им.

– Машина будет через пятнадцать минут, – доложила она о результатах переговоров.

Мы сели вокруг стола и стали ждать. Атмосфера была напряженной. Мы с Дэниелом старательно делали вид, что ничего не изменилось, что мы по-прежнему наслаждаемся своим пребыванием здесь, а на самом деле ловили каждый звук, доносящийся с улицы: не подъехала ли машина? Мы молчали. Я решительно была не в силах придумать, что сказать, чтобы разрядить обстановку. Мама вздыхала и говорила всякие глупости вроде «ну что ж». Никто на свете не умел говорить «ну что ж» и «может, еще чаю?» с такой горечью, как она.

По моим ощущениям, прошло не менее десяти часов, когда мне наконец показалось, что у дома притормозила машина. Я подскочила к окну проверить, так ли это.

В этой фирме все такси были старыми развалинами, по большей части – «шкоды» и «лады». И точно: у калитки стоял древний грязный «форд-эскорт», и даже ночная тьма не могла скрыть пятна ржавчины на его кузове.

– Это приехало наше такси, – крикнула я, схватила пальто, обняла папу и прыгнула в машину.

– Привет, я Люси, – сказала я водителю. Так как нам придется провести вместе достаточно долгое время, то имеет смысл познакомиться, решила я.

– Хасан, – улыбнулся он в ответ.

– Сначала остановимся на Ладброук-Гроув, – сказала я.

– Не много английский, – сообщил Хасан извиняющимся тоном.

– О!

– Parlez-vous français? – спросил он.

– Un peu, – ответила я. – А ты parlez français? – спросила я у подоспевшего Дэниела.

– Un peu, – ответил он.

– Дэниел, это Хасан. Хасан – Дэниел.

Они пожали друг другу руки, и Дэниел начал терпеливо объяснять, куда нам хотелось доехать.

– Savez-vous трассу А40?

– Э-э…

– Ну, a savez-vous центральный Лондон?

Полное непонимание во взгляде Хасана.

– Вы когда-нибудь слышали о Лондоне? – мягко спросил Дэниел.

– А, да, Лондон, – засияло лицо нашего таксиста.

– Bien! – обрадовался и Дэниел.

– Лондон – столица Объединенного Королевства.

– Точно.

– Население Лондона составляет… – продолжал Хасан. – Вы можете нас туда отвезти? – спросил Дэниел. Судя по его голосу, он начал немного волноваться. – Я под скажу вам, куда сворачивать. И дам много денег.

И Хасан повез нас, руководствуясь подсказками Дэниела «a droit» и «a gaushe».

– Слава богу, все позади, – вздохнула я, когда ночь поглотила фигуру моей матери, машущей нам вслед.

– А по-моему, мы очень приятно провели вечер, – сказал Дэниел.

– Не смеши меня, – фыркнула я.

– Во всяком случае, я.

– Как это у тебя получилось? С этой… с этой… противной старухой?

– Если я верно тебя понял, ты говоришь о своей матери. Мне она не показалась противной.

– Дэниел! Она ни разу не упустила возможности уколоть меня.

– А ты ни разу не упустила возможности разозлить ее.

– Что? Да как ты смеешь? Я – самая преданная дочь, и я прощаю ей все ее нападки.

– Ничего подобного, Люси, – рассмеялся Дэниел. – Ты сама заводишь ее и причем делаешь это нарочно.

– Я даже не понимаю, о чем ты говоришь. И вообще тебя это не касается.

– Отлично.

– И с ней так скучно! – почти немедленно продолжила я. – Без конца талдычит про свою химчистку. Нам-то какое дело?

– Но…

– Что?

– Я даже не знаю… Мне кажется, что она одинока. Ей не с кем поговорить…

– Может, она и одинока, но она сама в этом виновата.

– …только с твоим отцом. Она выходит хоть куда-нибудь, ты не знаешь? Кроме работы, разумеется.

– Не знаю. Вряд ли. А главное – мне все равно.

– В ней столько юмора и задора, ты согласна?

– Нет.

– Нет, правда, Люси. Она ведь совсем еще не старая.

– Старая кошелка.

– С тобой невозможно разговаривать, – вздохнул Дэниел. – Ты так упряма. Она вовсе не старая кошелка. У нее очень привлекательная внешность. И ты похожа на нее.

– Дэниел, – зашипела я, – это худшее из всего, что мне когда-либо кто-либо говорил.

Он лишь засмеялся:

– Дурочка.

– Но вот папу я навестила с удовольствием.

– Да, и сегодня он был довольно мил по отношению ко мне, – сказал Дэниел.

– Он всегда мил.

– При прошлой нашей встрече он вел себя совсем иначе.

– Как это?

– Он называл меня английским отродьем и обвинял в том, что я украл его землю и угнетал его семьсот лет.

– Он не имел в виду лично тебя, – попыталась я утешить Дэниела. – Ты просто был для него символом.

– И тем не менее мне было не очень приятно, – стоял на своем Дэниел. – Я в жизни своей ничего не украл.

– Ничего-ничего?

– Ничего.

– Даже когда был маленьким мальчиком?

– Гм… даже тогда.

– Ты уверен?

– Уверен.

– Совершенно уверен?

– Ну более-менее.

– Ни одной конфетки в магазине?

– Нет.

– Извини, я не расслышала, что ты сказал?

– Нет!

– И совсем не обязательно так кричать.

– Ну хорошо, хорошо. Да! Ты, наверное, намекаешь на тот случай, когда мы с Крисом стащили с прилавка те ножи и вилки.

– Э-э… – Я ни о чем таком и не подозревала, но Дэниела уже было не остановить.

– Ты ничего мне не прощаешь! – с жаром набросился он меня. – Ты вытягиваешь из меня буквально все! Почему у меня не может быть секретов…

– Зачем вам нужны были ножи и вилки? – перебила я его.

– Ни зачем, а что?

– Но… зачем вы их украли?

– Просто так.

– Не понимаю.

– Мы их украли не потому, что они были нужны нам, а потому, что мы могли их украсть. Нам хотелось попробовать, получится у нас или нет. Нам был важен не результат, а процесс.

– А-а.

– Поняла?

– Кажется, да. И что ты с ними сделал?

– Я подарил их маме на день рождения.

– Ах ты свинья!

– Не только это, – торопливо добавил он. – Еще кухонный таймер. Нет-нет, не подумай ничего такого, за таймер я заплатил. Не надо так смотреть на меня, Люси!

– Я смотрю на тебя так не потому, что думаю, будто ты украл еще и таймер. Это потому, что ты подарил его маме. Разве можно дарить женщинам такие подарки?

– Но я был еще очень юн, Люси, и не знал, что можно дарить, а что нельзя.

– И сколько лет тебе тогда было? Двадцать семь?

– Нет, – рассмеялся он. – Шесть.

– С тех пор ты не сильно изменился, да, Дэниел?

– В каком смысле? По-моему, я больше не ворую столовые приборы, чтобы подарить маме на день рождения.

– Нет, я имею в виду, что для тебя по-прежнему процесс важнее результата.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – обиделся Дэниел.

– Все ты понимаешь, – пропела я, довольная, что досадила ему.

– Не понимаю.

– А вот и понимаешь. Я тебя раздражаю?

– Да.

– Я говорю о женщинах, Дэниел. О женщинах и о тебе. О тебе и о женщинах.

– Я так и думал, – сказал он, сдерживая улыбку.

– Ты берешь их, потому что ты можешь, а не потому, что они нужны тебе.

– Нет.

– Да.

– Люси, говорю тебе – нет.

– А как же Карен?

– Что – Карен?

– Насколько она тебе нравится? Или ты просто развлекаешься с ней?

– Она мне очень нравится, – горячо произнес он. – Правда, Люси. Она очень умная, и с ней интересно, и она красивая.

– Честное слово? – строго спросила я.

– Честное слово!

– Значит, у тебя с ней серьезно?

– Да.

– Хорошо. – Небольшая пауза. – Хм… а ты… ну ты… влюблен в нее? – осторожно спросила я.

– Я ее слишком мало знаю, чтобы влюбиться.

– Ладно.

– Но я стараюсь.

– Понятно.

И снова наступило неловкое молчание. Я не знала, что сказать. В наших с Дэниелом отношениях такого раньше никогда не случалось.

– Папа сегодня был какой-то тихий, – сказала я наконец.

– Ага, даже не спел ничего.

У меня возникло неприятное ощущение, что Дэниел посмеивается над моим папой, но я не хотела уточнять, так ли это на самом деле, чтобы не расстраиваться.

Тем временем мы подъехали к моему дому.

– Спасибо, что съездил со мной, Дэниел, – поблагодарила я.

– Не за что, мне было очень приятно.

– Ну… спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Люси.

– До скорой встречи. Ведь ты, наверное, теперь будешь чаще заходить к нам – из-за Карен.

– Наверное, – согласился он.

Неожиданно для себя я поняла, что ревную его – глупо, по-детски: «Я первая с ним подружилась!», но ревную.

– Пока, – коротко кивнула я и повернулась, чтобы выйти из машины.

– Люси, – сказал Дэниел.

В его тоне я услышала что-то необычное, какую-то настойчивость, что ли. Это заставило меня обернуться и взглянуть на него:

– Что?

– Ничего… только… спокойной ночи.

– Да, спокойной ночи, – сказала я как можно сварливее. Но из машины не вылезла. Я чего-то ждала. А чего – и сама не знала.

Должно быть, это мы так ссоримся, подумала я. Молча, но яростно.

– Люси, – повторил Дэниел, и опять это прозвучало как-то странно.

Я ничего не сказала, не вздохнула раздраженно, не рявкнула: «Что?», как должна была бы сделать при нормальных обстоятельствах. Я просто смотрела на него. И вдруг, впервые за все время нашего с ним знакомства, я смутилась.

Он протянул руку и прикоснулся к моему лицу. Я сидела в ступоре – как заяц, попавший на дороге в свет фар мчащейся на него машины. Что, черт возьми, он делает?