Текст книги "Люси Салливан выходит замуж"

Автор книги: Мариан Кейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Мередия пустилась в пространное описание того, сколь несчастной, худой и изможденной выглядела Хэтти.

– Да она всегда выглядит худой и изможденной, – заметила я.

– Да нет же, ты ничего не понимаешь, – возмутилась Мередия. – Одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять, что она ужасно страдает, что для нее это очень травмирующий… травмирующее… травма.

– Не знаю, почему она так несчастна, – поделилась своими соображениями и Меган. – Теперь у нее два мужика, которые не прочь пошуровать в ней своей кочергой. А я всегда считала, что две головы – и не только головы – лучше, чем одна.

– Право слово, Меган! – От возмущения Мередия брызгала слюной. – Вечно ты все сводишь к… к… к низменным животным инстинктам!

– Не так уж они плохи, эти низменные инстинкты, Гретель, – несколько загадочно выразилась Меган, и на ее полных, сочных губах заиграла легкая улыбка. Уже выходя из офиса, она добавила что-то еще. Кажется, я расслышала слово «втроем».

– Меня зовут Мередия! – заорала ей вслед Мередия. – Мерзкая сучка, – пробормотала она уже вполголоса. – Да, так о чем это я? А, вспомнила. – Она прочистила горло. – Хэтти разрывается между двумя любовниками. С одной стороны – Дик, надежный, проверенный, отец ее детей. А с другой – Роджер, восхитительный, непредсказуемый, страстный…

И Мередия продолжала в том же духе до самого обеда. И тогда я, разумеется, прекратила работу и ушла гулять по магазинам. То, что я еще и не приступала к работе, никакой роли не играло.

В магазины мне надо было зайти для того, чтобы выбрать Дэниелу открытку и подарок на день рождения, что являлось нелегкой задачей. Я никогда не знала, что ему подарить. Что можно купить мужчине, у которого все есть? Можно было бы купить ему книгу – но у него уже есть одна… Надо будет рассказать ему эту шутку, ему понравится.

Мои мучения обычно оканчивались тем, что я покупала ему что-нибудь скучное: носки, галстук или носовые платки. Положение ухудшалось тем, что Дэниел всегда дарил мне чудесные подарки. На прошлый день моего рождения он подарил мне ваучер на целый день в спа-салоне, и это было истинным блаженством: тот день я провела у бассейна, ничего ни делая и не испытывая при этом угрызений совести, а в это время меня холили, лелеяли и массировали.

Короче, я опять купила ему галстук. Я прикинула, что последний раз дарила Дэниелу галстук по крайней мере пару лет назад и что уже можно повториться.

Зато я нашла для него очень забавную открытку и подписала ее: «С любовью, Люси». Оставалось только надеяться, что Карен не увидит ее и не обвинит меня в том, что я пытаюсь украсть ее бойфренда.

Оберточная бумага стоила почти столько же, сколько сам галстук. Должно быть, ее производят из золота.

Вернувшись в офис, я упаковала галстук, после чего мне пришлось снова выходить на улицу, чтобы отправить подарок почтой. Можно было бы, конечно, воспользоваться курьерской службой нашей компании, но я хотела, чтобы Дэниел получил мой подарок в текущем тысячелетии, а те два неандертальца, что работали у нас курьерами, такой срочности гарантировать не могли. Не то чтобы они были вредными – нет, напротив, они даже искренне поздравили меня с моей псевдосвадьбой, но почему-то они не производили впечатления сообразительных людей. Я бы описала их как старательных, но не очень способных.

Наконец стрелки указали на пять часов, и, подобно пуле, вылетающей из ствола ружья я рванула домой.

Глава тридцать первая

Больше всего я любила вечер понедельника. Я все еще находилась на той стадии жизни, когда рабочие дни недели кажутся восстановительным периодом после выходных, и все еще не понимала тех людей, которые рассматривали ситуацию в совершенно ином свете.

Обычно только в понедельник вечером нас всех – меня, Карен и Шарлотту – можно было застать дома, где мы приходили в себя после тягот субботы и воскресенья.

По вторникам Шарлотта после работы посещала свои уроки фламенко (или уроки фламинго, как она говорила; никто не поправлял ее, чтобы не расстроить бедняжку). По средам уходила в разведку боем то одна из нас, то сразу двое. И очень часто случалось так, что в четверг мы все выходили в свет, разогреваясь перед полномасштабными тусовками, длящимися с пятницы по воскресенье включительно.

Именно в понедельник вечером мы ходили в супермаркет и закупали на неделю вперед яблоки, виноград и нежирные йогурты. Именно в понедельник вечером мы ели тушеные овощи и твердо обещали, что перестанем есть мучное и что не будем больше пить, по крайней мере – до следующей субботы. (Во вторник мы ели макароны и пили вино, в среду наедались мороженым и шоколадным печеньем после пинты пива в местном пабе, в четверг наступала очередь китайского ресторанчика и похода по барам, ну а с пятницы по воскресенье ни о каких ограничениях, ни о каком воздержании не приходилось и говорить. Потом снова наступал понедельник, и мы снова покупали яблоки, виноград и нежирные йогурты.)

Когда я пришла домой, там уже была Шарлотта. Она разгружала пакеты с покупками и попутно освобождала холодильник от очень-давно-просроченных упаковок йогурта.

Я поставила свои сумки рядом с ее пакетами.

– Покажи, что ты купила? Что-нибудь вкусненькое? – спросила Шарлотта.

– Яблоки…

– О-о. Я тоже.

– …и виноград…

– Я тоже.

– …и обезжиренный йогурт.

– Я тоже.

– Так что, увы, ничего вкусненького, извини.

– Жаль. Но это и к лучшему: я как раз собиралась начать правильно питаться.

– Я тоже.

– И чем меньше соблазнов, тем лучше.

– Точно.

– Карен побежала в магазин на углу. Надеюсь, она не купит там ничего вкусного.

– В нашем магазине? У мистера Пападопулоса?

– Да.

– Там не купит.

– Почему?

– Потому что там нет ничего вкусного.

– Пожалуй, ты права, – задумчиво произнесла Шарлотта. – Там все выглядит таким… ну грязным, что ли. Даже шоколад какой-то мятый, как будто его завезли еще до войны.

– Ага, – я согласно кивнула. – Я считаю, что нам очень повезло. Представляешь, как бы мы растолстели, если бы рядом с нами был магазин, где продаются вкусные и аппетитные продукты?

– Мы были стали просто жирными, – ужаснулась Шарлотта. – Жирными бочками.

– И я бы советовала агентам по недвижимости указывать наличие магазинов в объявлениях. Например: «Квартира с тремя спальнями, полностью меблирована, вторая зона, рядом со станцией метро, очень далеко от приличного магазина, где можно купить свежий шоколад».

– Именно! – воскликнула Шарлотта.

– А вот и Карен.

Карен вошла в кухню с грозным, как туча, лицом и бросила свои покупки на стол. Очевидно, она была чем-то рассержена.

– Что случилось, Карен? – спросила я.

– Послушайте, кто положил в нашу копилку какие-то дурацкие песеты? Мне было так неловко в магазине. Мистер Пападопулос теперь считает, что я обманщица, а ведь всем известно, что говорят об отношении шотландцев к деньгам!

– А что говорят? – спросила Шарлотта. – А, вспомнила, что они очень жадные. Что ж, в этом есть… – Шарлотта замолчала, увидев, что Карен нахмурилась еще больше.

– Кто положил их туда? – прорычала Карен. Она умела быть очень грозной.

Я сначала хотела свалить все на Прыщавую Спину, бедную отвергнутую Прыщавую Спину, который звонил в воскресенье, желая поговорить с Шарлоттой, но услышал только, что по данному телефону никакой Шарлотты не проживает.

– Э-э… – начала я и передумала.

Карен ведь все равно все узнает. Карен выудит из меня правду. Или совесть будет грызть меня до тех пор, пока я сама не сознаюсь.

– Извини, Карен, наверное, это я виновата… То есть я не клала песеты в копилку, но это из-за меня они появились в доме.

– Но ты же никогда не была в Испании.

– Да, это Гас хотел дать мне их, но я не взяла, а оставила где-то на полке, а кто-нибудь другой, наверное, нашел их и положил в копилку, думая, что это настоящие деньги…

– А, ну раз это Гас их принес, то все в порядке.

– Что? – спросили хором мы с Шарлоттой. Нам крайне редко приходилось быть свидетелями такой милости и благосклонности со стороны Карен.

– Ну да, а что такого? Кстати, он очень милый. Ненормальный, конечно, но в хорошем смысле этого слова. Элизабет Арден, надо же придумать, – хмыкнула она добродушно.

Мы с Шарлоттой обменялись тревожными взглядами.

– Разве тебе не хочется стукнуть его? – спросила я. – И разве ты не заставишь его пойти к мистеру Пападопулосу извиниться и объяснить, что ты не скупая, как все шотландцы, и вовсе не хотела обманывать его…

– Да нет, зачем, – отмахнулась Карен.

Я была тронута переменой в нашей суровой подруге. Она вела себя куда менее агрессивно, куда более человечно, чем обычно!

– Но вот ты, – добавила она, – ты сходи. Сходи и объясни все мистеру Пападопулосу.

– Но…

– Можешь, конечно, сначала поужинать. Только не забудь, что он закрывается в восемь.

Я смотрела на нее, пытаясь понять, шутит она или говорит серьезно. Мне совсем не хотелось начинать волноваться и нервничать до тех пор, пока этот вопрос оставался невыясненным.

– Ты шутишь, да? – с надеждой спросила я.

Последовала небольшая пауза, и затем она сказала:

– Хорошо, это шутка. Теперь мне лучше не ссориться с тобой – ты ведь дружна с Дэниелом и все такое.

Она улыбнулась мне своей самой обаятельной и обезоруживающей улыбкой, словно говоря: «Да, я знаю, что я взбалмошная, но все равно меня все любят!» Я слабо улыбнулась в ответ.

Лично я целиком и полностью за откровенность. То есть… нет, это ложь, на самом деле я считаю, что люди ее ужасно переоценивают. И Карен вела себя так, как будто откровенность была наивысшей добродетелью, величайшим благодеянием с ее стороны. А по-моему, существуют вещи, о которых можно и нужно не говорить. И еще мне кажется, что некоторые люди используют фразу «я хочу быть честным с тобой» как прикрытие своей зловредности. Сначала они открывают шлюзы недоброжелательности и намеренной жестокости и портят окружающим жизнь, а потом с невинным лицом говорят: «Но это же чистая правда».

– Ты, главное, не забывай говорить ему почаще, какая я замечательная, – наставляла меня Карен. – И еще скажи, что в меня влюблены миллион парней.

– Э-э… ладно, – согласилась я.

– Я тушу брокколи, – сообщила Шарлотта, возвращая нас к бытовым проблемам. – Вы будете?

– А я собиралась потушить морковку, – сказала я. – Кто-нибудь еще хочет?

Мы немедленно заключили трехстороннее соглашение относительно равного потребления наших овощных блюд.

– Да, Люси, – как бы невзначай сказала Карен. Я напряглась. – Звонил Дэниел.

– О-о… да. Ну и что?

Я очень надеялась, что прозвучало это достаточно уклончиво и равнодушно.

– Он звонил мне, – торжествуя, сказала Карен.

– Отлично.

– Не тебе. Мне.

– Отлично, Карен, – засмеялась я. – Как я понимаю, вы теперь пара?

– Очень на это похоже, – самодовольно ухмыльнулась Карен.

– Рада за вас.

– Так что привыкни к этой мысли, Люси.

Мы поели тушеных овощей и посмотрели несколько сериалов и душераздирающий документальный фильм о естественном деторождении. Женщины с искаженными, потными лицами, стоны и крики…

– Кошмар, – проговорила Шарлотта, глядя на экран в состоянии глубокого шока. – Я никогда не буду рожать.

– И я тоже, – горячо подхватила я, внезапно осознав, как здорово не иметь бойфренда.

– Но ведь можно сделать внутривенное обезболивание, – сказала Карен. – И тогда ничего не почувствуешь.

– Иногда обезболивание не действует, – сообщила я ей.

– Да ты что? Откуда ты это знаешь? – заволновалась она.

– Да, Люси права, – подтвердила Шарлотта. – У моей невестки так было, и она говорит, что она была просто в агонии и что ее крики были слышны за три квартала от больницы.

Хорошая история, отлично рассказана, но я не знала, верить Шарлотте или нет, потому что она была родом из Йоркшира, где все, похоже, только и делают, что травят разные байки о невыносимой боли.

Эта кровожадная история не произвела большого впечатления и на Карен. Думаю, что в случае с Карен сработает все, включая внутривенное обезболивание: ничто не посмеет ей противиться.

Где-то к половине десятого краткое насыщение тушеными овощами выветрилось, и на нас набросился дикий голод.

Кто сдастся первой?

Напряжение росло, росло, росло, пока наконец Шарлотта не сказала небрежным тоном:

– Никто не хочет пойти прогуляться?

Мы с Карен попытались скрыть благодарные улыбки.

– Прогуляться куда? – осторожно спросила я.

Я не собиралась никуда идти, если это не было связано с принятием пищи, но Шарлотта оправдала мои ожидания.

– До закусочной, – ответила она, немного смущаясь.

– Шарлотта! – хором воскликнули мы с Карен в притворном негодовании. – Как не стыдно! А как же наше решение?

– Но я проголодалась, – жалобно сказала она.

– Съешь морковку, – посоветовала Карен.

– Лучше я умру от голода, чем буду есть морковь, – созналась Шарлотта.

И я отлично понимала ее. Я бы предпочла съесть кусок каминной полки, лишь бы не морковь.

– Что ж, – вздохнула я. – Раз ты так сильно проголодалась, то я схожу с тобой. – Я была очень довольна. Мне до смерти хотелось чего-нибудь жареного.

– Что ж, – вздохнула Карен, – чтобы вам не было так стыдно, то купите и мне порцию картошки.

– Нет-нет, если ты только из-за нас, то не надо, – любезно сказала Шарлотта. – То, что у нас с Люси нет силы воли, совсем не означает, что ты тоже должна нарушать диету.

– Ничего, – махнула рукой Карен.

– Да нет же, правда, – настаивала Шарлотта. – Тебе совсем не обязательно есть из-за нас.

– Заткнись и иди купи мне картошки! – рявкнула Карен.

– Большую порцию или маленькую?

– Большую! С соусом карри и с копченой колбасой!

Глава тридцать вторая

Во вторник вечером Гас должен был повести меня ужинать. Так он сказал в воскресенье вечером.

Но в воскресенье вечером мы оба были не очень трезвы, особенно Гас – уровень алкоголя в его крови был настолько велик, что десятиминутная прогулка от пиццерии до моего дома заняла у нас полчаса из-за его игривости и шаловливости. И у меня были все основания подозревать, что он мог перепутать час, день или место или вовсе забыть о нашей договоренности на вторник.

Я тогда же, в тот вечер, попыталась удостовериться, что он все запомнил правильно, однако факты говорили, что я не сильно в этом преуспела. Например, когда мы уже прощались, он вежливо пожал мне руку и сказал:

– До завтра, Люси.

– Да нет же, Гас, – мягко поправила я его. – Завтра мы не увидимся. Завтра – понедельник. А мы договорились на вторник.

– Нет, Люси, – в свою очередь сказал он, так же мягко. – Сегодня я приду домой и… приму определенные фармацевтические меры и когда проснусь, уже будет вторник. И поэтому, Люси Салливан, до завтра. По крайней мере, до моего завтра.

– А, понятно, – сказала я не очень уверенно. – А где ты меня встретишь?

– Я зайду за тобой на работу, Люси. Я уведу тебя из этих административных рудников, из ямы отдела кредитного контроля.

– Хорошо.

– Напомни мне еще раз, – попросил Гас, обнимая меня за плечи и притягивая меня к себе. – Ты работаешь на Кавендиш-Кресент, дом пятьдесят четыре, и заканчиваешь работу в пять тридцать? – Он мило улыбнулся мне, слегка покачиваясь.

– Нет, Гас, совсем не на Кавендиш-Кресент, а на Ньюкасл-сквер, и дом – номер шесть, – терпеливо объяснила я.

На самом деле я говорила ему адрес уже несколько раз и даже записала его на бумажке, но день был очень длинный, и Гас выпил ужасно много.

– Правда? – переспросил Гас. – Интересно, почему я решил, что это Кавендиш-Кресент? Не знаешь, что находится по этому адресу?

– Понятия не имею, Гас, – коротко ответила я. У меня не было желания пускаться в обсуждение того, что может находиться по адресу: Кавендиш-Кресент, дом пятьдесят четыре, если такой адрес вообще существовал. Я была слишком озабочена тем, чтобы удерживать разговор в нужном мне русле, а именно – вдолбить Гасу, где и когда мы встречаемся.

– Где тот листок, на котором я записала тебе мой адрес? – спросила я, отлично осознавая, что веду себя как мамаша или учительница начальных классов. Но раз нужно, значит, нужно.

– Не знаю, – ответил он, ощупывая карманы брюк и куртки. – Ой, Люси, кажется, я потерял его.

Я еще раз записала все свои координаты.

– Постарайся запомнить, – нервно говорила я, вручая ему листок с адресом. – Ньюкасл-сквер, дом шесть, в пять часов.

– В пять часов? Я думал, ты говорила в половине шестого.

– Нет, Гас, ровно в пять часов.

– Извини, Люси. Я совсем ничего не помню. Иногда я даже забываю свое имя. Представляешь, когда я беседую с людьми, мне приходится говорить им: «Извините, не могли бы повторить мое имя, я не расслышал». У меня не голова, а… а… как называется эта штука, такая круглая и с дырочками?

– Дуршлаг. – От беспокойства я стала немногословной.

– О, Люси, не сердись на меня. – Он робко улыбнулся. – Я ведь просто пошутил.

– Ладно.

– Думаю, теперь я все запомнил, – сказал он, глядя мне прямо в глаза, от чего внутри у меня все восторженно сжалось. – В пять часов на Ньюкасл-Кресент, дом пятьдесят шесть…

– Нет, Гас…

– Ах да, конечно, Кавендиш-сквер…

Он не виноват, думала я, пытаясь успокоиться. В чем-то он даже очень милый. На его месте любой бы запутался, если бы ему пришлось выпить столько, сколько выпил Гас.

– …нет-нет, не сердись, Люси, я вспомнил, Ньюкасл-сквер, дом пятьдесят шесть, в пять часов.

– Шесть.

На лице его отразилось полнейшее недоумение.

– Ты ведь только что сказала в пять часов! – пожаловался он. – Но это не проблема, Люси, это женская прерогатива – менять решения, так что меняй, если тебе так хочется.

– Да нет же, я ничего не меняла. Я сказала: пять часов, дом номер шесть.

– Ага, вот теперь понятно, кажется, – улыбнулся он. – Пять часов, дом шесть. Пять часов, дом шесть. Пять часов, дом шесть.

– До встречи, Гас.

– А случайно не в шесть часов у дома номер пять?

– Нет! – испуганно воскликнула я. – А, ты опять шутишь…

Он помахал мне рукой на прощанье и повторил, как попугай: «Пять часов, дом шесть, пять часов, дом шесть, извини, Люси, но я не могу сказать тебе до свидания, потому что иначе я все забуду, пять часов, дом шесть, пять часов, дом шесть, до встречи в пять часов у дома номер шесть…»

И скрылся из виду, слышно было только «… пять часов, дом шесть…».

Я стояла у подъезда, немного разочарованная тем, что он не попытался поцеловать меня. Ну и ладно, утешала я себя. Гораздо более важно было то, что он запомнил, где и когда мы встречаемся в следующий раз. При условии, что он ничего не перепутает до вторника, у нас еще будет куча времени на поцелуи.

– …пять часов, дом шесть… – донеслось до меня из холодной темноты.

Дрожа – частично от холода, частично от восторга, я вошла в дом.

Итак, во вторник утром я волновалась: вдруг он не придет.

Я была уверена в том, что я ему нравлюсь и что если он не придет на свидание, то не специально. Но он был достаточно пьян в воскресенье, чтобы наша договоренность совершенно вылетела у него из головы.

Тем не менее я достала свои самые красивые трусики, потому что лучше быть готовой – на всякий случай. Потом я надела свое короткое зеленое платье – оно было больше похоже на приталенный жакет – и натянула сапоги. Мое отражение в зеркале порадовало меня. Совсем неплохо.

И снова меня охватила паника: а что, если он не придет? Ох, ну почему я не попросила у него номер телефона! Конечно, я думала об этом, но побоялась, что такая просьба будет выглядеть как свидетельство моей навязчивости.

И еще я понимала, что на работе все сразу догадаются, что вечером у меня свидание (да и как не догадаться, если в этом платье я не могла поднять руку без того, чтобы не выставить попу на всеобщее обозрение). У нас вообще стоило только причесаться лишний раз перед зеркалом, как сразу возникали слухи о том, что ты влюбилась, а подстриженная челка рассматривалась как несомненный признак того, что у тебя новый парень. На пяти этажах нашего здания размещалось около трехсот работников, и все они с живым интересом следили за личной жизнью коллег. Понятно, что собственно работа их интересовала в куда меньшей степени.

В целом мы все находились как будто в аквариуме. Ничто не оставалось незамеченным. Обсуждение бутерброда, принесенного с собой на обед тем или иным должностным лицом, могло почти целиком занять вторую половину рабочего дня («Раньше она никогда не ела бутерброд с яйцом, только с ветчиной. А на этой неделе яйца были уже два раза. По-моему, она беременна»).

Основным источником сплетен и слухов была Кэролин, наша секретарша. Ее глаза-буравчики не упускали ничего, а если упускать было нечего, она что-нибудь выдумывала. Кэролин то и дело останавливала проходящих через приемную людей со словами вроде: «А вы знаете, эта Джеки из бухгалтерии выглядит сегодня какой-то больной. Проблемы на любовном фронте, не иначе». И вот уже все здание жужжит о том, что Джеки на грани развода. А все из-за того, что утром она поздно встала и не успела как следует накраситься.

Даже думать было страшно о том, что станут говорить обо мне после того, как я проведу день на работе полуголой, а в пять часов за мной не зайдет мужчина.

Можно было бы взять выходной наряд с собой на работу и переодеться в туалете непосредственно перед уходом, но мое появление с пакетом вызвало бы еще больший скандал («Вы видели Люси Салливан? Она пришла сегодня с целым пакетом вещей! Во вторник! Ее выпускают из тюрьмы под честное слово, я уверена в этом»).

На рабочем месте я произвела фурор, когда сняла свое неприглядное зимнее пальто и выставила на всеобщее обозрение ноги.

– Ого! – воскликнула Меган. – Веселенький у тебя сегодня костюмчик!

– Кто он? – немедленно приступила с расспросами Мередия.

– Э-э… – вспыхнула я, собираясь все отрицать, но зная, что врать я совершенно не умею. – Я, э-э, познакомилась кое с кем на выходных.

Мередия и Меган обменялись торжествующими взглядами: «Мы так и знали!»

– Об этом мы и сами догадались, – хмыкнула Мередия. – И сегодня вечером у вас свидание…

– Да. – Во всяком случае я очень на это надеялась.

– Ну так расскажи нам о нем.

Я заколебалась. Мне бы следовало еще день или два подержать их в строгости, но желание поговорить о Гасе пересилило.

– Ладно, – улыбнулась я и подтянула стул к столу Мередии, устраиваясь для долгой беседы. – Его зовут Гас, ему двадцать четыре…

Меган и Мередия слушали внимательно, сочувственно охали и ахали в положенных местах и ерзали от восторга, когда я передавала им то, что говорил мне Гас.

– Сказал, что подарит тебе мини-пылесос? – переспрашивала потрясенная услышанным Мередия.

– Господи! – бормотала Меган, раздраженно поднимая глаза к потолку. – Да какая разница. Скажи лучше, какой у него конец: короткий и толстый? Или длинный и тощий? Или длинный и толстый, как я люблю?

– Э-э, хм… симпатичный, – неопределенно ответила я.

Меня еще не вынудили признать, что я до сих пор не видела этой принадлежности Гаса, когда в офис вошел Ядовитый Айвор. Увидев, что мы сидим все вместе и ничего не делаем, он раскричался. Пристыженные, мы прошмыгнули на свои места.

– Мисс Салливан, – проорал он в мой адрес, – кажется, вы забыли дома нижнюю часть своего костюма.

Сердечное разочарование сделало его противным и злобным. Хотя и до того, как Хэтти сбежала с братом мужа, он был довольно противным и злобным.

– Это не костюм, а платье, – нагло ответила я, осмелевшая оттого, что у меня появился бойфренд.

– Я таких платьев не видел, – рявкнул он. – И не хочу видеть, особенно в своем отделе. Будьте добры, завтра наденьте что-нибудь более приличное. – И он скрылся в своем кабинете, хлопнув напоследок дверью.

– Зануда, – буркнула я.

Глава тридцать третья

Без двадцати пять я отправилась в женский туалет наложить макияж, чтобы быть готовой к прибытию Гаса.

От беспокойства я была сама не своя. Не успела я закончить рассказывать Меган и Мередии о знакомстве с Гасом, и как тут же начала раскаиваться в своей болтливости. Ведь всем известно, что нельзя хвастаться тем, что еще не твое: этим можно спугнуть удачу И теперь я своей несдержанностью все испортила! Гас не придет!

«Я больше никогда его не увижу», – думала я.

Но на всякий случай нужно была подкраситься.

Проходя через приемную, я заметила, что два наших вахтера с кем-то борются. К нам постоянно заходили попрошайки и бездомные, прячась от холода и непогоды, и вахтерам приходилось выполнять нелегкую задачу по их выдворению. Как ни печально это звучит, но я завидовала бездомным. Если бы я могла выбирать между сидением в офисе и сидением на картонке в промозглом подъезде, то я выбрала бы второе.

Предполагалось, что вахтеры должны контролировать доступ в наше здание, пропуская внутрь только тех, у кого имелся пропуск или была назначена встреча. Но наши бедные вахтеры не были настоящими охранниками и даже не умели толком защитить себя. Поэтому, когда в здание вторгался какой-нибудь особенно воинственный нищий (обычно пьяный), могло разыграться нешуточное побоище.

Смотреть на это было очень интересно. Если Кэролин была в хорошем настроении, то она иногда звонила нам, и мы прибегали, чтобы насладиться редким зрелищем.

Я вытянула шею, стараясь как можно лучше разглядеть происходящее. Вахтеры тащили нарушителя спокойствия к выходу, но он отчаянно сопротивлялся. Я улыбнулась, когда он сумел пнуть Гарри. Я всегда болела за слабейшую команду.

Облик незваного гостя показался мне странно знакомым, но я не стала над этим задумываться и собиралась уже пойти своей дорогой, как вдруг до меня донесся отчаянный крик:

– Люси, Люси! Скажи им, кто я такой!

Я медленно повернулась, похолодев от ощущения неминуемой катастрофы.

Это был Гас. Этот борющийся, машущий кулаками, извивающийся человек в руках Гарри и Уинстона – Гас.

– Люси, – молил он, вывернув шею в мою сторону, – спаси меня.

Гарри и Уинстон остановились.

– Вы знаете этого человека? – с недоверием в голосе спросил меня Уинстон.

– Да, – спокойно ответила я. – Может, вы объясните мне, что происходит?

Я изо всех сил пыталась говорить уверенно, скрывая, что на самом деле умираю от стыда. Кажется, у меня получалось.

– Мы нашли его на пятом этаже, и у него не было пропуска, и…

На пятом этаже. Я была в шоке.

– Я искал тебя, Люси, – страстно произнес Гас. – У меня были все основания находиться там.

– Какие к черту основания! – угрожающе воскликнул Гарри. Было очевидно, что у него руки чесались вывести Гаса на улицу за ухо, как уличного мальчишку из романа Диккенса. – Он забрался на пятый этаж, ни больше ни меньше! И вел себя как хозяин. Развалился в кресле мистера Балфора, видите ли. Я работаю здесь тридцать восемь лет, но еще ни разу…

На пятом этаже находились кабинеты высшего управляющего звена. Это был Овальный кабинет нашей компании. Я никогда не бывала там ввиду своей незначительности, но Мередию туда вызывали однажды, чтобы сделать выговор за какое-то упущение. Так вот, она рассказывала, что пятый этаж был волшебной страной толстых красивых ковров, толстых красивых секретарш, панелей красного дерева, предметов искусства, кожаных кресел, баров в форме глобуса и множества толстых же лысых мужчин.

Как ни плохо мне было, я не могла не восхититься смелостью Гаса, но Гарри и Уинстон видели в этом лишь попрание всех законов и даже богохульство.

Пришлось мне взять дело в свои руки.

– Спасибо, ребята, – обратилась я к вахтерам как можно небрежнее. – Все в порядке. Я разберусь с этим.

– Но у него нет пропуска, – упрямо возразил Гарри. Он был неплохим человеком, но любил все делать по правилам.

– Хорошо, – вздохнула я. – Гас, ты не мог бы подождать меня здесь? Я вернусь через пять минут.

– Где?

– Здесь, – сказала я, сжала зубы и отвела его к дивану возле выхода.

– А со мной здесь ничего не случится, Люси? – спросил Гас тревожно. – Они не выгонят меня?

– Просто сиди и жди меня здесь.

Идя в туалет, я кипела от злости. Я была в ярости. В ярости на Гаса – за то, что он устроил спектакль у меня на работе, и самое главное – за то, что он устроил спектакль до того, как я успела накраситься.

– Черт! – прошипела я чуть не плача и пнула урну. – Черт, черт, черт!

Кэролин видела все, что произошло, и через пять минут не останется никого, кто бы не знал, с какими бестолковыми типами Люси Салливан ходит на свидание. Я еще не была готова к тому, чтобы снова стать посмешищем для всего «МеталПластОпта». А хуже всего было то, что Гас видел меня ненакрашенной.

Я знала, что Гас несколько эксцентричен, и мне это нравилось, но только что разыгравшаяся сцена не доставила мне удовольствия. Моя вера в Гаса была поколеблена. Может, я ошиблась в нем? Может, наш роман с ним обернется очередной неудачей? Может, порвать с ним прямо сейчас?

Но мне не хотелось плохо думать о Гасе.

Господи, пожалуйста, не дай мне разочароваться в нем! Я не вынесу этого. Он мне так понравился, и я так надеюсь на то, что у нас с ним все получится!

А голос в моей голове нашептывал, что мне следует оставить Гаса сидеть у центрального выхода, а самой улизнуть на улицу через заднюю дверь. Этот план сначала вызвал у меня огромное облегчение, но я тут же подумала, что бедный Гас, может, просидит там весь вечер, а утром придет снова и в конце концов поймает меня.

Что делать? Я решила вести себя как ни в чем не бывало. Я подойду к центральному выходу, буду мила с Гасом и сделаю вид, как будто ничего не случилось.

К тому времени, когда я наложила четвертый, последний слой туши на ресницы, я уже чувствовала себя значительно лучше. Было что-то успокаивающее в нанесении пудры и подведении глаз.

Просто у наших с Гасом отношений режутся зубки. Мы оба нервничаем перед первым свиданием.

Я вспомнила субботний вечер, вспомнила, как замечательно мы познакомились. Вспомнила, как весело нам было в воскресенье, насколько полно Гас соответствовал всем моим представлениям об идеальном мужчине, как он умел насмешить меня, как хорошо меня понимал.

Разве можно было вот так взять и бросить его? Особенно если учесть, что он сумел-таки запомнить мой адрес и на свидание пришел вовремя. Постепенно мои гнев и ярость сменились сочувствием и снисходительностью. «Бедняжка Гас, – думала я. – Он ведь не виноват. Он же как ребенок. Откуда ему было знать о правилах поведения в „МеталПластОпте“?»

И, наверное, ему это происшествие показалось еще более ужасным, чем мне. Он, должно быть, в шоке. Гарри и Уинстон – крупные, сильные мужчины, они до смерти напугали его.

Когда я вернулась к Гасу, то обнаружила, что и он тоже успокоился: он выглядел гораздо более нормальным, разумным, взрослым человеком, чем пятнадцать минут назад.

При виде меня он поднялся. Я всем телом чувствовала, насколько коротко мое платье и сколько заинтересованных взглядов было брошено в мою сторону сотрудниками, сгрудившимися в этот час у выхода. Гас тоже одобрительно оглядел меня, но потом изобразил на лице беспокойство.