Текст книги "Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна"

Автор книги: Марат Нигматулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Часть вторая.

 Глава первая. Моя судьба решается.

Вот я начал работу над второй частью этой книги. Но перед тем, как браться за этот труд, – я решил пролистать то, что написал раньше.

Своей писаниной я, в принципе, остался довольным, но…

Словом, на мой взгляд, первая часть книги получилась какой-то очень уж мрачной; там явно маловато юмора, а если юмор там и есть, – то он какой-то слишком уж чёрный.

Этот недостаток первой части я постараюсь исправить во второй. Тут уж я заставлю вас хохотать до слез, надрывать животы и кататься по полу от смеха. Нет, даже не от смеха, а от поистине гомерического хохота!

Всё же, не зря писал Рабле, что «Доступней смеху, а не плачу слова». Однако же мне придется следовать примеру великого француза до конца (хотя в предисловии я и зарекался следовать чьему-либо примеру) и поведать вам также и о своих ужасающих и устрашающих деяниях и подвигах.

Надо сказать, что здесь я нисколько не иронизирую: даже бывалые сотрудники ФСБ стучали зубами от ужаса, когда я рассказывал им на допросах о своих поистине леденящих душу поступках. Однако же и об этих моих поступках я постараюсь рассказать с юмором.

Возможно, это не понравится некоторым ханжам.

Они погрозят мне пальцем и скажут: «Ай-ай-ай! Нельзя же о тяжелых и грустных вещах писать с юмором!».

И знаете: к чёрту таких ханжей!

Некогда нам их слушать.

Вот Ярослав Гашек таких не слушал и написал «Похождения бравого солдата Швейка». Книга такая, что до смерти уржаться можно. А о чем она? О Первой мировой войне! А уж что может быть ужаснее и трагичнее, чем война, да к тому же еще и мировая?! Однако же написал он про неё эдакую комедию!

А что у нас? Школа! Всего-навсего школа! Не война, не Гулаг (хотя я бы и про Гулаг с удовольствием написал смешную книжку), а школа! Правда, очень уж специфическая школа.

Словом, вы там сами всё поймете. Не буду перегружать вас рассуждизмами.

Однако предупредить своих читателей я обязан. А то вдруг у кого-нибудь из тех, кто дочитал до этого места, слабое сердце? Нет, конечно, это очень маловероятно (большинство сердечников сдохнет ещё на первой части), но все же.

Я не знаю, что вы там думаете о первой части. Кто-то, может быть, скажет: «О Боже, какой ужас! Да неужели такое взаправду творится в школе?!». Другой, наоборот, скажет: «Фи-и, да тут ничего нет! Автор великие кровопролития обещал, а сам чижика съел!».

Возможно, вы придерживаетесь первого мнения.

Возможно, второго.

Я, во всяком случае, придерживаюсь именно второго.

Это, однако, не слишком важно.

А важно то, что первая часть – лишь предисловие ко второй. И если вас первая часть привела в ужас, то знайте, что во второй будет и вовсе сущий Ад. Ад каннибалов. И ежели так, то закройте вы эту книгу и прочитайте что-нибудь лёгонькое (Джейн Остин, например).

Словом, поберегите здоровье. Но если беречь здоровье вы не хотите, то…

Словом, читайте книгу дальше!

А я перейду, наконец, от пустых разглагольствований к делу. А то я и без того слишком много слов истратил впустую.

Итак, пятый класс я с горем пополам закончил.

Однако при этом я так поругался с Анной Валерьевной, что оставаться в школе N. 711 дальше было совершенно невозможно. Именно поэтому мы из школы ушли.

Именно «мы», поскольку школа всегда была обязанностью не только моей, но и маминой.

Помню, как прошел мой последний день в 711-й школе. Это было 24 мая 2013 года, пятница. Укороченный то был день: три урока – и домой. Последним уроком была математика. Ну, вот прозвенел звонок. Все бегут вон из класса, а я подхожу к Анне Валерьевне и говорю: «Ну, прощайте!». Она кривит лицо и отворачивается, смотрит в окно, попивая кофе с коньяком. Я спускаюсь вниз. В холле меня встречает радостная (в кой-то веке) мама.

В этот день мы никуда не торопились.

Выходим из здания школы.

Воздух стоит душный, влажный. Пахнет дождем и молодой листвой. Деревья стоят уже одетые, и листья у них еще молодые, нежные. Вспоминаются стихи А. Барто. Мы неспешно идем по Кутузовскому проспекту. Едим мороженное, болтаем. На мне брюки и рубашка с короткими рукавами. Мне очень жарко. Небо над нами стоит серое, застланное тучами, такое, что будто сейчас же разразится дождем. Однако дождя нет. Только жара и влажность…

Так начиналось для меня лето 2013-го…

Заключительную часть его мы провели на даче.

Фактически там мы гостили два месяца, лишь изредка наведываясь в Москву.

Пребывание на даче меня, откровенно говоря, тяготило.

Дача наша, как вы помните, находилась не в деревне, а в коттеджном поселке.

Поселок был огорожен высоким забором: ни войти, не выйти. В самом же поселке не было даже магазина. Имелся лишь иссохший пруд, там я ловил лягушек, но там было строго-настрого запрещено купаться. Люди в поселке тоже специфические. Все богачи, все эгоисты. Сидят себе на своих участках и носа за забор не высовывают.

Интернета тоже не было, равно как и книг. Поэтому на даче я находился в почти абсолютной информационной изоляции. Тем более, что одного меня мама даже за забор не пускала, а самой ей было либо некогда (она целыми днями готовила), либо трудно (после готовки она валилась с ног от усталости.

Я несколько лет мечтал сходить в ближайшую деревню с прекрасным, почти сказочным названием Котово. Я долго не оставлял надежды выбраться в ближайший лес поохотиться с отцом на кабана, а еще надеялся порыбачить на Истре с резиновой лодки.

Я даже лодку для этого купил!

И даже не одну!

Однако ничего из этих планов я так и не осуществил. Родители меня за порог одного не пускали, а родителям до всего этого дела не было никакого. Мать готовила, а отец целыми днями лежал в горячей ванне.

В те годы я все ещё мечтал о собственном пивном заводике и поддержанной «Феррари». Или, в крайнем случае, – «Порше».

Да, в двенадцать лет я совершенно серьезно мечтал о том, что открою когда-нибудь собственный пивной заводик, куплю крутую спортивную тачку, женюсь на красивой девушке и буду себе жить-поживать да добра наживать…

Глупые детские мечты! И хорошо, что детские мечты обычно не сбываются.

Впрочем, такие уж детские?

Некоторые индивиды и в тридцать лет мечтают о подобной ерунде. Однако я этим переболел еще в пятом классе.

Однако перейдем ближе к делу.

Поскольку заняться на даче было совершенно нечем, то я писал новую книгу о смешариках. Называлась она «Путешествием смешариков». Много об этой книге я говорить не буду. Она состояла из восьми толстых тетрадей и имела в себе 672 страницы текста. Работа эта была в значительной степени вторичная. Сам я остался ей в высшей степени недовольным. Собственно, тема смешариков начала умирать в моем творчестве несколько раньше, еще когда я писал свои «Приключения смешариков».

Первый том этой книги вышел замечательным, второй оказался куда слабее, а третий я не закончил. За этот несчастный третий том мне очень стыдно перед самим собой.

Оригинальных сюжетных ходов там почти нет, – одно пережевывание массовой культуры. Тут и сериал «Детка», и «Скуби-Ду», и черт знает, что ещё.

Это же касается написанных в это время остальных рассказов.

Я очень хотел преодолеть этот творческий кризис, а потому взялся писать «Путешествие смешариков». Там действие уже разворачивается не в каком-то выдуманном, параллельном мире, а в современной России.

Сюжет очень прост: главный герои путешествуют по историческим областям России. Там с ними случаются всякие приключения.

В настоящую, всамделишную Россию смешарики попадают не в первый раз. Еще во втором томе «Приключений смешариков» я забросил их ненадолго в наш мир. Первым делом их взору предстала ночная автотрасса и билборд с рекламой компании «Мортон».

Однако это было еще совершенно несерьезно.

Теперь же мои герои окунаются в российские реалии по полной программе.

Начинается книга с того, что смешарики совершают плавание по Каспийскому морю. Вдруг начинается шторм. Судно тонет, а смешарики оказываются выброшенными на необитаемый остров. Дальше следует вполне обычная робинзонада. Смешарики проводят на острове около года, а потом спасаются неожиданным способом. Дело в том, что на остров высаживаются контрабандисты. Смешарики нападают на них, захватывают бандитскую лодку и уходят на ней, а контрабандистов бросают на острове. Сам остров описывается как большой, лесистый, богатый пресной водой и насыщенный многими видами животных.

После Каспия смешарики отправляются на Украину, в Миргород.

На мой взгляд, честно говоря, единственный удачный образ в этой книге – это именно образ Миргорода. Собственно, всё остальное из книги можно и выкинуть, как несущественное, но только не образ города. Можно сказать, что он – моё творческое открытие, притом открытие очень важное. А потому об этом-то я расскажу поподробнее…

Образ моего собственного Миргорода оформился под влиянием многих литературных источников. Тут, конечно, очень важно влияние Гоголя, но тот город, о котором писал я, – это вовсе не гоголевский Миргород, а скорей ужасная гротескная пародия на него. Велико было влияние Салтыкова-Щедрина и его «Истории одного города», но была в этом моём образе и некоторая доля оригинальности. Однако все эти литературные изыски я и сам не очень-то уважаю.

Настоящий художник должен быть должен быть человеком глубоко невежественным! Иначе это не художник, а критик. Эту мысль (правда, не свою собственную) я постоянно повторяю на разные лады как мантру.

Вернемся к делу.

Тут я должен сказать, что мой книжный Миргород неимеет почти никакого отношения к одноименному городу на Украине.

Никакого!

Только названия у них одинаковые, а дальше – сплошь отличия.

Для начала надо сказать, что Миргород у меня – это поистине огромный город, где живут миллионы людей. Только похож он вовсе не на Нью-Йорк или Токио, а скорее на Рио-де-Жанейро. Миргород у меня получился большой. Хаотично застроенный, окруженный многочисленными трущобами и довольно грязный.

Сам город расположен в том месте, где из огромного, размером с Аральское море, Миргородского озера вытекает Угольная река. Она течет на много километров к югу от города. По ней расположены важные торговые города: Веснопольск (он же – Спрингфилд из «Симпсонов») и другие. А в устье её, где река впадает в тёплое море, стоит город Вольск. К востоку от него лежит порт Алая бухта, а к западу – порт Мезень. К северу от него лежит город Угольск. Рядом с Миргородом расположены города Баня, Рекоторск, Триополь, Свинск и некоторые другие. По берегам Миргородского озера лежат города Бревния, Меланхтон и Козлодрынск. К северу от полного островов, озера лежат многочисленные заснеженные горы. У их подножия лежит город Драгомыжецк. А в западной части страны есть ещё город Дубов. Вся эта гигантская страна именуется Малинией. Её западные соседи – лесные ютские варвары. На юге она граничит с колониями Даконской империи, а также с Одесской республикой. На востоке она граничит с владениями России, а также с районами, населенными лишь полудикими племенами джунгариев (это гигантские человекоподобные хомяки-кочевники) и курян. С севера Малиния граничит с Горной империей, столица которой находится в Читальном Вале (тот же самый Рэдвол, хотя описания его списаны со столицы Тибета, – города Лхасы), а также с Украинской империей. По другую сторону моря, куда впадала Угольная река, находятся Япония и Корея, а рядом с Алой бухтой – Крым.

Читателю всё это, пожалуй, ничего не говорит. Для него это только пустые названия, но я-то всё это себе представлял. Представлял живо, насыщенно и очень подробно.

Я гулял по набережным Вольска, вдыхал солёный ветер с моря, толкался на пыльных узких улочках Миргорода, преклонял голову перед святынями монастырей Козлодрынска и спускался в угольные шахты Рекоторска.

Словом, для меня это целый мир, лишь немногим менее яркий, чем наш с вами.

Однако возвратимся в Миргород. Климат города хороший: летом жара до тридцати пяти градусов, зимой же не очень холодно, – ниже пяти температура не опускалась.

Правда, зимой с озера постоянно дует ледяной ветер, но это мелочи.

Поговорим теперь об архитектуре города.

В самом центре Миргорода находится площадь. На одном её конце стоит бывший императорский дворец, а на другом – тюрьма (это я позаимствовал из «Детей подземелья» Короленко). Сейчас в Миргороде установилась республика, а потому во дворце живёт не император, а президент. Вокруг площади лежат многочисленные особняки аристократов и богачей, всякие министерства и канцелярии, отели и рестораны, казино и бордели. В городе есть превосходный речной порт, куда ежедневно приходят тысячи тонн разных товаров. Рядом с портом расположены склады, а за ними – деловой центр с офисами и конторами частных компаний.

В городе также расположена резиденция архиепископа. Она размещается в огромном мрачном замке и соседствует с инквизиционной тюрьмой. На той же улице находятся архиепископские канцелярии. На ближайшей площади расположен кафедральный собор Миргорода, а через несколько улиц – университет со своим огромным садом. В городе есть несколько рыночных площадей, где ведется бойкая торговля, а также парки, набережные, сады, пляжи и, конечно, трущобы.

Да, окраины города почти целиком заняты трущобами. Улицы там грязные и узкие. Связано это с тем, что их совершенно не мостят, а потому там пыльно летом и грязно зимой. По улицам в огромных количествах бродят свиньи. Эти животные считаются священными, а потому чувствуют они себя в полной безопасности. Их никто не трогает. Дома в трущобах почти все деревянные. При этом они очень близко стоят друг к другу. Ночного освещения в городе почти нет, а потому все ходят по ночным улицам с фонарями. Для заправки фонарей власти ставят на улицах бочки с бензином. В Миргороде по закону можно покупать любое огнестрельное оружие и любую взрывчатку, а потому многие хранят дома тротил. По всем вышесказанным причинам в городе часто бывают пожары.

Помимо этого, в Миргороде разрешены любые наркотики, а потому опиекурильни и наркопритоны очень популярны.

В городе имеются этнические гетто: китайское, польское, греческое и другие. Они огорожены высокими стенами.

Малиния не имеет политического единства. Она разделена на многие княжества и республики. Миргородская среди последних – одна из самых больших и сильных. У Миргорода есть армия в девять тысяч солдат и офицеров, а также большой озёрный флот. Имеется мощная артиллерия, пушки для которой льют на миргородских заводах. Да, в Миргороде есть заводы и фабрики. Там производятся оружие, взрывчатка, текстиль и многое другое. Большая часть промышленных предприятий в стране принадлежит государству. Сам город окружают защитные рвы, насыпи и бастионы, хотя они и не содержатся в хорошем состоянии. Многие укрепления давно превратились в руины.

Политическая система Миргородской республики – сложная и запутанная. Чем-то она напоминает политическую систему Венецианской республики.

Сам чёрт ногу сломит в её бесчисленных учреждениях.

Там есть Сенат и Синод, парламенты и ассамблеи, министерства и департаменты, палаты и бюро, трибуналы и суды, притом последние бывают разных видов: гражданские, государственные, военные, областные, местные, епископские и архиепископские, а также ещё профессиональные, общинные, национальные, особые и т.д.

Словом, всё очень сложно.

Миргородская республика велика: помимо Миргорода она включает: Меланхтон, Бревнию, Баню и другие города помельче.

Но все эти политические и географические тонкости не так уж значимы. Куда важнее сам дух города.

Ведь мой книжный Миргород – это город, созданный специально для приключений. Это город бандитов и авантюристов, крупный центр торговли опиумом и рабами (да, в Малинии рабство разрешено законом).

Словом, это то место, где с тобой может случится всё, что угодно. Тут можно принять участие в народном восстании (они постоянно вспыхивают в разных уголках Малинии) или навсегда уйти от мира в горный монастырь, можно заняться работорговлей или угодить в тюрьму инквизиции за ересь.

Словом, тут есть, где разгуляться.

Надо сказать, что всё это касается не только Миргорода, но и всей Малинии. И если Миргород у меня – это город приключений, то Малиния – целая страна приключений.

Короче, такой он, образ Миргорода в моей книге.

Вернемся, однако, к сюжету книги.

Смешарики оказываются в Миргороде. Там Копатыч случайно подслушивает разговор двух иностранных агентов. Они планируют отравить президента Республики, но смешарики расстраивают их планы. Затем мои герои путешествуют по Сибири, а потом нанимаются на службу к молдавскому князю.

Молдавским князем в книге является Леонид Воронин, персонаж, заимствованный из сериала «Воронины».

Молдавским князем он стал вот как. В Молдавии произошла революция. После неё был назначен референдум, где поставили вопрос о форме правления. Большинство граждан проголосовало за монархию. Тогда начались поиски потомков последнего молдавского князя. Этими потомками и оказались Воронины.

Так Леонид Воронин и стал абсолютным монархом маленькой, но очень гордой страны.

Итак, Копатыча назначают главой молдавской контрразведки. В этой должности он расследует коварный заговор, который составили герцог Константин и герцогиня Вера с целью захватить престол.

Оказалось, что завистливый алкоголик и дурак Константин со своей хитрой и порочной, но дьявольски прекрасной женой Верой вступил в преступный сговор с императором Румынии Корнелиусом Пятым.

Предполагалось, что Константин передаст ему секретные данные о дислокации молдавских войск. Когда же румынская армия оккупирует Молдавию, то престол отдадут изменнику. Правда, Молдавия при этом лишится независимости. Копатыч, однако, не даёт заговору осуществиться. В результате Константин оказывается в тюрьме, Вера кончает жизнь самоубийством, а Корнелиус Пятый проигрывает войну. Молдавия же возвращает себе утраченные ранее области, а Копатыча награждают званием герцога и маршальским жезлом.

Надо сказать, что книга получилась довольно плохо. Часть «Молдавский князь» во многом носит след моего тогдашнего увлечения романами Дюма.

Однако же тем летом я не только писал роман. Когда мы хоть на пару дней оставляли дачу и возвращались в Москву, то я гулял, гулял и гулял. Я гулял, гулял и не мог нагуляться.

Ох, как же я ценю эти прогулки!

К тому времени дедушка уже значительно постарел. Тем более, что у него проявился рак. Ходить в «походы», как раньше, он уже не мог. Поэтому теперь мы с ним гуляли только по окрестным дворам. Как же мне запомнились эти прогулки…

Вот, помню, лежу я на топчане в спальне дедушки. Смотрю телевизор, как обычно. Времени, наверное, часов шесть, а может и больше. Тут смотрю в окно и вижу: небо всё розовое, облака плывут и алое солнце за горизонт заходит. На стены в комнате падают последние лучи заходящего солнца. И так мне становится тоскливо на душе.

Тогда я иду в другую комнату, беру деда с собой и отправляюсь гулять.

На дворе стоит душный июльский вечер. Кругом тишина. Над нами розовое небо и зелёная листва. Слышно только, как мчатся вдалеке автомобили. Пахнет влагой и черёмухой.

Мы с дедом неспешно идём через дворы. По дороге разговариваем обо всём на свете. Дедушка рассказывает мне о своём детстве, о том, как он спасал лягушек от змей. Рассказывает о том, как змея гипнотизирует лягушку, и та против своей воли скачет прямо в пасть хищнику. При этом лягушка кричит от ужаса. Дедушка показывает, как именно. Я и поныне могу легко воспроизвести этот жуткий утробный стон.

К счастью, дедушка всегда вовремя оттаскивал змей. Лягушки оставались живы.

Да, дедушка у меня очень хороший. Я им горжусь. Мы гуляем по дворам, заходим во все закоулки, забираемся на пустыри.

О, пустыри!

О, руины!

Одна мысль о вас приводит меня в восторг! Даже сейчас мы обходим по периметру заброшенный детский сад.

Последние лучи заходящего солнца падают на его бежевые испещрённые трещинами стены, на пыльные окна, через которые давно уже ничего не разглядеть, на взрыхлённые прорастающими оттуда молодыми деревцами террасы, на поносившийся зеленый сарай и поломанную куклу-неваляшку, лежащую на разбитом временем крыльце с 1986 года.

Нет, воистину этот навеки покинутый детьми детский сад – место совершенно особенное. И очень атмосферное.

Люблю я это слово – атмосферное. Очень многое оно выражает.

Да, это могучее заброшенное здание, огромный заросший бурьяном сад, вросшие в землю детские горки и одиноко тянущиеся из зарослей дикой травы к небу балки, поддерживающие некогда крыши беседок.

На исходе же томительного жаркого июльского дня всё это и вовсе становилось каким-то загадочным и потусторонним.

Тем более, что в этом месте творились вещи жуткие и необъяснимые.

По ночам оттуда на всю округу разносились жуткие вопли, перемежающиеся раскатистым, напоминающим раскаты грома хохотом и ужасающим детским плачем. Плач этот был невероятно громким и разноголосым, будто одновременно ревела целая сотня детей.

Однако плач – это так, мелочь.

Вот, бывало, безлунными осенними ночами, когда стоял особо пронизывающий холод, а небо было затянуто тучами, – окна детского сада растворялись, и оттуда с оглушительным свистом вылетал целый сонм призраков. Они поднимали такой ураган, что в ближайших дворах вырывало с корнем деревья.

Омерзительные духи стучались в окна жилых домов, сбрасывали вещи с балконов и приводили многих жильцов в ужас.

Особенно жутким был призрак старухи. У неё были растрёпанные седые волосы и огромные клыки. Это она издавала тот пугающий округу хохот.

Много всяких историй было связано с этим детским садом.

Так, к примеру, один мужик из дедушкиного двора случайно оказался на улице в одну из таких ночей, когда призраки вылетают из окон. Да ещё и в непосредственной близости от детского сада. Он сошёл с ума. Так и живёт с тех пор слабоумным.

А вот другая история. Полез, значит, один мужик за ограду. Дело было в том, что наши дворовые мальчишки его портфель туда закинули. Целую неделю бедолага выбраться не мог! Потом говорил, что заблудился, хотя территория меньше гектара. С тех пор ходит он как после контузии: с палочкой и пошатываясь. Глаза его будто стеклянные, а рот всегда приоткрыт малость.

Впрочем, рассудок он сохранил.

Естественно, это жуткое место привлекало школьников.

Народ это смелый, но безрассудный.

Помню, ещё когда я был маленьким, когда мне года четыре, наверное, было, во дворе детского сада нашли трупы двух школяров. Оба умерли от разрыва сердца. Многие туда забирались по ночам, но вот находили далеко не всех. Те же, кто возвращался оттуда, рассказывали такое, что я здесь и описывать не буду.

Тем летом мы всего пару раз ходили в Филёвский парк. Тогда он был ещё тот. То есть вернее сказать, пока еще был тот. Да. В самом начале века это было идеальное место для того, чтобы повеситься. В те времена, бывало, не проходило и месяца, как в чаще парка находили ещё одну девочку-эмо с удавкой на шее или перерезанными венами. Такое это было депрессивное место, что от одного его вида хотелось удавиться.

И всё у нас было как в Японии: даже лес самоубийц свой!

Хороший когда-то был у нас парк: лучшего места для экранизации «Кладбища домашних животных» Стивена Кинга было, пожалуй, и не найти.

Беда подкралась незаметно.

Летом 2013-го дотянулся проклятый Собянин. Словом, когда я пришёл туда в конце лета, то слёзы полились из моих глаз. Я никогда так не плакал, как в тот день.

Никогда в жизни я так горько не плакал, а скорее рыдал навзрыд.

Естественно!

Меня лишили родины.

Меня лишили детства.

От одного вида новенькой плитки, целых скамеек, дурацких кафешек и огромных толп улыбающихся людей у меня перехватило дыхание. А уж когда я увидел, что сделал этот урод с Филёвской набережной, – меня и вовсе едва не хватил удар. Я потом долго не мог прийти в себя после созерцания, изуродованного этим маньяком парка.

Надо сказать, я после этого долго ещё в парк не ходил, огорчаться не хотел. Потом смирился.

Что я ещё могу вспомнить о том лете?

Ну, в Испанию с родителями ездил. Целый месяц мы там пробыли. Рассказывать особо нечего, кроме, пожалуй, одного момента. Тут всё дело в том, что мы три года подряд ездили отдыхать в один и тот же город на побережье Каталонии. Назывался он Плайя Д’Аро. Так вот…

Тот день я помню отлично. Было жарко и солнечно (Испания всё-таки). На пляже мы были (а где же ещё?). отец плавать пошёл, а мы с мамой на берегу ждём. Ну, я лежу себе на солнышке – жирок грею. Фисташки жареные при этом лопаю. Тут поворачиваюсь я на бок, – меня как током бьёт.

Вижу, что метрах в пятнадцати от нас разместились те самые мальчишки, от вида которых я так возбудился за год до этого. И если тогда я оробел и отвернулся, то теперь пошёл прямо к ним и заговорил с ними на ломаном английском. Ой, как я переживал в те секунды, пока шёл к ним! Но мне, однако, хватило смелости подойти и заговорить.

Дальше всё было проще пареной репы. Они меня поняли. Мы разговорились.

Словом, оставшуюся половину отпуска мне было поболтать о всяком таком.

Среди этих испанцев нашёлся один головастый парень. Звали его Мартином. Отец его был немец, а мать – испанка. За пару дней до отъезда он дал мне свой электронный адрес. С тех пор мы стали регулярно переписываться. Мартину я благодарен за две вещи. Тогда, в 2013-м, он обучил меня онанизму. А в 2018-м он свёл меня с нужными людьми из FAI.

Спасибо ему за это. С другими испанцами из той компании связей я больше не поддерживал.

В конце августа мы вернулись в Россию. Оставалось около недели до начала учебного года. Родители стали спешно подыскивать мне новую школу.

Сначала они думали отдать меня в 710-ю. Она была недалеко от моего предыдущего места заключения. Там, однако, нас ожидала очень неприятная сцена.

Было солнечное утро.

Пришли мы в кабинет директора.

Кабинет больше нашей квартиры.

Квартира у нас тогда, надо сказать, была немаленькая – 104 квадратных метра.

Директор сидит в кожаном кресле, весь надушенный, напомаженный, смотрит на нас как на рабов. На идола буддийского похож. А лицо – как у омара.

Как там Маяковский писал? Гладко стрижен, чисто брит – омерзительнейший вид! Это вот о нём.

Сначала этот омар нас и вовсе не замечал. Потом, минут через пять, оторвался-таки от своих бумажек.

Он поглядел на нас своими маленькими поросячьими глазками, да и говорит: «Ну-у-у, здра-а-авствуйте…».

С таким презрением он это сказал, что аж тошно мне стало. Сказал – и опять смотрит в свои бумажки.

Потом опять от бумажек отрывается и говорит: «На собеседование?».

Мы кивнули.

Отец уж было открыл рот и думал что-то сказать, но омар заметил это и опередил его: «Эй, Викусик! Сделай мне кофе! Коньяка не жалей! А, и этих ещё отведи куда-нибудь туда. К учителям их отведи. Быстро!..». Тут он состроил рожу и замахал руками в направлении двери, показывая, как мы ему неприятны.

Его секретарша вывела нас из кабинета.

Родителей она усадила в канцелярии, а меня отвела к учителям.

Меня ожидали вступительные экзамены. Сначала был тест по математике. Я быстро его написал. Едва же был кончен математический тест, как меня отвели писать диктант по русскому языку. Диктант я тоже быстро написал.

Я сидел в классе и ожидал, когда училка проверит мою писанину.

Проверка шла долго.

Более того, меня насторожило то, что очень уж много исправлений делает эта дама в моей работе. Я не вытерпел и подошёл посмотреть на то, что она там делает. Увиденное превзошло все мои самые смелые догадки. Эта сволочь ставила мне лишние запятые, зачеркивала слова и меняла буквы с правильных на неправильные. Я пришёл в ярость: «Что вы делаете?! Как вы смеете?!». Тут училка разошлась не на шутку: «Я как смею?! Да ты как смеешь?! Ублюдок! Щенок! Помогите! Насилуют!».

Прибежали учителя.

Меня увели к директору. Там эта самая училка, заливаясь слезами, стала орать, что я её хотел изнасиловать. Родители были в шоке. Тут же им стали говорить, что я ненормальный, девиантный, что меня надо изолировать от общества. А ещё им сказали, что я непременно стану уголовником.

Ну, хоть это сбылось! Следствие по моему делу всё ещё продолжается.

Тут директор жестом поднятой руки прервал толпу орущих училок. Он сказал нам всё тем же томным, полным презрения голосом: «Ну, вот видите, какое дело. Школа у нас элитная, и мы не можем взять вашего сына… Нам очень жаль. Впрочем, если вы внесёте небольшое пожертвование в наш фонд, – тысяч, скажем, семьсот или пятьсот хотя бы, – не забывайте, что у нас школа все-таки элитная, а не для всяких шаромыжников, – то мы могли бы этот вопрос как-нибудь уладить.».

Чуткий на такие вещи отец молча встал и ушёл, громко хлопнув дверью. Мы пошли за ним.

Ещё несколько дней после этого отец приходил в себя от такой наглости.

Времени до первого сентября оставалось совсем немного. Мы торопились. Отдать меня в какую-то крутую физмат-спецшколу, где учился сын моей крёстной, как того хотела мама, – не удалось, так как я не знал физики. Нас тогда сразу же погнали взашей, как только это узнали. И когда до начала учебного года оставалось всего два дня, – родители приняли решение, которое определило мою судьбу.

Тот день я запомнил на всю жизнь. Это было 31 августа 2013 года. Солнце светило, но уже не так ярко, как это бывает в июле. Небо было голубым, но каким-то бледным. И хотя погода ещё была тёплой, – изредка дул прохладный ветерок, как бы напоминающий о неуклонном приближении осени.

Мы всей семьёй пришли в ближайшую от нашего дома школу, в 737-ю. Пришли пешком.

Вошли мы, значит, в холл.

Там ещё шёл ремонт.

Ну, тут нас и директор встречает. Здоровается приветливо так, в кабинет пройти приглашает. Мы приятно удивляемся и проходим.

Кабинет у него маленький, тесный, шесть квадратных метров всего. Там едва помещался стол, заваленный бумагами, шкаф да пара стульев.

Директор нас кое-как усадил и начал разговор.

Представился сначала.

Звали его Илья Михайлович Бронштейн.

Мы тоже представились.

Беседуем.

Он подробно обо всём расспрашивает, всем интересуется, слушает внимательно. Со мной разговаривал долго. А потом он вдруг встал и воскликнул: «Берём его в гимназический класс! Без вариантов!». Мы все очень удивились и обрадовались.

Тогда Илья Михайлович попросил меня выйти в канцелярию. Ему надо было поговорить с родителями наедине.

Я вышел в канцелярию и сел в новенькое, но уже местами порванное кресло, обитое бежевым кожзаменителем. Я смотрел в окно и думаю о жизни. В том духе, что вот-де как бывает. Потом смотреть в окно мне надоело, и я перевёл взгляд на пол. Прямо из-под моего кресла выползал какой-то странный жук. Он был крупным, размером с пятак, совершенно круглым и имел цвет кроваво-красный. Он дополз до середины комнаты, побыл чуть-чуть на одном месте и пошёл назад.