Текст книги "Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна"

Автор книги: Марат Нигматулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Должен сказать, мне чуток жалко его. Уже в шестом классе он вечно ходил с опухшим и красным лицом. Глаза его всегда были тусклые и масляные, какие-то стеклянные и абсолютно пустые. В седьмом классе у него стало болеть сердце, начали проявляться первые симптомы диабета и развилась подагра. Он мучился от одышки, ему трудно было встать утром с постели, постоянно болела голова, мучили гастрит и язва.

Скончался этот толстяк, надо сказать, весьма курьёзным образом.

Случилось это в январе 2016-го. Не помню точно, в какой день.

А дело было вот как.

На новогодних каникулах наши школьные пьяницы решили собраться у кого-нибудь и устроить оргию.

Лазаренко в это время ещё не отошёл толком от второго в своей жизни делириума, а его родители теперь наотрез отказывались оставлять сына без присмотра даже на полчаса. При этом они строжайше запретили ему бухать, что очень расстраивало Черныша и вгоняло его в глубокую депрессию.

Собрались поэтому не в полном составе на квартире у Саши Румянцева.

Мальчишка этот был хороший. Ростом он вышел, хотя и не великим, – так, средненький. Что толстый, не скажешь, но животик имеется, притом заметный, и вообще фигура неспортивная, сутуловат немного. Лицо треугольное, сужается книзу, подбородок закруглён, волосы светло-русые, щёки пухлые. Нос у него был маленький, размерам лица совершенно не соответствовавший, чуть вздёрнутый и почти всегда немного красный у кончика, что свидетельствовало о пристрастии к вину. Лицо его было подвержено едва заметным со стороны нервным тикам.

Так, он постоянно шмыгал то одной ноздрёй, то другой. Это придавало ему несколько вороватый вид и делало похожим на стереотипного жулика из одесской подворотни. Глаза у него всегда были полупьяные, а взгляд – жирный. Да и вообще выражение лица у него было почти всегда самодовольное и глумливое.

Одевался Румянцев довольно изысканно. Этим он отличался от Губкина, зимой ходившего в потёртых засаленных джинсах и колючих свитерах, а летом разгуливавшего по всему району в потной и вонючей майке-алкоголичке и никогда не знавших стирки шортах, которые больше походили на трусы. Не был он похож и на Лазаренко, вечно щеголявшего в чистых, но едва налезающих на его обширное седалище джинсах и плотно обтягивающей его торчащий мамон жёлтой футболке.

Да, Сашка в отличии от этих любил одеваться красиво.

Он вечно ходил в дорогих узких кроссовках на толстой белой подошве, чёрных брюках-галифе и белых шёлковых рубашках с серебряными пуговицами, которые он всегда носил навыпуск.

Эх, элегантный был юноша!

А все эти его томные и ленивые движения, вымученные и чрезмерные манеры, плавная, практически бархатная речь и нежный. Чуть заливистый медовый голос, заметная даже на его довольно смуглом лице бледность, – всё это делало его похожим на прожигающего жизнь отпрыска какого-нибудь вконец выродившегося дворянского рода из Южной Европы.

Однако это впечатление было крайне обманчиво. Сашка – потомственный пролетарий. Его отец – простой рабочий завода Хруничева.

Так вот этот самый рабочий со своей женой поехал встречать Новый Год то ли к друзьям, то ли к родственникам. Мальчишки в это время заняли пустующую квартиру и устроили там бухалово.

Тут мне надо кое-что пояснить.

У нас в школе существовала строгая иерархия различных оргий.

Так, бухалово – самая низшая её ступень. Это просто пьянка и ничего более. Чуть выше находится обжиралово – это когда пьянство сопровождается обжорством. На самом верху находится поебалово, во время которого пьянство, обжорство, приём наркотиков и безудержный секс сливаются воедино.

Губкин и вся эта компания были минималистами. Всем прочим оргиям они предпочитали простое бухалово. Это куда менее накладно, да к тому же секс и еда отвлекают от главного. То есть выпивки.

Описанные мною выше оргии, закончившиеся для Лазаренко белой горячкой, в сущности, тоже были тем самым бухаловом.

Вот и тогда они собрались у Румянцева и просто стали жрать ром и коньяк, почти не закусывая. Так продолжалось несколько дней.

На исходе ни то второго, ни то третьего дня Губкин вышел на балкон покурить. Он был мертвецки пьян.

Ну, вышел, закурил. Курил он, кстати, только «Беломор», а потому и пахло от него соответствующе.

У нас, впрочем, этот запах любили.

Считалось, что настоящий школьник должен пахнуть крепким донским (или кубинским) табаком, убийственным контрафактным одеколоном и, разумеется, бухлом. Желательно ромом или абсентом, но ни в коем случае не виски.

Не знаю, как вам, но мне это всё, честно говоря, очень нравится. В этом есть какое-то непримиримое сопротивление навязчивому и липкому духу нашего беззубого времени. Сейчас, когда повсюду распространяются разные детокс-секты, биохакинг и тому подобная дрянь, – разделять такую систему ценностей уже есть акт большого гражданского мужества.

Поэтому, собственно, я и восхищаюсь некоторыми порядками российской школы.

Многие обычаи школяров идут вразрез с существующим сегодня мейнстримом.

И это замечательно.

Такие социальные практики должны всячески поддерживаться.

Однако вернёмся к Губкину.

Он вышел на балкон и закурил. Стоять ему было трудно, ибо он был пьян. Поэтому незадачливый курильщик сел на скамейку, специально поставленную там Румянцевым для неравнодушных к табаку друзей.

Сам Сашка тоже покуривал и травку, и табачок, но страстным любителем не был.

Очень скоро Губкина разморило, и он заснул.

Да, прямо на балконе.

Там его и нашли утром.

Он сидел на скамейке с закрытыми глазами. В толстых, пожелтевших от табака пальцах была стиснута недокуренная папироса. Пока он замерзал на балконе, его друзья валялись в дупель пьяными и лыко не вязали. Помочь ему они, разумеется, не смогли. Ночью была метель. Труп его запорошило снегом.

И это было прекрасно!

Так, во всяком случае, говорят те, кто видел.

Так умер Губкин.

На его могильном камне есть надпись: «Растратившему всё!».

Автор этой эпитафии – Света Солнцева.

Что касается Лазаренко, то его срок наступил через полгода. В июне 2016-го он снова ушёл в запой, но третьего прихода белочки не дождался. Умер от инсульта.

Что касается Румянцева, то он здравствует и поныне.

С того времени он уже успел бросить школу, не окончив даже девяти классов, и заняться мошенничеством (под руководством тони Боженко, разумеется), побыть какое-то время в бегах и поукрываться в заброшенных деревнях русской провинции, потом вернуться в Москву и по поддельным документам поступил в Финансовый университет при правительстве России, проучиться там с отличием два курса, а потом бросить учёбу, не выдержав тотального мещанства и скудоумия своих однокашников, и возвратиться к жизни честного грабителя.

Короче, теперь Румянцев – настоящий Арсен Люпен. И выглядит, кстати, соответствующе.

Однако вернёмся к делу.

Как вы уже, наверное, догадались, в нашей школе любили выпить и закусить. Таковы были наши традиции! Ими мы славились на всю Москву. Впрочем, славимся и теперь. Вспомнился один куплет из школьной песенки как раз про это:

Выпью я одеколон,

Закушу котлетой,

Буду прыгать под музон

Я с девчонкой этой!

А дальше там было:

А девчонка хороша!

В труселя б забраться!

– Покури-ка гашиша,

Будем мы ебаться!

Очень крепкий то гашиш, –

Он пизду раскроет!

Секс крутой тебя, малыш,

С головой накроет!

И так далее. Песня длинная. Заканчивается она так:

Буду девушек ебать

Всю свою житуху,

Каждую я буду брать

В жизни этой шлюху!

Таких песен у нас в школе ходило множество. Их и не сосчитать-то. Детская фантазия богата на такие вещи.

Что касается первого приведённого мною куплета (в самой песне он идёт третьим), то да, у нас очень даже пили одеколон и всякую парфюмерию. Предпочитали розовый лосьон и «Шипр». Последним у нас часто заменяли слишком дорогой (для некоторых) абсент.

Точно так же наливали пахучую жидкость в стакан, опускали туда кусочек сахара, потом клали его на специальную ложку (или как там эта штука правильно называется?) поджигали и наблюдали за тем, как горящий и плавящийся сахар медленно капает в напиток, окрашивая его не столько в белый, сколько в мутно-серый цвет. Потом пили. Обязательно залпом и до дна. Не все могли…

Вот так у нас пили «Шипр». Ложку для сахара, понятное дело, часто заменяли большой вилкой. Но выглядело всё равно красиво.

С розовым лосьоном было иначе. Его у нас просто мешали с колой или детским шампанским. Эту смесь обычно потягивали от нечего делать в столь редкую у нас летнюю жару.

Однако это всё для бедных, для рабов низших категорий.

Впрочем, даже среди них многие отказывались пить эту бурду. Все, у кого хоть немного водились деньги, пили настоящий абсент и виски с колой, как мой отец.

Но абсента много не выпьешь. Он и дорогой, и крепкий больно. Да и сахара сколько ни добавляй, – а полынь чувствуется.

По-настоящему народным был у нас другой напиток.

Называли его по-разному: «Буратино», «Карлсон», «Буря», «Розовый слон»... Но чаще всего просто – «Сладкая смерть».

И он полностью оправдывал своё название.

Готовили это пойло так.

Сначала делали брагу. Из неё (путём двойной перегонки и фильтрации) получали чистый спирт. С помощью сифона его насыщали углекислым газом. Потом туда доливали заблаговременно сваренный сахарный сироп и что-нибудь для вкуса и запаха. Фруктовый или ягодный сок, приятно пахнущие эфирные масла и всё в таком духе. Иногда ещё красители пищевые добавляли. Всё. Напиток готов. Крепость его колебалась обычно от 50 до 80 градусов.

Эту бурду у нас глушили стаканами.

«Сладкую смерть» очень все любили. Любили за то, что она быстро превращала человека в свинью. Эффект она приносила мгновенный, очень мощный и притом совершенно оглушающий, как удар обухом по голове. Новичков она с одного стакана валила под стол.

– «Карлсона» я пью потому, – говорил мне однажды Лазаренко. – что люблю тупо ужираться в хлам. В стельку. В дупель. Вот так, короче, чтоб под столом валяться! Это я люблю!

Ага, знаем мы этого «Карлсона». Дружба с ним оборачивается не только алкоголизмом, но и диабетом.

Боже, скольких моих знакомых он уже подсадил на инсулин! А скольких ещё посадит! Короче, страшная вещь.

У нас её многие специально пьют, чтоб заболеть чем-нибудь и в армию не идти.

Впрочем, для этих целей употребляются все алкогольные напитки.

Да, кому-то это, возможно, покажется странным (как и всё, что творится в нашей школе), но это действительно так: многие у нас готовы были относительно добровольно заболеть хоть подагрой, хоть малярией, – лишь бы только в армию не идти.

Впрочем, об этих уклонистах-косарях речь ещё пойдёт дальше. А пока закончим разговор о выпивке.

Очень любили у нас пить горячее молоко с ромом.

Готовилось оно очень просто. Сначала на плитке разогревали как следует молокою. Потом туда добавляли очень крепкий тёмный ром и порошок корицы.

Этот специфический коктейль у нас ещё называли «грогом».

Почему, – не знаю.

Этот самый «грог» у нас пили вообще постоянно.

Считалось, что это и не бухло вовсе, а потому здесь никто себя не ограничивал. Почти все пили его за завтраком.

Тут, надо сказать, я их прекрасно понимаю. Когда ты совершенно невыспавшимся встаёшь с кровати в шесть утра, а за окном воет пробирающий до костей ветер и льёт дождь, – чувствуешь себя ужасно. Стоит лишь чуть сдвинуть с себя одеяло, как всё тело тут же охватывает озноб, не проходящий обычно по несколько часов. Зубы при этом стучат от холода. А пробуешь ступить босой ногой на пол, – тут же схватит судорога. Ноги ватные. Стоять на таких невозможно. Очень хочется спать. Жуткое состояние.

Я выходил из него с помощью крепкого кофе. Мои друзья предпочитали «грог».

Да, завтрак без «грога» – это для наших было бы ну совсем как-то странно и непонятно.

Обед, впрочем, тоже. И ужин.

Школота пила «грог» так, как англичане пьют чай, а американцы – кофе. То есть в огромных количествах. Он сопровождал у нас практически любую трапезу.

Лишь в жаркие летние дни «пьяное молоко» уступало-таки место вискарю с колой.

Вот, собственно, основные горячительные напитки нашей школы. Помимо всего этого у нас, разумеется, знали и крепкий кофе с коньяком, и сладкий чай с ромом (а вот это уже почти что настоящий грог!). Но это основное.

Так что ежели кому захочется ощутить себя настоящим школьником, – то милости просим.

Тут, как говорится, свои мозги не вложишь.

Пили у нас, разумеется, не только за обедом. Полшколы ходило на занятия с армейскими флягами, полными водки, рома и виски.

Считалось, что настоящий школьник всегда должен носить с собой стратегический запас бухла. И при любом удобном случае прикладываться к нему. Многие поэтому ходили у нас навеселе. А ещё считалось, что настоящий школьник обязан прямо с утра пить ром или абсент. Не пьянея!

Да, пьянеть при этом было никак нельзя. Захмелеть от одного стакана – это стыдоба. Это значит, что ты слабак, дохляк и ботан, а не настоящий школьник. Настоящий школьник даже после полулитра водки остаётся трезвым.

Я, наверное, уже достал вас этим самым настоящим школьником. Надо вам, пожалуй, объяснить, что это вообще такое.

Настоящий школьник – это идеал. Тот самый идеал, к которому все должны стремиться. Все обязаны стремиться!

Существует ещё такое понятие, как настоящая школьница. В принципе то же самое, только для девочек.

Есть много разных мнений на то, какие они, – настоящие школьники? Все эти мнения противоречат друг другу в деталях и мелких частностях, но сходятся в общих чертах.

Если все из обобщить, то получается довольно ясная картина.

Из неё явствует, что настоящие школьник и школьница должны походить ни то на Бонни и Клайда, ни то на Лару Крофт с Индиана Джонсом.

Итак, настоящий школьник должен много пить, но не пьянеть, курить страшно вонючий табак, принимать наркотики, жрать всё подряд, в три горла, выливать на себя по литру «Тройного одеколона» в день, одеваться так, чтоб вся улица пялилась, обязательно быть хамлом, не читать ни газет, ни книжек, ни интернет-изданий, прогуливать уроки, отлынивать от домашних заданий и вообще тщательнейшим образом оберегать своё невежество (списывать на экзаменах при этом не дозволялось; если списываешь, – значит трус), постоянно заниматься сексом, но полностью воздерживаться от онанизма (онанизм – тоже табу, как и списывание на контрольных), забивать на физкультуру и двигательную активность вообще, иметь пивной живот, верить во всё, что говорят на канале РЕН-ТВ, быть нацистом, драться со всеми подряд, промышлять вандализмом и ночным разбоем.

Вот такой он, – настоящий российский школьник. А вы чего ожидали?

Настоящая школьница в принципе должна делать всё то же самое, но с поправкой на её женственность.

Так, она не только должна лить на себя духи тоннами, но обязана наводить такой макияж, чтоб за пудрой лица видно не было. Пивного живота тоже мало. Настоящая школьница должна иметь ещё огромную жирную задницу и покрытые целлюлитом ляхи. Что касается вандализма и разбоя, – то там всё остаётся в силе.

Настоящая школьница дерётся как мужик! Здоровый и сильный.

Как читатель, наверное, догадывается, настоящим школьником мог считаться далеко не каждый ученик 737-й. Это, однако, не означает, что те самые настоящие – это какие-то сказочные персонажи, вроде добрых участковых и честных следователей. Нет, подпадающих под определение настоящего школьника у нас было довольно много.

Одним из таких подпадающих был Денис Кутузов. И вот тут-то мы возвращаемся к той теме, которую я оставил для того, чтобы поведать вам об оргиях и бухле, – к моим сексуальным приключениям.

Дело тут в том, что я не смог бы рассказать толком о Денисе, не коснувшись нашей близости.

Для начала поведаю о том, кто, собственно, был этот Денис. Нет, не о том, как он выглядел, а про то, каким человеком он был.

Денис старше меня на год. Он родился в 2000 году. Его отец, Михаил Кутузов, был инженером с завода Хруничева.

Помню, когда я впервые встретился с этим человеком лицом к лицу, то не поверил, что передо мной действительно стоит отец Кутузова.

Произошла эта встреча одним ужасающе жарким, влажным и душным вечером в августе 2017 года.

Это был поджарый невысокий мужчина с острыми чертами лица, совершенно пожелтевший и как бы высохший на нём кожей и пронзительными голубыми глазами. На вид ему было лет сорок, в реальности – пятьдесят семь.

Одет он был в клетчатую рубашку с короткими рукавами и тонкие бежевые брюки. Через плечо была перевешена огромная чёрная сумка, до отказа набитая какими-то инженерными бумагами. Он был очень живым и до невозможности говорливым, постоянно острил и подкалывал. Словом, он был совершенно не похож на своего вечно ноющего, ленивого и туповатого сынка.

Чем был обусловлен этот контраст, – право говоря, не знаю.

Однако факт остаётся фактом: Дениска вырос совершенно пустым, избалованным и ни на что не годным маменькиным сынком. Не исправили этого даже развод и последующий брак матери с одним фитнес-тренером.

У Дениса рано сформировалась компьютерная зависимость. В четыре года он в первый раз сел за комп поиграть и очень быстро подсел. В начальной школе он проводил за игрой восемь часов каждый день.

И так бы, наверное, это всё и продолжалось, и Денис бы просиживал сутками у монитора, приближаясь к трагической смерти от инсульта на семнадцатом году жизни, но… Такая история была бы чересчур обыденна, чересчур тривиальна для нашей школы.

Ведь 737-я школа – это то место, где не только всё может произойти, но и всё происходит.

В судьбу Дениса вмешалась Тоня.

Я не знаю, почему так получилось, но он одним из первых вступил к ней в рабство. Он добровольно отдал себя в полное распоряжение этой маленькой злобной девочке. Сначала он был просто домашним рабом, который иногда делал массаж своей госпоже. Потом это переросло в нечто большее, и он стал её любовником.

Рабовладельческая корпорация Тони к тому времени изрядно разрослась. Доходы потекли рекой. Вот на эти-то добытые потом и кровью несчастных рабов деньги и жил припеваючи этот бездельник. До недавнего времени жил…

Впрочем, утопающим в роскоши паразитом он стал значительно позже, – в восьмом классе.

Тогда же, когда я только пришёл в 737-ю, – он был самым что ни на есть обыкновенным рабом.

Тоня буквально на моих глазах стала приближать его к себе.

Вот, помню, такая сцена была.

Перемена. Четвёртый этаж. Стоим мы втроём у стены: я, Миша и Денис.

Стоим, значит, себе, разговариваем.

Миша с Денисом шоколадные батончики жрут. Как всегда, в принципе. Я не жру, – терплю до дома. В этот момент к нам приходит Тоня.

– У-у-у, Де-е-ени-и-иска, ты та-а-ако-о-ой сексуа-а-альный! – пропела она гламурным фальцетом, засовывая руку Денису в штаны.

– У тебя та-а-ако-о-ой хуй, та-а-ака-а-ая жо-о-опа! Я тебя о-о-обо-о-ожа-а-аю!

Мы с Мишей стояли как пришибленные. Денис в это время расплывался в довольной улыбке.

– Ну, я пошла! – воскликнула Тоня, освобождая ягодицу своего суженного из плена своих цепких пальцев, и, чуть виляя бёдрами, удовлетворённая пошла дальше.

– Что это было?! – с удивлённым и даже немного шокированным видом спросил Миша.

– Ща расскажу! – довольно воскликнул Денис, закуривая сигарету. – Сижу я вчера, значит, в ВК. Сижу-сижу себе, болтаю, значит… Время позднее уже, десять вечера, как-никак.

Тут мне Тоня ни с того ни с сего пишет: так, мол, и так, чтоб быстро, значит, зад оторвал и мчался к ней на Сеславинскую. Ну, я, понятное дело, мигом оделся и рванул. Я человек подневольный, а с Тоней шутки плохи. Пришёл. Тоня мне открыла. В халате банном она была. Говорит, мол, проходи в гостиную, садись и жди. Ну, я на диван сел, стал ждать, а Тоня к себе в комнату пошла. Дома у неё темно было. Только в гостиной торшер горел. Ну, сижу я себе, жду сам не знаю, чего.

Скучно стало.

Начал по шкафам со скуки лазить.

Ну, типа, вдруг чо интересное найду.

И нашёл. Бутылку рома тёмного нашёл. Ну, взял стакан из буфету (у них там шкаф с посудой стоит ещё). Налил. Выпил. Хорошо так стало… Посидел-посидел, – опять скучно стало! Ну, я выпил ещё. Потом ещё через время…

А стакан-то большой был, на двести граммов. Так что я решил: всё, – хватит! А то ещё немного выпью и спать повалюсь к чёрту. Сижу, значит, себе, не пью. А в сон всё равно клонит… Стал по комнате туда-сюда ходить, чтоб не уснуть только. Я ж ещё дома хлебнуть успел. Думал, всё уже, – сёдня поручений точно никаких не будет. Ну, и пропустил виски пару стаканчиков… Пока у компа сидел. Вот и хожу я так, хожу… Не заснуть пытаюсь.

Тут дверь открывается в тонину комнату.

Она высовывается и говорит: иди, значит, в спальню родаков её, до трусов раздевайся и ложись под одеяло.

Ну, я пошёл, разделся…

Лёг. Лежу. Чувствую, что ща усну. Засыпаю уже. Тут дверь открывается. Со скрипом так… А я в темноте голый лежу. Страшно как-то, боязно…

А там на пороге Тоня в ночной рубашке стоит. Волосы, растрёпанные у неё. Ну вылитая девочка из «Звонка». Я аж взвизгнул от ужаса. Пискляво так взвизгнул… А она в это время на меня уже лезет! Я на спине ещё лежал, а она прям на ноги мои села, перевернуться не даёт.

Секса хочет… Но какой секс-то?! У меня со страха там всё сжалось, хуй – что дохлая селёдка! Так она мне дрочить начала! Чо дальше было, – не помню, короче. Я там отрубился потом…

Утром просыпаюсь. Встаю, из комнаты выхожу, значит… Там Тоня, короче. Кофе, значит, пьёт себе.

Говорит, так, мол, и так. Понравился ты мне, значит, ебёшься обалденно, это вот всё… Короче, хочу, говорит, чтоб ты любовником моим был.

А я-то разве против?! Я-то как раз не против ничуть! На том и порешили, значит. Я, короче, любовник её теперь.

Так, значит…

Вот так начался долгий (и даже немного мучительный) путь Дениска к вершинам богатства, славы и влияния.

Но достигнет он их позже, а потому вернёмся к делу.

Мои отношения с Денисом складывались в основном по тем же канонам, что и с остальными мальчиками. То есть никакой духовной близости между нами не было.

Только секс, – и ничего лишнего.

Такие отношения в нашей школе вообще считались единственно нормальными. Секс у нас воспринимался в сугубо утилитарном ключе, как простое развлечение, ни к чему не обязывающее совместное удовольствие, чистый гедонизм (хотя это слово у нас мало кто знал).

В нём не было ничего сакрального. Это всё равно, что пивка попить вместе. То есть вообще не тема.

Кстати, про пивко ещё надо сказать.

На Большой Филёвской, буквально в двух шагах от школы, находился (да и сейчас, пожалуй, ещё находится) один замечательный бар.

Названия он не имел.

Просто бар, – и всё тут.

В народе же его прозвали так: хуёвый бар для школьников. Тут уж, как говорится, ни убавить, ни прибавить.

Да, всё-таки народное название – самое точное. Лучше об этом месте и не скажешь.

Бар этот и впрямь был ну совершенно нереспектабельным. Нормальный человек в такое место не зайдёт. Один только внешний вид прохода (иначе и не скажешь) туда уже вызвал у некоторых гомерический хохот.

Это была грандиозная дыра, отвратительно зияющая чернотой в бежевом теле дома. Стены вокруг неё были выложены призванной изображать камень плиткой, от которой за версту разило бутафорией. Прямо над этой чёрной дырой криво висела напрочь выцветшая вывеска. Уж не знаю, сколько лет она там висит, но помню, что когда мне было четыре года, и мы с бабушкой гуляли в тех местах, – она уже была. И поныне её не заменили. Во всяком случае, когда я последний раз выезжал на ознакомление с экспертизой две недели тому назад, – она всё ещё была на своём законном месте.

Впрочем, за это время многое могло перемениться…

Это что касается наружности.

Внутреннее же убранство бара своим видом заставляло вспоминать всякие ужасы про диккенсовскую Англию.

Да и вообще это было очень диккенсовское местечко. Притон просто какой-то! Шалман настоящий! Разбойничье логово! Вертеп разврата!

Это, если вы не поняли, я говорю с восхищением.

Да, это было классическое, совершенно хрестоматийное нехорошее заведение, где ошиваются всякие прощалыги. Настоящий салун на Диком Западе! В таких вот грязнющих барах Лондона и Ливерпуля начинали когда-то свой путь известные андерграундные рок-группы.

Короче, вы меня поняли.

Так да, о прощалыгах.

Кроме школьников, собственно, никто в этот бар и не ходил. Отчасти потому, что за ним давно и прочно закрепилась дурная слава.

Ну кто, скажите мне на милость, пойдёт в хуёвый бар для школьников? Только школьник!

Вот поэтому там всегда было полно народу.

Школота валила туда просто толпами.

Первые посетители появлялись уже в семь утра. Это были любители пропустить по кружечке перед занятиями. Тогда же уходили последние. Эти прямо из бара шли на уроки.

До трёх часов там сидели за пивом прогульщики, а во второй половине дня начиналась ажиотация: после уроков едва ли не половина школы шла туда пропустить по стаканчику. Потом основная масса расходилась по домам, и в баре оставались только самые стойкие. В восемь вечера начинался второй наплыв публики. Вот тогда в баре реально было не протолкнуться!

Школьники там были как сельди в бочке. Сидячих мест не хватало, и многие бухали стоя, прислонившись к стенам. Пик всего этого бывал в одиннадцать, но окончательно все расходились к четырём утра. Потом в баре оставались лишь некоторые пьянчуги, досиживавшие до начала занятий.

Кстати, рядом с этим баром, в одном из соседних подвалов, находился продуктовый магазин с богатым ликёроводочным отделом. Там возле кассы, помню, висела ещё такая табличка: «Мы не продаём алкоголь и табачные изделия детям до 18:00. Это закон!». Это, кончено, была шутка. Бухло и курево там продавали в любое время суток.

Денис, по праву считавшийся настоящим школьником, был, разумеется, и завсегдатаем обоих этих заведений.

Он вообще знал толк в выпивке…

Каждое утро, едва встав с постели, – Кутузов обязательно выпивал 50 граммов рома или виски. Для этой цели он всегда держал под кроватью пару-тройку бутылок. Затем он пил за завтраком «грог», кофе с коньяком или чай с ромом. Перед школой обязательно заходил в бар пропустить пару кружечек светлого. Поскольку же вставал Денис никак не раньше восьми, то к нам он приходил ко второму-третьему уроку. В школе Кутузов не появлялся без фляги, вечно наполненной крепким ромом. После уроков он снова шёл в бар выпить пива, а потом отправлялся домой обедать. За обедом Ден пил «грог», пиво (ещё раз!), вино и всякие ликёры. Затем он отдыхал, а часов в десять садился ужинать. За ужином Кутузов пил абсент, ром, виски и «Сладкую смерть». Перед сном Денис обязательно выпивал 50 граммов коньяка («Чтоб спалось хорошо!»). И лишь затем чистил зубы и ложился в кровать.

Понравилось?

Хотели бы так?

Не знаю, как вы, но я Денису иногда завидовал. Мне хотелось бы быть на его месте. Он настоящий обыватель, узколобый мещанин, школота, мыдло.

А я что?

Вшивый интеллигентишка! Полное ничто!

А Денис – это, как-никак, народ!

А народ – это звучит гордо!

Впрочем, завидовал я зря. Окажись я на месте Кутузова, – ничего бы не смог из того, что в жизни своей делал он. Это уж точно.

Так, помню, именно в эти времена Дениска решил спать диггером, сталкером и невесть кем ещё.

Тогда они с Глебом Грэхэмом (ну, это тот самый, который тупой и на кролика похож) по всяким заброшкам лазили. Лазили много, притом всегда в ночное время. Чтоб страшнее, видимо, было.

Денис постоянно нас тогда забавлял своими рассказами об увиденном где-то там.

Вот, помню, рассказывал он нам о том, как они с Глебом в заброшенный детский сад полезли. Это, правда, не тот был детсад, который совсем жуткий и на Тучковской.

Они в другой полезли, на Новозаводской. Он тоже, надо сказать, довольно жуткий, но всё же не настолько.

Тёмными осенними ночами оттуда доносится детский плач, а по тёмным комнатам блуждают синие огоньки. Иногда даже днём удаётся увидеть стоящего у окна призрака, – маленького плачущего мальчика.

Собственно, этого самого мальчика они и встретили в одном из коридоров детского садика. Он просто шёл и плакал.

Ну, испугались, разумеется, рванули.

Тут под Глебом провалился пол, и он грохнулся вниз метра на три. Денис друга выручать не стал. Так и просидел Глебуська там несколько дней, пока не выбрался сам. После этого он ещё долго с Деном не разговаривал. Потом помирились.

Забирались они и в подземелья метрополитена, и в ховринскую больницу, и, разумеется, в заброшенные корпуса завода Хруничева. Особо хохорился Денис тем, что он якобы посещал так называемые метро-2. Однако это больше относится к разделу баек и мифов.

Была там ещё одна история, касавшаяся этого всего. Ден с Глебуськой тогда раскопали какой-то неимоверно узкий туннель близ западного порта. Там рядом ещё железная дорога проходит.

Когда я был маленьким, а дед не таким старым, – мы часто гуляли на окружающих железку пустырях.

Вся земля там изрешечена какими-то странными шахтами и входами в подземелья московского метро.

Именно там-то и орудовал Ден со своим напарником. Они тогда купили радиоуправляемую машинку, поставили на неё камеру и отправили по проходу. Изображение с камеры при этом выводилось на экран ноутбука.

Короче, проехала радиомодель метров двести (передатчик там был мощный). Тут вдруг стали раздаваться всякие странные звуки: кряхтение, скрежет и всё такое. Это сначала. Затем послышался громкий топот чьих-то приближающихся шагов. Притом тяжёлые такие шаги были. Потом камера успела заснять, как некое внушительных размеров четвероногое, похожее ни то на обезьяну, ни то на инопланетянина и притом совершенно лысое и белое (предположительно) существо перебежало дорогу радиомодели. Туннель, как оказалось, в глубине своей расширялся.

Тварь пробежала и скрылась в темноте. Затем послышалась возня, камера перевернулась, и сигнал пропал.

В эту историю я верю.

Хотя нет, не верю, а знаю, что она произошла на самом деле.

Дело в том, что это на мой ноутбук выводилось изображение, и видео я смотрел. Ну, а уж реальное изображение от жалкой компьютерной графики я отличить смогу.

Однако мы отвлеклись от темы.

Эх, как ни стараюсь я написать о сексе, а всё выходит нечто неудобоваримое и притом совершенно не о том.

Ну не могу я писать об этом!

Не удаются мне постельные сцены!

Вообще никак!

Поэтому, собственно, я и отказался от них. Да, в книге обнажёнки уже, наверное, не будет. Только если в самых общих чертах.

А ведь эта моя толстокожесть к интимному вопросу – вовсе не от недостатка опыта.

Скорее уж напротив, – от его избытка.

Поймите же, господа, в 737-й школе секс – это не ва-а-ау, не какая-то очень личная, волнующая, почти сакральная вещь. Напротив, секс – это самое обыденное, самое тривиальное, почти доведённое до автоматизма занятие. Это как сон, еда и чистка зубов.