Текст книги "Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна"

Автор книги: Марат Нигматулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

Но об этом я ещё расскажу дальше.

Так вот, сначала категорий было только три. Потом, когда корпорация изрядно так разрослась, – Тоня увеличила их количество до семи.

Задумана вся эта реформа была ещё осенью 2015-го.

Тогда же по всем окрестным школам стали расползаться всякие дикие слухи на этот счёт.

Так, поговаривали, помню, что Тоня вовсе собирается закрывать свой бизнес ввиду скорого наступления Апокалипсиса.

Да, реформу завершили только к марту 2016-го. После этого рабы стали ранжироваться несколько иначе, нежели прежде.

И если первая категория так и осталась категорией ближайших тониных сподвижников, то все прочие изменились весьма существенно.

Так, вторая категория превратилась в, как выражалась Тоня, «категорию подготовительную».

Связано это было с тем, что к тому времени рабы высшего повиновения, долгое время варившиеся в собственном соку, выработали свою совершенно особую этику и вообще сформировали весьма оригинальную культуру поведения в своей среде.

Не желая всё это разрушать, Тоня тогда сделала всё возможное для того, чтобы оградить тесный круг своих приближённых от посягательств всяких варваров со стороны.

Поэтому всех тех, кого из практических или же политических соображений следовало зачислить в первую категорию, – сначала на полгода-год направляли в категорию вторую. Там эти люди постепенно приобщались к культуре категории первой.

Рабы высшего повиновения учили их управлять, делились опытом, привлекали к практической деятельности и, разумеется, постоянно вместе с ними тусовались.

Когда же эти стажёры с ног до головы покрывались бронзой и делались людьми культурными, – их переводили в первую категорию.

Надо ли говорить, что во второй категории с тех пор больше двух человек никогда одновременно не торчало. Помню, долгое время вся эта вторая категория только и состояла, что из одного Лягушкина (об этом страдальце я ещё расскажу вам далее).

Третью категорию теперь напрочь заполнили боевики-ударовцы.

Думаю, уже пришло наконец время рассказать вам о том, что это были за диковинные звери.

Хотя…

Не такие уж они были и диковинные, но уж что-что, а зверями были точно. Животными, я бы сказал.

Ну так слушайте.

Началось всё с того, что где-то году в 2011-м в нашей школе образовалась политическая организация. У нас, в принципе, было много таких организаций, но эта воистину была особенной.

Называлась она «Удар русских богов во имя мира и справедливости».

Во как!

Тут тебе и известная книжка вспоминается, и восстание ихэтуаней.

У нас, разумеется, никто (ну, на самом деле почти никто) полным именем эту организацию не называл.

Все говорили просто «Удар».

Членов организации называли, соответственно, ударовцами.

Идеология «Удара» была весьма интересной.

Знаете, я бы очень хотел сказать, что она представляла собой жуткую смесь родноверия, неолуддизма и ксенофобии, – но сказать так – означало бы сделать совершенно непростительное упрощение.

Естественно, ведь помимо трёх вышеназванных компонентов – идеология «Удара» включала в себя почти все известные миру конспирологические теории, полное отрицание государства и политики вообще и, как ни странно, самое неумеренное восхваление Демократической Кампучии и её порядков.

И да, к этому последнему прилагается ещё царивший в организации культ личности Пол Пота.

Кто-то, возможно, подумает, что это всё было такое особое постмодернисткое безумие, что сами члены организации ни во что такое не верили, а общество своё создали для высмеивания ультраправой идеологии.

Ага, конечно!

Самое страшное-то как раз было в том, что состоявшие в «Ударе» мальчишки и девчонки верили во всё это. И даже не просто верили (это-то ещё полбеды), но ещё и строили всю свою жизнь в соответствии с этими идеологемами.

Вот взять хотя бы того же Гришу. То, что он от карточки электронной отказался, так это, дескать, печать антихриста – это ещё ладно. От карточек этих нам всё равно никакой пользы нет, только вред один в виде лишнего контроля.

Но как вам то, что он долгое время не пользовался ни телефоном, ни компьютером ни, разумеется, Интернетом?!

Он и от электричества тогда хотел отказаться. Даже уроки он, помню, при свечах делал.

Правда, до конца он это дело так и не довёл. Как ни старался тогда Гриша, но заставить своих родителей навеки вырубить электричество в квартире так и не смог.

А ещё гомофобия…

В «Ударе» она культивировалась как часть официальный идеологии.

Правда, в отличии от вполне реальной и весьма ощутимой там технофобии, – существовала она почти исключительно на словах.

Тот же Гриша любил крыть пидорасов последними словами, но при этом никогда не отказывал себе в радости однополого секса.

Ксенофобия среди ударовцев процветала, хотя и носила совершенно особенный характер. Для нашей страны во всяком случае.

Так, ударовцы не обращали ни малейшего внимания на всех этих таджиков, узбеков, киргизов и прочих гостей из Средней Азии. На этих всем нашим было вовсе плевать.

Что говорить до представителей семитской расы и особенно о многострадальных евреях, – то ими наши родноверы-полпотисты, конечно, интересовались, но интерес этот был вялым и в определённой степени даже вымученным.

Гораздо больше ударовцев интересовали, как они сами выражались, «гнилые представители продажной англо-саксонской расы».

Да, англосаксов ударовцы ненавидели. Ненавидели люто, ненавидели страшно, ненавидели до скрипа в зубах.

Что интересно, ударовцы при этом отрицали национализм. Равно как и вообще любую политическую идеологию. Равно как и политику вообще.

Да что уж там!

Они вообще считали, что люди должны всегда объединяться только на религиозной основе, а на этнической – ни-ни!

Поэтому они питали ненависть ко всем неродноверам.

Но англичан они всё же ненавидели особенно.

Помимо этого они ненавидели современное буржуазное государство (да и, если подумать, всякое государство вообще) и политику тоже.

Эти люди призывали упразднить государство и все политические партии, запретить все идеологии, – а взамен этого ввести Иерархию (да, именно так, с большой буквы).

Россию ударовцы хотели переустроить на манер своей любимой Кампучии. С поправкой на своё родноверие и неолуддизм, разумеется. Города они сплошь хотели распустить, всех людей переселить в деревню, иностранцев перебить поголовно, всю технику, которая сложнее прялки, – тоже извести, церкви и мечети все порушить, кругом насадить своё родноверие.

Да, хороша программа.

И они ведь реально в это верили.

Возглавлял «Удар» Виталий Артамонов. Он был на год старше меня и учился в одном классе с Грачом.

Именно он создал организацию. Именно он разработал для неё ту мракобесную и человеконенавистническую идеологию, которую я только что вам описал.

Впрочем, в отличие от большинства ударовцев он вовсе не страдал особой ненавистью к чужеземцам (а иностранцев эти люди называли только этим последним словом) и острым желанием их всех перебить.

Скорее уж напротив.

Артамонов превосходно знал многие иностранные языки, не только западные, притом, но и восточные. Он отлично разбирался в немецкой и японской поэзии, читал соответствующих авторов в подлинниках. Этот человек всерьёз интересовался даосизмом и заигрывал с дзен-буддизмом.

Он был большим любителем и знатоком чая, прекрасно разбирался в его сортах. Ещё он был большим гурманом и очень любил японскую кухню. В ней он тоже отлично разбирался. Он вообще был ярым японофилом.

А ещё он был моим другом…

Это был довольно высокий и относительно стройный юноша с непропорционально большой головой, нелепо раскачивавшейся на тонюсенькой шее в те минуты, когда он ходил.

Ноги его были достаточно худы, хотя ляхи и покрывал густой слой нежного как провансальское масло подкожного жира. Задница его была велика, хотя до размеров пятой точки Дениса Кутузова явно не дотягивала.

Живот его на вид был подобен баскетбольному мячу: такой же круглый и выпирает что есть мочи. И хотя на первый взгляд живот его мог показаться упругим, как всё тот же баскетбольный мяч, – в действительности он был мягче перины. Живот этот не был особо большим, но на фоне общей худобы его хозяина выделялся довольно заметно.

Руки его были дряблыми, ладони пухлыми. Как и у многих в нашей школе.

Лицо его смотрелось довольно нелепо: очень пухлые щёки, заметные со спины, узкие и вечно масляные, будто бы всегда смеющиеся зелёные, мелкий нос картофелиной, невыраженный подбородок.

Волосы его были жидкие, цветом напоминавшие начищенную бронзу. Стрижка вечно короткая, возле самого лба хохолок, как у Нильса из советского мультика.

Ида, забыл сказать: у него была чуть смуглая кожа, даже более тёмная, чем у Дениса.

Манеры и речь у него были те же, что у Дениса Кутузова или у Саши Румянцева, но только с поправкой на гораздо большую образованность.

В остальном всё то же самое: та же аристократическая лень в движениях, тот же томный до известной степени голос…

Одевался Артамонов исключительно в стиле кэжуал. По школе он вечно расхаживал в кедах и брюках чинос. А ещё он носил строгих цветов свитера из тонкой и очень приятной на ощупь материи. Такие-то свитера и служили униформой французских интеллигентов в семидесятых.

А ещё Артамонов любил выпить.

Да, это он любил даже больше, чем тот же Денис, хотя Денис был тот ещё пьяница.

Много времени Артамонов проводил в хуёвом баре.

Обычно он приходил туда после школы (впрочем, он нередко прогуливал и тогда сидел там с самого утра), садился за дальний столик, что стоял в самом углу, доставал планшетник, ставил его перед собой и читал с экрана, медленно потягивая абсент.

Так он мог просиживать часами.

Впрочем, абсентизм не помешал ему поступить на политфак ВШЭ.

Сейчас он учится там на втором курсе.

Вы, наверное, спросите: верил ли Артамонов в то, что преподносил своим юнитам?

Да, верил.

При всех своих эстетских закидонах он был убеждённым язычником-родновером, по всем социальным и политическим вопросам занимал жёсткие ультраправые позиции и был непримиримым антикоммунистом. И хотя одно время он в политике тяготел к анархизму, – это был именно правый анархизм совсем в духе Штирнера и Прудона.

Увлечение это, конечно, не было долгим. Очень скоро он от анархизма отошёл, превратившись в верного последователя Эволы, коим он и остаётся поныне.

Да и возникло-то это увлечение анархизмом у него только потому, что либертарианство тогда ещё не распространилось ни в нашей школьной среде, ни вообще в России, а потому роль последнего выполнял тогда правый анархизм, вся идеология которого состояла из просто пещерного антикоммунизма и культа личности Махно.

Да, забыл сказать: сейчас Артамонов тусуется с Дугиным.

Ну так вот.

Как того и следовало ожидать, «Удар» со временем стал испытывать всё более заметное влияние со стороны Антонины Боженко. А затем и полностью ей подчинился, превратившись из политической организации в личную тонину гвардию.

Сама Тоня по этому поводу говорила так: «Мне были нужны свои собственные парамилитарес, как у колумбийских наркобаронов. До парамилитарес эти заморыши не дотягивают, но всё же что-то теперь у нас есть.».

Да, когда я только пришёл в 737-ю школу, – «Удар» был ещё относительно независимой организацией. Окончательно в тонину лавочку он превратился только к апрелю четырнадцатого.

При этом, надо сказать, организацию никто не упразднял. Формально она так и продолжала существовать в неизменном виде. Артамонов так и числился её лидером.

Просто теперь по факту всё решала Тоня.

К контролю со стороны Антонины, что интересно, в организации относились вполне нормально.

Естественно, ведь Тоня была рабовладелица, – а «Удар» как раз выступал за восстановление рабства! Тоня занималась наркоторговлей, – а «Удар» как раз выступал за легалайз! Тоня была крутой, аки Чак Норрис (или даже ещё круче), – а ударовцы очень уважали крутых!

Впрочем, не все ударовцы были рабами.

Тоне же хотелось, чтобы рабами стали все.

При этом большинство ударовцев было отнюдь не против собственного закабаления, но хотело лишь, чтоб это закабаление происходило на особых условиях.

Вот Тоня и решила освободить для своих цепных псов третью категорию.

Когда это произошло, – туда скопом приняли сто двадцать ударовцев. Собственно, это и были все члены «Удара». Собственно, численность этой организации всегда колебалась от 90 до 120 человек.

Да, после той реформы «Удар» окончательно скурвился, сделавшись карманной тониной организацией, существующей только потому, что так угодно боссу.

Артамонов после этого был окончательно отстранён от всякого, пускай даже формального руководства, а командовать «Ударом» поставили Юльку Аввакумову.

Сначала, впрочем, Антонина хотела доверить эту работу Соне Барнаш, так как эта последняя имела уже некоторый опыт в этом деле.

Но не сложилось.

Соня к тому времени от Антонины как раз стала отдаляться. Ей хотелось основать свой собственный бизнес, а потому перспектива руководства марионеточной организацией ультраправых школьников-боевиков её не прельстила.

Поэтому «Ударом» стала командовать Юлька.

Эта девка отличилась просто удивительным талантом к управлению другими людьми, а потому под её началом «Удар» хоть и лишился последних крупиц своей независимости, но зато стал процветать в материальном отношении.

Так, благодаря Юльке «Удар» наконец обзавёлся своими собственными тренировочной базой и довольно внушительным арсеналом.

А произошло это так.

Как только Юленька приняла командование организацией на себя, – она первым делом отправилась в заброшенные корпуса завода Хруничева.

Те сатанисты, о которых я писал в начале книги, к тому времени все уже давно от пьянства повымерли (зато народились новые, о которых я вам ещё расскажу дальше), и чёрных месс в корпусах завода никто тогда уже не совершал.

Теперь зато в этих же самых корпусах укрывались от полицейских преследований недобитки из разгромленного к тому времени «Арийского террора».

К тому времени они уже давно обитали в руинах завода.

Там они жили на постоянной основе.

Занимались они там в основном тем, что сходили с ума от скуки.

Ну, а чтоб эту самую скуку развеять, – они много бухали, немного тренировались и постоянно корчили из себя приморских партизан и «героев Русского сопротивления», как сами они любили себя называть.

И да, при этом они ещё постоянно были обдолбаны всякой разной наркотой.

Ну так вот.

Пришла, короче, Юлька к этим нарконаци и сказала им, мол, вы теперь тут не одни.

Нарконаци спорить не стали.

Так и стали ударовцы тренироваться в столь удобных для этого заброшенных корпусах, постепенно ассимилируя или же вытесняя прочь ещё оставшихся там нацистских недобитков.

Параллельно с тем Юлька снабдила своих боевиков оружием. Происхождение последнего было весьма интересно.

Начнём с того, что в нашем районе имеется энное количество школ. Школы эти, кстати, к тому времени уже почти все были объединены в тот самый знаменитый теперь в определённых кругах Образовательный центр «Протон».

Ну так вот.

В каждой из этих школ в своё время имелся тир. В каждом таком тире, разумеется, имелось оружие. Притом не какое-нибудь там пневматическое, как в современных школьных тирах бывает, а самое что ни на есть настоящее: автоматы Калашникова там, пистолеты Макарова, винтовки всякие, ружья и невесть что ещё.

Помимо этого, под каждой из наших районных школ располагалось весьма неплохое бомбоубежище, до отказа набитое противогазами, военными аптечками со столь любимым нашей школотой тареном и, разумеется, всякого рода огнестрельным (и не только!) оружием.

Судьбы всего этого богатства, однако, была весьма незавидна. Школьные тиры в начале девяностых все позакрывали (о том, как и почему это происходило, я вам ещё расскажу дальше, если успею). Оружие из них было упаковано в деревянные ящики, а после запрятано в самые дальние углы школьных подвалов и благополучно там позабыто на неопределённый срок.

Что же касается аптечек и других средств гражданской обороны, – то их даже складывать никуда не надо было.

Их просто забыли.

Да, просто завхозы и учителя ОБЖ, и до того отнюдь не часто навещавшие бомбоубежища, – теперь и вовсе перестали туда спускаться, предоставив судьбу того оружия богам.

Итак, в подвалах и бункерах наших школ имелись весьма солидные арсеналы.

Конечно, за прошедшие десятилетия полной бесхозяйственности в этом вопросе добрую часть этих арсеналов растащили наши школьные анархисты, нацики и лица с криминальными наклонностями. Кое-что досталось учителям.

Впрочем, так ли уж кое-что?..

Та же 737-я школа, к примеру, полностью лишилась своего арсенала в результате деятельности уже упомянутого здесь ранее Сергея Александровича.

Кончено, когда он только пришёл туда работать, – арсенал там уже был немало истощён активными здесь все девяностые годы школьниками-анархистами, но и ему ведь досталось немало.

Уж что-что, но три огромных ящика оружия на дачу свою оттуда вывез.

Да и вообще, скажу я вам, подвал 737-й был напрочь обчищен Сергеем Александровичем в том числе и моими руками. Помню, осенью тринадцатого мы как-то вместо уроков труда пошли таскать из подвала всякое добро и складывать его в кузова тех двух «Газелей», что нанял наш историк и трудовик для отвоза этого самого добра себе на дачу.

Эх, описал бы я сейчас это во всех красках, да времени теперь почти нет!

Так, ладно. Продолжим.

Так вот, хотя наши школьные арсеналы за много лет и оскудели до определённой степени, – оставалось там ещё довольно много.

Вот этими-то остатками Юлька ударовцев и вооружила.

Собственно, после того, как эта девка поскребла по нашим оружейным сусекам, – там не осталось вообще ничего.

Вообще.

Ну, плюс кое-что ударовцы ещё нарыли на руинах завода Хруничева и в его многочисленных бункерах, таким же образом набитых всяческими средствами гражданской обороны. Кое-что ещё докупили на чёрном рынке.

Вот так-то и вооружились ударовцы.

Что касается деятельности «Удара» в этот последний (последний ли?) период его истории, то здесь я выскажусь так. Тоня к тому времени уже давно использовала «Удар» в своих целях, но превратить его в свою преторианскую гвардию смогла лишь тогда.

И тут нужно сделать небольшое отступление.

С того самого времени, как Тоня учредила свой рабовладельческий бизнес в 2012-м, – она постоянно применяла к своим врагам силовые методы воздействия.

Поначалу эти самые методы были до невозможности грубы и топорны.

Так, Тоня в те времена не стеснялась нанимать всяких гопников для того, чтобы эти последние сначала подкарауливали, а затем избивали до полусмерти тех, кто не желал вступать в рабство.

Вскоре, однако, насилие это стало принимать более изощрённый характер.

Теперь неугодных уже не просто колотили возле подъезда.

Нет, теперь за каждым из них стали устанавливать слежку, на людей стали собирать компромат, составлять пока ещё не очень обширные досье.

Избиения на улице уходили в прошлое. Их место теперь занимали всё более изощрённые пытки в специально организованных для того застенках. Застенки эти располагались во всё тех же покинутых корпусах огромного и мрачного завода Хруничева.

Всё это в конечном итоге привело к тому, что уже в тринадцатом году внутри тониной организации выделился особый «Убойный отдел».

Возглавила его тогда Соня Барнаш.

И хотя сама она делала всё возможное для того, чтобы её деятельность напоминала работу ЦРУ или Ми-6, – на самом деле это всё в лучшем случае напоминало деятельность Лёвки Задова на посту главы махновской контрразведки.

Вот сами представьте.

Над Москвой висит непроглядная темень холодной и влажной осенней ночи. Ледяной ветер гонит по пустынным улицам высохшие листья, с треском разбивающиеся в труху при первом же соприкосновении с изъеденным трещинами мокрым асфальтом.

В тусклом свете фонарей, изредка желтеющих в глубине неаккуратных лесных наслаждений, – на фоне фиолетового ночного неба восходит могучая громада мрачного, совершенно безжизненного, погружённого в непроглядную, будто полностью его заволакивающую темноту скелета покинутого теперь промышленного гиганта. Из его разбитых теперь панорамных окон, зияющих в ночи жуткой, воистину пугающей чернотой, – изредка разносятся сквозь уже морозный, но всё ещё пахнущих прелыми листьями ночной воздух по окрестностям тихие всхлипы. В темноте кто-то плачет.

В это время на самом заводе в тусклом, чуть дрожащем от резких порывов холодного ветра свете факелов и керосиновых ламп дрожит и всхлипывает от холода, жуткой обиды и страха связанная по рукам и ногам жертва. Возле лежащего теперь на холодном и грязном полу человека, уже давно потерявшего всякую надежду на спасение, – стоит хлипкий небольшой стол, за которым, откинувшись на спинку складного рыбацкого кресла, восседает насупленная и явно крайне недовольная девочка с ангельским личиком. По обе стороны от неё стоят выпрямившиеся во весь рост молодые люди с армейской выправкой. В руках у них зажаты металлические пруты.

– А теперь прикончите его! – голосом, пытающимся звучать раскатисто произносит девочка и указывает на несчастного толстым пальцем.

Молодые люди без лишних разговоров исполняют её приказ.

И ещё.

Последний важный штрих к картине.

Всем участникам этой сцены не более четырнадцати лет.

Вот так-то примерно и выглядела деятельность Сони Барнаш в те времена, когда я только осваивался в 737-й школе.

Со временем, конечно, палитра методов у Сони значительно расширилась.

Особо этому способствовало то, что гречанка наша была талантлива, энергична и, что особенно важно, – весьма неравнодушна к компьютерам и технике вообще.

Соня, и сама прекрасно разбиравшаяся в таких вещах, – укомплектовала «Убойный отдел» целым штатом хакеров.

Благодаря последним у Боженко появилась возможность шпионить за всеми подряд на невиданном ранее уровне, составляя на каждого подробнейшее досье.

Да, теперь досье составлялись уже на всех: на врагов, на друзей, на каждого раба, а также на целую кучу учителей, чиновников, полицейских, родителей и прочих тому подобных людей, многие из которых о тонином бизнесе даже не подозревали, да и о самом тонином существовании – тоже.

Соня и компания спокойно теперь прочитывали десятки чужих электронных писем и сообщений, скопом ставили на прослушку сотни чужих телефонов, подключались к чудим веб-камерам и вообще всячески глумились над самим понятием приватности.

Потом они ещё стали применять скрытые камеры, подслушивающие устройства и тому подобные бондовские штучки.

И вот тогда-то, пожалуй, «Убойный Отдел» и превратился из сборища корчащих из себя невесть что школьников-бандитов – в самую настоящую спецслужбу. Пусть пока и относительно маленькую.

Потом уже Соня стала подделывать документы, обзаводиться информаторами в Минобре и силовых структурах (из них в итоге сложилась целая сеть) и устранять неугодных при помощи аконита и бледной поганки, предпочитая их теперь более грубым средствам, вроде стального прута и монтировки.

И вот тогда-то «Убойный Отдел» стал организацией воистину профессиональной и, – не побоюсь этого слова, – солидной.

Да, теперь с этими людьми взапрямь было не стыдно иметь дело.

А не иметь его – подчас и вовсе опасно для жизни.

Осенью 2015-го руководство «Убойным Отделом» перешло в руки к Аввакумовой.

Произошло это в связи с тем, что Соня тогда как раз отошла от организации, отправившись в свободное от Тони плавание.

При Юльке, вопреки опасениям всяческих паникёров, – «Убойный Отдел» совсем не зачах.

Да, Юлька «Убойный отдел» не ухудшила ни на толику. Напротив, он стал при ней только лучше во всех отношениях. Да, лучше. Если в отношении этой организации вообще можно применить данную категорию.

Впрочем, довольно уже про «Удар». Говорить об этих боевиках можно долго. Когда-нибудь потом ещё вернёмся к этой теме. Сейчас же оставим этих гадов в покое.

Вернемся лучше к категориям!

Итак, четвёртая категория – это категория погонщиков рабов, надсмотрщиков и тому подобной нечисти. Занимались её представители в основном тем, что всячески (но в основном, конечно, силовыми методами) заставляли рабов нижних категорий работать.

Жили входящие в эту категорию, надо сказать, весьма неплохо. Уж намного лучше, во всяком случае, чем некоторые. От Тони им полагались разные плюшки, вроде довольно-таки приличного ежедневного рациона, предоставляемого по доброте душевной, и возможности иногда поспать подольше, а не подниматься как некоторые с первыми петухами.

Членов этой категории, кстати говоря, у нас частенько называли младшими офицерами. Офицерами старшими, как вы понимаете, у нас именовали обладателей третьей, второй и первой категорий. Ну, а что касается унтеров, – то унтерами принято было величать входящих в далеко не самую почетную пятую категорию.

О том, что собой представляла жизнь пусть и не совсем типичного обладателя пятой категории, – вы уже знаете из моего рассказа о Глебе Грэхэме. Ему после инфаркта как раз пятую категорию дали. Псарём сделали.

Если говорить кратко и по делу, – то пятая категория представляла собой в общих чертах то же самое, что и четвёртая. Только плюшек там было поменьше. Рацион поскуднее, времени на отдых меньше и так далее. Ну, короче, вы поняли, наверное.

Шестая категория была самой теперь многочисленной. Это были просто рабы. Просто рабы, которых Тоня нещадно эксплуатировала. И жили они, разумеется, ну просто очень плохо. Это были рядовые тониноговойска.

Впрочем, ещё хуже жилось представителям седьмой категории. Её у нас ещё называли «категорией опущенных».

Тут надо пояснить: когда человека только принимали в рабство, – его сперва автоматически записывали в шестую категорию. Дальше уже если он работал хорошо, – его переводили на повышение сначала в пятую, затем в четвертую и так далее. Если же он вел себя неподобающе, – его рано или поздно ссылали в седьмую категорию.

В седьмой категории было очень плохо. Работали её представители очень много, отдыхали очень мало, питались крайне скудно, в условиях жили чудовищных.

Надолго, однако, туда обычно не отправляли. Обычно человек зависал в семерке на полгода, а иногда и на папу месяцев, после чего отправлялся в шестую категорию.

Впрочем, некоторые наши чеченцы сидели в седьмой категории годами. Вызвано это было, кстати, не столько тонным расизмом (хотя и последним тоже), но в первую очередь их запредельными тупостью и ленью.

Кстати, по причине засилия там людей кавказской расы седьмую категорию называли ещё «бригадой черножопых».

Впрочем, бригады – это уже совсем другой разговор. О них следует рассказать отдельно.

Поскольку Тоне Боженко было необходимо, чтобы на её даче постоянно присутствовало энное число рабов. Рабы, однако, были простыми школьниками, а потому их отсутствие в школе не очень-то радовало школьную администрацию.

В связи с этим Тоня всех своих разделила на бригады. Так, чтобы на даче по очереди дежурила сначала одна бригада, потом вторая, потом третья... Ну, и так далее. Когда же кончится дежурство последней бригады, – всё повторится, и на дежурство снова отправятся рабы из бригады первой.

Во главе каждой бригады ставился начальник. До реформы шестнадцатого года бригады обычно возглавляли рабы первой или второй категорий. После реформы эту работу возложили на рабов категории четвёртой.

Поначалу вся эта система работала нормально. Потом стала сбоить.

Это, впрочем, был кризис роста. Со временем корпорация так разрослась, а деятельность её стала настолько разнохарактерной, что система бригад и дежурств по даче уже не могла работать нормально.

Одна бригада – это ведь тридцать человек всего. И если в четырнадцатом году этих тридцати рабов с лихвой хватало для того, чтобы выполнять все дачные работы, то в году восемнадцатом – с ними едва могли управиться три сотни человек.

Так же было и в других отраслях. С этим, конечно, пытались бороться по-всякому: делали большие бригады численностью в сто и более человек, отправляли на дачу дежурить сразу несколько бригад... Всё равно получалось не очень.

Изначально ведь бригада – это был твёрдо устоявшийся коллектив. Коллектив сплоченный, а потому работающий эффективно. Члены одной бригады вместе работали, вместе ели, вместе спали, вместе проводили свободное время. Если бригада становилась слишком большой, – эта сплоченность нарушалась. Вместе с ней нарушалась и дисциплина.

Со временем бригады стали размываться. Если в четырнадцатом году человек был намертво спаян со своей бригадой, то к семнадцатому году бригадная принадлежность стала простой формальностью.

Потом ещё рост численности рабов. С годами их становилось всё больше и больше. Бригад тоже.

Ну, ещё следует отметить то, что со временем внутри корпорации стало появляться всё больше рабов, не приписанных ни к одной из бригад. В первую очередь это, конечно, были ударовцы, но не только.

Закончилось это все тем, что к восемнадцатому году бригады фактически перестали существовать. В реальном мире, разумеется. В документах они ещё сохранялись.

В девятнадцатом году бригады были упразднены окончательно. Их заменил индивидуальный график дежурств.

К этому времени Тоня Боженко находилась уже в эмиграции. Равно как и большая часть рабов первой категории.

Теперь надо бы сказать пару слов про тонину дачу.

Вообще если по-хорошему, то рассказывать тут нужно долго и подробно. Впрочем, на долго и подробно у меня, к сожалению, нет времени. Надо будет поэтому сказать хотя бы кратко. Очень-очень кратко.

Началось это всё с того момента, как Тоня учредила свою корпорацию. Дача у неё, кстати, располагалась в Брянской области.

Долгое время этот факт Тоня держала в строжайшем секрете.

В секрете он держался даже от тех самых рабов, которые на эту дачу ездили.

А то мало ли ещё, – вдруг полициям доложат.

Поэтому, собственно, несчастные рабби годами ездили батрачить на тонину дачу, но даже при этом не подозревали, где именно эта дача находится.

Хотя нет. Подозревали. Высказывали разные точки зрения.

Кто-то говорил, что дача находится во Владимирской области. Кто-то помещал её в область Тверскую. Некоторые возражали и говорили, что дача находится где-то на Ярославщине. Иные утверждали, что ездят они в область Рязанскую. Отдельные личности даже говорили, что они будто бы не выезжают за пределы Московской области. Другие с ними не соглашались и настаивали на том, что поместье у Тони размещается либо в Калужской области, либо и вовсе на Брянщине.

Эти последние в конце концов и оказались правы. Сам я, честно говоря, тоже до самого последнего времени не знал, где именно размещается тонина дача. Теперь вот узнал.

Впрочем, информацию о местоположении дачи обнародовали только после того, как эта самая дача сгорела дотла. И сгорела, отмечу, совсем не случайно.