Текст книги "Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна"

Автор книги: Марат Нигматулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

То, что ты делаешь каждый день, что повторяется из раза в раз. Ничего в нём такого-этакого нет. Знаете, лучше, наверное, будет пояснить на конкретном примере.

Когда в 737-й заходишь в сортир (не важно, – женский или мужской), – там обязательно кто-нибудь предаётся плотской любви. Притом совершенно открыто, не таясь и не прячась. Даже если подойдёт кто-то справить малую (да хоть большую!) нужду, – всё равно не застесняются. И, что не менее парадоксально, зашедший на сладкую парочку даже и не посмотрит. Никому это не интересно.

Поэтому, собственно, у нас в школе на онанистов смотрели с невероятным презрением. Считалось, что если человек в условиях царящего у нас тотального промискуитета не может найти себе пару, – то он ущербный, жалкий и точно чем-то болен. Поэтому ни один из наших в жизни бы не признался, что он онанист.

Такие пироги.

Итак, перейдём уже к делу. Я, как уже говорилось ранее, переспал со многими. Большая часть из этих многих мне абсолютно не запомнилась. Нет, конечно, я бы смог вспомнить сейчас все эти бесчисленные коитусы, но дело-то не в них.

Когда я говорю, что вспомнить нечего, то это значит лишь, что ничего шибко важного, глубоко личного и хоть немного волнующего там не было.

Просто секс.

Ничего личного.

Таковы были мои отношения с Костей и Андреем из четвёртого класса.

Хорошие были мальчишки. Оба высокие, крепкие, очень смышлёные… Но вспомнить о них совершенно нечего.

Внешность их только?

Андрей был голубоглазым блондином с прямым носом и очень пухлыми щеками.

Костя был брюнет с кривым носом и слегка веснушчатым лицом.

Оба они были домашние мальчики из хороших семей. Родители требовали от них хороших отметок, а в обмен на это разрешали забивать на физкультуру, валяться всё свободное время перед телеком и жрать в три горла сладости и чипсы.

Результатом такого воспитания стал лишний вес и весьма приятные взгляду округлости. В свои десять лет Костя, помню, весил 50 килограммов. Андрей чуть поменьше, – 48.

Они были ужасающе неповоротливыми. Урок физкультуры был для них пыткой. Оба они никогда в жизни не занимались спортом. Даже зарядку никогда не делали.

И это было прекрасно…

Я обожал этих мальчишек. Они были прелестны. С ними я провёл много сладостных минут в туалетных кабинках на третьем этаже. Мы всегда это делали втроём.

Потом эта идиллия закончилась.

После четвёртого класса Костя с Андреем (фамилий их я не помню) ушли в какую-то гимназию с углублённым изучением английского языка. Больше я о них ничего не слышал.

Тогда ещё у нас поговаривали, что родители перевели их туда потому, что узнали про наши шалости.

Это враки.

Родители их задолго до меня об этом мечтали. Ребята сами рассказывали.

Даже если предки про меня и узнали, – это не было главным фактором в двух ухудшении жизненных условий двух классных ребят.

Кстати, забыл ещё сказать про то, как одевалась эта сладкая парочка. Родители одевали их в эдакие растянутые мягкие свитера, какие носят теперь субтильные английские подростки.

Знаю, конечно, что эти свитера называются «джемперами», но само слово мне это не нравится.

В случае этих двоих такая одежда лишь подчёркивала и без того замечательную фигуру.

Вот, собственно, всё, что я могу вспомнить важного об этих ребятах.

Гришка мне запомнился больше. С ним у меня роман длился больше двух лет, – собственно, всё то время, что я проучился в 737-й.

Познакомились мы с ним так.

Была у нас физкультура. Четыре класса вместе опять занимаются. В раздевалках, понятное дело, тесно до ужаса. Я не большой любитель потолкаться в душной полутёмной каморке среди голых потных чеченов. Поэтому ушёл переодеваться в туалет на третьем этаже.

Ну, поднялся, зашёл. Зашёл и увидел, что я вовсе не один не люблю духоту и голых чеченов. В туалете уже переодевался один мальчишка из пятого класса.

Красивый такой мальчишка!

Роста он был небольшого. Чуть смуглый, стриженный под аккуратный горшок (как в бурсе), глаза голубые, нос вздёрнутый. Короче, чистокровный русич. А ещё он был очень худой и жилистый. Я расположился рядом, стал переодеваться. Уже майку снял. Думал её на физкультурную поменять. Тут он меня ни с того ни с сего пальцем в живот тыкает и говорит: «Что, тортики всё лето кушал?».

– Ага, – отвечаю я, – ещё как кушал.

– Оно и видно, – вставил мой ухмыляющийся собеседник. – Совсем жирком заплыл!

– Это верно… – начал было я, но оборвался на половине фразы.

На минуту повисло молчание.

– А знаешь, – снова начал я. – это ведь совсем не плохо. Я уж, во всяком случае, на свою фигуру не жалуюсь. Меня и так всё устраивает.

– Та-а-ак… – многозначительно протянул мальчишка. – Поня-я-ятно…

– Да, – продолжал как ни в чём не бывало я, – мне моя фигура очень даже нравится. Тем более спорт… Знаешь, это так накладно… Ну, ты, наверное, понимаешь, о чём я. Пресс там качать каждый день, отжимания делать, планку… Нет, это всё… Даже не трудно, а скорее просто хлопотно. Вот что делать, если у тебя тренировка, а тут планы на вечер? Да и вообще: толстые люди – здоровее худых. И зимой они не мёрзнут, и устают не так. Быстро… Короче, масса плюсов!

– Та-а-ак… – опять протянул мальчик. – Поня-я-ятно…

Ещё с минуту мы переодевались молча.

– Ну, я пошёл! – воскликнул переодевшийся блондин.

– Постой! – окликнул его я. – Как хоть зовут-то тебя?

– Гриша! – выпалил он перед тем, как рвануть со всех ног в спортзал.

Его голос смешался с омерзительным дребезжанием звонка. Я побежал вслед за своим собеседником. Так началось наше долгое и плодотворное общение. Гриша мне сразу понравился. Почему, – не знаю. Но в нём я как-то с первого взгляда заприметил родственную душу.

И это первое впечатление меня не обмануло. Мы с Гришей имели много общего.

Так, мы оба были неофашистами-язычниками, слушали лекции Трёхлебова, ненавидели Израиль и жидов. Также мы постоянно ругались со всякими гнидами из школьного начальства. С проверяющими там, с директором, с психологинями и, разумеется, с Ниной Ивановной. И нам частенько влетало за такие шалости.

Словом, мы были оппозиционерами и вольнодумцами.

Только мы так себя никогда не называли. В нашей школе господствовал совершенно особенный лексикон. Оппозиционер – это всё, либерал значит. Вольнодумец – либерал и подавно. Поэтому нам так себя называть было никак нельзя. Мы ведь так ненавидели либералов! Всех до единого! Всех, – от Локка до Латыниной!

Впрочем, не будем сейчас углубляться в политику. Об этом я ещё постараюсь написать дальше, если успею.

Если…

Эх, боюсь, не допишу я эту книгу до конца. Так и прихлопнут меня эти монстры в каком-нибудь своём тайном застенке. Нет, надо писать! Писать, писать и ещё раз писать!

Так, на чём мы там остановились?

Да, Гриша.

Весёлый был парень. На язык очень острый. И настойчивый – жуть. В нашей школе он был единственный, кто добился-таки права не пользоваться электронным пропуском.

Во всех школах Москвы тогда вводились электронные пропуска. Сделано это всё было, разумеется, для того, чтобы следить за нами. С помощью этих пропусков у нас немедленно стали отлавливать прогульщиков. Раньше-то не знали, кто там и когда приходит, а теперь на тебе: сразу видно, кто до большой перемены пиво в кабаке дует. Большой брат следит за тобой!

У нас, естественно, началось тогда целое массовое движение против этого электронного концлагеря.

Проблема в конце концов была разрешена путём массового революционного саботажа.

Прямое действие рулит!

Да, у нас тогда просто стали уходить с уроков по чёрному ходу, а не через парадную дверь. Некоторые ещё приходили рано утром, карточку прикладывали и шли себе гулять. Потом, в конце дня, возвращались, снова прикладывали карточку и отправлялись домой или в бар пиво допивать. Так делало большинство.

Но Гришу хлебом не корми, – дай только выпендриваться. Он и решил тогда, что во что бы то ни стало добьётся своего права ходить в школу без всякого пропуска. Тем более электронного.

И добился!

Через полгода мытарств и обивания порогов разных канцелярий, но добился!

Настырный был – ужас.

Эх, всё в нём было хорошо!

Кроме одного.

Худой он был слишком. А мужики, как известно, не собаки, – на кости не бросаются.

Вот и решил я тогда его откормить…

Боже, что за приключение это было!

Об этом отдельный роман писать надо.

Уже чисто порнографический.

С пометкой BBW.

Сейчас у меня, понятное дело, времени растолковывать эту эпопею нет, – а потому ограничимся лишь краткой справкой о моём первом (и далеко не последнем) опыте утончённого фидеризма.

Итак, откормить Гришку было просто нереально сложно. Сперва он и вовсе противился любым попыткам это сделать.

Вот, помню, была перемена.

В начале зимы это было. День тогда выдался морозный, солнечный и ясный.

Стоим мы с Гришей на лестничной клетке между четвёртым и пятым этажами. Ну, как стоим? Сидим на подоконнике. Я, разумеется, Гришке рассказываю, как хорошо быть жирным и ленивым, иметь пивной живот и так далее. Рассказываю себе, рассказываю… И он слушает меня вроде, слушает… А потом вдруг как спрыгнет с подоконника, да и бросит мне прямо в лицо: «Не будешь заниматься спортом, – будешь жирным и кривым!».

И побежал прочь себе!

Я тогда, конечно, очень расстроился.

Но не сдался!

И в конечном итоге добился своего. Буквально через две недели после этого малопонятного случая мне удалось затянуть этого красавчика на свою сторону.

Перед зимними каникулами я уговорил его провести хотя бы две недели на диване, чтобы оценить все преимущества такой жизни.

Результат не заставил себя долго ждать.

Помню первый день после тех каникул.

Я две перемены повсюду искал своего друга. После третьего урока он сам подошёл ко мне. Едва я его увидел, – радость залила моё сердце! В одной руке он держал шоколадный батончик, а в другой – пакет чипсов. Челюсти его прямо на ходу яростно работали. Когда Гриша подошёл ближе, – я легко сумел разглядеть под его будничной белой рубашкой поло контуры намечающегося животика.

– Марат, – обратился он ко мне без всяких предисловий, – ты был прав! Толстым быть го-о-ора-а-аздо лучше! Всё, решено! Начинаю теперь новую жизнь! Больше никакого спорта, – только комп, диван и телек! И жрать! Жрать, жрать, жрать!

Говорил он нечётко, с набитым ртом. И это было замечательно! Оказалось, что все каникулы этот лентяй валялся себе на диване и пиццу жрал. И тортики…

В результате он потолстел с 30 до 34 килограммов. Спортом он после этого уже никогда не занимался. Завязал, как и обещалось! К концу учебного года он разжирел до 37 кило и отрастил весьма заметный, сильно торчащий вперёд животик. Его бицепсы стали дряблыми и обросли жиром, а некогда стальной пресс почти полностью исчез.

За следующий учебный год он поправился до 47 килограммов и окончательно превратился в пухлощёкого толстяка. Тогда он уже не мог ни отжаться, ни подтянуться. Не может и сейчас. Да, с этим милым мальчиком я прошёл немало прекрасных мгновений в туалетных кабинках нашей школы… Впрочем, чрезмерно распространяться об этом я не буду.

Дело в том, что Гриша недавно вступил в АУЕ. А ежели там узнают о том, что он педераст (да ещё и пассивный к тому же), – то это может создать ему трудности в жизни. А я не хотел бы портить карьеру (пусть даже и криминальную) такому сладкому мальчику. Хотя, как знать. Всё меняется даже в воровском мире. Понятия нынче смягчаются…

Вот когда я договаривался с этим самым АУЕ о покупке оружия, – один их представитель оказался открытым гомосексуалистом.

Однако про это – позже. У нас – а очереди следующий товарищ, – Егор Рысаков.

Для начала надо рассказать, как мы с ним познакомились. А потому начнём с предыстории…

Отец мой, как я уже говорил ранее, очень хотел отдать меня на плавание. Хотел прям так, что аж вообще терпеть не мог! Шутка. Терпел он довольно долго. Вообще с ним это периодически случалось. Бывало, помню, он закипит каким-то жгучим желанием отдать меня на плавание, – а потом это схлынет. Так бывало с ним часто.

Но это был другой случай.

Тут он всё-таки довёл дело до конца и затащил меня в наш убитый Филёвский бассейн. Это тот самый, что находится в одном здании с институтом современного искусства.

Я его просто ненавидел!

Не отца, в смысле, а бассейн.

Ужасное было место.

Ремонта там с семидесятых годов не делали.

На «Дворец пионеров», в принципе, похоже очень.

Я помню этот огромный мрачный холл с грязным гранитным полом и облицованными серым, покрытым разводами от карающей из ржавых труб сверху воды мрамором стенами. Там стояли точно такие же, как во «Дворце пионеров», старые диваны из малинового кожзаменителя.

Правда, здесь они не были изъедены клопами.

Вместо этого они гнили.

Гнили, как и всё, что попадало туда.

В холле бассейна было невероятно влажно. Влажность там была такой, что дышать было трудно. Поэтому там гнило решительно всё, что вообще могло гнить в принципе. Гнили, покрываясь разноцветной бахромой плесени, шторы на огромных окнах. Гнили диваны. В буфете гнили скатерти на столах и мягкие подушки на стульях. Гнили и сами столы, и стулья. Гнил, медленно осыпаясь трухой по краям, стол в гардеробе. Гнили документы в канцелярии. Гнили деревянные двери. Их металлические ручки и петли в это время пожирались ржавчиной. То же самое происходило и с крючками для одежды. Короче, гнило всё. А что не гнило, – то ржавело. Гнили там и люди. Пахло в холле всегда одинаково. Колбасой и хлебом, хлоркой и плесенью. И ещё мочой.

Вот в это самое место меня и отдал отец.

Плаванию учиться!

Ничего хорошего из этой затеи, разумеется, не вышло.

Ходить я должен был туда два раза в неделю: в понедельник и в среду. То есть в самые тяжёлые дни!

Ну, не в самые может, но в тяжёлые. Понедельник – это начало пятидневка, когда впереди ещё четыре рабочих дня. Среда – самый тяжёлый день относительно предметов. А начинались тренировки эти в четыре часа (вечера, слава богу). Уроки же у меня заканчивались в три. То есть у меня был ровно час на то, чтоб добежать до дома, поесть, переодеться и добраться до бассейна. Фактически же у меня было меньше часа. Нас часто задерживали после уроков и на пять минут, и на пятнадцать.

В результате в бассейн я вечно торопился, вечно не успевал и от этого расстраивался. Боже, какая это была ужасающая спешка! Быстро-быстро одеться и выйти из школы. Потом бегом на автобус и сразу домой. Потом пообедать срочно надо, пять огромных котлет за пять минут запихать в желудок. Одеться мигом, сумку собрать, а потом бегом в бассейн.

Ужас!

В самом бассейне переодеться надо быстро. В туалет времени сходить нет. Раздевалки переполнены, очень много маленьких гиперактивных детей, которые всё норовят с тобой что-нибудь сделать. Не в этом смысле, но всё же.

Потом само плаванье. На него я всегда опаздывал, но всё же.

Вода, помню, была ледяная. Когда я из неё выбирался, – у меня от холода стучали зубы. И судороги… Судороги хватали меня постоянно. Но мало того, что холодно, – в бассейне было ещё и очень грязно. Вода вечно стояла там зелёная и вонючая. Стенки бассейна были покрыты толстым тёмно-зелёным налётом каких-то микроорганизмов.

Но вот треня закончилась. Что дальше? Душ, понятное дело! если в самом бассейне вода холоднее, чем в Юрмале, то в душевых на тебя льётся крутой кипяток. Потом надо быстро одеться (чтоб не замёрзнуть снова) и посушить голову.

Сушилок мало. Закреплены они удручающе низко. Более того, вокруг них вечно толпятся сумасшедшие мамаши со своими гиперактивными молокососами.

Посушиться без скандала (а то и без драки) не получится! Впрочем, как бы ты с ними ни дрался, – всё равно уйдёшь наполовину мокрым.

Потом надо ехать домой. На часах в это время уже будет пять тридцать, а то и больше.

Не забывайте, что на дворе стоит как минимум глубокая осень. Дело в том, что бассейн не работает весь май, три летних месяца, сентябрь и половину октября. То есть почти половину года. Относительно тёплую его половину. А это Москва. Осенью темнеет здесь рано, а потому, когда выходишь из бассейна, – вокруг стоит непроглядная ночь. А ещё холодрыга жуткая и влажность воздуха огромная, как в том бассейне. И ветер дует такой, что аж до костей пробирает. И идёшь ты по улице так с мокрой головой. Потом в автобус садишься. В автобусе тебе жарко становится, ты взмокаешь, как мышь. Раздеваешься. Ты устал, тебя в сон клонит. Засыпаешь. Но поскольку ты мокрый и без одежды, – замерзнуть так пара пустяков. Потом опять по улице топаешь. На этот раз окончательно замерзаешь. Ещё по пути чувствуешь неприятный зуд в горле и начинаешь шмыгать носом, но значения этому не придаёшь. Наконец-то ты дома! Надо переодеться, ещё раз сходить в уже теперь нормальный душ, а затем садиться за работу. Но сил нет… Притом ни на что. После всего этого хочется только обожраться и лечь спать.

Всё.

Больше уже ничего не хочется.

Представили?

Вот!

Теперь вы понимаете, почему я плавание ненавидел. Голова после него свинцовая, любая мысль гаснет сама собой. А ещё из-за этой дурацкой папиной затеи я вечно ходил простуженный. Притом простуда накладывалась на аллергию. Я не переносил запаха хлорки.

Поэтому, собственно, я все силы направлял на то, чтобы от ненавистного занятия отвертеться. И довольно часто мне это удавалось.

Но было, должен признать, в посещениях бассейна что-то хорошее. Это что-то – Егор Рысаков.

Я превосходно помню и сейчас тот ноябрьский день, когда мы познакомились.

Стояла обычная для этого месяца погода. Было холодно и шёл дождь. Низкое серое небо висело будто бы над самой головой. Вид у него был грозный. Казалось, что именно так оно и должно будет выглядеть в канун Апокалипсиса.

В такие моменты понимаешь, почему греки называют небо красивым словом ουρανός. Очень это всё-таки раскатисто и громогласно звучит. Будто льющийся с неба, величественно летящий над равнинами и гулко отзывающийся эхом в глубоких ущельях гром.

Это что касается неба. Ветер дул если не штормовой, то просто очень сильный. И очень холодный, надо добавить. Пронизывающий, но при этом на удивление приятный. Для меня, во всяком случае.

Здорово идти против такого ветра, бороться с ним и побеждать, чувствовать, как он полосует своими струями тебе лицо, прямо-таки хлещет тебя по нему изо всех сил, делая кожу сухой и жёлтой, как лист пергамента. Согласитесь, приятные ощущения? Даже забирающийся во все укромные места и просачивающийся в самое нутро холод – и тот приятен.

В нём чувствуется что-то тревожное, загадочное и волнующее… Почти инфернальное!

Дождь накрапывал мелкий и неприятный, хотя и очень колоритный. Это же был настоящий московский дождь!

Вот, короче, именно в такую-то погодку я и зашёл в бассейн.

На мне был дорогой, но всё же жутко колючий и неудобный полосатый свитер и довольно туго сидящие на мне джинсы.

Заставила-таки мать меня их надеть! Я до последнего артачился!

Это были левайсовские джинсы. Мне это, понятное дело, ничего не говорило (и сейчас не говорит, кстати), но маму мою приводило в восторг. Ах, смотрите, – мой сын в левайсовских джинсах!

Ну и всё такое.

Короче, пришёл я в бассейн. Куртку снял, на крючок в гардеробе повесил. У нас там самообслуживание было. Уставший был, помню, – жуть. Семь уроков, все сложные. Одно слово – среда. У нас тогда ещё и расписание менялось постоянно.

Ну, зашёл в раздевалку. Галдёж там такой стоял, что даже собственного бурчания под нос не слышно было. Как и всегда, в принципе. Сел на обитую тем же малиновым кожзаменителем лавочку, стал переодеваться. И тут взгляд мой упал на сидящего рядом со мной мальчишку. Вот это был красавчик! Толстый блондин со вздёрнутым носом и голубыми глазами. Ну, мы разговорились, а там… Слово за слово, а потом и… Короче, вы поняли.

От Егора я узнал, что толстеет он специально, что ему это нравится и что его самая большая мечта (в ближайшей перспективе) – это бросить плавание, заниматься которым его заставляют родители. Он показывал мне свои старые фотки двухлетней давности. Там он был стройный, как спичка. Теперь же он превратился в толстяка. И ему это очень нравилось. С невероятной гордостью он листал фотоальбом своего телефона, с каждым новым кадром приходя во всё большее волнение.

Вот тут уже толстый, тут ещё толще, ещё… Он приходил в невероятное волнение от одной только мысли о своём ожирении.

Егор всегда был весел, никогда не унывал и вообще производил впечатление абсолютно счастливого человека. После каждой тренировки он обязательно заходил в местный буфет, ел там в огромных количествах тирамису и птичье молоко.

Очень быстро я стал следовать его примеру, и мы провели немало приятных часов, вместе сидя за кофе. Да, Егорка очень любил латте. Он выпивал его по шесть чашек за присест. И каждая обязательно была с двойным сахаром! Обязательно! Да, Рысаков был тем ещё сладкоежкой. Этим он, кстати, тоже гордился.

Когда мы познакомились, Егору было десять лет. Весил он тогда 38 кило. За следующие шесть месяцев он прибавил ещё семь. В конце апреля все 45 весил. Тогда, помню, оставался месяц до его одиннадцатилетия. День рождения у него 25 мая. Потом Егор плавание забросил. Мы после этого общались мало. Негде было.

Рысаков был домашним мальчиком, учился в какой-то гимназии.

Учился хорошо. Отличником был.

Но в школьных коридорах мы встретиться не могли. На улице же этот энергичный увалень гулять не любил. Иногда мы только списывались для обмена новостями и своими обнажёнными фото.

Должен сказать, Егор впоследствии стал настоящим толстяком. Прямо как в сказке Юрия Олеши. Кстати, Рысаков, помню, любил трескать макароны со сгущёнкой. Не знаю, сейчас любит? Потом был ещё Артём Коротких. Прекрасный мальчишка! Одноклассник Юханова.

Познакомились мы с ним чуть пораньше чем с Егором. Это была вторая половина октября. Помню, когда я встретился впервые с Рысаковым, – листья уже облетели, и деревья торчали из тощей, покрытой толстым слоем окурков московской земли безжизненными омерзительными скелетами. Когда же я познакомился с Артёмом, – пожелтевшая листва ещё держалась из последних сил на ветках под ударами холодных осенних ливней.

Этот день я помню превосходно…Нет, описывать его весь я, конечно. Не буду. Времени и так мало осталось. Но пару штрихов я тут всё-таки набросаю. Хуже не будет.

Это был очень пасмурный, дождливый и холодный осенний день. В такие дни обычно не хочется вставать с кровати.

Вот и мне тогда не хотелось.

Это сейчас я люблю слякоть и дождь, а тогда это всё мне категорически не нравилось. Однако же я проснулся, встал на свои шатающиеся от холода и недосыпания ноги, кое-как доковылял ими до окна и нетвёрдой дрожащей рукой закрыл его.

Я очень любил спать с открытым настежь окном. И сейчас люблю. Особенно зимой. Мне нравится просыпаться утром и находить крохотные снежинки у себя на одеяле. Это так романтично…

Однако вернёмся к делу. Я был тогда простужен немного (проклятый бассейн!), а потому на физкультуру не пошёл. И это было прекрасно.

Пока мои одноклассники прыгали в спортзале по аккомпанемент криков Юлии Николаевны и блатного шансона, я преспокойно отсиживался в классе английского языка. Добрая учительница разрешила мне там посидеть. В классе стоял ужасающий холод. Я надел свой дорогой, но жутко неудобный свитер и засунул ладони в рукава, но и это не помогало. Пальцы по-прежнему дрожали…

Дрожь эта была, смею вас уверить, результатом недосыпания и переутомления, а вовсе не пьянства.

Так вот. Сижу я в холодном и пустом классе. Мёрзну. За окном воет грозовой ветер, наклоняющий до самой земли ветви деревьев и с каждым порывом отрывающий от них ещё пару увядших и вымокших под дождём жёлтых листьев. По стеклу отбивают только им самим ведомый марш крупные капли бушующего ливня и ещё периодически раздражал и пугал меня своим внезапным появлением жуткий оглушительный свист, источником которого была едва заметная щель чуть приоткрытого окна.

Итак, я сидел, и с каждой минутой мне становилось всё холоднее. Наконец я решил встать и подвигаться. Это должно было помочь. И это я, собственно, и сделал. Я поднялся, сделал несколько шагов и тут заметил, что в классе я был совсем не один. На последней парте сидел мальчик. И это был очень красивый мальчик.

Голубоглазый блондин, но с прямым, а не вздёрнутым носом. И носик у него был миниатюрный, как у девушки! Кожа его была покрыта загаром и… Да, он был весьма упитанным. Одет сей ангелочек был в брюки и тёмно-синий мягкий свитер. И это чудо просто сидело там и играло в телефон.

Я подошёл к этому красавчику и сел рядом.

– Чо надо? – спросил вдруг Артём, не отрываясь от телефона.

И тут разговор полился рекой. За те два часа, что длилась физкультура, мы успели переговорить буквально обо всём. О спорте, о политике, о терроризме и, разумеется, о делах интимных.

Выяснили наши взгляды на важнейшие вопросы современности. Кто есть кто, так сказать, определили.

И, как оказалось, у нас было много общего. Артём ненавидел спорт во всех его проявлениях, а потому из принципа всегда (вообще всегда) прогуливал физкультуру. В политическом отношении он был убеждённым нацистом, террор весьма котировал и даже сам состоял в одном из тайных политических обществ нашей школы. Общество называлось «Арийский террор». Про эту организацию (и другие ей подобные) я ещё расскажу. Сейчас речь не об этом.

Ко всему прочему Коротких (ну и фамилия же!) был отнюдь не дурак выпить, в бухле знал толк и заглатывать его мог в огромных количествах, при этом не пьянея и не теряя рассудка. Этим он очень гордился!

Больше всего на свете Артём хотел стать трушником. Да, забыл сказать: настоящих школьников у нас ещё называли трушниками, а настоящих школьниц, – трушницами.

Этого почётного звания у нас многие хотели добиться. Ещё тот мальчишка хотел выбиться в рабы первой категории на службе у Тони Боженко. Забегу вперёд. Трушником Артём в конце концов стал.

Хотя нет!

Не в конце концов. Это звание он получил в шестом классе, через год с небольшим после нашей первой встречи.

А вот в первую категорию ему проникнуть не удалось. Так и застрял было на середине иерархии: в четвёртой был, в четвёртой…

А потом ему вдруг повышение дали. В третью определили. Это в марте 2017 случилось. Он тогда счастлив был неимоверно. А через два месяца его не стало.

Не знаю точно, по какому поводу (если повод вообще был), но Артём в тот вечер собрал у себя друзей. Все, естественно, напились и попёрлись по городу шляться.

Время уже было позднее, далеко за полночь. Тут возле какого-то магазина круглосуточного они наткнулись на машину. Машина как машина, да только хозяин (он, видимо, в магазин решил забежать на минутку) ключи в замке оставил. И двери, понятное дело, открытые.

Вот и решил тогда Артём Коротких покататься. Водить он умел хорошо. Тоня ему даже грузы некоторые на дачу свою возить доверила. Но об этом я ещё расскажу. Короче, сел он в машину и поехал. Дружбанов своих сзади усадил.

Закончилась эта поездка жуткой аварией. Погиб сам Артём и его девушка. Она спереди сидела, возле кавалера.

Остальные попали в больницу. А всё из-за того, что он тогда был мертвецки пьян! Когда Коротких бывал трезв, – водил он как бог. И это не сарказм и не ирония.

Жалко его.

Кстати, незадолго до смерти он успел вступить в АУЕ. Но это мелочи.

А что касается нашей первой встречи холодным осенним утром (это всё-таки было до двенадцати часов) 2013 года, – то она завершилась тем же, чем завершалось большинство таких встреч в 737-й школе и моей тогдашней жизни. То есть безумным сексом в школьном сортире.

Были у меня в то время ещё любовники (и любовницы), но о них я расскажу чуть позже.

Пока я чувствую, что устал от темы. Да и вообще она мне тотально неинтересна, и пишу я здесь на неё только потому, что так надо. Это всё было, а потому требует быть описанным.

И ещё. Я не хочу разочаровывать читателей. Им-то я уже наобещал клубнички с три короба! А обещания надо выполнять.

И вообще. Глава опять затянулась. Если так пойдёт и дальше, то книгу я вовремя не закончу. А то и вообще не закончу…

Да, изначально планировалось страниц 600. Потом, когда книга разрослась, я решил, что уложусь в 1200.

Сейчас, когда этот рубеж почти пройден, а работа едва продвинулась за половину, – меня начинает охватывать тревога.

То-то ещё будет…