Текст книги "Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна"

Автор книги: Марат Нигматулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Тут в дверь позвонили. Ну, я, разумеется, подумал, что это родители приехали. Пошёл открывать. В глазок посмотрел, разумеется. Посмотрел и увидел, что там никакие не родители, а этот самый Женька стоит. Пустил его, разумеется. Лучше бы я этого не делал.

Короче, зашёл этот шкет ко мне в квартиру. Разделся. Не до трусов пока что, но всё же. Сказал, что он, дескать, слышал, что в меня родители уехали, а потому и решил заскочить. И заскочить он решил, как вы, наверное, догадываетесь, совсем не только чаёк попить.

Ну, я ему и говорю, что, мол, если хочешь, то давай. А дальше случилось вот что. Провёл я Женьку к себе в гостиную. Ну, а дальше...

Словом, скандал Женька устроил. Ты, мол, чего это ты целыми днями на диване валяешься да всякую дрянь килотоннами жрёшь?! А ну мигом тренироваться! Сейчас прямо! Короче, заставил он меня тогда подъемы туловища из положения лёжа делать. На этом самом диване, кстати, делать.

И пока я беспомощно делал упражнения, задыхаясь от страшной одышки и омерзительного ощущения, будто моё сердце вот-вот выпрыгнет из груди, – этот красавчик плотно сжимал своими сильными руками мои ноги и неустанно меня материл. И пока я сотню раз не сделал, – Женька всё никак успокоиться не мог.

Правда, позитивный момент во всём этом тоже был. Когда я сделал эти свои несчастные сто подъёмов, – мы с Женей занялись сексом. И это, скажу я вам, был самый лучший секс, который у меня только был конкретно с этим молодым человеком. Он был лучшим даже несмотря на то, что у меня дико болели мышцы живота.

Вот такой он был, этот Женя.

Вы, возможно, хотите узнать, что с ним случилось потом? О, ничего особенного, поверьте!

Осенью всё того же пятнадцатого года этот красавчик (он тогда как раз пошёл в шестой класс) завязал дружбу с некоторыми нашими трушниками. Он стал постоянно с ними тусоваться, а потом и вовсе сделался одним из них.

Произошло это, скажу я вам, настолько быстро, что даже я сам удивился.

Ещё в начале сентября Женя пил довольно мало водки, не курил, занимался спортом и даже старался хорошо учиться.

Ключевое здесь, конечно, – старался. Получалось-то у него, честно говоря, не очень. Но он всё же старался!

Так вот, уже к концу ноября (то есть всего-то по прошествии двух с лишним месяцев) этот шкет изменился до неузнаваемости.

Да, к концу ноября Женя напрочь забросил спорт и совершенно забил на учёбу. К тому времени он уже начал курить и теперь выкуривал по три пачки сигарет в день (как он сам признавался, ему это давалось тогда весьма нелегко). Ко всему прочему он начал каждодневно прикладываться к бутылке.

Оно и понятно: сам он мне тогда говорил, что ему очень хочется, чтобы трушники его зауважали.

Для этого он просто давился водкой. Он жрал водку в огромных количествах. Конечно, от спирта его жутко тошнило, но он продолжал пить. Пить для того, чтоб пацаны зауважали.

С курением дела обстояли таким же образом. Женя старался курить как можно больше только для того, чтобы заслужить уважение со стороны своих новых друзей.

Помимо этого забыл ещё сказать: когда Женя ещё был примерным мальчиком, то он старался правильно питаться. Брокколи там, салат и всё в этом духе. Теперь же, когда он решил сделаться трушником, – в его желудок ежедневно обрушивалось гигантское количество самой сладкой, жирной и вредной пищи. Теперь он ежедневно набивал своё брюхо чипсами и шоколадными батончиками, литрами пил отнюдь не диетическую колу (диетическую колу у нас в школе вообще никто не признавал, ибо это, дескать, всё для диетодевочек и фитоблядейпридумано) и, разумеется, при каждом удобном случае заходил со своими друзьями в Макдак.

Кстати, что касается Макдака.

У нас на протяжении многих лет не прекращались споры (собственно, они и сейчас не прекращаются) о том, можно ли настоящему школьнику ходить в Макдак. Большая часть спорщиков приходила к выводу о том, что нет, нельзя, ибо Макдак – это поганая пиндосскаялавочка, а настоящие школьники пиндосов должны ненавидеть и, разумеется, по всяким пиндосскимзаведениям шастать на должны.

Меньшинство же утверждало, что жрать в Макдаке очень даже можно, ибо таким образом ты как бы обжираешь пиндосов.

Антиамериканизм при этом подразумевался как нечто самоочевидное и никем из дискуссантов под сомнение не ставился.

Впрочем, вопрос о том, можно ли хавать в Макдаке или нет, – был лишь частью куда более обширного спора относительно всего американского вообще.

Так, у нас до сих пор не решился вопрос о том, можно ли настоящему школьнику ходить в джинсах.

С одной стороны, конечно, джинсы – это американское шмотьё. В таком хорошему человеку на улицу выйти стыдно. С другой, понятное дело, джинсы – это удобно для некоторых. Словом, поспорить было о чем.

Такого же рода споры у нас велись относительно продукции компании «Apple», голливудских кинофильмов, сигарет «Marlboro» и других товаров из буржуйских стран. По большей части все эти споры либо не приводили ни к чему, либо же приводили к выработке каких-то неимоверно сложных казуистических правил, вроде того, что, дескать, новые синие джинсы носить нельзя, а вот синие из секондхенда – можно. Впрочем, это только если джинсы достаточно широкие. А вот если джинсы скинни – тогда их носить вообще нельзя. Даже если они из секондхенда. А если джинсы чёрные и обтягивающие, то носить их можно. Но только если они из секондхенда. А вот если джинсы чёрные и довольно широкие, – то их можно и в нормальном магазине брать.

Аналогичные же правила действовали и в отношении других американских штуковин, в том числе и касательно посещений Макдака.

Надо сказать, полемика по поводу этих самых правил занимала немало места во всяком новом выпуске «Журнала патриотического школьника». Там же регулярно публиковались рекомендации вроде тех, что я приводил выше.

Как правило эти рекомендации печатались там как некое очень авторитетное мнение, которого вроде как можно и не придерживаться, но лучше всё-таки придерживаться. Обычно их печатали под заголовками вроде «Антонина Боженко рекомендует! Всё, всё, всё, что можно носить настоящему школьнику!».

И знаете, что во всем этом было самое интересное?

Полемизировать на все эти микроскопические вроде бы темы, что интересно, нашим товарищам никогда не надоедало.

Да, представьте себе: люди у нас в школе годами спорили о том, можно ли пить кока-колу, а если да, то при каких условиях и в каких количествах.

На практике, впрочем, вся эта потребительская схоластика сводилась к старой как мир формуле: всё это как бы нельзя, но если очень хочется, то вроде как и можно.

Иногда.

Ну, или даже не иногда...

Словом, вы меня поняли.

Ну так вот. Женя со своими друганами новыми ходил в Макдак постоянно. Иногда даже по несколько раз в день. И это не замедлило сказаться на нём.

Короче, очень быстро этот человек превратился из эдакого пай-мальчика в настоящего школьника. Пьяного, укуренного и самодовольного.

При этом он, понятное дело, опять стал набирать в весе и уже к весне шестнадцатого года снова стал таким же жирным, каким был к моменту своего приезда в Москву.

Хотя нет. В действительности он стал ещё жирнее.

Когда он приехал в Москву, то весил всего-навсего 62 килограмма. К маю же шестнадцатого в нем насчитывалось целых 67 кило живого веса.

Да, Женя стал настоящим школьником.

Хотел сперва написать, что стал он настоящим трушником, но потом подумал, что это будет масло масляное. Эх, вот он каков, – русский язык-то!

Кстати, тут должен сказать, что со временем волосы у Женьки потемнели. Из светло-русых они сделались почти чёрными. Чёрными как смоль. И хотя этот факт с жениным трушничеством едва ли связан, – я его считаю нужным выделить.

Что касается дальнейших жениных похождений, то во всех подробностях я вам их тут расписывать не буду. Ограничусь кратким изложением.

В последующие годы Женя вёл жизнь обычного среднестатистического трушника. То есть бухал как свинья, матерился как сапожник, упарывался наркотой, грабил со своими корешами магазины и вел беспорядочную половую жизнь. Ну, а в свободное от этих благородных занятий время валялся себе на диване как бревно, жрал в три горла всякую дрянь и, разумеется, постепенно заплывал нежным жирком. При всём при этом он, понятное дело, просто не вынимал сигареты изо рта.

Так он, собственно, и существует с конца 2015-го года по настоящее время. И ничего ему не делается.

Ага, не делается...

В восемнадцатом году он, я вам скажу, осуществил свою давнюю мечту и обзавёлся-таки автомобилем.

Это был старый-престарый Жигуль, относительно которого старики из жениного двора шутили, что, мол, этому зайцу триста лет, и который женины одноклассники даже несмотря на страшную ругань со стороны хозяина машины – упорно называли рыдваном.

Кстати, вы уже, наверное, подумали о том, как Женя в свои-то пятнадцать лет сумел обзавестись машиной?

Чтоб это понять, надо только ответить себе на один вопрос: после всего того, что вы прочитали выше, – вы верите в то, что Женя эту машину купил?

Вот то-то и оно!

Да, конечно, машина была краденая.

Жена угнал её где-то то ли в Дзержинске, то ли в Арзамасе. У него просто были родственники в тех краях, а потому он туда периодически ездил. Ездил себе, ездил, и вот однажды вернулся на своём собственном теперь уже автомобиле.

Машина была старая, ржавая и вообще убитая. Многие тогда удивлялись, как Женька вообще сумел на ней доехать до Москвы. Доехал же однако. С того самого времени этот наш товарищ только тем и занимается, что улучшает и улучшает свою машину.

Недавно вот панели туда деревянные заказал. Скоро доставить должны.

Речь здесь, конечно, идёт о тюнинге вроде того, что некогда проводили (да и сейчас ещё очень даже проводят) наши южане-таксисты со своими старыми колымагами.

Да, на этот самый тюнинг он уже пару сотен тысяч рублей точно угрохал. Посмотрим, что будет дальше.

Кстати, что интересно: номер на автомобиле Женька после этого полгода не менял (машину он угнал в марте восемнадцатого).

Сменил он его только тогда, когда к нам в школу фейсы постучали. На всякий случай, как он сам говорил.

До этого же он так и ездил со старым номером. И никто его даже не пытался останавливать. Машину, по всей видимости, никто и не искал.

Оно и понятно: кому она нужна-то?

И да, если что: этот самый новый номер тоже имеет весьма темное происхождение.

И да, ездит Женька на своём рыдване, понятное дело, без прав.

И да, за руль он частенько садится пьяным или упоротым.

Помимо этого, кстати, Женька решил жениться. Для этого он уже подал во все инстанции для того, чтоб его совершеннолетним раньше времени признали. Не в восемнадцать лет, а в шестнадцать.

Кстати, его предполагаемая жена – очень даже ничего. Мне она нравится. А ей нравится женин автомобиль.

Правда, имеются у этого шкета и некоторые проблемы. Со здоровьем проблемы.

Как я уже говорил, Женька как начал в пятнадцатом году выкуривать по три пачки сигарет в день, так и продолжает до сих пор это делать. Притом если раньше это доставляло ему мучения, то теперь он без затяжки и четверти часа вытерпеть не может. А курение (тем более в таких количествах) не могло не оставить неизгладимого отпечатка на несчастном женином здоровье.

Одышка у Жени такая, что и словами непросто передать.

Вы поймите, он сотню метров небыстрым шагом пройдёт, – и ему отдышаться надо. А уж по лестнице для него подняться – это вообще что-то немыслимое.

Поэтому, собственно, сейчас Женька и старается как можно меньше ходить пешком. Дескать, нет ходьбы – нет и одышки. Для этого, кстати, он и машину завёл.

Впрочем, случаются ведь в жизни иногда и непредвиденные ситуации.

Я ведь тут лестницу совсем не зря упомянул.

Женина будущая жена мне рассказывала, что как-то Женька решил прийти к ней домой. Ну, сексом, как вы понимаете, заняться. А в тот день в её доме как назло лифт крякнулся. Так бедный Женя полчаса до пятого этажа по лестнице добирался!

Она мне так и сказала: «Открыла я дверь, – а он там стоит весь красный как рак, на стену облокотился, чтоб не упасть, и аж задыхается весь от одышки! Я серьёзно говорю: человек просто в прямом смысле задыхается у тебя на глазах!».

Секса, как вы понимаете, в тот день никакого не было.

Но одышка – это ещё ничего. Вот сердце – другое дело.

Да, сердце у Женьки стало болеть году эдак в семнадцатом. Периодически возникающая и подолгу не проходящая резкая колющая боль в районе сердца.

Ну, про апноэ во сне я ничего говорит не буду. Это само собой разумеется.

Впрочем, если бы всё только и ограничивалось одышкой, апноэ и болью в сердце, – это было бы ещё полбеды. Но нет!

Летом девятнадцатого у Жени на руках стали проступать трофические язвы. Врач (да не Грач, а нормальный врач, – тот, что в поликлинике сидит) ему, конечно, говорил что, дескать, лечиться надо и вообще повести другой образ жизни, но Женька, понятное дело, от таких советов пока только отмахивается. На проблему старается внимания не обращать. Говорит, что, дескать, само пройдёт. Ага, пройдёт оно!..

Эх, только бы он бросил курить... Я очень боюсь за его здоровье.

Впрочем, виной тут, понятное дело, не только курение, но и женин нездоровый образ жизни вообще.

Эх, всё-таки жалко мне трушников. Знаете, вот сколько раз я с ними встречался, а всё мне казалось, что хоть они, конечно, все такие веселые-развеселые, но всё же есть в каждом из них что-то печальное.

Хотя нет! Даже не в них самих. В них-то самих и тени печали нету. А что ещё важнее, – нету и тени вымученности. А уж в наш-то век тотального притворства и повсеместного распространения этой самой вымученности это дорогого стоит. Нет, все их сумасбродства абсолютно естественны. Идут от земли, так сказать. Но всё же есть в них что-то такое...

Эх, понимаете, сколько раз я встречался с кем-нибудь из трушников, – меня всякий раз охватывал какой-то странный восторг, даже мне самому до конца не понятный. Я просто восхищаюсьнашими трушниками. Восхищаюсь их удалью, их смелостью, их непосредственностью. Да и много чем ещё я в них восхищаюсь. Там есть чему восхищаться.

И при этом всякий раз, когда я с кем-нибудь из них расставался, – на душе у меня оставались какие-то до невозможности тревожные и печальные мысли. Мысли из разряда тех, что потом долго мучают тебя, будто пожирая всего изнутри, не дают нормально заснуть ночью и, что самое, пожалуй, в них мерзкое, никогда не оставляют тебя до конца, а всё возвращаются и возвращаются к тебе снова. И это очень мрачные мысли.

А знаете, почему так, и что это вообще за мысли?

Понимаете, всякий раз, когда я расстаюсь с кем-то из этих людей, – я думаю, что, возможно, вижу этого человека в последний раз. Я понимаю, что, возможно, завтра он подорвётся на собственной же самодельной бомбе. Или напьётся и решит искупаться в Москва-реке. И не выплывет. Или его хватит инсульт. Или инфаркт. Сколько раз уже такое в жизни случалось, что я разговаривал с человеком, разговаривал, а потом через два дня узнавал, что его уже нет в живых.

И поэтому мне всегда бывало тяжело прощаться с кем-нибудь из наших. Так и кажется, что этот ваш разговор был если и не последний в жизни, то уж во всяком случае другого не предвидится ещё долго. А потому так не хочется прощаться!.. Но надо!

Впрочем, довольно про Женьку. После своего ухода из 737-й я с ним общался мало.

Скажем лучше пару слов о людях, без которых невозможно было бы представить 737-ю школу в то время, когда там учился я.

Речь идёт об Андрюхе и Денисе.

Вот это были шкеты!

Впрочем, обо всем по порядку.

Как я уже говорил, вся та параллель классов, что была младше нас на один год, – просто поголовно состояла из отборнейших трушников и трушниц. Вот в этой самой параллели и учились те самые Андрей и Денис.

Да, если вы ещё не поняли: тот Денис, о котором я сейчас говорю, – это не тот Денис Кутузов, с которым я учился. Это другой Денис. Надеюсь, вы это запомните.

Потом, уже в 1497-й, кстати говоря, будет ещё третий Денис. Анисимов – фамилия у него.

Но не будем понапрасну забегать вперёд.

Вернемся-ка мы лучше к делу.

Так вот, учились, значит, в той параллели эти самые Андрей и Денис (этого последнего я для надежности буду именовать Денисом Номер Два). Фамилии его я всё равно никогда не знал. Так вот, что Денис, что Андрей, – оба они были красивые-прекрасивые.

Таких красивых шкетов я... Да нет, видел я, конечно, и покрасивее, но эти двое всё равно были полный улёт.

Денис выглядел следующим образом. Роста он был невысокого, сам чуть смуглый. Телом он был относительно худ, но вот щеки у него были достаточно упитанными, хотя и не как у хомяка. Глаза у него были хитрыми, всегда чуть прищуренными и смеющимися. И они постоянно бегали по сторонам, никогда не задерживались на чем-то одном, а когда ты с ним разговаривал, то он очень редко смотрел на тебя. Все больше по сторонам. Но уж если посмотрит тебе в глаза хоть на секунду, – так страшно аж прямо становится. Уж больно взгляд у него был недобрый. Вечно казалось по его внешнему виду, что он замышляет недоброе. Подбородок у него был массивный, ярко выраженный. Волевой, что называется. Волосы светло-русые, прическа ёжиком. Нос он имел не то чтобы крючковатый, но я бы сказал, что чуть вытянутый вперёд. Эта черта (особенно в сочетании с вечно смеющимися и бегающими глазками) делала его до невозможности похожим на крысу. Из этого сходства, кстати, происходит и его школьное прозвище.

Для нас всех он был Денис Крыса.

Одевался Денис почти всегда одинаково. По школе он обычно ходил в застегнутом на молнию темно-синем или чёрном жилете с длинными рукавами (такие жилеты в ту пору вообще были очень модны среди наших трушников; да и сейчас их многие носят), брюках или чёрная джинсах. На ногах его обычно красовались макосины.

Денис Номер Два практически всегда улыбался. Честно говоря, я ни разу не видел его расстроенным.

Учился Денис, как я уже говорил, сначала в «Б»-классе вместе с Гришкой и прочими. Потом он перешёл в «А»-класс. Перешёл для того, чтобы быть поближе к Юханову и Номаду.

Когда-то Ден занимался спортом. Ну, если точнее, – то не когда-то, а вплоть до пятого класса. Помню, когда этот шкет учился в том самом пятом классе, – то он во время переодевания на физкультуру вечно всем демонстрировал свои четыре кубика пресса. Пресс у него, честно говоря, был довольно-таки вялым, но он всё равно страсть как гордился тем немногим, что имел.

Так, впрочем, было лишь поначалу. Очень скоро Ден познакомился с нашей трушнической средой... Что было дальше, – вы наверное, сами можете представить.

Всего за один год Денис превратился в настоящего школьника. Забросил спорт, начал бухать, прогуливать (особенно уроки физкультуры), курить «Беломор», жрать в три горла, пробавляться травкой и, разумеется, вести насыщенную сексуальную жизнь.

Впрочем, сказать, что он стал другим человеком, – никак нельзя. На его характере все эти изменения в образе жизни не сказались вот вообще никак.

Впрочем, если на денискиномхарактере это всё и не сказалось (я, во всяком случае, ничего такого не заметил), то на его фигуре очень даже сказалось, притом наилучшим образом.

Вот, помню, была зима. Кажется, январь пятнадцатого это был.

Переодеваемся мы на физкультуру. В раздевалке, понятное дело, народу как сельдей в бочке. Я быстро переоделся и, не желая толкаться среди людей, поднялся на наш физкультурный балкон. Там я надеялся дождаться начала урока, до которого у меня ещё время было.

Поднялся я, значит, на балкон и вижу: сидит там в бежевом кресле Ден Крыса. И знаете: так он там хорошо сидел, так сидел, что я от такого хорошего зрелища аж возбудился!

Оно и понятно: попробуйте сами представить, как он был одет и в какой позе там развалился.

Да, одет он был превосходно: были на нем черные спортивные штаны да та темно-синяя кофта с длинными рукавами и на молнии. Ну, та самая, в которой он по школе обычно шастал. Да, и кроссовки. Кроссы на нем были зеленые и на белой подошве. Все по последней тогдашней моде.

Впрочем, не от одежды я тогда возбудился, а от человека, который под этой одеждой прятался. Или не прятался...

До невозможности сексуальным Дена в тот момент делала не столько одежда, сколько поза, в которой он находился.

Да, поза и впрямь была что надо: плотно вдавившись своим, прямо скажем, не маленьким седалищем в глубину тощего кресла, одну ногу вытянув что есть мочи вперёд, а другую закинув за подлокотник, – Денис не сидел, а скорее полулежал в кресле, пялясь в свой телефон. Выглядело это всё ну просто архисексуально!

Таким Дениска в этот момент казался слабым, ленивым, изнеженным и... Нет, женственным он не казался. Ну, только если самую малость.

Хотя почему казался? Он ведь как раз таким и был: слабаком, лентяем и неженкой.

Все это знали. И сам он это знал.

Поэтому, собственно, на такие слова и не обижался. Умный он был человек. Умные люди на правду не обижаются.

Ну так вот. Подошёл я к Денису да и сел с ним рядом. Тут он из кармана ещё и сникерс достал, жевать его начал...

И знаете: так он сексуально жевал, так мастерски работал челюстями, что совсем уж тогда распалил мою похоть. Щёки его медленно ходили туда-сюда. Выглядело это просто сногсшибательно. Теперь только я по достоинству смог оценить, какие же в него были красивые пухлые щеки. Они были просто восхитительны.

Мы разговорились.

Описывать весь наш разговор я здесь не буду. Это лучше будет сделать как-нибудь потом. Слишком уж это описание может увести нас в сторону, тогда как времени на окончание работы почти совсем не осталось. Поэтому скажу просто, что мы разговорились. Это в конце концов – чистая правда.

Мы и впрямь разговорились. И чем больше мы говорили, – тем сильнее наша беседа склонялась к сексуальной тематике. В определенный момент Денис встал и, ничего не говоря, подошёл к перилам, огораживавшим наш замечательный физкультурный балкон так, чтобы никто оттуда не выпал в зал. Он уставился через все помещение в зарешеченное убогой сеткой окно. Я сделал ровно то же самое.

За окном, помню, шёл снег. Секунд десять мы просто молча стояли, вглядываясь в заснеженный школьный двор.

Затем Крыса резко повернулся лицом ко мне, а после столь же резко расстегнул и снял свою синюю кофту, забросив её на оставленное им бежевое кресло.

На нем теперь помимо спортштанови кроссовок была лишь белая физкультурная майка.

«Жарко что-то...» – произнёс он.

Я тоже оторвал взгляд от окна и посмотрел теперь на своего собеседника.

Он был прекрасен!

Теперь я спокойно мог разглядеть его живот, плотно обтянутый прошлогодней физкультурной майкой. Да, живот у Дена был что надо! Не слишком большой, конечно, но это ничего. Ден в конце концов сам по себе был человеком некрупным. Да и остался таким по большому счету. А маленькому человеку и живот пристало иметь маленький. Главным было другое: живот у Дениса был круглым, аки футбольный мяч.

– Ты, как я вижу, животик отрастил... – произнёс я, ткнув Крысу в этот самый животик.

– Ага... – как всегда с самодовольной улыбочкой произнёс он.

– Я-я-ясне-е-енько-о-о... – протянул я, а затем, выждав некоторую паузу, продолжил. – Что делать с ним будешь?

– Наслаждаться буду! – бросил в ответ Ден, с очевидным наслаждением выгибая спину. – Не знаю, как ты, но я собой очень доволен. Я – красавчик!

Это была чистая правда. Вот ни прибавить ни убавить!

– На физру идёшь? – спросил я, снова поворачиваясь к окну.

– Ты чо?! – воскликнул ошарашенный Денис. – Я чо, – враг себе что ли?! Какая, блядь, нахуй физра?! У меня тут работы ещё непочатый край! – заявил он, указывая пальцем на огромный пакет с шоколадными батончиками, лежавший на одном из кресел прямо возле его рюкзака.

– Да-а-а, – несколько виновато протянул я, – об этом-то я и не подумал. Ежели так, то тебе и впрямь лучше не ходить. Дело-то серьёзное.

Тут прозвенел звонок.

Я отправился в зал, а Ден так и остался сидеть на балконе, пожирая сникерсы.

Что случилось с Денисом дальше? Ничего особенного, поверьте.

Будучи мальчишкой одновременно тщеславным и ленивым Денис довольно рано понял ту истину, что хорошими делами прославиться нельзя. Ему-то уж точно.

Поэтому, собственно, он с пятого класса и примкнул к тониной корпорации.

Вы, впрочем, не подумайте: не мешки же таскать он туда пришёл!

Нет, человек этот физический труд презирал и сам, по своему желанию никогда бы палец о палец не ударил.

Впрочем, какое-то время ему на тониного даче вкалывать всё же пришлось. Но он, как мне говорили, даже из-под палки работал плохо.

Потом Крыса каким-то неведомым мне образом сделался корреспондентом «Журнала патриотического школьника».

Писал он туда всякое, но вообще специализировался на обзорах. Притчей во языцех стали его «дегустационные обзоры», где он подробно описывал, как же его прёт от рома или вискаря такой-то марки.

Помимо обзоров писал он ещё так называемые «гонзо-репортажи», как он сам их именовал. По факту это были просто написанные разговорным стилем рассказы о некоторых недавних событиях его собственной жизни. «Ходил я вчера на обжиралово...» – ну, или как-то так они обычно начинались. Дальше там обычно описывалось, как Ден вкусно пожрал (и что именно он жрал), как он там круто набухался (и чем именно), как и с кем подрался и, разумеется, какую хорошую девку (ну, или парня) склеил.

Помимо этого Ден еще писал иногда порнографические рассказы в духе садо-мазо, но они у читателей вызывали не столько возбуждение, сколько гомерический хохот.

За это успехом и пользовались.

Писал Денис много. Все силы на это тратил. И усилия, надо сказать, оправдались.

Весной шестнадцатого его произвели в четвертую категорию, а летом восемнадцатого – в третью.

Да, живёт теперь Дениска припеваючи.

Не один, кстати, живёт, – а вместе с девушкой своей и домашним рабом. Девушка у него, собственно, давно появилась, – ещё в 2015-м. Но к себе домой он её переселил только после того, как перешёл в четвёртую категорию. Что же касается раба, то его он завёл вскоре после того, как был принят в категорию третью.

Да, ещё: после того как Денис фактически женился, – он, как все и ожидали, ещё больше располнел. Совсем теперь толстяком сделался. Ну, а уж когда у него появился домашний раб...

Впрочем, это уже отдельная история. Вот так и живёт теперь этот семнадцатилетний трутень. Живёт в собственной квартире с любимой девушкой, которая души не чает в своём Денисоньке, и личным рабом, готовым выполнять любые его прихоти. Ну, и родители его в той квартире тоже как-то обретаются.

Такая вот жизнь.

Кстати, говорят, Денис нынче подумывает свою старую, доставшуюся от родителей фамилию поменять. Говорит, дескать, знают все меня как Крысу, – так пусть и по паспорту я буду Крысой.

Фамилию он, думаю, и вправду сменит. Похожие случаи у нас уже бывали. Но о них я ещё расскажу дальше, если успею.

Теперь же вернемся к делу.

Был в нас помимо Крысы ещё Андрей Тихоня. Учился он в том же самом «Б»-классе, но оттуда никуда не переходил. На вид был он пусть и не слишком, но всё же в определенной степени похож на Дениса Номер Два.

Ростом он так же был невысок, сам чуть смуглый, волосы светло-русые, на голове ёжик неподатливых волос. Только вот нос у него был вздернутый, подбородок скошенный, почти незаметный, скулы немного шире, чем у Дениса, и, – что самое главное, – взгляд у него был куда как добрее, нежели у Крысы. Какой-то это был детский, совершенно наивный и всегда чуть удивленный взгляд, будто вопрошавший: «Куда же я попал?!». И глаза у него были голубые, прозрачные. И они всегда были широко распахнуты. А у Дениса глазки были карие, совершенно темные и вечно прищуренные.

Но эти различия было видно лишь тому, кто с этими людьми общался подолгу. На взгляд же стороннего наблюдателя эти двое почти ничем между собой не отличались.

Поэтому, собственно, многие учителя их частенько путали.

Способствовало этой путанице ещё и то, что одевались эти шкеты совершенно одинаково. Андрей таким же точно образом чапал по школьным коридорам в макосинах, чёрных брюках и застегнутом на молнию темно-синем жилете с длинными рукавами.

Но вообще между этими двумя товарищами была пропасть. Что не мешало, однако, им быть друзьями не разлей вода.

Денис был человеком шумным, циничным и язвительным. Настоящий придворный шут! Собственно, если подумать, то он и был кем-то вроде шута при тонином дворе. За это он, кстати, получил второе своё прозвище. Его у нас прозвали Риголетто.

Андрей был полной его противоположностью. Иначе не прозвали бы его Тихоней.

Шутить он не любил, шумных компаний избегал и вообще был человеком довольно стеснительным. Да, он воистину был именно что тихоней.

Однако именно ему выпала однажды честь представлять нашу школу за рубежом.

История его поездки в Германию, надо сказать, была в высшей степени замечательна. Это была в высшей степени протоновская история.

Суть её была в следующем.

Как вы уже знаете, в нашей школе имелась самобытная культура очковтирательства.

Да, именно культура.

Я знаю, конечно, что очковтирательство бывает и в других школах.

Но какой оно там, спрашиваемся, носит характер?

Известно какой!

Трусливый, я вам скажу, и стыдливый!

Как это вообще обычно в других школах бывает?!

Сидит себе какая-нибудь Марьиванна, заполняет себе отчеты да и нет-нет, а приукрасит в этих отчетах какую-нибудь мелочь. Но только так, чтоб никто не заметил не дай бог!

Стыдоба да только, – я вам скажу.

Но у нас-то в «Протоне» всё относительно этого было совсем по-другому.

Если учителя других школ только немного редактировали реальность при помощи отчетов, – наши при помощи отчетов реальность формировали.

Ну так вот, ближе к делу.

На протяжении многих лет Нина Ивановна при помощи отчетов и всяких других хитрых бюрократических инструментов успешно пудрила мозги начальникам вышестоящих инстанций. Благодаря её активной имитации бурной деятельности эти последние совершенно искренне думали, что у нас тут едва ли не гимназия с углубленным изучением немецкого языка.

Оно и понятно: по документам выходило так, что в нас тут чуть ли не все ученики регулярно посещают занятия по немецкому языку, читают на них «Die Leiden des jungen Werther» и, разумеется, превосходно говорят на языке Гёте.

Да что там!

В одном из отчетов Нинка даже писала, что у нас в школе, дескать, даже на переменах дети между собой на дойче шпрехают!

И высокие начальники (видимо, ввиду наличия у них тяжелых когнитивных нарушений) во всю эту бредятину верили.

Откуда я знаю, что верили?!

Ну, во-первых, некоторые из них мне сами об этом говорили.

Во-вторых, если бы не верили, то им бы точно не пришло в голову включить нашу школу в какую-то международную программу обмена учениками.