Текст книги "Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна"

Автор книги: Марат Нигматулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

Словом, я сейчас тоже почти что в тюрьме. Сижу нынче под домашним арестом.

Я не знаю, как долго я ещё пробуду в этих довольно комфортных условиях. Именно поэтому надо торопиться, надо писать как можно быстрее. Быстрее…

Там, на айкидо, я впервые столкнулся с самыми настоящими бандитскими порядками. Прямо в раздевалках там торговали наркотиками. Хорошо, что я вырвался оттуда.

Какие ещё у меня воспоминания о том времени?

Помню, как я однажды совершил маленький подвиг. Во дворе «Дворца пионеров» это было. Я увидел, как огромная собака напала на ворону и стала пытаться её сожрать. Ворона пыталась спастись, но всё было бесполезно. Тогда я схватил палку и бросился на собаку. Тогда она выпустила ворону. Птица села на дабор, отдохнула, а затем улетела. Я сумел отогнать собаку. Точнее, собак. Рядом с этой псиной были ещё дворняги. Было их пять или шесть. Точно не помню.

Ещё помню, как нам, совсем ещё малым детям, читали вслух «Тайную доктрину» Блаватской. Это было там же, во «Дворце пионеров».

Ещё вспоминается мне лето 2008 года. Это было последнее моё лето перед школой. Хорошее это было лето. Лучшего и не надо.

В начале лета я познакомился с очень хорошими ребятами во дворе. Звали их Алёшкой и Машкой. Алёшке было шесть лет, а Машке – семь.

Машенька была милой упитанной девочкой. Мне уже тогда нравились такие.

Алёшка был подвижным и стройным мальчиком. Такие мне уже тогда не очень нравились.

Словом, человеком он вырос хорошим. Я впоследствии встречал его пару раз. Он тогда уже был в сознательном возрасте. Хорошим Алёшка вырос человеком…

Машка тоже ничего. Она выросла очень красивой упитанной девушкой. Одна беда – матерится через слово. Культуры никакой. Девушка она красивая, но хабалистая – жуть. Словом, сейчас она нашла себе жениха и скоро уже станет матерью семейства. Пусть у неё всё будет хорошо…

Но это всё сейчас. А тогда мы были просто детьми. Совершенно лишёнными этих взрослых заморочек, расизма, сексизма и прочих предрассудков. И это было замечательно.

Вот употребил я слово «хабалистая» и жалею. Грубое словечко, не люблю его. Но какое меткое, точное! Нет, не зря его употребил.

Мы тогда много гуляли во дворе. Много гуляли. И всякие детские приключения у нас были.

Ну, к примеру, однажды мы хоронили мою умершую аквариумную рыбку. Саван был сделан из старого платка, а гроб – из матрёшки.

Ещё мы закапывали клады. Сейчас этим словом стали обозначать места, где прячут наркотики. Но это другое. У нас было не это. Мы закапывали банки или пластмассовые коробочки со старыми монетами и всякой бижутерией.

Один раз похоронили кошку. Потом мы даже сделали ей крест на могилку и долго ещё носили уда цвеиы, собранные рядом, на рельсах.

Да, рядом с нашим домом располагалась железная дорога. Там ходили электрички. В Подмосковье ходили.

Близ рельсов тянулись огромные мрачные пустоши, наглухо заросшие дикой травой в рост человека, мелким кустарником и молодым лесом. Эти места были просто испещрены оврагами.

Мы любили играть на тех пустырях. Помню, однажды мы нашли труп бездомного в высокой траве.

А ещё рядом с нами было метро. Словом, оно и сейчас на месте. Но тогда оно было совсем не таким, как сейчас. Это нынче его сильно испортил уродец Собянин, так похожий на Ельцина. А вот тогда оно было другим. И мне метро тогдашнее многим милее нынешнего. В те времена станцию Фили окружали огороженные забором с колючей проволокой овраги. Они за много лет поросли деревьями и кустарником так, что пройти было невозможно. Тем более, что на дне этих оврагов лежали огромные кучи всякого мусора; там бегали крысы размером с кошку, а ещё там водились бездомные собаки. Этих последних там вообще было множество. Иногла там прятались целые стаи их.

Ещё в этих оврагах нередко собирались бездомные, бандиты и хулиганы. Не самое цивилизованное место, как вы понимаете.

Именно это-то нам, детям, и нравилось в нём. Мы любили играть в этих самых оврагах. На опасности нам было плевать.

Тем более, что заросли кустарника летом и сугробы зимой (словом, снег на дне оврагов лежал обыкновенно до июня) скрывали настоящее сокровище. Именно там, в оврагах, находилось целых два замечательных входа в подземелья московского метро. Мы частенько забирались туда.

Там было здорово. Помню высокие потолки, с которых капала вода. Это и было то подземелье. А уж духов, привидений и прочей нечисти там и вовсе водилось немерено.

А один раз мы нашли там труп молодой девушки. Её, видимо, убили бандиты, которые там собирались по ночам.

Нынче урод Собянин (чтоб ему гореть в преисподней) вырубил в тех оврагах кустарник, выгреб мусорные кучи, снёс заборы, заложил кирпичом входы в подземелья, прогнал гигантских крыс и всё окультурил, облагородил (читай: испортил). На тех местах нынче аккуратные газончики.

Ух, ненавижу Собянина, этого расхитителя и осквернителя, этого варвара, вандала и насильника! Как он искалечил мой родной город! Ужас! Ненавижу!

А ведь я помню времена, когда один мальчик из нашего двора пошёл гулять в подземелье, но так и не вернулся. Его ждали сначала, потом зодили искать. Искали долго, но так и не нашли.

Нам тогда щапретили ходить по подземелью, но мы всё равно ходили. Нам нравилось там.

Мы любили иногда зайти подальше в подземелье и звать того мальчика, который пропал там. Его звали Паша. Мы орали, орали. После наших криков из подземелья иногда раздавался тизий плач. Нам это всё тоже очень нравилось.

Помимо этого мы любили зодить прямо к метро, где были крысиные норы. Нам нравилось кормить огромных серых крыс шоколадками и чипсами.

Крыс, этих милых зверьков, я всегда очень любил. Они такие милые!

Воспитателям и учителям это всё всегда казалось странным. Они смотрели на это как на некое психическое отклонение.

Ну, и помимо всего этого мы ещё и обжирались. Обжирались так, что потом едва доходили домой. Обжирались самыми вредными продуктами из возможных: чипсами, сухарями, чебуреками, беляшами и тому подобным фастфудом. Каждый из нас выпивал по два литра кока-колы в день.

Да, ели мы очень много. За то недолгое время, что я провёл с ребятами, я сильно потолстел.

Никакое айкидо не помогло: я всё же отрастил себе дивотик. Мягкий, нежный животик. Вот так.

Что ещё я могу вспомнить про то лето?

Помню, как мы с ребятами ставили в Филёвском парке силки и капканы. Ловили в них белок и кроликов. Силки меня научил ставить дедушка.

Эх, золотые были времена!

Кому-то, возможно, покажется всё это дикостью, варварством и большим недосмотром наших родителей.

А вот мне так не кажется.

Моё детство было замечательным. Минуты, проведённые вместе с ребятами, я, наверное, буду вспоминать до конца своей жизни. Я был тогда так счастлив, что и передать нельзя.

Увы, но многие современные дети такого счастья лишены.

Теперь в нашем обществе утвердилась дурная концепция «безопасного детства». Пришла она к нам, разумеется, с Запада.

Когда мы были детьми, то чувствовали, что многие наши беды идут именно оттуда в виде новомодных педагогических измышлений. Поэтому я и сейчас остаюсь злейшим врагом этой гадостной, буржуазной, исключительно вредной концепции.

Детство не должно быть «безопасным».

Все эти детские площадки, покрытые резиною, все эти горки, где шурупы закрыты от детских глаз, все эти многочисленные теперь оувернантки, будто только воскресшие из небытия и готовые обучать «королевскому английскому», – все это настолько противно мне, что я готов хоть сейчас измолотить всю эту гадость в порошок.

«Безопасное» детство – это детство без радости. Это гувернантка, орущая про то, что надо повторить неправильные глаголы. Это мюсли на завтрак и поездки в языковые лагеря Европы летом. Словом, это вся та буржуазная мерзость, которую мне хочется уничтожить. Уничтожить полностью и абсолютно. Уничтожить без остатка.

При коммунизме детство станет периодом героических поступков, удивительных приключений и неограниченной свободы. Словом, тогда детство и взрослость сольются воедино.

Я искренне полагаю, что детям намного полезнее взрывать петарды на каком-нибудь пустыре, чем заниматься английским по какой-то там новой методике. И если ханжи решат возразить, то я смело скажу: пусть погибнут все ханжи, – пусть настанет воля!

Вообще же, дети – это природные коммунисты. Они очень легко принимают идеи равенства. Лет до десяти – особенно. Потом уже в ход вступают религия, школа и прочая мерзость.

Именно поэтому я обеими руками за на ыленное, полнокровное и свободное детство. Такое, какое было у меня очень недолго, всего лишь те полтора месяца, когда я общался с Алёшкой и Машкой. Спасибо им огромное. Никогда их не забуду.

Вернёмся, однако, к делу.

Что-то опять вспоминается мне «Дворец пионеров».

В одном из кабинетов там на внутренней стороне двери висит вырезанная из картона белка. Она, кстати, и поныне там. Эта огромная белка – самое сильное моё детское воспоминание, пожалуй.

Ладно, ещё о многом надо сказать.

Во второй половине того лета мы ездили сначала в Анапу (в июле), а потом к родственникам, в Одессу (в августе).

Про Анапу рассказать нечего. Ну, кроме того, что мы там с помощью пневматического ружья охотились на лягушек-быков.

Этих самых ляшушек-быков вокруг Анапы водилось множество. Они очень большие, крупные, мясистые. А ещё они страшно и громко орут.

Каждый день мы проводили в морских купаниях, а каждый вечер – в охоте на лягушек.

Я помню, как мы с дедушкой пробирались в темноте, лишь чуть разогнанной фонарём, через заросли камыша. Мы шлина страшный лягушачий вой. Тут я вижу лягушку. Огонь! Раздаётся выстрео. Нет, лягушка уплыла.

Так было почти всегда.

Да я и не зотел жтих лягушек особо убивать. Мне куда больше нравилось смотреть на них. Очень уж они красивые.

Попал я в лягушку-быка лишь однажды. Она сразу же так начала орать, что мне стало её очень жалко, а самому было очень стыдно. Я просто зотел почувствовать себя озотником, но не убийцей. Словом, тут я был обычным ребёнком.

Закончилось всё это дело тем, что раненую лягушку я целую неделю лечил самостоятельно. А ещё я для неё ловил мышей. Потом, когда мы её всей семьёй выходили, я отпустил её в дикую природу. Ружьё я тогда закопал в землю.

Да, лечили мы эту лягушку всей семьёй. Целую неделю на море не ходили. Мама боялась её и всё поражалась тому, какая она (лягушка) огромная. Да, это хоть и лягушка, но всё же бык! Словом, страх не мешал маме заботиться о несчастном существе. А однажды ночью эта лягушка забралась к нам в постель погреться. Мама была напугана до смерти. Мы тогда с ней спали в одной кровати. После жтого случая лягушку выселили в комнату к дедушке и бабушке. Она и там забиралась ночью в кровать. Холодно ей было, видимо. А вообще жта лягушка у нас жила в ванной. Там она всегда могла поплавать в ванне, где доя неё была набрана вода. Один раз она напугала до полусмерти горничную санатория, где мы жили.

Не очень жто был санаторий. Назывался он «Парус».

А вообще эта лягушка неплохо себя у нас чувствовала. Так мне, во всяком случае, казалось.

Но хватит уже о лягушках.

Я здесь обмолвился о том, что спал тогда с матушкой в одной кровати. Сейчас расскажу о том, как это всё получилось.

Дело в том, что я в шесть лет очень сильно заболел. Подцепил заразу во «Дворце пионеров». Тогда у меня была температура под сорок, жар, бред и галлюцинации. На основании этого я сам переехал в родительскую спальню к матери, а отца выселил в свою, детскую.

Затем я поправился, но спать на новом месте продолжил.

Отец уж думал, что он вернётся на своё законное место с началом учебного года, когда я пойду в школу. Но после начала учебного года стало только хуже.

О том, что творилось в моей первой школе, я ещё расскажу, притом довольно подробно. Сейчас же скажу кратко: это был полный ужас. Я потерял сон, аппетит и хорошее настроение. Потерял на долгие годы.

Тогда наш врач-педиатр сказал, что мне лучшемпервое время спать с матерью.

Это «первое время» затянулось на несколько лет. Я спал с матерью в олной кровати всю начальную школу (четыре года) и весь пятый класс (ещё целый год). Лишь в шестом классе меня обратно выселили в мою комнату. Словом, тогда я уже и сам был не против.

А вообще с этой тонкостью нашей жизни связано много смешных моментов.

Ну, к примеру, таких.

Дело в том, что кровать моя была довольно короткой и довольно узкой. А ещё она была окружена высокими деревянными бортиками, о которые было легко удариться. А биться о них было очень больно!

Собственно именно поэтому мой отец вынужден был спать исключительно в позе эмбриона.

Прошли годы, а привычка осталась: он и по-прежнему спит исключительно таким образом.

Но это его тогда не спасало. Частенько ночью я слышал глухие удары его головы о дерево и сопровождавшие их проклятия в адрес кровати. Жуткие были проклятия. Короткие, но смачные.

А вот ещё помню, приезжали к нам однажды родственники с Украины.

Нет, как сейчас помню. На часах было 9:08 утра.

Столовая вся залита солнечным светом. Я открываю дверь спальни и, потягиваясь, вхожу в светлый зал. За столом уже сидят украинские родственники, пьют чай и ебят жареное сало. Мама моя ещё лежит в кровати.

Дядя Игорь спрашивает меня: «Как, Маратик, ночь провёл?».

Я потягиваюсь и отвечаю, закатив глаза от удовольсивия: «Хорошо-о-о!».

Тут раздаётся шлёпание тапок о пол, а затем открывается вторая дверь. Из комнаты выползает, – не выходит, а именно выползает, – отец. Он весь сгорбился, а лицое его изображает такую печаль и уныние, что просто ужас.

«А ты как, Влад, ночь провёл?» – спрашивает его дядя Игорь.

«Ой, херово…» – отвечает отец. После этого он закрывает дверь и идёт спать дальше.

Мы все смеемся.

Вернёмся, однако, к делу.

Тем более, что я вспомнил своих украинских родственников.

После Анапы мы почти сразу поехали в Одессу. Словом, жили мы не в самом городе, а рядом с ним, на даче у родственников.

Дача была именно такой, как надо. Это была именно дача! Не унылый коттеджный посёлок, а самая настоящая советская дача!

Всё там было по неписанному канону! Огород, сарай, туалет на улице. Рядом – Сухой лиман, где можно рыбачить, и болото, где дила тогда всякая нечисть. Недалеко находились колхозные поля и старинный замок, а всего в нескольких километрах – молдавская граница. Во дворе дома жили многочисленные кошки и коты, а ещё ёжики, которых здесь было огромное количнство. Заросли камыша на лимане кишели змеями. Водились там и лягушки-быки. На другом стороне лимана находился посёлок-призрак, который был совершенно покинут жителями. В ясные лунные ночи мы могли сквозь бинокль разглядывать на противополодном берегу привидений, а также всякую нечистую силу. Из старинного замка ночами раздавались ужасающие вопли.

Словом, там было, на что посмотреть.

Помню я один случай, который там у нас произошёл.

Я тогда взял дрожжи, много дрожжей.

Я вообще в детстве был большим хулиганом, а потому часто попалал в такие истории.

Так вот, взял я дрожжи, а потом высыпал их все в сортир.

А сортир на даче был старый. Так, яма в земле, а сверху сидение с дыркой.

Насыпал я туда дрожжей, а потом и забыл. Только смеялся в тот момент, когда тётя Лена искала их, но найти не могла.

Прошла ночь, а утром вышли мы во двор и увидели нечто: весь двор превратился в одно огромное зловонное озеро из нечистот. Оказалось, что под влиянием дрожжей в сортире начался процесс брожения. Забродившие де нечистоты поднялись и затопили весь двор.

Огород утонул в нечистотах. Там же оказалась и нива, засеянная мятой.

Дядя Игорь очень был недоволен и вообще сильно ругался. «Придётся нам теперь говно разгребать. В прямом смысле слова.» – грустно сказал он.

Самое неприятное было в том, что соседский огород тоже был затоплен. Соседи очень ругались.

Меня очень ругали, но на следующий год история повторилась.

Словом, было и хорошее на даче. Хорошее не только для меня, но и для взрослых.

К нам на участок каждый вечер приходили ёжики. Мы наливали им молока в миску и смотрели на то, как они пьют. Впоследствии там поселилось целое ежиное семейство.

Приезжала к нам моя сестра двоюродная, Илона. Она тогда была совсем молодойи красивой. Словом, она и сейчас очень даже ничего, хотя жизненные трудности и сказались на ней. Об этих самых трудностях я ещё напишу далее.

Однажды Илона подарила мне кролика. Продавцы сказали ей, что он карликовый.

Это был обман: кроль вырос др гигантских размеров.

Он легко отбивался от местных котов. Потом сбежал от нас на ближайшее кукурузное поле.

С Илоной мы часто ходили гулять на лиман, на болото. Там мы наблюдали за привидениями или вызывали духов.

Духи приходили всегда. Чаще всего это были довольно страшные болотные чудища.

Потом Илона вышла замуж.

Но это уже совсем другая история.

Это было уже летом 2009 года. Я тогда был на этой свадьбе, но мне ничего особенно не понравилось.

Особенно мне не понравился жених. Этот тип меня насторожил сразу. Впоследствии все мои опасения подтвердились с пугающей точностью.

Но об этом всём я ещё расскажу. Потом.

Сейчас же я постараюсь закончить эту главу своего сочинения. Закончить на хорошей ноте.

Дело в том, что именно в свой предшкольный период я начал писать свои первые рассказы.

Я начал писать после того, как «Дворец пионеров» вывез нашу группу в дом-музей Чайковского. Там экскурсовод рассказала о том, что Чуковский начал писать рассказы в пять лет. Словом, не писать он их начал, а надиктовывать бабушке.

Ну, вот тогда я и смекнул, что и у меня есть бабушка, готовая стать секретарём. Тогда я и начал.

Таким образом была написана «История смешариков».

Писать я её начал летом 2008, а закончил в декабре 2009 года.

Глава пятая. В круге первом.

Всё хорошее (и даже не очень хорошее) имеет свойство заканчиваться. Вот и мой лимб, то есть предбанник ада, закончился.

Поэтому 1 сентября 2008 года я вступил в первый круг ада.

Тогда я, конечно, не осознавал всей трагической важности этого замечательного события.

Да уж, замечательного…

Ужасное событие на самом деле. Худший бень в моей жизни.

В России многие люди привыкли праздновать 1 сентября как некий праздник. Эта странность мне совершенно непонятна. В этот день миллионы детей илвт в школы, где их будут всячески унижать, оскорблять, мучить, избивать и пытать. Притом делать это будут как учителя, так и школьные хулиганы.

Нет, школа в России – это тюрьма, концлагерь и самая настоящая чёрная зона. Это ужасное место, подоьное работным домам в Англии времён Диккенса.

Какие странные люди живут в нашей стране!

Люди, празднующие день избиения собственных детей.

Некоторые думают, что всё это от незнания. Мол, родители не знают о том, что нынче в школах творится.

Ага, сейчас!

Всё они прекрасно знают. Знают, но молчат.

Эта молчаливость наших людей меня всегда ужасала и пугала.

Нет, это какое-то бесовское, дьявольское наваждение, а не ординарное социальное явление.

Огромное, просто невероятно огромное количество людей в России верит в то, что «учителя насаждают разумное, доброе, вечное», что «моя полиция меня бережёт», что «страна встаёт с колен» и так далее.

Какими же надр быть дураками для того, чтобы верить во всё это!

Но верят же!

Притом даже многие оппозиционеры и радикалы верят в то, что, к примеру, «страна встаёт с колен», а «экономика развивается».

О том, что «Россия превратилась в империалистическую страну» постоянно пишет как бы марксистский журнал «Lenin crew».

Подумать только! Какова сила дьявольского наваждения! И почему люди только верят во всю эту чушь?!

Ведь всё, просто всё, – и статистика, и экономика, и сама окружающая действительность, – даже не говорит, а просто вопит об обратном.

При этом даже те, кто верит во всё это, стараются отдыхать исклбчительно в Европе, а учителям и полицейским лавать щелрые взятки.

Какая непоследовательность!

Если ты уж сторонник Путина, то будь добр: храни деньги в рублях, отдыхай в Крыму, взяток не давай, джинсов не носи, в «Макдоналдсе» не обедай!

Надо сказать, что когда я был сторонником Путина, то так и делал. Словом, я и сейчас так делаю.

Увы, таких путинистов, пожалуй, единицы. А после моего разочарования в путинизме они и вовсе могут исчезнуть.

Эх, верит наш народ во всякую чушь…

Словом, нет, не верит, а лешь делает вид, что верит. Это я понял из разговоров со многими людьми.

Наш российский обыватель прекрасно видит, во что превратили нашу Родину захватившие власть уроды. Но тем не менее обыватель делает вид, что верит во «встающую с колен Россию».

Почему?

Да всё очень просто: это избавляет его от необходимости что-то делать. Ведь если «страна уверенно идёт в будущее», то ему, обывателю, и делать ничего не надо. Сиди себе, молча поддерживай правительство. А вот если приднать, что Отечество в опасности, что всё плохо и будет только хуже (если, конечно, ничего не сделать с этим), то выходит, что ему, обывателю, требуется подняться с дивана и начать что-то делать: бороться с правительством, организовать борьбу антиколониальную и так далее. Ну, или, если делать это неохота, признаться сеье самому в том, что ты ничтожество, лентяй и трус, а что самое страшное – обыватель.

Именно поэтому наши люди очень хотят бвть обманутыми, поскольку жто избавит их от необходимости борьбы.

Я говорю это с большим знанием дела, ибо я в прошлом именно такой обыватель.

Но это – в прошлом.

Вернёмся к делу.

Я очень хорошо помню тот день.

Это был холодный день. Очень холодный.

На улице лил дождь. Лил непрестанно.

Это, наверное, духи предвещалите ужасы, которые меня ожидали.

Я хорошо помню своё обучение в начальной школе. Помню я и то, как мои родители хотели подыскать мне школу получше. Она должна была находиться не слишком далеко от дома, быть уютной, с добрыми учителями и… Словом, такой не существовало.

Во «Дворце пионеров» нам посоветовали школу 711. Она была относительно близко расположена от самого «Дворца пионеров». Он находился на Кутузовском проспекте, недалеко от Триумфальной арки. Школа же располагалась дальше по направлению к центру города.

Родители расмматривали ещё школу 56 (кстати, раньше на её месте было Дорогомиловское кладбище; это известно мне от одной старой москвички, которая в детстве любила там играть, прыгая с могилы на могилу).

Вообще что говориь до школы 56 в Москве, то это, пожалуй, самая коррумпированная школа в России. О царящей там коррупции среди наших школьников, родителей и учителейходят легенды. Правдивые, надо сказать.

Я помню, как мы пришли туда для моего устройства. Помню кабинет директора, более подходящий для президента небольшой страны. Помню мебель из красного лерева и карельской берёзы. Помню шёлковые ковры на полу. А ещё помню цену, которую назвал нам директор: 500 тысяч рублей мы должны были заплатить сразу, а потом ещё платить по 50 тысяч каждый месяц на протяжении следующих одиннадцати лет. Разумеется, мои родители тогда развернулись и ушли прочь из жтого вертепа.

Но мы были исключением. Многие другие родители продавали мебель,автомобили и даже квартиры для того, чтобы только оплатить своим детям учёбу в этой школе.

Надо сказать, что здесь я перечислил далеко не все повинности, какие дирекция тянет с родителей: деньги берут за аттестацию по всем предметам, за перевод в следующий класс, за хорошие оценки, за ласковое отношение. Словом, за всё!

Поэтому, собственно, директор и его приближённые давно уже стали мультимиллионерами.

Естественно, ведь в школе учится более тысячи детей. С каждого директор получает 50 тысяч рублей в месяц. Выходит более 50 миллионов рублей в месяц.

Но точнее сказать – выходило.

К настоящему времени ставки в школе существенно выросли. Теперь в месяц просят уже 120 тысяч. Да, курс рубля сильно упал за десять лет.

Что меня всегда удивляло, так жто то, что государство всегда закрывало глаза на ужасающую коррупцию, о которой все, разумеется, знали. Если директор школы разъезжает на автомобиле «Bentley», то это настораживает. Ещё больше настораживает то, что директор школы покупает себе целый тропический остров где-то в Полинезии. Но даже после того, как о покупке острова всем стало известно, – директора и не думали трогать компетентные органы.

Да, коррупция в наших школах – явление обыденное. Столь обыденное, что многие его даже не замечают. Или же замечают, но не обращают на него внимания. Так делает у нас полиция, к примеру.

Так вот, в школу 56 мы не пошли. Оно и к лучшему.

Пошли мы в соседнюю с ней школу 711.

Заведение было так себе.

Среди московских школ ныне отчётливо выделились элитарные («Ломоносовская», «Интеллектуал», «Лицей при Высшей школе экономики» и так далее), средние (к коим, собственно, и принадлежит школа 711) и плебейские, о которых мы поговорим ниже.

Здание школы было старое, убитое, совершенно негодное. В школе водились крысы и всевозмодные зловредные насекомые. Мебель была везде старая, но в кабинете директора – новая. Словом, ни рыба, ни мясо, ни кафтан, ни ряса.

Так себе школа.

Это было моё первое впечатление. Очень скоро оно рассеялось. Сейчас постараюсь объяснить, почему.

Человеку далёкому от школьных дел трудно себе вообразить, как многозадают в начальной школе домашних заданий. Пожтому отдельные сволочи и невежды любят говорить: вот, мол, дети совсем распоясались, надо им школьной нагрузки прибавить. Пусть бы такие уроды сами ощутили на себе этот мнимый «недостаток нагрузки»!

Я-то всё ещё прекрасно помню, что я передил в начальной школе. Самое точное слово для описания этого – спешка. Притом спешка перманентная.

Подъём в 7:00 утра. «Быстрее, быстрее, мы опаздываем!» – кричит мама, деоая завтрак.

Затем едем в школу. «Быстрее, быстрее! Что ты так медленно?!» – снова орёт мать.

Дальше надо переодеться в сменную обувь. Скамеек в школе не было. Переодевались прямо на полу, по которому бегали крысы.

Затем быстрее в класс. Я всегда спешил, но всегда опаздывал. Всю начальную школу я опаздывал.

Учительница моя, Александра Евгеньевна, была бедной провинциалкой, которая приехала в Москву для того, чтобы выйти замуж. Сделать ей этого не удалось и поныне.

Сама она была очень обижена на свою тяжёлую долю, на зарплату в семь тысяч рублей (я не шучу: у неё реально была зарплата в семь тысяч рублей), на жизнь в коммунальной квартире, а потому эта молодая женщина часто закатывала истерики и лупила нас по любому поводу.

«Меня били, колотили, всё потглазу норовили!» – это про нашу школу. Все мы зодили побитые, притом иногда до полусмерти.

Помимо этого мы дрались самостоятельно.

Дети жестоки. Это знают все, но ощушают лишь немногие.

Мы дрались не до первой крови, а до приезда «Скорой помощи». Особым шиком считалось повалить противника на спину и наступить ему на горло ногой. Это был наш коронный приём. Диме Корабельникову я так трахею раздавил.

Как же он тогда пищал!

Словом, он был плохим мальчиком, а потому его не жалко. Тем более, что он выжил.

А один раз я его избил скамейкой по голове.

Боже, как рыдала тогда эта гнида!

Так ему и надо, уродцу! Таких как он в печах сжигать надо. Заживо. Ябеда он был, клеветник и доносчик. Удавить его мало.

Но это всё мелочи. Это так, личные счёты. Поговорим лучше о вопросах социальных.

Вот много у на говорят, что школа, мол, институт социализации.

Вот бейте в рожу того, кто вам что-нибудь такое скажет.

Школа – это институт асоциальности, притом мощнейший.

Знаете, не люблю Германа Стерлигова (собственно, под арестом я сижу в том числе и за то, что покушался на его жизнь), но Стерлигов относительно современной школы прав: настоящий вертеп разврата. Тут уж не поспоришь.

Школьник-алкоголик – это совершенно русский персонаж! Имя России! Воистину!

Но помимо драк и выпивки (а ещё наркоты) у нас были и другие занятия и развлечения.

Вот, помню, одного мальчика, Данилу Фоминцина, мы связали как-то раз,залепили ему рот, а потом засунули этого гада в пианино. Он долго там мучился.

В нашей школе все (кроме меня) уже в первом классе учились курить по туалетам и бухать, бухать, бухать.

Нет, поистине, чтобы учиться в российской школе и быть там своим умение бухать совершенно обязательно! Без него не обойтись.

Некоторые удивляются тому, что российский семиклассник спокойно выпивает литр виски в день. Просто им невдомёк, что тренироваться он начинает в первом классе, а к пятнадцати годам становится законченным алкашом.

А ещё у нас были самоубийства. Это вообще обыденная вещь в российской школе. Самоубийства школьников у нас явление частое. Можно сказать, что даже ординарное.

Да, ординарное.

Когда я учился в первом классе, то в параллельном с нами коассе один мальчик повесился в шкафу. Прямо рядом с учительским пальто.

Во втором классе хотел повеситься и я. Вышло из этого зрелище более смешное, чем жуткое или трагическое.

Я отпросился с урока (был жто русский язык) и пошёл в наш школьный сортир. Там я довольно быстро соорудил довольно мудрёную стстему из верёвок, принесённых из дома, а потом решил уже повестться, но запутался в канатах. В результате моя левая нога поднялась на уровень головы, а правая рука повисла почти до пола. Но я всё равно уверенно задыхался.

В этот момент я услышал в коридоре стук каблуков. Это шла завуч по фамилии Боровик. Она открыла дверь туалета, глубоко вздознула, а потом грохнулась на пол всем своим огромным весом.

Каблуки её стукнулись о паркет.

Я испугался, вылез из петли, амзатем направился к завучу. Я осенял её крёстным знамением, поливал водой и пытался делать ей массаж сердца. Когда это не помогло, то я стал барабанить во все двери и кричать: «Помогите! Я убил завуча!».

Выскочили люди. Одна учительница спросила: «Чего помочь-то: «Скорую» вызвать или тело спрятать?».

Благо, что завуч выжила тогда.

В тот день я на коленях умолял завуча и директора не говорить моим родителям о соучившемся. Они не рассказали. За это им большое спасибо.

Много было ещё всякого. Всего и не вспомнить, но и вспоминать-то не особо хочется. Да и не нужно это. Гадостей было достаточно.

Можно поведать, к примеру, о том, как у нас в столовой жрали. Нет, не ели, не кушали, а именно жрали как стадо свиней.

Был у нас такрй товарищ, Кирилл Изотов.

Боже, как он ел! Один раз булку откусил, – остаток под стол кидает. Вот поэтому крысы в нагей столовой и не переводились.

Словом, любая школьная столовая у нас полна этими милыми (нет, правда милыми) млекопитающими.

Если крыс не обижать, то от них вреда не будет. Но в столовой всё равно есть нельзя.

Я поэтому и не ел. Ничего. С первого класса я взял себе за правило в школьных пределах не брать в рот ни крошки. Это правило я всегда соблюдал.

А ещё я помню наши «ученические забастовки».

Несколько раз, когда Александра Евгеньевна совсем доводила нас побоями и криком, то мы всем классом вылезали на защитную сетку, протянутую вдоль окон. Там мы сидели и скандировали лозунги. Нас всегда снимали оттуда, но для нас это было событие. К тому же подобные «забастовки» хоть немного облегчали нашу участь.