Текст книги "Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна"

Автор книги: Марат Нигматулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

Даже учительница английского недавно говорила, что я полноват.

Раньше, честно говоря, я бы и не обратил внимания на такие проделки каких-то там девчонок, но теперь эти воспоминания больно ранили меня. К тому моменту паника уже прошла, зато накатилось совершенно непереносимое уныние, а вместе с ним и мысли о самоубийстве.

Но тут пришла ещё одна картина недавнего прошлого. День рождения Тураны Джафаровой. У неё в гостях я, Миша Смирнов и Алина Эверстова. После праздничного стола мы все заперлись в комнате родителей Тураны.

Когда дверь была закрыта, то Турана шёпотом и говорит Мише: «Миша, ну, покажи пресс! Пожалуйста!».

С какой тогда гордостью поднимал синего цвета водолазку этот спортивный мальчишка! С каким интересом смотрели на его ещё детский, но уже рельефный пресс девчонки!

Мне тогда показать было нечего.

И тогда я решил: я этого всего так не оставлю! Я вернулся на топчан и продолжил тренировку.

Я, разумеется, задыхался от одышки, страшно потел, постоянно стонал и охал, но продолжал делать подъёмы туловища. В тот день я с превеликим трудом сделал триста раз. При этом, конечно, ужасно халтурил, но и это было для меня большим достижением.

Я помню, как шёл в ту пятницу домой.

Мы с бабушкой шли через тёмные дворы мимо мрачных громадин жилых домов и слушали, как бежит в трубах талая вода с крыш. Я был очень уставшим, но счастливым. На следующее утро все мои мышцы болели страшно, но я всё равно усиленно занимался все выходные, последовавшие за этой судьбоносной пятницей.

Упражнениями заниматься я решил по два часа каждый день (это я тоже взял из мультфильма). Качал я, правда, только мышцы пресса и бицепсы. На остальные мне было просто наплевать. Книгу, однако, я продолжал писать по-прежнему. Теперь я, правда, был вынужден делать два дела одновременно: я качался и надиктовывал, надиктовывал и качался.

В конце концов, надо сказать, мышцы я укрепил, но заработал себе сильнейшие боли в спине. Но об этом я вам ещё расскажу далее.

В мае месяце 2011 года свершилось ещё одно чудо: зазеленела сухая ёлочка.

Дело было вот в чём.

За пару лет до того, в зимнюю пору, нашёл я выброшенную кем-то ёлочку, купленную для нового года. Маленькая она была, кривая.

Ну, взял я её домой.

Она зиму у нас отстояла, но выбросить я её не дал. Вместо этого мы её в землю воткнули.

С тех пор мы её поливали регулярно святой водой, а я каждый вечер молился за неё. И вот через несколько лет как раз в мае 2011 года она зазеленела и ожила. Сейчас я уже не верю ни в бога, ни в духов и демонов, но я и сейчас смотрю на это как на чудесное явление.

Ёлочка эта так там и росла до лета 2015 года, когда её раздавили «Камазом» рабочие. Ах, как мне жалко её!

Помню, была за дедушкиным домом ещё старая ива. Я её очень любил. Поэтому несколько её молодых побегов и пересадил во влажную землю Филёвской поймы. Потом иву срубили, но побеги прижились на новом месте. Сейчас они уже все превратились в довольно крупные молодые деревца.

В июне месяце мы впервые поехали на дачу с ночёвкой.

Дом уже был достаточно обжитой.

Рассказывать про дачный быт долго я не буду, так как это вам едва ли будет интересно.

Первое, что приходит мне в память от этой чёртовой дачи, так это холодрыга, которая там перманентно царила. Да, на даче всегда было холодно. Зимой температура в доме была такой, что мы ходили в куртках и ватных штанах.

Кстати, пару слов о штанах.

Поскольку мы всё старье тащили на дачу, то у нас там не было нормальной одежды. Куртки 1980-х годов, спортивные штаны того же времени и тому подобное. Половина штанов на меня не налазила, половина же – падала. Это мелочь, но в память врезалось очень отчётливо.

Помню, ещё, какая холодина в ванных комнатах была. На унитаз сесть нельзя было! Холодрыга была даже летом. Вся обувь, которая была у нас на даче протекала. Ходить по траве было невозможно. Мы всегда ходили там простуженные.

Отец говорил, что мы на даче будем отдыхать. В действительности мы туда ездили работать. Мы и траву стригли, и огород копали, и компостные ямы устраивали, и крышу латали. Всё самостоятельно. Уж про ежегодную покраску всего и вся я и не говорю.

Помню, как мы частенько проводили выходные в те времена, когда я учился в четвёртом и пятом классах.

Пятница.

Сразу после окончания школы едем домой. Быстро-быстро едим, а потом снова в машину. Едем на дачу. Стоим в жутких пробках по три часа. Заезжаем в гипермаркет продуктов купить. Потом ещё на рынок. «Барашку», видите ли, купить надо. До дачи доезжаем к десяти часам вечера.

Ужинаем быстро, а потом – спать.

Вся суббота проходит в работе: мама и бабушка весь день готовят, дедушка вместе со мной копает огород, а отец целый день лежит в горячей ванне. Потом ужинаем.

Воскресенье. Полдня собираемся обратно. Потом полдня едем. Домой приезжаем в десять вечера. Сразу ужинаем и ложимся спать.

Вот тебе, бабушка, и дача!

Ненавижу дачу!

Словом, было же и что-то хорошее.

Помню, как в первый день на даче я взял лопату и принялся рыть ямы. В результате я весь двор перерыл окопами, траншеями и землянками.

Хорошие были у меня землянки! Прочные!

Потом я ещё пруды разбить решил. Накупил вёдер побольше, да и врыл их по самый край в землю. Налил воды туда. Песка на дно насыпал. Лягушек разводить решил.

Разводил я их так.

Каждый вечер мы всей семьей ходили на общественный пруд, где лягушек была прорва. Мы их ловили сачками и в банках приносили на наш участок. В результате их у нас развелось огромное количество.

Был ещё у нас на даче кот по кличке Хантер. Хороший был кот! Мышей ловил, с собаками дрался.

Помню, ещё в детстве у меня была курильская кошка, которую звали Рыська. Она потом от нас убежала.

Словом, она, видимо, обрела своё счастье: впоследствии я много раз видел в ближайших к нам дворах котят с короткими хвостиками и кисточками на ушах, присущих курильской породе. Её потомков в окрестностях много и сейчас.

Да, ещё мы выпустили нашего второго хомяка в поле. Мама, которая каждый день чистила ему клетку, была на седьмом небе от счастья.

Надо сказать, что я на даче себе лабораторию оборудовал. Там я и придумал свои знаменитые (в узких кругах) сигары.

Делал я их вот как.

Я брал табак из сигарет и смешивал его с молотым кофе, чаем из пакетиков, высушенными и измельчёнными в порошок кактусами, шалфеем, ромашкой, лавандой, можжевельником и другими растениями. Потом этот порошок я заливал лосьонами и одеколонами. Получалась бурая кашкообразная смесь с очень сильным запахом. Эту смесь я заворачивал в бумагу, из которой скручивал «сигары». Затем эти «сигары» я просушивал на батареях.

Я не курю, а потому об их качестве судить не могу, но все мои одноклассники, которые курить их пробовали, были в полном восторге.

А ещё, я в своей лаборатории делал духи.

Словом, это всё, что я могу вспомнить о даче.

Хотя нет.

Вспомнить я могу намного больше, но вам это, полагаю, ни к чему.

Не буду я также описывать наши семейные поездки по Европе и прочую дрянь. Для меня это всё не имело ни малейшего значения. Поэтому расточать перо на глупости не буду.

Четвёртый класс пролетел незаметно.

Совершенно мелочный конфликт с Александрой Евгеньевной, напряженная работа над романом о Смешариках, а ещё физические упражнения.

В четвёртом классе школьной нагрузки стало меньше. Появилось время на спортивные занятия. Но ничего особо интересного в этот период моей жизни не произошло.

Но вот я пошёл в пятый класс. Именно там-то я впервые и проявил характер как следует…

Сейчас об этом уже мало кто помнит, но в те времена в министерстве образования носились с идеей создания так называемых «гимназических классов».

Разумеется, в конечном итоге это дурацкое начинание полностью провалилось, а потому теперь о нём уж и не вспоминают. Но тогда только и речи было, что о гимназических классах.

Я, разумеется, уже тогда выступал против этой затеи. Будучи обыкновенным школьником, я превосходно видел всю нереалистичность министерских планов.

Да что там! Ежу было понятно, что глупая мечта чиновников разобьется о невежество и глупость школьных учителей, о тупость и равнодушие учеников, о вечную нехватку денег. Но школьников, понятное дело, никто не слушал.

Однако сейчас уже мало кто помнит, что это была за идея с гимназическими классами. Напомню. Тогда предполагалось все классы разделить на обычные и гимназические. Обычные – для тупых, гимназические – для умных. В действительности, однако, как выразился один мой одноклассник-«гимназист», «всё пошло по пизде».

Грубо, но совершенно верно.

А то, как погибла эта мечта чинуш, я продемонстрирую на собственном примере. Меня отдали в пятый гимназический класс школы 711.

Предполагалось, что класс сформируют из «умненьких-разумненьких ребяточек», но таковых было два с половиной инвалида, а потому набрали к нам кого попало.

Класс гимназический сформирован был, а вот учителей к нему гимназических не подобрали.

Поэтому учили нас самые обыкновенные училки, о которых я писал ранее.

Программа у нас отличалась от обычной не шибко: так, поставили нам два урока немецкого языка в неделю. Но поскольку уроки немецкого стояли последними, то половины класса на них всегда не было.

Словом, гимназический класс почти ничем от обычного и не отличался. А после того, как отменили немецкий язык, они и вовсе перестали отличаться.

В отношении ума эдакая «гимназия» не слишком отличалась от обычной школы, но вот гонора было больше, чем у польской шляхты.

Все учащиеся гимназического класса думали о себе чёрт знает что. Они считали, что если уж они «гимназисты», то им позволено просто всё. К учащимся обычных классов отношение было плохим.

«Это быдло!» – заявил один мой одноклассник по поводу тех, кто не попал в гимназический класс. Надо сказать, чванство это имелось не только у детей, но и у родителей. Тут уж не разобрать, кто у кого научился этому пороку.

«А вы знаете, мой сын в гимназическом классе!» – сказала моей маме одна дамочка, задыхавшаяся от гордости при произнесении этих слов.

Но мне всё это было чуждо, а потому уже после первой четверти я перешёл из гимназического в обычный класс.

Но тут передо мной встала другая проблема.

Классным руководителем в обычном классе была Анна Валерьевна. Вот она и стала той большой (и толстой) проблемой, в решении которой я проявил характер. Человеком она была колоритным, а потому я просто обязан дать ей словесный портрет. Надеюсь, он читателя удовлетворит.

Итак, представьте же себе весьма упитанную даму неопределённого возраста с огромными выпученными глазами, раздувшимся зобом и крупным носом-картофелиной. Одета она в брюки и какую-то не то блузку, не то кофту из плохонькой синтетической ткани, купленную на вещевом рынке.

Представили?

Ну, вот она, Анна Валерьевна!

Однако внешний вид – это так.

Он часто бывает обманчив. Намного важнее дела человека. Вот о них-то мы сейчас и поговорим.

Алла Валерьевна любила пошутить. Но юмор у неё был… Тут не подходит даже эпитет «солдатский». Солдатский юмор, конечно, груб, но не настолько. Лучше всего пояснить на конкретных примерах.

Идёт урок (Анна Валерьевна вела у нас математику).

Турана Джафарова просится выйти. Анна Валерьевна ей и говорит: «Что, опять мандавошек ловить будешь, блядь нерусская?!». И ржёт. Нет, именно не смеется, а ржёт. Смех Аллы Валерьевны был реально неотличим от ржания кобылы.

Или вот ещё пример. Урок. Мы пишем контрольную. Анна Валерьевна обходит класс, смотрит за тем, чтобы никто не списывал. Подходит к Насте Говядовой и говорит ей так, что в коридоре слышно: «Слышь, блядь, штаны подтяни, шалава! А то жопа видна! Увидит кто – ещё ебать тебя начнёт! Ебать, блядь! Ебать, нахуй!».

После этого она ещё минуты две по-лошадиному хохотала.

Я, конечно, могу ещё многое подобное вспомнить, но, как мне кажется, читатель уже и без этого суть уяснил. Шутки Анны Валерьевны всегда были подобны вышеприведённым.

Однако любила наша классуха не только пошутить, но и просто поругаться. Мы все знали, что её недавно бросил муж. Ещё мы знали, что у неё есть сын-подросток. Словом, типичная разведёнка с прицепом.

Именно поэтому она, вероятно, и была такой злобной на нас. Она любила поорать на нас благим матром. Без причины. Просто так. А уж если кто-то опаздывал на урок, не успевал сделать домашку или ещё что, то она закатывала просто жуткие скандалы.

Так, помню, был у нас один мальчик. Яша его звали. Хороший мальчишка, но лентяй жуткий. Он постоянно не делал домашние задания.

О, как его отчитывала Анна Валерьевна на классных часах!

Словом, и на математике тоже иногда.

Она ставила его у доски и велела раздеваться до трусов.

Знала, видно, что голый человек чувствует себя более уязвимым. Когда он раздевался, то она начинала изо всех сил дубасить его указкой по ногам, по рукам, по спине и по животу. При этом она ругалась трехэтажным матом, а глаза её устрашающе горели.

Ругань воистину доставляла ей удовольствие.

И не только ругань: она любила унижать.

Помню, как она измывалась над Яшкой. Ей нравилось унижать его. Она впадала от этого в некое подобие транса. Выглядело это омерзительно, но одновременно зловеще и устрашающе.

Не думайте, что это всё касалось только Яши. Нет, на его месте оказывались частенько и другие. Да, Анна Валерьевна любила мучить.

А ещё она любила выпить…

Помню, на её столе всегда стояла огромных размеров кружка. Из неё она всё время потягивала кофе с коньяком.

«Всё время» – это не гипербола.

Нет, она действительно пила этот проклятый кофе постоянно. Она пила его и на уроках, и на переменах.

Даже когда она выходила в коридор, то всегда брала с собой огромную кружку.

На её столе всегда стоял электрический чайник. Рядом со столом располагался маленький шкафчик, в котором всегда стояли стеклянные банки с растворимым кофе и бутылки коньяка.

В её кабинете всегда пахло коньяком.

От неё самой тоже разносился густой и сладкий аромат этого напитка.

А ещё Анна Валерьевна любила помечтать.

На уроках она обычно давала нам какой-нибудь задачник, а сама садилась смотреть шуба из мутона в интернет-магазинах. При этом она томным голосом шептала: «Муто-о-о-он, ты скоро будешь моим…».

О том, что она тянула из родителей моих одноклассников умолчу. Это читателю должно быть ясно и так.

Ей платили многие родители, но только не мои! И знаете: я гордился этим тогда и сейчас тоже горжусь. Горжусь тем, что за себя никогда платить не требовал. Я родителям даже и не говорил о том, что она занимается вымогательством. Стыдно было. И родителей я не хотел расстраивать.

Скажу теперь о том, как я всё-таки проявил характер.

Хотя, честно говоря, тут и рассказывать нечего.

Дело в том, что на одном классном часе, когда она в очередной раз нас всех крыла трёхэтажным матом за то, что мы не написали контрольную, я поднялся и высказал классной всё, что только о ней думал. Нет, я не матерился. Матерщину я не люблю. Я был корректен, но твёрд: обвинил её в садизме, коррупции и алкоголизме. Ещё поставил ей в вину матерную ругань.

Всё высказал и ушёл.

Просто ушёл.

Разумеется, Анна Валерьевна это так не оставила. Она и раньше не шибко меня любила, а теперь и вовсе возненавидела и пожелала извести.

Короче, закончил я кое-как пятый класс и перешёл в другую школу.

Вот думаю сейчас о своём отношении к учителям.

Неужели я действительно их люблю? Получается, что так. Но ведь Шолохов тоже любил Григория Мелехова – главного героя «Тихого Дона». Но Шолохов был коммунист, как я, а Мелехов – закоренелый антисоветчик. А тем не менее любил он его…

Вот так же и я люблю тех, о ком пишу. Попросту не могу иначе. Они ведь тоже наши, они тоже часть того народа, о котором пекутся коммунисты вроде меня.

Но вернёмся к делу.

О делах общественных я вам уже поведал. Теперь можно и о личном.

В пятом классе у меня появился интерес к истории. Но когда мы изучали древние общества Египта, Ассирии, Греции и Рима, то я не просто заучивал параграфы учебника. Нет, я внимательно вчитывался в каждую строчку и всё искал идеальный тип государства, который обеспечит всем людям достойную жизнь. В конце концов я нашёл наиболее близким к идеалу Афинский полис времён Перикла. Правда, единственным его недостатком я считал рабство.

За интересом к истории пришёл и интерес к политике. А поскольку, как известно, «в легальных сочинениях правды не найти», то я читал тогда одну запрещёнку.

Предпочтение я отдавал литературе ультраправого толка. Так, всё в том же пятом классе я впервые прочёл «Мою борьбу» Гитлера и «Протоколы сионских мудрецов». Читал я всё это с планшета, купленного мне отцом ещё осенью 2011 года, когда мы ездили в Лондон. Этот планшет, надо сказать, и поныне прекрасно работает, хотя мы уже дважды меняли на нём экранное стекло.

К компьютерам я всегда был равнодушен. Привязанностью к бездушным машинам никогда не страдал. Однако планшету этому я отдаю должное. Именно с его помощью я познакомился с прекраснейшими жемчужинами человеческой мысли.

Не могу забыть тех бессонных ночей, что я проводил за чтением.

Вы только представьте себе это.

Холодная ноябрьская ночь. За окном ледяной, пронизывающий до костей ветер качает голые ветви деревьев, которые отбрасывают на стены моей комнаты зловещие движущиеся тени. Изредка сквозь вой ветра донесётся до меня шлёпанье автомобильных колёс по грязи и комната на секунду озарится светом фар. А потом снова темнота и монотонное гудение ветра за окном.

В тёмной комнате маленький, одетый в пижаму мальчик сидит под одеялом, ёжась от холода и страха, что в комнату зайдёт мама. В руках у мальчика планшет. Мальчик читает. Этот мальчик – я.

Ох, сколько же всего я так перечитал! Мемуары Гитлера и речи Геббельса, книги Гегеля, Ницше, Маркса и Энгельса, журналы «Скепсис» и «Сен-Жюст» и ещё многое другое. Да, моя голова тогда была набита различными философскими теориями. Я был опьянён свежей мыслью. Я был счастлив в своём восторге.

Тогда же мне впервые пришла идея создать политическую организацию. И я её создал.

Называлась она АОСП, то есть Армия объединённых социалистических профсоюзов. Идеологией нашей было национал-коммунистическое самодержавие.

Программа наша была проще пареной репы: вернуть царя, национализировать всю экономику, выгнать из страны всех гастарбайтеров. Ну, и всякие мелочи ещё: отменить ЕГЭ, свернуть реформу образования и так далее. А ещё мы предлагали «учиться у Сталина и Муссолини».

Сейчас я не буду подробно останавливаться на деятельности этой анекдотической, но тем не менее реально существовавшей организации. Об этом я ещё напишу далее. Важным для меня «приключением духа» я и без того уделил в этой главе должное внимание.

Пора поведать читателю о вещах совсем уж сокровенных.

В пятом классе я впервые осознал собственную гомосексуальность. Именно тогда я стал ощущать непреодолимую тягу к мальчикам. О том, как именно я это понял, я вам сейчас и расскажу.

Случилось это в Испании, на пляже, во время летнего отпуска. Я тогда увидел компанию испанских мальчиков одного примерно со мною возраста.

Они затеяли какую-то игру с мячом на песке. Одеты мальчишки были в одни лишь плавки (пляж всё-таки), а потому я легко мог разглядеть их загорелые, пышущие здоровой полнотой тела. Взглянул я на них и вот тогда-то ощутил то самое колючее и щекочущее чувство, просыпающееся в подростковом возрасте.

Взглянул – и сразу же пожалел, что взглянул, да только вот глаз уже не мог оторвать. За считанные секунды щекочущее чувство охватило всё моё тело: я весь обмяк и обессилел, тело сотрясала крупная дрожь. Я стал бледным, как мел, а руки мои похолодели, хотя мне при этом было томительно жарко. Сердце колотилось так, что его удары отдавали мне в ушах. С невероятным усилием воли я всё же отвернулся от воспалившей мою похоть картины.

Постепенно дрожь утихла, а сердцебиение пришло в норму, хотя я долго ещё был под впечатлением от этого случая.

Итак, я осознал, что я – гей.

Вот так открытие в 11 лет!

Открытие это меня, разумеется, нисколько не обрадовало. Как я уже говорил, я рос в очень консервативной семье. У нас дома всегда был наложен строжайший запрет на любые темы, так или иначе связанные с телом человека. Всё, что связано с сексом – и вовсе табу. Об этом матушка запрещала мне даже думать.

А поскольку скандала с родителями я не хотел, то решил и вовсе им ничего об этом всё не говорить. Решил, что само рано или поздно пройдёт.

И знаете: не ошибся. Всё со временем прошло. Следа не осталось.

Но об этом я ещё рассказать успею. А пока что вернёмся в 2012 год.

Лето кончилось. Я пошёл в пятый класс.

Это уже средняя школа.

А в ней появляются не только новые обязанности, но и новые права. К числу последних принадлежит право пользования физкультурной раздевалкой. Когда мы учились в началке, то у нас такого права не было. Мы переодевались на физкультуру прямо в классе. Переодевались по очереди: сначала девочки, потом мальчики. Всё это происходило, естественно, под бдительным взором нашей Александры Евгеньевны. Теперь у нас всё было по-другому! Да, теперь мы переодевались самостоятельно, безо всяких там зачуханных тёток и без их алчущих взглядов. Такая свобода, конечно же, пришлась нам по душе.

Отныне в раздевалке завязывались самые непринуждённые разговоры на так волнующие в этом возрасте темы. И, разумеется, мы постоянно мерились своими телесами. Мы постоянно спорили о том, у кого из нас крепче бицепсы и твёрже пресс, обсуждали, кто похудел, а кто потолстел. Напрямую сексуальных вопросов мы тогда ещё не затрагивали. Вместо этого почти все разговоры вертелись вокруг фигуры.

Со временем откровенные беседы на такие темы мы стали вести не только в раздевалке. Помню, на переменах мы частенько собирались в туалете для того, чтобы поговорить. И не только поговорить, но и на чужое тело поглазеть да своё показать. И не только посмотреть и показать, но пощупать самому и дать пощупать другому.

Конечно, лапали и тискали мы друг друга только так. И в раздевалке, и в туалетах, а иногда даже на уроках физкультуры.

Так всё было в общих чертах. А теперь о том, что касается лично меня.

В этом отношении пятый класс начинался для меня довольно удачно. К тому времени я уже почти полтора года (если быть точным, то 17 месяцев) качался по два часа каждый день. Тут всё было по-старому: один час – гантели, один час – пресс. Кроме того, я все эти семнадцать месяцев жёстко ограничивал себя в сладком и жирном, а потому в пятый класс я пришёл стройным и подтянутым мальчиком с кубиками пресса на животе и довольно крепкими руками.

Всё это поднимало меня в глазах одноклассников. Мальчишек с эдакой «спортивной» фигурой на всю параллель было три человека: я, Миша Смирнов и Дима Зайцев. Поэтому в начале учебного года я частенько выслушивал комплименты в свой адрес да изредка наблюдал ядовитую зависть недоброжелателей. Благо, немногочисленных. Многие удивлялись тому, как быстро я сумел превратиться из обычного мальчика в куклу-Кена. «Марат! Охуеть! Когда ты успел?!» и всякое такое.

Но продолжалось всё это недолго.

В пятом классе учебная нагрузка снова возросла до предела. Времени на спорт совсем не осталось.

Даже в четвёртом классе, когда, как я говорил, с этим было относительно свободно, я вынужден был заниматься всё свободное время только для того, чтобы выполнить норму в два часа.

Теперь же времени не было вовсе.

И если в сентябре я ещё пытался хоть как-нибудь выполнить проклятую норму, то потом стал постепенно снижать нагрузку. Вместо старых двух часов я стал делать всего-навсего триста отжиманий каждый день. Потом я сократил их количество до сотни, а ещё через время – до двадцати пяти.

Параллельно с этим я стал меньше спать и больше нервничать, сначала из-за пребывания в гимназическом классе, а потом из-за конфликта с Анной Валерьевной. От постоянного стресса я стал больше есть.

Естественно, из-за этого всего мои мышцы быстро дрябли и зарастали жирком.

Чуткие к такого рода вещам одноклассники это, конечно же, быстро заметили и стали надо мной подхихикивать.

Их шуточки больно ранили моё самолюбие.

Они, конечно, превосходно об этом знали, хотя я и старался не показывать своей обиды. Со временем я просто перестал обращать внимание на их подколы.

Что говорить до самой моей «проблемы», то решилась она просто: я на неё забил.

Такое простое решение пришло ко мне не само. Его мне подсказал Яша. Было это так.

Стоим мы, значит, в туалете. Болтаем. Ну, я и говорю: так, мол, и так, такая у меня проблема. А Яша мне и говорит в ответ: «Да тьфу, господи! Тоже мне, проблема! Забей ты на неё! Не думай ты ни о спорте, ни о фигуре! Забей на всю эту поебень! Вот я же забил! Что?! И ничего!».

И тут он поднял свою рубашку и похлопал себя по дряблому, ещё не до конца обвисшему, но стремительно обвисавшему животику.

Колоритный был персонаж этот Яша. Расскажу о нём поподробнее.

Помню, он всегда приходил в школу в старых джинсах, которые с трудом на него налезали и синей рубашке навыпуск. В любое время года он был в тёплых шерстяных носках. На физкультуру он обычно приходил в туго обтягивающей его далеко не спортивную фигуру майке с огромной надписью «Лукойл». Волосы у него были длинные, до плеч, а нос – воистину греческий. Словом, у Яши в роду были греки, а потому неудивительно это.

Вообще же в нашем классе тогда были колоритные товарищи.

Ну, взять, к примеру, Данилу Фоминцина. Мелкий, бледный, как бумага, с маленькими, злобно бегающими глазеньками. Смотрит всегда исподлобья. Одет всегда в школьную форму. Словом, человек в высшей степени мерзкий, ябеда и клеветник.

Или вот Миша Смирнов. Типичный русский: голубоглазый блондин со вздёрнутым носом. Спокойный, как слон. Всегда носил голубую водолазку и джинсы, которые с него падали из-за худобы. Поэтому он поддерживал их ремнём.

А был ещё Кирилл Изотов. Толстяк и хамло. Мы с ним вечно дрались. Носил брюки цвета хаки и майку. Воняло от него страшно. Мыться, гад, не любил. А ещё был такой уродливый, что прям мама дорогая! Голова у него была как бы разделена на две части. Он был похож на анэнцефала. Прозвище у него было Микки Маус Белобрысый.

Был ещё Егор. Он был лучшим другом Яши. Как и Яша, он был жутким лентяем и хорошим человеком. Он занимался в футбольной секции и курил сигареты «Мальборо». Яша тоже курил именно их. Ещё помню, на физкультуре всегда появлялся в майке с надписью «Buckham». Черная майка была, а буквы золотые.

Родители Егора больше всех платили Анне Валерьевне за то, чтоб она к их сыну проявляла больше внимания. Они очень боялись, что Егор попадёт в банду. Надо сказать, что в конечном итоге так и случилось. Как ни клялась Анна Валерьевна в том, что она этого не допустит, Егор всё же завалил ОГЭ по математике.

Ну, выгнали его из школы, а он и вступил в банду. Так и занимается он теперь гоп-стопом в подворотнях. Не попался ещё, вроде. Но об этом я вам ещё поведаю далее, а пока что вернёмся к делу.

Итак, я последовал Яшиному совету.

Что было дальше?

Это очевидно: я стал очень быстро заново превращаться в того толстого, неповоротливого мальчика, каким был до того, как включился в гонку за призрачной мечтой о красивом теле.

И знаете: мне нравилось это превращение.

Конечно, сначала я был им немного испуган, но ни в коем случае не расстроен, а потом ко мне пришла какая-то странная, но вместе с тем очень твёрдая уверенность, что всё так и должно быть.

И мне тогда так стало спокойно на душе, что отныне всякий раз, когда перед сном я смотрел на себя обнажённого в зеркале и замечал, как у меня медленно, но неуклонно растёт и отвисает животик, округляются и набухают ягодицы, мягчеют и слабнут руки, я испытывал пусть не ликующую, но спокойную и умиротворяющую радость сродни той, какую ощущаешь от осознания того, что всё идёт по плану. К концу пятого класса от моей «спортивной» фигуры не осталось и следа.

Помню, как радовался этому Дима Зайцев из гимназического класса.

Был он эдаким идеальным мальчиком: отличник, спортсмен, не курит, не пьёт. И вид у него был, ей-богу, как у гомосека. Фарфоровое личико, какие-то развратные, с вечно изучающим и оценивающим прищуром, зелёные глазки, и не сходящая с губ надменная улыбочка. Он всегда смотрел так, будто хотел сказать: «Та-а-а-ак, всё с тобой ясно…». И голос у него всегда был томный, бархатный, как у стареющей проститутки.

В восьмом классе этот любимчик учителей скончался от передоза. Колол себе в вены героин. Ещё до этого он умудрился подцепить себе СПИД. То ли от наркомании, то ли от сексуальной невоздержанности. Известно, что спал он с кем попало.

Ну, ладно, туда и дорога этому богатому сынку богатых родителей.

Его отец-бизнесмен такой памятник отгрохал! Любо-дорого смотреть!

Но вернёмся к делу.

Запомнился мне один случай. Май месяц. У нас физкультура на улице. Захожу в раздевалку, переодеваюсь. Уже майку снял. Тут Яша и говорит: «Кто это у нас такой жирный?!». И тыкает меня пальцем в животик, уже слегка нависающий над поясом. Все смеются. Я тоже смеюсь.

Да, пятый класс я кончил весьма упитанным мальчиком. Однако же я его кончил. А с его окончанием в моей жизни началась даже не просто новая глава, а скорее новая часть. Вот об этом-то мы сейчас и поговорим…