Текст книги "Магия, кофе и мортидо наставника Медея. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Макар Ютин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

Глава 11
Под сенью наставников в цвету

❝…Я понимаю этот ужас

И постигаю эту связь:

И небо падает, не рушась,

И море плещет, не пенясь ❞

Осип Мандельштам

Маяковский писал: «я люблю смотреть, как умирают дети». Медей любил смотреть, как умирают персонажи. «Мы не одинаковые».

Вот и сейчас он с умеренным интересом наблюдал, как терминатор этого времени медленно и неуклонно загоняет в угол измученную, изнуренную, израненную девушку.

Кейс не стал юродствовать с выбором дубины поувесистее. Не стал он и подбирать инструмент с максимальным сродством. Выбрал практичный и удобный вариант, сходу зажег навершие своей магией – получилась светящаяся лоза под два метра размером. Веселенький травянистый оттенок магии, коричнево‑красные шипы по всей длине, непредсказуемая траектория движения.

В реальной жизни Медей бы первым высмеял придурка, который попытается использовать кнут в качестве оружия. Слишком уж специфический и непредсказуемый инструмент, проще взять палку. Однако магия основательно меняла расклады. С первых же ударов стало заметно, что лоза управляется не рукой и не движением запястья – или мыслями, или взглядом, или автономно.

Гибкий зеленый канат свистел и плясал в воздухе, сверкал в ярком факельном свете восточной сказкой. Из‑под легкомысленных виноградных листиков скалились хищными клыками растительные шипы. Девушка напротив пыталась уворачиваться, пыталась разорвать дистанцию, но полуразумная магия Кейса раз за разом находила желанную плоть.

Елена отмахивалась громоздким жезлом, пыталась закрутить лиану вокруг него, как хлыст, но магическое проявление следовало своим законам: изгибалось, уворачивалось, а один раз вовсе обхватило древко жезла и дернуло на себя. Только удачная подача магии не дала Диониде остаться беззащитной.

Обожженная лоза быстро отрастила себе новое тело взамен обугленного, а Кейс стал теснить противницу еще яростнее, еще непримиримее. Елена и так уже не успевала отбивать все чужие атаки. Ее тело представляло собой один сплошной синяк, хитон висел багровыми обрывками, глубокие царапины сочились кровью, лицо стало бледнее мраморных статуй во дворе Академии, вены на руках и шее воспалились, налились нездоровым сиренево‑зеленым цветом. И все же она не сдавалась.

– Удар! – неоновый сгусток собрался на навершии, чтобы мгновением позже грохнуть ветвистой молнией в юношу рядом.

Тот увернулся скользящим, натренированным движением. Молния летела медленнее стрелы или пули из пращи – увернуться от нее не составляло большого труда даже для Медея. Лоза дернулась одновременно с магом, пошла в атаку, хлестнула по ногам долговязой девушки. Та успела отпрыгнуть, однако усталость взяла свое: колени подогнулись, тело рухнуло наземь, руку с посохом неудачно подгребло под живот.

Елена застонала, попыталась подняться, но она уже использовала весь лимит отпущенных ей сил. В таком изнеможении, Дионида, «принадлежащая Зевсу», едва могла пошевелить хотя бы рукой. Не то, чтобы самостоятельно встать или продолжить бой.

Медей только покачал головой. Девушка‑сектантка внизу сражалась храбро и отчаянно, ее молнии из жезла казались довольно угрожающими. Они рвали сумрак ночи за пределами арены, оставляли в глазах зрителей цветные пятна, восхищали и ужасали. Вот только, она не смогла ни разу задеть гигачада великой фамилии Гераклид. А сейчас ее экзамен подходил к закономерному финалу.

Остальные наставники казались удовлетворенными или безразличными к ожидаемой развязке этого боя. Только Фиальт из всех испытывал реальную ненависть, однако и другие преподаватели не слишком переживали из‑за возможной смерти последовательницы проклятого Бога.

То, как она барахталась на красном от ее собственной крови песке, как она всхлипывала, задыхалась от страха, от злости, от желания жить… наблюдать за всем этим казалось Медею чересчур интимным, возмутительно личным. Лучше бы дрались только мужчины – они не вызывают презренной, обывательской, сиюминутной жалости, что отравляет все удовольствие от хорошего представления.

Кейс приближался к поверженной противнице медленно, с расчетливым удовлетворением, желанием растянуть чужую муку подольше. Пламя жаровен оставляло блики на лице, пляшущие тени превращали его в маску жестокости. Он не торопился заканчивать сцену. Он хотел, чтобы его противница прочувствовала всю неизбежность, безвыходность своей ситуации. Впала в отчаяние.

Медей сам не заметил, как подался вперед, вцепился руками в символическое ограждение, впился взглядом в две юные фигуры на песках арены. Рядом с ним затрещала скамейка, но наставник не обратил на звук никакого внимания. События на арене приковали его взгляд.

Девушка внизу открыла рот, глаза метнулись на бесстрастного, неподвижного Немезиса, но ужас, боль и смятение от потери крови сковали ее нутро лучше любого кляпа. Она попыталась встать… дрожащие руки разъезжались в стороны, не дали достаточно силы, чтобы удержать на весу ее тощую фигурку.

– Нет… стой. Не надо, – бессмысленно лепетала она, и ее взгляд снизу вверх на лицо Кейса полнился ужасом пополам с бессильным гневом.

– Ты так и не сдалась, – вкрадчиво сказал он.

Лоза взвилась за его спиной королевской коброй, свернулась кольцами, пружиной, чтобы через мгновение броситься вперед с самым большим шипом на конце лианы…

Медей вцепился руками в ограду, сжал так, что побелели костяшки пальцев. Он заколебался. Впервые, за все время попадания. Нужно ли позволять Гераклиду убивать персонажа? Вот так: скучно, глупо и бездарно. Без драмы, без напряжения, без взаимодействия с остальными неписями. Просто проходная картонка, которую убрали со сцены волей авторского произвола. Была она, нет ли – теперь не важно.

А ведь с таким потенциалом к конфликту, Елена одним своим существованием: «сразу смажет карту будня, плеснувши краску из стакана». Хотя скорее говна на вентилятор консерваторов и ненавистников Зевса.

«А что я могу? Помидоров в кассе под роспись не выдали, камень так просто не кинешь, останавливать бой у меня нет ни права, ни возможности – Немезис не дремлет. Ну что ж, тогда прощай, Елена. Ты могла стать интересным…»

БАХ!

Внезапный, грохочущий треск рядом с Медеем оглушил его, испугал, дезориентировал, вызвал приступ паники. Взрывной гул в зрительской ложе совпал с отчаянным девичьим криком, Кейс поднял руку, чтобы убить, Немезис не хотел или не мог помешать,

Скамейка под Павсанием окончательно не выдержала давления магии наставника. Демон Зу попытался его перехватить, выстрелил всеми шестью руками, ужасающе длинный хитиновый ужас добавил страха и сумятицы, но импульс разрушенной ложи повел демона, он ударил быстрее и ниже, пробил конечностями опору, чудом не свалился вниз…

А вот для Павсания чуда не случилось.

– А‑А‑а‑ааа~ БУМ!!!

Он рухнул с высоты четырех метров прямо на арену, причем с куда большей скоростью и грохотом, чем полагалась просто падающему человеку. Наставник проделал огромный кратер между двумя соискателями, точно бородатая мясная бомба.

«Опять не обошлось без магии», – только и подумал очумелый Медей.

– Вот дерьмо! – невольно вырвалось у Аристона.

Ни одна из наставниц не спешила его поправлять. Сам Медей только и мог, что удивленно пучить глаза. Ложа рядом с ним выглядела, как Дрезден после праздничной, дружбонародной бомбежки. Разбитая на клочки скамейка, огромная дыра в полу с кучей отверстий, искореженный бронзовый диск внизу, под ногами, с рваными краями вокруг дыры, в которую рухнуло тело наставника.

Его коллеги совершенно не выглядели удивленными. Злыми, раздраженными, смирившимися, скучными, в случае Тартароса. Какими угодно, кроме изумленных или, хотя бы, озадаченных. Впрочем, память отродья быстро подкинула Медею несколько еще более нелепых совпадений, связанных с конкретным наставником.

Сам Павсаний, тем временем, спокойно выскочил из кратера, отряхнул СЛЕГКА пыльную тунику, после чего принялся абсолютно невозмутимо расшаркиваться с бесстрастным Немезисом.

Кейс молча закипал от ярости, но не пытался встрять в разговор – только развеял свою лозу с уродливым выражением лица. А едва не убитая девчонка за спиной внезапного наставника прерывисто вздыхала и капала тихими, постыдными слезами облегчения. Рядом с ней образовался кратер, точно после взрыва артиллерийского снаряда – зримое свидетельство падения с небес ангела преподавания.

– Ах, простите покорно, наставник Немезис, вы же знаете…

– Знаю. Извинения приняты. Ваша хаотичность могла быть и более неприятной. Пока все в пределах ожидаемого, наставник Павсаний.

Медею показалось, или в голосе фарш‑машины действительно послышалось недовольство?

– Исход схватки и так очевиден. Я увидел достаточно, – Суверен вернул своему голосу пыльно‑протокольные нотки профессионального комбайна по нарезке человеков, – победитель: Кейс великой фамилии Гераклид. Третье испытание проходят оба участника. Наставник Павсаний, попрошу вас покинуть арену и отправиться обратно в ложу.

На трясущуюся, несчастную девушку не посмотрел никто из них. Она встала сама, с третьего раза, оперлась на посох. Елена пыталась прекратить всхлипы и начало истерики, одновременно с этим сохранить уплывающее от потери крови сознание.

Шорх!

Дева Эскулап появилась посреди арены, шагнула к пострадавшей и вылечила ее за один гимн с абсолютно тем же профессиональным равнодушием, что и остальных страдальцев. А потом столь же таинственно покинула арену.

Впрочем, Елена не оценила ее стараний. После лечения, она затравленно сгорбилась и как можно быстрее ушла с площадки, едва не переходя на бег. Вся ее бравада после других Испытаний, даже кошмаров Медея, растворилась в безжалостной схватке со своим непобедимым одноклассником.

– Наставник Павсаний!

Остальные набросились на него рассерженными пчелами, стоило только «путешественнику» вернуться обратно в ложу.

– Охо, простите покорно, коллеги! – он улыбнулся дурашливо‑виноватой улыбочкой.

Настолько естественной, что Медей тут же заподозрил богатый арсенал кривляний, аналогичный его наследию отродья. Похоже, он угодил не столько в новеллу, сколько во фразу «весь мир – театр». Как бы прерваться на антракт и сходить отложить личинку? А то клапан давит, а уйти сейчас немного неудобно…

– Ах, мы уже привыкли, – тем временем вздохнула Пенелопа и царственно качнула головой, – по крайней мере, мы не упали туда всей ложей.

– Действительно, – хором пробормотали остальные наставники и даже демон Зу.

Сам же Медей перестал обращать внимание на своего хаотично‑нейтрального коллегу, как только понял, в чем дело. Его больше занимала реакция коллег на соискательницу, которую почему‑то не хотели просто формально отклонить, но вместо этого поощряли убийство или хардкорный уровень прохождения.

"Я только сейчас понял… охренеть, Немезис даже не остановил бой, когда стал понятен итог! А ведь он так делал аж целых два раза. То есть наш Суверен ПРИСТРАСТЕН⁈ У него есть симпатии и антипатии⁈ Человеческие чувства⁈ Вот уж никогда бы не подумал… М‑да.

За что они вообще так хотят убить эту девчонку? За рост метр семьдесят‑восемьдесят, выше всех других учениц и преподш, включая Пенелопу? За электрический цвет волос? За дурацкую тунику дизайна половой тряпки, которой золушка мыла пол и свою кормилицу, перед тем, как дать поносить нашей соискательнице?

Эх, не понимаю, что же НАСТОЛЬКО не так с местным Зевсом. В новелле сказано только то, что он покровительствовал Оркусу – некоему баламуту, что решил прогнуть под себя королевство годиков, эдак, сто назад и воевал целых семьдесят. Ну, покровительствовал, и что? А, кажись, дело не только в этом. Память отродья говорит, что проблема в его культе. Ладно, потом почитаю исторические книги на досуге. Вроде, их можно взять в учительской".

Пары после Кейса и Елены не показывали ни инфернальный уровень подготовки, ни глубины бездны идиотов, лупцующих друг друга жезлами по бестолковкам. Из последних трех пар исключили только одного и то по глупости.

Схватка началась как обычно. Быстрый выбор жезлов, подача магии, первые попытки прощупать оппонента. Один из юношей оказался проворнее другого: его плотный магический шип возник почти мгновенно, дал ему преимущество – тот сразу побежал им пользоваться в ближний бой, противник едва успел выставить энергетический щит, который быстро пробил шип… После чего сражение оказалось остановлено Немезисом.

– Стой! Прервать бой!

Юноши заторможено, нехотя отскочили друг от друга и с одинаковым непониманием оглянулись на экзаменатора.

– Юный Архилох нарушил запрет на свитки. Испытание провалено. Юный Мегабаз – Испытание успешно пройдено.

– Но в правилах свиток просветления разрешен! – вскричал юноша.

От отчаяния и душевной боли он рухнул на колени – забытый жезл покатился по темному в ночи песку.

– Это лазейка для гопломахии действует только в столице, – спокойно пояснил Суверен, – он запрещен даже на агоне и во всех действующих аренах, кроме колеуса Главной Столичной. А теперь прошу покинуть арену.

Даже в таком потерянном, безысходном состоянии Архилох не стал спорить с Немезисом. Молча потащился на выход. Это оказалась последняя пара. Третье Испытание подошло к концу.

Медей поднялся на своем месте, потянулся, хрустнул позвонками, пока участники снова выходили на площадку. Он оперся на перила и стал меланхолично наблюдать, как темные фигуры медленно ползли от слепой зоны скамеек для участников к середине арены, выходили из сумрака на свет, озарялись факельным светом.

Где‑то позади, у внешних стен Академии, стрекотали сверчки. Крупные ночные бабочки вились у жаровен зрительской ложи. Тяжелый, сияющий полумесяц местной луны, неотличимой от земной, подсвечивал своим отраженным светом угрюмые черные тучи, а звезды складывались в причудливый, незнакомый рисунок – волнительный и горький от своей чуждости.

Медей вдруг осознал, что его попадание сюда – не случайность, не шутка, не временное помутнение. Ему суждено жить здесь. Теперь уже навсегда. Нет, он знал эти прописные истины с самого первого дня попадания, не сомневался ни секунды в своем положении и стабильности жизни здесь. Просто… просто теперь он прочувствовал это всем своим существом. И больше не мог относиться к миру вокруг с прежней презрительной легкомысленностью. По крайней мере, с той же легкостью.

«Я так долго бегал от чувства ответственности, что даже не понял, как оно меня настигло», – невесело усмехнулся он, – «наставник… когда для меня эта никчемная должность, ворота к простым развлечениям, стала значить больше, чем я готов был принять? Я – учитель, что за шутка…»

Тем временем, ученики и ученицы вышли на площадку. Медей невесело хмыкнул, когда увидел их нервные, дрожащие от радости или скорби фигурки. Наверняка, этот день казался для них чертовски тяжелым. Тяжелым и длинным, почти бесконечным. Однако, они смогли. И теперь сам Немезис Суверен объявит их имена. Имена достойных учебы в Академии Эвелпид. Ее новых студентов‑первокурсников.

– Кейс великой фамилии Гераклид. Елена Дионида. Арна фамилии Бендида. Дева Мимоза. Дева Грация. Доркас ветви Дриопа. Юный Ксантипп. Никта фамилии Павсикакида. Юный Борей. Аталанта фамилии Аркадия. Фаэтон фамилии Эолид. Пан фамилии Эолид. Юный Пеон. Юный Парис. Мегабаз фамилии Ахеменид. Дева Ата. Юный Гектор. Авлида фамилии Ифигения.

«Итак, вроде бы все канонные персонажи здесь, кроме одной столичной штучки и угрюмого вахлака. Их приняли по рекомендации. Кейса тоже могли – он отказался. Правда, в каноне студентов прошло пятнадцать… тринадцать, если не считать ту пару. А здесь аж целых восемнадцать. И плюс те двое уже должны сидеть‑ждать остальных в местной часовне. Всего двадцать, на пять больше, чем в новелле. Я что, оказался более мягким, чем оригинал⁈»

Бедный наставник оказался достаточно шокированным собственной «добротой», чтобы не сразу заметить некое несоответствие. Что‑то царапало сознание Медея. Что‑то неправильное, но он никак не мог поймать это ощущение за хвост. Оно вертелось на языке…

– Сейчас вы отправитесь в Пурпурный Пантеон для приветственных бдений, – начал объяснения Суверен, когда радостные крики, возгласы и сопли‑слезы окончательно утихли.

– Утром вас всех ждет духовное очищение, а затем формирование тонкого тела печати Академии. После этого обряда, вы официально станете считаться учениками‑первокурсниками. Вам выдадут учебники, форму Академии, несколько артефактов и первую стипендию.

«Хм, стипендия? Что за фигня? Ни разу не слышал. Ау, память отродья. А, да, и правда такая есть», – отстраненно подумал Медей. Он все еще искал подвох и не находил его.

– После этого, вам представят классных руководителей, педагогов. Они и покажут ойкос, где каждый из вас будет жить следующие два года. Деление будет вестись по архетипам. Эйрисомами будет заведовать наставник Фиальт. Пикносомами – наставница Диана. Наставница Колхида возьмет их в первый месяц, пока наставница Диана не вернется из своего путешествия. Лептосомы получат руководителем наставника Медея…

– БУ‑У‑У‑У‑У!!!

Ор и крики разом поднялись до небес. Больше всех орали несчастные лептосомы и раздавались гласом с небес *злые учительские звуки* наставника Медея. Аристону и Павсанию пришлось вцепиться в талию коллеги и держать, пока тот стоял ногой на перилах, орал и потрясал кулаком городу и миру. Детишки внизу не слишком от него отставали, особенно лептосомы. А потом разозленный непослушанием Суверен выпустил свою ауру.

Медей словно окунулся в ведро с чужими внутренностями. Нет, словно он плыл по бесконечному, яростному океану в период штормов. Маленькая утлая лодочка, песчинка перед суровой, безжалостной и бесстрастной, нечеловеческой стихией. Он сглотнул, обмяк, рухнул на лавку, быстро лишенный сил и яростного запала.

Некоторые из студентов и вовсе попадали в обморок. Другие ограничились валянием в ногах. Абсолютно каждый имел бледный вид и теперь держал рот на замке. Суверен подождал, пока новоиспеченные студенты молча растолкают своих более впечатлительных одноклассников, после чего невозмутимо продолжил:

– Половое разделение будет в самом ойкосе – мужская и женская сторона с отдельными душевыми для каждой и одной общей комнатой. Остальное вы узнаете, когда закончите бдения и обряд инициации. А теперь следуйте за мной, я отведу вас в Пурпурный Пантеон.

– Уф‑ф, закончилось! – Медей откинулся на скамейке, уперся затылком в верхний ряд, пока остальные наставники вяло переговаривались и собирались обратно в замок, – и все же, что у меня пошло не так. Двадцать учеников вместо пятнадцати. А кто, кстати, лишний? Так, стоп. Почему та полосатая тарелочница и ее пассивный дружок ПРОШЛИ ВСЕ ИСПЫТАНИЯ⁈

Глава 12
Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе: «ясно»

❝ Пароход подошел, завыл, погудел –

и скован, как каторжник беглый.

На палубе 700 человек людей,

остальные – негры ❞

Маяковский

Медей смотрел, как возмутительно свежие, отдохнувшие ученики выходят из дверей Пурпурного Пантеона, чтобы построиться у ворот в малый дворец. Некоторые из них с содроганием бросали взгляды на уродливую серую блямбу у торца здания – Лабиринт Лягушек. Другие просто скрипели зубами от злости, стоило им разглядеть зримое напоминание их мук и унижений.

Эти эмоции слегка примирили Медея с необходимостью курировать целый сраный курс учеников! Он пытался оспорить решение на завтраке – отродью никогда не поручали ничего хотя бы отдаленно ответственного! Однако Алексиас только рассмеялся, хлопнул его по спине и уверил, что «всецело доверяет своему лучшему другу Немезису. Именно он порекомендовал вас, как личного наставника этих детей!».

Какого хрена, какого черта, какого Онидзука Эйкити, двадцать два года, не женат⁈ Медей – не грейт тичар! Он вообще не учитель! И высшего образования нет! По крайней мере, официально. В Америке он хотел пройти курсы, чтобы подтвердить свой диплом или получить новую профессию. Перебирал из разных вариантов, пытался найти свое призвание. Вот только ни у одного института не оказалось курсов по продаже котиков беспризорным детям или дракам с проститутками. Вот вам и борьба с расизмом!

– Медей, я уверен, ты прекрасно справишься! Я в тебя верю. Нет, МЫ в тебя верим, – Алексиас аж вилку отложил, которой нажирал себе хорошее настроение и вонь изо рта, чтобы проникновенно посмотреть наставнику в глаза.

Отродье падок на похвалу, так что даже такой ленивый реверанс в его случае был обречен на успех. Жаль, новый Медей – отнюдь не отродье.

– А то, что среди лептосомов затесалась некая Елена, никак не повлияло на ваше мнение? – елейным тоном спросил наставник.

– М? Какая еще Елена? О, не волнуйся, Немезис никогда не будет совращать юных дев, ха‑ха! Он выставил твою кандидатуру не для таких целей, не волнуйся!

Он даже не понял, о ком идет речь. Что многое говорило о манере их ментора вести дела. Зато все остальные наставники за завтраком никак не желали встречаться с ним взглядами. Только старичок Демокрит выразил ему некое абстрактное сочувствие: «если что, двери моего кабинета всегда открыты…» и прочая чушь.

Так закрой их, старый дуралей! Еще сопрут что‑нибудь. Дети, демоны и водонагреватели, они такие. Поэтому Медей всегда выступал за центральное отопление.

– О, это так волнительно, получить личное наставничество архетипа, – Фиальт рядом и впрямь выглядел дерганным, но позитивным, даже предвкушающим.

В ожидании выхода учеников из Пурпурного Пантеона, он переминался с ноги на ногу, чесал затылок и доставал их с Колхидой такими вот неуместными восклицаниями или тупыми вопросами по типу: «а я им понравлюсь?».

«Нет, конечно», – неизменно отвечал Медей, – «они возненавидят тебя с первого взгляда, будут плевать тебе в вино, сморкаться на стул и сыпать слабительное в чай, а потом отравят на третьем курсе».

«Спасибо, наставник Медей, мне стало лучше. Хуже такого сценария нет ничего, а он точно не сбудется», – искренне поблагодарил его Фиальт.

Медей скис еще больше.

Он вообще не понимал Фиальта. Идиот уже имел опыт такого кураторства в позапрошлом году, однако все еще добровольно совал голову в петлю. Медей хотел даже проверить его на сверхраннюю деменцию, но потом решил, что местные лекари просто пропустили дауна на античном скрининге, или что они там делают, чтобы родить здоровых детей? Ах да, сбрасывают с обрыва всех не‑здоровых.

Видит местный непопулярный Зевс, вполне разумные действия. В его первой жизни похожей стратегией, только для взрослых, пользовались страны третьего мира – сброшенную некондицию называли мигран, кхм‑кхм, преступ, да что ж такое, добрыми, уютными работягами. А вместо скал использовали нормальные страны.

– Как вы думаете, может, мне стоит сразу показать им всю академию Эвелпид? – продолжал домогаться до него зеленоволосый Салабон.

– Начните с подземелий, – буркнул ему Медей, – или покажите им таинственную, совершенно не опасную комнату под названием «Делетерион».

Жаль, Фиальта такой легкий отпор не мог ни обидеть, ни заткнуть. «Вы правы, наставник! Как я сам не подумал – нужно сразу рассказать о самых опасных чудесах нашего замка!»

Он продолжил щебетать о том, как весело будет познакомиться с новыми заготовками под депрессивных обмороков с ПТСР, как он подружится с ними, как научит их, как станет ими гордиться, а они – любить его и уважать…

– Ага, а потом поссорятся из‑за мест в очереди на поцелуй вашей задницы. Самого слабого столкнут в стигму, того жиробаса, Пана, выкинут в окно, а мстительные девки разучат магию облысения и академия Эвелпид, как раз к осени, сбросит листья.

Фиальт вытаращился на него ошарашенным взглядом, а Колхида чуть поодаль от них кашляла и перхала в кулачок так, словно засовывала его себе в глотку и нещадно давилась.

– Ох, кажется у вас сегодня плохое настроение, наставник Медей, – наконец‑то заметил голова‑трава, – вы не выспались? – спросил он с ИСКРЕННИМ сочувствием.

На мгновение Медею искренне захотелось подкинуть ему голову Адиманта в кровать, как в «Крестном Отце». Увы, он не мог быть уверен, что зеленоволосая паскуда не превратит сраную фантасию, опасную нежить, или кто он там, в доброго вегетарианца, поборника справедливости и борца со злом за несколько минут наедине.

– Все в порядке, наставник Фиальт, – расплылся он в вызывающе‑фальшивой улыбке, – просто волнуюсь. Ах, это ведь первый раз, когда мне доверяют детей. Вдруг, я сделаю что‑то не так? Бедняги казались такими впечатлительными после моего Лабиринта. Так искренне меня ненавидели!

– Ну что вы! Ваш «лабиринт лягушек» – настоящий шедевр! – коллега бросился его утешать, – экзамен проверил их характер, испытал каждого, показал трудности, дал возможность вырасти над собой и собой же гордиться! Уверен, они все поймут, через некоторое время, и зауважают вас пуще прежнего!

Колхида едва‑едва смогла сдержать фырк. Ну еще бы. С ее точки зрения, легко добиться уважения больше стандартного, когда ты отродье – самовлюбленный клоун с нулевыми навыками, раздутым эго и любителем высказать свое тупое мнение.

– Мгм, может быть вы и правы. Нашим миленьким ученичкам может помочь повзрослеть любое испытание или жизненный поворот: «И Опыт, сын ошибок трудных, и Гений, парадоксов друг, и Случай, бог изобретатель», – нараспев продекламировал он.

– О‑о‑о, – Фиальт захлопал в ладоши, а Колхида казалась неохотно впечатленной.

– Насколько же проще все могло быть, если бы любовью к стихосложению обладали вы, а не наставник Аристон… – Колхида процедила слова сквозь зубы, нехотя, точно под принуждением.

Они вырвались из нее криком души, птицами из открытой клетки, невыплаканными слезами после памятного завтрака поэзии.

– Ах, у меня есть и менее удачные строфы, – он тут же начал декламировать, – «Когда тебе бывает скучно, / Ты что творишь, сказать прошу / В ответ бедняга равнодушно: / Я? я мудя себе чешу».

Недолгое молчание, после чего:

– Все еще намного лучше, – хором сказали они. Медей даже почувствовал себя слегка оскорбленным.

Тем временем, все два десятка новоиспеченных первокурсников вышли из‑за ворот Малого Дворца, построились, после чего принялись преданно есть глазами трех настав, то есть, принялись преданно есть глазами двух наставников и непроизвольно корчить мерзкие рожи третьему, который лишь ухмылялся им пуще прежнего.

Колхида вышла вперед, произнесла скучную речь, которая начала дрейфовать к соблюдению правил:

– … Ходить разрешено только в предоставленных вам хитонах Академии. Исключение, когда вы покидаете ее стены на каникулы. Для каждого амулета или телесмы следует получить разрешение вашего педагога. Артефакты без веской причины запрещены категорически. Также запрещено использование магии в коридорах и безобразные драки! Кому хочется померяться силами – вызывайте на официальную дуэль! И НИКАКОГО ХОЛОДНОГО ОРУЖИЯ! За его использование следует суровое наказание, вплоть до отчисления! – нагнала страху рыжая растрепа.

"Странно. Дуэли здесь могут хоть до смерти вестись, а холодняк запретили. Впрочем, тогда бы трупов на выходе получалось куда больше, тут я руководство полностью поддерживаю. Эх, сколько времени не пройдет, а желание пырнуть заточкой ближнего своего никуда не девается.

Вон, в Александрийскую библиотеку, в античности, не пускали со стилусами именно по этой причине. Возьмет какой‑нибудь ученый муж да и распишет древнегреческой бритвой харю презренному софисту.

А уж с детьми так все тем более верно. Если гаденышей не держать в еловых рукавицах – они или убьют кого, или обрюхатят. Тут, как пойдет, вплоть перемены мест слагаемых: кому в живот нож сажать, а кому – пузожителя. Даже если точно знаешь, что не получится. Молодежь иногда такие затейники.

А если их вовсе одних оставить, да вино не спрятать, то будет как в том анекдоте: «Мама, почему я черный? Сынок, я как ту вписку вспомню – скажи спасибо, что не гавкаешь и на грядке не растешь»".

– … Со всеми проблемами вы можете обращаться к своему педагогу. Он может и должен помогать вам. Особенно, если это касается учебы или проживания в стенах нашей Академии, – закончила свою нудную проповедь вторая помощница ментора Алексиаса.

Фиальт радостно покивал в согласии, Медей подавил попытку закатить глаза, лишь улыбнулся понеприятнее, чтобы отбить любое желание у жестоких, иномировых спиногрызов взваливать на хрупкие плечи гениального наставника еще и собственные проблемы.

«Пфф, что там такого страшного может случиться у этих студентов? Проблема? Пописял‑покакал, позлился‑поплакал и все прошло. А у меня лапки, в смысле отродье. Так что, пусть сами справляются».

Он вздрогнул, когда почувствовал на себя отчаянный, какой‑то особенно хмурый, недоверчивый, и, вместе с тем, жаждущий взгляд Елены Диониды.

Она единственная, кто стоял поодаль, с внятным, демонстративным расстоянием от остальных одноклассников. Нежное девичье лицо все еще таило в себе остатки упрямства и вызова, те морально‑волевые, на которых она прошла все три Испытания. Вот только, Кейс и всеобщая ненависть основательно подкосили ее хрупкие надежды. Сейчас, пределом мечтаний для несчастной девочки оставался наставник, который бы не стал гнобить ее еще сильнее, как стал бы Фиальт и, может быть, даже Колхида.

«Я что, похож на телефон доверия? Сама справляйся с этим идиотским остракизмом. Морду, там, набей, пригласи подружек покрасить ногти, поесть вкусняшек или поделиться парнем – в общем, импровизируй!».

Впрочем, Медей мог помочь ей в чем‑нибудь, но только:

а) в темную, чтоб не знала даже она сама.

б) только, если это позволит ему посмотреть драму в стиле: «рабыня Изаура», благо «телевизор» он себе уже достал, подсуетился.

Впрочем, новоиспеченный педагог архетипа лептосомов не против вмешаться в жизнь любого ученика и ради других вечных сюжетов: «Ромео и Джульетта», «Игра Престолов», «Заводной апельсин» или даже: «Джокер». Главное, чтобы самому Медею не предлагали узнать, откуда у Елены эти шрамы. И чтобы все не скатилось в какой‑нибудь «Повелитель Мух» или «1984».

Жить в английской литературе чересчур утомительно, ему ли не знать.

– Как вам уже было сказано, педагогом эйрисомов назначили наставника Фиальта, – короткий поклон, – педагогом лептосомов – наставника Медея, – улыбка, тем шире, чем кислее становились лица учеников, – а временным наставником пикносомов назначена я сама, наставница Колхида, пока в замок не вернется наставница Диана. А теперь, постройтесь в три колонны по архетипам, за спиной каждого из наставников. Мы идем в Академию Эвелпид!

Нестройный, восторженный вопль, вызвал на вечно напряженном лице преподавательницы мимолетную улыбку. Они двинулись вперед и Колхида взяла на себя обязанности гида. Рассказывала, что Пурпурный Пантеон будет закрыт на время учебы, вход только по личному разрешению педагога. Что «эти ворота построил…» и бла‑бла‑бла, Медей знал это из памяти отродья, который вольно или невольно освежал ее каждый год.