Текст книги "Магия, кофе и мортидо наставника Медея. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Макар Ютин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

Несколько раз падали камни, выворачивались лестницы, искрили невзрачные плиты под ногами, чтобы потом взорваться одуряюще жарким летним факелом, сверху цокало и грюкало,

фантомные касания холодили душу, заставляли неметь конечности, пытались разделить собутыльников, убрать поодиночке в пустую, стылую тьму боковых коридоров и странных дверей, чьи контуры дрожали, как горячий воздух над пламенем.

Однако горячительный напиток в крови защищал смелых путешественников от любого зла.

А окутанные чистой магией кулаки Аристона, подошвы сандалий Аристона, грязные ругательства Аристона с неким потусторонним эхом, а также плевки с безмолвным «Гинн» Медея отгоняли всю эту пьяную ерунду, сон одурманенного виноградным дистиллятом сознания.

В голове несколько раз возникали неприязненные образы нескольких мужчин, каких-то монстров, летающих черепов, светились межевые знаки с обрывками оберегов, куклы в традиционных одеждах, а также другая фантазма и маразма.

Медей посылал их сначала по матери, потом по языковой практике местных. Снулые рожи возвращались с занудной, пьяной назойливостью.

С какого-то момента плевки перестали работать: гады держались на расстоянии, посылали кошмары, вызывали вспышки душной, наведенной ненависти, громкие вопли менялись на вкрадчивый баритон – брось напарника, сядь, отдохни СДОХНИ СУКА, полежи, попей водички ТВАРЬ

Аристон навалился на плечо еще сильнее – стойкие галюны научились избегать его пинков также, как универсального харчкамёта Медея.

Тот сменил тактику: орал в ответ на ор, шептал грязные ругательства и предложения в ответ на шепот, бомбил мыслеобразами случайной омерзительной дряни: разок увиденным модным показом, толерантностью, отечественным автопромом, тварями из игр, школьным классом на экскурсии, некоторыми странами Средней Азии.

Когда твари сопротивлялись, переходили в наступление, посылали волны фантомной боли – он представлял, как мозгоедов наматывает на колеса Грузовик-кун, как их расстреливают дивизии ментов из сериалов про ментов, как про них снимает фильм самый любимый режиссер Фонда Кино, как их распиливают, вместо бабла, на бордюрах и немножко поребриках сказочного города Расчленинбурга…

Самых злостных он топил в воображаемом Ганге, прямо между плывущих трупов, фекалий и священных омовений местных.

После этого давление на мозг снижалось, уродливые пеньюары с намалеванными рожами корчились, исчезали кругами по воде, их место занимали новые любители полетов и ночнушек. И повторялось все, как встарь: ночь, ледяная рябь уродов, Аристон, коридор, фонарь.

Наставники все брели и брели, и брели сквозь пространство, время, вечность, здравый смысл. Они брели и пинались, дрались, качались, отхлебывали, падали, поднимались, плевались, иногда помогали друг другу, иногда блевали и подблевывали.

Было неожиданно весело. Мир расцветал, точно портрет в теплых цветах вклеили поверх тревожной сепии с потусторонним.

Медей понял, что уже давно тянет улыбку до ушей, а его глотка издает редкий, неуверенный, болезненно-искренний смешок, одинаково чуждый и ему, и отродью.

– Запе-вай! – вдруг сказал Аристон, когда сплюнул остатки, сморкнулся и вытер рот подолом своего же хитона.

Рядом особенно настырная клякса с глазами втекла в стену после того, как один наставник кинул в нее воспоминанием о песне про бетономешалку в засранном панк-клубе.

– БЕТОНОМЕШАЛКА!!! МЕШАЕТ БЕТО-ОН!!!

Призрак с инфернальными воплями задрожал, втянулся внутрь себя, словно белье внутри стиралки, а затем тихо лопнул пупырышком защитной пленки.

– А давай нашу, богатырскую, – Медей чуть не проиграл бой последнему слову и собственному языку, но его визави находился в той кондиции, когда мысль собутыльника улавливается с полуслова, полувзгляда, полужеста.

Он зашел с козырей, с во всех смыслах золотого фонда песен человечества, с

– Желтый снег! Па-а-д окном тво-им же-о-олтый, самый желтый, что я могу…

Аристон запомнил припев с первого раза, даже расчувствовался, когда понял, что песня про любовь и признание. Так они и горланили веселую чушь из памяти Медея, пока бестелесные уродцы не сгинули окончательно в дебрях их разума, а бесконечный коридор, наконец, не закончился хмурым каменным засовом.

Он нависал над сознанием душным ожиданием кошмара, злым, тихим шепотом интуиции, когда она назойливо дергает твое полное приключений тело за рукав, вцепляется до треска, тянет к выходу

Дверь с засовом не отличалась монументальностью, не выделялась среди других коридорных комнат материалом или отделкой. Дверь смутно чернела, пока впереди притягательно мерцало окно из прозрачной лазури кристалла, что использовали здесь вместо стекла.

Просто Медей в один момент понял: дальше нельзя. Понял это и Аристон. Никто из них не протрезвел от страха или предчувствия, они не стали осторожнее – лишь решили идти на поводу интуиции также, как до этого – на поводу у желаний.

Разом шагнули к странному входу с жутким каменным засовом и сквозняком из-под деревянного массива, Аристон коснулся рукой двери

С этого момента воспоминания Медея обрели болезненную четкость. Свист в ушах перекрыл все звуки, закрыл собой зрение, осязание, отодвинул назад воспаленное сознание…

Он видел, как падает на колени, тянет за собой более крепкого тренера, начинает раскачиваться. Писк пошел дальше, забрался под кожу, подергал сердце, как дверь занятого туалета, протолкался в черепную коробку, разлился по организму противной желчью.

Медей обхватил голову руками и закричал.

Аристон чувствовал себя не лучше, однако смог встать, рывком поднял товарища до своего уровня. Давление тут же ослабло.

Медей покачнулся, затем заметил вязь символов у порога, мстительно встал на них, принялся растирать ногой. Действие ментальной атаки тут же пропало окончательно. Наставник по ближнему бою крякнул, похлопал товарища по плечу шагнул внутрь, а потом мощная рука быстро втянула собутыльника за собой.

Дверь захлопнулась. Они оказались внутри. Предбанник. Полупустое, мелкое, неинтересное помещение.

Вокруг – остатки разграбленных сундуков, опять некий ритуальный круг в углу, парочка вытянутых окон-бойниц, заложенных кирпичом в два ряда, один тревожный, красно-оранжевый светильник под высоким, сводчатым потолком башни.

Впереди – возвышение с очередной дверью, к ней ведут шесть старых ступеней – белый мрамор потускнел, изошел трещинами, сединой пыли и черными пятнами копоти

На середине лестницы возник человеческий силуэт.

– ПРОЧЬ!!!

Его вопль опрокинул неразлучную парочку сильнее любого порыва ветра. Аристон перекувыркнулся через голову, вписался копчиком в стену. Он вскрикнул, все равно вскочил на ноги, тело повело в сторону

Сгусток магической энергии прогудел мимо, врезался в стену с такой злостью, что затрясся пол. Новые протуберанцы стали закручиваться вокруг сумрачной, укутанной в плотный звездчатый плащ фигуры…

«Гинн»!

Медей пришел в себя позже тренера. Он перекатился со спины на живот, встал на четвереньки. Увидел, как уже третий заряд с яростной вибрацией вминается в стену, как Аристон кричит какое-то заклинание, отбивает очередную атаку, прыгает к противнику, машет объятым магией кулаком

Плащеносец легко, нечеловечески мягко, точно кусок ткани, спрыгнул со своей высоты. Тело ускользнуло из-под атаки тренера, бледные, синюшные руки вскинулись под плащом, губы остались неподвижны: звук рокотом заклинания разлился напрямую из глотки.

Искристый порыв чужой магии вспыхнул в глазах Медея, яркими пятнами облепил фигуру его коллеги. Запоздалый гром в пустой комнате ударил автоматным выстрелом.

Аристон взревел, магический конструкт вокруг него затрещал давленной скорлупой. Еще один рывок – и заклинание лопается по шву, исходит фосфоресцирующей дымкой. Призрак снова начинает рокотать, руки тянутся в сторону тренера липкими ночными кошмарами

«Гинн!!!»

Свинцовый шарик врезался прямо в голову нечисти.

Магия Медея скрипит о чужой массив, бестолковка противника лопается чернильным крошевом, охряные брызги орошают потолок и стены. Тело фантома продолжило стоять, ядовито-зеленое марево мерцающим дымом вышло из шеи и кусков затылка

– Гинн Фуни Сфагиазе! – бормочет он для отвода глаз, пока руническая цепочка заклинания выстраивается в его темном сознании одной мерцающей кнопкой, как на мошеннических сайтах.

«Гинн Фуни Сфагиазе»

Нечисть разворачивается к Медею, клубы зеленого тумана складываются в подобие лица: глаза-провалы, рот открыт в крике агонии.

Снова поднялись руки, скрюченные пальцы остановились точно на фигуре наставника. Движения фантома замедлились, Медей неловким кувырком ушел с траектории, однако враг не спешил атаковать: уродливые, распухшие пальцы сплелись друг с другом, в перекрестье ладоней – тело отродья

Забытый Аристон ударил в бок противника кулаком чистой магии. Неизвестное заклинание грохнуло при касании, вырвало клок темной псевдоплоти. Нечисть пошатнулась, ее атака сорвалась, налитые скверной пальцы не успели погасить заряд, опустить руки.

Тяжелый, гнилостный взрыв заставил души наставников замереть от ужаса. Вопль агонии отозвался в магии, всколыхнул духовное тело. Нечестивые миазмы моментально вызвали тошноту – оба человека свалились на колени в неудержимом спазме.

Плотный, ужасающе яркий поток зеленовато-черных ленточных червей, сорванного заклинания фантома, буквально испарил большую часть призрачного тела. Благословенная тишина прервалась только рвотными позывами несчастных собутыльников.

Медей кое-как вытер рот рукавом, одним рывком вскочил на ноги. Тело повело, однако глаза тут же нашли источник неприятностей. Клочки упрямого духа медленно, точно под ленивым ветром, отлетели прочь, уплотнились, но, вместо цельной фигуры, из воздуха с болезненной медлительностью соткалась голова бледного юноши.

Та же мертвая, резиновая кожа мертвеца, лицо искажено страданием, глаза налиты красным, а на затылке замер темным ореолом черный капюшон.

Медей поймал взгляд нечисти, отбил первый ментальный удар: эманации смертельной боли надоели еще за время подъема, он скинул их куда-то в бесконечный космос его внутреннего мира. Ударил следом воспоминанием медленной агонии ракового больного.

Парящая голова дернулась, часть капюшона поблекла, рот раскрылся для нового заклинания

Аристон успел вовремя. Он подскочил к фантому, сдавил двумя руками виски. Пальцы засветились магией

Пуф…

Ладони сомкнулись одна с другой.

Да, простецкий пуф.

Медей запрокинул голову и захохотал. Он продолжал свой победный, истерический смех, пока чужие глаза не выпали из орбит, не растаяли в воздухе, пока не исчезла лопнувшая челюсть, пока еще клубились остатки зеленого дыма

Резкое шипение заставило их вздрогнуть, завертеть головой по сторонам. Нет, все та же ядовито-зеленая суть на месте чужой головы. Она постепенно таяла в пространстве, сползала протоплазменной соплей с рук Аристона под ноги, рассеивалась в воздухе запахом тлена.

Из-под исчезнувшего капюшона, мимо руки наставника, упал тяжелый перстень, зазвенел по ступеням латунным грохотом. Медей машинально пнул его, но лишь подбросил ногой вверх, поймал у лица ладонью.

Неужели закончилось?

«А это у нас что? Лут? Проклятый предмет? Посмертное предложение головы и капюшончика?»

Громкий, слюнявый вздох Аристона в тишине испугал пьяненького наставника – пальцы дрогнули, перстень скользнул за отворот хитона.

Медей не заметил. Он забыл об украшении чуть ли не раньше, чем выпустил его из руки.

Глава 25
Чем дальше в лес – тем больше иди лесом

❝ В восемь часов в воскресение

Был приговор приведён в исполнение.

И столько зловонного хлынуло яда

Из чёрного сердца убитого гада ❞

Корней Чуковский

Без призрака, без его давления и уникального сияния комната казалась пустой, уютной, почти безопасной. Привлекательной своей таинственностью и упадком, романтикой диггеров подземелий, заброшенных деревень или туристов в Зоне Отчуждения.

– Ты в порядке, Аре-, Ори-, тьфу, Эрон-дон-дон? – пробормотал он куда-то под ноги.

– А-а-аристон, – зевнул себе в бороду наставник, покачнулся, прокосолапил к месту ухода призрака, зашаркал там ногой, словно пытался оттереть сандалию от собачьей какахи.

– Нь-ничего. Убили, кажись, фантасию, ик!

– Кого? А, не, я понял.

«Фантасия – так в королевстве называют потусторонних сущностей из живых людей. Всякие призраки, мстительные духи, фантомы боли, смерти, страданий и так далее, вплоть до порабощенных душ. Но не тени ушедших. Тени, Скиа, совершенно другие сущности с берегов реки Стикс. Спасибо тебе, внезапная справка имени отродья. Это что ж получается: мы призрака с Аристоном угандошили?»

Последний вопрос он задал вслух.

– Сильная попалась, – пробубнил тренер сквозь свой пропитый зоб, – сначала по башке давила, потом чистой магией. Хорошо, с прежней жизни много не взяла. Видать, давно висит здесь, навыки подрастерялись.

Он сел на корточки, прислонился к стене и пьяно всхлипнул.

– Что, знакомый? – Медей вспомнил костистое юношеское лицо призрака.

– Амфино́м это, ученик мой бывший, – воин закрыл лицо ладонями.

Радость, которую дарило опьянение, теперь сменилась на грусть и вину.

– Пытался он за девушкой одной ухаживать, пока жених ее на задании пропадал с командой. Нехорошо это, правда, дак не он единственный. Богатая была, ик, краси-и-ивая, женихи только так и роились. Амфино́м хоть искренне. Да только не помогло ему: вернулся суженый, которому все смерть пророчили, разогнал стервецов. Амфинома, вот, унизил, чтоб все видели, кто, значит, на евонное посягнет…

– А этот Амфином

– Он покончил с собой на третьем курсе. То ли месяц, то ли два до выпуска. Помню его. Учился много, силы копил, за знания лишние тормошил наставников, – Аристон всхлипнул, утер пьяные слезы и продолжил.

– Говорил он мудрено, прихвастнуть любил, но все по делу, меня уважал. Кабы не талант в магии – сделал б его личным учеником безо всяких раздумий, а потом, – Аристон махнул свободной рукой, пока из-под правой ладони текли длинные, холодные дорожки.

– Как вернулся Лаэртид этот, отомстил, так Амфином и стал так ходить: смертной тенью при здоровом-то теле. Он магией одарен был сверх всякой меры, ик. М-мог, мог победить жениха того. Да не то опоили парнишку, не то сам решил силы убавить, чтобы честно. Теперь уж не узнать.

Медей покачал головой, уселся рядом с ним на пол, молча протянул амфору. Аристон еще раз всхлипнул, сделал большой глоток и продолжил заплетающимся от эмоций и хмеля голосом:

– Расправились с ним, как с преступником, имя с грязью смешали. Невеста та и не глянула больше, хоть защищал ее все полгода с женихова отъезда, не давал другим разрыва с суженым требовать али кровь лить.

– Печальная история. Не мудрено, что он стал фантасией.

– Мудрено. Не чисто тут дело: просто так даже в замке фантасией не стать, – Аристон закряхтел, пришлось подставить ему хилое, костлявое плечо отродья.

– Мы должны понять тайну его смерти! Будет прико, кхм, весел, да что ж такое, правильно. Как детективы, ток круче, – Медей собрал глаза в кучу, подтянул ослабшего после скоротечной схватки наставника, украдкой глотнул вина из тыквы-горлянки, в которую его тайком перелил.

Рядом догнался и Аристон, который хитро и самоотверженно слил остатки чужого пойла в меха, спрятал его на груди, под хитоном, замотал ремнями, а затем просунул в горлышко длинную трубку. Когда коллективная печень приняла в себе новую порцию виноградно-этиловой выносливости, они побрели по гребаным ступеням к новой цели, новой двери, новым призракам

Где-то в эти суждения вкралась ошибка, но Медей махнул рукой и навалился плечом на дверь.

Снова писк, мороз по коже, треск, искры магии фантасий… человеческие фигуры под потолком, длинная галерея перехода, бутылочно-зеленый кварц панорамного остекления, хлад касаний к собственной душе.

Наверное, они кричали от страха. Наверное, они боролись, как львы, как тигры, как бойцы, оставленные умирать на позициях. Столько гадости, сколько он отправил в тугодумки назойливым Касперам, Медей не вспоминал даже за полгода медленной смерти в хосписе.

Он не считал, сколько ментальных ударов пережил, сколько кусков чужих воспоминаний, приказов, эмоций проигнорировал, слил жалкие секунды навязанных чувств в световые года космоса внутреннего мира. Он давно перешел на запуски свинцовых пуль: плевки перестали себя окупать. Иногда кричал: «Гинн», иногда кидал молча, все невпопад, напоказ, но его соратник тоже отдавал всего себя, гвоздил магией с рук, с ладоней, с пальцев, с ударов по воздуху. Той самой воинской магией, к которой местные маги относились так покровительственно и несерьезно.

Десятки кровожадных фантомов в балахонах, злые, дробящие удары чужой силы, гнилостные миазмы, вибрация заклятий в неподвижных губах. Но никакой вражеский натиск не мог оставить блистательный дуэт пьяных чертей.

Медей, за время прорыва, приноровился ставить радужную пленку «Вард» одним усилием, без кликанья кнопок в темноте своей души, там он постоянно клацал по «Гинн». Приноровился рассчитывать чужой удар по изменению давления в мозгу, по малейшим проблескам, по направленным рукам. Закрывал и себя, и Аристона «Вардом», а воин, в свою очередь, прикрывал их своим мощным, непробиваемым телом от наиболее затратных, стихийных выпадов.

«Ах, тактика мясного щита такая эффективная. Даешь каждому воину по Аристону, вместо щита-гоплона!» – Медей пьяно хохотал и кидал очередной шар в мстительный кусок эктоплазмы.

Иногда он кастовал «кнопкой» «Вард Алу» прямо перед противником, чтобы тот напоролся свежей атакой на заслонку и взорвался от собственной мерзости. Каждый такой успех они отмечали восторженным ревом. Агрессивные, вусмерть пьяные наставники приноровились, осмелели, двигались увереннее с каждым шагом. Медей совершенствовал свой невеликий арсенал, подстраивал под рефлексы, использовал как мог.

И рос, рос, рос над собой.

А потом они лезли вперед, точно бессмертные, бились все лучше, слаженнее, опаснее. Алкоголь больше не мешал, наоборот, давал понимание напарника, давал смелость, волю, притуплял ощущение опасности, убирал стылый ужас прикосновения к потустороннему. Впрочем, ни один из фантомов и близко не подошел к Амфино́му по живучести или магическому искусству.

Жаль, магия убывала, сочилась из его смертного тела, как сочится кровь из небольшой, но опасной, если не перевязать вовремя, раны. Медей и сам не понял, как растратил больше половины резерва, а свинцовые пули в мешке перестали ощущаться бесконечной горкой, стали свободно перекатываться между пальцами.

Он прекратил метать шары «Гинн», зато принялся гвоздить мстительных духов плотными гейзерами электрических искр Фуни. Безмолвная магия усиливала их, а вложенное намерение сделало более духовными, энергетически-насыщенными. Как правило, на фантасию хватало двух залпов, а от одного дух получал кучу повреждений и долго восстанавливался. Таких быстренько добивал Аристон – долго и упорно месил кулаками, пока Медей прикрывал его от атак других бестелесных говноедов.

Они бились, сражались, брели, магичили сквозь орду потусторонней напасти, липкой гадости, слепков недобрых намерений и оживших саспенсов. Ползли вперед артиллерией с магическими залпами, рассекали насыщенный миазмами

И сами не поняли, когда все закончилось. Резко. Оглушающе резко.

Призраки в один момент взяли и кончились, изумрудный кварц застекленной галереи стал проступать сквозь гнилостные оттенки лопнувших фантомов, впереди показалось темное пятно. Наставники остановились у конца перехода, где коридор снова оделся в каменные стены, расширился до ниши, которая излучала мрачное, готическое величие покинутых усадеб.

– Не видно ни зги, – Аристон привалился к тонкому кристаллу окон опухшей физиономией, помотал ей туда-сюда на манер робота-стекломойщика, с разочарованным ворчанием отодвинулся обратно. После его попыток рассмотреть ночную тьму, внизу, на слабо мерцающем кварце, остались потеки слюны, крови и соплей.

– Скх-скхольких мы раскидали, а? – ухмыльнулся ему Медей.

Тренер согласно хрюкнул в ответ.

– Зс-слабаки! По гылаве мало били. Руки-ноги те-те-теле-ки-нез-м не дурковали, хы. Я – пня-дтна, воин, а ты! Ты – гранит! Не сх, кх, не шмагли тебя пдвесить!

«Ага, телекинезом, значит, твари балуются. Ментал помню, гады орали громче водонагревателя, сыпали своими жалкими смертными обидками. Ути-пути, бабу увели, над заклинанием посмеялись, в спину ударили. Детский сад. У меня аниме: „Узумаки“ через жопу сделали, все надежды похерили, вот это да, это страдание. Или когда алкашка ночью закончилась, а круглосуточный не работает, потому что электричество вырубили. В ту ночь я познал боль. А вот телекинез… не помню? А, не, стоп. Помню. Касались, гады. Жамкали. И все. Сопротивлялся. Только как?»

Мысли Медея текли больше образами, чем фразами. Важные темы ускользали от него русалочьим хвостом, стройные рассуждения жирели, расплывались, терялись по пути. В результате, он плюнул, коротко запечатлел несколько ключевых слов пальцем на клочке пергамента через магию сродства, а затем они с Аристоном вновь соединились в одно многорукое, многоглазое, зловонное чудовище из тех, кого рубили в былинах русские богатыри.

Рубили успешно, но лишь росли, множились головы зеленого змия. Приходилось прижигать высокоградусным.

– Пджди!

Впервые за все время приключений тренер проявил неуверенность. Он обвел мутным взглядом безликую, равнодушную красоту галереи позади. Раз, другой, третий. Затем прищурился, обозрел нишу. Остановился на третьей по счету двери из пяти представленных. От других она отличалась тонким, декоративным видом и фиолетовыми лентами рунической магии. Странное сочетание, на диво уместное в безмолвном, каменном отнорке воздушной галереи фантасий.

– Плохо это. Плохо. Збрлись, значт, не туда. Нельзя нам, ме, Медей.

– А если нльзя, то што?

– Што?

– Если нльзя, но оч хочется, то – можна, – осклабился наставник во всю пасть.

Аристон растянул морду в аналогичной усмешке, после чего два пьяных негодяя зашли за ленты, точно следователи за огороженное место преступления, толкнули ажурную дверцу плечом и поползли в темноту одной томной виноградной улиткой.

Длинная винтовая лестница вела вниз, петляла в узкой, угрожающе-темной шахте. Ступени оказались круты и покаты, а редкие капли воды откуда-то сверху, с укрытых тьмой сводов, сделали их склизкими. Пару раз они чуть не навернулись: пришлось Аристону дополнительно укреплять тело и всегда ставить ногу первым. Они тихо двинулись дальше, после каждого шага с интересом вращая головами.

Ниши для светильников пусты, разгромлены рукой или магией, вырваны с корнем, с частью кладки, уничтожены огнем или взрывом. Освещение дают только проплешины мха в трещинах стен и стыках камней, да разбросанные по ступеням гнилушки: они рассыпа́лись под подошвами дождем искр и затхлой, болотистой вони.

Двое наставников спускались долго, скрипели, хрустели ступенями, морщились, ругались от омерзительно-липких ладоней, которыми упирались в стену, тяжело дышали. Шли, шли, шли.

Выход возник так внезапно, что они буквально вывалились из неприметной ниши, споткнулись о высокий порог, с проклятиями растянулись в огромном, неуловимо похожем на склад помещении. Круглый зал с нишами в стиле крипты, ближайшие стеллажи ломятся от предметов, неряшливо, бессистемно уходят во тьму, воздух внутри помещения странный: неживой, словно техническая, дистиллированная вода против питьевой. Лампы на стенах выглядят, точно газовые горелки, тишина когтями хватает за сердце, ощущение угрозы крепнет, достигает пика, когда они оборачиваются

И видят маленькую табличку перед самым подъемом на лестницу:

«Приходя – не уходи».

Всего лишь бронза и вытравленная надпись. Надпись на языке проклятий.

– О, милосердные Боги… – Аристон бледнеет, его речь становится внятнее, а разудалый вид – куда несчастнее.

От страха напарника Медей почувствовал себя легче, увереннее. Он с неожиданной для себя симпатией, пусть и в пьяном виде, похлопал собутыльника по плечу. Испуг сделал тренера более понятным, более человеческим. Не таким карикатурно-книжным.

– Мы в Делетерионе, – севшим голосом произнес бородач длинное слово с первого же раза.

«Странное название. Звучит, словно смертельное пищевое отравление или средоточие мелких несчастий. Местный язык иногда образный себе на беду».

Медей хмыкнул. В тишине звук показался неожиданно громким: Аристон присел на колени, втянул голову в плечи, принялся лихорадочно оглядываться вокруг одними глазами.

– Сюда – нельзя, – прошептал он с жаром греческих трагедий и попутно обдал нежный нос товарища по несчастью алкогольными парами.

– Тог, кхм, тыгда найдем выхд и убжим, – твердо, но слегка невнятно ответил ему напарник, пока шерстил память отродья на предмет странного названия.

– Г-дится, – Аристон кивнул так глубоко, что чуть не воткнулся лбом в узорчатые доски под ногами, лишь в последний момент смог удержать равновесие.

«О, нашел! Ого! Любо, братцы, любо…»

Память не спешила кормить нового хозяина информационными разносолами. Он нашел лишь краткую, безэмоциональную справку: склад опасных, ненужных, непонятных и так далее вещей, предметов, артефактов. Первоначально задумывался как мера награды или склад вооружения на случай внешней угрозы.

Потом, самые полезные вещи стали помещать в другое место, Делетерион же сделали неким чердаком, местом для предметов, слишком полезных или опасных или дорогих, чтобы просто выкинуть, но таких, что нормально использовать их не нашлось никакой возможности. Склад набивали хламом почти два столетия, прежде чем какие-то артефакты срезонировали друг от друга, вызвали цепную реакцию, быстро заразили помещение эманациями загробного мира и темных планов, пошли опасные, непредсказуемые активации, место стало привлекать чересчур много всякой нечисти, монстров, а то и вовсе хтони…

Поэтому склад закрыли, опечатали, запретили приходить сюда под страхом суровых наказаний. Аристон присутствовал при запечатывании пять лет назад, а потом каждый год выслушивал о том, что нужно собрать команду магов и навести порядок. Под такие обсуждения попало и отродье, хотя тот считал их пустой данью традиции. Конечно же, команду никто не собрал и порядок не навел. Так и тлела магическая свалка под боком, пока не пала сама Академия Эвелпид.

«А потом отряд врагов взял и тупо сгинул с концами на верхних этажах. Причем недалеко от места, где прятались остатки защитников без гэ-героини. Интересно. Я всегда считал это тупым сюжетным ходом, роялем для спасения, пусть и для второстепенных персов. Хм. Кто знает, может в дальнейшем каноне этот зал имеет значение. Почти наверняка, именно Делетерион и призраки вокруг него и помножили вражеский десант на математический бублик. Но наверняка я не знаю. В конце-концов, на момент моей смерти в том мире выходил только одиннадцатый том, примерно шестой год героини. Всего автор обещал пятнадцать томов и несколько вбоквелов».

Он отвлекся от своих раздумий, когда ощутил чужое внимание. Не враждебное, не безразличное. Просто внимание. Как порыв ветра – никакой человечности.

Аристон подозрительно засёрбал под рукавом, рыгнул винным духом, затем еще крепче вцепился в Медея. Тот не возражал. Наставника все еще вела дорога приключений, он хотел вернуть то волшебное ощущение двух маргиналов против мира, когда они гвоздили магией фантасий и орали разудалую похабщину. Нет, не только «желтый снег». Медей все же научил водонагревателя плохому – всемирно известному шлягеру: «в говне, с говном, в говно». А что, очень подходит их ситуации!

Да, его манили приключения. Но и ощущение саспенса, чужого внимания, как в хорошем хорроре, привлекало не меньше – будоражило нервы, будило зверский интерес к новому. Что-то, что он не знал, не успел узнать в своей первой жизни. Чем он не мог воспользоваться благодаря предзнанию. Кто знает, вдруг они с Аристоном останутся здесь навсегда, очередными кровожадными фантомами и уже другой спутник развеет его тело магией, а потом лопнет башку в пудовых кулаках.

Или тренер останется здесь. Сдохнет, разложится до скелета от неведомой дряни, а он, Медей, снова сбежит и никому, никогда не скажет, куда пропал несчастный стихоплет. На него даже не подумают, не всерьез.

«Ах, я почти захотел толкнуть его вон в тот стеллаж с мечами, истекающими ядом. Такой интересный поворот сюжета. Но не стоит, не сейчас. Или события могут начаться раньше…»

Они двинулись вперед, зашуганно и грузно, вдоль извилистого, захламленного коридора из неизвестных, странных, проклятых предметов, каждый из которых мог оказаться их причиной смерти. Тем не менее, благодаря отродью, прочитанной новелле или собственному образованию (сложно сказать наверняка), Медей видел закономерности в собранных вещах.

Души, духи или тени-скиа заперты в свинцовые амфоры, с рунами в виде орнамента, или запечатаны в фигурках с залитым свинцом основанием.

Кровожадные артефакты томятся в бочках с соляным раствором или заключены в железные коробки с узорами из насыпанной соли в специальном травлении.

Органические (глаза, щупальцы, плавники, пальцы, лапки и прочее) плавают в стеклянных сферах с битумом, на дне – слабый амулет сохранения тканей, поверх сферы – руны от одержимости.

Оружие на специальных закрытых стеллажах, остекленных тонкой слюдой с рунным травлением, туда же снаряды.

Все амулеты и мелкие артефакты-телесмы в особых ячейках, как отдельные полки для дисков из юности Медея или специальные фермы для майнинга из его зрелости.

Не только амулеты: посохи, свитки, непонятные артефакты, вроде неких счетов, деревянных табличек и прочего хранились каждая в отдельном, специально выделенном месте.

Вот только

Чем дальше они отдалялись от лестницы вверх, тем сильнее становился беспорядок. Пятна гари от кислоты с характерной каймой, факельная копоть, сломанные полки с остатками поврежденных или целыми на вид предметами. Артефакты вокруг них лежали неряшливой кучей, будто пакеты с мусором на переполненной помойке. Вот только пакеты не мигают зловещими проблесками, не вибрируют при приближении, не щелкают, как человеческие пальцы.

Чем дальше они забирались внутрь Делетериона, тем гуще и оживленнее казался обступивший их полумрак. Светильники на стенах почти не разгоняли тьму – дрожали и мигали тревожным оранжевым всполохом, как старые лампочки в покинутых бункерах. В их неверном свете начинали шевелиться тени у дальних участков, а блики искрили на гладком кварце хищными, выжидательными взглядами. Стеллажи и полки скрипели мимо них уставшим деревом, вздыхали на случайных путников, периодически раздавался слабый писк – очередное свидетельство ментальных атак.