Текст книги "Магия, кофе и мортидо наставника Медея. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Макар Ютин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

Они дошли до самого конца, но не встретили ни единого монстра или препятствия. Осталось лишь выбрать направление. Казалось бы, какая разница? Но… Над каждым выходом из комнаты мрачно блестела сколами выбитая прямо в стене кривая надпись. «Голод» справа. «Безумие» в центре. «Скорбь» слева.

Трое молодых людей с мрачной решимостью висельников переглянулись друг с другом. Их судьба теперь зависела от выбранного пути.

– Что значит «Голод»? – принялся шепотом рассуждать юноша. Ксантипп. Она вспомнила: его звали Ксантипп, – именно в той стороне журчит ручей. А что если «голод» на самом деле иносказание… – уже более бодрым, гулким шепотом начал он и Арна на энтузиазме продолжила:

– Как в той поговорке о

– До‑о‑обрая девочка… Сла‑авная девочка… я так давно не ел… – Эхо тихих, злых своей скрытой жаждой слов прервало ее речь быстрее любой осознанной мысли.

Ксантипп вздрогнул, поскользнулся в тумане, шлепнулся на пол с приглушенным стоном. Девушка с капризным излетом бровей побледнела до белизны царской бумаги, изо всех сил прижала обе ладони ко рту, лишь бы не закричать в ужасе.

А голос продолжал бормотать слова в своем безумии. И монотонно, неутомимо приближался к ним из коридора позади шаркающей стариковской походкой.

Шаг, чавк, шаг‑шаг, чавк, хлюп. Сё‑ё‑ёрб. Кап‑кап. Шаг.

Арна подскочила на месте, взгляд заметался по трем проклятым вариантам. Ах, будь у них хотя бы минута, они бы наверняка разгадали не слишком сложную загадку наставника. Не задержись они у входа, не спорь и не медли ранее…

Чем ближе к ним приближалось существо из тоннеля, тем резче, отвратительнее становился запах крови и внутренностей. А туман под ногами с каждой секундой поднимался все выше и зеленел, становился темнее, будто от внезапной плесени.

– Быстрее, пока он не добрался до нас! – парень схватил их за руки, Арна тут же вырвала свою.

– Нам нельзя туда! – ее спящая способность стала подавать сигналы при виде левого тоннеля.

Она вдруг поняла, что потеряет себя, если свернет в ту сторону. Неизвестно, почему, каким образом, кто виноват. Неважно. Туда идти запрещено. Поэтому Арна кинулась вперед, в центральный тоннель, в «Безумие». Ее спутники, кляня Богов, полезли за ней.

Она слишком поздно увидела большое, ростовое зеркало. Повернула голову, бездумно окинула взглядом конструкцию, машинально сфокусировалась на гладкой поверхности. Девушка посмотрела прямо в зеркало, хуже, в глаза собственному отражению… Прежде, чем до сознания дошла ужасная, леденящая внутренности мысль:

Оно сделано из стекла, не из меди!!!

Отражение Арны внутри вдруг оскалило зубы, рванулось вперед. Тело ниже пояса осталось внутри зеркала, торс изогнулся, вытянулся отвратительно‑длинной кишкой. Чужие пальцы не‑Бендиды стали плотнеть, покрываться плотной стеклянной чешуей прямо на лету, за доли секунды. Холодные, материальные руки вдруг обогнули саму Арну, схватили ее безымянную спутницу за левую руку, рванули назад и вверх, в зеркало, в отраженную реальность…

– НЕ‑Е‑Е‑Т!!!

– Гинн! – закричала Арна.

Атакующая магия вздыбилась, обернулась плотным, сверкающим в факельном свете тараном. Гудящая, невидимая волна яростно врезалась в призванную тварь, отбросила ее обратно в зазеркалье, разбила портал на миллионы мелких песчинок. Отражение Арны также исчезло, растворилось дыханием в морозном воздухе, а несчастная жертва рухнула на пол.

Лицо кровоточит от длинных царапин, горло сипит отбитыми ребрами, одна рука сгибается под странным углом – последствие пущеного наспех заклинания. Зато она осталась жива.

На несколько долгих, вымученных в полумраке секунд, раздавалось лишь частое, прерывистое дыхание живых. И шаги. Шаги, отвратительно долгие, обстоятельные шаги позади, в саване обещания смерти и миазмах разложения.

Рыжую девушку дружно взяли за локти. Она отстранилась, покачала головой, однако явно не затаила на нее обиды. Лишь тяжело, с присвистом дышала, глотала беззвучно текущие слезы и пыталась встать на ноги самостоятельно, игнорируя мнущегося рядом парня. Сама Бендида чересчур потерялась в собственных мыслях, чтобы замечать неудобство спасенной сокомандницы.

«ЗАЧЕМ⁈ Зачем наставник Медей поставил здесь стеклянное зеркало⁈ Для тварей из‑за грани нет разницы, иллюзия оно или нет!!! Хорошо хоть разбилось сразу, от малейшего воздействия. Гинн почти выдохся, когда долетел до зеркала…»

– Тебе лучше не… – попытался подать голос бледный юноша.

Его глаза бегали, и, время от времени, начинали дико вращаться. Он шмыгал носом, неправильно, по‑насекомьи дергал головой, то и дело принимался грызть фалангу большого пальца. Лишь страх привлечь внимание свежей кровью не давал ему вгрызться в собственную плоть до хруста костей.

– Я пойду с вами! Сейчас… только… отды, *всхлип*, отдышусь, – к удивлению Арны, пострадавшая действительно смогла встать сама, без посторонней помощи, а потом решительно двинулась вперед.

Она хныкала, скрежетала зубами, неосознанно жалась к ним двоим, но пыталась не показать своей слабости: не просила помощи, не цеплялась за них в отчаянии, не останавливалась, чтобы зафиксировать руку. Походя смахивала рукавом затекающую в глаза кровь из царапины над бровью, смотрела по сторонам, а не в одну точку, как делают инстинктивно все пострадавшие. Тихо, по пути, поблагодарила за спасение. Очень достойное поведение. Арне даже стало стыдно за собственную пренебрежительность.

– Ты смогла выучить Гинн раньше семнадцати? – с удивлением и скрытой завистью спросил ее парень, когда тишина длинного, пустого коридора стала давить на нервы, – как ты вообще смогла заставить магоканалы

– Не здесь! – резко оборвала она его.

– Не здесь, – проворчал он с обидой, однако согласно кивнул и обогнал девушек на шаг.

По пути им два раза встретились ответвления, один раз – заколоченная дверь в аудиторию, шесть – разные жуткие монстры. Ксантипп и рыжая волшебница мычали, визжали не размыкая губ, во влажной, могильной темноте заброшенного склепа. Они били примитивным «Кипп» в агрессивных монстров и пытались игнорировать наиболее жутких, но инертных, неповоротливых.

Пару раз юноша замирал от страха, принимался дергаться на месте, как перекошенная в проеме дверь. Однако именно он своим припадком показал, как не обратить на себя внимание наиболее жутких чудовищ. Девушка падала в свои кратковременные секундные обмороки, но каждый раз находила в себе силы идти дальше. Она хорошо замечала скрытые проходы. Только благодаря ей они не отклонились от магистрального направления Лабиринта.

Сама Арна отлично выявляла ловушки, вроде ям глубиной в человеческий рост или фальшивых фонарей – наростов на голове чудовищ. Она направляла своих спутников и служила тем островком спокойствия, к которому обращались в молчаливой поддержке оба ее спутника.

Вот только сама девушка все чаще обращалась к Богине, чтобы потустороннее, тихое безумие лабиринта не накрыло ее вслед за своими товарищами.

Они вошли в очередную пустую комнату с подозрением, с заклинаниями на губах и колотящимся сердцем. Снова никакой опасности, как на том перекрестке, никаких ужасов, никаких пугающих тварей. Всего лишь пустая, скучная, проходная комната. Только высятся пыльные безликие стеллажи с восковыми и свинцовыми табличками, свитками, черепками‑остраконами.

Они двинулись вперед, мимо блеклых, наспех сколоченных деревянных конструкций. Арна пыталась не обращать внимания на полки, но взгляд сам по себе выхватывал то одну, то другую табличку или глиняный черепок с накорябанной на нем надписью. Каждая из них содержала просьбу, мольбу, отчаянную молитву… или проклятия живым от умирающего.

«Спаси вас Гермес Хтоний, отроки, возьмите с собой мою просьбу!..»

«Здесь так холодно и больно. Отнесите меня на свет, молю!»

«Будьте прокляты вы и ваши потомки!!!»

Арна вздрогнула, когда ощутила прикосновение. Заклинание уже было готово сорваться с ее губ, когда она повернула голову… чтобы встретиться с напуганным, оленьим взглядом спасенной ей девушки. Она раздраженно выдохнула, но не стала прогонять ее. Теплота чужого тела помогала сохранить спокойствие.

Они двинулись между стеллажей, потому что не оставалось другого выбора. Ксантипп предложил поискать другой вариант, но Арна лишь покачала головой. Ее интуицию подстегивал пробуждающийся гений, и он четко шептал ей идти прямо и только прямо.

Они успели пройти едва ли пару шагов, когда впервые услышали шепот. Он шел точно от записей. Сначала мягко, вкрадчиво, незаметно, параллельно дальним крикам. Потом бормотание стало громче, требовательнее. Отчаянные мольбы к богам, проклятия бессердечным ученикам, предсмертные хрипы.

Рыжая худышка навалилась на нее всем весом. Слезы больше не текли из ее глаз непрерывным потоком – теперь они тускло бликовали в свете фонарей пустым, надломленным взглядом. Она пыталась закрыть уши одной рукой, изворачивалась, прикрывала их плечами, но звук все равно продолжал идти. Однако девушка хотя бы шла.

Ксантипп шептал извинения с той же частотой, с какой неизвестные шептали оскорбления и мольбы. Он кланялся каждому стеллажу, плакал за себя и рыжую спутницу разом, четырежды порывался взять свиток или остракон с собой. Только сильный подзатыльник злой Арны удерживал его от невиданной глупости.

Ближе к концу томящиеся тени узнали их имена. Они стали просить адресно: «Отнеси весть наружу, дева Бендида», «Как ты можешь помнить о себе, Арна, если не уважаешь нашу память», «Твоя мать проклянет тебя, так как я проклинаю Арну Бендиду…»

Они обессиленно рухнули на пол сразу, как только вылетели из ужасной, чудовищной комнаты. Сейчас любого из этой троицы мог бы убить и закатать в гигантский шар даже навозный жук, настолько они обессилили морально и физически. Тело так часто дергалось от напряжения, так долго задействовало ресурсы на грани возможностей, что перенапряглось и без реальных схваток.

Поэтому Арне оказалось глубоко плевать, подстерегает ли их ловушка в коридоре или нет. Даже плевать, почудился ли ей пошлый, звонкий шлепок по заднице с последующим оглаживанием или это иллюзия ее одурманенного сердца.

– Эти несчастные будут теперь сниться мне в кошмарах каждую ночь!.. – заходился в рыданиях Ксантипп, чересчур вымотанный и сломленный, чтобы следить за громкостью голоса.

Раненая девушка лишь покорно сидела прямо в тумане. Ее маленькое веснушчатое личико дергалось сразу от трех нервных тиков разом. Казалось, будто она одержима злым духом или испытывает мучение, но не может ни кричать, ни стонать от боли.

– Я больше никогда не стану прежней… – пробормотала она ломким, трагичным голосом ребенка, которого война и голод превратили во взрослого.

– Никто из нас, – грустно вздохнула Арна.

Ее сердце пострадало меньше всего: кровный гений дарил отстраненность, а привычка к анализу заменяла страх поиском решений. Но даже так девушка до сих пор содрогалась при звуках любого шепота, получила стойкую боязнь туманов и углов, а чудовища из мрака «лабиринта лягушек» теперь навсегда останутся в ее памяти.

Впервые за несколько последних лет, дева Бендида засомневалась в своем решении поступить в Академию Эвелпид.

– Я так давно ничего не ел… – раздалось сзади, из пройденного коридора.

Чавк, шаг, ХРУСТ, чавк, шаг‑шаг, чавк…

Все трое вздрогнули, печать изнуренной покорности на лицах стала оплывать, истаивать под действием нового всплеска страха. Трое соискателей принялись неохотно, тяжело подниматься на ноги.

– Оно опять нас преследует, – свистящим шепотом сказала пострадавшая девушка очевидную истину.

«Мимоза. Ее зовут Мимоза», – вспомнила Арна.

Каждый из них вздрогнул от ее шепота, после чего рыжая пробормотала «простите», пусть тихим, но НОРМАЛЬНЫМ голосом.

«Слава Гекате Молчаливой, что та комната оказалась такой короткой…» – вознесла Арна короткую молитву покровительнице.

– Что вообще ему нужно? – задал парень идиотский вопрос с визгливыми, истерическими нотками.

Не ради ответа, лишь бы не молчать в этой стылой, наполненной тихими шорохами и стонами тьме.

– Он просто хочет есть, – прошептал мягкий, вкрадчивый голос ей на ухо.

Арна едва удержалась от оглушительного визга. Ее спутники и вовсе застыли истуканами, чтобы потом неосознанно ускорить шаг. Парень дрожал, а Мимоза держалась за ухо так, будто туда вот‑вот заползет мерзкое насекомое.

– Не надо, нет, только не опять… – захныкал Ксантипп.

– Вы тоже слышали это, да? – срывающимся голосом спросила она.

Никто не соизволил ответить. Говорить вдруг стало страшно, неправильно. Вдруг… вдруг именно сказанные вслух фразы притягивают, зовут ИХ?

– Стой! – она неохотно разлепила губы, затем резко дернула парня за локоть.

Тот нелепо взмахнул руками, гневно на нее покосился… Коридор впереди подернулся едва заметной рябью.

– Дальше нет прохода. Не знаю почему. Просто чувствую, – сказала им Бендида серией быстрых, отрывистых фраз.

– Разворачиваемся? – спросил юноша с болью в голосе.

– У нас нет другого

– Ми‑и‑лые детки, сла‑авные детки… *чавк*, *чавк*, я угощу вас свежей печенью… а потом вы‑ы…

– Здесь. Здесь проход! Я нащупала‑а‑а! – завизжала Мимоза уже в полный голос и закончила болезненным криком, когда ее израненная рука зацепилась за край угловатой арки.

С тревожным хлюпаньем, ее рука изогнулась еще сильнее в сторону, точно надломленная ветка акации. Никто из них уже не обращал на это никакого внимания, даже сама пострадавшая. Вся тройка быстро, один за другим, нырнула в скрытую нишу, резко захлопнула за собой дверь. Спустя несколько секунд, плотная дубовая дверь принялась сотрясаться от мощных ударов. Соискатели навалились на дверь своими тощими спинами, уперлись пятками в сколы на полу, закричали, заголосили от напряжение.

Следующие удары, казалось, почти смогли выбить дверь, но потом все стихло. Вся троица облегченно выдохнула, после чего две девушки и парень в изнеможении сползли вниз, на уютный пол без очередных костей, изломанных шлемов и даже вездесущего тумана.

Только после того, как дыхание полностью восстановилось, в глазах перестало плыть, а холодный пот остыл на коже, они соизволили оглядеться по сторонам. Студенты оказались в сухом, абсолютно нормальном помещении, вроде той аудитории, где проходило Первое Испытание. Ряд парт, доска, преподавательский стол. А за столом…

– Плохо! – наставник Медей сидел в, представительном кресле и неторопливо выводил буквы в строгом, дорогом на вид свитке.

В голове у Арны на несколько секунд воцарилась звенящая пустота. Что этот мужчина делал здесь, в юдоли скорби, страданий и неизбывного ужаса? Почему он просто сидит? Как можно так обыденно, так сухо…

Они смотрели на наставника пустыми, глубоко запавшими в череп глазами, а тот продолжал выписывать что‑то в своем свитке и не обращал на них никакого внимания.

– Плохо, – повторил он, когда раздраженно откинул перо в сторону и уставился на них насмешливо‑презрительным взглядом, – вы не сдали. Дева Бендида, дева Мимоза, юный Ксантипп, – он поднял голову и хмуро посмотрел на них:

– Травмы. Постоянные крики. Долгое прохождение. Слабый магический потенциал. Повторяю еще раз: для тугодумов. Вы. Не. Сда. Ли, – по слогам произнес он, после чего неприятно ухмыльнулся, – выход там, – он указал на толстую дверь из черного, дрянного железа. Такие любили ставить на верхние уровни тюрем, – не задерживаю.

Ксантипп упал на колени так резко, что разбил одно из них в кровь, но даже не заметил этого: он стукнулся лбом об угрюмый каменный пол, молча распростерся ниц перед столом наставника и стал тихо, почти неразборчиво молить его полубессвязными фразами: «простите», «никогда больше», «еще шанс», «что угодно», «я не…»

– Но, н‑но, н‑н‑но, – Арна сама начала заикаться, хватать горлом воздух, словно ей тяжело, невыносимо дышать.

В глазах потемнело так, что она перестала видеть. Только лицо наставника продолжало сиять порочным лунным блеском в ее влажных от отчаяния, скорби и пережитых мучений глазах, – подождите, как же…

– Нет! Нет‑нет‑нет‑нетнетнетнетНЕТ! Этого не может быть!!! Вы… ты не наставник, ты изверг, демон, мимикрия!!! – рядом разорялась на крик, затем ударилась в слезы, в хрипы несчастная, израненная Мимоза.

Она сорвала голос всего за пару фраз, но не остановилась. Сипела ругательства пополам с обвинениями, царапала стену, срывая ногти, оставляя на ноздреватом камне неровные, кровавые дорожки с редкими комочками плоти.

Арна слышала ее словно издалека. Словно из неведомых, теплых земель: без чудовищ, без лабиринтов, без ударов по самому больному – вере в себя. Ее будто бросили в Морозную Купель, нет, точно сама Геката Последнего Милосердия небрежно вынула ее душу, вытащила из бренного тела, чтобы

– Кипп! – захрипела Мимоза и выбросила вперед окровавленную ладонь.

Наставник Медей успел повернуть к ней голову, недовольно открыть рот, после чего

Его грудь вдавилась внутрь, брызнула кровью и осколками костей.

Красивый фиолетовый хитон разорвало прямо по центру оранжевого облака, кровь и кусочки плоти покрыли его с ног до головы. Шея ломко треснула, свободно ударилась об острую перекладину, голова тошнотворно чавкнула, запрокинулась на спинку стула, закачалась на одном позвонке, точно гиря на тонкой веревочке. Руки бессильно опали, ноги стукнулись коленями друг об друга.

Кресло тоскливо скрипнуло и закачалось под ним, тело стало медленно сползать… Но голова сохранила положение, зацепилась за спинку и остановила движение. Спустя долгие четыре секунды, труп наставника, наконец, застыл в своей мрачной неподвижности.

Интерлюдия 1Через тернии к звездам (3)

❝ А дале – флейт услышишь дуновения

И свет увидишь дивный, как надземный день.

И рощи мирт, и радостные сонмища

Мужей и жен, и рук неисчислимых плеск ❞

Аристофан

Наставник Медей стал походить на небрежно брошенный на стул хитон с человеческими очертаниями. Хитон, обильно залитый кровью, где сзади, вместо платка для волос, терлась о спинку стула настоящая голова.

Всех троих от такого зрелища незамедлительно вырвало. Мимоза покачнулась, всхлипнула, ее глаза закатились и она тяжело осела на бок в очередном обмороке, прямо в лужу собственной блевотины. Ксантипп медленно, будто не мог поверить своим глазам, поднял ушибленный лоб.

Он смотрел на раскуроченный труп, долго и молча, а затем его лицо вдруг расщепила на две части безумная, отвратительная улыбка. Он повернулся к мертвецу спиной, сел на корточки, обхватил голову руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону, повторяя одно и то же, пока его уголки губ трагично опускались вниз, а пугающая улыбка медленно превращалась в маску скорби: «это же „Кипп“, от него не умирают. Это же „Кипп“. Не умирают. Не умирают…»

– Буэ‑э, – от повторного взгляда на изуродованное тело и сотоварищей Арну вырвало еще раз.

«Все пропало. Мы убили наставника. Убили. Наставника. Наставника. Из‑за провала. О, Геката милосердная, что теперь будет? Смерть, смерть со всех сторон. Надо бежать! Но как? И выдержит ли моя честь гнусного побега? Нет. Пусть, по крайней мере, меня казнят, как преступницу, а не отдадут на милость брату…»

Она дернула головой, последними осколками разума прошептала несколько слов. Ее паника, отчаяние, неизбывная тоска словно отодвинулись в сторону, дали дорогу чистому разуму.

Арна вздрогнула, затем глубоко, с присвистом вздохнула, выдохнула. Мана стремится по каналам, идет спиралью вокруг живота, змеится вокруг печени и сердца, забирает с собой постыдную горечь, страх и сомнения. Она струится дальше, к легким и горлу, а потом долгим выдохом покидает губы вместе с черной желчью гнусных мыслей и темных чувств.

Девушка кое‑как выпрямилась, вытерла отвратительную жидкость с губ. Она отменила внутренние чары вместе с выдохом, но даже столь ничтожного времени хватило, чтобы немного прийти в себя. Дева Бендида закашлялась, вульгарно сплюнула вязкую слюну прямо на пол. Горло жгло огнем, в глазах двоилось от слез. Однако она заставила себя сделать шаг вперед, склониться над трупом наставника.

И через пару мучительно долгих минут ее ожидание вознаградилось резкой волной облегчения и радостных слез.

– Это не может быть человек, – громко заявила она, хоть и выглядела бледнее цвета своего хитона, да еще старалась при этом не смотреть на умершего.

– Что? – слабым голосом прошептала Мимоза и приподнялась на локте. Она очнулась от обморока еще полминуты назад, но все это время просто лежала, устремив в стену тупой, сломленный взгляд. Теперь в нем вдруг забрезжил огонек надежды.

– Это не человек. Это очень, очень правдоподобная обманка.

– Т‑ты права! «Кипп» не может убить человека! – с писклявой истеричностью заявила несостоявшаяся убийца.

Мимоза взахлеб принялась перечислять, почему, размахивать израненными руками и заглядывать в глаза Арны снизу вверх, как провинившаяся рабыня. Юноша рядом на слова вообще никак не отреагировал: он продолжал бормотать ту же самую фразу.

– Да, это не наставник, «уймись уже», – подумала, но смогла сдержаться Бендида. Приступ раболепной говорливости рыжей показался ей уродливым и неуместным, – это значит… очередная ловушка. Тот, кто поверит наставнику и уйдет через эту дверь – действительно не сдаст!

– Ха‑ха, похоже на то! – рыжая воспряла окончательно.

Она всхлипнула, вытерла тошнотворную слизь со своего лица чуть более чистой фалдой хитона, после чего оперлась на стенку локтем, попыталась сделать пару шагов к столу с фальшивым трупом, однако ноги все еще слишком сильно дрожали.

– Ксантипп, – спокойно произнесла Арна и повернулась к другому проблемному товарищу.

Юноша не отреагировал на свое имя. Пришлось отвесить ему пинка, рывком поставить на ноги и надавать сразу несколько пощечин, прежде чем он смог адекватно воспринимать реальность. Так, когда‑то, успокоил брат ее саму…

– Ты права, – облегченно сказал он и на его лицо, исчерченное морщинами страха и тоски, стало возвращаться привычное для него выражение, пусть и подпорченное усталостью пополам с глубокой душевной болью.

– Пошлите вперед, – слабо просипела израненная девушка и они молча двинулись дальше через дверь в противоположной стороне от указанной лже‑Медеем.

– Ты не могла бы немного отойти, Мимоза?

– Почему? – сузила глаза рыжая.

– От тебя… пахнет.

– Ах, ты!.. – никакой эмоции в голосе, только знание о том, что нужно разозлиться.

Благо, новый коридор не нес ничего, кроме тревожных факелов и шорохов за дверями. Он стал сильно петлять, повторяться, увлекать ложными ответвлениями, однако Мимоза и Арна, точно гончие собаки, определяли верное направление. Ксантипп же отгонял от них всевозможные ужасы. Его врожденное заклинание озноба хорошо отпугивало всяких тварей, чем его спутницы беззастенчиво пользовались.

Наконец, извилистый путь подошел к концу.

Они заторопились, когда увидели свет. Поспешили изо всех сил. И остановились перед двумя одинаковыми дверьми. Первая содержала лаконичную надпись: «выход без подвоха и ловушек» – чутье Арны поверило надписи сходу и без оговорочно.

Второй выход не содержал никаких пояснений или табличек. Та же самая дверь, то же расстояние. Одно маленькое отличие: гигантский, четырехметровый Атлант у самого входа. Он вытянул голову, сгорбил плечи и согнул спину: великан упирался хребтом в потолок, а его огромные руки сложились кольцом, напоминающим арку входа.

Существо глумливо улыбалось им из‑за припотолочного сумрака – его пасть могла проглотить любого из них целиком, а треугольные акульи зубы гнездились в ней копейным частоколом. Даже перегоревших, уставших бояться соискателей передернуло на этом зрелище.

А еще, наставник Медей зачем‑то обрядил его в женский хитон и грубо размалевал морду косметикой – так отвратительно, как не смогли бы даже криворукие падшие женщины из захолустья. Весь вид гиганта вызывал страх пополам с омерзением, стойким желанием сделать вид, что настолько отвратительной мерзости никогда не существовало.

Очевидно, что нужно пройти у него под сложенными кольцом руками. Все трое понимали – это лишь уродливая иллюзия, но их все равно передергивало, а ноги никак не могли сделать первый шаг.

– Он забрал у меня все, – прошептала пересушенными, израненными губами Мимоза, – беззаботность, веру в лучшее, безопасность, чистые руки без крови на них, наслаждение ночной прохладой, уют старых зданий, веру в мир… А теперь отнял последнее – чувство прекрасного. Наставник Медей – самый гнусный, самый безобразный изверг из всех, когда‑либо ходивших по земле…

Они все же смогли найти в себе силы сделать последний шаг вперед. Атлант ничего им не сделал: не атаковал, не, о Боги, не шептал, не пытался укусить, сказать что‑то, вообще пошевелиться или среагировать на их действия. Поэтому они пошли смелее, дернули за дверь, после чего

Арна вышла наружу.

– О, благослови великий Гелиос солнечный свет! О, Геката Указующая, о Гермес Эрмий! – она почувствовала, как по ее щекам бегут счастливые, благостные слезы.

Дева Бендида упала на колени, а лабиринт высился за ее спиной мрачным, безжизненным склепом, входом в подземное царство, юдолью величайших мучений и неизбывной скорби. Напоминанием о проклятой земле порочных фантасий, о безумном шепоте, о первой отнятой, пусть и чужими руками, жизни. И о беспримерном мужестве, пире Духа, торжестве праведности и справедливости.

Воистину, это самое безжалостное, самое концентрированное Испытание Храбрости, которое только можно придумать. Будь же проклят их наставник, он, его предки и потомки!!!

– Вставай, подруга! – Арна сморгнула слезы от солнечного света, подняла голову от такой красивой, такой ЖИВОЙ, такой приятной земли, отвлеклась от пьянящего аромата мелких луговых трав.

Одна из ранее выступивших девушек протягивала ей руку. Она выглядела осунувшейся, немного мрачной и усталой, однако никак не сломленной, потерянной или сдавшейся.

– Тебе станет легче, вот увидишь, – ах, какая у ЖИВЫХ людей красивая мимика лица – без печати смерти, порока, желания причинить боль.

Арна едва не расплакалась от облегчения и благодарности. Она жадно разглядывала изможденную, вымученную улыбку спутницы. Так, словно никогда не видела ничего прекраснее. Она вцепилась в протянутую ладонь и блаженно двигала пальцами, ощущая, как ходит под ними чужая, гипнотически мягкая плоть. Ах, человеческое прикосновение. И рука – теплая. Не холодная, как все вокруг в Лабиринте. Она оглянулась в поисках остальных. Ее товарищам уже помогали другие прошедшие. Отлично…

– О, великая врачевательница!.. – Арна снова скосила глаза вбок, теперь уже более осмысленно.

Там, перед САМОЙ девой Эскулап распростерлась рыжая Мимоза. Она успела подползти к полубогу на коленях и сейчас обнимала ее за талию и рыдала куда‑то в район груди. «Великая врачевательница» стояла с опущенными руками и раздраженно‑покорным выражением лица, взгляд устремлен к небесам – в нем смирение, скука, ожидание: когда, наконец, закончится очередная истерика.

Две девушки со сцепленными ладонями молча смотрели на это представление, пока всхлипы Мимозы не стали утихать, а прекрасная дева в уникальном, очень необычном и красивом наряде, не стала произносить заклинания божественных гимнов. Деве Эскулап потребовалось меньше минуты, чтобы чужие раны затянулись прямо на глазах.

Рука Мимозы встала на место – новенькая, с тонкими полосками розовой кожи вместо ожидаемых шрамов; ногти выросли заново; часть вырванных в минуты отчаяния клоков волос отросла кудрявыми локонами, колтуны исчезли, волосы напружинились, налились изначальным блеском, ранки на голове затянулись. С лица ушло загнанное, отчаянное выражение, оно смягчилось и потеплело, словно уродливый глиняный кувшин, в который Боги вдохнули красоту и жизнь.

Арна и сама ощутила, как ее охватывает ломкое золотое сияние. Заклинание полубога подействовало на всех троих. Ужас, боль, надлом, подозрение – все это опало красными листьями поздней осени. Не исчезло насовсем, нет, лишь осело в душе неприятным, но не особо заметным осадком. Милосердная магия Эскулап убрала львиную долю последствий.

Жаль, не все, для этого пришлось бы стереть память. И все же Арна успокоилась до такой степени, что вновь стала чувствовать в себе ростки энтузиазма, недовольства, обиды… Всех тех второстепенных эмоций, ощущением которых организм пожертвовал в угоду низменным порывам загнанной в тенеты страха души.

Тем не менее, дева Бендида все равно чувствовала себя гораздо взрослее, чем до лабиринта. И это ощущение потери остатков детства не могла убрать даже гениальная врачевательница.

Арна отвернулась от прекрасного лика девы Эскулап, вздохнула, воспользовалась чужой ладонью, чтобы подняться на ноги.

– Спасибо, добрая дева, мое имя…

– Арна Бендида. Ага, я знаю. Запомнила всех лептосомов, как я, – пояснила она в ответ на вопросительный взгляд, – все равно будем жить в одном ойкосе. Меня зовут Доркас. Доркас ветви Дриопа, я из племени сагенейских дриад.

Арна и сама об этом догадалась. Трудно не заподозрить в собеседнице природную разновидность нимфы, когда вся ее кожа покрыта тончайшей светло‑коричневой шерсткой, как у трепетной лани, ушки принадлежат скорее олененку, чем человеку, а на макушке, среди буйной копны гипнотически мягких волос цвета темного каштана, торчат маленькие, рудиментарные рожки.

Ей нестерпимо захотелось погладить новую знакомую по шерстке или по волосам, или потереться щекой о чужой пушок на открытом животике, или поцеловать ее в щеку, вдохнуть носом

Только усталость и терапия гениальной полубога помогла самоконтролю одержать тяжелую победу над потребностью в красоте и человеческом тепле.

– А почему ты, ну, решила встретить… – она покраснела от стыда, при виде прекрасной нимфы перед такой замызганной девой, как она, прокляла себя за неожиданное косноязычие, но дриада не обратила на это никакого внимания:

– Потому что никто, слышишь, никто не должен проходить через этот богопротивный Лабиринт! Это место нужно уничтожить, котлован залить известью, а землю вокруг засыпать солью! – неожиданно резко выдала она.

Рядом пренебрежительно хмыкнул первопроходец – Кейс великой фамилии Гераклид.

– Да! Никто! – она вызывающе уставилась на парня, но тот лишь пожал плечами и отвернулся.

Кажется, Лабиринт выпил из него больше сил, чем гордец из великого рода готов был признать: выглядел он, как после кровавой лихорадки. Даже его мышцы, казалось, съежились, потеряли упругость.

– Ладно, а теперь рассказывай, как вы проходили Лабиринт, – дриада стала нетерпеливо дергать ногой, точно серна – копытом, – потом каждый из нас поделится историей в ответ.

– Что рассказывать?.. – моргнула Арна.

Меньше всего ей хотелось опять вспоминать прошедшее в недрах проклятой всеми Богами клоаки.