Текст книги "Меч Кайгена (ЛП)"

Автор книги: М. Л. Вонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 34 страниц)

– Теперь… – голос Мисаки дрожал. – Попытайся сжать кулак.

Робин сделал это, и она изо всех сил потянула за его мизинец. На жуткий миг она ощутила, как его мышцы напряглись, содрогнулись, мизинец искривился, и она отпустила его кровь, охнув.

Робин отдернул руку, Мисаки сжалась. Она устала от усилий, но видела по лицу Робина, что это сработало. Она схватилась за край стола дрожащими руками. Такеру опустил ладонь на ее плечо. Прикосновение помогло ей, прогнало огненные спазмы боли из ее тела, но ее глаза были прикованы к лицу Робина.

– Это оно, – сказал он. – Это он сделал со мной… со всем моим телом.

– Всем телом? – поразилась Мисаки. Она захватила только мизинец Робина, но это лишило ее почти всех сил.

Робин посмотрел на Мисаки и Такеру.

– Я думал, ваши дома теонитов были как можно ближе к божествам.

– Так и есть, – сказал Мисаки.

– Тогда, думаю… – Робин смотрел на ладонь. – Я столкнулся не с тем божеством, – он выглядел так, словно его могло стошнить.

– Робин… – голос Мисаки был робким, почти умоляющим, словно она могла вызвать мальчика, которого знала, который никогда так не боялся. Она хотела извиниться за то, что вытянула тот ужас на поверхность. Да, он ее попросил, но она все ещё сожалела. – Робин, я…

– Простите, – Робин встал слишком быстро, обычно грациозные движения были неуклюжими. – Спасибо за помощь, Коро Мацуда, – он поклонился, держась за руку, которой управляла Мисаки. – Мне просто нужно… Простите, – он покинул комнату.

– Твой друг очень странный, – сказал Такеру, глядя ему вслед.

– Да.

– Ты должна пойти за ним.

– Такеру-сама?

– Мы не знаем, какой эффект та техника имеет на нем. Прошу, проследи, чтобы он не пострадал.

Мисаки кивнула и встала, чтобы пойти за Робином.

Она нашла его в гостиной, он сидел на коленях перед храмом семьи, откуда смотрели фотографии Мамору и Такаши. Фотография Такаши была старой, со дня его свадьбы с Сецуко. Он стоял гордо, но Мисаки подозревала, что он был немного пьяным, когда ее сделали, потому что улыбка не в стиле Мацуда проступила на его губах.

Фотография Мамору была недавней, никто не знал тогда, что это был последний раз, когда в академии Кумоно делали фотографии. Он сидел прямо в школьной форме, старался выглядеть серьезно. Для Мисаки это было идеальное отображение ее сына – мальчика, которому хватало таланта не стараться усиленно ради чего-то, но который старался сильнее всех надо всем до конца.

Робин не встречал Мамору или Такаши. Это создало странную дыру во вселенной – призрака. Он уже был у храма, помолился в первый день в Такаюби. Не было повода для него сидеть тут, глядя на фотографии, сейчас. Он не знал их. Но он глядел на фотографии пристально, сжимая левую ладонь, потирая палец, которым управляла Мисаки.

– А если это случится снова? – тихо спросил он. – А если я не смогу защитить Даниэля?

Мисаки сжала губы, а потом ответила:

– Возможно, ты и не можешь.

– Как мне жить с этим? – Робин посмотрел на нее. – Как ты это сделала? Все вы… как вы это сделали?

– Нет «как», Робин, – Мисаки вздохнула. – Это не дуэль или уличный бой. Нет техники победы, чтобы пройти это, нет льда, который может защитить от этого, нет огня, который может это сжечь. Ты это знаешь. Ты уже терял семью.

– Не как ты… – Робин покачал головой. – Я был плохим другом. Я должен был спросить о нем раньше. Даже если ты не хотела говорить об этом, я должен был спросить, как ты спросила о моей жене. Я должен был спросить, каким он был.

Эта ошибка не беспокоила Мисаки. Она могла говорить о Мамору, просто было все еще больно. Всегда будет больно.

– Если ты жалеешь, что не спросил, почему ты это не сделал? – спросила она, уперев руки в бока.

– Я боюсь, – Робин посмотрел на фотографию Мамору. – Боюсь, что он был чудесным. Боюсь, что он был гением, как ты, сильным, смелым и всем, чем он мог быть.

– Он был таким, – тихо сказала Мисаки.

– И это не было важно? – сказал Робин.

– Это было важно, – сказала яростно Мисаки. – В конце он был важен. Люди в этой деревне живы, потому что он был таким, но…

«Но он все еще умер».

Ей не нужно было этого говорить. Мысль повисла в воздухе вокруг них. Мисаки научилась жить с этим весом, работать – готовить, убирать, играть с живыми детьми – а это висело, тихий вес, который не пропадал. Робин страдал под этим грузом.

– Мисаки… – он повернулся к ней, в теплых глазах стояли слезы. – Мне так жаль.

– Ну же, Робин, – она попыталась улыбнуться. – Ты – взрослый мужчина. Не плачь.

– Это не должно был с тобой произойти.

Мисаки покачала головой.

– Это не должно случаться ни с кем.

– Что я наделал, Мисаки? – спросил Робин, слеза покатилась по его щеке. – Что я наделал?

– Не знаю, – сказала она, пытаясь звучать бодро. – Ты не хочешь уточнять. Я слышала бред о божестве, манипулирующем кровью. Но ты всегда знал, что столкнёшься с опасностью в своей работе. Ты даже понимал, что это повлияет на людей вокруг тебя. Это…

– Я не думал, что у меня будет ребенок, – сказал Робин. – Я решил, что детей не будет.

– О чем ты? Ты всегда хотел детей, – даже в шестнадцать Робин говорил о детях.

– Дело не в том, чего я хочу. Мисаки, моя жизнь, моя ответственность, стала слишком опасна для ребенка.

– Разве так было не всегда? – спросила Мисаки. Он просто был слепым. Они оба этого не видели.

– Возможно, – он вздохнул. – Но еще недавно – иронично, до рождения Даниэля – я думал, что мог тать достаточно сильным, чтобы защитить тех, кто мне дорог. Я понимаю теперь, что это не так. И слишком поздно, – он уткнулся лицом в ладони, пальцы впились в короткие волосы, кулаки сжались. – Это было ошибкой. Я не хотел, чтобы она забеременела. Я не думал, что будет ребенок. Это все было ошибкой.

– Не говори так.

– Но…

– Я серьезно! – Мисаки искренне разозлилась. – Не говори так снова. Ни при мне, ни, тем более, перед Даниэлем.

Робин удивленно посмотрел на нее, а она продолжила:

– Может, все твои слова – правда. Может, ты принял худшие решения до этого, но это не изменит факт, что ты сейчас тут, как и твой сын. Думаешь, будет хорошо, если относиться к его существованию, как к ошибке?

– Я…

– Встань, – Мисаки вздохнула.

– Что…

– Идем со мной, – она схватила его за кимоно.

Она не была достаточно сильной, чтобы тащить Робина за собой, но за прошлые месяцы она научилась посылать джийю по крови по команде. Она подняла его на ноги, словно он был не больше Изумо, вывела его из комнаты. Она не отпускала его, пока они не остановились на крыльце с видом на двор. Нуму работали над рестораном, Нагаса, Аюми и Даниэль играли на весенней траве.

– Смотри, – Мисаки указала на Даниэля во дворе. – Смотри на него.

Робин так и сделал.

– Это – твой сын, – голос Мисаки стал резким от эмоций. – Я не знаю, какими плохими были обстоятельства его рождения, и я не знаю, какое зло охотится на тебя, но это не важно. Даже если его жизнь трудная, если все сложится так ужасно, как ты представляешь, ты не будешь жалеть, что он есть. Никогда.

Робин смотрел на двор, не отвечая. Нагаса управлял снежком, водил его зигзагом, а Аюми и Даниэль пытались его поймать, сталкиваясь и смеясь.

– Я не могу сказать, что все будет в порядке, – сказала Мисаки. – Мы уже не так наивны, но я могу сказать, что нужно жить с этим мальчиком, а не тратить время на тревоги и сожаления. Может, у тебя есть двадцать лет с ним. Может, всего два. Если потратишь время, упустишь его, то, когда оно закончится, будешь ощущать себя идиотом.

Миг прошёл, и Мисаки поняла, что она плакала. Она давно не плакала по Мамору. Увидев Робина с его сыном, она ощутила, как эмоции подступили к поверхности. Он не трогал ее физически. Новый Робин был не так прямолинеен, но она ощутила его жар на коже.

– Эм… – она сглотнула, провела рукавом по глазам. – Твой палец в порядке?

– Что?

– Покажи, – она схватила его ладонь раньше, чем успела подумать.

– О… – сказал Робин, когда их кожа соприкоснулась. – Т-ты не обязана…

– Муж сказал проверить, не нанесен ли вред, – сдавленно сказала Мисаки.

Они едва касались – Мисаки держала его мизинец большим и указательным пальцем, но это обжигало.

– Ну? – сказал Робин. – Кровеносные сосуды в порядке?

– Похоже на то, – сказала Мисаки, но не отпустила.

Ее указательный палец обвил его мизинец, и они замерли, тьма и свет, жар и холод. Она знала, что это было еще одно, что не пропадет. Она всегда будет любить Робина, как всегда будет скучать по Мамору. Все изменилось, а это нет. Было больно. В глубине было больно, но это не поглощало ее. Она научилась нести это как женщина.

– Я много времени провела, сожалея, – призналась она. – У меня был гениальный сын, любящие друзья, целая семья вокруг меня. А я была укутана в сожаления и не ценила это. Я не управляла той жизнью, пока она не стала ускользать сквозь мои пальцы, и стало слишком поздно.

– Мне так жаль, – сказал Робин. – Хотел бы я как-то…

– Не извиняйся, – твердо сказала Мисаки. – Просто пообещай, что ты не повторишь ошибки. Это ты можешь сделать для меня. Этого я хочу от тебя, Робин Тундиил, – Даниэль радостно завопил во дворе, когда Нагаса бросил еще снежок, и мальчик побежал за ним. – Если тот мальчик не ощутит твоего тепла, как отца, это будет самый большой ошибкой во вселенной.

* * *

Робин покинул Такаюби на следующий день.

Смотреть, как Даниэль прощался с детьми Мацуда, было приятным отвлечением от бури эмоций внутри Мисаки. Она забыла о детях-таджаках, как они любили обниматься. Нагаса, Изумо и Аюми восприняли это хорошо, застыв лишь на миг в удивлении, а потом улыбнувшись и похлопав Даниэля по спине. Хироши напрягся, возмущённо раскрыл рот, когда маленький таджака сжал его. Мисаки переживала, что Даниэль получит ледяной шип в грудь, но Сецуко спасла Хироши, подняв Даниэля для теплых объятий.

– Прощай, странный малыш! – она растрепала волосы Даниэля, и они торчали во все стороны под странными углами. – Возвращайся еще, нэ?

Опустив Даниэля у ног его отца, Сецуко сдержаннее попрощалась с Робином, а потом увела Аюми и братьев, чтобы дать Мисаки и Робину момент.

– Я еще навещу, – сказал Робин, пытаясь укутать Даниэля в ткань. – Если ты меня примешь… и если я еще буду живым.

– Что значит «если»? – резко сказала Мисаки. – Ты пообещал, помнишь?

– Что?

– Годы назад в Ливингстоне, в день, когда мы бились с Яотлом Техкой, ты пообещал, что не дашь никому тебя убить. Плевать, во что ты ввязался, сдержи слово. Это ясно, Тундиил?

– Ясно, – Робин улыбнулся ей, но улыбка угасла через миг. – Хотел бы я знать, что делать дальше.

– Я скажу, что делать. Ты вернешься домой, используешь миллионы фирмы Тундиил, чтобы обеспечить сыну стабильную жизнь, и начнёшь работать.

– Работа?

– Да. Думаю, нужно поймать много преступников.

– Уверена, что это ответ?

– Нет, – призналась она. – Но я как-то видела, что мысль о Жар-птице превратила мальчика в мужчину. Когда ты вернешься на те улицы и к причине, по которой ты встал на тот путь, думаю, ты обретёшь снова силу.

– Спасибо, – тихо сказал он.

Знакомая боль поднялась между ними – жаркое желание броситься в объятия, сдерживаемое знанием, что они так уже не могли. Боль натянулась между ними, пока они смотрели друг другу в глаза. Они не дрожали, не кричали или плакали, как делали подростками. Они терпели все, как мужчина и женщина, какими они стали.

– Давай будем старше, когда снова встретимся, – сказала Мисаки.

– Что?

– Не на годы. Давай будем лучше и мудрее в следующий раз.

Робин кивнул, попытался еще раз запихать Даниэля в ткань.

– Нет, Pita! – скулил Даниэль, отбивая руки Робина. – Нет, нет!

– Yah jaand ka samay hai, – строго сказал Робин Даниэлю на дисанинке. – Глупышка, ты не пройдешь столько сам.

Даниэль надулся и протянул ручки к отцу.

– Ехать, – сказал он.

– Ты удержишься?

– Да, – кивнул Даниэль.

– Ладно, – Робин убрал ткань в сумку и усадил Даниэля на плечи. – Держись крепко, малыш, – напомнил он, и Даниэль впился в волосы Робина. – Ньяма тебе, Мацуда Мисаки.

– И тебе, Жар-птица.

– Скажи «пока-пока», Даниэль, – сказал Робин и помахал рукой.

– Пока-пока! – сказал Даниэль, помахав рукой. – Пока-пока! – повторял он, пока Робин шел от дома Мацуда по деревне к краснеющему небу. – Пока-пока!

В прошлый раз она ранила Робина. Будто сломала ему крылья и столкнула с утеса в туман памяти. В этот раз, с Даниэлем на плечах, она будто отправляла его в будущее. Отправляла его с крыльями.

Мисаки смотрела, пока Робин и его сын не пропали из виду. Когда она стояла тут шестнадцать лет назад, сжав кулаки, она была напряженной от боли. Казалось, что она будет одинока, раз он ушел. В этот раз босые ноги прошли по крыльцу к ней, нежная ладонь сжала ее указательный палец.

– Спасибо, Изумо, – прошептал она.

Ее младший сын потянулся к ней, и она взяла его на руки, прижалась щекой к его голове, пока небо краснело. Изумо уснул с большим пальцем во рту, когда аура холоднее появилась за Мисаки.

– Он уже ушел? – спросил Такеру.

Мисаки слабо кивнула, глядя на опускающееся солнце.

– Прости. Я должен был проводить его.

– Обычно ты приходишь домой раньше, – сказала она. – Где ты был?

– Навещал Квана Тэ-мина. Ты знала, что Робин Тундиил заплатил «Коммуникациям Геомиджул» за замену всех разрушенных башен инфо-ком?

– Что?

– И он спросил у Квана Тэ-мина, какие строительные компании он посоветовал бы, чтобы тут появились дороги и новый приют. А потом он нанял их.

Мисаки вздохнула.

– Думаю, это не удивляет меня.

– Нет?

– У него всегда была слабость к сиротам. Мы отказались от его денег, он придумал другое решение.

– Я знал, что он был богат, – казал Такеру, – но недооценил его.

– Это для него обычное дело, – сказала Мисаки. – Он был ужасно щедрым даже до того, как мог это позволить.

Такеру покачал головой.

– Не просто щедрый. Он умный. Строительство даст работу нуму и коро, оставшимся без работы. Башни и дорог помогут доставлять клиентов и припасы для нового бизнеса.

– Это хорошо, – сказала Мисаки. – Мы сможем отплатить ему в будущем.

Она не удивилась, что Робин нашел способ помочь за ее спиной, но они все еще были Мацудами. У них была гордость.

– Конечно, – сказал Такеру. – Я… – он тщательно выбирал слова. – Я ощутил, что для нас важно поговорить с Робином Тундиилом лично о том, что случилось после бури. Прости, если его присутствие тут было неудобным для тебя.

– Нет, – сказала Мисаки. – Нет, он – старый друг. Это не было неудобно. Просто я удивлена, что ты впустил его сюда после… его прошлого визита.

– Это было давно, – сказал Такеру. – Но мне все еще жаль, если это было больно.

Мисаки удивленно посмотрела на мужа.

– П-почему это…

– Я не глупый, – сказал он мягко.

Она сжала губы, щеки вспыхнули румянцем вины.

– И ты дал ему приехать сюда?

– Я доверяю тебе.

Последние лучи солнца касались ее кожи с одной стороны, холод Такеру – с другой. Мисаки восхищал размах ее эмоций. Ее не удивило то, что она все еще любила Робина. Было странно то, что она могла любить его и Такеру одновременно. В прошлом году ее потрясало то, сколько боли она могла в себе держать, но, пока она не оказалась на крыльце с Такеру рядом с ней и Изумо в руках, она не ощущала так много любви.

Может, это «как» и искал Робин, простую магию, которая сохраняла ее целой. Любовь к тому, что у нее было и осталось. Любовь, хоть и было больно.

– Вам двоим… понравилось общение? – спросил Такеру.

– Да. Прости, что он не смог рассказать больше о нашем убийце.

– Я позвал го сюда не только поэтому.

– Да?

– Я… не хотел оставлять тебя в тишине, – Такеру осторожно подбирал слова. – Шестнадцать лет, а ты не смогла попрощаться.

Мисаки повернулась к мужу с улыбкой. Эта отличалась от улыбки безумного бойца, озарявшей ее лицо, когда она бегала по переулкам за огнем Робина – эта была более мирной. Тогда она хотела кипеть, гореть, биться и чувствовать. Это было до того, как она познала боль, до того, как она увидела тело своего сына в огне. Теперь она ценила прохладную уверенность силы Такеру.

– Мне нужно закончить работу, – сказал Такеру и попытался отойти. – Я оставлю тебя… – Мисаки поймала его рукав двумя пальцами.

– Останься, – тихо сказала она, потянула его, чтобы их тела были ближе. – Посмотри со мной закат солнца.

Красный цвет пропал с неба, словно кровь смыло в море, оставив синие волны вечера. Тени опустились на склон горы, и вместо того, чтобы окоченеть в ньяме Такеру, Мисаки погрузилась в нее, позволяя ей остудить ее, пока свет дня сменялся сумерками.

Она выдохнула, и последние призраки ушли. Не только Мамору. Тут были другие призраки: призрак яростной девушки и юноши, которого она любила. Они тоже пропали теперь, перешли в царство памяти, где им и было место, где они могли покоиться. Духи угасали, как и последние связи, приковывавшее Мисаки к горизонту много лет, таяли, как кровь в воде.

Изумо проснулся в ее руках, Мисаки повернулась к дому и мужу. Ее маленький мальчик улыбнулся ей, и будущее уже не было за морем. Оно было тут, в тихо бьющемся сердце и черных глазах, горящих обещанием.