Текст книги "Меч Кайгена (ЛП)"

Автор книги: М. Л. Вонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

ГЛАВА 19: ФОНАРЬ

Огонь в руке Робина угасал, гром принёс дождь. Он издал недовольный звук.

– Скоро придется переключиться на эту штуку, – он кивнул на фонарь-кайири, висящий в руке Мисаки. – Если дождь усилится, я не смогу создать хороший свет.

– Ты был хорошим светом, Робин. Мы уже там, – Мисаки указала на огонек впереди – фонарь единственной автобусной остановки Ишихамы.

– Твой отец предсказал это, – Робин смотрел на вечернее небо, почти черное от туч. – До громкости грома и размера капель.

– Он так умеет.

– Как?

– Если бы я знала, пошла бы работать в прогноз погоды, а не лечение.

– Я должен попросить его научить меня, – отметил Робин, они добрались до остановки, отмеченной деревянной табличкой на фонаре.

– Я не знаю, как это прошло бы.

– Потому что я – таджака?

– Нет. Думаю, дело в опыте. Он родился в Арашики. Чем больше бури испытываешь, тем больше знаков замечаешь.

Дождь полился сильнее, и огонь Робина угас, оставив только свет единственного фонаря на автобусной остановке.

– Прости за это, – Мисаки рассмеялась. Она вытянула ладонь над головой Робина – непростой трюк, таджака был выше нее – и отразила вокруг него капли дождя. – Мы должны были сделать тебе зонтик.

– Поздно жалеть, – он пожал плечами, не переживая, что ветер океана бросал капли чрез защиту Мисаки на его лицо и шею.

Они молчали мгновение. Мисаки стояла близко, чтобы укрыть его от дождя, ощущала жар его тела через его черный плащ. Она вздохнула, таяла от его тепла, пытаясь насладиться им на случай, если это был последний раз… но нет. Она не будет думать об этом. Робин не мог знать, что она думала об этом. Чтобы все было правильно, она отпустит его.

– И? – сказал он, она посмотрела на него, отвлекшись от мрачных мыслей. – Я справился? Или они притворялись, что я им понравился?

– Притворялись? Робин, нет. Ты им понравился, особенно Казу.

– Он бил меня сильно, несмотря на это, – Робин потер синяк на подбородке от кулака Казу.

– Ты принял приглашение на тренировку, – отметила она. – И он – шестнадцатилетний Цусано. Так он проявляет симпатию. Я переживала бы, если бы он не оставил тебе синяков.

– Тогда ладно, – Робин рассмеялся. – Поверю тебе на слово и буду гордиться.

– Спасибо, что не сжег его, – сказала она. – И дал ему пару побед. Ты был щедр.

– Дал? – повторил Робин. – Он хорошо бился.

Мисаки приподняла бровь, глядя на друга.

Робин вздохнул.

– Он так старался, – сказал он, и Мисаки закатила глаза.

– Боги, ты такой мягкий, Тундиил.

Цусано были мастера с мечом, но в рукопашном бою Робин был лучше. Казу глупо бросил вызов чужеземному гостю в бою голыми руками. Робин не мог отступить, но и не любил унижать бойца младше, который старался. Где Мисаки побила бы Казу и ушла, властно тряхнув волосами, Робин оставил мальчику гордость.

– И, – добавил Робин через миг, – я думал, что нужно было понравиться твоим родителям. Я думал, что избиение их наследника в додзе было плохим способом сделать это.

– О, Робин, – Мисаки рассмеялась. – Ты не понимаешь культуру Широджимы. Быть сильнее – это хорошо. Потому все сильные семьи Широджимы заключают между собой браки. Было ошибкой позволить Казу попасть по тебе, но мой отец видел хороший бой. Он был впечатлён, – она надеялась.

– Сила, – сказал Робин. – Это причина, по которой решаются браки?

Мисаки кивнула.

– Вся история с помолвкой… – она избегала этой темы все время, не знала, почему подняла ее сейчас. – Родители искали в регионе самый сильный дом для меня.

– И ты попала в хороший дом? – спросил ровно Робин, но Мисаки ощущала напряжение в его голосе.

– С кем ты говоришь? Ясное дело, – напряжённо сказала Мисаки, хотя пыталась скрыть это за возмущением. – Мацуда, Дом Шепчущего Клинка.

– Мисаки, неплохо! – Робин чересчур старался звучать как обычно. Он покачал головой. – Все кажется таким… старомодным.

От этого замечания Мисаки рассмеялась искренне.

– Ты только сейчас заметил, что мы старомодные? Ты не заметил, как мы освещаем дом? – она показала фонарь-кайири в левой ладони, правая все еще защищала Робина от дождя. – Или то, что отец звал тебя Сын Кри? – титул, который веками использовался для обращения к таджакам неизвестного происхождения. – Мы чтим старые традиции воинов, о которых забыл остальной мир, и мы гордимся этим.

Дождь усилился, Робин поймал ее ладонь, дал воде литься на него. Создания огня обычно дрожали под дождём, но Робин Тундиил отличался от остальных. Его кожа дисанки была темнее кожи Мисаки, но светлее, чем у ямманки, еще и сияла, как аура литтиги, но теплее. Он сиял в ливень. Капли испарялись, падая на него, тихо шипя. Туман ловил огненное сияние его кожи, укутывая его огненным паром.

– Я не хочу уходить без тебя, – сказал он.

Мисаки смотрела на него сквозь дождь, увидела незнакомые эмоции в угольно-черных глазах. Робин Тундиил, Жар-птица, борец с преступниками, заставляющих опытных преступников дрожать, боялся.

– Я буду за тобой, – она сжала его руку. – Как мы планировали.

– Неделя, – твердо сказал Робин. – Ты вернешься в Кариту через неделю?

– Да, – если все пройдет по плану. – Вернусь.

Если пойдет не по плану… Мисаки не могла сейчас думать об этом. Если она позволит разуму пойти в ту сторону, она не сможет отпустить рукав Робина.

– Да, – Робин кивал себе, а не Мисаки. – Ты умнее в этом, чем я. Я доверяю тебе.

«Глупый», – фыркнул голос в ее голове, но его заглушила часть нее, которая надеялась, что Робин был не так глуп, что его доверие не было ошибочным. Задумавшаяся, она не заметила, как Робин склонился, пока его губы не встретили ее.

Она напряглась с тихим звуком удивления. Вода, которая пропитала вещи Робина, нагрелась тайей, шипела паром, касаясь холодной кожи Мисаки. Робин не отпрянул от холода, как разумный таджака, а прильнул, пил холод, словно страдал от жажды. Мисаки таяла.

Поцелуй был одной из странных практик Кариты, которые сначала пугали Мисаки, а потом соблазнили. Романтический обычай попал в Кариту от белых рабов из Хейдеса на пике колоний Яммы. Многие таджаки не целовались, но Мисаки помнила, как думала, когда губы Робина впервые легли на ее, что она никогда не была так рада тому, что этот таджака рос в трущобах белых варваров.

Укутанная его жаром, она гадала, как это заманивало белых адинов без джийи или тайи. Где была магия, когда ничего не шипело между ними? Где был восторг в поцелуе, который не искрился, не вызывал пар и жжение? Робин держал ее, обвив паром, а потом прервал поцелуй.

– Прости, – сказал он, Мисаки коснулась покалывающих губ, стараясь выглядеть возмущённо, а не восхищённо. – Я должен был… на всякий случай… Прости. Я просто нервничаю.

– Почему? – Мисаки рассмеялась, чтобы скрыть, что и она нервничала, а то и сильнее. – Ты свое дело сделал. Ты был чудесен.

– А если этого не хватило? – спросил Робин. – Если они скажут нет?

– Этого не будет.

– А если будет?

Мисаки пожала плечами.

– Тогда ответ – нет.

– Просто для меня странно, что ты даёшь другим говорить, с кем ты проведёшь остаток жизни.

– Не другим, – сказала Мисаки. – Это мои родители. Они знают меня лучше всех, и я доверяю их суждению. Так я знала, что ты им понравишься, – она улыбнулась.

– Как скажешь… Придется довериться твоему опыту, – Робин рассмеялся. – У меня мало опыта… с семьями.

Робин потерял родителей и других родных, кроме брата-близнеца, Ракеша, в стычках на границы Ранги и Дисы, когда ему было пять. Такая потеря могла разбить ребенка, но Робин как-то собрал кусочки в широкую улыбку и сердце, открытое всем. Голос тех, кого заткнули, убежище беззащитных, кулаки бессильных.

Мисаки не соображала, она встала на носочки и поймала рот Робина в ещё одном поцелуе. Фонарь выскользнул из ее пальцев и плюхнулся на землю, забытый, ее волосы запутались в волосах Робина. Они были жёстче волос Кайгена, прямее кудрей Яммы – аномалия, как все в нем. Ее боец, который ценил жизнь. Ее теонит, который целовался как адин. Ее джиджака, пьющий холод так, словно он мог его питать.

Они разделились, когда автобус загремел на дороге, фары сияли в дожде. С румяными щеками они встали на приличном расстоянии, фары задели их пар, автобус остановился. Водитель вышел, щурясь, чтобы разглядеть подростков в дожде.

– Два? – спросил он на диалекте Широджимы с акцентом Ишихамы.

– Нет, – Мисаки покачала головой и указала на Робина. – Только один. Он не говорит на кайгенгуа или диалекте, так что проследите, чтобы он не пропустил остановку. Главная станция Широджимы.

– Конечно, Оджо-сама, – с уважением сказал водитель, заметив герб Цусано на юкате Мисаки. – О нем позаботятся. Есть большие сумки? – он указал на багажное отделение под сидениями пассажиров.

– Нет, – сказала Мисаки, Робин взял свою водонепроницаемую сумку и повесил на плечо. Близнецы Тундиил недавно разбогатели, но привычки Робина еще не изменились. Он все еще собирался как мальчик, выросший в приюте.

– Что ж, – Робин поправил мокрый плащ. – Прощай, Оджо-сама, – он поклонился низко и прижал костяшки к губам в очаровательно странном сочетании прощания Яммы и Кайгена, которое он только выучил.

– Ах, стой! – Мисаки схватила фонарь с лужи, куда выронила его. – Постой, Робин! – она высушила фонарь, вытянув джийей воду, и подняла его. – Пока ты не уехал…

– О, – Робин улыбнулся. – Конечно, – он прижал ладонь к фонарю, разжег огонь пальцем. Пар зашипел, когда загорелся фитилек внутри.

Фонарь озарял Робина, садящегося в автобус. Он улыбнулся ей еще раз. Дверцы закрылись, и автобус поехал прочь, гравий хрустел под шинами.

В Арашики путь был долгим, но фонарь Мисаки горел всю дорогу, хотя дождь не прекращался. Поцелуи все еще покалывали на губах Мисаки, как и ее обещание «Я буду за тобой». Она вышла из-за деревьев у утёса, спустилась по мокрой лестнице в склоне, фонари подмигивали, озаряя окна могучего Арашики. Почти весь регион использовал электричество в домах для освещения, но бури, бьющие по Арашики, делали электричество ненадежным. Они все еще использовали переносные фонари-кайири для света.

Лестница в Арашики была с грубыми перлами, чтобы Цусано и гости не рухнули в океан внизу. Мисаки не боялась упасть, как в детстве. Она уже не создавала тонкий слой льда под таби, чтобы каждый шаг был закреплен на камне в ветреную погоду. Камни и высота уже не пугали ее. За последние четыре года ее страхи стали крупнее и менее физическими.

– Ах, Мисаки, – Тоу-сама подарил ей широкую улыбку, когда она вошла. – Твой друг сел в автобус?

– Да, – волосы и юката Мисаки промокли, но быстрый взмах руками превратил воду в пар.

– Надеюсь, вы попали туда до дождя.

– Нет, но он будет жить. В Карите порой идет дождь. Он просто не привык к такому, как тут.

Робин провел неделю в Арашики. Некоторые говорили, что было глупо пересекать мир, чтобы остаться ненадолго, но Робин не мог долго быть вдали от своего города, все развалилось бы. За несколько дней в доме Цусано он смог подружиться со всеми, несмотря на языковой барьер. Это делал Робин. Он все сделал, чтобы это сработало. Теперь Мисаки нужно было постараться.

Она нервно вдохнула.

– Что-то не так, Мисаки?

– Он уехал, и мне… нужно поговорить с тобой, Тоу-сама.

Она хотела выждать до завтра. Было уже поздно, и ее отец скоро пойдет спать, но она не могла ждать. Она не сможет отдыхать, если вопрос останется в ее разуме.

– Буря только начинается, – сказал он. – Дальше нужно говорить внутри.

Мисаки прошла за отцом во внутреннюю гостиную Арашики, так глубоко, что она была, по сути, пещерой в склоне утеса. Даже тут дождь все еще громко бил по стенам Арашики, смешиваясь с шумом волн, бьющих по камням внизу. Мисаки села на колени напротив отца, опустила фонарь между ними.

– Ну, Мисаки, – мягко сказал Тоу-сама, – что такое, дитя?

– Тоу-сама… я не хочу тебя оскорбить…

– И не оскорбляешь, Мисаки, – его тон был легким, веселым. – А собираешься?

– Просто… Я знаю, что тебе тяжело далась моя помолвка с Мацудой Такеру. Я не хочу, чтобы ты думал, что я не ценю это. Я ценю. Правда. Но… П-просто… – Наги, почему она так запиналась? Она вдохнула, чтобы собрать слова. – Я знаю, что Робин сказал тебе… я просила его сказать тебе… что он тут был для проекта.

– Ты не поэтому привезла его сюда, – Тоу-сама точно увидел насквозь ее ложь, он мог читать людей так же хорошо, как и погоду.

– Прости, что врала, Тоу-сама, – она склонила голову. – Мне нужно было, чтобы ты встретил его, чтобы ты понял, что я… о чем я хочу тебя попросить.

– Цветочек, мне теперь интересно. Говори.

– Я, кхм… я не хочу выходить за Мацуду Такеру, – выпалила она, закрыв глаза. – Я хочу уехать с Робином в Кариту.

Она открыла глаза, выражение лица Тоу-самы было нечитаемым в мерцающем свете фонаря.

– Он согласился жениться на мне, – быстро добавила она, голова кружилась, словно в груди не хватало воздуха для всех слов, которые нужно было донести до отца. – Я знаю, что Каа-сан хочет, чтобы я вышла замуж юной, и ты хочешь, чтобы мое будущее было надежным. Ты видел, какой он хороший боец, и он унаследовал достаточно денег, чтобы содержать семью, и я буду в браке, подобающем моему статусу – технически, выше, ведь Тундиилы – благородные манга коро на их родине. Конечно, ты – мой отец. Я бы не стала без твоего разрешения…

Она посмотрела на Тоу-саму с тревогой. Она так крепко сжимала кулаки, ногти вонзили полумесяцы в ее ладони.

– О, Мисаки… он хороший, – голос Тоу-самы звучал искренне, так почему он был так печален?

– И, – она уже не могла слушать тишину. – Твой ответ?

– Нет.

Мисаки подавляла гнев – и горе – поднявшийся в груди. Она ожидала такой ответ. Она знала, что шанс был маленьким. Она не могла злиться на отца. Она могла злиться только на себя, что надеялась, что дала Робину надеяться. Когда близнецы Тундиил узнали о своем наследии, Мисаки увидела шанс. Робин хорошо сражался, был сыном хорошей семьи, с наследием. Вдруг он совпал со всеми требованиями для брака с дочерью крупного дома. Был шанс…

– Мисаки, – сказал Тоу-сама, и хоть она злилась, она не могла слышать у него такую печаль. – Прос…

– Прошу, – сказала Мисаки сдавленным голоском, который казался слишком хрупким для нее. – Не извиняйся, Тоу-сама. Я понимаю.

Она понимала. Робин был дисанка. Его народ унаследовал силы, смешав их с завоевателями из Яммы, его кровь не была чистой. Мисаки, конечно, видела достаточно, чтобы знать, что чистота рода не так сильно влияла на способности человека, как тут думали, но она не ожидала, что ее опыт изменит традиции приличия Кайгена.

Если бы Мисаки вышла за Робина, их дети были бы смешаны еще сильнее, были бы хуже по традиционным стандартам. Огонь и вода могли уравновесить друг друга, но плохо смешивались в детях. Она это знала. Почему она это делала? Как она могла думать, что ее родители позволят ей выйти за иностранца? Почему она думала, что это сработает? Почему она думала, что встреча с Робином заставит ее отца передумать?

– И… – она пыталась нормально дышать. – Ты заставишь меня выйти за Мацуду?

– Нет, Мисаки. Я не могу заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Ты – Цусано, буря, но я приказываю тебе выйти за Мацуду Такеру.

Значение было понятным. Она могла бросить помолвку. Могла ухать в Кариту с Робином, но тогда она пойдет против отца. Осознание сдавило ее физической болью в груди. Почему? Боги, почему он делал это с ней?

– Мисаки… – голос Тоу-самы не был строгим или жестким. Он звучал тихо, казалось, страдал не меньше нее. – Я делаю это не для того, чтобы тебе было больно.

– Но почему? – Мисаки не могла сдержать слезы, льющиеся по щекам. – Только из-за того, что Робин – не джиджака? Потому что его сила генетически не сочетается с моей? Какая разница? Я – девушка. Я не собиралась продолжать род Цусано…

– Это для меня не важно, – решительно сказал Тоу-сама. – Он мог быть джиджакой или адином без сил и семьи, мой ответ не изменился бы.

– Не понимаю. Если дело не в крови, то в чем? Что с ним не так?

– Ничего, милая. Ничего. Мне не нужно было встречать его лично, чтобы это знать. Я не был идеальным отцом для тебя, но Наги знает, я вырастил не дуру. Ты бы не выбрала себе кого-то не гениального, а он такой. Умный, решительный и добрый… – он вздохнул, – но ты не должна идти за ним по его пути. Тебе нельзя выйти за него.

– Почему?

– Тот мужчина, каким он станет, приведет тебя в опасность и трагедию. Я не давил на тебя, когда ты ввязалась в жестокие дела в академии Рассвета, но он был источником этого, да?

– Я… – Мисаки не могла спорить, но и не могла озвучить проблему глубже.

«Меня влечет к опасности».

– Да, Тоу-сама, – тихо сказала она.

– Понимаю, – сказал Тоу-сама, – это часть очарования. Не думай, что я узнал это. Когда я был в твоем возрасте, учился управлять Бушующими волнами, я желал войны.

– Что? – удивилась Мисаки. Тоу-сама всегда был пацифистом, прощающим, хоть и сильным. Желание войны не было на него похоже.

– Я рос с прекрасными историями о Келебе и днях до нее, когда наши люди топили корабли и бились с нарушителями. Пока я тренировался, я жаждал шанса показать навыки в бою, как герои из легенд. Я мечтал, что ранганийцы или неизвестные враги приплывут к нашему Арашики, чтобы утолить эту жажду. А в один день жажда пропала. Ты знаешь, в какой день это было?

Мисаки покачала головой.

– Это было в день твоего рождения, Мисаки. Я начал строить нечто лучше и красивее славы воина, и мысль о войне была мне неприятна. Мысль, что моя девочка пострадает или моих мальчиков заставят идти на войну… Любящий родитель не хочет думать о таком, даже закаленный воин. Теперь я старик, уже не на пике, и я рад, что мне не пришлось доставать меч в настоящем бою. Я не хотел опасности тебе и твоим братьям, ради всей славы мира.

– Понимаю, Тоу-сама, – слезы все еще были на щеках Мисаки. Она понимала логику. – Но при чем тут…

– Жизнь опасных приключений манит сейчас, когда ты юна и якобы непобедима, но однажды у тебя будут дети, и ты не захочешь для них такой жизни.

– Робин не подвергнет своих детей опасности, – возразила она. – Он своей работой спасает детей. Он не подвергнет своих риску.

– Не намеренно, уверен. Но мужчины, как то… зло преследует их всюду. Он хороший, – снова сказал Тоу-сама, – но он – игрок, и я не могу рисковать жизнью дочери. Ты поймешь, когда у тебя будут свои дети.

Мисаки опустила голову, скрывая боль на лице. Она проиграла спор. Она ожидала что-то другое? Ее отец был мудрее и методичнее всех, кого она знала. Он продумывал все. Как она могла преодолеть э то полным сердцем и слезами?

– Мацуда Такеру – способный воин, а еще разумный, он может дать тебе и вашим будущим детям стабильную мирную жизнь, – сказал Тоу-сама. – Он не из тех, кто ищет проблемы и приносит тебе. Он убережёт тебя.

Тоу-сама ощущал агонию в своей дочери, понимал ее, но не мог ослабить боль.

– Я оставлю тебя, – сказал он и покинул комнату, буря завыла.

Свет в фонаре угас.

* * *

Через месяц Мисаки вышла за Такеру, второго сына дома Мацуда, мастера Шепчущего Клинка. В Такаюби было зловеще тихо. Она жаждала шума волн Арашики, постоянного гула Ливингстона, чего-нибудь, чтобы убрать давящую тишину вокруг нее. Может, из-за этой тишины шаги на крыльце тут же привлекли ее внимание. Она прошла и открыла дверь, ожидая, что увидит соседа с запоздалым свадебным подарком. Она не была готова обнаружить сияние и запах дыма, которые она пыталась забыть.

– Робин! – ее сердце дрогнуло от эмоций – шок, ужас и что-то, чего не должно было там быть. Надежда? Это было неправильно. Это не имело смысла.

– Мисаки! – его лицо озарила улыбка облегчения. – Все-таки, тут написано «Мацуда», – он перевел взгляд с записки в руке на каменную табличку над дверями дома.

– Что ты тут делаешь?

– Я должен был тебя увидеть.

– И ты пришел в дом моего мужа? Из Кариты? С ума сошел? – даже с новым богатством Робина путь был дорогим, и он прибыл сам.

– Я должен был убедиться, что ты была в порядке… и помочь тебе уйти, если не в порядке.

– Уйти? – Мисаки хотела прозвучать возмущенно, но прозвучало слишком высоко и беспомощно. – Робин, я вышла за Мацуду Такеру. Это теперь мой дом. Я не могу уйти.

– Конечно, можешь, – глаза Робина решительно пылали, это всегда влекло Мисаки в нем. – Ты – не пленница. Ты – Сираву, Тень. Ты можешь ходить всюду.

Он потянулся к ее руке, но она отпрянула.

– Не трогай меня. Ты не можешь… то есть… Робин, я замужем.

– Знаю. Я пытался связаться с тобой, как только услышал. Мисаки… почему? – его голос оборвался, и она отвела взгляд, не могла смотреть в его глаза. – Как это произошло?

– Это… не важно, – сказала она своим ногам. – Это произошло. Теперь это сделано.

– Нет, – Робин качал головой. – Я это не принимаю. Ты не можешь просто сдаться.

– Кто сказал, что я сдалась? Я приняла решение.

– Почему ты не сказала мне? – впервые обида проникла в голос Робина. – Ты просто пропала. Почему?

Надежда и отрицание покалывали в Мисаки, бились, пока она искала слова. Но их не было. Она не могла объяснить…

– Тебе нужно уйти, – сухо сказала она.

– Нет. Мисаки, я не уйду. Я не могу.

– Я тут в порядке, Робин, – соврала она. – Тебе нужно уйти сейчас. Обещаю, все хорошо.

– Ты так говорила в последний раз, – он звучал обиженно. – Я не должен был тебя оставлять, и я не сделаю это снова.

Конечно, простого «ты должен уйти» не хватило для Робина. Если она хотела, чтобы он ушел, ей нужно было ранить его, сделать себя врагом. Тогда он отвернется от нее и будет жить дальше. Робин всегда преодолевал врага, он плохо справлялся с совестью. Она всегда была беспощаднее, чем ее друг. Годами она использовала это, чтобы поддержать его, заполнить бреши, которые его темперамент оставлял в его работе. Теперь она этим ранит его.

– Я сказала, что поговорю с родителями. Я не обещала решить или сказать тебе, когда решение было принято.

– Это глупо. Ты…

– Я развлекала тебя, Тундиил, – сказала она, – из уважения к опыту, который мы разделили в Карите, но ты должен был знать, что это не могло произойти. Ты думал, что я могу выйти за сироту-дисанку? Мальчика, выросшего на улице?

Робин дрогнул.

– Нет, – очень тихо сказал он. – Не делай этого.

– Что? – рявкнула Мисаки. – Не говорить правду?

– Не пытайся защитить меня.

– Защитить тебя? – Мисаки фыркнула, пытаясь скрыть, как его мягкие слова потрясли ее. – Я пытаюсь заставить тебя уйти…

– Ты пытаешься ранить меня, – сказал он. – Чтобы я ушел отсюда без угрызений совести.

Она стиснула зубы.

– Я знаю твои уловки, Мисаки. Они не сработают на мне, – его голос стал нежным, невыносимо понимающим…

– А я знаю твои, – резко сказала она. – Не говори со мной таким голосом. Я не безумная с мачете у чьей-то шеи, – но могла быть такой. Напряжение и бессильная ярость между ними соперничали с любой стычкой с преступником. – Ты прибыл сюда, чтобы ворваться туда, куда тебя не звали. Если кого и нужно отговорить, то это тебя.

– Ты не отвечала на мои послания.

Мисаки помедлила в смятении. Она не получала послания. Почему? Ее муж и свёкор перехватывали письма? Они…? Нет, это было не важно. Она не ответила бы.

– Ты не думал, – сказала она, – что я не хотела с тобой говорить?

Она думала, что не могла никого расстроить. Если бы она слушалась отца и больше не общалась с Робином, ее старый друг забыл бы о ней, жил дальше, и ей не пришлось бы столкнуться с ним. Робин все это испортил. Проклятье!

– Мне просто нужно понять, – сказал он. – Мне нужно, чтобы ты была честной со мной. Ты этого хочешь?

Мисаки выпрямилась, применяя позу, какой научилась из-за высоких теонитов.

– Да, – сказала она ледяным голосом. Она не ощущала себя высокой.

– Я тебе не верю, – его нежный голос вызвал в Мисаки гнев.

Он сжала кулаки.

– Как ты смеешь?

– Что?

– Как ты смеешь говорить, что уважаешь мой выбор, а потом перечить с этим, потому что ты не согласен? Как ты смеешь говорить, что уважаешь мою автономию, а потом отрицать ее, потому что так ты не удержишь меня.

– Я… это не то, что я…

– Что, Тундиил? Ты уважаешь мои решения или нет?

– Да, – заявил Робин, повысив голос. – Ты это знаешь, Мисаки! Потому я переживал за тебя. Это… – он махнул вокруг себя, от сковывающего кимоно Мисаки до тихой деревушки и холодной горы вокруг нее. – Это не то, что ты выбрала бы по своей воле.

– Я это выбрала, – упрямо сказала Мисаки. Проклятье, почему слезы сдавили ее горло? Почему Робин прибыл сюда? Зачем делал это с ней? – Может, ты меня не так хорошо знаешь.

– Но…

– Ты думаешь, что понимаешь меня, потому что мы ходили в школу вместе несколько лет? – она подавляла слезы. – Кем ты себя возомнил?

– Твой друг, – сказал Робин, и Мисаки никогда не видела столько боли в его пронзительных черных глазах. – Мы не просто учлись вместе, мы сражались вместе, спасали друг друга…

– Я – дочь дома Цусано, – голос Мисаки стал выше, было сложно управлять им. – Думаешь, твои грубые мелкие драки в переулках были для меня чем-то больше хобби? Ты ожидал, что я останусь там, в том грязном городе с адинами?

Это попало в цель, вызвало первую искру гнева на лице Робина.

– Не говори так.

– Прости, – сказала она, давя на преимущество, хоть что-то в ней кричало. – Я думала, ты хотел честности, но ты не понимаешь…

– Так объясни мне, – сказал Робин, слова были умоляющими и напряженными. – Честно. Потому что это выглядит как навязанный брак.

Но Мисаки не могла объяснить честно. Для этого пришлось бы признать, что она все еще любила его. Она не могла сказать ему об этом. Она не могла никому рассказать.

– Сюро, Мисаки. Я знал, что ты любила свою семью, но не думал, что ты – трусиха.

– О, вот, кто я? Я приняла решение, которое тебе не нравится, и я – трусиха?

– Дело не во мне! – вспылил Робин. – Ты не обязана выходить за меня, если не хочешь, не нужно возвращаться в Кариту или видеть меня снова, если не хочешь, но прошу… не оставайся тут. Как твой друг, я не могу тебя бросить.

Мисаки не отпрянула, когда Робин взял ее за руку и потянул. Но она вздрогнула, когда волна ньямы пронеслась по крыльцу через миг. Такеру.

– Мисаки, – сказал ее муж, появившись у ее плеча стеной холода. – Что тут происходит? Кто это?

– О! – Мисаки вырвала руку, переводя взгляд с Такеру на Робина в панике. – Это… кхм…

Робин сжал кулаки. Он хмуро глядел на Такеру с пылающей ненавистью, которую он обычно оставлял убийцам. Мисаки поняла, что он заметил, как она вздрогнула, и подумал худшее. Боги, почему она вздрогнула? Почему?

Джийя Такеру понизила температуру до мороза. Он и Робин не говорили на одном языке, но их взгляды не требовали перевода. Оба показали, что кто-то вот-вот умрет.

– Стойте… – слабо начала Мисаки, но не знала, что сказать. Что делать в такой ситуации?

Робин не дрожал под силой холода, но Мисаки видела по его лицу, что он растерялся. Теониты, сильные, как Робин, не привыкли к тому, чтобы их ньяму подавляла другая.

– Так ты – муж Мисаки? – Робин заговорил на ямманинке, но это не помогало. В этой части Кайгена никто не говорил легко на ямманинке. – Ты разве не вдвое старше нее?

Такеру шагнул вперед, искры трещали на пальцах Робина.

Он не победит.

Робин был хорошим уличным бойцом, лучше, чем должен быть сирота-самоучка. Его естественная грация и тайя выше среднего делали его непобедимым против не обученных слабых преступников в Ливингстоне. Но это была не Карита. Это было место силы, которое охраняло Империю годами. Критическое мышление и сила воли Робина помогали в бою с теонитом сильнее, но Робин еще не сталкивался ни с кем уровня Такеру. Бой с Мацудой среди льда и снега был смертельным приговором.

– Робин, нет, – предупредила Мисаки на линдиш. – Ты ему не ровня.

– Потому ты остаешься тут? – осведомился Робин с отвращением на лице. – Потому что боишься его?

Выражение его лица сулило катастрофу. Он был готов избить кого-нибудь, но Такеру не отступит, как преступник из Ливингстона или боец с мачете. Он убьет Робина, если понадобится.

– Скажи этому мужчине, что ему тут не рады, – сказал Такеру. – Он должен уйти, пока его голова не отделилась от тела.

Слова напугали Мисаки. Она пыталась не выглядеть напугано, переводя их для Робина.

– Ты боишься его, – сказал Робин. – Я не могу бросить тебя тут.

Разум Мисаки кипел. Это была настоящая угроза Робину. Она не убедила бы его отступить, сказав ему, что Такеру был слишком силен. Нужна была другая тактика.

«Спокойно, Мисаки. Успокойся», – она подняла голову и постаралась говорить как можно холоднее:

– Правда, Робин? Ты думаешь, что я достаточно глупа, чтобы выйти замуж за того, кто мне навредит? Раз тебе нужно уточнить, мой муж пытается защитить меня о безумца, который появился из ниоткуда, чтобы мучить меня.

Темные сияющие глаза Робина, как живые угли, смотрели то на нее, то на Такеру. Она знала этот взгляд. Он думал, как поступить правильно. Это было непросто, но правильно. Он опешил на миг, но Робин всегда делал правильно, как бы тяжело ни было. Потому Мисаки всегда следовала за ним, потому любила его.

– Тебе тут не рады, чужак, – сказал снова Такеру, и Робин понял смысл. – Это твой последний шанс уйти целым.

– Я… – Робин был не уверен. – Мисаки, я не уйду без тебя.

Такеру шагнул вперед, воздух стал холоднее. Робин занял боевую стойку.

– Нет! – Мисаки не сдержалась, сжала запястье ведущей руки Такеру, сбив его джийю, пока легендарный Шепчущий Клинок не появился в его пальцах. Ее новый муж – все еще чужак – посмотрел на нее с долей удивления. – О-он просто мальчик, – попыталась объяснить она. – Он не в себе. Не стоит его убивать, Такеру-сама. Пожалуйста… я не хочу, чтобы это было на вашей совести.

Мацуда Такеру смотрел на нее с нечитаемым лицом.

– Ты можешь уговорить безумца отстать от тебя?

– Да, сэр.

Мисаки холодно посмотрела на Робина, ее лучшего друга, единственного, кого она хотела.

– Мой муж переживает за мою безопасность, но он щедро согласился не убивать тебя, если ты сейчас уйдёшь и больше тут не появишься, – Робин медлил, и она сделала голос ледяным. – Если ты не уважаешь мое решение, давай. Бейся с ним. Умри.

Огонь Робина дрогнул от его неуверенности. Его огромные глаза выражали смятение и предательство, но Мисаки видела, как он преодолевал ситуации хуже. Он всегда сражался. Он всегда поступал правильно.

Огонь между его пальцев угас, он опустил взгляд.

– Если ты этого хочешь.

– Хочу, – процедила Мисаки.

– Прости, что побеспокоил, – опустив голову, Робин повернулся и пошел прочь.

Джийя Такеру опустилась рядом с Мисаки, мороз пропал из молекул воды вокруг него. Но Мисаки вдруг стала задыхаться.

Робин уходил? Робин уходил.

Мисаки открыла рот, чтобы крикнуть ему: «Вернись! Прошу, Робин! Забери меня с собой!». Но звука не было. Дыхание замерзло в ее груди.

Такеру сжал ее руку.