Текст книги "Меч Кайгена (ЛП)"

Автор книги: М. Л. Вонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

ГЛАВА 17: КОНЕЦ

– Мисаки? – сказал голос над ней. Почему ее грудь была полна ножей? Боги, как больно! – Мисаки!

Ее глаза открылись, она удивилась, увидев, что в ее торсе не было ножей. Она была целой, кровь текла только из порезов на предплечьях. Сецуко глядела на нее со слезами в глазах.

– Мисаки! О, слава Нами, ты в порядке! – Мисаки не успела отреагировать, женщина крепко обняла ее, вызвав уколы боли в ребрах. И Мисаки вспомнила – вспышка вееров, рука без кожи, Лазо Лингун тянул воздух из ее легких.

«Что ты делаешь? – пыталась сказать Мисаки. – Назад! Прячься!» – но, когда она открыла рот, прозвучал только хриплый стон.

– Йош, йош, – Сецуко потирала ее спину. – Ты будешь в порядке.

– К-как… – прошептала Мисаки, ощущая, как глаза слезились от боли. Как от одного звука могло быть так больно? – Как… дол… го…?

– Как долго ты была без сознания? – сказала Сецуко. – Пару динману, вроде. Я услышала жуткие крики. Знаю, ты говорила оставаться в подвале, но я должна была… Прости, – лепетала она. – Но мне нужно было убедиться, что ты была в порядке. Ты отключилась, когда я вошла. И т-тут так много крови! Я не знала, чья она, и д-думала, что ты умерла, Мисаки! Что случилось?

Мисаки покачала головой без слов. Сецуко не должна была знать. Она не должна была узнать об этом.

– Эта девушка… – Сецуко кивнула на отчасти обезглавленную и ободранную фоньяку с веерами. – Ты убила ее?

Зажмурившись от боли, Мисаки кивнула.

– И все мужчины в коридорах? Это тоже была ты? – Сецуко говорила медленно, словно почти боялась знать ответ. Но не было смысла врать, и она снова кивнула.

– Великая Нами, Мисаки!

Мисаки не открывала глаза, не хотела видеть ужас Сецуко. Она ждала в агонии, что ее «сестра» отпрянет, оттолкнет ее. Но Сецуко сжала ее крепче.

– Я так рада, что ты тут, – Сецуко всхлипнула. – Что бы мы делали? Что бы мы делали без тебя?

И тут Мисаки ощутила смутно, что неподалёку ещё был живой фоньяка. Она сжала плечи Сецуко и стиснула зубы, пытаясь формировать слова.

– На… зад… – выдавила она. Сецуко было тут опасно.

– Прости, – сказала Сецуко, когда чувство Мисаки стало уверенностью. Где-то в соседней комнате фоньяка готовился к атаке. – Я знаю, ты сказала прятаться, но когда я услышала крики, я просто не могла…

– Назад! – Мисаки толкнула Сецуко из последних сил, и соседняя стена взорвалась.

Ветер заставил Мисаки кубарем проехать по полу. Она закрыла голову руками, надеясь, что ее толчок спас Сецуко от обломков, впивающихся в ее предплечья и стучащих по полу вокруг нее.

«Вставай! – кричал ее разум, но онемение от шока и удара пульсировало в ее теле. – Вставай и бейся!».

Ее тело не слушалось. Все слишком сильно болело.

Она хотела лечь и дать новому врагу убить ее. Покончить с этим. Но не только ее жизнь была на кону. Сецуко была тут – и только из-за того, что она была тут, – Мисаки уперла ладони в пол и попыталась встать. Она не смогла подняться на ноги.

Ладонь сжала ее волосы и потянула ее вверх, вырвав крик из ее поврежденных легких. Это был фоньяка со шрамами. Кровь капала с его головы, и Мисаки была рада, что не приняла атаку фоньяки с веерами в полную силу, как он. Удар вырубил его на пару сиирану, но не ослабил его. Он легко махнул рукой и бросил Мисаки по кухне.

Она ударилась об стол, где Мамору и Чоль-хи учились, проехала по нему, разбивая чашки и сталкивая свитки. Когда она рухнула на татами у дальней стороны стола, все ее тело пульсировало появляющимися синяками. Ее скальп покалывало, и боль в шее соперничала с болью в легких. Прогоняя от глаз звезды, она сжала край стола и попыталась встать, но ее тело дрожало так, что она не могла этого сделать. Смаргивая звезды, она различила фоньяку в шрамах, идущего к ней.

– Прекрати это! – закричал голос, Мисаки повернулась и увидела Сецуко с кухонным ножом. – Отстань от нее!

– Нет! – глаза Мисаки расширились, паника подняла ее на ноги. – Сецуко, нет!

Слишком поздно. Сецуко уже побежала к солдату, подняв нож для удара. Ладонь фоньяки отбила ее в заднюю дверь комнаты.

– Нет! – завизжала Мисаки. – Нет! Нет! – она бросилась вперед – к Сецуко? Убить мужчину? Разум запинался от удара, так что она не знала, но фоньяка двигался быстрее.

Он поймал ее за горло и обрушил на пол. Мисаки не знала, спасла бы их гибель мужчины. Она выжила бы, да, но когда придут следующие солдаты, ей не хватит сил отбиться. Ей хотелось сдаться, дать ему убить ее, но он ударил Сецуко, значит, он умрет.

Она не боролась, когда он оседлал ее и прижал ладони к ее шее, чтобы задушить. Она сосредоточила джийю в двух пальцах. Он давил на ее трахею, был достаточно близко, чтобы она могла попасть в его левый глаз.

Кровавая Игла была наготове, она отвела руку и…

Клинок торчал в шее мужчины.

Мисаки глядела. Она подумала, что Сецуко очнулась и пришла на помощь. Но ее взгляд скользнул от стеклянного кончика Сираденьи до рукояти, и ее сжимала не рука Сецуко.

Это был Хироши.

Пятилетний едва мог держать легкий меч в руках, но его стойка была прочной, а взгляд – сосредоточенным.

Над Мисаки лицо фоньяки исказила гримаса. Он был ранен, но не мертв. Кровь жутко стекала из пореза на шее, он выпрямился и повернулся к напавшему. Хироши не вздрогнул, капли брызнули на его лицо и грудь.

– Хиро… – начала Мисаки, но фоньяка опустил ногу на ее грудь, придавив ее так, что голова кружилась.

Все еще удерживая Мисаки на полу ногой, солдат посмотрел на Хироши, пораженный. Почти оскорбленный. Сердце Мисаки дёрнулось в панке, но на лице Хироши не было страха и колебаний. Он даже не замер, чтобы поменять хватку на оружии, взмахнул снова и рассек мужчину от бедра до ключицы.

Фоньяка издал странный звук, потянулся к Хироши. Мисаки столкнула ногу со своей груди, вскочила на ноги, чтобы защитить сына. Но мужчина пошатнулся и рухнул на пол. Его фонья поднялась на миг, потекла по комнате с воем отрицания, а потом замерла.

Хироши убил его.

Кровь капала с его пустого лица, он повернулся к Мисаки.

– Ты теперь в безопасности, Каа-чан.

Всхлипнув, Мисаки забрала у него меч и отбросила. Она сжала грубо сына за плечи, ее дыхание было быстрым, почти в истерике.

«Зачем ты это сделал? – хотела закричать она, встряхнуть его. – Зачем?».

Но Хироши было всего пять. Он сделал то, чему его учили наставники, далекий отец и монстр-мать. Они создали мальчика, который был готов отдать жизнь, чтобы убить врагов. Истинный Мацуда. Голова Мисаки опустилась на маленькое плечо Хироши. Монстр обмяк, она стала просто женщиной, матерью, которая подвела сына.

– Хироши… – ее голос оборвался. – Иди сюда.

Она обняла мальчика, крепко сжала и любила его изо всех сил, надеясь, что это могло смыть все остальное.

Хироши, как всегда, был холодным.

МАМОРУ

Убийца дракона отошел и отбросил безымянный меч, теперь красный от крови владельца.

Мамору покачнулся.

Кровь шипела на обрубках пальцев, капала на замерзшую землю. Это было странное ощущение, жидкость, которая несла его ньяму, покидала его и впитывалась в гору. Его зрение плыло. Но это не могло быть закончено. Просто не могло. Если он сможет заставить себя двигаться, все будет в порядке. Он сделал шаг… другой… упал на колено. Искалеченная рука упала на снег…

И мир стал четким.

Боль была острой, но не важной. Вдруг показалось, что у него были пальцы. Его пальцы были снегом. Они были реками, тянулись во все стороны по горе, проникали в океан и хватали силу богов. Он не истекал кровью. Он был горой. Впервые в жизни он был идеально целым.

Он улыбнулся.

Через десять лет пятнадцатилетий Хироши станет самым юным мечником, овладевшим Шепчущим Клинком. Мир не знал, что он будет вторым самым юным.

Когда солдат из Ранги уловил кроваво-красную вспышку льда, она уже прошла сквозь его тело. Меч был чисто Мацуда – половина снега Такаюби, половина крови Мамору – и он рассек убийцу дракона, как воздух.

Он был один на склоне горы. Шепчущий клинок поймал последние лучи угасающего солнца, сверкнул раз, указывая на небо, когда его первая и единственная жертва упала в снег. Закончив работу, меч рассеялся туманом. Солнце погрузилось в море.

Мамору не чувствовал, как джийя текла из его тела, не ощущал, как упал. Но его щека лежала теперь на ледяной земле, а остатки красного света покидали небо.

«Я это сделал, – подумал он, и кровь, вытекающая из его тела, казалась не важной. – Тоу-сама, Каа-чан, я это сделал!» – он хотел им рассказать.

Если часть него понимала, что он не увидит родителей снова, но он не слушал ее. Сила наполнила его, такая большая, что он не мог ее забыть. Он коснулся божественного, держал своими руками. Он не слышал гром приближающихся самолетов или сообщение о подкреплениях в громкоговорителях.

Пока он и убийца дракона бились, их ноги подняли снег вокруг волнами, как пена в начале мира. Красное из пальцев Мамору змеилось по волнам, смешиваясь с кровью, текущей из тела мужчины. Кровь стала снегом, стала кровью, стала океаном… и глаза Мамору остались открытыми, смотрели на лицо убийцы дракона.

Лицо не было жутким или странным – бледная кожа, черные глаза, острые черты. Как у Мамору. В другой форме мужчина мог быть старшеклассником или юным учителем в академии Кумоно. Люди всегда говорили, что ранганийцы были демонами, отличались от кайгенцев, но их кровь была того же цвета, теперь, когда он лежали неподвижно, и она сливалась. Они были из одного океана, да? В самом начале?

Убийца дракона словно не ощутил боли. Он выглядел немного удивленным, глаза были расширенными, а рот – приоткрытым. Просто человек. Тут, с Мамору, в конце живого мира. Его тело стало теплым и онемевшим, и Мамору гадал, помнил ли кто-то этого фоньяку за океаном – отец, мать, кто-то, кто гордился бы, услышав, что он умер на Мече Кайгена.

ГЛАВА 18: УБЕЖИЩЕ

Мисаки вздрогнула от грохота, прижала Хироши крепче к себе. Но юный фоньяка, появившийся на пороге, был уже мертв, его шея была сломана бледной ладонью. Волна ледяной джийи окутала ее, Такеру бросил в сторону обмякшее тело юноши и прошел в комнату.

– Какой бардак, – сказал он вместо приветствия. – Вы оба в ужасном виде. Где Сецуко и другие дети?

– С-Сецуко без сознания, – Мисаки указала на соседнюю комнату. Ее джийя быстро подтвердила, что сердце женщины еще билось, но она не знала, какой ущерб ей был нанесен. Она не могла заставить себя двигаться, не хотела отпускать сына. – Изумо, Нагаса и Аюми в подвале.

– Почему ты тут сидишь?

– Мамору, – отчаянно сказала Мисаки. – Где…

Рев порвал небо снаружи. Еще торнадо? Нет. Самолеты.

– Граждане Такаюби, – зазвучал громкий голос на кайгенгуа. – В интересах национальной безопасности Его императорское величество приказал авиаудар по местности. У вас десять сиирану, чтобы добраться до бомбоубежища.

Чоль-хи это сделал! Подкрепление прибыло.

– Его императорское величество приказал авиаудар по местности, – повторил голос. – У вас десять сиирану, чтобы добраться до бомбоубежища.

– У нас есть приказ, – сказал Такеру, словно мэр приказал ему заполнить бумаги. – Идем.

– А другие? – спросила Мисаки. – Твой брат? – и что с Мамору?

– Они тоже услышат, – сказал Такеру без интереса. – Они быстрые. Встретят нас у убежища. Заберем остальных детей.

Кивнув, Мисаки встала на ноги и побежала к подвалу. Когда она открыла двери, трое младших детей сидели среди запасов еды. Аюми была на полу, отчасти закутанная в ткань, которую Сецуко сбросила с плеч. Нагаса сжался у стены с Изумо на коленях, закрыв руками глаза малыша.

– Идем, Нага-кун, – она опустилась на колени, чтобы успокоить малышку Аюми. – Неси мне ребенка.

В Такаюби было одно бомбоубежище – выше по горе у кабинета мэра, и у них было лишь десять сиирану, чтобы туда попасть.

– Нага-кун, мне так жаль, – она погладила голову Нагасы и подняла малышей на руки. – Мне нужно, чтобы ты бежал. Ты же сможешь бежать сам?

– Да, Каа-чан, – сказал Нагаса, глаза были огромными от смятения, самолеты полетели ниже снаружи. Мисаки не знала, понял он или ответ был автоматическим, но у нее было всего две руки.

– Хиро-кун, – сказала она, выйдя из подвала с Нагасой и детьми, – держи брата за руку и не отпускай. Следи, чтобы он не отставал.

– Да, Каа-чан, – сказал Хироши, его ладонь в крови сжала крепко руку Нагасы, он повел брата за Мисаки, идущей к входным дверям. Мисаки повела их по коридорам дома, избегая кухни и главного зала, где лежали почти все убитые тела. Нагасе не нужно было это видеть.

Когда они вышли в гэнкан, Такеру ждал их. Сецуко свисала с его плеча, словно пышная женщина ничего не весила.

– Она…

– Она будет в порядке, – сказал Такеру. – Идем.

Сумерки снаружи были хаосом. Женщины кричали и искали других. Дети не знали, куда бежать. Мисаки тревожно искала взглядом солдат Ранги, но все были уже мертвы, лежали на снегу, не двигаясь, а сцену вокруг них заполнял хаос, который они создали.

– Ты убил всех ранганийцев в деревне? – спросила она.

– Всех, чьи ноги касались снега, – ответил Такеру.

Конечно. Сила Мацуда текла по снегу горы. Ни один солдат, стоящий в том снегу, не сбежал бы ото льда Такеру. Но это означало, что были солдаты, которых он не задел, которые убивали женщин и детей в домах.

Самолеты ревели близко к горе в темноте, шум был таким громким, словно существовал во множестве измерений. Нагаса глядел огромными глазами, пока Хироши вел его.

– Птицы? – спросил он с любопытством, не замечая хаос взрослых вокруг него.

– Самолёты, – исправил Хироши. – Император послал своих пилотов.

– Зачем?

Ответ Хироши был простым, но точным:

– Чтобы убить.

– Эй, вы! – позвал Такеру двух женщин Мизумаки – мать и дочь – неподалеку. – Моя жена ранена. Помогите ей нести детей в убежище.

– Что? – Мисаки начала сопротивляться, когда женщины стали помогать. – О чем ты? Я не…

– Не слушайте ее, – сказал он Мизумаки, не глядя на нее. – У нее сотрясение.

– Что…? – Мисаки поняла, что он мог быть прав, но было сложно понять, мог ли он оценить ее состояние, или он просто этим заставил их не слушать ее слова.

Женщины забрали у нее Изумо и Аюми, появилась фигура – заметная, ведь шла не в ту сторону, вниз по горе, а не вверх, к бомбоубежищу.

Такеру узнал его раньше нее.

– Кван Чоль-хи, – сказал он.

Северянин все еще был с вакидзаси, который ему дал Такаши, на бедре, но он, видимо, не встретил ранганийцев. Он запыхался, но не был ранен.

– Мацуда-доно, – выдохнул он. – Вы в порядке?

– Мы в порядке, – сказал Такеру. – Хорошо позвал подкрепление, кстати. Мы благодарны.

– Мой отец взял в кабинете мэра перепись населения и проверял людей, приходящих в убежище, – сказал Чоль-хи. – Я пришел поискать семьи, которых еще не хватает, – он посмотрел на инфо-ком, дисплей озарял его лицо в растущей тьме. Он коснулся экрана. – Вы идете вверх, я могу вычеркнуть вашу семью… только… – он посмотрел на их маленькую группу, боль мелькнула на его лице. – Где Ма…

– Кого еще не хватает? – спросил Такеру, шагая по склону к бомбоубежищу. – Кроме воинов?

– Эм… половины семьи Мизумаки нет, – сказал Чоль-хи. – Нет всех Катакури, кроме одной, и никто не видел членов семьи Юкино.

– Что? – Мисаки застыла. – Уверен?

– Простите, – сказал Чоль-хи. – Никто не видел Юкино Хиори или ее сына.

– Нет! – Мисаки потянулась к бедру, задела пальцами пустые ножны. Она оставила Сираденью в доме. Без оружия, она посмотрела с мольбой на мужа, все еще вооруженного Кьёгецу. – Нам нужно вернуться! Нам нужно ее найти!

– Брат приказал мне забрать тебя, Сецуко, и детей в безопасность. Идем. Нужно двигаться.

– Она – наш друг. Как можно…

– Это мой приказ, – сказал он, – и я дал приказ всем вам.

Мисаки стиснула зубы.

– Да, сэр, – она пошатнулась, прижала ладонь к голове. – Простите… голова кружится. Кван-сан, можно взять тебя за руку?

– Конечно, – сказал Чоль-хи и поспешил ее поддержать.

Такеру заметил, что она взглянула на вакидзаси на бедре Чоль-хи. Он шагнул вперед, остановив ее. Зная, что она не была такой быстрой, чтобы перехитрить его, Мисаки повернулась. Она не пошла к оружию прямо, а повернула тело к Чоль-хи, движение поставило юношу между ней и ее мужем.

– П-постойте… что? – удивлённо пролепетал северянин.

Ладонь Такеру сжала плечо Чоль-хи, а не ее. Мисаки схватила рукоять вакидзаси.

А потом она толкнула Чоль-хи спиной к Такеру и оттолкнулась сама. Вакидзаси покинул при этом ножны, и она побежала с оружием в руке в дому Юкино.

Она не оглядывалась, проверяя, последовал ли за ней Такеру.

Он мог оставить Сецуко с Чоль-хи, надеясь, что мальчик отведет ее в убежище, или мог погнаться за Мисаки с женщиной на плече. Дом Юкино было достаточно близко. Чтобы он не догнал ее, пока она добежит туда.

Двойные двери дома были распахнуты, выбитые тупой силой фоньи, которая пробила дом Мацуда. Недалеко от входа Мисаки нашла крохотное тело в светло-сером кимоно. Рёта. Мальчик четырёх лет лежал лицом в ступеньке гэнкана, кровь текла из его шеи на символ снежинки Юкино, но Мисаки ощущала, как кровь в его венах замирала.

Она быстро отвела взгляд, зная, что ничего не могла сделать для милого малыша.

– Прости, Рёта-кун, – шепнула она и постаралась не думать о его ярких глазах и улыбке, заразительном смехе, пока шла дальше. Ей нужно было найти Хиори.

Мисаки увидела сначала спину ранганийца. Он был на Хиори, сидел на ней. Ее кимоно было разорвано, открывало бледные ноги.

Мисаки была на нем раньше, чем он смог обернуться. Вакидзаси был не таким легким и острым, как Сираденья, но удар Мисаки был чистым, рассек мышцы, трахею и позвоночник одним взмахом.

Мисаки уже была знакома с ветром умирающего фоньяки – жуткий, но безвредный ветер от солдат слабее и вой ветра элитных в черном. Ничто не готовило ее в силе, вырвавшейся из мужчины, когда она перерезала его шею.

Ветер бросил кровь во все стороны, разбив ближайшие вазы и бросив Мисаки на пол, пробудив боль в ее груди. Она с трудом встала на четвереньки сред фарфоровых осколков, фонья мужчины ревела в доме, заставляя стены скрипеть.

Со звуком ужаса между визгом и всхлипом Хиори в крови пиналась, пытаясь отодвинуться от обезглавленного тела.

– Прости! – воскликнула Мисаки и стащила труп со своей подруги. – Прости, Хиори-чан. Это… было грязнее, чем я ожидала.

Хиори была в крови, лицо было в слезах, но Мисаки была рада ощущать, что ньяма подруги все еще была сильной. Почти вся кровь на ней была от врага. Всхлипывая, Хиори попыталась поправить кимоно и прикрыть себя, но ее ладони так дрожали, что ничего не получилось.

– Хиори, мне так жаль, – сказала Мисаки, касаясь плеча другой женщины. – Прости, что я не пришла раньше.

Учитывая силу умирающей фоньи солдата, Мисаки вряд ли могла убить его без элемента неожиданности, но она должна была попробовать. Или кто-то. Как-то. Это не должно было произойти.

Вытянув воду из воздуха, Мисаки провела ею по телу подруги, убирая кровь и все, что солдат оставил на ней. Она попыталась закрыть кимоно Хиори, но наряд был так порван, что не прикрыл даже ее груди, где проступили синяки от пальцев.

Мисаки стиснула зубы. До этого она не ощущала истинной ненависти к ранганийцам, но вдруг пожалела, что убила мужчину так быстро. Она представила, что могла сделать с ним до его смерти, сколько раз могла его пронзить, сколько кусочков отрезать… но жестокость не могла исцелить Хиори.

Несмотря на гнев, Мисаки заставила себя говорить мягко, потирая руки подруги:

– Все хорошо, Хиори-чан. Он уже мертв. Он ушел. Все будет хорошо.

– Нет. Не будет, – слезы снова полились из глаз Хиори по ее щекам. – Он убил моего сына! Моего сына! Моего малыша!

Часть красоты Хиори была в ее простоте. Нежные глаза были ясными, как талая вода, ничего не скрывали. Она была чиста в любви, радости. Так было и с ее болью. Она ничего не скрывала. И на это было невыносимо смотреть.

Мисаки подавила свои слезы. Они все еще были в опасности.

– Ты все еще жива, – возразила Мисаки. – Ты переживешь это.

– Я не хочу, – голос Хиори был разбит. – Я не хочу. Не хочу.

– Прости, Хиори-сан, – Мисаки убрала волосы за ухо женщины. – Я знаю, будет сложно, но мне нужно, чтобы ты встала.

Будет время рыдать, когда все будут в безопасности. Сняв свой плащ, Мисаки укутала подругу в него, закрыв то, что не могло скрыть испорченное кимоно.

– Йош, Хиори-чан, – Мисаки потянула Хиори за руку, стараясь быть нежной в тревоге. – Хорошая девочка. Встань.

– Не могу, – Хиори мотала головой. – Больно.

– Ты должна. Бомбы начнут падать на гору в любой момент.

– Плевать. Просто оставь меня.

– Не могу, – сказала Мисаки. – Что я скажу Даю-сану, когда он вернется?

– Он меня не захочет, – Хиори рыдала в свои ладони. – Я опозорена. Испорчена.

Игнорируя протесты подруги, Мисаки закинула руку Хиори на свои плечи и встала, потянув за собой женщину. Хиори издала жалобный крик боли, ноги подкосились.

– Прошу! Мисаки, оставь меня! Дай мне быть с моим сыном!

– Нет, – сказала Мисаки сквозь зубы. – Нет. Ты не умрешь тут. Мы тут не умрем.

Когда Мисаки довела Хиори до разбитых дверей дома Юкино, женщина потеряла сознание. Такеру ждал там, все еще держал Сецуко без сознания.

– На это нет времени, – сказал он. Подвинув Сецуко на одно плечо, он потянулся к Хиори.

– Нет, – Мисаки взвалила обмякшую Хиори на свои плечи. – Я ее держу. Беги.

– Мисаки…

Оглушительный взрыв сотряс землю, все внутри Мисаки сжалось. Авиаудар начался. Она бежала. Хиори была намного выше Мисаки, но Робин Тундиил, Эллин Элден и еще несколько человек были бы мертвы, если бы Мисаки не умела уносить быстро человека крупнее себя в убежище. Такеру тоже бежал. Даже если бы было время спорить, они не услышали бы друг друга.

Бомбы сотрясали нижние склоны, как гром, земля под ногами Мисаки дрожала. Вдали кричали мужчины. Она могла лишь надеяться, что кричали враги, а не жители деревни, не успевшие добраться до убежища. Среди грохота и тьмы нельзя было понять.

Впереди Такеру остановился в снегу. Мисаки чуть не врезалась в него, а потом увидела, почему он остановился. Тощая фигура стояла в темноте перед ним – Ацуши, сын кузнеца.

– М-Мацуда-доно! – вскрикнул мальчик. Его лицо было пепельным, словно он увидел то, что вытолкнуло душу из его тела.

– Ацуши, – сказал Такеру. – Где твоя семья?

Губа маленького кузнеца дрожала.

– О-отец… – он указал на южный проход. – Бомба задела его. Н-нога пропала. О-о-он сказал мне бежать. Я н-не мог ему помочь. Он еще на тропе, и мне не хватает сил его тащить. Прошу… Мацуда-доно, вы должны вернуться. Должны его спасти.

Такеру смотрел на нуму мгновение, а потом подхватил его за пояс и побежал.

– Стойте! Мацуда-доно, нет! – слезы лились по лицу Ацуши, он извивался, без толку брыкался. – Прошу! Прошу!

– Это глупо, – холодно сказал Такеру. – Не заставляй вырубить тебя.

Всхлипнув в отчаянии, Ацуши перестал бороться и впился в Такеру, уткнулся лицом в кимоно лорда, словно там можно было найти утешение.

Крики Ацуши ранили сердце Мисаки, но в этом решении она не могла винить мужа. Ее побег за Хиори уже подверг их опасности. Спускаться по горе в сумерках посреди авиаудара было почти верной смертью. Даже ради лучшего кузнеца Такаюби, это того не стоило.

Убежище было видно, в паре баундов впереди, когда воздух рассек звук низко летящего самолета. Оглушенная, Мисаки споткнулась от силы ветра. Потом бомба ударила в баундах от нее. Если бы она была без груза, она устояла бы на ногах, но с ветром и мертвым грузом Хиори она потеряла равновесие и упала.

Пилоты хорошо видели, но солнце село. И в темноте фоньяки были неотличимы от джиджак.

Мисаки встала на четвереньки. Она не могла найти силы встать, поползла к Хиори. Женщина застонала, горестные глаза открылись, когда Мисаки сжала ее руку. Мисаки слышала ее скуление сквозь звон в ушах.

– Почему? Почему они стреляют по нам?

«Потому что мы не важны, – подумала вяло Мисаки. – Империи важно только остановить ранганийцев тут. Не важно, сколько из нас пострадает при этом».

Мисаки не успела поднять Хиори, она ощутила вокруг них джийю Такеру. Снег под ней стал гладким льдом, как поверхность замерзшего озера. Многие джиджаки не могли создать крепкий лед, чтобы поднять несколько человек, но Такеру не был таким. Он поднял ладонь, и гладкий лед наклонился, послав всех на нем в поездку к входу в убежище.

Дождь пуль разбил лед, где была миг назад Хиори, но формация устояла. Через миг Мисаки, Хиори, Ацуши и Сецуко без сознания рухнули на пол бункера из стекла джонджо. Другие жители деревни тут же схватили их и втянули до конца.

– Каа-чан! – сказал радостный голос, Нагаса повис на руке Мисаки.

– Ацуши, – сказал Чоль-хи, помогая потрёпанному кузнецу встать. – Ты в порядке? Где твоя семья?

Ацуши покачал головой. Его всхлип стал одним из многих в маленьком бункере. Мисаки встала, Такеру проехал в убежище на своем льду, град пуль преследовал его почти до порога. Он смог смягчить приземление, хотя выстрелы подняли осколки льда вокруг него.

– Назад! – приказал он остальным, вытянул руки и остановил осколки льда, не пустив их в бункер.

– А ваш сын, Мацуда-доно? – Чоль-хи посмотрел на Такеру, потом на Мисаки. – Где Мамору?

– Он не тут? – Мисаки посмотрела на людей в темноте убежища, не увидела его. Тут было не больше тридцати пяти человек, почти все – женщины и дети. Выживших должно быть больше! Но, когда она повернулась к деревне, никто не шел по горе.

– Мацуды Мамору нет, – сказал отец Чоль-хи, Кван Тэ-мин. – И его дяди, Юкино Дая и почти всех мужчин.

– Что? – вяло сказала Хиори.

Такаши схватил тяжёлую дверь убежища, готовый задвинуть ее.

– Стойте! – Хиори сжала рукав Такеру. – Мацуда-доно, мой муж еще там!

Такаши игнорировал ее, начал закрывать дверь.

– Стой, – настояла Мисаки с нажимом. – Хиори права. А наши бойцы? – где Мамору?

Такеру не смотрел на нее.

– Никто больше не придет, – сухо сказал он.

Весь мир стал серым для Мисаки. Безумная энергия, гнавшая ее, замерла.

– Что?

– Когда я покинул линию, бились только мой брат и сын. К ним шли больше сотни ранганийцев. Никто не придет.

Сила покинула тело Мисаки.

– Нет… нет… – голос Хиори начал низкий методичный стон, который поднялся до визга. – Так не может быть! Этого не может быть!

– Ты должна гордиться, Юкино-сан, – Такеру посмотрел на измученную женщину. – Он умер с мечом в руке.

Хиори завизжала.

* * *

Та ночь в бункере была близка к Аду в Дюне. Тьма вняла кровью и рвотой. Хиори визжала по сыну и мужу. Жена Амено Самусы настаивала, что ее дочь была в сознании, когда она принесла ее в бункер, хотя все вокруг нее пытались сказать ей, что череп девочки был разбит. Одна из старейшин Икено умерла во тьме, пока ее родственники пытались залатать ее раны жалкими припасами в убежище. В шуме Мисаки смутно осознавала, что Изумо рыдал на ее коленях, но не могла даже поднять рук.

Только теперь, очнувшись от безумия боя, она поняла, что заставляло ее двигаться, хотя раны должны были сбить ее. Не только адреналин. Это была надежда, хоть и глупая, что все они выживут. Та надежда начала умирать в доме Юкино, когда она увидела тело маленького Рёты. Звон двери, как меч, убил надежду полностью. Бункер был запечатан, и Мамору тут не было. Мамору не пришел.

Она сдерживалась так долго, что усталость с силой обрушилась на нее, ослабив до паралича. Она признала, что Такеру был прав насчет сотрясения. Голова пульсировала. Четкие линии были размытыми в тусклом свете.

Даже ее чувства джиджаки, которые никогда не подводили ее, стали ускользать. Биения сердец людей обычно были четкими во тьме, но смешались с болью в ее голове и груди. Слезы, слюна, кровь, пот и рвота стали неразличимыми, текли среди тел людей.

– Каа-чан? – испуганный голос Нагасы у ее плеча был единственным, что удерживало ее в реальности – тонкая нить, мешающая ей рухнуть в бесформенный хаос. – Каа-чан, что происходит? – малыш тянул ее за рукав, пытаясь вернуть к себе маму. – Что происходит?

Она не могла заставить себя ответить ему. Она даже не могла поднять ладонь и утешить его. Кожа пропала, и Мисаки не могла понять, какая жидкость двигалась в телах вокруг, а что выливалось.

– Каа-чан, малыш плачет! – голосок Нагасы оборвался. – Малыш плачет!

Он не смог добиться ответа матери и заплакал.

Всхлипы и крики, стоны боли превратились в вязкое море звука, менялось только, когда бомбы гудели, падая близко к убежищу, вызывая затишье. Море поглотило Мисаки. Огонь и кислота проникли в ее легкие, пробудили уколы в груди. Боль обездвижила ее, как копье в теле, прибило ее спину к стене бункера.

Ей нужно было, чтобы кто-то говорил с ней, чтобы спокойный голос удерживал е в реальности, пока все не стало супом из крови и звука, но Сецуко все еще была без сознания. Хиори обмякла на полу, погрузилась глубоко в агонию и не замечала ничего вокруг нее. А Такеру… Такеру, конечно, даже не взглянул на свою жену. Он стоял спиной к другим жителям, лицом к двери бункера, неподвижная каменная фигура во тьме.

Мисаки казалось, что он был ключом. Если бы она схватила его, он мог стабилизировать ее. Его твердая форма была единственным, что не двигалось в извивающемся море человеческой плоти. Но он был далеким, и Мисаки знала по годам опыта, что зов ничего не изменит.

Он был неприкасаемым.

Она была одна, тонула в криках.