Текст книги "Меч Кайгена (ЛП)"

Автор книги: М. Л. Вонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

– Что? Робин, это звучит невозможно.

– Так и должно быть.

– Так ты даже не попытаешься становить этого человека?

– Я пытался, – сказал Робин со вспышкой гнева, – и теперь у Даниэля нет матери.

Мисаки притихла от этого.

– Робин, мне… – она начала извиняться, но он опередил ее:

– Прости, я не хотел срываться на тебе. Просто… я немного растерян. Так много информации, которая не стыкуется. Я бы хотел обсудить это с тобой и твоим мужем.

Мисаки кивнула.

– Я узнаю у него, есть ли у него время. Надеюсь, мы сможем помочь.

– И я надеюсь, – мрачно сказал Робин. – Это уже хорошо, – он указал между ними. – Приятно обмениваться идеями.

– У тебя много людей дома, кто так может. Фирма Тундиил все еще нанимает профессиональных джасели, из-за чего вы с Ракешем так радовались?

– Да.

– С джасели можно обмениваться идеями. Почему ты не поговорил с ним?

– Я не видел его четыре года.

– Что?

– Мисаки, я не был в Карите. Мы с Эллин были в Хейдесе три года, с 66 до 69.

– О, – Мисаки всегда знала, что Эллин хотела вернуться на родину, истерзанную войной, узнать, могла ли она помочь своему народу. Робин говорил, что мог отправиться с ней, но Мисаки не думала, что он это сделает. Жар-птица принадлежала Ливингстону. Он не бросил бы город без защиты. – Три года? – потрясённо сказала она.

– Это не должно было затянуться. Все быстро усложнилось, а потом… – он вздохнул. – Я сказал, это долгая история. Но, когда мы потеряли мать Даниэля, мы с Эллин убежали из страны с детьми.

– Что?! – воскликнула Мисаки. – У Эллин тоже есть дети?

– Да. Я не упоминал? У нее двойняшки, мальчик и девочка.

– Что… но … от кого? – Мисаки было тяжело представить кого-то достаточно храброго, чтобы завоевать грозную Эллин, а она вышла за Мацуду Такеру.

– Его зовут Утэр, – сказал Робин, – единственный литтиги из всех, кого мы видели, кто не уступает Эллин. К сожалению, нам пришлось оставить его, когда Джаму Куранките забрали нас из страны. Он был вовлечен в активность мятежников. Даже Джамуттаана не смогла бы забрать его через границу.

– Так ты и Эллин провели время в Хейдесе и завели детей, – сказала Мисаки. – А Коли? Как он?

– О, Коли отравился в Хейдес с нами.

– Что? – это поражало больше новости о детях Эллин. – Это на него не похоже! – Хейдес был самой опасной страной в мире для путешественников. Зачем нуму так рисковать, особенно тому, кто ценил голову и пальцы, а время проводил в своей высокотехнологичной мастерской?

– Знаю, это кажется странным, – сказал Робин. – Он стал беспокойным и импульсивным после того, как родители отреклись от него.

– Постой… после чего? – воскликнула Мисаки, не зная, могла ли принять еще больше поражающих новостей о своих одноклассниках. Курума отказались от Коли? В этом не было смысла. Он всегда был любимым избалованным сыном своих родителей, гением, из-за ума которого остальные дети были жалкими. – Что он сделал?

– Женился, – сказал Робин. – Его родители не одобрили его выбор.

– Почему? – спросила Мисаки, ее глаза расширились от любопытства. – Что с ней было не так? – что за женщина могла заставить величайшую семью нуму в Ямме отказаться от своего многообещающего наследника? – Она была джасели? Коро? Адин?

– Нет, нет, – Робин улыбнулся. – Не это. Он женился на милом успешном нуму по имени Ньеру Думбая.

– Ньеру? Разве… это не мужское имя?

– Это его родителям и не понравилось.

Мисаки охнула, зажав рот руками.

– Нет!

– Ты не знала, что Коли был геем? – удивился Робин.

– Нет! – сказала Мисаки. – Ты знал?

– Конечно.

– С каких пор?

– Не знаю, – Робин пожал плечами. – Со второго года, наверное. Удивлен, что он не сказал тебе об этом. Вы много говорили всегда.

– Об оружии, не парнях! – голос Мисаки был пронзительным. – О, Боги! Так его родители отказались от него, потому что он выбрал мужчину?

– К сожалению, да.

Мисаки видела в этом смысл. Выдающаяся семья нуму в сердце Яммы не могла отреагировать иначе.

– Он делал вид, что это его не беспокоило, – задумчиво сказал Робин. – Он странный, но ему было сложно не переживать. Это же были его родители. Думаю, ты поймешь это лучше меня… – Робин кашлянул, явно жалея, что начал это предложение.

– Да…

Мисаки удивило, что Коли был смелым, где она не смогла, но выбрать мужчину? Это не просто отрезало его от родителей. Это отрезало его от клана, религии и всего общества. Ямманка Фаллея была глубоко связана с родословными и рождением, как Рюхон Фаллея в Широджиме. Коли никогда не будут рады среди его народа.

– Он унаследовал бы компанию родителей, – сказала Мисаки, странная боль поднималась в ее горле. – Он мог изменить мир.

Робин рассмеялся.

– Думаю, Коли не был бы рад намеку, что ему нужна компания родителей или одобрение, чтобы изменить мир.

– Ты прав, – Мисаки улыбнулась. – Это были глупые слова. Но все же…

Когда Мисаки подумывала убежать с Робином, она рисковала потерять свою семью и народ Широджимы. Коли отдал наследие во много миллиардов, управление над одной из самых больших компаний Яммы, семью, друзей, сеть мастеров, даже религию… От одной мысли она поежилась.

– Они очень любят друг друга, – сказал Робин.

– И этого достаточно? – задумалась Мисаки.

– В том и вопрос, да?

Несмотря на сожаления, окружающие Робина, она знала, что не могла отрезать себя от корней полностью. Ее сила была с этим народом. Ее кровь была из океана Широджима. Она испытала странный момент ясности, впервые в жизни восхищалась свободой Коли издалека, не завидуя. Он был Коли. Она была Мисаки, и она недавно стала довольствоваться этим.

– Я понимаю, почему он мог хотеть уйти от всего после этого, – сказала Мисаки.

– Но оказалось, что ему не стоило ехать в Хейдес с нами, – сказал Робин. – Ведь мы его потеряли.

– Что? – воскликнула Мисаки так громко, что Изумо вздрогнул у ее бедра, и Сецуко заглянуло в комнату, проверяя, в порядке ли все.

– О, он не мертв, – быстро сказал Робин. – Мы общались с ним с тех пор, как он пропал, убеждаясь, что он в порядке. Конечно, мы искали в посланиях и шифр, говорящий, что его нужно спасти. В последнем письме было скрытое послание, основанное на нашем старом коде, когда мы бились с преступниками. Там говорилось: «Да в порядке я, идиоты. Оставьте меня в покое».

Мисаки улыбнулась.

– Это звучит как он. Лучше его не трогать.

– Так мы с Эллин и подумали, – сказал Робин. Исчезнуть в чужой стране не было самым странным, что делал Коли. – Поразительно, но его муж не очень нам рад.

– Так вы втроем нашли себе супругов, пока меня не было? – отметила Мисаки, качая Изумо.

Она не была удивлена, что Робин нашел кого-то, но не представляла двух других членов их маленькой группы в романтических отношениях. Коли был всегда так увлечен работой, что она не думала, что он нашел бы время на девушку или парня, в его случае.

– Забавно то, – сказал Робин, – что никто из нас не состоит технически в браке.

– О чем ты?

– В случае Коли и Ньеру – это незаконно. Они провели церемонии, но их союз не признает Ямма или Карита. Эллин с Утэром была в такое хаотичное время, что до официального брака они не дошли.

– А мама Даниэля?

Он вздохнул.

– Говорить, что мы были женаты, проще, вызывает меньше вопросов. Это была местная церемония в деревне, где мы тогда прятались. Я не понимал половины слов. Я не знаю, законная ли это связь, – он покачал головой, словно пытался прогнать воспоминания. – Но я должен сказать… приятно оказаться тут и увидеть, что ты ладишь с мужем.

– Мне жаль, – сказала Мисаки. – Мне жаль, что у тебя не было шанса.

Робин издал жалкое подобие обычного смеха.

– Я говорю так, словно у меня были планы на жизнь с матерью Даниэля, но вряд ли с ней были шансы. Она была… непростой, не из тех, кто осел бы и завел семью.

– Ясно, – ощущая боль в Робине, Мисаки попыталась поменять тему. – Так ты оставил Хейдес в прошлом году. Где ты был с тех пор?

Робин пожал плечами.

– Всюду.

Он попытался объяснить, говоря кратко о том, что сбрасывал людей со следа, расследовал что-то в Ямме, Дисе, на островах Тайянь. Было ясно, что он бродил с тех пор, как Даниэль родился, как птица, которая столкнулась с опасным хищником на земле и теперь не хотела нигде опускаться. Он боялся.

– Мне не по себе, – сказал он. – Твой муж пытался связаться со мной какое-то время, пока я не получил его послание. Наверное, он отправил не одно…

– Робин, тебе нужно домой, – сказала Мисаки.

– Правда? – Робин приподнял брови. – Я пришел сюда, ожидая, что меня выгонят, но не ты.

– Не веди себя так, – рявкнула Мисаки строже, чем хотела. – Я не говорю, чтобы ты уходил сейчас. Тебе всегда тут рады, и ты можешь оставаться, сколько хочешь, но это не твой дом. Ливингстон – твой дом.

– Технически, Диса – моя родина.

– Но ты сделал новый дом, стал целым в Ливингстоне, как я обрела новый дом тут.

– И ты целая? – в вопросе не было презрения или вызова, только тревога.

– Да, – сказала Мисаки, и это было правдой. Впервые с момента, когда она посмотрела в глаза Робина, она сказала правду. – Я целая.

Она узнала, что целостность была не в отсутствии боли, а в способности справляться с ней.

– Ливингстон сделал тебя собой. Ты не будешь больше собой, чем ты на тех улицах. Я не знаю, почему ты бегаешь по всему миру, будто ждешь, что найдешь силы где-то еще.

– Наверное, ты права, – он вздохнул. – Я не должен был уезжать в Хейдес. В месте, которому ты не принадлежишь, много добра не найти.

– Давай так, – сказала Мисаки, – я поговорю с мужем, и мы позволим тебе задать все вопросы за один раз.

– Да?

– А когда это будет закончено, ты отправишься домой в Ливингстон и возьмешь себя в руки.

Робин кивнул без слов. Они молчали какое-то время. Изумо уснул на коленях Мисаки.

– Хочешь рассказать о ней? – слова было произнести проще, чем Мисаки думала.

– Хотел бы я мочь.

– О чем ты?

– Хотел бы я иметь сотню историй о ней, – голос Робина был тихим и далеким. – Но я едва ее знал. Я собирался ее узнать. Я хотел…

– И что случилось? – спросила Мисаки. – Она была чем-то больна?

– Нет. Она умерла смертью коро.

Мисаки выдохнула.

– Проклятие, Робин.

– Что?

– Просто я… все эти годы меня редкое утешало. Я смотрела туда, – она кивнула на горизонт, видимый за открытой дверью гостиной. – На солнце. И представала, что где-то ты счастлив. Что у тебя получилось. Ты нашел девушку, которая была нежной с твоим сердцем, но достаточно крепкой, чтобы выдержат все, что ты задумал, и что у тебя появилась семья, которой ты всегда хотел.

– О, – Робин был тронут, а потом изумленно улыбнулся Мисаки. – Это предположение не было разумным.

– Но это меня радовало.

Робин издал смешок.

– О, Мисаки, что случилось с моим другом, жестоким циником?

Мисаки упрямо подняла голову.

– Она выросла.

– Ха-ха. Я понял, что ты сделала.

– Мисаки! – позвала Сецуко из коридора и появилась на пороге гостиной. – Эй, простите, что мешаю, но ты можешь помочь с ужином? Я бы сделала сама, но мы не одни, и я не хочу, чтобы еда была ужасной.

– Конечно, – Мисаки подвинула Изумо, извинилась и встала.

Она покидала гостиную, Даниэль пронесся мимо, и она поймал его за красное кимоно.

– Даниэль, – шепнула она, склонившись ближе. – У меня для тебя важная работа.

– Что?

– Обними своего папу.

Даниэль растерялся на миг, но прошел и обвил руками плечи Робина.

* * *

Мисаки прошла той ночью в спальню, желая спросить Такеру, чем он думал, приглашая Робина в их дом. Конечно, его там не было. Обучение в додзе означало, что он передвигал бумажную работу на ночь. Мисаки не помнила, когда в последний раз он ложился спать раньше, чем она.

Он точно был в кабинете, работал. Зная, что лучше не мешать, она решила подождать его и поговорить. Притянув лампу ближе, она стала шить, чтобы не уснуть. Не сработало. Вскоре она ощутила, как прохладные руки забрали иглу и нить из ее пальцев, отложили их и потушили лампу. Наступила тьма, знакомая прохлада укрыла ее, как одеяло из снега. Когда она проснулась на рассвете, Такеру спал рядом с ней.

Пение птиц звенело в тумане снаружи, она встала на колени и посмотрела на спящего мужа. Такеру был умным, но он казался слепым, когда дело касалось человеческих эмоций. Он не знал, что она чувствовала к Робину? Она опустила ладонь на его ровно бьющееся сердце, решила, что он должен был знать. Он видел, как они с Робином смотрели друг на друга в тот день шестнадцать лет назад, и он не был глупым.

Она подумала о том жуком моменте, когда он опустил Шепчущий Клинок, открывая шею. Что это было? Проверка?

– Что ты делаешь, любимый? – прошептала она в утренней тишине.

Ее муж крепко спал и не ответил.

* * *

Такеру был занят додзе и административной работой три дня. Робин почти все время пытался помочь нуму со строительством. Будучи коро, он плохо умел использовать тайю для сварки, и мешал языковой барьер. Когда он ощущал, что мешался, он уходил к Мисаки и Сецуко, спрашивал о домашней работе, с которой мог помочь, что забавляло Сецуко.

– Я – родитель-одиночка, – сказал он, когда Мисаки дала ему нарезать зеленый лук, и Сецуко стала смеяться. – И если Даниэль как я, он будет бездонной ямой, когда вырастет. Мне нужно научиться готовить.

Мисаки перевела это для Сецуко, и она засмеялась сильнее.

– Карэ иппай канэ га ару джанай ка?

– Что она сказала сейчас?

– Разве ты не супер богатый? – перевела Мисаки.

– Богатым нельзя готовить?

– Богатые мужчины не готовят.

– Он даже не знает, как держать нож! – Сецуко рассмеялась.

– Не переживай из-за Сецуко, – сказала Мисаки. – Твоя еда не может быть хуже, чем ее.

Когда они смешали овощи, яйца, муку и мясо, Сецуко все еще качала головой.

– Я не думала, что увижу, как аристократ готовит.

– Ты многое упускала, – Мисаки налила смесь на сковороду. – Смотри, – она вручил сковороду Робину, тот прижал ладонь снизу и стал осторожно готовить окономияки.

– Что-о-о? – воскликнула Сецуко потрясенно, а потом шлепнула Робина по руке, хоть в его ладонях была горячая сковорода. – Ты должен остаться навсегда, Тундиил-сан! Мы сэкономим на газе!

Сецуко заигрывал с Робином, и это было одной из странностей, которые Мисаки приходилось осознать. Но Сецуко заигрывала со многими, так что Мисаки решила не переживать.

– Держи на сорока шести градусах по Кумбии, – сказала она Робину. – Я позову детей. Сейчас вернусь.

Нагасе было уже четыре, он приглядывал за Даниэлем и должен был облить, если он загорится, но пока что это не понадобилось. Сейчас маленький таджака играл с Аюми в мяч.

Несмотря на опасность огня, Даниэль был радостью. Многие дети хотя бы какое-то время были настороженными в странном месте, полном чужаков, но Даниэль привык в жизни с Робином к чужим местам и новым людям. К концу первого дня маленький таджака уже играл с Нагасой и Аюми, словно они были кузенами. Еще день, и робкий Изумо стал теплее относиться к нему, но Даниэль был таким настойчиво дружелюбным – постоянно болтал на смеси линдиш и дисанинке, которые Изумо не понимал – что Изумо сдался и выбрался из оболочки.

Только Хироши не стал относиться тепло к буйному сыну Робина. Он не говорил с Даниэлем, смотрел на него как на странного зверя, которого приходилось терпеть в доме.

– Попробуй быть с ним дружелюбным, – сказала Мисаки за завтраком. – Он – мальчик, как ты.

– Он пахнет странно, – сухо сказал Хироши, – как немытый нуму.

– Так пахнут все таджаки, – сказала Мисаки. – Это просто дым.

– Странный дым, – сказал Хироши. – Он мне не нравится.

– Не нужно грубить, Хиро-кун.

Хироши нахмурился сильнее.

– Он выглядит как фоньяка.

Мисаки рассмеялась.

– Мы выглядим как фоньяки, Хиро-кун. У Даниэля темная кожа, как у таджаки, прямые черные волосы, как у каритианца. В нем нет ничего от фоньяки.

– О чем мы говорим? – спросил Робин, услышав имя своего сына в разговоре.

– Ничего важного, – Мисаки отмахнулась. – Хироши думает, что твой сын выглядит как фоньяка почему-то.

– О, – Робин приподнял брови, глядя на Хироши. – Умный мальчик.

– Что?

– Я не собирался это упоминать… по понятным причинам, – виновато сказал он, – но… – он понизил голос. – Даниэль – фоньяка на четверть. Его мать была наполовину, и у него ее нос, – он улыбнулся Хироши, холодный мальчик шести лет не ответил тем же. – Хорошо заметил, малыш.

– Он мне тоже не нравится, – заявил Хироши, поняв, что Робин не мог его понять.

Улыбка Робина потускнела, пока он смотрел в глаза Хироши, но мягкость не пропала. Мисаки не успела извиниться за поведение сына сразу, только вечером удалось, когда дети ушли спать.

– Он не очень дружелюбный, но обычно у него хорошие манеры со старшими, – сказала она, собирая грязные палочки, сковороды и миски в кучу. – Я не знаю, что на него нашло сегодня.

– Я не обиделся, – сказал Робин, опуская кадку, которую она попросила его принести.

– Я переживаю, – Мисаки подвязала рукава, потянув за полоски ткани сильнее от раздражения. – Я не хочу вырастить вредин.

– Жестоко, – сказал Робин, Мисаки открыла окно кухни и направила воду из ведра для дождевой воды в кадку. Такеру, Кван Тэ-мин и Котецу Каташи старались восстановить водопровод в Такаюби, но рукомойник Мацуда все еще не подходил для мытья посуды.

Когда кадка наполнилась, Робин нагрел воду одной рукой. Другой он брал тарелку по одной и опускал в кадку. Мисаки крутила воду правой рукой. Когда она ощущала, что тарелка на дне стала чистой, она доставал ее левой рукой, стряхивала воду и опускала в стопку чистой посуды.

– Скажи, если станет слишком горячей, – сказал Робин, пар завитками поднимался от кадки. – Я не хочу тебя обжечь.

– Не льсти себе, – фыркнула Мисаки.

В краткие моменты, когда она вытаскивала тарелку, они почти касались, ближе, чем за пятнадцать лет. Это было почти слишком близко. Мисаки переживала бы из-за румянца на щеках, но было достаточно тускло, чтобы это не было видно. И это была нормальная реакция на жар.

Когда Робин притих, она посмотрела на его лицо, заметила, что он глядел на ее предплечья. Обычно ее кимоно скрывало шрамы, но рукава были подвязаны.

– Жутко, да? – она ухмыльнулась, вытащив миску для риса из кадки. – Я не выгляжу опасно?

– Ножи? – спросил он, кивнув на пересекающиеся линии.

– Веера с лезвиями, – Мисаки подбросила миску, превратила капли воды в пар, пока она кружилась. – Если можешь в это поверить, – она поймала миску и поставила ее с другими. Мгновение шумела только вода, шумящая между ними.

– Сколько он увидел? – спросил Робин после паузы.

– Что?

– Хироши. В «бурю»… он видел бой?

– Хуже, – сказала Мисаки и поведала Робину, что Хироши сделал во время атаки. – Я не понимаю его, – утомленно призналась она. – Не понимала с его рождения. Всех Мацуд растят как воинов, но он словно вышел из утробы, уже готовый убивать. Ты знаешь меня, я всегда была жестокой – во мне есть немного тьмы, жаждущей убивать. С Хироши… Я не знаю, что в нем. Я переживаю, что эта жестокость – всё в нем.

– Ты так думаешь?

– Как еще ребенок пяти лет мог убить мужчину?

– Чтобы защитить мать? – предположил Робин своим тоном, словно было просто верить в лучшее в людях.

– Не знаю…

– Ты помнишь моего брата, Ракеша?

– Конечно, – близнец Робина не входил в их группу друзей, но он был на некоторых уроках Мисаки.

– Он творил невероятное, чтобы мы выжили в Дисе, когда мы были маленькими. Вряд ли можно строго судить ребенка, когда он юный и под стрессом…

– Я не сказала, что винила его, – сказала Мисаки. – Он поступил правильно – за такое действие взрослый коро гордился бы. Просто… это пугает меня, Робин. Я невольно чувствую, что как-то подвела его.

– О чем ты? Уверен, ты сделала все, что могла, чтобы защитить его.

– Я не это… то есть, конечно, я жалею о своей слабости. Какой боец не жалеет? Но это не все. Мой муж – сильный воин, но он не радуется жестокости. Не так, как я… когда я была младше. Если у Хироши есть глубоко сидящая тенденция к жестокости, он унаследовал это от меня. Я должна помочь ему совладать с этим. Но он без эмоций, далёкий, как его отец, так что я не смогла наладить с ним связь. Теперь он убил человек, и я не знаю, что делать с этим. Я смотрю на него и вижу, как тот фоньяка придавил меня… я не могла его спасти.

– Ты говорила ему, что прощаешь его? – сказал Робин. – Что все равно любишь его?

– Зачем ему мое прощение? Он защитил меня. Он – маленький Мацуда, мое прощение может его оскорбить.

– Возможно. Но ему нужно знать, что у него это есть.

– Думаешь?

– Ты знаешь, что да.

Стало тихо, Мисаки поняла, что Робин был прав. Она считала себя убийцей, но простая вера Сецуко в то, что она хорошая, вытащила ее из тьмы. У каждого, видимо, было это желание на каком-то уровне.

– Просто люби его, – казал Робин. – Это я сделал с моим братом, и он оказался в порядке… – он склонил голову, – в какой-то степени.

Мисаки издала смешок, вспомнив, как яростно близнецы Тундиил спорили обо всем, от денег и политики до техник сражения.

– Ты не можешь делать вид, что одобряешь то, каким он стал.

– Но я обязан ему жизнью, – серьёзно сказал Робин, – во всем. Он – причина, по которой я вырос… Он – причина, по которой я вырос с чистыми руками. Каким бы невыносимым он ни был, как бы мы ни ссорились, он знал, что я был благодарен ему. Я должен думать, что это помогло.

– Мы – Мацуда, – Мисаки вытащила еще тарелку. – У нас никто не вышел с чистыми руками.

– Сколько их ты убила?

– Девять к концу ночи, – она взглянула на Робина, и вода в кадке замедлилась. – Что? Никаких лекций?

– Тебе нужно было защитить семью.

Мисаки скованно кивнула. Она гадала, знал ли он, как важно для нее было услышать это от него… знать, что он не смотрел на нее свысока. Нами, он был прав, да? Прощение помогало.

– Думаю, я должен поблагодарить тебя.

– Поблагодарить? – опешила Мисаки.

– Ты всегда наставала, что убила бы кого-то, чтобы защитить меня, и теперь я знаю, что ты не шутила. Я ценю то, что ты контролировала импульс в нашей работе в Ливингстоне. Это был сложно, учитывая, в какое положение я тебя ставил.

– Ты странный, Робин, – Мисаки стряхнула воду с рук, расправила рукава. – Я не пойму никогда, как ты прощаешь людей, с которыми ты не совпадаешь во взглядах.

– Легко, – сказал Робин. – Если бы ты, мой брат и Эллин не были такими, какие вы есть, я не выжил бы, чтобы спорить с вами.

* * *

На третий день Мисаки и Такеру нашли время, чтобы сесть и поговорить с Робином. Ученики Такеру ушли домой, Сецуко приглядывала за детьми во дворе, готовая потушить Даниэля, если его силы что-то подожгут.

– Тундиил-сан хочет задать нам вопросы, – объяснила Мисаки мужу, – насчет своего расследования. Ты не против?

– Он – наш гость. Конечно.

– Давай, – кивнула Мисаки Робину.

– Я хочу узнать больше о силах великих домов Широджимы.

Мисаки перевела, и если кто-то мог понять перемены в лице Такеру, то это Робин. Он уловил настороженность мужчины раньше, чем Такеру заговорил.

– Я не хочу узнавать тайны, – быстро сказал он. – Я не хочу воровать информацию вашего рода или Мисаки. Мое расследование направлено на то, чтобы понять, кто уже украл эту информацию.

Мисаки объяснила, и Такеру согласился выслушать вопросы гостя. Когда она перевела ответ мужа на линдиш, Робин достал два свертка из сумки и развернул их, в каждом был кусочек металла. Он опустил их на стол, Мисаки поняла, что это были половинки грубого лезвия топора, которое был разломлено.

– Первая техника, о которой я хотел спросить, это Шепчущий Клинок, – сказал Робин. – Кто-то вне вашей семьи может создавать лед… который может резать металл?

Мисаки знала, что ответ был «нет», но перевела для Такеру из вежливости.

– Конечно, нет, – сказал Такеру. – Какой глупый вопрос.

– Нет, – Мисаки не перевела вторую часть. – Лед, рассекающий металл, только в роде Мацуда.

– Спроси, почему он вытащил те куски металла.

– Он хочет знать, что у тебя за вопросы с этим, – она кивнула на куски топора.

– Этот топор принадлежал знакомому, – сказал Робин. – Я знаю, что металл плохой, далеко от стали Курума или Котецу. Но его разрезал лед. Я видел это своими глазами.

Мисаки перевела это на диалект, Робин опустил два куска металла перед Такеру, чтобы он осмотрел.

– Мужчину, который его держал, тоже разрезало пополам, если это важно, – сказал Робин, пока Такеру водил пальцами по стали. – Крупного фанкатиги. Хороший мужчина. Хороший боец.

Переведя это, Мисаки добавила по опыту, что мышцы фанкатиги обычно были крепче стали.

Такеру хмуро смотрел на металл в своих руках.

– Корэ ва Сасаяиба но шиваза джанай десу.

Мисаки смотрела мгновение на мужа, потом повернулась к Робину.

– Он говорит, что это не работа Шепчущего Клинка.

– Уверен? – спросил Робин.

– Хонки десука? – перевела Мисаки.

Такеру возмущенно посмотрел на Робина в ответ. Он подбросил кусок топора в воздух. Пока он падал, Шепчущий Клинок вспыхнул в его ладони, рассек его надвое.

– О! – удивленно воскликнул Робин.

Шепчущий Клинок растаял, кусочек топора упал в ладонь Такеру. Другой полетел к Робину, и он смог поймать обломок из воздуха, не порезавшись.

Такеру поднял свой кусок, показал Робину безупречный срез, оставленный его Шепчущим Клинком.

– О… – Робин перевел взгляд с куска в руке Такеру на тот, что держал сам. Удар Шепчущего Клинка создал зеркальную поверхность чище изначального разлома. – Ясно.

– Ару джуцу, – сказал Такеру, – коно мура де фуцуу ни цукаванаи…

– Есть техника джиджак, которую редко практикуют в этой деревне, – перевела Мисаки, пока муж продолжал, – когда боец использует воду или лед, чтобы двигать металлические клинки. Твой убийца мог применять что-то такое?

– Возможно…

– Нужно отправиться дальше на юг, чтобы найти экспертов в этой технике. Мой муж советует города Сабаису и Надамуи.

– Спасибо, – сказал Робин. – Я проверю это. И мне нужно спросить о еще одной технике.

– Конечно. Какой?

– Расскажите о Кровавых кукловодах.

Мисаки в шоке уставилась на Робина.

– Что?

– Карэ има донна кетто-джуцу кикимашита? – спросил Такеру, замечая выражение лица жены. О чем он спросил сейчас?

– Цусано Кетто-джуцу… Чинингьо, – ответила Мисаки.

– Соу десука? – Такеру выглядел изумленно, а потом предложил Мисаки объяснить другу разницу между техникой рода и страшилкой.

– Хай, – сказала осторожно Мисаки и повернулась к Робину. – Кровавые Кукловоды – это миф.

– Знаю, – сказал Робин, – но ради спора расскажи, ладно? Если это было возможно, это сработало бы на таджаке? – он рассеянно потирал руку. – Или фоньяке?

– О, да, – Мисаки не нужно было советоваться с Такеру, она сама управляла кровью. – Думаю, это работало бы как любая техника, основанная на крови. Они лучше работают на не-джиджаках, которые не управляют толком жидкостью в своих телах.

– Прекрасно.

– Но, как сказал Такеру, это невозможно. Мой отец управляет кровью лучше всех за поколения, и даже он говорит, что это сказка. Не было задокументированных случаев, только слухи.

– Знаю…

– Будет «но», да? – сказала Мисаки. – Робин, что ты видел?

– Дело не в том, что я видел или слышал, – сказал он, – иначе я не беспокоил бы вас вопросами. Я знаю, что уши и глаза можно обмануть, но это случилось со мной, Мисаки. Я это чувствовал.

– Карэ нанто иимашита? – спросил Такеру, и Мисаки пересказала ему беседу. Он разделял ее недоверие, но Робин не стал бы сочинять истории. Она сказала и это Такеру.

– Это прозвучит странно… – Робин смотрел на двух джиджак. – Кто-нибудь из нас может ударить меня изо всех сил?

– Что, прости?

– Прошу, – сказал Робин. – Мне нужно, чтобы кто-то из вас попытался управлять моей кровью. Мне нужно ощутить это снова и убедиться, что это произошло со мной раньше.

– Я не… – Мисаки встревожилась и растерялась, перевела это Такеру, чтобы увидеть, что он думал о просьбе.

– Сонна кото суру то ва сугоку абундай десу. Шинакуте га иинджанай десунэ, – Такеру нахмурился. – Аку но джуцу десу.

– Мой муж говорит, что с таким нельзя шутить, – перевела Мисаки, – и… Робин, я склонна согласиться. В такой технике есть зло.

– Прошу, – сказал Робин. – Думаю… – он вдохнул. – Думаю, так он убил мою жену.

Мисаки молчала, глядя на Робина, пока Такеру не заставил ее заговорить. Когда она сбивчиво перевела, Такеру попросил уточнить.

– Она была одним из самых быстрых бойцов, которых я видел, – объяснил Робин. – Он не смог бы ударить ее, если она не была обездвижена. Я должен был смочь встать и что-то сделать, но я не мог пошевелиться. Прошу, мне нужно знать, почему я не мог пошевелиться.

– О… – Мисаки сглотнула и перевела.

Такеру долго смотрел на Робина, а потом сказал:

– Помоги ему.

Глаза Мисаки расширились.

– Что?

– Если это в твоей силе, если в тебе есть немного от Кровавого Кукловода, думаю, тебе нужно сделать, как он просит.

– Но… ты сказал…

– Я бы не заставил тебя это делать, – добавил Такеру, – но если он – твой друг, думаю, тебе стоит попробовать. Твоя способность управлять кровью на уровне с Цусано из прошлого. Если ты не поможешь ему, вряд ли кто-то сможет.

– Ты прав, – сказала она.

– И? – Робин смотрел то на Мисаки, то на Такеру.

– Я все еще думаю, что это плохая идея, – сказал Мисаки, – но мой муж думает, что я должна тебе помочь.

– О… ты это сделаешь? – удивился Робин.

– Такеру сильнее меня, но он не управляет кровью. Если нужно это сделать, это должна быть я.

Робин насторожился.

– Все еще хочешь попробовать? – спросила Мисаки.

Робин взял себя в руки и ответил:

– Да, если это возможно.

– Если честно, я не уверена, – сказала Мисаки. – Тебе придется дать мне время, чтобы это сработало, и мне нужно, чтобы ты не шевелился.

Она решила попробовать на части тела, где меньше крови, где она могла легко завладеть циркуляцией. Это должна быть конечность, подальше от бьющегося сердца, где ньяма Робина была сильнее всего.

– Опусти ладонь на стол.

Робин поднял правую руку.

– Левую, – сказала Мисаки. – Я не знаю, безопасно ли это. Я не хочу навредить твоей ведущей руке.

Предупреждение было попыткой отговорить Робина, но, конечно, это не сработало. Он кивнул и опустил левую ладонь на стол, перевернул ее. Мисаки не трогала его, просто держала ладонь над его, потянулась джийей. Она не знала, был звук от нее или Робина, но раздался резкий вскрик, когда ее лед встретился с его внутренним жаром.

Тут, в глубинах их сцепившихся сил, она поняла, как сильно он изменился. В юности ньяма Робина прыгала и трещала у ее, было больно, но приятно. Где-то на пути Робин столкнулся со страданиями, которые не смог превратить в энергию, и это сломало его. Это сидело глубоко в нем, тяжелое, как раскалённый металл, жарче огня, но без яркости пламени.

Робин Тундиил, которого она знала, пропал.

Конечно, и Мисаки изменилась. Ее сила, которая танцевала до этого на поверхности мира, свободная и неглубокая, теперь погрузилась в раскалённые вены Робина, сочетаясь с его пылом. Многие джиджаки не могли управлять жидкостью, такой горячей, как кровь таджаки, но Мисаки всегда принимала жар, и она направила свою джийю в циркуляцию Робина, сделав его вены своими.