Текст книги "Меч Кайгена (ЛП)"

Автор книги: М. Л. Вонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

ГЛАВА 23: ПОТОК

Ямманки не пускали гражданских к своим палаткам два дня. Мисаки пыталась поговорить с одним из солдат Яммы, надеясь, что он расскажет больше, чем полковник Сонг и его тупой переводчик. Таджака был значительно дружелюбнее и проявлял больше уважения, чем полковник, но она все еще выяснила мало.

– Простите, Короя, – повторял он каждый раз, когда она пыталась узнать, что они делали с телами. – Я не могу пока раскрывать детали.

Ямманки стояли ближе друг к другу, чем кайгенцы, при разговоре. Это позволяло Мисаки стоять достаточно близко, чтобы слышать биение сердца мужчины, да и жар был приятен.

– Мы тут, чтобы помочь, – сказал он. – Клянусь на Фаллеке. Если мы тут преуспеем, это не позволит напасть снова на эту деревню или другие.

Его пульс оставался ровным, он был или честным, или очень хорошим лжецом.

Импульсивный шпион в ней думал проникнуть в лагерь. Мимо таджак было ужасно тяжело пробраться ночью, ведь на странные звуки они отвечали огнем, озаряющим место. Мисаки умела двигаться тихо, и она могла сделать тело той же температуры, что и снег, стирая жар, который мог заметить таджака, но в лагере точно были джиджаки Империи, которые могли уловить ее джийю.

Прокрутив в голове несколько сценариев, Мисаки посмотрела на Изумо, спящего в ее руках, гадая, чем она думала. Это эгоистка Сираву, жаждущая трепета, рисковала жизнью, чтобы утолить любопытство. Разве она не говорила Мамору, какой гадкой и наивной была? Она не научилась лучше? Это были не приключения в Ливингстоне, где у ее действий не было последствий. Тут ее дети могли умереть.

– Прости, – шепнула она в сторону лагеря и прижала кроху Изумо ближе, чтобы опустить щеку на его мягкую голову. – Каа-чан так с тобой не поступит. Не снова.

Она ушла по горе, не оглядываясь на палатки Яммы, но любопытство не утихло. Той ночью она видела тело Мамору, закрыв глаза, и сон не шел. На рассвете она была на выступе с видом на деревню кузнецов. Туман скрывал почти весь лагерь далеко внизу, но трепещущий огонь в тишине склона горы намекал, что таджаки работали ночью. Снег тихо хрустел под таби, и Мисаки ощутила, как ее брат встал рядом с ней.

– Доброе утро, Цусано-доно, – она не сводила взгляда с огня, который становился все четче, пока туман рассеивался. Такеру настоял, чтобы она звала Казу по титулу, хоть это ощущалось забавно. Изумленный вздох у ее плеча сказал ей, что Казу чувствовал то же самое.

– Доброе утро, Мацуда-доно, – ответил он. – Люди не смогла уснуть?

– Лорд не может заниматься своим делом? – Мисаки все еще раздражало, что он не упустил ее к полковнику Сонгу. Она знала, что не должна была – он повел себя разумно – но злилась.

Казу рассмеялся.

– Я не знаю, почему думал, что ты будешь добрее со мной, раз я стал главой дома.

– Как и я, – сказала бодро Мисаки. – Глупая мысль.

– Ты всегда будешь подлой со мной?

– До смерти.

– Мисаки-нээ-сан… ты в порядке?

– Что мне на это говорить, Казу-кун? Я только потеряла сына.

– Прости. Конечно, ты не… я говорил не об этом. Я… – Казу притих на миг, не знал, стоило ли уточнять. Он сглотнул. – Все хорошо… с твоим мужем?

– Что, прости? – Мисаки приподняла брови, удивленная прямотой брата.

– Он… был хорошим с тобой?

– Не глупи, Казу.

– Что?

– Умный коро должен думать о своем положении, прежде чем задавать такой вопрос.

Казу смотрел на нее, не понимая.

– Мое положение?

– Я жаловалась на мужа? Я говорила, что он – воплощение зла, захваченный демоном, и тебе стоит меня защитить в бою? Как это прошло бы?

– Я…

– Ты смог бы победить? – спросила Мисаки. – Если ответ «нет», лучше держи рот на замке.

– Я хорошо бьюсь, – возразил Казу, звуча так же, как в десять лет.

– Ты очень хорошо бьешься, – сказала она, – но тактик из тебя плохой.

– Как это понимать?

– Хороший тактик знает, когда ему не победить.

Казу хмуро посмотрел на нее.

– Я вижу, почему Тоу-сама все еще так сильно по тебе скучает. Вы звучите одинаково. Так сложно хоть немного верить в меня?

– Хорошо, – Мисаки скрестила руки, хотела повестись, хоть это и был шанс сменить тему. – Вдохнови меня, Цусано-доно. Что у тебя за план? Гипотетически, если тебе придется биться с Шепчущим Клинком, что бы ты сделал? Ты даже не взял хороший меч, – она заметила, что Казу носил только большой Анрю, не взяв катану обычного размера, какую обычно носил лидер Цусано.

– У меня есть Бьющие волны, – возмутился Казу, похлопал за собой рукоять Анрю длиной с предплечье.

– Ах, да, – сказала Мисаки насмешливо драматично. – Могучий Анрю, Гробовщик, Топящий Корабли.

Меч предков был до смешного большим, таким, что его можно было носить только на спине с помощью широкого кожаного ремешка, чтобы он не стучал и не волочился по земле. По легенде, меч выковали кузнецы Ишино для героя войны, Цусано Райдена, который жил в одно время с Мацудой Такеру Первым. Райден, по рассказам, был в два этажа ростом, и он мог ходить в море и рассекать корабли пополам своим мечом. Мисаки всегда забавляла эта легенда, учитывая скромный рост современных Цусано, но это объясняло, почему меч был таким большим.

Мисаки во многом завидовала младшему брату, но не урокам владения Бушующими Волнами. Ее плечи и предплечья пылали от мысли о маневрах с таким огромным мечом.

Как миряне не могли понять, почему мастера Мацуда тренировались со стальными мечами, многие не могли понять, почему Цусано тренировались с Бушующими Волнами. Если мужчина мог кружиться и атаковать с Анрю в руке, его нельзя было остановить обычным мечом. Дело было в сочетании максимальной скорости и силы, как тренировки с грузом на запястьях и лодыжках. Анрю был хорошим орудием для тренировок. Хотя кузнецы Ишихамы затачивали клинок, биться с ним было глупостью.

– Не говори, что ты собирался сражаться с этим чудовищем.

Казу пожал плечами.

– Это сработало на ранганийцах.

– Что? – глаза Мисаки расширились. – Казу, лорду плохо выдумывать истории.

– Я не выдумываю, – сказал он с искренним раздражением.

– Но это невозможно, – сказала Мисаки. – Я билась с ранганийцами. Даже обычные солдаты не были медленными. Я знаю, что ты сильный, но никто не может владеть таким тяжелым оружием достаточно быстро, чтобы убить тех фоньяк.

– Тоу-сама мог, – сказал Казу. – Ты это знаешь, Нээ-сан. Ты видела его ката с Анрю.

– Да… – конечно, видела. Она помнила, как отступала подальше, ее отец рассекал и кружился, исполняя приемы с древним мечом, придуманные предками Цусано для Бушующих Волн. В детстве она видела в отце божество, так что ее не удивляло, что он мог взмахивать таким тяжелым мечом, весящим как взрослый человек, словно он ничего не весил. – Но… это Тоу-сама, – сказала Мисаки, – и он тогда был младше.

– Да, – сказал Казу. – Я забыл, что ты его давно не видела. Ты знаешь, что сейчас, когда ему за шестьдесят, он двигается так же быстро, как раньше? Он все еще может использовать Анрю – не просто поднимать, но и владеть им быстрее, чем двадцатилетние обычным мечом.

– Что? Как? – поразилась Мисаки.

– Мне всегда было интересно, – сказал Казу. – Я спрашивал его об этом годами, но он не дал мне прямой ответ, только общие слова о силе воли… Он сказал, что, чтобы владеть Анрю, «человек должен быть крупнее себя», что для меня никогда не имело смысла. Он сказал, что я пойму, когда вырасту. А потом напали ранганийцы, и вдруг все стал ясно. Я бился с ними, Нээ-сан. Я бился с ними с помощью Анрю.

– Серьёзно? – воскликнула Мисаки. – Так у тебя руки из стали! – ее поразила сила брата, когда он оттащил ее от Сонга и его солдат. Но владеть Анрю в бою…

– Дело не в руках, – Казу сжал пальцы. – Я хотел поговорить с тобой об этом.

– Со мной? – удивилась Мисаки.

– Ну… все было в хаосе после атаки. Я не смог обсудить это с Тоу-сама, но решил, что только ты можешь понять, кроме него.

Мисаки упомянула Анрю, чтобы отвлечь Казу от Такеру. Теперь это сработало, и он заинтересовал ее. Но нужно было вести себя прилично, и она с упреком цокнула языком.

– Казу-кун, ты знаешь, что я так уже не делаю. Я – мать и домохозяйка.

– Конечно, – Казу ухмыльнулся ей. – Так что ты не будешь против, если я сделаю это, – он ткнул в руку Мисаки, задел глубокий порез.

– Ай! – она отдернула руку и поднесла ее к груди, хмуро глядя на брата. – Ладно. Что за открытие ты хотел сделать?

– Я не стал бы тебе врать, Нээ-сан. У меня в арсенале нет техники, которую ты не разгадала в семь лет. Если ты сражалась для защиты любимых людей, уверен, ты тоже испытывала это.

Мисаки смотрела на него.

– Испытывала что? Суперсилу? На уровне божества? Не помню.

– Правда? – Казу был удивлен. – Но Сецуко-нээ-сан сказала, что ты билась с ордой ранганийцев – включая элитных солдат – не держа в руках меч годами. Как ты это сделала?

– Криво, – Мисаки подняла руки в порезах. – Как видишь. Как ты это сделал?

– Это началось с ошибки, – сказал Казу, – я был импульсивен, как всегда. Когда первый ранганиец забрался на утес, я дал адреналину бушевать и напал впереди других. Я не понимал, что врагов будет так много, и дал им окружить меня. Фоньяка – монстр в черном – ударил меня по ведущей руке, и обычная катана улетела, а мое запястье было сломано. Это должно было стать концом боя. Я должен был умереть…

– Но? – сказала Мисаки.

– Но моя семья еще не ушла в безопасность. Люди были рассеяны. Я понял, что если я паду, Ишихама падет со мной. Моя джийя поднялась, как никогда раньше. Не шире, а глубже и сильнее во мне. Я вытащил Анрю, и мне вдруг уже не было больно. Вес меча уже не имел значения. Я был быстрее, чем когда-либо, быстрее ранганийцев. Я делал то, что многие не могут – разрезал одним ударом пятерых фоньяк, ударил одного кулаком так сильно, что кулак вырвался из его спины. Одному из моих людей камнем придавило ногу, камен был размером с дом, но я поднял его, словно он ничего не весил. Это было как… как из легенд.

Мисаки обвинила бы его в сказках, но Казу ужасно врал, и он не говорил так, словно выдумывал. Вместо этого он звучал восторженно, словно он едва мог поверить в то, что описывал.

– Как? – сказала она.

– Кровь, Нээ-сан, – он повернулся к ней с восторгом в глазах. – Мы можем управлять кровью. Это так просто! Когда я использовал Анрю против тех фоньяк, это была не работа моих мышц. Это была кровь в моих венах – вся она двигалась в ответ моей воле.

– Что?

– Думаю, Анрю не просто так наш меч, – сказал Казу, – и это не из-за того, что один из наших предков – великан-полубог. Думаю, полностью развитый Цусано – только такой Цусано – может им владеть. Мы – единственный дом, чья джийя может двигать нашу кровь. И, видимо, на достаточном уровне, чтобы управление кровью преодолевало обычные физические ограничения.

– Боги, Казу, – выдохнула Мисаки. – Это поразительно!

Так Тоу-сама всегда заставлял свое тело совершать невозможное и продолжал делать это в старости. Он был не только физически силен. Он превратил кровь в продолжение своей воли. Течение крови двигало тело за него, и его стареющие кости и мышцы не страдали.

– Ты такая умелая, Нээ-сан, – Казу глядел на Мисаки. – Я удивлен, что ты не поняла это годы назад.

– Я не такая, – сказала Мисаки.

Казу описывал силу воли как навык, а сила воли никогда не была ее сильным качеством. Теперь ее младший брат вырос, она все еще была с джийя уровня ребенка. Да, она управляла ею лучше, чем любой ребенок, но джийя должна была становиться глубже с возрастом. Где-то в своей душе Мисаки все еще была девочкой.

– Но ты всегда была хороша с кровью, – растерянно сказал Казу.

– В мелких трюках, – сказала Мисаки, – когти и иглы, которые требуют много точности, но мало силы. И это всегда чужая кровь, – добавила она, – не моя, – Мисаки редко обращала джийю внутрь. Она не хотела думать о том, что лежало глубоко в ней. Судя по тому, что она знала, там все было искаженным, злым, это лучше было не трогать.

– В любом случае, – сказал Казу, – неделю назад я не мечтал бы бросить вызов Шепчущему Клинку. Теперь… я не могу это объяснить, но я стал больше. Я больше, чем Цусано Казу.

– И ты уверен, что то, что ты сделал на поле боя не было случайным? – спросила Мисаки. – Результатом пыла боя?

– Нет.

– Откуда такая уверенность?

– Моя правая рука все еще сломана. Не заметила?

– Нет, – сказала Мисаки. – Даже когда… – даже когда он сдерживал ее у дома. – Ты компенсировал рану, управляя кровью?

Казу кивнул.

– Как Тоу-сама компенсирует стареющее тело. Эта сила… я не понимаю ее полностью, но знаю, что это из воли защищать любимых. Я могу сделать это для тебя, Нээ-сан. Знаю, это не мое место. Но я буду защищать тебя, если нужно.

Она рассмеялась, чтобы скрыть волну эмоций.

– Ты такой драматичный.

– Знаю, – виновато сказал он. – Но я серьезно.

– Ты не должен влезать в брак другого лорда.

– Знаю, – решительно сказал Казу, – но скажи слово, и я это сделаю.

Он пристально смотрел ей в глаза, в его глазах было доверие ребенка и решимость мужчины. Ее младший брат все еще верил, что она знала, как лучше… как Робин, как Мамору…

Мисаки посмотрела на свои ступни.

– Мое слово стоит не так много, Казу-кун. Я – просто глупая женщина.

– Мисаки, – что-то в тоне Казу стало мрачнее. – Он тебя не ранил?

– Нет, – не физически. Физическую жестокость Мисаки могла стерпеть. Это она понимала.

Она должна была упрекнуть брата, сказать ему, что дела лорда с его женщиной были личными, но материнство сделало ее мягче. Она не могла упрекать Казу, когда он смотрел на нее с открытой тревогой.

– Ты вырос хорошим мужчиной, Казу-кун, – сказал она. – Но часть роли великого лидера – понимание, где твоя ответственность. Твоя тревога трогательна, но у тебя есть своя семья и своя деревня. Дай старшей сестре самой о себе позаботиться, нэ?

Казу хотел сказать больше, но закрыл рот и кивнул. Он вырос.

– А ты? – спросила Мисаки. – Я не смогла спросить о твоей жене и детях. Как они?

Она смотрела с теплом и каплей зависти, как ее брат засиял. Вопрос вызвал у него счастливый лепет о высоких оценках его дочери в школе, первых словах его малыша и ребенке, который родился летом.

– Кайда упрямая теперь, когда подросла. Слава богам, Айча терпелива. Я не знаю, как бы я справлялся с тремя малышами, как она. Та женщина – святая.

– Ты ее любишь? – вопрос вылетел у Мисаки, хотя замер за губами на пару мгновений. Может, был странно спрашивать такое, но ей нужно было знать.

Казу растерянно притих.

– Что?

– Твоя жена, Айча. Ты любишь ее?

Казу моргнул.

– Я… – судя по тому, как он нахмурился, вопрос ему еще не задавали. – Да, – сказал он после долгой паузы.

– Ты только понял? – тон Мисаки был шутливым, но любопытство – искренним. – Ты женат на ней семь лет.

– Это было не сразу, – сказал Казу. – Ясное дело. Мы были почти незнакомцами, когда сыграли свадьбу. Сначала она беспокоила меня. В первый год она тосковала по дому. Скучала по семье и полям в Хакудао. Я вырос в Арашики, так что не понимал, как неприятно кому-то, кто боится высоты, бури и океана, там жить.

– Ты боялся бурь, когда был маленьким, – отметила Мисаки.

– Но ты всегда знала, какими словами меня успокоить. И то, как ты говорила со мной, помогло, когда мне нужно было успокаивать мою жену.

– Серьезно? – удивилась Мисаки. Она помнила, что была нетерпеливой с Казу, когда он плакал.

– Ты была всегда терпеливой… И я был терпелив с ней, а после года она оказалась хорошей.

– Я впечатлена, – сказала Мисаки. – Терпение не было твоей сильной чертой.

Казу пожал плечами.

– Я знал, что наши родители выбрали нас друг для друга. И Тоу-сама с Каа-сан были такими мудрыми и хорошими. Я доверился их решению, и они угадали насчет нее.

– Да? – Мисаки склонила голову. Казу уже долго был женат, но все еще странно было думать о ее брате как о муже и отце. Он точно был неплох в этих ролях, но это было странно.

– Как только Айча перестала бояться, что мы упадем с утеса, она оказалась довольно спокойной… и умной. Она балансирует меня, когда я…

– Перегибаешь? – предложила Мисаки.

– Они нашли мне хорошую пару.

– Хм, – задумчиво сказала Мисаки.

– Они думали, что и тебе нашли хорошую пару, – сказал Казу через миг.

– Так они думали? – Мисаки знала о горечи в голосе. Ей было все равно.

– Я помню, когда они планировали брак, пока ты была в Рассвете, – сказал Казу, – Тоу-сама старался найти тебе самого сильного мужа. Первым делом он сказал свахам не беспокоить домом слабее или ниже нашего. Когда они спросили, почему, он сказал: «Мисаки сильнее и способнее многих мужчин. Она не будет уважать слабого мужчину».

– Я… не знала этого.

Мисаки не говорила с родителями о том, как они устроили ее брак с Мацуда. Там было слишком много боли. Она хотела любить их, благодарить их, и чтобы они гордились. Но было сложно делать это, ведь они продали ее мужчине, которого она не знала, пока она была еще девочкой в школе, влюбленная в другого.

– Я не участвовал в процессе, конечно, – сказал Казу. – Я был тогда слишком юн, но, признаю, что я много подслушивал.

– Ясное дело, – Мисаки улыбнулась.

– Я помню, сначала они говорили о твоем браке с Мацудой Такаши.

– Что? – поразилась Мисаки.

В этом был смысл. Отец, желавший лучшего для дочери, попытался бы выдать ее за первого сына. Тогда ее муж был наследником, обеспечивал ее будущее.

– Но Мацуда Сусуму отказал им, да? – сказала Мисаки. Ее свёкор постоянно жаловался на ее грязную кровь Цусано. Он не хотел бы смешивать ее с драгоценным первым сыном.

– Нет, – Казу удивленно посмотрел на нее. – Мацуда Сусуму был рад. Он предложил Тоу-саме выбрать между его первым и вторым сыном.

– Правда? – Мисаки не догадывалась, что Сусуму мог радоваться ее появлению в его семье, он всегда ненавидел ее. Но мужчина ненавидел всех, включая своих сыновей, так что это не было странно. Потому он и к ней был холоден и презрителен.

– И… наш отец выбрал Такеру?

Казу кивнул.

– Конечно, он и Каа-сан соглашались, что лучше тебе было выйти за первого Мацуду. А потом мы навестили всю семью Мацуда. Мацуда Сусуму представил наших родителей своим сыновьям, и Тоу-сама передумал. Он сказал… ну…

– Что он сказал? – Мисаки вдруг ощутила любопытство.

– Я, кхм… наверное, не должен это повторять, – виновато сказал Казу, – из уважения к духу Мацуды Такаши.

– Его дух это выдержит, – заявила Мисаки. – Скажи мне.

Казу вздохнул.

– Каа-сан больше понравился Такаши. Она и Тоу-сама неделю спорили об этом. «Такаши такой красивый, – говорила Каа-сан, – и такой сильный джиджака!». Тоу-сама считал, что Такеру из них двоих сильнее. Я не знаю, как он понял…

– Тоу-сама всегда замечал такое, – Мисаки кивнула. – Он был прав. И все? Все решило то, кто сильнее?

– Вряд ли это было так просто. Он думал, что Такеру более ответственный и уравновешенный. Он сказал: «Мы не можем выдать нашу умную девочку за тупицу».

Смех вырвался из Мисаки, несмотря на боль, впившуюся иглами в легкие.

– Но, Нээ-сан, никому не говори, что я это раскрыл, – Казу чуть запаниковал. – Пообещай…

– Не переживай, Цусано-доно, – рассмеялась она. – Я не буду болтать.

Улыбка увяла на ее лице, но боль в груди осталась, она смотрела на свет дня, проникший сквозь туман. Ее отец выбрал Такеру… Она не знала, обижаться или ощущать признательность. Тоу-сама любил ее, шутил с ней, учил ее использовать меч. Он должен был знать ее. Он должен был поступить мудро.

В останках деревни кузнецов внизу утренний свет раскрыл движения.

– Так они делали и в Ишихаме? – спросила она, Казу проследил за ее взглядом на лагерь.

– Думаю, да. Нам не дали посмотреть.

– Что они делают, по-твоему? – ямманки двигались среди палаток, как муравьи, их активность было сложно различить на расстоянии. – Для чего им тела?

– Не знаю, – сказал он. – Наверное, лучше не задаваться вопросом.

– Это явно очень важно, – сказала Мисаки немного раздражённо, – для них, раз они тратят силы на это, а не на помощь нам.

Отряды Кайгена и Яммы были в Такаюби два дня, и они не изображали помогающих солдат, приносящих еду и одеяла, как в пропаганде. Они не помогали лечением, едой или восстановлением ущерба, нанесенного их бомбами. Их интересовал сбор всех тел для ямманок. Несколько солдат убрали сломанные балки и черепицу домов, помогли расчистить зону, но только это.

– Я послал своих людей за припасами в деревни вокруг, – сказал Казу, – и Амено послали своих людей в крепости в горах глубже на суше, чтобы попросить помощи у Гинкава. Мы слышали от рыбаков, что главная ветвь Гинкава хранит много еды для таких случаев, так что мы найдем припасы для ваших людей на какое-то время.

– Если они хотят помочь, – сказала Мисаки.

– Конечно, они помогут, – сказал Казу. – Мы – кровь богов.

Мисаки не разделяла уверенность брата, но он оказался прав. На следующий день прибыли знамена с серебряным речным драконом семьи Гинкава.

Века назад великие дома Широджимы – Мацуда, Цусано, Гинкава, Юкино – бились за власть. Было странно, что теперь все они были едины, боролись за выживание с ранганийцами и Империей, которой было плевать на то, какой образ жизни они представляли.

Сразу после атаки Мисаки не замечала толком отсутствия Такаши, но с каждым днем это ощущалось все сильнее. Такаши не подходил идеально для управления деревней после катастрофы, но он хоть командовал бы. Такеру только холодно приветствовал волонтёров и давал минимальные указания.

Такеру приветствовал новую группу волонтёров, когда в круг вбежала Мизумаки Фуюко.

– Мизумаки-сан, – сказал удивленно Такеру, девушка упала на колени в снегу перед ним. – Что ты делаешь? Мы посреди…

– Мацуда-доно! – пронзительно выпалила она, запыхалась так, что едва могла говорить мгновение. – Простите, что перебиваю. Вам нужно срочно прийти.

– Куда?

– В деревню кузнецов, – выдохнула Фуюко. – Солдаты, о-они… Вам нужно увидеть, что они делают!

Такеру и другие мужчины пошли за Фуюко. Быстро привязав Изумо к спине, Мисаки пошла за ними. Они пришли в деревню кузнецов, увидели, что ямманки убрали палатки и вырыли огромную яму. Дыра была в баунд глубиной, но тянулась на всю длину деревни. Туда солдаты бросили сотни тел, которые собрали за несколько дней – ранганийцы и кайгенцы, воины и обычные люди – все были собраны вместе.

Среди желтых и черных было просто увидеть синий цвет Мацуда. Мамору лежал среди трупов фоньяк, его голова была на плече убитого нуму. Тело ребенка лежало на нем, такое обгоревшее, что было не ясно, из какой семьи он был.

Если бы это не ужасало, Мисаки восхитилась бы четкости работы. Только военные Яммы могли двигать быстро землю и столько тел, и они явно хотели закончить с этим как можно быстрее. Волна жителей, который вызвала Мизумаки Фуюко, спустилась по горе и тут же начала кричать в ужасе, требуя объяснить, что делали солдаты.

Несколько оставшихся ямманок быстро упаковали снаряжение и ушли, когда жители спустились. Они закончили в Такаюби свои тайные исследования, сделали то, что отрядам полковника Сонга не хватало сил сделать.

– Полковник Сонг, – Такеру подошел к нахальному мужчине, стоявшему над грязью в чистом ханбоке. – Что тут происходит?

– Отойди, Мацуда, – сказал полковник, присутствие Такеру его не сильно интересовало. – И скажи жителям деревни вернуться к работе. Им не нужно это видеть.

– Не могу, – сказал Такеру.

Полковник Сонг приподнял бровь.

– Что, простите?

– Там тела членов их семей, – сказал Такеру. – Я не могу прогонять их.

Половник хмуро посмотрел на Такеру, словно глава Мацуда был мухой в его чае.

– Ладно, – он подал сигнал солдатам. Они прошли вперед, схватили рыдающих женщин и потащили их от ямы.

Гинкава Аоки вмешался, пытался убрать солдата от кричащей женщины. Солдат ударил его. Не метко и кулаком, а отмахнулся – будто от непослушного ребёнка. Звук рассек растущий хаос, и все замерли, глядели мгновение в возмущенном недоверии. Гинкава был потрясен.

Одна из женщин сказала:

– Как вы смеете? – зарычала она на солдата. – Вы знаете, кто он? Он бился, чтобы защитить империю! Как вы смеете?

Джийя поднялась среди жителей деревни и их помощников. Руки с обеих сторон потянулись к мечам.

– Обезоружить всех, кто сопротивляется, – холодно сказал полковник.

Яростная часть Мисаки хотела, чтобы полковник попробовал это сделать. Чтобы он увидел, как его жалкое подобие солдат бьется с настоящими воинами. Сотня солдат Империи вряд ли пережила бы честный бой с дюжиной мечников Амено и Гинкава. И им лучше не попадаться Такеру или Казу.

– Назад! – приказал Такеру, голос гудел над ямой. – Гинкава, Амено, люди Такаюби, назад!

Повисла напряженная тишина.

А потом горюющие женщины и волонтеры отошли, убрали руки от мечей, и их общая джийя отступила волной. Полковник Сонг приподнял брови, был немного впечатлен тем, как быстро они послушались.

– Вы не объяснили, полковник, – голос Такеру стал опасным. – Что вы тут делаете?

– Эти тела сожгут, – сказал полковник, словно было нормально тела павших воинов бросать в яму, как мусор.

– Все тела?

– Это стандартная процедура, чтобы не было болезни.

Только тогда Мисаки заметила слой досок и балок под телами, на дне ямы. Солдаты, которые пришли забрать дерево разрушенных домов, не помогали Такаюби убрать обломки: они собирали дерево для огня.

– Но кайгенцев должны вернуть их семьям для похорон, – сказал Такеру.

– Это воля Императора. Нам нужно очистить вашу деревню.

– Я это понимаю, – сказал Такеру. – Но можно же отдать останки родственников горюющим семьям. Уверяю, их сразу же кремируют.

– Прости, Мацуда, – сказал мужчина. – Это стандартная процедура.

– Там тело нашего сына! – вспылила Мисаки, уже не могла молчать. Такеру даже не помолился над Мамору. Что за человек сжигал тело мальчика, не дав его отцу помолиться? – Там Юкино Дай. Вы не можете…

– Тихо, Мисаки, – прошипел Такеру. – Генерал, простите за поведение моей жены.

– Не переживайте, – полковник ответил с фальшивым сочувствием. – Она много пережила.

– Но если тела сожгут тут, как моим людям упокоить своих мертвых? – озвучил Такеру вопрос, звенящий в голове Мисаки. – Нам нужно дать им могилы.

– Отмеченных могил не будет, – сказал полковник Сонг. – И это не твои люди, Мацуда. Ты и все эти жители деревни принадлежат Императору.

Мисаки посмотрела на мужа, его ладонь сжалась. Она не знала, почему ожидала, что он выступит против невыносимого мужчины. Он терпел хуже от отца и брата без возражений. Он принял приказ бросить сына умирать без возражений.

– Я не хотел оскорбить, генерал, – Такеру склонил голову. – Уверен, у Императора есть причины.

Мужчина снисходительно улыбнулся.

– Ты умный, Мацуда. Думаю, мы хорошо поработаем вместе.

Такеру кивнул. Несколько оставшихся таджак у ямы зажигали факелы для солдат Кайгена.

– Пока тут не будет мэра, назначенного правительством, ты согласен нести ответственность за эту деревню грядущие месяцы?

– Конечно, сэр.

– Тогда проследи, чтобы эти люди поняли одно: никто не говорит об атаке Ранги. Если спросит чужак, мертвые – жертвы бури.

– Они умерли в бою, – сказал Такеру.

– Нет, – Сонг кивнул своим людям. Они бросили факелы, разведя огонь. – Они умерли в бурю.

Огонь бежал по желтой ткани. Из ямы зазвучал треск горящей плоти. Мисаки поняла. Тела уничтожали не для того, чтобы не было болезни. Империя сжигала улики атаки.

– Император знает о вашей жертве тут, и он благодарен за вашу службу. Для таких верных подданных этого достаточно.

– Конечно… – сказал Такеру без эмоций, – этого достаточно.

– Ямманки уйдут этим вечером, а я уведу своих людей завтра.

– Завтра? – Такеру удивленно посмотрел на Сонга. – Ваши отряды не останутся помочь нам отстроиться.

– К сожалению, силы Императора сейчас заняты. Начальство из столицы прибудет через два месяца и проверит, все ли тут идет по воле Императора.

– Так нам ожидать помощь? – спросил Такеру. Его голос не выдавал отчаяние, но их ситуация была отчаянной. Середина зимы, и почти все их люди остались без домов. Волонтеры из соседних районов были пока рады им помочь, но Такаюби не могли полагаться на их щедрость остаток зимы.

– Помощь возможна, – полковник Сонг скрестил руки. – Мы посмотрим, все ли идет по воле Императора, – понять его было просто: молчите, и тогда получите то, что нужно, чтобы выжить. Будете послушными, и вы сможете жить.

Такеру замер на миг, глядя на огонь, ползущий по горе трупов к телу Мамору.

– Простите, – сказал он через миг. – Мне нужно кое с чем разобраться.

Он развернулся и ушел, оставив Мисаки на краю ямы рядом с полковником, вокруг рыдали женщины Такаюби.

– Жаль, что с вашим сыном так получилось, – сказал полковник. – Но, уверен, хороший кайгенец, как он, был рад умереть за своего Императора. Вы должны гордиться тем, что ваша семья смогла служить империи.

Мисаки вдохнула, готовая сказать полковнику, что она думала об Империи, но в тот миг Изумо заерзал на ее спине, и она поняла, что не могла. Этот мужчина представлял Империю. Если она оскорбит его, если ее назовут предательницей, он убьет всю ее семью. Она была в ответ за Мацуда и Цусано, и все страдания будут напрасны, если она их погубит.

Полковник Сонг смотрел на нее, выжидая, словно, бросая вызов, озвучит то, что было у нее на языке. Она стиснула зубы. Боль вспыхнула в ее груди, оставшаяся после того, как женщина с веерами вытягивала душу из ее тела.

«Так началась Ранга, – поняла она. – От задержанного дыхания, от людей, которые не могли терпеть такое».

Но Рангу купили сотнями тысяч жизней, и Мисаки не могла больше жертвовать. Она закрыла рот и опустила взгляд на растущий огонь.

– У тебя были тяжелые дни, Мацуда, – сказал полковник. – Может, тебе не стоит на это смотреть.

– Мм, – Мисаки не отрывала взгляда от огня. – Может, не стоит.

Она держала глаза открытыми, смотрела, как Мамору горел. Она могла перечить только так.