Текст книги "Меч Кайгена (ЛП)"

Автор книги: М. Л. Вонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

Сасаяиба треснул от резкого удара меча Мисаки. Она не дала ему оправиться от удара, бросилась со свежей яростью, развернулась в атаке. Такеру остановил удар, и лед разлетелся, едва отразив меч, летящий к его груди.

Она же не убьет его?

Он не знал женщину, которая жила в кукле, и было сложно биться с врагом, которого не знал. Он попытался ударить новой Сасаяибой, но решительный взмах мечом его жены разбил оружие.

Мацуда Такеру Первый нашел Шепчущий Клинок в идеальной ясности. Он изучил каждый уголок своего мира, от замка коро до печи нуму, от старой религии к новой, и он все понимал близко. В отличие от его предка, Такеру находил сосредоточенность для создания Шепчущего Клинка, уходя в белизну горы, где он не видел свою страну, жену, даже свои эмоции. Какой мужчина закрывал глаза на мир и звал это ясностью?

Такеру видел, что женщина была злой, и каждый раз, когда что-то разбивалось, она злилась сильнее, движения становились яростнее, их было все сложнее прочесть. В ее бою была боль, курсировала рядом с ее болью, поднимаясь, как волны в шторм, с каждым взмахом ее меча. Она была в агонии, и это было его виной. Он не хотел сделать такое с ней, но с каждым шагом назад он только все ухудшал, и он не мог это вынести. В ее рычании он слышал горечь отца, слезы матери. Мамору кипел в ее глазах.

Ему нужно было остановить это.

Он искал брешь, чтобы схватить ее, но она была слишком быстрой, не показывала признаков усталости. Если он будет бить неидеальной Сасаяибой, ее меч отрубит ему руку. Поменяв тактику, Такеру использовал тело как приманку для ее атак, поднимая снег вокруг нее, как ловушку.

От прикосновения его ньямой обезумевший снег ответил хозяину. Несмотря на физическую силу Мисаки, ее чувство воды вкруг нее было слабее, чем у Мацуды. В смятении снега она не заметила молекулы воды за ней.

Его клинок разбился об ее, Такеру разжал ладони и потянул воду к ним широкой волной. Мисаки завизжала от удивления, когда волна накрыла ее ниже плеч. Она отреагировала со скоростью обученного бойца, бросила меч, чтобы обеими руками убрать воду с тела. Но Такеру уже замораживал жидкость, ее джийя не могла победить его. Волна застыла, обездвижив ее.

– Сдайся, – сказал Такеру, скрывая усталость требовательным тоном.

Она пронзила его хмурым взглядом, не как мечом, а как когтями, которые впивались и держали крепко, и вырваться было невозможно.

– Это было коварно, Мацуда Такеру, – прошипела она, глядя ему в глаза, пока они оба не двигались. – Я была бы впечатлена, если бы это не было признаком слабости. Я не думала, что ты – обманщик.

– Ты не уточняла условия боя, – сказал Такеру. Оправдание было неважным. Редкие бои позволяли техники, которые сковывали противника. Но условия боя джиджак не подходили для дуэлей между парами. – Я не хочу тебя ранить.

– Ранить? – холодное дыхание Мисаки все же было паром в морозной ауре Такеру. Она страдала сильнее, чем в пылу боя. – Это… – она взглянула на лед, сковавший ее тело. – Так ты пытаешься ослабить мою боль?

– Я… – Такеру казалось, что он что-то упускал. – Я не могу ввернуть Мамору, – сказал он.

– Но ты можешь быть лучше, – она хмуро глядела на него, и, Нами, ее когти не могли ослабить хватку? – Ты можешь быть лучше, чем мужчина, который не смог его спасти.

– Я буду, – пообещал Такеру. – Я не наврежу тебе больше.

– Если не хочешь меня ранить, бейся со мной, как настоящий воин, – Мисаки скрипнула зубами, рыча, – с уважением.

Такеру привык, что ньяма других теонитов падала, когда их ловил его лед. Они не могли двигаться, потому многие не могли направлять силы, чтобы влиять на мир вокруг них. Но сила Мисаки не была вокруг нее, она была в ней, давала ее маленькому телу божественную силу, пока она билась с его ловушкой. Ее боль скрежетала по нему, как когти, и ему было сложно не кривиться.

– Бой закончен, женщина, – настаивал он, словно произнесенные слова могли стать правдой от их озвучивания. – У тебя нет оружия. Сдавайся.

– Не стану. Ты еще не принял мой вызов.

– Принял…

– Ты не бился со мной как Мацуда.

Ее тело дернулось во льду, и он треснул.

Трещина сотрясла душу Такеру. Он был мальчиком, сжавшимся на боку, дрожал после ударов кулаков отца, не мог понять, куда пропала его мать, почему она ушла, почему отец ненавидел его так сильно. Тоу-сама дважды ударил его ногой, оставил синяк размером с пятку на его щеке и боль в ребрах.

Зная, что он не сможет встать, он повернулся на бок и пополз. Он понимал, что его брат вступился, чтобы защитить его, значит Такаши пострадал еще сильнее. Эта мысль не радовала. Вина сплеталась со смятением и пострадавшими кровеносными сосудами, создавая новую ужасную боль.

Он знал, что если замрет и прислушается, он услышит рыдания Такаши, боль брата отражала его боль, как эхо. Такеру не слушал, пополз быстрее, ногти в отчаянии впивались в татами. Рука за рукой, он тащил себя вперед, добрался до крыльца с видом на укрытый снегом двор. Он дотянул себя до края и скатился с него в белые объятия внизу.

Он рухнул на бок, добавив, наверное, синяков, но все теперь было хорошо. Как только он упал на землю, снег обвил его, как руки матери. Он был в безопасности. Такеру растопырил пальцы в белизне, пустил все в гору. Боль разлеталась тысячей снежинок, потом десятью тысячами, превратилась в утренний туман.

Всю жизнь Такеру был уверен, что правильно отдавал боль горе, что только так можно было справиться. Как иначе можно было выдержать столько страданий маленьким человеческим телом?

Но эта женщина держала все внутри маленького тела из крови и плоти и не ломалась. Казалось, боль сгустилась в ее маленьком теле, как молекулы Шепчущего Клинка или сталь, сложенная тысячу раз, чтобы выковать клинок. Она принимала каждую каплю трудностей, как удар молотом, превращая это в силу, и она была сильнее Такеру. Она ломала его.

– Стой, – приказал он, но она продолжала бороться.

Трещащий лед кричал голосом Такаши, голосом Мамору – он пытался это отогнать. Он поднял тщетно раскрытую ладонь перед собой.

– Стой! – заорал он, голос уже не был властным. Он умолял. – Стой! Стой!

Ладонь Мисаки вырвалась. Лед оставил порезы на ее руках, красные на белых шрамах из ее боя с фоньяками. Она освободилась и побежала вперед. У нее не было оружия, но она все равно нападала на него.

В миг потрясения Такеру понял, что был в долгу перед этой женщиной, родившей его детей, бившейся много раз за семью, которой она не просила. Она дала ему свою жизнь и ничего не требовала взамен. Мамору унаследовал силу не от отца, а от нее.

Может, она была сильнее него. Может, он не мог преодолеть женщину, внутри которой была сила армии. Но она была права. Мацуда не отступал перед невозможным.

Такеру вытянул джийю, чтобы создать клинок, но Мисаки опередила его. Она сорвала ножны с бедра и ударила ими по лицу Такеру. Ножны были из того же зилазенского стекла, что и меч, потому что ударило сильнее, чем мог лед или металл, с каким Такеру сталкивался.

Он пошатнулся, она ударила его ногой по животу. Десятки лет никто не бил его так, чтобы сбить, но в ужасно сильном состоянии Мисаки ее ступня выбила дыхание из его тела, и он отлетел сквозь снег.

Когда он встал на четвереньки, Мисаки стояла над ним, тяжело дыша, ее волосы свободно трепал ветер. Она забрала меч, хотя ножны еще были в ее левой руке, как второй меч. Сквозь ножи боли в ребрах Такеру узнал стойку, похожую на Такеру, и гадал, где она научилась биться двумя мечами… Где она взяла столько сил? Никто не бил его так больно после отца.

Снег тянул Такеру, предлагал нежно забрать его боль. Его пальцы раскрылись в манящем холоде, готовые поддаться, но Мисаки глядела на него, выжидая. Тот взгляд впивался в него, удерживая, как когти – или пара рук.

Такеру не отдался снегу, а впился в него ладонями. Он сжал кулак, и снег поднялся по нему. Казалось, он отдавал все, что Такеру посылал в него больше сорока лет: синяки брата, крики матери в бессильном гневе, девятнадцатилетняя невеста подавляет всхлипы, закрыв лицо руками, бамбуковый прут отца бьет по нему.

Прут стукнул его по уху, стал грохотом бомб на склонах Такаюби. Он ударил по спине и стал кулаками Котецу Ацуши, который умолял Мамору вернуться за его отцом. «Прошу, Мацуда-доно! Прошу!». Он ударил его по руке и стал Кровавой Иглой Мисаки. Он попал по его костяшкам, и он ощутил, как они вонзились в зубы Мамору, пуская кровь во рту мальчика.

«Держи линию», – сказал он, когда сын смотрел на него в страхе.

И Мамору сделал это. Он защитил Такаюби всем, чем мог.

Теперь была очередь Такеру.

Сжимая в руках правду своей жизни, он встал.

Мисаки бежала к нему, последняя и самая важная часть его жизни неслась к нему. И он видел их обоих: женщину, которая нуждалась в своем муже, и мужчину, который нуждался в жене.

Ясность стала острой, как лезвие.

Шепчущий Клинок встретился с ножнами Мисаки, рассек их. Ее глаза расширились, и она улыбнулась – Боги, улыбнулась – открыто, и это было красивее всего в Дюне.

Ее меч ударил по широкой стороне Шепчущего Клинка Такеру, сбивая его с курса, но в этот раз лед не разбился. Даже не треснул.

Бросив половину ножен, Мисаки напала на Такеру с новой энергией. Впервые они встретили друг друга – не замерзшая гора и кукла, а живая плоть, мужчина и женщина. Улыбка Мисаки росла. Она получила то, что ей было нужно от него.

Но в этой новой ясности Такеру понял, что от него, как мужчины, требовалось кое-что еще от нее. Она направила атаку к его шее, и он опустил руку.

МИСАКИ

Мисаки бросила все тело в атаку, зная, что Шепчущий Клинок встретит ее, готовый отбить удар или остановить его.

Удар не последовал.

Паника пронзила ее пыл. Даже в состоянии повышенных рефлексов она едва смогла остановиться и не отрубить голову Такеру. Черное стекло впилось в его шею, и мир застыл, снег замер в шоке.

Мисаки стояла, едва дыша, сердце колотилось, две капли крови выступили на шее Такеру. Две капли. Она не убила его. Но было близко.

«Почему? – яростно думала она. – Почему он не остановил удар?».

Он должен был успеть отразить атаку, так почему не стал? Он пытался обманом заставить ее убить его? Он проверял ее?

Но, когда она посмотрела на лицо мужа, его выражение не было нахальным. Оно было открыто удивленным. А потом удивление смягчилось во что-то мягче триумфа.

Облегчение.

Они смотрели друг на друга, тяжело дыша от усталости, Сираденья лежала у его шеи. А потом Шепчущий Клинок стал снегом, опустился у их ног. Пальцы Такеру коснулись ее ведущей руки.

– Принимаю, – сказал он, и его голос был полон благодарности и силы, решительного мороза зимы.

И Мисаки как-то поняла, почему он дал ей последний шанс. Если она хотела убить его, то он был один. Он был готов биться, но лучше умер бы, чем делал это один. Он принимал не вызов ответственности, он принимал ее.

Прохладные пальцы скользнули по ведущей руке Мисаки, по ее рукаву, убрали волосы с ее лица. В падающем снеге Такеру смотрел на женщину, на которой женился, и видел ее впервые.

– Принимаю.

ГЛАВА 28: ЧУЖАК

Легенды Такаюби говорили, что Мацуда никогда не уходил из дуэли, не пролив кровь противника на землю. Такеру и Мисаки нарушили традицию в тот день.

Она поймала капли крови, не дав им упасть, и прижала нежную ладонь к порезу на его шее. Он не оттолкнул ладонь, даже когда ее джийя потянула за открытую рану, закрывая ее коркой.

– Ты сильнее, чем я думал, – сказал Такеру.

Мисаки хмыкнула.

– Это была уловка. Я была в куда лучшей форме.

– Я говорил не о владении мечом. Я всегда знал об этом.

Мисаки удивленно моргнула, снег упал с ее ресниц.

– Да? – она вздохнула. – Я недооценила твою восприимчивость.

– Нет. Твой отец упоминал это, когда описывал тебя нам впервые.

– Ты такое не говорил, – Мисаки притихла. – Почему ты ничего не говорил?

– Не знаю… – задумчивая морщинка появилась между бровей Такеру. – Прости. Я не спрашивал.

– Я не предлагала, – вместо этого она скрыла себя настоящую за стеной, надеясь, что как-то сможет превратиться во что-то еще. – Прости, – Мисаки потерла ладонь шею Такеру еще раз, а потом съехала рукой к его груди. Порез закрылся, кровотечение остановилось.

– Спасибо, – сказал Такеру, – за предложение.

Он поднял руку, чтобы коснуться пореза на шее, не того, который закрыла Мисаки, а того, что призрак Мамору оставил в последнем кошмаре.

– Думаю, я должен остаться на время, – сказал он, – и попрощаться с братом и сыном.

Мисаки кивнула.

– Конечно, – но она поняла, что мысль оставить Такеру на горе расстраивала ее. Он слишком долго был один в снегу, да? Он убирал из себя человечность медитацией, погружался глубже в убежище, теперь запятнанное кровью его семьи.

– Я могу остаться с тобой, Такеру-сама? – тихо спросила она.

Такеру молчал мгновение. А потом кивнул.

– Пожалуйста.

* * *

Небо темнело к тому времени, как они пошли домой. Мисаки соединила два куска ножен Сираденьи льдом. Было достаточно холодно, чтобы лед держался, но потом ей понадобятся новые ножны.

– Я попросила Сецуко присмотреть за мальчиками, пока нас нет, – казала Мисаки. – Сказала ей, что я могу вернуться не скоро. Надеюсь, она не переживает.

– Думаю, переживает, – сказал Такеру. – Похоже, она послала кого-то за нами.

– Что?

– Кто-то спускается по горе к нам, – Такеру склонил голову, словно слушал. – Два человека.

– Мы должны встретить их, – сказала Мисаки, стряхивая снег с колен. – Дать им знать, что мы не пропали, – было странно, что она все еще не ощущала физическую боль, даже после боя и долгого времени на снегу, когда она сидела, поджав под себя ноги.

Они едва начали подниматься по южному переходу, когда взгляд Мисаки упал на фигуру, идущую по горе к ним. Кван Чоль-хи уже лучше шагал по склонам Такаюби, но все еще был куда медленнее местных жителей.

– О! – сказал мальчик, заметив Мисаки и Такеру сквозь падающий снег. – Это вы.

– Кван, – сказал Такеру, без усилий пересекая расстояние к спотыкающемуся мальчику плавными шагами. – Что ты тут делаешь?

– Сецуко-сама сказала, что вас долго не было, и она переживала. Попросила поискать вас.

– Мы в порядке и идем обратно, как видишь, – сказал Такеру, хотя Мисаки заметила, что Чоль-хи с тревогой посмотрел на свежие порезы на шее Такеру.

– Хорошо. Я… – Чоль-хи замер. Его взгляд упал на меч на бедре Мисаки. – Что это?

– Это дело моей жены, – сказал резко Такеру. – Как леди благородного дома, она может носить меч, если она…

– Нет, я уже видел женщин с мечами, – уточнил Чоль-хи, – но не с таким мечом. Мацуда Мисаки-доно-сама… – он запутался в обращении от восторга. – Это то, что я думаю?

Мисаки взглянула на Сираденью.

– Ты внимательный.

– Так… это…

– Зилазенское стекло? – сказала Мисаки. – Да.

– Вы шутите! – воскликнул Чоль-хи, перейдя на родной кайгенгуа от потрясения. – Котецу сказал, что не бывает катаны из зилазена!

– Хочешь посмотреть сам? – предложила она на кайгенгуа.

Чоль-хи был ошеломлен.

– А можно?

Мисаки с улыбкой отвязала Сираденью и протянула оружие в ножнах Чоль-хи. Он поклонился, принимая меч обеими руками.

– Осторожно, – предупредила она, когда он сжал рукоять и чуть выдвинул меч из ножен. – Он острее обычных мечей, но не ржавеет, так что можно трогать плоскую часть, не переживая оставить следы.

– О, – Чоль-хи повернул меч. – И ножны из зилазенского стекла?

– Эм… – помедлила Мисаки, но поняла, что было сложно соврать, когда он держал ножны в руках. – Да, внутри.

– Что с ними случилось? – спросил Чоль-хи, касаясь льда, которым Мисаки скрепила части. Он не был воином Такаюби, но он был умелым джиджакой, почти сразу ощутил, что ножны были разрезаны.

Она взглянула на Такеру.

– К сожалению, они были повреждены, – сказала она.

Пальцы Чоль-хи все еще лежали на льду на ножнах, он нахмурился в смятении.

– Будто разрезано надвое

– Как интересно, – улыбнулась Мисаки, взяла у него меч и вернула за пояс хакама.

– Но они разрезаны! – сказал в смятении Чоль-хи. – Ничто не может разрезать зилазен… – он умолк, глядя на Такеру. Он взглянул на порезы на шее Такеру, а потом на растрепанные волосы и одежду Такеру. Его рот двигался беззвучно мгновение, но все вопросы на языке были неприличными.

– Мы должны вернуться в деревню, – Такеру махнул Чоль-хи и Мисаки идти за ним, и они пошли вверх по горе. – Давай найдем другого и вернемся.

– Другого? – повторил Чоль-хи.

– Вы спустились вдвоем с горы искать нас, разве нет?

Чоль-хи покачал головой.

– Я пришел один.

– Нет… – Такеру замер, вдруг напрягшись. – Кто-то был за тобой.

– Уверен, Такеру-сама? – спросила Мисаки. Порой утомительное использование джийи могло повлиять на чувства теонита. – Может…

Она утихла, движение привлекло ее внимание к дороге впереди. Фигура преградила их путь. Синее кимоно Мацуда мягко трепал ветер, на бедре был меч с бирюзовой шнуровкой.

Мамору.

Мисаки завизжала, зажав руками рот. Боясь, что у нее галлюцинации, она посмотрела на Такеру и Чоль-хи, но они тоже застыли, с потрясением смотрели на призрака.

– К-к-как? – пролепетал Чоль-хи, дрожа. – Почему он тут?

Мамору вытащил катану – и это его выдало. На миг по нему пробежало мерцание, как пятна света на земле в лесу. Мисаки видела такое мерцание раньше и знала, что это означало.

Это был не Мамору и не призрак.

Имитация Мамору шла к ним. Такеру неуверенно отпрянул на шаг, вытянул руку, защищая двух других. Но Мисаки шагнула вперед, собрала джийю в ледяное копье. Даже зная, что это был не он, она не могла выстрелить льдом в сердце сына. Она не могла убить его изображение.

Чоль-хи издал крик тревоги, когда она выстрелила снарядом. Лед попал в плечо самозванцу, сбивая его на спину и разбивая иллюзию. Веснушки появились на щеках Мамору, черные волосы стали каштановыми, а синее кимоно превратилось в серый плащ. Катана упала в снег, вырвавшись из его руки, и стала длинным ножом в стиле Хейдеса.

Даже в шоке Такеру отреагировал сдержанно, поднял лед, чтобы приморозить к месту руки и ноги незнакомца.

– Что это такое? – осведомился он, Мисаки еще не видела его таким потрясенным. Это не удивляло, он не встречал Эллин Элден. – Какой-то демон?

– Не демон, – Мисаки шагала к сбитому существу. – Это литтиги.

– Что?

– Суб-теонит, – объяснила Мисаки, встав над мужчиной. – Они выглядят как адины без сил, но могут управлять светом и создавать иллюзию. Я знала нескольких в Карите, – что один из них делал тут?

Мужчина хмуро смотрел на Мисаки, и они оба знали, что он ничего уже не мог сделать против нее. Литтиги, как он, были опасными, пока заставляли людей видеть иное. У него не было физической силы, чтобы вырваться изо льда Такеру. Сильная вспышка света могла временно ослепить Мисаки, но она хорошо сражалась и без глаз.

Мисаки знала, что была защищена, так что разглядывала мужчину. Ему было под тридцать – хотя ей всегда было тяжело определить возраст белых людей – с тусклыми зелеными глазами и короткими каштановыми волосами в хейденском стиле. Линии татуировок странно извивалась на его коричневых веснушках. Она пыталась вспомнить кого-то, похожего на этого мужчину, но не помнила зеленоглазых литтиги, еще и со странными татуировками. Даже чернила татуировки были не такими, как она видела – блестели, как металл.

Взмахом руки Мисаки убрала снег, упавший на его лицо, чтобы убедиться, что ей не показался серебряных блеск. У него было что-то в коже. Будто металл вплели в татуировки, но, когда Мисаки потянулась джийей, сияющая субстанция была похожа на жидкость.

– Ты очень умелый, – сказала она. Копия Мамору была на уровне с иллюзиями Эллин. – Кто ты?

Такеру еще никогда не видел белого человека, подошел осторожнее. Чоль-хи был за ним.

– Все хорошо, Такеру-сама, – сказала Мисаки. – Он просто человек, как ты или я… но слабее. Смотри.

Прижав таби к руке мужчины, она чуть надавила, и кость хрустнула. Тело белого мужчины напряглось, лицо исказилось, но он не закричал. Он лишь кряхтел. Мисаки приподняла брови. Такая сдержанность говорила о тщательных тренировках, хотя она ощущала, как колотилось его сердце.

– Хорошо, не знаю, понимаешь ли ты диалект Широджимы. Попробуем ямманинке, – сказала Мисаки. – Кто ты и кто послал тебя сюда?

Обычно она не была бы рада пытать кого-то слабее себя, даже того, кто пытался ее убить. Но этот мужчина украл лицо ее сына. Она была рада сломать ему каждую кость.

– Не говоришь на ямманинке, кусок сюро? Ладно, – она поменяла языки снова. – Я могу говорить и на линдиш. Говори же. Кто ты? Ты прибыл сюда из Кариты?

Робин всегда переживал, что старые враги будут преследовать его, но Мисаки не заводила врагов в Ливингстоне. Да, она порезала нескольких человек, но как поддержка Робина и Эллин. Многие думали о Жар-птице, не помнили его Тень.

Серый плащ с капюшоном напомнил Каллейсо и его последователей, но, хоть Каллейсо был странным и жутким, Мисаки не помнила, чтобы он давал последователям татуировки на лицах. Может, это было новым? Или метки были украшением из Хейдеса, не были связаны с верностью мужчины?

– Дело в Ливингстоне? – она давила ногой, и литтиги продолжал кряхтеть от боли. – Сталкивался с Сираву шестнадцать лет назад? Но конечности у тебя на месте… хотя я рада это исправить.

– Узнаешь его? – спросил Такеру, не понимая линдиш Мисаки.

– Нет, Такеру-сама. А ты?

Такеру покачал головой и повернулся к Чоль-хи.

– Кван?

– Н-не смотрите на меня, Мацуда-доно, – пролепетал Чоль-хи. – Я ни разу не видел литтиги раньше.

– Этот был тут какое-то время, шпионил, – Мисаки прищурилась, глядя на нарушителя.

– О чем ты?

– Литтиги – не магия. У них фотографическая память, и они не могут просто забирать лица. Они могут лишь воссоздавать то, что видели, значит…

– Он видел Мамору живым, – сказал Такеру с тихим ужасом, – недели назад. Зачем?

– Это он нам расскажет, – Мисаки смотрела на иностранца, заговорила на ямманинке, этот язык международный шпион должен был понимать. – Верно, литтиги? Ты расскажешь нам все, что мы хотим знать, пока у тебя еще есть конечности и язык.

– О, – осторожно сказал Чоль-хи. – М-Мацуда-доно, уверен, это против международных кодексов…

– Хорошо, что это касается только военных, – сказала Мисаки. – Я – обычный житель.

– Но…

– Тихо, Кван, – приказал кратко Такеру.

– Ну? – Мисаки хмуро глядела свысока на литтиги. – Хочешь говорить, или мне порезать тебя?

Свет мелькнул. Волосы мужчины стали черными, и на миг его лицо закрыло лицо Мамору, в глазах была мольба. Агония пронзила Мисаки, она надавил ногой. Ее пятка сломала бедро мужчины, и его жестокая иллюзия пропала с хрустом.

В этот раз он закричал.

– Нет, нет, – сладко сказала она, пока Чоль-хи кривился. – Ты не хочешь тратить концентрацию на иллюзии сейчас. Нет, ты хочешь сосредоточиться, чтобы сказать мне, что я хочу знать, до того, как это станет неприятным.

Мужчина стиснул зубы, дышал с болью и быстро сквозь зубы. Его сердце колотилось, но он не ответил.

– Не будь таким, – Мисаки вытащила Сираденью, и Чоль-хи закрыл глаза. – Если не будешь говорить со мной, не скажешь, какие части тела отрезать первыми. Придется угадывать…

Мужчина заговорил со странным акцентом в его ямманинке:

– Голосовая активация.

Сердце Мисаки сжалось.

– Назад! – крикнула она.

– Взрыв.

Стена льда, которую Мисаки создала между собой и литтиги, не удержалась бы от взрыва, и ее ноги не могли унести ее достаточно быстро. Но джийя Такеру поднялась с ее, утраивая размер стены, рука на ее талии оттащила ее. Они рухнули на снег вместе, взрыв сотряс гору.

Когда звон в ушах Мисаки угас достаточно, чтобы она могла думать, она поднялась на локтях и тряхнула головой. Ее спина врезалась во что-то холоднее снега, и она поняла, что был под рукой Такеру. Он накрыл ее телом, чтобы защитить от обломков.

– Ты в порядке? – спросила она, ее голос звучал искаженно и отдаленно.

Такеру ответил утвердительным звуком. Под другой его рукой Чоль-хи стонал, держась руками за голову. Переживая, что мальчик был ранен, Мисаки потянулась джийей, чтобы проверить, было ли кровотечение.

– Он в порядке, – сказал раздражённо Такеру, стоны Чоль-хи превратились в слова: «Так громко!».

Оставив Чоль-хи на земле, Такеру встал и помог подняться Мисаки.

– Что это было? – спросила Мисаки, поворачиваясь туда, где литтиги лежал на снегу.

– Я надеялся, что ты мне скажешь.

От мужчины остался кратер, пару кусочков плоти и серой ткани на склоне горы.

Мисаки покачала головой.

– Я еще таких, как он, не встречала. Других литтиги видела. Людей в серых плащах видела, но не кого-то с такими татуировками и акцентом, – она пошла за Сираденьей, торчащей из снега, вылетевшей из ее руки.

– Ты собиралась его разрезать? – спросил Такеру, поднимая на ноги дрожащего Чоль-хи.

– Только если бы он не отвечал, – сказала Мисаки и осторожно вернула меч в ножны.

Последовала пауза.

– Тебе это нравилось, – это не было осуждением. Такеру просто констатировал факт.

Мисаки пожала плечами.

– Я делала такое с друзьями в Ливингстоне.

– В школе? – Такеру растерялся.

– После школы, – сказала Мисаки. – Ночью. Мы мало спали.

– Мацуда-доно! – позвал голос, Мисаки и Такеру подняли головы. Люди Казу и несколько коро Амено бежали по склону к ним.

– Мы услышали звук, похожий на бомбу. Что случилось?

– Покушение на наши жизни, – сказал Такеру, мужчины остановились у места взрыва. – Моей жены и мою.

– Что?

Такеру спокойно рассказал мужчинам, что случилось, что, конечно, звучало глупо.

– Думаете, это был убийца? – спросил один из коро Амено.

– Это точно был убийца, – сказала Мисаки.

Литтиги не напал бы на двух сильных теонитов, если у него не было плана быстро закончить бой. Этот, наверное, надеялся, что иллюзия Мамору обездвижит жертв на миг, чтобы он убил их своим ножом, и это могло его спасти. Бомба была запасным планом.

– Кто мог его послать? – спросил один из людей Казу. – Ранга или… – он не мог сказать вслух, но все думали об этом: Империя.

– Этот мужчина был не из Наминдугу, – сказал Такеру. – Он был белым.

– Белые живут в Наминдугу, в Ранганийском Союзе, – отметил Чоль-хи. Это не все знали.

– Да? – удивлённо сказал Хакую.

– Они живут далеко на западе, – сказала Мисаки, – у границы с Хейдесом. У них корни из племени Хейдеса, зовущемся Маликовиш, но политически они считаются частью Ранганийского Союза. Я не слышала о литтиги среди них, но такое возможно.

И было возможно, что организация могла нанять убийцу, чтобы сбить кого-то со следа. Но если мужчина был послан ранганийцами…

– Кто с моей семьей? – Такеру озвучил вопрос, который всплыл в голове Мисаки.

– С детьми Сецуко, – сказал глава Амено. – Несколько моих людей помогают работать над домом. Они должны быть защищены.

Мисаки уже бежала по склону.

– Будьте настороже, – сказал Такеру мужчинам. – Доложите в деревню, когда закончите расследование, – и он побежал за ней.

Все казалось нормальным, когда они дошли до деревни, и они выдохнули с облегчением, увидев, что Сецуко и дети были в безопасности во дворе Мацуда. Сецуко встала и тут же поспешила к ним.

– Все в порядке? – тревожно спросила она. – Мы слышали звук, похожий на взрыв, и… Такеру… Мацуда-сама, вы ранены!

– Мы в порядке, – сказал Такеру. – Амено-сан, – он обратился к одному из мужчин, работающих над домом, волонтеру по имени Амено Кентаро. – Сбегай в другие дома. Скажи всем проверить, все ли люди на месте и в порядке. Пусть волонтеры сделают так со своими группами. Если кто-то заметит подозрительного человека, немедленно сообщите сюда.

– Что…

– Будет время на вопросы позже, – перебил его Такеру. – Иди!

– Да, Мацуда-доно, – мужчина опустил балку, которую поднимал, и побежал.

– Что происходит? – спросила Сецуко, Мисаки забрала у нее Изумо и покачивала его у бедра.

– На нас было покушение, – сказал Такеру, Хироши и Нагаса собрались у взрослых и слушали с любопытством. – Мы не ранены серьезно, но нам нужно убедиться, что больше никто в деревне не пострадал.

– Что? Кто пытался вас убить? – спросила Сецуко.

– Детали пока не важны, – сказал Такеру. – Пока что я просто рад, что моя семья в безопасности.

Мисаки ожидала больше вопросов от Сецуко, но женщина замерла и смотрела на Такеру. Она заметила, что он изменился, и как его голос нес немного эмоций. Ее смятение стало шоком, когда Такеру склонился и поднял Нагасу.

Такеру никогда не держал на руках детей. Нагаса растерялся, вдруг оказавшись далеко от земли.

– Я только что видел твоего брата, Нагаса-кун, – сказал Такеру.

– Мамору? – сказал Нагаса слабым голосом.

– Да.

Нагаса все еще был растерян.

– Тоу-сама… видел Мамору?

– Да.

– Где он? – спросил Нагаса, крепче сжимала плеч отца. – Где Мамору?

– Он сейчас в Лааксаре, – сказал Такеру. – Он обещал, что он не побеспокоит тебя больше. Он хочет, чтобы его братишка мог спать.

– Я могу спать? – было не ясно, понимал ли Нагаса слова отца, но слова успокоили его.

– Ты можешь спать, – сказал Такеру и опустил Нагасу на ноги. – Он хотел, чтобы я напомнил тебе, – он взял Нагасу за маленький подбородок большим и указательным пальцами. – Воин не плачет.

Нагаса кивнул.

– Мамору не хочет, чтобы ты плакал, – Такеру опустил ладонь на голову Нагасы, растрепал волосы мальчика и повернулся ко второму сыну. – Хироши…

– Да, Тоу-сама?

Такеру разглядывал его какое-то время, мальчик стоял с напряжением в плечах, которое могло разбить взрослого. Он не взял Хироши на руки, даже малышом Хироши не любил объятия. Но он опустился на колени на уровень его глаз.

– Я отказался учить Мамору, когда он был в твоем возрасте. Ты это знал?

– Нет, Тоу-сама.

– Теперь я жалею об этом, – сказал ровно Такеру. – Он был сильным, как может быть только Мацуда, и ему нужен был для обучения Мацуда. Ты такой же, да?

Хироши смотрел на отца, а потом, словно жуткая боль вытекала из него, выдохнул:

– Да, Тоу-сама.

– Я могу научить тебя управлять этим, – Такеру коснулся пальцами груди Хироши. – Эта холодная сила кажется слишком большой для его тела. Я могу научить тебя управлять этим и использовать, если ты готов. Твой брат, Мамору, твой дядя Такаши и я – мы не получили должного обучения в детстве. Ты силен, как были мы, но я сделаю тебя сильнее, если ты готов учиться у меня. Я сделаю тебя самым сильным Мацудой в истории. Готов, Мацуда Хироши?

– Да, Тоу-сама.

– Тогда увидимся завтра утром в додзе до восхода солнца.

Мисаки потрясенно смотрела, как напряжение пропало из плеч Хироши. Он все еще стоял неестественно прямо для мальчика, но он уже не выглядел так, словно мог сломаться.

– Великий Наги, Мисаки, – шепнула Сецуко на ухо Мисаки, ее глаза были огромными. – Что ты с ним сделала?

– Сложно объяснить, – сказала Мисаки с улыбкой.

Сецуко посмотрел на спутанные волосы Мисаки, одолженные хакама и черный меч на ее бедре. Если она и смогла понять, что случилось, она не уточняла. Вместо этого она ткнула пальцем в ямочку на щеке Мисаки.