Текст книги "Меч Кайгена (ЛП)"

Автор книги: М. Л. Вонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Мамору рассеянно покачал головой.

– Вряд ли я могу.

Мисаки пригляделась к его лицу и поняла, что он не просто устал. Ему было больно.

Что такое? Она хотела спросить, но такое не спрашивали у мужчины и воина, даже если ты была его матерью.

– Обычно ты не дерешься с другими учениками, – отметила она.

– Знаю, – Мамору посмотрел на свои колени. – Я… – он заерзал. – Я могу сказать, почему? – вопрос невольно вылетел из его рта.

– Что?

– Я могу сказать тебе, почему я ударил его?

– Если ты не смог сдержаться, мне не нужны оправдания, – строго сказала Мисаки, – как и твоему отцу. Когда он услышит об этом…

– Пожалуйста, – голос Мамору был сдавленным. – Я не… я не пытаюсь оправдать себя. Просто… – в его глазах было отчаяние, которое Мисаки не помнила там. Что с ним случилось?

Она не успела обдумать это, тихо сказала:

– Расскажи мне.

– Кван-сан говорил плохие предательские вещи против империи. Он сказал, что история, которой учит Хибики-сэнсей, не правда. Он сказал, что во время Келебы тут, на острове Кусанаги, умерло много людей, как и в других местах Кайгена, и ранганийцев прогнало подкрепление Яммы. Он говорит, что империя скрыла смерти всех тех людей, – Мамору следил пристально за ее лицом. Ждал реакции.

– Ясно, – сухо сказала она.

– Да? – голос Мамору сорвался. – Это все, что ты скажешь?

– Что еще я должна сказать?

– Ты… ты… – Мамору смотрел на нее, как утопающий на берег вдали, и Мисаки поняла, что он ждал, что она озвучит свои мысли. Она была его матерью, у нее должны быть ответы, она должна была его направить. – Ты должна что-то сказать, – заявил он.

– Я… – Мисаки открыла рот, закрыла его, прикусила щеку изнутри. Наконец, она сказала. – Твой отец не был бы рад, если бы ты повторял такое в его доме.

Мамору со стыдом опустил взгляд, и она ощутила прилив вины. Она должна была направить его…

– То, что сказал тот мальчик, можно назвать изменой.

– Знаю, Каа-чан, прос…

– Но это правда.

Мамору вскинул голову, покрасневшие глаза расширились от шока.

– Каа-чан!

– Не повторяй это, – быстро сказала она, – никому. Я не должна объяснять, что такие слова неприемлемы для Мацуда.

– Но… – Мамору, казалось, был на грани панической атаки. Его глаза стали стеклянными, словно мир раскачивался перед ними. – Но если это правда… – Мисаки смотрела, как колесики крутились в голове мальчика, ощущала немного паники в своей груди. Что она сделала? Чем она думала? Мамору было четырнадцать – нестабильный, впечатлительный – и он был Мацуда. Чем она думала, говоря ему правду? – Почему ты это сказала? – осведомился Мамору вместе с возмущённым голосом в голове Мисаки. – Почему ты сказала мне это?

– Потому что решила, что ты достаточно взрослый, чтобы это выдержать, – Мисаки скрыла тревогу за резким тоном голоса. – Ты же Мацуда? Соберись.

– Н-но… но… – Мамору был так потрясён, что не мог подобрать слова, не то что совладать с дрожащей ньямой, которая тянула за воду в кадке, она плеснула за край. – Ты говоришь, что Хибики-сэнсей говорил не правду о нашей истории. Империя врала…

– Я сказала тебе не повторять это!

Мамору вздрогнул, как от удара.

– Прости, – он опустил голову. – Я н-не забуду. Прости.

Он сжал перевязанную ладонь другой рукой, согнулся. Мисаки ощущала от него боль. Не только физическую боль, он принимал побои хуже, чем это, на тренировке. Его ньяма бушевала, ужасающая сила, которую он унаследовал от отца, извивалась, как змея, пытающаяся высвободиться из своих петель, душила себя и кусала в смятении.

Ее мальчик был в агонии.

И Мисаки испытала укус чего-то, что давно не ощущала: защитный инстинкт, сильное желание укрыть, утешить, исцелить любой ценой. Она полагала, что такое должна была ощущать хорошая мать к своим детям каждый миг. Она не ощущала такого с Рассвета. С тех пор, как ей было что защищать.

Она нежно сжала руку Мамору.

– Посиди со мной, – сказала она.

– Ч-что?

– Если пойдешь в школу коротким путем, можешь пару сиирану посидеть с мамой. Давай посмотрим на рассвет.

Крыльцо дома Мацуда было с видом с горы. Когда день был ясным и без облаков, Мисаки видела вплоть до мерцающего океана. Холодным утром, как это, нижняя часть горы пропадала в тумане с моря, который менял цвет в растущем свете. Сейчас он был бледно-голубым, близким к лавандовому.

Мисаки сидела, поджав ноги под себя, сложив ладони на коленях, выглядя как скромная домохозяйка, как она делала пятнадцать лет. Мамору рядом с ней скрестил ноги, подражая напряженно позе отца, но его сердце билось быстрее, чем когда-либо у Такеру.

Несмотря на покой горы вокруг них, Мисаки была тревожна. Мамору поставил ее в тяжелое положение. Она хотела успокоить его боль, но не могла сделать это бессмысленными утешениями домохозяйки. Ей нужно было в этот раз быть честной. А ее честность заржавела.

– Знаешь, я… – она начала с маленькой правды, проверяя ощущение. – Я никогда не любила холод.

Мамору посмотрел на нее с вопросом в глазах.

– Я достаточно холодная – по моей ньяме и личности – и мне хватает этого самой. Мне нравится, чтобы остальной мир давал немного тепла моему льду. Я знаю, что джиджака корону должны ненавидеть огонь, но я завидую тебе, когда ты уходишь учиться у печей. Тепло тяжело найти в этой деревне… Потому я смотрю на рассвет, когда выпадает шанс.

Мисаки с тоской смотрела на туман.

– Мне нравится, когда солнце на горизонте только начинает виднеться. Мне нравится, как оно озаряет туман, а потом прожигает его. Та яркость напоминает, что за горой есть мир, за Кайгеном. Какими бы холодным ни были ночи тут, солнце где-то встает. Где-то оно кого-то согревает.

– Ты была там, – сказал Мамору через миг. Он говорил осторожно, шел за ней робко на новую территорию. – Ты никогда не говоришь об этом, но тетя Сецуко говорит, что ты была в академии теонитов вне Кайгена, в другой части мира.

– Это было давно, – сказала Мисаки. – Я была твоего возраста.

Они долго молчали. Мамору не один раз вдыхал, словно хотел заговорить, а потом передумывал. Его тело замерло, глаза смотрели вперед, но напряжение в его ладонях и стук сердца выдавали его. Он боялся, поняла Мисаки, боялся спросить, что она знала о мире снаружи.

Его страх был понятен. Не просто так Такеру запретил обсуждать школьные годы Мисаки. Многое, что она знала, шло вразрез с кредо Мацуда и считалось бы изменой Империи. Она не могла дать Мамору свои знания из Рассвета, как бы он ни просил.

Но ей нужно было что-то сказать.

– Слушай, сын… когда я была в твоем возрасте, мне пришлось столкнуться с правдой, ломающей мир. Это случается, когда встречаешь не таких, как ты, людей. Ты научишься со временем, что мир не сломан. Просто… кусочков в нем больше, чем ты думал. И они все соединяются, просто не так, как ты представлял, когда был юным.

– Но как? – голос Мамору дрогнул. – Я не понимаю. Как мне их сложить? Если все не так, как я думал… Каа-чан, прошу… что мне думать?

– Это тебе нужно решить самому, – сказала Мисаки. – Это часть становления взрослым.

Мамору покачал головой.

– Что это означает?

– Ребенок не несет ответственность за его решения. Ребенок может верить, что родители скажут ему, что делать. Мужчина доверяет себе.

– Но… разве все мы не дети империи? – спросил Мамору, и, конечно, он так думал. Это ему говорили в каждой истории и песне с тех пор, как он научился говорить. – Разве мы не должны доверять нашему правительству?

– Наверное, – сказала Мисаки и не сдержалась, – если хочешь быть ребенком навеки. А ты хочешь, сын? – она резко посмотрела на Мамору в растущем свете. – Или хочешь быть мужчиной?

– Я хочу быть мужчиной, – решительно сказал Мамору. – Просто… я не понимаю, Каа-чан. Я – коро, Мацуда. Когда я вырасту, я должен быт мужчиной, который действиями меняет историю. К-как мне это сделать, если я даже не знаю, что происходит?

Справедливый вопрос, на который не было простого ответа.

– Это сложная часть, – сказала Мисаки, – смириться с тем, что ты не знаешь, поиск ответов и действие в соответствии с ними без сожалений. Некоторые не могут научиться. Некоторые слишком поздно справляются с этим. Нами, хотела бы я… – Мисаки умолкла, поражаясь тому, что пустила такую мысль к губам. Что она хотела сказать? Хотела бы я, чтобы мне хватило смелости пойти против родителей и империи? Хотела бы я принять решение сама, когда это было важно? Если бы она сделала это, мальчика, с тревогой глядящего в ее глаза, не существовало бы. Боги, какой матерью она была?

– Что ты хотела бы, Каа-чан? – спросил Мамору с невинным интересом, от которого кровь Мисаки могла свернуться от стыда.

– Ничего, сын, – она коснулась его лица. – Я родила сильного наследника Мацуда. Что еще я могу хотеть?

– Умного? – предположил он.

Мисаки рассмеялась.

– Ты умный, Мамору, или начинаешь таким быть. Уверена, ты вырастешь хорошим мужчиной.

– Да? – спросил он с искренней тревогой. И Мисаки не знала, как ответить.

– Я… – слова подводили ее, и она одолжила их у своего наставника с мечом. Его мудрость не спасла ее, но, может, Мамору это поможет. – Я знаю, что ты ощущаешь себя сломанным, но мы – джиджаки. Мы – вода, а вода может принять любую форму. Как бы нас ни ломали, меняя форму, мы всегда можем замерзнуть и стать снова сильными. Это не произойдет сразу, – добавила она. – Придется подождать, чтобы узнать, какую форму примет лед, но он сформируется, ясный и сильный. Так всегда.

Мамору кивнул.

– Но я… я не должен повторять то, что ты или Кван-сан мне сказали?

– Да, – сказала Мисаки, – но это не мешает тебе слушать. Можно многое узнать, слушая людей, чей опыт отличается от твоего. Джасели мне как-то сказал, что человек, слушая, не становится глупее, но многие от этого становились умнее, – она махнула рукой. – Это был не очень хороший перевод. На ямманинке звучит поэтичнее.

– Как Мацуда Такеру Первый… – прошептал Мамору, вглядываясь в туман внизу.

– Что? – Мисаки не поняла его мысли, но он будто пришел к какому-то открытию.

– Он учился у людей, отличавшихся от него. Хоть он был коро, он вырос с кузнецами. Он хотел учиться у них, у чужих миссионеров, даже у сына величайшего врага, и в конце это сделало его сильнее.

Мисаки могла лишь глядеть на сына мгновение. Она не думала так об истории Мацуда, не связывала со своим опытом, но ее четырнадцатилетний мальчик, сонный и в ссадинах, связал два кусочка мира, которые она и не думала соединить.

Может, она все еще росла сама.

– Спасибо, Каа-чан, – Мамору повернулся к ней с широкой улыбкой. – Думаю, я чему-то научился.

Мисаки только глядела.

– Что?

Она склонила голову.

– У тебя ямочки.

– Это от тебя.

Теперь солнце было видно, оно сжигало туман, и Мисаки убрала челку с лица Мамору.

– Знаешь, Мамору… ты скоро будешь мужчиной. Но сегодня позволь побыть твоей матерью и сказать тебе с материнской уверенностью, что все хорошо. Мир целый. Ты на верном пути. Все будет хорошо.

Он кивнул.

– И, Мамору… – она взяла его за подбородок, повернула его лицо к своему. – Ты хороший. Я верю, что ты вырастешь хорошим.

– Спасибо, Каа-чан.

Склоны внизу стали золотыми от света солнца. Солнце искрилось на каплях росы мерцающими волнами на склоне горы. Мамору рядом с ней старался держать глаза открытым, но солнце согревало мир, и его голова опустилась на ее плечо. Его ньяма расслабилась, стала утягивать его в объятия сна.

– Ты когда-нибудь расскажешь мне о своей учебе? – шепнул он. – Обо всем, что ты делала, когда была юной?

Мисаки не была готова к теплу, задевшему ее сердце. Она не думала, что кто-то в Такаюби спросит ее о Рассвете. Слова ее ребенка была большим, чем то, о чем она мечтала.

– Однажды, Мамору-кун. Не сегодня. Сейчас тебе нужно искать свое будущее.

– Ммм… – Мамору выдохнул, глаза закрылись.

«Вот и все», – поняла Мисаки. Это была обещанная всем радость, одна надежда: Мамору мог вырасти не таким, как его отец.

Тихие шаги перебили ее мысли.

– Добро утро, Нага-кун, – она узнала босые шаги третьего сына раньше, чем посмотрела на него. – Хорошо спал?

– Каа-чан… – невнятно сказал малыш, потирая глаза. – Малыш плачет.

– Я сейчас приду, – тихо сказала Мисаки.

Мамору так глубоко отключился, что даже не пошевелился, когда она опустила его на деревянное крыльцо и пошла утешать Изумо. Она надеялась, что Мамору сможет немного поспать перед школой, но, когда она вышла из детской с Изумо в руках и сонным Хироши, шагающим за ней, она поняла, что надежда была глупой.

– Нии-сан! – захихикал Нагаса. Трехлетний забрался на старшего брата и тянул его за волосы, шлепал по лицу. – Вставай!

– Каа-чан, – буркнул Мамору, вяло моргая. – На меня напал демон.

– Нет! – радостно засмеялся Нагаса. – Не демон! Это я!

– Хмм, – Мамору сел, поймав хихикающего брата у себя на коленях. – Это и сказал бы демон.

– Нет! – хохоча, как маньяк, Нагаса вырвался из-под руки Мамору и побежал к кухне.

– Не так быстро, демон! – Мамору вскочил на ноги, в два быстрых шага догнал малышка и поднял его. – Ты точно еще не чистил зубы, прости, клыки, – он потянул брата за щеку, и Нагаса игриво попытался укусить его за палец. – Да, почистим клычки демона, хорошо?

Мамору повесил Нагасу на плечо и понес его к ванной. Мисаки вспомнила кое-что, что случилось еще до Рассвета. Как она хихикала с братьями в деревянных коридорах. Такаши сказал, что он и Такеру не играли детьми, точнее, Такеру не хотел с ним играть.

Мисаки пятнадцать лет страдала из-за того, что ей приходилось растить сыновей ее мужа. Все это время она не считала, что в этих мальчиках было что-то от нее.

Теперь она гадала, чего еще она хотела?

ГЛАВА 8: ПИСЬМО

Иней поднимался по веткам дерева, месяц коронкало превращался в ослепительно холодный сибикало. Солнце садилось рано, деревня нуму ярко горела холодными вечерами, и Мисаки была рада, что новый ребенок был не такой холодный, как другие. Мамору, Хироши и Нагаса становились холоднее, пока становились сильнее, но малыш Изумо оставался теплым, даже когда у него стали появляться мышцы, и Мисаки искренне радовалась держать его близко в первый месяц холодной поры года.

Судя по новостям, некоторые деревни и города у западного побережья Кайгена повредили штормы. Но Такаюби оставалась островком покоя, когда Наги бросил первый снег на гору. Глаза Изумо стали видеть сосредоточенно, когда мир был укутан белым.

Где прошлые зимы были одинокими дорожками следов на первом снеге, теперь их было две. Кван Чоль-хи приходил к дверям дома Мацуда каждое утро за Мамору, и они шла по горе вместе, болтая. Когда пришло время Геомиджулу строить башни для инфо-ком, Мамору попросил отца пустить его помогать Чоль-хи и Котецу Ацуши в строительстве на зимних каникулах. Мисаки не ожидала, что Такеру согласится, но он позволил это при условии, что Мамору будет успевать учиться и тренироваться. И под растущим снежным покровом Мамору, Чоль-хи и маленький Ацуши стали работать на башнях, которые изменят коммуникации в Такаюби навеки.

Если бы Мисаки была лучшей матерью, может, она отговорила бы сына от дружбы с решительным северянином. Но Мамору теперь был юношей, сказала она себе. Он мог дружить с тем, с кем хотел.

Она не знала, о чем он говорил с Кваном Чоль-хи. Он держал слово, больше не говорил дома о его словах, но сын заметно изменился. Беспечный юноша стал думающим. Мечник должен был осознавать, что было вокруг него. Но одно дело быть единым с ветром и каплями воды, другое – анализировать и понимать поступки людей. Изумо только начинал видеть физический мир, но и глаза Мамору менялись. Теперь он проницательно смотрел на все вокруг него, с голодом изучал меняющиеся слои его мира, пытался соединить кусочки.

Мисаки должна была понять, что было лишь вопросом времени, когда он сделает что-то глупое. Он не был джасели, обученным понимать правду мира, как и не был мирным ремесленником. Он был бойцом с пылом бойца. И не просто так джасели, фины и нуму мира кое-что скрывали от коро. Джасели могли обсуждать идеи, не проливая кровь. Когда сталкивались коро, результаты всегда были неприятными.

МАМОРУ

– Ты все это выковал сам? – Чоль-хи приподнял брови, глядя на Ацуши. – Без помощи?

– Я учусь делать лучшие мечи в мире, – заявил возмущенно сын кузнеца. – Мне не нужна помощь, чтобы выковать пару шариков и гаек, особенно, раз твоя компания дала сталь и формы.

– Чьей идеей было заставить местных нуму работать по формам Геомиджула?

– Моего отца, – сказал Мамору. – Он сказал, что так будет дешевле делать башни.

– Они выглядят отлично, – Чоль-хи рассматривал винтик с одобрительной улыбкой. – Я знаю нуму в Ямме, которые убили бы за то, чтобы так уметь.

Три мальчика уже помогли с созданием двух башен ниже по горе, возле главного здания деревни. Ацуши впервые создал компоненты без помощи отца, и юношам впервые позволили работать без надзора.

Фундамент был создан – бетон влили в глубокие ямы – ранее на этой неделе. И мальчикам нужно было теперь создать башню в три этажа сверху по планам Кванов.

– Первые две башни уже работают? – спросил Ацуши, они подвинули первую балку на место.

– Отец сказал, что у них уже все установлено, – сказал Мамору. – Они надеялись запустить их сегодня.

Мамору еще был малышом, а его отец уже работал на административной работе в холле деревни. В старые дни Мацуда не нужны были такие работы, дома коро вокруг обеспечивали их всем необходимым в обмен на привилегию отправить их сыновей учиться в их додзе. Но население Такаюби уменьшалось, семья Мацуда уже не могла так выживать.

После Келебы Мацуда Мизудори стал наставником меча, а потом директором академии Кумоно. Его сын, Мацуда Сусуму, шел по его стопам, а его сын, Мацуда Такаши, последовал его примеру. Как младший брат Такаши, Такеру несколько лет провел как главный наставник меча в Кумоно, но когда его отец умер, он отдал место Юкино Даю, а сам принял работу в холле деревни.

Мамору не знал, что именно отец делал на работе, но там было много бумаг и цифр, и это делало его очень занятым. И, когда правительство или бизнес доставляли что-то новое в деревню – дороги или системы сбора мусора, башни инфо-ком – Тоу-сама следил за процессом.

– И, когда это будет работать, компьютер в холле сможет отправлять и посылать сообщения отовсюду? – спросил Ацуши.

– Не отовсюду, – уточнил Чоль-хи. – Сначала с другими местами, где работают башни.

Ацуши восторженно посмотрел в сторону холла деревни.

– Думаешь, уже работает?

Чоль-хи вытащил инфо-ком из кармана и взглянул на него.

– Еще нет.

– Откуда ты знаешь?

Чоль-хи показал Ацуши экран.

– Сигнала нет.

– Так эта штука… этот инфо-ком просто соединяется автоматически, если рядом есть работающая башня?

– В том и идея.

– Чтобы инфо-ком работал все время, башни должны быть по всему миру?

– Не обязательно, – сказал Чоль-хи. – У ямманок есть спутники, которые посылают и принимают сигналы инфо-ком из космоса.

– Что?! – Ацуши выронил край балки, которую нес, и Мамору едва успел поймать ее столбом льда, пока она не раздавила пальцы ног мальчика.

– Осторожно!

– Прости, Мацуда-доно! – Ацуши поклонился ему. – Прости, просто… ты же шутишь? – он повернулся к Чоль-хи. – Да, Кван-сан? Нельзя посылать сигналы так далеко!

Чоль-хи улыбнулся от потрясения мальчика.

– Это не шутка, нумуден.

Пока Чоль-хи рассказывал Ацуши о спутниках Яммы, мальчики поставили первую балку на месте.

– Все верно? – спросил Мамору со своего места, он поддерживал самую тяжёлую часть балки, пока мальчики соединяли ее с фундаментом.

– Идеально, – сказал Кван. – Вперед, Мамору.

Кивнув, Мамору направил джийю. Снег вокруг них поднялся, сковал основание балки льдом и создал колонны, которые поддерживали вершину на месте. Эту систему они придумали за неделю работы месте: Мамору удерживал куски башни на месте строениями изо льда, которые мог делать только он, а Чоль-хи и Ацуши закрепляли все винтиками, потом Ацуши склеивал части своей горелкой. Пока они поднимались так, Мамору начинал создавать ледяные ступени, чтобы мальчики могли дотянуться выше.

– Куда бы ни отправился в Ямме, всегда есть сигнал? – спросил Ацуши, он и Чоль-хи сидели на ледяной платформе Мамору в полутора этажах от земли, прикручивали балку к месту.

– Почти, – сказал Чоль-хи. – Не под землей.

– Погоди, – Ацуши замер. – Значит, эти башни будут не нужны через пару лет?

– Нет. Почему ты так говоришь?

– Если в Ямме уже есть спутники в космосе годами, Кайген не так далеко, да?

Чоль-хи сжал губы, стал закреплять гайку перед собой. Пока что он не делился мыслями против правительства с Ацуши. Может, потому что нуму был младше Мамору, казался невинным с его яркими глазами.

– Спутники дорогие, – наконец, сказал он.

– Но у Кайгена больше денег, чем у Яммы, – сказал Ацуши. – Экономика на пике.

– Ну… – начал Чоль-хи. – Дело в том…

Мамору кашлянул. Лед под его контролем сильно трещал, чуть не сбросил Чоль-хи и Ацуши – почти, но он не был безответственным. Ацуши закричал и схватился за Чоль-хи, который впился в ближайшую балку.

– Простите! – Мамору кашлянул и поправил ледяную платформу под ними. – Я просто… вдохнул немного снега.

Ацуши устраивался, а Чоль-хи смотрел с края платформы на Мамору. Поймав его взгляд, Мамору покачал головой. Ацуши не был мягким, но ему было всего десять, он не был готов к тому, что мир порвется и перевернется.

Мамору знал, что не мог остановить опасный рот Чоль-хи, накричав на него или ударив, как и умоляя его быть осторожнее. Он подозревал, пока глядел в глаза Чоль-хи, что вскоре маленького Ацуши ждали жуткие открытия, которые он испытал в день, когда познакомился с северянином. Но пока Чоль-хи закатил глаза и сменил тему.

Они обсуждали возвращение в холл на обед, когда Мамору заметил пару фигур, поднимающихся по горе к ним. Даже на расстоянии Мамору узнал ровную походку отца, зловеще гладкую по неровной земле. Другая фигура спотыкалась за ним, это мог быть только отец Чоль-хи, Кван Тэ-мин. Хоть он много знал и видел, представитель Геомиджула не шагал уверенно. Было легко понять, что снег и горы были ему чужими.

– О… Мацуда-доно, – Ацуши тоже заметил мужчин. – Что он тут делает?

– Не знаю, – Мамору нахмурился. Тоу-сама не покидал стол в рабочие часы. Чоль-хи и Ацуши закончили закреплять балку, и Мамору опустил их на землю.

Ацуши спустился, когда взрослые подошли, и низко поклонился.

– Аппа, Мацуда-сама, рад видеть, – Чоль-хи кивнул. – Что вы тут делаете?

– К сожалению, мне нужно забрать сына домой, – сказал Тоу-сама. – Что-то случилось.

– О, будет сложно работать без него, – сказал Чоль-хи. – Он поднимал почти все тяжести.

– Ничего, – сказал Кван Тэ-мин. – Я все равно хотел позвать вас в холл. Нужна помощь кое с чем.

– Башни работают? – восторженно спросил Ацуши.

– С этим и нужна помощь, малыш, – сказал Кван с улыбкой. – У нас есть замерзшие компоненты, в основном, провода. Я надеялся, что ты поможешь найти лучшую изоляцию.

– О. Конечно, сэр.

Чоль-хи и Ацуши собрали инструменты, групп пошла по тропе к деревне.

– Я еще не видел строительства в таком холодном месте, – сказал Кван Тэ-мин, осторожно шагая в снегу. – Как джиджака, я должен стыдиться, ведь после лет установления инфраструктуры в Ямме и Сицве я недооценил разрушительную силу льда.

Кваны и Ацуши стали обсуждать провода, изоляцию и много технических тем, которые Мамору понимал лишь отчасти, пока они не дошли до развилки. Одна тропа вела к укрытому снегом холлу и крупной башне рядом с ним. Другая вела к самой деревне.

– Пока, Мацуда-доно, – Ацуши поклонился Мамору и его отцу.

Кван стукнул Мамору по руке.

– До завтра, Мамору-кун.

– До завтра.

Мамору шагал уверенно, привык, что он был самым быстрым на горных тропах, но Тоу-сама даже не обращал внимания на камни. Лед менял форму, становясь ровными ступенями под его ногами с каждым шагом. Глубокий снег пропускал его, словно не хотел быть на его пути.

Как многим джиджакам, Мамору нужно было стараться, чтобы управлять водой. Но сила Тоу-сама была на уровне, где вода спешила слушаться его, и Мамору было сложно не отставать.

– Этот мальчик фамильярен с тобой, – сказал Тоу-сама, не оглядываясь.

– Мы одноклассники.

– Юкино Юта и Мизумаки Ицуки тоже твои одноклассники. Но этой зимой ты проводишь с ними мало времени.

– Мы все еще тренируемся вместе порой, – сказал Мамору. – Я просто хотел работать над башнями с Чоль-хи и Ацуши, – он замер, нервно взглянул в лицо отца. – Если хочешь, я прекращу, Тоу-сама. Я присоединился к стройке, потому что ты разрешил…

– Я не против. Пока ты не отвлекаешься от истинной цели.

От его тона желудок Мамору сжался. Он не стал ближе к пониманию Шепчущего Клинка.

– Да, Тоу-сама, – сказал он. – И… могу я спросить, почему мы идем домой так рано? – спросил он, желая сменить тему.

– Я и так собирался уйти раньше. У меня встреча с братом в одиннадцать в его кабинете, но для твоей матери пришло письмо из Ишихамы.

– О, – Мамору все еще не понимал, почему это было причиной возвращаться домой. Каа-чан порой получала письма от своей семьи в Ишихаме. Почтальоны в холле деревни порой отдавали Тоу-саме почту семьи, чтобы он забрал ее сам, а не они несли к двери, но Мамору не видел, чтобы его отец спешил отнести письма домой.

– Это письмо помечено как срочное, – объяснил Тоу-сама, заметив смятение Мамору. – Было послано скорой почтой с печатью лорда Цусано, значит, новость ему нужно было доставить немедленно.

Мамору ускорился, гадая, что за новости из дома матери не могли подождать и дня.

МИСАКИ

– Вы рано, – удивленно сказала Мисаки. – Простите… я только уложила Изумо спать и еще не приготовила обед.

– Где двое других? – спросил Такеру. Он любил так делать – говорить о мальчиках, как о вещах в сумке.

– Хироши в начальной школе на дополнительной тренировке, а Нагаса спит, – после трех часов беготни за Рётой по снегу он какое-то время решил отдохнуть. – Секунду, я сделаю чай и обеспечу обед.

– До этого, – сказал Такеру, – тебе нужно кое-что увидеть, – он вытащил из рукава свиток и протянул ей. – Потому мы пришли рано. Это от твоего брата.

– О, – Мисаки взяла свиток у мужа. В Ишихама работал телефон, но в Такаюби его не было, так что Казу редко связывался с ней через письма. Но письмо впервые было отмечено как срочное. Она сорвала печать Цусано и развернула свиток.

Дорогая Мисаки,

Надеюсь, послание прибудет вовремя, и тебе не придется переживать. Вчера наш город и соседний район пострадал от прибрежной бури. Многие дома разрушены, включая наш Арашики, больше сотни человек уже погибли. Я просто хочу, чтобы ты узнала до того, как услышишь новости, что наша семья и друзья живы и в безопасности.

Мы с Кайто немного ранены, но Каа-сан, Тоу-сама, Райки, моя жена и малыши целы. Мы бы не были Цусано, если бы не могли вытерпеть немного ветра и дождя.

Шутки в сторону, похоже, бури были особенно плохие в последнее время. Попробуй уговорить мужа уйти глубже на сушу. Слышал, столица мила в это время года.

Ньяма тебе,

Твой брат, Цусано Казу, лорд Арашики

– Что говорит лорд Цусано? – спросил Такеру.

Мисаки подавила улыбку. Прошли годы с передачи титула, но было все еще забавно, что ее глупый братишка звался лордом Цусано.

Мисаки вручила Такеру письмо. Он скользнул взглядом, читая его.

– Что это за часть в конце? Почему он советует нам идти глубже на сушу?

– Не знаю, – четно сказала Мисаки. – Порой у Казу… странное чувство юмора.

– Он знает, что мы живем на горе? Мы не в опасности утонуть.

– Знаю. Это странно, – все письмо было странным.

Арашики был старым замком на склоне горы с видом на море. Сила клана Цусано делала место единственной безопасной площадкой на берегу камня, избитого волнами. В старые дни обитатели Крепости Шторма использовали джийю, чтобы приводить торговые корабли с континента безопасно в порт. Во время Келебы, когда континент стал врагом, Цусано из Арашики создали себе новое имя, разбивая корабли Ранги на кусочки об камни, поднимая море, чтобы проглотить выживших. Теперь Крепость Шторма служила как сторожевая башня империи, внимательный взгляд, следящий за Ранганийским союзом.

Мисаки сомневалась в историях дедушки, что Цусано сами разгромили половину армады Ранги, но было сложно представить, чтобы сила с моря прошла их берег целей. Но океан был ненадежным союзником. И если днем летали чайки и ярко светило солнце, Мисаки помнила, что ночами грохотал гром, волны сотрясали утес. Тоу-сама и слуги закрывали окна, а Каа-сан уводила Мисаки и двух мальчиков в безопасные каменные комнаты глубоко внутри дома. Мисаки помнила, как скрипела зубами из-за скрежета стен, сжималась в руках матери, закрывая руками уши Казу.

Шторма, говорила Каа-сан, напоминали об их месте в мире.

«Наша сила взята в долг, – говорила она, – это дар и благословение. Истинная сила принадлежит богам».

Но Нами и Наги всегда щадили своих детей Цусано. Несмотря на шум и ужас, шторм забирал лишь пару плиток черепицы или ставни на могучем замке Арашики. Мисаки не могла представить шторм, который мог повредить упрямую крепость, тем более, уничтожить ее. И Ишихама была в Широджиме, не так далеко вдоль берега от Такаюби. Если они страдали от волн, которые могли разбить Арашики, как тут вода могла оставаться спокойной? Как небо над горой могло быть таким ясным?

– Нужно включить новости, – сказал Такеру, – увидеть, есть ли что-то о шторме.

Мацуда часто смотрели ТВ, пока ели. Чаще всего это был шум на фоне – бесконечный процесс скучной пропаганды. Но в последнее время Мисаки заметила, что Мамору наблюдал за экраном, смотрел на развевающиеся флаги, вещающих джасели и военные демонстрации почти хищно.

– Я в Ишихаме, – говорил камере репортер-джасели на кайгенгуа, – где многие дома недавно разгромил ужасный шторм. Наши имперские отряды работали без устали, чтобы обеспечить помощь потерявшим дом и вытащить выживших из завалов.

Мисаки смотрела тревожно, надеясь, что они покажут ущерб – и в то же время надеясь, что этого не будет. Ишихама была местом ее ранних и невинных воспоминаний. Она не знала, вынесла бы вид города в руинах. Но они не показали такой материал. Репортёр говорила на фоне белого зимнего неба, ее волосы и ханбок с кисточкой трепал ветер.

– Ради нашей безопасности солдаты не позволили нам подойти ближе этого холма к разрушениям. Нам повезло, что они помогают в это время, и что лидер заботится о благосостоянии всех нас. Передаю слово Джали Бан-хьян Джи, Голосу Императора.

– Приветствую, народ Кайгена, дети Империи, – чарующий голос Бан-хьяна был шелковым и сильным, как всегда, хотя он нес серьезную ноту. – Сегодня сердце Его величества отягощено трагедией его детей в Ишихаме.

Пока джасели говорил, экран начал показывать неподвижные картинки разрушений в Ишихаме – дома стали обломками, леса смыло, машины плавали в затопленных улицах, а потом прибыли солдаты в чистой синей форме, чтобы помочь людям выбраться из завалов, унести раненых и потерявшихся детей.