Текст книги "Меч Кайгена (ЛП)"

Автор книги: М. Л. Вонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Но его матери тут не было. Почему тот смех напомнил ее?

Мамору моргнул и в странный миг ясности нашел глаза фоньяки. Он был занят цветом формы и странным оружием, даже не посмотрел в лицо врага. Теперь он увидел мягкую линию челюсти и нежные черты. Красиво, подумал он, тьма подступала по краям его зрения, чтобы поглотить его.

Сверкнул серебряный клинок.

Такенаги рассек черный силуэт над Мамору, пробил позвоночник солдата. Ветер отбросил волосы Мамору. Он резко вырвался из удавки, закашлялся и захрипел, вернул холодное осознание в легкие. Юкино-сэнсей отбросил тело со своего ученика и спокойно смотрел, как оно упало.

А потом его лицо изменилось. На лице проступил шок, потом ужас, он понял то, что Мамору осознал мгновения назад.

Фоньяка был женщиной.

Ее лицо было милым, хоть цвет покинул щеки, глаза остекленели. Ей было около тридцати, не старше жены Юкино-сэнсея, Хиори, и хоть ее мрачный смех напоминал Мамору Каа-чан, она выглядела как Хиори…

Ладони на Такенаги дрожали.

– Нет… – тихо сказал Юкино-сэнсей. – Я не…

«Сэнсей», – пытался сказать Мамору, но не смог, отвернулся и сплюнул кровь на снег.

– Я не… – прошептал Юкино-сэнсей, и Мамору еще не видел наставника таким растерянным. Мечник не увидел другого черного солдата сбоку, не ощутил удар ветра.

Даже если бы Мамору смог говорить, предупреждение опоздало бы.

Воздух ударил по Юкино-сэнсею с жутким хрустом кости. От этой силы он пролетел пару баундов и рухнул в облаке снега дальше на склоне.

– Нет! – Мамору вскочил на ноги.

Он чуть не совершил ту же ошибку, что и наставник, но он заметил, что фоньяка готовится к атаке, успел пригнуться. Ветер ударил по склону, где он был миг назад, снес снег и оставил трещину на камне под ним.

– Ni hao kuai, – сказал солдат Ранги, встав на его пути.

Детская часть Мамору была в панике, все еще думала о хрусте тела Юкино-сэнсея от атаки.

«Беги! – умолял голос Каа-чан, он с хрипом дышал, сердце колотилось. – Если видишь черное, беги».

Но мужчина стоял между ним и Юкино-сэнсеем.

Мамору медленно выдохнул, убрал эмоции из разума и посмотрел на противника. Этот был мужчиной, тяжелее других элитных, которых видел Мамору. Он был без оружия, значит, атаковал голыми руками. С его крупным телом он не был подвижным бойцом, как женщина с сансецуконом или мужчина с двумя кинжалами. Наверное, этот атаковал ладонью, выбрасывая руку вперед, создавая вспышку давления воздуха.

Мамору смотрел, фоньяка опустился в стойку, отвел руку к грудной клетке, собирая фонью в своем ядре для взрывного удара. Одним из первых, что Мамору узнал от Юкино-сэнсея было то, что атаки, которые так заряжались, не могли исполняться быстро. Фоньяка должен был погрузиться в стойку, скопить силы, от этого он был неподвижным. Между ударами, разбивающими камень, был шанс… Мамору нужно было подобраться ближе и использовать его.

Фоньяки опаснее всего на среднем расстоянии – два-три баунда. Не задерживайся в этой зоне удара.

Мамору оценил баунды между собой и фоньякой взглядом. Он стоял дальше трех баундов, дальше оптимальной зоны удара. Фоньяка ждал, что они приблизятся.

Прости, Каа-чан.

Мамору шагнул в зону удара.

Фоньяка тут же напал, но бросок был уловкой, и Мамору прыгнул влево. Даже край атаки сбил его с ног. Но Мамору не стал тратить время, чтобы удержаться на ногах, а двигался с ветром, отлетел с ним и кувыркнулся. Он вскочил, носки впились в снег. Оттолкнувшись ногами и джийей, он бросился вперед с одной мыслью: «Сократи расстояние. Сократи его как можно быстрее».

Ранганиец уже занимал стойку, поднимал руку для второго удара. Мамору взял катану одной рукой, вытянул свободную руку, поднимая снег у ног мужчины. У него не хватало контроля, чтобы создать копье на бегу, но он мог просто создать лед.

В баунде от фоньяки Мамору бросился вправо, чудом избежал второй атаки. Ветер снова лишил его равновесия, но он не дал физическому удару отвлечь его. Ноги запнулись под ним, но он совладал со снегом и превратил его в лед вокруг ног врага.

Лед затвердел, Мамору оказался рядом с фоньякой. Мужчина попытался повернуться к нему, но, конечно, с примерзшими ступнями не мог. Он стал взмахивать рукой, чтобы ударить Мамору – кулаком, локтем или ветром, никто так и не узнал.

Мамору взмахнул мечом. Сталь попала по плоти, по кости, и рука фоньяки отлетела от тела. Каа-чан была права, такой удар был простым. Мамору следовал за мечом по дуге, повернул тело для второго удара, рассек обездвиженного фоньяку под рёбрами.

Мужчина издал ужасный звук, воздух вокруг него дернулся, словно от боли, пока он пытался тщетно вдохнуть. Мамору отвернулся от вида, стряхнул кровь с катаны и убрал ее в ножны.

Он одолел первого серьезного врага в бою. Его безымянный меч вкусил первое убийство. Этот миг должен был вызвать гордость, но Мамору ее не ощущал, просто неприятно колотилось сердце, он повернулся и взбежал по склону к Юкино-сэнсею.

Он знал, еще не дойдя до тела, что было слишком поздно. Ньяма мастера меча была сильной и заметной, но ее не было, когда Мамору упал на колени рядом с учителем. Юкино-сэнсей лежал на боку, Такенаги свободно покоился в его ладонях. Ветер ударил его так сильно, что его череп провалился, один глаз отчасти покинул глазницу.

Если бы Мамору был благородным воином, достойным его имени, он помолился бы. Он мог учесть, что этот мужчина был последним истинным мечником Юкино, что его смерть заканчивала род, тянущийся от предков, основавших Такаюби. Он мог найти слова уважения, чтобы облегчить переход учителя в Лааксару.

Вместо этого он дрожал, как ребенок, и сказал:

– Простите, сэнсей, – его голос был слабым. – Мне так жаль, – он коснулся ладоней мастера – рук, которые научили его, как держать меч. – Не уходите.

Он не учитывал, как ему повезло, что фоньяки не напали на его открытую спину. Он не заметил, когда вихрь и звон клинков окружили их. Он не двигался, когда ладонь мягко опустилась на его голову.

Дядя Такаши.

Он должен был что-то сказать. Должен был повернуться к дяде и командиру, но не мог заставить себя.

– Мамору, – сказал голос, и Мамору удивленно моргнул, поняв, что это был голос не дяди, а его отца. Он не думал, что Тоу-сама когда-то трогал его голову так… тепло. – Пора встать.

– Да, сэр, – автоматически сказал Мамору, но не мог заставить тело слушаться. Его ладони застыли на руках Юкино-сэнсея, не мог отпустить.

Он ожидал, что его отец нетерпеливо отругает его, может, поднимет на ноги. Но голос Тоу-самы был мягким:

– Он умер в бою, Мамору. Он родился для боя.

Мамору опустил голову в кивке, но не смог ее поднять.

– Фоньяка, сделавший это…

– Я убил его, – сказал Мамору без эмоций.

– Тогда ты отомстил за учителя, – сказал Тоу-сама со спокойной уверенностью, Мамору тоже хотел такое. – Он может покоиться с миром, но наша работа не завершена. Ранганийцы стали приплывать к берегу, как только торнадо разгромил рыбацкую деревню. Волны солдат не прекратятся. Следующая вот-вот дойдет до нас.

– Он умер, защищая меня, – Мамору не знал, почему сообщал об этом отцу. – Если бы он не спас меня, он бы еще…

– Тогда он оставил остальной бой тебе, – сказал Тоу-сама. – Ты разочаруешь его?

Мамору закрыл глаза. Тоу-сама, конечно, был прав. Он убрал руки от Юкино-сэнсея, сжал кулаки на снегу. Что он делал, рыдая на коленях? Юкино-сэнсей научил его быть лучше этого. Он ожидал, что Мамору будет лучше, когда отдал свою жизнь за ученика…

– Встань, – сказал еще раз Тоу-сама.

В этот раз, ради Юкино-сэнсея, Мамору послушался.

ГЛАВА 14: МЕЧ

Мисаки не удивила спокойная решимость, охватившая ее. Но ее удивило, что Сецуко заразилась этим от нее. Крепкая рыбачка ходила по дому с энергичной решимостью, закрывая окна и двери от растущего ветра. После того, как ее муж пошл вниз по горе, она не пролила ни слезы. Дрожь покинула ее дыхание и ладони, она была сосредоточена, глаза были широко раскрыты.

– Хорошо, – она придвинула стол к последней двери и повернулась к Мисаки. – Что теперь?

– Нужно собрать детей и спрятаться в подвале, – сказала Мисаки.

– Ветер, похоже, замедляется. – Сецуко оглядела стены, которые перестали скрипеть. Буря еще выла, но уже не ощущалась так, что могла сорвать дом Мацуда с фундамента.

– Ты права… – Мисаки раскрыла ладони, искала жуткий рев, который чувствовала раньше. Его не было. – Торнадо пропал! – воскликнула она. Они это сделали! Робкая надежда расцвела в ее груди. Если мужчины победили торнадо, у них еще был шанс.

– Если не нужно переживать из-за торнадо, может, лучше укрыться тут, у центрального двора? – сказала Сецуко.

– О, Сецуко, – рыбачка была умной во многом, и Мисаки порой забывала, что она ничего не знала о бое.

– Что?

– Этот дом достаточно защищён против джийя и стражей, но эти стены не спасут нас от фоньяк.

Сецуко все еще была растеряна.

– Коро из Ранги могут прыгать так, как ты еще не видела, – объяснила Мисаки. – Эти стены не замедлят решительных фоньяк, да и бывают чертовы джиджаки, которые умеют карабкаться.

– Каа-чан сказала плохое слово! – воскликнул Нагаса.

– Но знаешь, что? – Мисаки подвинула стол, сдвинула дверь и прошла на крыльцо с видом на двор. – Мысль хорошая.

Она подвинула Изумо к левому боку, протянула правую ведущую руку и активировала джийю. Завладев снегом, покрывающим двор, она создала шипы изо льда длиной с руку, направленные к небу. – Посмотрим, как они приземлятся сюда.

Пока она работала, Мисаки удивилась, ощутив джийю Сецуко рядом. Сецуко подняла снег, формируя свой шип.

– Сецуко, ты не должна…

– Я хочу, чтобы они умерли, – прорычала Сецуко, направила джийю во второй шип.

Она была не очень хороша. Рыбаки-джиджаки обычно направляли силы, чтобы подогнать рыб в невод, разрезать их, когда поймали. Они редко создавали шипы против людей, и работа Сецуко была неуклюжей. Фоньяке нужно было упасть с силой, чтобы что-то сломать об ее шипы, но Мисаки не стала портить эффект. Она знала, как ощущалось, когда ты была бесполезной среди сильных бойцов, которым нужна была помощь. Потому она и начала серьезно тренироваться.

Она заметила пульс холодной джийи у локтя. Хироши стоял рядом с ней, опустив ладони на плечи Нагасы, словно успокаивал растерянного малыша, но смотрел на бесцветное небо. Из ее малышей только он был достаточно подросшим, чтобы понять, что происходило.

– Хиро-кун, будь хорошим, помоги тете, – сказала Мисаки.

– Да, Каа-чан, – Хироши тут же послушался, радуясь, что у него было занятие.

Мисаки вернулась к работе, подняла больше шипов, формация становилась выше и сильнее, пока ее джийя собиралась. Вряд ли ее шипы помогут, даже если фоньяки беспечно спрыгнут в центр дома. Но она могла выплеснуть так стресс. Это был хороший способ расслабить тело, посмотреть, что еще могла делать ее джийя… если придется ее использовать.

– Так хорошо, Каа-чан? – спросил тихий голос без эмоций.

Мисаки повернулась, ее рот удивленно раскрылся. Она не ожидала от Хироши многого, как и от Сецуко. Но пятилетний оправдал свое имя. Шипы его были почти такими же острыми и высокими, как ее. Они могли пустить кровь. Могли даже убить.

– Да, – сухо сказала она. – Очень хорошо, Хиро-кун. Спасибо.

Она убрала челку Хироши с его лица и посмотрела на мальчика.

– Я могу сделать еще что-нибудь, Каа-чан? – в голосе Хироши была редкая нота эмоции. Раздражение.

В его возрасте Хироши мог понимать только одно о себе: что он был рожден сражаться. Его дядя, отец и старший брат ушли выполнять эту цель. Но Хироши был слишком мал. И это было ужасно – понимать, что происходило, но быть слишком юным, чтобы что-то с этим делать.

– Не сегодня, – Мисаки прижала ладонь к его ледяной щеке.

– Но, Каа-чан…

– Не сегодня, – повторила Мисаки, но не могла терпеть подавленный вид сына, так что добавила, – но когда-нибудь.

Она решила с яростью, что этот день настанет. Должен. Она еще ощущала плечи Мамору, пропадающие из ее пальцев, когда она отпустила его. Потому что он был воином. И часть нее понимала, что не было ничего более жестокого, чем не пустить воина в бой, для которого он был рожден. Это было хуже смерти.

У этих мальчиков была та же кровь в венах, та же сила, то же желание. Но они были еще слишком юны, чтобы это понять. Если она не могла лишать Мамору боя, как она могла бросить этих мальчиков умирать, не дав шанса сразиться? Какой матерью она была бы?

– Вы хорошие мальчики, – сказала она. – Все трое. Вы вырастете сильными, – она погладила Нагасу по голове. – Вы найдете цель, чтобы сражаться ради нее, и вы получите шанс сразиться. Однажды. Каа-чан обеспечит вам это, – она выпрямилась. – Сецуко, мне нужно, чтобы ты взяла Изу-куна.

Сецуко была не уверена, но взяла ребенка Мисаки. Маленькая Аюми все еще была безопасно привязана к ее спине. Она открыла рот для вопроса, но звук заставил ее смолчать.

Грохот. Где-то близко. Слишком близко.

– Что это? – спросила Сецуко.

– Звук фоньи, бьющей по домам, – сказала Мисаки, раздались крики. – Они в деревне.

– З-значит… мужчины…

– Не думай об этом сейчас, – сказала Мисаки, подавляя эмоции, пока они не вышли из-под контроля. Она загнала мальчиков внутрь, закрыла дверь и заморозила ее. – Бери детей и прячься в подвале! Скорее!

– Стой… куда ты? – осведомилась Сецуко, Мисаки повернулась и побежала в дом.

– Не переживай за меня! – крикнула Мисаки поверх плеча. – Прячься! – в этот раз Мисаки не медлила на пороге додзе. Она поклонилась и побежала к стойке мечей, схватила первое попавшееся оружие. Слишком тяжелое. Она знала, не доставая его из ножен, что оно замедлит ее в бою. Она лучше билась бы с пустыми руками, но зато была бы подвижной.

Отложив меч, она взяла другой, вытащила его из ножен. Тоже слишком тяжелый. Она прикусила губу, крики пронзали воздух. На пике она могла бы биться таким оружием, но она была не в лучшей форме. Она не использовала тело, ее инстинкты притупились, мышцы размякли. Она не могла так рисковать.

Мисаки повернулась и побежала и додзе к кухне.

– Мисаки! – Сецуко перехватила ее на пути, в этот раз одна. Наверное, уже устроила детей в погребе. – Что ты делаешь?

– Не обращай внимания, – Мисаки не остановилась, заставив Сецуко бежать за ней. – Спрячься с малышами, – Мисаки добралась до кухни, упала на колени и немного разозлилась, обнаружив, что Сецуко все еще была с ней. – Я сказала: иди!

– Двери подвала защитят нас? – спросила Сецуко, вздрогнув, когда фонья врезалась во что-то недалеко от их дома.

– Нет, – Мисаки заморозила лед на костяшках. – Я защищу.

– Что…?

Мисаки отвела кулак, сосредоточила джийю и пробила половицы. Это было так просто, что она могла рассмеяться. Она закрепила доски решительно годы назад. Но с когтями и тревогой она за миг разбила дерево.

«Забыто, – пыталась сказать она себе. – Это было забыто, как и все из ее жизни раньше», – но маленький клинок не покидал ее разум и сердце. Ее ладони нашли оружие легко, словно она положила его туда вчера.

– Что это? – спросила Сецуко, Мисаки выпрямилась на коленях, стряхнула с ножен облако пыли.

– Это… – Мисаки невольно улыбнулась. – Это Дочь Тени.

Ножны покрывали изящные лозы и цветы, они выглядели как потертое дерево, хотя были сделаны из чего-то прочнее.

– Как ты, – сказал ей радостно Коли. – Милые цветы снаружи.

– А внутри? – Мисаки приподняла бровь.

– Внутри… – он просиял, – как ты.

Мисаки робко сжала рукоять и вытащила меч наполовину из ножен. Ее глаза расширились. Дыхание застряло в ее горле.

– Это… – едва слышно сказала она. – Коли, это то, что я думаю!

– Я же говорил, у меня есть связи.

Мисаки с трудом скрывала эмоции на лице.

– Так… я милая снаружи, но твердая и темная внутри, – она посмотрела на Коли, а пальцы предательски сжали оружие. – Думаю, я должна быть оскорблена.

– Как леди Широджимы, да. Как боец, ты не можешь возражать.

– У меча есть имя? – тихо спросила Мисаки, боясь, что если заговорит громче, Коли услышит дрожь восторга в ее голосе.

– Пока мы работали над ней, мы призвали ее Мисаки-денья. Когда ты используешь ее на улицах, название может выдать твою личность. Я подумал выбрать твое прозвище, так что назвал ее Сираву-денья. Может Сираденья, если вкратце?

– Дочь Тени? – Мисаки приподняла бровь. – Чересчур драматично, не думаешь?

Коли скрестил руки.

– Я посчитаю, что это спасибо.

– Коли… я не могу это принять.

– Жаль. Она сделана для тебя.

– Но… это поразительное оружие…

– Одно в своем роде, – гордо сказал Коли.

– Разве не стоит дать его коро, который будет использовать его лучше? Я даже не должна биться… – она умолкла, когда Коли закатил глаза. – Что?

– Это как говорить, что нож не должен резать.

Мисаки разглядывала нуму мгновение.

– Порой я гадаю, человек ли ты, Коли, – она знала, что потому они хорошо ладили.

– О чем ты? – он не звучал оскорбленно. Он уже звякал приборам на столе.

– Ты видишь людей дальше их функций? Или мы для тебя… вещи? Орудие и оружие, машины, делающие детей?

– Я – нуму, – он пожал плечами, нагревая пальцы, чтобы соединить компоненты. – Боги создали меня, чтобы я видел мир с точки зрения материалов.

– Мои боги создали меня выглядеть мило, выйти замуж хорошо и рожать детей, – сказала Мисаки.

Коли фыркнул.

– Как скажешь. Хотя это показывает, что твои дорогие Нами и Наги – слабые мастера.

– Что, прости?

– Умелый бог не стал бы создавать домохозяйку с твоими навыками и голодом. Ты выглядишь как красивый цветок, но ты – меч.

– Ты снова это делаешь, – пригрозила пальцем Мисаки. – Ты зовешь меня оружием.

– Эффективным, – сказал Коли. – Это был комплимент.

– Я просто… не знаю, могу ли его принять, – комплимент или меч.

– Так не бери, – нетерпеливо сказал Коли. – Могу лишь сказать, что это будет ужасной утратой. Когда пойдешь в следующий бой – а ты, Мисаки, попадешь еще в бой – лучше держи этот меч при себе. Как я и сказал, девочка создана для тебя. Она будет плоха в других руках.

– Но…

– Это был подарок, а не приглашение на скучный разговор, – сказал он. – Хочешь обсуждать религию и философию, найди джасели. Все, что я хотел сказать, в твоих руках. Делай с этим, что хочешь.

– Мисаки, ч-что это? – пролепетала Сецуко в страхе и смятении, глядя на Сираденья. – Что ты…

– Не переживай, – Мисаки привязала обсидиановый меч к бедру и поняла, как жаждала ощутить этот вес. Ребенок был не тем грузом. – Я знаю, что делаю.

– Ты… умеешь сражаться? Как?

Мисаки смотрела, как Сецуко соединяла кусочки, как было с Мамору. Но в этот раз она не могла желать в тревожной тишине одобрения. Не важно, что Сецуко или другие думали о ее неприличном поведении. Было важно, что Мисаки и ее черный меч стояли между ее семьей и смертью.

Грохот раздался из передней части дома, женщины вздрогнули. Кто-то пытался пробить двери.

– Прячься! – прошипела Мисаки. – Старайся не шуметь. Фоньяки отлично слышат. Мне будет проще увести их, если они не узнают, что вы там.

– Увести их от нас? – лицо Сецуко исказила боль. – Мисаки, я не могу… я не хочу оставлять тебя тут одну.

– Ты должна.

Еще грохот сотряс дом. Глаза Сецуко расширились сильнее. Она была в ужасе. Хищник в Мисаки видел, что ей хотелось убежать в убежище. Но она, что обидно, не стала это делать.

– Мисаки, я не могу тебя бросить, – прошептала она. – Я знаю, что не буду полезна против них, но…

– Не в том дело, – Мисаки посмотрела на свои колени.

Мисаки не просто так скрывала свою историю сражений под половицами кухни, жестокость была неприличным хобби для благородной леди, и ее муж запретил разговоры о ее времени за морями. Но если приличия и послушание заставили ее забить доски, что-то сильнее держало их на месте, глубокий стыд.

Но, даже если бы она была мужчиной с чистой кровью и огромной силой, она не была бы бойцом, с которым захотел бы быть уважаемый Мацуда. Мечники Такаюби были благородными, встречали врага в лицо в открытом поле, их репутацию поддерживали мощь и дисциплина. Мисаки была слабой, нападала из засад, редко давала жертвам чистый бой. Потому что в чистом бою она проиграла бы.

Такое оскорбило бы настоящих коро. Люди, которые знали, кем она была, смогли ее простить… но она сомневалась, что такое можно было прощать.

– Сецуко, лучше… не смотри, что я собираюсь сделать.

– Я не боюсь, – соврала Сецуко, но от еще одного грохота она вздрогнула. – Я р-резала много рыбы, вряд ли кровь фоньяк выглядит иначе.

– Не в том дело. Я не хочу, чтобы ты видела… меня, – не такой, какой она была на самом деле. Какой она станет, когда Сираденья вкусит кровь. Люди, рядом с которыми она билась в прошлом, сдерживали ее, не давали поддаться желанию убивать, но если придётся убить…

– Я не понимаю.

– Ты… – слова застряли в горле Мисаки, она сглотнула. – Ты думаешь, что я хорошая, – она коснулась ладоней Сецуко. – Это спасло мою жизнь.

– Что?

– Я не признавалась в этом, ведь я гордая и глупая, – и время было на исходе. Мисаки быстро моргала. Не время для слез. – Ты спасла меня. Я верну долг, но мне нужно, чтобы ты поверила мне и спряталась.

Сецуко медлила миг. А потом кивнула, сжала руку Мисаки и склонилась. Их лбы на миг соприкоснулись в выражении тихой поддержки. А потом они разошлись, Сецуко побежала к подвалу, а Мисаки повернулась к угрозе. Она не была достойна этой семьи, но она защитит ее со всем ядом и кровожадностью, со всей своей хитростью.

Фонья ударила по дверям, ломая их. Мисаки прошла в главный зал. Она ненавидела биться с врагами лицом к лицу. Каждый инстинкт в ней кричал прятаться и устроить засаду, но ей нужно было увести солдат от Сецуко и детей, и для этого нужно было их внимание.

Двойные двери распахнулись. Дерево упало на пол, Мисаки оказалась лицом к лицу с четверыми в желтой форме – не совсем лицом к лицу. Ее тело было чуть повернуто, чтобы скрыть меч на бедре, придавая ей облик хрупкой домохозяйки. Это прикрытие в чем-то было даже лучше тени.

МАМОРУ

Гора из ржавой стала красной. Тучи, созданные фоньей, пропали, небо снова было ясной, но сиял не яркий свет дня. Закат касался уже пропитанного кровью снега, озаряя горный склон в трупах красным светом.

Среди месива из трупов в желтой и черной одежде Мамору нашел два обмякших тела в голубом – Мизумаки – и два в светло-сером – кузены Юкино-сэнсея. Дядя Такаши стоял в двух баундах от него, выглядя утомленно. Но он все еще улыбался. Он и Тоу-сама единственные остались стоять.

– Вы… убили их всех, – потрясенно прошептал Мамору. – Всех элитных солдат.

– Наши товарищи Юкино и Мизумаки помогли до гибели, – сказал Тоу-сама. – Их семьи могут гордиться.

– А самый быстрый? – спросил Мамору. – Убийца дракона?

Дядя Такаши рассмеялся.

– «Убийца дракона»? – за улыбкой была капля раздражения, но Мамору думал, что боец, который превзошёл в бою один на один Юкино-сэнсея и сдерживал братьев Мацуда заслужил этот титул. – Твой отец с ним разобрался, – дядя Такаши одобрительно улыбнулся Тоу-саме.

– Почти, – Тоу-сама сжал пальцы правой руки, на лице проступило немного раздражения. – Он не умер.

– Да, – сказал дядя Такаши. – Выглядит как прямой удар.

– Я немного промазал, – сказал Тоу-сама. – Копье попало, но не в сердце.

– Он все еще далеко отлетел, – отмахнулся дядя Такаши. – Он оглушен, и падение убьет его.

Мамору заметил движение внизу – фигуры в желтом перебирались через развалины западной деревни, шли к ним.

– Собирайтесь с силами, – сказал дядя Такаши брату и племяннику. – Бой станет только тяжелее.

В тот миг движение на ближайших камнях привлекло внимание Мамору. Он и дядя потянулись за оружием, подняв джийю, но Тоу-сама поднял руку.

– Это один из наших.

Так и было, на камнях появилась фигура в кимоно и хакама. Его ладони сжимали длинный бамбуковый лук.

– Катакури-сэнпай! – удивленно сказал Мамору.

Катакури Хакузора был самым юным лучником из тех, кто прикрывал северный проход, худой и тихий мальчик на год старше Мамору в академии Кумоно.

– Почему ты бросил пост? – осведомился дядя Такаши.

– П-поста больше нет, Мацуда-доно, – сказал мальчик. Его ладони на луке дрожал.

– Что?

– Только я… – его голос оборвался, слезы текли по лицу, оставляя следы. – Простите, Мацуда-доно. Остался только я.

– Что?

– Они пробились за сиирану. Мой отец послал меня сказать вам… Поста нет.

– Что это значит, сэнпай? – паника заполнила Мамору. – Они в деревне?

– Мы пытались их остановить…

– Такеру, – тут же сказал дядя Такаши. – Вернись в дом.

Тоу-сама застыл, колебания мелькнули неожиданно на его лице.

– Нии-сама…

– Сейчас! – приказал дядя Такаши. – Тебе нужно защитить Сецуко и других.

– Но тут еще наступают ранганийцы, – сказал Тоу-сама. – Я должен остаться и помочь тебе сдерживать их. Мамору должен вернуться.

– Мы не можем рисковать судьбой семьи, посылая четырнадцатилетнего мальчика, хоть и умелого. Ты – самый сильный боец, ты пойдешь. Обеспечь выживание нашей семьи.

Это было логично. Мамору не знал, чтобы Тоу-сама отказывался от логики… или спорил с приказами. Но он не слушался. Он посмотрел на Мамору, потом на брата.

– Нии-сама… прошу…

– Что? – рявкнул дядя Такаши, готовый ударить брата.

– Я… не так силен.

– Так, – тон дяди Такаши прозвучал резко, а не ободряюще. – У тебя есть приказ.

Джийя Тоу-самы поднялась, словно в бунте. На жуткий миг Мамору поверил, что его отец нападет на его дядю, а потом джийя Тоу-сама стала спокойной. Невидимое напряжение покинуло его тело.

– Да, Нии-сама, – сказал он без эмоций, опустив взгляд. Он даже не посмотрел на Мамору, сказав ему. – Держи линию.

– Да, сэр, – сказал Мамору.

Не оглянувшись на брата и сына, Тоу-сама повернулся и помчался по горе. Не было времени смотреть ему вслед. Следующая волна врагов почти достигла их.

Солдаты были желтыми, но их вела фигура в черном с парой мечей в руках.

– П-прости, дядя, – Мамору занял боевую позу. – Я не знаю, как помочь с продвинутыми атаками или…

– И не нужно, – дядя Такаши смотрел на наступающих солдат. – Разберись с четверыми вдали слева, а остальных оставь мне.

– Да, дядя.

Катакури Хакузора тоже занял позицию. Хоть колчан юноши был пуст, он создал стрелу изо льда и вложил в лук.

– Не стоит, Катакури-кун, – сказал дядя Такаши.

– Мацуда-доно?

– Этот бой не твой. Поднимись на гору и защити женщин и детей.

В отличие от Тоу-самы, юный Катакури не нуждался в повторении.

– Да, Мацуда-доно, – он поклонился и повернулся бежать по горе.

И фоньяки напали на них.

В этот раз Мамору не застыл. Что-то в нем зачерствело, когда жизнь покинула Юкино-сэнсея – словно кусочек спокойной ньямы мечника перешел в него. Его клинок уже вкусил кровь. Теперь он знал чувство, движения давались проще. Первый фоньяка поймал его катану животом, развалился на два куска. Второй мудро отпрянул от оружия Мамору, отвел руку для атаки. Слишком медленно. Мамору бросил ледяной снаряд в его горло.

Еще два фоньяки выстрелили воздухом в него одновременно. Он отскочил от одной атаки, но другая попала в его грудь, выбила дыхание из его тела. Он пошатнулся, и один из врагов использовал момент и бросился, чтобы схватить его за ведущую руку, обездвижит ее железной хваткой.

«Умный ход», – с горечью подумал Мамору. Он был быстрее, но не сильнее, он не мог вырваться из хватки взрослого солдата.

Фоньяка отвел меч для убийственного удара. Даже если бы Мамору хватало сил, чтобы биться с взрослым теонитом, он не успел бы высвободить ведущую руку. Но он всегда мог перекрыть нехватку силы скоростью.

Мужчина не успел закончить взмах, Мамору вонзил костяшки во льду в его лицо. Удар был для отвлечения. Он не сломал фоньяке нос, даже хватка не ослабла. Но у Мамору появился миг, чтобы притянуть молекулы воды вокруг.

Вода собралась в его левой ладони, стала оружием, отражением металлического в правой руке. И Мамору взмахнул оружием. Это был не Шепчущий Клинок, Мамору это знал. Его лед был недостаточно острым, чтобы разрезать сталь, но он ощутил хищный трепет гордости, когда он оказался достаточно острым, чтобы резать мышцы человека. Фоньяка завизжал, выронил меч, кровь брызнула из его плеча. Но он не отпустил правую руку Мамору.

Мамору поднял ногу и пнул истекающего кровью мужчину в живот, сбивая его. Хватка фоньяки была такой упрямой, что он вырвал катану Мамору из его руки, падая. Это было не важно. Правая ладонь Мамору инстинктивно присоединилась к левой на рукояти ледяного меча, он бросился вперед и вспорол горло мужчины.

Следующий солдат напал, подняв меч, Мамору взглянул на свою стальную катану, лежащую в баунде от него в снегу. Он мог успеть забрать ее… но он ощущал себя сильным в пылу боя. Может… Он повернул ледяной меч, чтобы остановить металлический клинок фоньяки. Удар послал шок по рукам.

Оба клинка сломались.

«Не совсем, – Мамору недовольно скрипнул зубами. – Еще не так хорош», – фоньяка был так удивлен, что его сталь сломалась, что не смог защититься, лед Мамору изменил форму и вонзился в его грудь.

Исполнив приказ, Мамору повернулся помочь дяде, но помочь было не с чем. Дюжина солдат в желтом лежала у ног дяди Такаши. Стоял только фоньяка в черной форме, и он вряд ли будет стоять долго. Его левая ладонь крепко сжимала рукоять меча ранганийца с широким клинком, но правая была рассечена до кости, кровь лилась. Дядя Такаши сможет добить его одним ударом.

Но главе Мацуда было тяжело шагнуть вперёд и взмахнуть катаной. Когда он сделал это, удар был слабым. Раненый фоньяка смог остановить его мечом в левой ладони. Нагимару скрежетал об ранганийский меч, впился в плечо фоньяки. С первобытным рёвом дядя Такаши повернул Намимару в левой ладони и вонзил клинок меньше в живот солдата.

Воздух извивался, фоньяка дернулся, рыча, ударяя по дяде Такаши с поразительной силой для умирающего теонита. Сталь задела руку дяди Такаши, и он отпрянул, вырвал свои мечи и покончил с жизнью фоньяки с фонтаном крови.

Рана на плече дяди Такаши была мелкой, но, когда он отшатнулся, Мамору понял, почему его движения были медленными. В тумане свежей крови Мамору не ощутил ее, но теперь видел глубокую рану вдоль торса дяди Такаши, от левого плеча до правого бедра. Оттуда лилась кровь.

– Знаешь… – дядя Такаши улыбнулся сквозь зубы, его темно-синее кимоно становилось темно-красным. – Я еще не бился с двойным мастером. Мерзавец поймал меня, да?

– Дядя! – Мамору быстро стряхнул кровь со своего меча, убрал оружие в ножны и побежал вперед. Он добрался до дяди, когда он пошатнулся и упал на него.

– Я в порядке, – возразил дядя Такаши, когда племянник поймал его, но он повис на левом плече Мамору, не подтверждая эти слова.

Дядя Такаши все еще бормотал бред про неглубокий порез, но Мамору знал, что нужно было что-то делать. Извиняясь, он раскрыл кимоно дяди и надавил на рану. Он скривился, его ладони скользили на крови, и рукава кимоно быстро промокли. Он не мог только ладонями заткнуть течение. И Мамору понял, что придется снова ослушаться мать.