Текст книги "Меч Кайгена (ЛП)"

Автор книги: М. Л. Вонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

– С возвращением, милашка.

Мужчины, отреагировавшие на взрыв, вскоре вернулись. Если они считали историю Такеру безумной, их сомнения пропали, когда они нашли кровавые куски литтиги на склоне горы, и они теперь желали услышать историю подробнее.

Но Такеру не успел ответить на их вопросы, Амено Кентаро прошел во двор.

– Мацуда-доно! – сказал он, и Мисаки увидела по его лицу, что что-то не так.

– Что такое?

– Кое-кого не хватает.

– Что? Кого?

– Ребёнка, – сказал мужчина, – пятилетней девочки Гинкава Юкими.

Юкими была одной из детей, осиротевших после атаки Ранги. Ее молодой отец и дяди умерли, пытаясь удержать северный переход. Ее мать, одна из кузин Юкино Дая, погибла от бомбы при авиаударе.

– Проверьте дома, – сказал Такеру. – Соберите людей и обыщите гору – только мужчины, – добавил он, – и только воины. Кузнецы, монахи и женщины останутся у своих домов, пока мы не убедимся, что на горе нет союзников убийцы.

– А родители девочки? – спросил один из волонтёров. – Где они?

– У нее нет родителей, – сказал Такеру, – но ее семья – все мы. Отец Гинкавы Юкими умер, защищая эту деревню. Ее мать была кузиной Молнии Дая, из той же ветки семьи Юкино, что и моя мать. Этот ребенок – наша кровь. Она принадлежит всем нам, и наш долг – найти ее.

– Думаете, ее забрал тот же, кто взорвал бомбу? – спросил один из Амено. – Или у него были сообщники, забравшие ее?

– Не знаю, – Такеру взглянул на Мисаки, думая, что у нее были идеи, но она была растеряна, как он.

А если убийца не пришёл один? А если были другие литтиги? Она вдруг представила, как незнакомец надевает лицо матери или отца Гинкавы Юкими. Если мужчина с татуировками увидел и запомнил черты Мамору, он мог сделать так и другими жителям Такаюби. Такеру и Мисаки чуть не повелись на иллюзию, а растерянный ребёнок не мог не поверить.

– Человек, с которым встретились мы с моей женой, использовал иллюзии, чтобы выглядеть как наш сын, – сказал Такеру. – Моя жена уже встречала его тип суб-теонита. Она объяснит, как понять, что видишь иллюзию.

Мисаки сказала людям выглядывать мерцание света, как блики на поверхности воды.

– Будьте осторожны с теми, кто не говорит, – добавила она. – Литтиги не могут имитировать голоса. Пока члены ваших групп обмениваются словами все время, вы будете в порядке.

Мужчины стали устраивать поиски, а Такеру послал Сецуко собирать женщин и детей, чтобы он сосчитал их еще раз, а Мисаки могла рассказать им всем, как видеть сквозь иллюзии литтиги.

Когда все ушли, Такеру сел на колени у дома Мацуда и опустил ладони на снег.

– Что вы делаете? – спросила одна из женщин.

Такеру закрыл глаза.

– Я поищу Гинкаву Юкими.

Он стоял неподвижно почти ваати, и Мисаки пришлось рассказывать растерянным жителям и волонтерам, что он делал. Некоторые из них смотрел с недоверием, но они не сомневались в способностях Такеру, даже если они казались странными. Когда он открыл глаза, он хмурился.

– Отзывайте мужчин, – тихо сказал он.

– Что? Почему, Мацуда-доно?

– Нарушителей уже нет на горе, как и Гинкавы Юкими.

– О чем вы? Она мертва?

Такеру покачал головой.

– Я не ощутил тела в снегу или в озере, а если бы она был на камнях, наши разведчики уже нашли бы ее. Ее уже нет на горе.

– Кто-то забрал ее? – спросила одна из женщин, прижимая к груди свою маленькую девочку. – Зачем кому-то это делать?

Теории носились по деревне остаток вечера. За прошлую неделю люди Такаюби начали собирать все запасы еды в останках гостиной Мацуда. Весной половина комнаты, что уцелела, не будет годиться для обитания, но сейчас лед Такеру превратил ее в неплохую столовую, ледяная часть служила как холодильник, а деревянная половина была открыта для деревни, чтобы они могли там готовить.

Каждую ночь Мисаки собирала женщин, и они готовили вместе в нескольких больших кастрюлях. Без электричества для жарки или уцелевших рисоварок было удобнее готовить еду сразу для всей деревни. Этой ночью множество женщин появились помочь с ужином, почти половина женщин Такаюби. Некоторые пришли поговорить. Некоторые пришли для общества. Все помогали руками.

– Думаете, так правительство пытается запугать нас? – спросила Маюми, передав Мисаки черпак, который она просила.

– Опасно такое говорить, – сказала Мисаки. – Осторожнее с тем, кто может услышать. И я в этом сомневаюсь.

– Но, Мацуда-доно, вы предположили, что Император мог послать убийц…

– Знаю, – сказала Мисаки, – но есть особые тактики, которыми тираническое правительство запугивает подданных. Во-первых, они показывают себя – солдат в форме, а не чужаков в странных костюмах. И я думаю, если бы это была попытка запугать, похитили бы ребенка с живыми родителями. Это… – это делали ямманки с баксарианцами, чтобы держать их в узде, но Мисаки решила, что уже достаточно обвинила Империю в измене, не втягивая в грязь ближайших союзников.

Она покачала головой.

– Если они хотели усилить психологический удар, они не выбрали бы сироту.

– Но она была не просто сиротой, – возразила оскорблённо Фуюхи. – Она была ребёнком Такаюби, нашей кровью. Как сказал твой муж, она принадлежала всем нам.

– Но правительство этого не поняло бы, – сказала Мисаки. Она сделала паузу, мешая суп, держа над пузырьками горсть специй. С жаром от кипящей воды на коже она вспомнила то, что ей говорил Робин давным-давно на крыше, когда она спросила, стоило ли спасать северных эндеров из Ливингстона.

Все в этой части города были подавлены или брошены силами теонитов, на какие полагается весь мир. Но они не сдаются. Они устроили тут себе жизнь и культуру. Это не идеально, но стоит защиты, даже если правящие теониты и политики с полицией решили иначе.

Она не ожидала, что поймет ту часть Робина, не думала, что эти слова будут иметь для нее столько смысла.

– Мацуда-доно? – сказала Фуюхи. – Ты в порядке?

– Да, – Мисаки разжала ладонь, бросая специи в суп. – Просто вспомнила кое-что… – она покачала головой. – Не важно. Смысл в том, какими были полковник Сонг и его люди. То, как наша деревня работает, как мы заботимся друг о друге, они не понимают. Это не похоже на действия правительства по запугиванию людей.

– Думаете, это ранганийцы? – спросила Фуюко.

– Не знаю, – сказала Мисаки, – и я не знаю, почему вы, леди, думаете, что у меня есть все ответы. Вы знаете, что я – домохозяйка, а не шпион, да?

Фуюко пожала плечами.

– Ты порой говоришь так.

– И чаще всего ты права, – сказала Хиори.

Мисаки покачала головой.

– Мой муж и другие люди будут делать все в своих силах, чтобы узнать. А мы пока можем приглядывать друг за другом.

Исчезновение Юкими сблизило жителей деревни. В другом месте пропавшую сироту не заметили бы, но это была Такаюби, и потеря задела каждого родителя, каждый дом. Котецу Каташи и его дети сделали стоящие факелы, которые коро размесили в деревне, чтобы место было освещено ночью, надеясь прогнать нарушителей. Мизумаки Фуюко и два волонтера переехали к сиротам, чтобы приглядывать за детьми, пара мужчин Амено забрались к храму Кумоно и защищали монахов, поселившихся там, и они спали по очереди, чтобы хотя бы три человека были на страже в разных местах в деревне все время. Кроме нескольких мужчин, которых Такеру послал в ближайшие рыбацкие деревни спросить о Юкими, все – жители и волонтеры – оставались у деревни или внутри нее.

Мисаки не знала Гинкаву Юкими или ее родителей, но она ощущала боль за девочку, пока укладывала детей спать. Все в деревне ощущали это, как поражение, принадлежащее им всем.

Когда Мисаки открыла дверь спальни, она нашла Такеру на коленях на татами спиной к ней.

– Прости, – прошептала она, узнав покой медитации. – Я не хотела побеспокоить.

– Все хорошо, – сказал он. – Ее нет, – он покачал головой и повернулся к Мисаки, его лицо было уставшим в свете лампы. – Смысла нет.

– Ты пытался найти ее все это время?

– Я обещал тебе, что буду оберегать всех нас.

– Ты сделал все, что мог, – мягко сказала Мисаки. – Никто не мог это предсказать.

Мисаки опустилась на колени перед доской, которая служила столом, вытащила шпильки из волос, и они рассыпались по ее плечам.

– Так у тебя нет идей о том, что могло произойти? – спросил Такеру, пока она водила пальцами сквозь волосы, прогоняя напряжение из скальпа.

Она покачала головой.

– Прости, Такеру-сама.

– Кто такой Каллейсо?

Вопрос заставил Мисаки замереть, пальцы все еще были в ее волосах.

– Что, прости?

– Ты спрашивала у литтиги о некоем Каллейсо, – сказал Такеру. – Имя звучит знакомо.

– Ты мог его слышать по телевизору. Он – главарь преступников Ливингстона. Он был известен в Карите, когда я была подростком. У его последователей были серые плащи, но у них не было татуировок на лицах… или бомб, активирующихся голосом.

– Но ты решила почти сразу спросить о нем, – сказал Такеру. – Какое отношение преступник из другого конца мира может иметь к Такаюби?

– Может, у него дело не с Такаюби, – Мисаки скользнула пальцами к кончикам волос и стала распутывать пряди там. – А со мной.

– Почему? – спросил Такеру. – Какие у тебя отношения с этим преступником?

Мисаки вдохнула, отвернулась от стола и посмотрела на мужа.

– Я последний год в академии Рассвет боролась с ним.

– Что?

– Ну… не прямо, – исправилась она, теребя спутанные волосы. – Думаю, у нас было только одно физическое столкновение. Мои друзья из школы и я бились с его последователями и пытались помешать ему покорить другие банды Ливингстона.

Такеру моргнул ей с пустым взглядом мужчины, который был переполнен новым опытом для одного дня. Его ударило его подсознание, на него напала жена, иллюзионист и бомба за день, а еще он много говорил, что утомляло человека, который предпочитал тишину своего кабинета или додзе. Он вряд ли мог впитать еще больше странностей.

– Наверное, это не важно, – Мисаки вздохнула. – Каллейсо был первым, кто пришел в голову, когда я увидела серый плащ, но остальное не сходится. Сехмет Каллейсо – не должен даже знать мою личность. Единственный раз, когда мы бились, мы оба были в масках.

– Ты билась с ним?

– Не очень успешно. Он сбросил меня со здания.

– Ты… боролась с преступностью? – сказал Такеру.

– Помогала, – сказала Мисаки. – Почти всю работу выполняли мои друзья.

– Твои друзья.

– Да. Эм… ты встречал одного из них, – Мисаки смотрела на свои колени, а не в глаза Такеру.

– Юноша, пришедший за тобой, – сказал Такеру. – Робин Тундиил.

Мисаки скривилась.

– Да, – ее плечи напрялись, но Такеру не комментировал Робина дальше.

– Я думал, ты только училась с мечом с твоим отцом, – сказал он. – Я не понимал, что твой опыт тянулся так глубоко.

– Ясное дело, – сказала Мисаки, усталость мешала скрыть раздражение, но и была слишком уставшей, чтобы злиться. – Ты сказал мне не говорить о моем времени в академии Рассвет.

– Ах, да. Думаю… учитывая обстоятельства, стоит отменить тот приказ.

– Почему ты это сделал? – спросила она, не сдержавшись. Она не знала, перегибала ли. Она не знала этого нового Такеру, и насколько сильным было его терпение с ней, но было больно, и она должна была спросить. – Почему ты не давал мне говорить о прошлом?

– Не знаю, – сказал он, строго разглядывая ее в свете лампы. – Может, я боялся.

– Чего боялся?

– Не знаю.

– Моя мать… когда она говорила о жизни до нас, она печалилась… или злилась.

Мисаки вряд ли слышала хоть раз, чтобы Такеру говорил о своей матери. Он был обеспокоен.

– Ты в порядке, Такеру-сама?

– Просто устал.

– Ты должен поспать, – сказала она. – Помни, ты обещал учить Хироши до рассвета.

– О, – растерянность мелькнул на лице Такеру. – Точно, – он замер на миг, хмуро глядя на стену напротив. – Он убил мужчину твоим мечом?

– Да, – Мисаки смотрела на пол. – Жаль, что так вышло – все вышло из-под контроля. Прости…

– Не ты должна извиняться. Я должен был защитить всех вас. И даже без меня ты не могла знать, что пятилетний покинет убежище и присоединится к убийству. Обычный пятилетний так и не попытался бы сделать, и он не преуспел бы. Не твоя вина, что мальчик такой, как я.

– Как ты?

– Не совсем человек. Думаю, это может быт опасно, если смешивать сильные семьи, как делаем мы. Слишком сильная кровь, и ребенок становится больше похожим на божество, а не на человека.

– Разве не в том смысл? – спросила Мисаки. – Усилить ценную кровь богов, создать самых сильных детей?

– Да, но это не отменяет факта, что это опасно – для детей и их матерей. Я лишь благодарен, что Хироши не убил тебя.

– Что?

– Не мечом, – уточнил Такеру. – До того…

– Такеру-сама, о чем ты говоришь?

Он смотрел вдаль, свет лампы подчеркивал круги под его глазами.

– Даже сильная женщина плохо справляется, рожая божество.

– Я не понимаю, Такеру-сама.

– Моя мама, Юкино Тацуки, была ужасно сильной джиджакой. Конечно, как женщина, она почти не использовала свою джийю масштабно, но… я помню, что она могла очистить двор от снега, едва махнув ладонью. Женщины говорили, что как-то раз ребенок упал в реку, его уносило течением. Мать мальчика не успела нырнуть за ним, моя мать подняла реку и опустила его на берег.

– Великая Нами, Такеру-сама, – шутливо сказала Мисаки. – Так я чувствую себя слабачкой.

– Нет, – Такеру покачал головой. – Может быть ошибкой, как по мне, соединять Мацуд и Юкино. Существа с такой большой силой – схожей силой – могут давать катастрофические результаты.

– Но твой отец не был… – Мисаки не дала себе сказать оскорбление. Эта новая практика честности с мужем оставляла ее растерянной, но ей нужно было помнить, что она говорила с Такеру. Она не могла говорить плохо о Мацуде Сусуму.

– Мой отец не был мастером Шепчущего Клинка, – отметил Такеру, зная, что она хотела сказать, но он не злился, – и не достиг величия как джиджака. Но он все еще нес кровь рода Мацуда. Вместе с силой моей матери получился такой сильный ребенок, что й было сложно выносить нас.

Такеру опустил взгляд, тень вины коснулась его черт.

– Будто человеческое ограничение не дает нам существовать. Может… Боги – родители, которые не хотят, чтобы их потомки превзошли их.

Мисаки разглядывала мужа мгновение. Она много раз обводила линии его идеального лица, гадая, была ли в нем плоть и кровь человека, когда он казался творением Богов из чистой зимы. Она не думала, как странно себя ощущало такое создание.

– Мне сказали, что рождение Такаши-нии-саму оставило мою мать слабой и больной. Мое рождение чуть не убило ее, оставив ее на год прикованной к постели. В третий раз у нее был выкидыш на позднем сроке, пока я был еще юным. Она была бы в порядке после этого, но мой отец настоял, чтобы они попробовали снова. Она умерла через пару месяцев во время четвертой беременности.

– Прости, Такеру-сама, я не знала об этом.

Мисаки говорили, что ее свекровь умерла от долгой болезни. Она не понимала, что выкидыши и смерть были распространены в доме Мацуды. Она гадала, знал ли ее отец. Если знал, выдал бы ее в этот дом? Она отогнала эти мысли. Это было не важно. Это уже было сделано. Много лет назад. И Мисаки была все еще жива, с мужем. Это было важно.

– Мы не говорили об этом, – сказал Такеру. – Если Такаши или я упоминали это… если мы говорили о матери… Тоу-сама бил нас.

Это тоже было новостью для Мисаки. Она годами видела Мацуду Сусуму как своего тирана, она не догадывалась, что Такеру и Такаши страдали, как его сыновья. И она не думала, что нужно радоваться, что оба брата не унаследовали жестокость отца.

Такеру редко поднимал руку на Мамору. Может, это было лишь раз – в тот странный день, когда Мамору озвучил сомнения в империи и всем, в чем он жил. Конечно, было додзе, где Такеру мог ударить по боку Мамору или костяшкам во время тренировки, когда тот оставлял брешь, когда нужно было выучить урок. Но Такаши и Такеру научились владеть мечом у дедушки, Мацуды Мизудори. Сусуму не учил их. Только презирал.

– Думаю, – медленно сказал Такеру, – он не был хорошим отцом. И он точно не был хорошим мужем.

Мисаки в шоке смотрела на Такеру.

– Что такое? – спросил он, увидев ее большие глаза.

– Я просто… не думаю, что слышала, чтобы ты критиковал своего отца.

Она не хотела, чтобы на его лице появился стыд.

– Я не должен оскорблять его, знаю. Но…

– Но?

– Он ранил мою мать.

Это не удивило Мисаки, особенно, если мать Такеру была так сильна, как он описал. Если Сусуму что-то ненавидел больше всего, так это когда ему напоминали о его слабости.

– Она тоже его била, – медленно продолжил Такеру, словно вспоминал то, что никогда не озвучивал, что он, наверное, пытался забыть. – Они всегда бились. С другими людьми моя мать была хорошей, была доброй, но она и мой отец не могли ни о чем договориться, и они страдали. Если он говорил с ней, он кричал. Если она говорила с ним, она плакала. Такаши-нии-сама сказал мне намного позже, что у нее была чудесная улыбка, – он покачал головой. – Я не помню, как она улыбалась.

– Мне жаль, – тихо сказала Мисаки. – Я не знала, – но почему он рассказывал ей это сейчас? Он казался уставшим. Ему точно хватило боли на один день.

– Было очевидно, когда ты вышла за меня, что ты не хотела тут быть, – сказал Такеру, – так что я старался держаться на уважительном расстоянии от тебя. Я был уверен, что если ты заговоришь о жизни до того, как пришла сюда, и том, что оставила, мы поссоримся.

Он был прав. Если бы Мисаки думала о Ливингстоне и Робине, еще и заговорила об этом, она точно поссорилась бы с ним. Но разве это было бы плохо? Это было бы хуже пятнадцати лет полного одиночества?

– Я не хотел, чтобы между нами все было так, как между моими родителями, – сказал Такеру. – Я не хотел, чтобы наши сыновья выросли, как я… не совсем людьми.

Мисаки смотрела на мужа в свете лампы, все обретало смысл. Такеру не видел брак без жестокости. Он пытался не допустить такого единственным известным ему способом. Молчанием. Это в чем-то имело смысл.

– Когда у тебя был выкидыш в первый раз, я переживал, что тебя ждала та же судьба, что и у моей матери. Я думал, что убивал тебя.

– Это было не так, – сказала Мисаки, тронутая и растерянная от мысли, что Такеру винил себя в слабости ее тела. – Это было мое поражение, не твое.

– Не поражение, – сказал Такеру. – Ты еще жива.

– Я… – Мисаки моргнула. – Я потеряла твоих детей.

– Как я объяснил, это часто бывает у жен Мацуда. Реже бывает, что женщина переживает даже один выкидыш. Ты явно была защищена Богами… или, может, кровавая магия твоей семьи дала тебе силы. Может, твое управление кровью подсознательно убирало опасного ребенка до того, как беременность могла убить вас обоих.

– Ты думаешь, что я убила твоих детей, – сказала Мисаки, – как всегда говорил твой отец.

– Думаю, ты спасла мою жену, – сказал Такеру. – Твоя кровь Цусано помогла тебе выжить, когда моя мать не смогла. Думаю, наши отцы сделали хорошую пару.

Мисаки выдохнула с кривой улыбкой.

– Это немного жутко, Такеру-сама.

Такеру не улыбнулся в ответ. На его лице все еще была боль, и для Мисаки это было в новинку, был тяжело смотреть на это, даже если это длилось уже какое-то время.

– Я знал, что тебе было больно после потери тех детей, – сказал он, – как моей матери было больно перед ее смертью. Но, признаюсь, к моему стыду, я не знал, что делать. Я все еще не знаю…

– Ты говоришь со мной, – сказала Мисаки. – Я хотела, чтобы ты говорил со мной, чтобы я не была одинока.

Такеру покачал головой.

– Я думал, что если попытаюсь быть ближе к тебе, ты оттолкнёшь меня. Я думал, что если заговорю с тобой, это станет ссорой.

– Но есть вещи хуже ссоры, – сказал Мисаки. – Я не против капли ссор. Я не могу терпеть молчание.

– Тогда я худший муж в Кайгене.

– Нет… – мягко сказала Мисаки. – Я могла бы тоже нарушить молчание, – но ей не хватило смелости.

Она злилась на Такеру за то, что он относился к ней, как к кукле, но сама не была лучше. Она относилась к нему как к глыбе льда в форме человека, не учитывая, что тот лед мог появиться по человеческим причинам.

– Прости, что я оставил тебя в молчании на все это время, – сказал Такеру. – Я не знаю, понимаю ли я это… но я рад, что мы сразились сегодня.

Мисаки кивнула.

– И я.

Мужчины, как Мацуда Такеру Первый существовали только в легендах, потому что, конечно, настоящие люди не могли закончить проблемы королевства взмахом меча. Бой Мисаки и Такеру не наделил их магически любовью и пониманием. Он не исцелил боль, оставшуюся без Мамору. Но это было чем-то, началом заживления. Это было первым знаком, что все могло стать лучше.

Когда Мисаки и Такеру легли на футон вместе, волна их холода потушила огонь в лампе, оставив серо-белую смесь света луны и теней. Тьма не угрожала кошмарами, ведь Мисаки уже не был одна. Казалось естественным, когда Такеру придвинулся и коснулся ее… а потом он замер.

– Что такое? – прошептала она.

– Ты ненавидишь, когда я тебя касаюсь, – сказал он, не обвиняя, а констатируя факт. – Ты всегда это ненавидела.

Мисаки не пыталась отрицать это.

Она не знала, могла ли заставить себя полюбить его прикосновение, но она прильнула и потерлась щекой об его пальцы. Она обняла его. Холодный. Ну и что? Она была такой же. Она устроилась ближе, опустила голову на его плечо. В нем не было горячей искры, от которой кипело ее желание, но когда она закрыла глаза, кошмаров не было.

В объятиях мужа, в звуке его ровного дыхания она впервые за месяц спала крепко.