Текст книги "Моя профессия ураган"

Автор книги: Люда и Игорь Тимуриды

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 46 страниц)

Глава 9

…Покончив таким образом с мамой, Лан занялся дочкой. Точнее сказать, он вовсе не хотел, даже когда стал хоть немножечко соображать, ни отпустить, ни освободить, ни подняться с меня. Хотя я самым наглым образом лежала голой спиной на полу.

Но я резким движением высвободилась, собирая по комнате кусочки своей одежды, словно то были остатки моей гордости.

Меня даже не назвали женой!

А девок, простите, полно.

Настроение снова портилось, и я почти уже снова начинала рычать зверем.

Лан, переодевшись, хладнокровно взял меня на руки, не слушая моих сопротивлений. Я глупо смирилась. Если уж суждено, то побуду с ним, пока не уедет. Глупо было сопротивляться объятию, когда тобой перед этим три часа подряд натирали и полировали пол.

Савитри перекочевала к отцу, который занялся ей самозабвенно, словно сам был ребенком. Та что-то радостно гулила, хотя уже вполне умела говорить.

Впрочем, нельзя сказать, чтоб он оставлял меня. Одной рукой с Савитри, другой со мной, забыв что-то в моей одежде. Я бездумно смотрела, как он играет с дочерью, отдаваясь сама его руке. Дочь была довольна и увлечена. Они уже совсем спелись друг с другом.

– Кстати, вы не ранены? Стрелы у Савитри были отравлены, – вспомнила я.

Лан только хмыкнул и не пошевелился. Тэйвонту глухо выругались и начали осматривать одежду.

Я совсем не помню, сколько так мы были. Время выпало куда-то. Видимо голова совершенно отключилась, так что я только туповато глядела на происходящее, ничего не соображая. Только когда его рука оказалась там, где ей совсем быть не следовало, особенно у "хорошей девочки", я попыталась отодвинуться. Я понимала, конечно, что это глупо, после всего, что с нами произошло, но ничего не могла с этим поделать.

Посадив меня на колени, второй рукой он не отпускал меня. Его, видимо, это тоже не устраивало, потому что спустя какое-то время мы опять очнулись на полу, не слишком-то соображая, как мы там оказались.

Впрочем, на счет этого меня просветил мой второй тэйвонту Тон, бывший моим воспитателем с младенчества.

– Нельзя было отвернуть голову, что ли! – возмущенно сказала я, краснея.

– Я хотел, но не мог, – чуть вздохнул он, сам покраснев. – А ведь я тебя воспитал! На тебя смотрела даже Савитри.

Я стала вся пунцовая.

– Неужели было так плохо?

– Да нет. Это скорей мы поняли, что такое женская любовь.

– Бесстыжие…

Хотя тэйвонту принца ничего не сказали, по крайней мере мне, я прекрасно поняла, что они тоже не упустили бесплатного кино и наслаждались на всю катушку.

– Не люблю порнографию, – сказала я.

– А мне нравится, – сказал тэйвонту Лана. Я ахнула.

– Только это Эротический театр! – бесстыже поправил меня он.

А вот дочка смотрела на меня внимательно, и я поняла, что она требует объяснений, чем это мы занимались на полу так долго и самозабвенно, когда ей по полу даже лазить не разрешают.

– Папа делал маме еще одну Савитри, – объяснила я ребенку.

Та засмеялась от радости, захлопав в ладоши.

– Папа, пожалуйста, сделай ей две! – совершенно отчетливо попросила его Савитри.

– Второе платье за один день, – обречено сказала я, рассматривая разорванную тряпку. – Негодяй такой, ты не мог его снять?

Негодяй такой молчал, ответив только мимолетно поджатыми в ухмылке губами, не отводя от меня взгляда и не разжимая объятий. Я хотела собрать и это платье, но мне не позволили.

– Не выпускай ее из рук, – сказал ему Хан.

Он так и делал.

– Дай я переоденусь, – сказала я.

– Зачем портить третье платье? – хладнокровно сказал он. И, видя мое смущение, выдал хладнокровно же решение вопроса. – Давай накроемся общим плащом, – предложил он. – И волки сыты, и овцы скрыты.

Что мне оставалось? Только смириться…

Конечно, это не могло не сработать в перспективе…

– Хан, берите Савитри и забирайтесь к черту, – сказала я, когда мы в третий или четвертый раз оказались на полу. – Я не собираюсь устраивать вам тут представление.

– Оставьте Савитри и забирайтесь к черту, – внес поправку Лан.

Тэйвонту глухо заворчали.

Савитри сама потянула их в детскую. Чтобы не мешали маме делать сестренку. Это мама еще что-то не туда приладит как всегда, – потом объяснила она мне…

Но я уже их не видела.

– Следующий раз, запомни – моя девичья кровать стоит вон в той маленькой комнате, – сказала я ему, чуть не плача.

– А чего слезы? – весело спросил он. – Да, я же сегодня уезжаю! – притворно вспомнил он, стукнув себя по лбу, кладя меня на кровать.

Мы зарылись в мягкую, пуховую постель голыми, накрылись одеялом и обнялись. Он принялся выцеловывать мое мокрое лицо, ловя губами мои слезы.

– Боже, как хорошо, – прошептал он в восторге. – Поплачь еще!

– Ты неисправим, – сквозь слезы кому-то пожаловалась я.

Незаметно мы провалились в тихий, теплый полусон, где медленные ласки, мягкие, прохлаждающие объятия добавляли, давали ощущение сказочности и нежного тепла этой блаженной полудреме.

Положив безвольные руки ему на плечи, я прижалась к его лицу и неторопливо пробовала губами его сильные, нежные губы; то безвольно начинала покрывать поцелуями его грудь; то в полусне прижималась по-детски и осыпала сотнями невинных, прохладных, детских поцелуев его родные черты: долго-долго, часами, и не могла остановиться… Будто я была околдована и оказалась вместе с Ланом в колдовском мире, где все застыло, где я была настоящей спящей царевной, и даже принц не будил меня поцелуями, а погружал в медленно струящееся волшебство своими нежными ласковыми, такими родными руками. Где-то на краю сознания пульсировала отчаянная, испуганная, мучительная мысль, что все это временно, что сказочное царство – иллюзия, и Лан с легкостью оставит меня, как только натешится. И тогда чары развеются, как дым, оставив меня среди развалин моей все еще детской души – мысль, подсказанная всем прежним жестоким опытом.

Но сил противиться этим рукам, несущим чары, не было. Когда они скользили вниз, по стройным бедрам, гладили впадинки и ложбинки, нежно-нежно скользили вдоль тела вверх, уверенно ложились на груди, я только застывала и погружалась в сказочный мир все глубже, тянясь навстречу им, словно они сами помирились с моим телом… Это был мой мир, хоть на какое-то мгновение…

Я тогда не подозревала, как ужасно он кончится…

Какой-то шум пробудил меня.

– Принц, где ты? Черт возьми! Так мы едем сегодня, черт возьми или нет?! – ворвался в эту сказку чей-то возмущенный крик. Я прислушалась – за дверью был гул людских голосов, там стояли люди, кто-то пытался прорваться.

– Да, мы сегодня же вечером уезжаем отсюда! – приподнявшись на локте, громко подтвердил принц, тоном, не подлежащим обсуждению. Подтвердил, без малейшего обращения внимания на меня…

Сказка медленно разбилась на мелкие скалочки…

Я даже не поняла сначала, что произошло. Он так легко отказался от меня, после того, как натешился мной, что это оставило отпечаток какого-то дурного сна, но не реальности…

Я не изменилась в лице, тщетно пытаясь сохранить на лице вымученную, дрожащую, с последними остатками надежды на то, что этого не произошло, просительную униженную улыбку. Я была убита. Нет хуже – я умерла.

Скажи нет, это не правда!!

Он встал, отводя глаза.

…Сердце противно ухнуло в бездонную пропасть вместе со всеми надеждами. С замершим безжизненным лицом я смотрела, как он встает с кровати, оставив меня.

Сил говорить и плакать не было. Там, где было сердце, сейчас почему-то оказалась льдинка, холод которой противно расползался по мне. А ведь еще сегодня, оно, глупое сердце, еще надеялось, что ты вернешься и мы будем счастливы. Оно получило сполна.

Собрав всю силу воли, я отчаянно пыталась сохранить лицо, и быть внешне спокойной и равнодушной. Господи, почему так больно! От этого стремления не унижаться перед ним, не сломаться, не молить униженно о себе, лицо мое странно одеревенело. И стало походить на ужасную безжизненную маску.

Не выдержав потрясения, я, кажется, закричала… Может, я просто сломалась от тоски и муки? И хорошо еще, что потеряла сознание, а не рассудок: то, что не удалось сделать убийцам, сломать мой дух, удалось хоть на мгновение сделать Лану.

…Очнулась, когда ворвавшиеся тэйвонту были уже в комнате. Я не помню, что я делала и как предотвратила смертоубийство.

– Вон! – коротко показала я им на дверь. Сил говорить не было, и каждое слово давалось громадной силой воли. Никто не должен был видеть мой позор и мою слабость!

Увидев мое белое лицо, тэйвонту побледнели как полотно. Но неохотно подчинились, став за дверями.

Я все же была принцесса! Никто не должен был видеть мои страдания, даже он. И губы дрожали от нестерпимых усилий выглядеть ровно и не разрыдаться. Никто меня еще так не убил…

Да, я вглядывалась в его лицо как сумасшедшая, вглядывалась униженно и искательно, будто надеясь на помилование как на подачку, тщетно пытаясь найти там какие-либо признаки любви.

Господи, скажи нет, что это неправда!! Я бы все на свете простила для тебя. Я бы все отдала тебе, как когда-то отдала себя. Скажи, господи, скажи!! Ведь этого не может быть. Почему же так больно внутри? Почему так больно?

…Наверное, я все-таки дура, старая глупая дура. С другой бы, наверное, так не поступили. Глупое сердце мое все надеялось, что ты увидишь нас и вернешься.

Наверное, правда, я сама в этом виновата. Я отдалась тебе тогда так по детски доверчиво, радостно и счастливо, что, казалось, мне пело и небо, и поле, и лес…

Боже, больно, господи, как больно!

Глупое сердце, оно получило, что заслужило.

Я тогда чуть не повредилась в рассудке. Горе острыми коготками вцепилось в мои внутренности. Тяжесть словно придавила меня, и я перестала соображать. Я только тупо глядела на него. Я утеряла способность воспринимать все здраво, – понимать, что это еще не конец жизни, что и это пройдет, что время залечит все, – я только тупо тонула от нахлынувшего ощущения ужасной, непоправимой беды, обрушившейся на меня и похоронившей мою душу. Лан, мой Лан уходит.

Соображать здраво я была не в силах. Лан уходит от меня. Я только отчетливо и мучительно ощущала его хаотические, болезненные толчки сердца, отдававшиеся в голове, ощущала тупую, ноющую боль внутри, свои холодные, как у покойника, руки, и тягостное, тягостное чувство поверх всего. Лан, мой Лан уходит от меня. Это было невыносимо. Хотелось завыть, закричать, заплакать, как Савитри, броситься куда-то прочь, царапаться и кусаться. Он бросил меня с детьми!

– Ты не потанцуешь со мной на прощанье? – на прощанье спросил он, одевшись.

Я медленно покачала головой. Очередной удар по нервам был очень силен. Я была без совсем без сил. Я должна была знать, что никакая часовня ему не указ.

Боже, какой счастливой я была тогда! Я-то ему верила как самой себе, когда мы венчались среди шума дождя, мокрые, счастливые, в той часовенке. И сердце мое ликовало, будто не странствующий монах, но сам Бог соединил нас, наш дух, наши души и наши тела…

– Ну неужели ты откажешь мне потанцевать, чтоб было что вспомнить о нашей прощальной встрече? – настаивал он, соблазняя. – Когда это еще будет? Может быть, в старости, будучи бабушками и дедушками, мы, еще случайно встретившись, будем отчаянно и с тоской вспоминать ушедшие дни и нашу любовь, жалея, что так произошло, и с тихой грустью глядеть на твой детский портрет…

С трудом, чуть не плача, я согласилась. Лестью и уговорами ему легко удалось меня уболтать, как всегда это удавалось по отношению к глупой девочке. Дурочке!

– Ведь это последняя встреча…

– Хорошо, – сказала, наконец, я сквозь катящиеся против воли слезы.

– Ну вот и молодец, – сказал он, вставая и оттирая слезинки с моего лица. – Я всегда знал, что ты крепкая.

– Какой же ты все-таки мерзавец! – печально сказала я. Что бы он ни сделал, я не могла на него гневаться после всего, что между нами произошло. Боже, за что ты меня так караешь, почему именно он? Ведь этого гада, как поняла я со всей ужасающей ясностью именно сейчас, любило мое сердце. Любило беззаветно и не могло разлюбить.

Но Лан только весело гордо вскинул голову и направился к выходу.

Его тэйвонту бросил на него недоумевающий расстроенный взгляд. Но тот поглядел на него, очевидно, что-то сказав взглядом. Мне не было видно его лицо. Только оба его тэйвонту подозрительно одумались и приняли надменное выражение.

Похоже, он их "успокоил". Он всегда был быстр и решителен. Ударяя, не задумывался.

Они остались сзади. Я насторожилась, снова напрягаясь и холодея.

– Да, возьми с собой Савитри. Я хочу видеть ее перед собой. Пусть мои тэйвонту охраняют ее, – сказал он уже от двери.

Сопоставив подозрительное переглядывание, я заволновалась. А вдруг заговор?

Отрезвление?

– Мои тэйвонту сами справятся, – жестко ответствовала я. Привычная настороженность возвращалась…

Принц попробовал возражать, но, взглянув на меня, оставил это.

– Я буду ждать тебя у входа, так что не пытайся передумать… – просто сказал он.

Я смолчала. Ну что я могла сказать ему. И сейчас, здесь, он все равно вел себя, как хозяин.

– Не подпускайте тэйвонту принца к Савитри. И не спускайте с них глаз, – тихо приказала я. Мои тэйвонту, шокированные и растерянные непонятным поведением принца в конце, понимающе кивнули. – Как бы они не попробовали решить все проблемы одним махом, и не убить Савитри…

Савитри, замерев, смотрела на уходящего отца. Похоже, она ничего не поняла.

– Савитри, не надо к нему привязываться, а то потом будет больно от разлуки, – печально сказала я.

Дочка, чувствуя мое ужасное настроение и не понимая его причины, забралась ко мне на руки и потерлась о меня щекой, ободряя…

– Во что ты будешь одета? – спросил Тон, устало покачав головой. Он устал от происходящего. Он даже потрусил ей, чтобы отогнать плохое наваждение. Или плохой сон. Похоже, он еще ничего не понимал.

– Оденься в самое лучшее, – весело крикнул мне из конца коридора тэйвонту Лана.

Какой развязный, – безжизненно подумала я. Мир утратил свои краски и поблек, сморщился, как лопнувший кожаный детский шарик. Никому не нужный, брошенный после праздника, среди дождя. На душе у меня было темно, как будто в глухую дождливую ночь. Мне выть хотелось, а приходилось одеваться! Выбирать платье…

Красивое платье. Нет! Во мне все взорвалось… То самое простенькое, в котором я встретила Лана!.. Пусть я буду дурнушкой, пусть! Но я одену его и пойду в нем к нему навстречу!.. Больше всего я желала пойти куда-то и наплакаться, но может, он того и желал? Нет, не дам ему еще одного триумфа! Чтоб он будет танцевать с самыми красивыми женщинами, пока я, зареванная, буду где-то скулить, жалуясь какой-нибудь далекой иве.

Тэйвонту Лана вполглаза наблюдали за моими страданиями. По-моему, меня даже жалели. А может, жалели Савитри, которой получили приказание вогнать нож под третье ребро, чтоб не позорила принца, едущего жениться? Лан бы сумел безжалостно отрубить концы. А может, он тэйвонту оставил специально для того, чтоб они пересказали ему мои страдания. В издевку? Нет, не доставлю им такого удовольствия. Я вытерла лицо и высоко подняла голову, стараясь держаться гордо и сдерживать готовые брызнуть слезы. Ну, ты ж уже не зареванная девочка, уговаривала я себя. Ты – принцесса!!! Постарайся продержаться этот вечер, чтоб никто ничего не заметил, а потом уж сможешь пойти куда глаза глядят и идти ничего не видя, душа рвущиеся безнадежные и безутешные глупые слезы. Они, похоже, получили особые указания "охранять" меня, потому что остались здесь.

– Я готова, – сказала я, гордо запрокинув голову. – Пошли, а то гости действительно подумают черт знает что.

Впрочем, что можно еще подумать хуже того, что было, я не знала.

Мне казалось, что я была гордой и спокойной, но входное зеркало показало мне худенькое, белое, испуганное девчоночье личико с громадными, зареванными, влажными глазами. Горестное и несчастное, лишь пытавшееся выглядеть гордо. Даже тэйвонту Лана укоризненно покачал головой.

– Ничего, дочка, не волнуйся, – неожиданно ласково шепнул он мне, – все образуется! Я ли своего оболтуса не знаю!

Я неумело попыталась улыбнуться, но так и не сумела, боясь взорваться слезами.

Слишком уж много усилий стоило мне это "весело".

Глава 10

Принц действительно ждал меня у входа в мои комнаты, успокаивая шутками гостей.

– Ничего страшного, никто меня не убил… Ох… Поспал немного часок в домашней обстановке… Устал, значит, после переезда…

– Ну не один часок, а три… – поправили его. – Если не в два раза больше. И тэйвонту батюшки нашего хозяина носятся, как ополоумевшие… И сам он вино через каждые пять минут хлещет, и глаза у него на лоб просятся…

– Ну, ничего страшного, гостя ведь дорогого принимает под крышей, – весело сказал он. – Гостя жданного, лучшего… Понятно волнуется. А я сплю себе тут… – он показал рукой на дверь.

Что он делает, мерзавец! – ахнула я. Он же показывает на дверь моей спальни! Я же вовек не отмоюсь после…

Окружающие тактично делали вид, что этого не заметили. Знаю я их эту тактичность! Завтра вся страна будет обговаривать, как принц О’Нир "спал" в спальне младшей дочери князя Енакиенбургского, которая и без того гулящая и прижила ребенка непонятно от кого. Вон как глаза у некоторых сплетниц, которые, конечно, "ничего плохого не подумали", поблескивают. Захватили жертву. Конечно, они же не будут говорить прямо, они люди воспитанные, они ведь не сплетницы.

Я словно бы увидела наяву разговоры завтра в гостиных: "Я, милочка, конечно, не хочу сказать ничего плохого о ней, но милочка, ей надо было бы быть более осторожной и не допускать двусмысленных ситуаций, ах, с ее-то репутацией! Мало чего может подумать недобрый человек, – будут щебетать эти милочки, – увидев принца в ее спальне. И крики, всхлипы, – оттуда то раздавались. Ты представляешь? – это шепотом. И все будут представлять, что же там делали эти двое, так что крики, всхлипы и стоны их были слышны по всему замку. Уверяя друг друга, что не думают ничего плохого…

– Наконец-то, – облегченно сказал принц, услышав меня. – Пошли, потанцуем. А то гости шокированы отсутствием двух самых красивых молодых фигур на бале…

Он обернулся ко мне и замер. Я шла к нему, как когда-то в тот день, когда он встретил меня… Шла среди людей, как среди цветов. Заплаканная и усталая, как сказал мне мой тэйвонту, я была еще красивее, чем обычно.

– Ты мавка? – растеряно спросил он, улыбаясь.

– Меня зовут Маэ, – тихо ответила я.

– Какое ласковое имя. В нем словно теплый ветер, – ласково прошептал он мне на ухо.

Я не выдержала этих простых слов и заплакала.

Люди удивленно посмотрели на меня.

Но Лан, наоборот, почему-то заулыбался, и, как-то неуловимо по-хозяйски, как муж жену, обняв меня, весело потащил за собой в зал, невзирая на мои слезы.

На мои невнятные сопротивления он только шепнул мне тихо, ухмыльнувшись:

– Если будешь сильно сопротивляться, учти, что пол тут мраморный, а не деревянный, как в комнате… Так-так, хорошенько меня распаливай…

До меня дошло, что в теперешнем своем возбужденном состоянии он вполне мог это совершить, а я ему в этом не соперница. И вряд ли была бы дуэньей – точно была бы помощницей. На свое благоразумие рассчитывать не приходилось. Вот цирк был бы для придворных!

– Что происходит? – недоуменно спросил стоявший рядом болван.

Другой болван в ответ идиотски хихикнул, пожав плечами.

Третья только хлопала ресницами:

– Ох людоньки, ох людоньки, чего творится-то!

Вдвоем мы вошли в зал, набитый гостями. Они все замерли, расступаясь.

Уставившись на нас, будто всю жизнь не видели. А как потрясенно на меня глядели тэйвонту! Особенно те, что меня с Савитри спасали. Бог его знает, какие мысли у них кружились в голове. Поскольку здесь же была вся знакомая школа Ухон, которая нас с Савитри вытянула из ада, а не только знать, то нас просто тыкали насквозь глазами! И качали головой. Я хмыкнула. Какое подозрительное оживление царило среди знакомых лиц, понимающие переглядывания, перешептывания, обмен подозрительными знаками! Просто театр какой-то!

– Принц завтра уезжает за невестой, – поспешил предупредить всех князь, то есть дядя принца.

– Ату его! – громко и вызывающе сказала я, давая направление собакам на князя.

Увы, их тут не было.

– Маэ! – предупреждающе сказал принц. И представил нас. – Это мой дядя, – сказал он.

Поскольку в нарушение этикета он представил его мне, будто своей уже-жене-будущей-королеве, а не наоборот, как следовало из разницы рангов, невзрачную захудалую принцессу члену королевской семьи, то дядя оказался в шоке.

– Просто принц завтра должен ехать за невестой, – путано начал оправдываться и извиваться он, – вот я и предупредил…

– При законной-то жене, – тихо шепнула, усмехнувшись, я на ухо принцу.

По губах негодяя мелькнула понимающая ухмылка, будто это была хорошая шутка!

– Ну, знаете ли! – сказала я.

Как мы танцевали! Как я танцевала! Весело, легко, радостно, будто на смерть шла. Я не подстилка! Все смотрели на нас. Лан тоже почувствовал что-то недоброе.

– Ты это, даже не думай! – сказал он. – Хотя бы до сегодняшнего вечера… – поправился он. – И вообще.

От такой наглости его у меня захватило дух.

– Хоть я и принцесса, – просто сказала я, – но самоуважение мне тоже необходимо!

Он не выдержал, и поцеловал меня прямо в губы. Я фыркнула, но припала к ним.

Жар обдал меня, будто бешеная энергия. Пробудилась там, внутри и наполнила каждую клеточку моего тела. Абсолютно невинный жар, никакой похоти и мелких сладеньких вожделения в чувствах, только бешеная тяга к нему, так что меня буквально к нему прижало. Черт с ним, что будет, то будет. Пол, правда, тут каменный, – мелькнула мысль. Но мне уже было море по колено. Я тренированная, выдержу и камни. Пусть потом хоть легенды рассказывают моей дочери.

Нас отстранил дядя, а потом отстранился Лан. Вообще-то сперва с твердым намерением его убить. Шутка. Это промелькнуло лишь на мгновение. Лан отстранился сам, увидя, как подозрительно я оказалась наклоненной к мрамору в его руках, покорно откинув голову, что платье, гм…, слегка надорвано и не каким-то там со стороны бандитом… Весь зал, замерев от потрясения, с открытым ртом уставился на нас, будто мы пытались делать что-то особое и неизвестное каждому до самой маленькой детали. Они смотрели на нас, изумленно открыв рты, будто маленькие дети на сладости в лавке.

Лан закашлялся.

Я фыркнула.

Впрочем, сейчас я не могла ни на кого обижаться, ни печалиться. Меня оставляют. Зачем тратить оставшееся время на такие ненужные чувства? Бог с ними, со всеми. Я и умереть хочу по человечески. Ничто бы меня сегодня не оскорбило и не задело… Я танцевала как приговоренный, как идущий на верную смерть удалой солдат и буянец пускается вприсядку в разудалый пляс последний раз, плюя на врагов и танцуя прям у них на глазах, показывая им свое презрение, когда видит, что на этот раз ему уже не уйти. Буйное, сумасшедшее веселье захватило и понесло меня, как река. Я поплыла. Глаза мои сияли.

Только мои тэйвонту хмуро и напряженно взирали на это, недобрым взглядом, веселье. Ну не нравилось оно им, и все тут! Я вызывающе глянула на Хана, и он вздрогнул.

Мое ненормальное веселье заражало весь зал.

Я лихо, бешено танцевала, и делала это не только с Ланом. Последнее ему не понравилось ужасно! Но и бог с ним. Должна же я как-то охлаждать свои члены, чтобы вдруг в один прекрасный момент не очнуться с принцем посреди зала.

Впрочем, – мелькнула на минутку мысль – тогда он должен был бы жениться просто из чувства чести. Иначе ему пришлось бы совершить ритуальное самоубийство. И его никто не стал бы уважать. Но мне такая "женитьба" была бы хуже горькой редьки. К тому мы уже женаты, а он не застрелился. И едет сегодня вечером к дьяволу и в ус не дует. К тому же, с того самого момента, конца вечера, когда он встал с моей постели, я чувствовала, что у него на уме какая-то мыслишка.

Поэтому-то и испугалась за Савитри. Потому-то и берегли ее как зеницу ока сейчас мои тэйвонту не только от чужих, но и от своих тэйвонту. Впрочем, вольные тэйвонту, которым принц приказать такое вряд ли мог (только правящий король) тоже "танцевали" там, лихо отплясывая.

Впрочем, мое веселье не понравилось даже настоятелю тэйвонту из замка Ухон. Я видела, как он хмуро подошел к нашим с Ланом тэйвонту и о чем-то их жестко спросил. И то, что он получил в ответ, ему очевидно не понравилось. Очень не понравилось. Потому что с нехорошим лицом он буквально взял за глотку тэйвонту Лана, что-то у них выпытывая. Те сами мудрено и нахмуренно разводили руками и показывали на принца – спроси сам. Все – военная тайна, которую личные тэйвонту должны были хранить. Я подозреваю, что и мои тэйвонту ему ничего такого не сказали, в чем их я могла бы обвинить, и он догадался обо всем из намеков. Заботливо, быть может даже, ему подкинутых. Впрочем, не догадался бы только очень тупой, да и сведения какие-то, чем мы занимались с Ланом наедине – читали вместе священную книгу – наверняка просочились в среду тэйвонту. Я видела, как хмуро изменилось его лицо, от того, что он узнал. С озабоченным видом он начал отдавать какие-то приказания своим тэйвонту. И после этого рядом со мной, куда бы я не двигалась, всегда ошивались несколько пар тэйвонту. Совершенно случайно, конечно. Совсем разные – их же тут было около трех сотен.

И некоторые помоложе с жалостью в меня всматривались, даже вопреки вероятному запрету это делать. И не совсем корректно поглядывали на принца…

Я видела краем глаза, как оба мои тэйвонту ломали головы, кружась около Савитри – что делать? Как все это предотвратить. Я даже заметила мелькнувший по губам разговор, когда Хан сказал Тону – может его убить первым? Тем более мы обязаны это сделать за то, как поступил с нашей девочкой?

Что случилось с тэйвонту Лана, когда они это случайно услышали! Это же бесчестие для принца – быть убитым как соблазнитель. Да и охранять его они вроде бы как-то обязаны, да?

– Подожди, – досадливо сказал самый старший из них. – Дай молодым побуянить, все само решится…

И потом продолжил.

– Насколько я знаю принца, он скорей убил бы каждого, кто стал бы между ним и его дочерью или любимой, женой, или же усомнился в его слове и чести. Бог его знает, что с ним случилось. Он патологически не способен на бесчестный поступок. Я же его воспитывал!!! Что он надумал? День назад, случись такое, я бы боялся, что он бы, не думая, стал убивать всякого, попробовавшего его разлучить с любимой… А с женой тем более… И навалил бы гору трупов…

И как наврочил.

Потому что Лана, наконец, совершенно достало, что я все-таки танцую с другими.

Тем более, что в них недостатка не было бы, даже не будь я такой взволнованной и буйной. Обычно на таких вечерах, будь я даже с дочерью, я получала по несколько одновременных предложений руки и сердца со стороны самых видных женихов. Наоборот, – вот патология, – после появления дочери их словно магнитом ко мне притянуло. Все-таки я принцесса. И у них, наоборот, появилась хоть надежда.

Абако, "мой самозваный жених", посягательства которого на меня благословил даже мой отец, (он считал, что после ребенка мне неприлично быть без хотя бы условного жениха, но я Абако жестко отшивала) и на которого думали, что это он мог сделать Савитри, даже неистовствовал: "Совсем нет совести у людей" – говорил он. Неужели не видят, что у тебя жених и ребенок!

Так и сейчас, один из ехавших в свите принца мальчишек из знатных Семей настолько очаровался мной, что в третий раз пригласил меня на танец, отбив хитростью и силой от конкурентов, с явным намерением сделать мне предложение руки и сердца. Я такие вещи нюхом чувствую. Тем более, что разгоняя других, он об этом упомянул, чтоб его пожалели и ему достался еще хоть один танец со мной.

Я видела, что Лан чернеет от злости, на это глядя. Кавалер торжественно пригласил меня на танец, но, пока он кланялся, Лан просто выхватил меня из-под его носа, тяжело взглянув на него. Будь тот поосторожней, он бы понял. Но, увы!

– Вы! – закричал тот, хватая его за локти, не обращая уже внимания на знатность. Все обернулись. Так принц всех достал. Ему очень многие хотели сегодня надрать морду. – Вы наглец! Вы должны спросить были прежде разрешение танцевать с ней у нее и у меня. Вы ведете себя не как принц! Тем более, что я собираюсь просить руки этой достойной девушки.

Будучи тоже воспитанником тэйвонту, он оторвал его руки от меня. Он тоже был из очень знатной семьи, когда-то даже имевшей своего короля на троне.

Но струнка принца лопнула. Пределу терпения и игры Лана на сегодня пришел полный конец. И так взъяренный моим легкомысленным поведением, услышав о предложении, он просто без всяких долгих церемоний и вызовов на дуэль взбесился. Насчет жены это было единственное, что он не переносил до конца жизни. Рявкнув во все горло, он с разворота выстрелил ногой в прыжке тому в грудь, как молнии разряд иль точно взорванная пружина.

– Это я еще должен спрашивать у тебя разрешения танцевать со своей собственной женой!!! – закричал вне себя от ярости он на весь зал. Закричал так, что это услышали абсолютно все поверх музыки и даже на улице, присев от яростного крика. Присев и все. Зал замер. И весь город. А у меня парализовало дыхание. – Моей законной венчанной Женой!!!!

Сердце мое затрепыхалось, как пойманная птица. Это и было объявление брака…

– Ты что? – спросил дядя таким голосом, будто ему положили чего-то на грудь. В сто тонн. Или сердечный приступ начался.

Люди охнули. А в груди моей бился молот. Может от такого нарушения традиционного брачного заявления принцев? Кто его еще делал ногой? Обычно они говорили чуть иначе. Например:

– Я беру принцессу Маэ себе в жены.

Но и этого, что сказал принц, было с головой более чем достаточно для признания меня женой. Даже без предыдущего двойного венчания. А для простого объявления уже свершившегося этого было достаточно с головой. Потому что случались самовенчания принцев и с меньшим количеством слов… Что б и когда он не говорил. Признание меня женой при людях для принца королевской крови значило однозначно – это его жена. Хотя традиционный "уличный" обряд бракосочетания, когда принц сам брал какую-либо девицу в жены, вопреки желанию всех, без попа, сам как один высших священнослужителей страны, был иным.

Но в принципе, мы уже обвенчались. И даже два раза. Наверно от этого мое положение было таким шатким. А объявление таким нестандартным. Не могли же мы венчаться в третий раз?

Я взглянула на Лана, и поняла, что именно это он и собирался сделать.

Почему-то теперь, когда требовалось быть веселой, я просто разревелась. Лан ласково смеясь, убирал мои слезы. А я не могла не плакать, вздрагивая и полностью потеряв грозный вид властительницы. Став обыкновенной девчонкой…