Текст книги "Моя профессия ураган"

Автор книги: Люда и Игорь Тимуриды

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 46 страниц)

Глава 43

Я выругалась. Только обмороков мне не хватало. Но когда Сахэн пришла в себя, она все молчала и смотрела на меня преданными собачьими глазами, но ничего не говорила.

Насчет этого кольца я ничего не думала – через мои руки за всю мою жизнь прошло столько драгоценностей, что я видела вещи и похлеще какого-то кольца.

Тем более что тэйвонту меньше всего уверены в святости его носителя, а скорее всего припишут дерзость его владения преступлению… Они и сами не прочь носить такую игрушку…

Заставить говорить подругу я не смогла, а принуждать пока она не вернулась к нормальному, лишенному предрассудков состоянию – не хотела. Я смогла добиться только того, что Сахэн согласилась повести меня в Храм, чтобы я там обрела память. Если б я только знала!!! Милая, простая Сахэн… Если я б только знала, чем это кончится, я б никогда не взяла ее с собой…

Но тогда я этого не думала… Тогда я просто думала про Храм, не подозревая, что нахождение со мной может для кого-то представлять опасность…

Храм лечит… Впрочем – многие в нем излечивались – думала я. И почему? Я не циничная, я такая. Я верю во все – но ищу знания… Чудо для меня просто новое знание и открытие, прорыв к новому экспериментальному знанию… Даже странно – в лабораториях лягушек режут, и радуются новому наросту, в сельве каждую бабочку выловили и облизали, а тут новые открытия сами случаются, необъяснимое, то есть новое для науки, еще только открытое замечено – только бери, исследуй, думай, превращай в знания, наконец, используй открытый новый мир, так нет – опять в кал под микроскопом носом сунулись и червяков режут…

Мышке новой радуются, а слона или гору отвергают.

Почему-то Дивенорская самодовольная наука, которую я уже узнала, вызывала у меня такое презрение и смех, точно бормотание идиотиков, что мне даже показалось, что это во мне говорит прошлое. Не знаю откуда, но я внутренне знала, что эта "наука" просто дико невежественна, хотя мои собственные накопления знаний от меня были скрыты проклятой амнезией.

Из привычки всегда и всему учиться и накапливать каждое знание я лихорадочно пролистала все попавшиеся мне в книжных лавках учебники, задачники, книги…

Насколько можно было не привлекать внимания… Не знаю как остальное, а задачники по их математике я решала со скоростью переворачивания страниц, а листала я их быстро… Так же как мгновенно считала… Не знаю почему, но мне достаточно было просто бросить на лист взгляд, и я понимала его смысл всего целого, и мне было очень неудобно читать отдельными словами. Более того, меня раздражала необходимость листать книги и я откуда-то знала, что могу охватить смысл всей этой книги одним взглядом, если б она была, как у нас принято, развернута вся сразу. Я спокойно читала не словами, не предложениями, не абзацами, и даже не страницами – а просто книгами. Задачи же раздражали своим идиотизмом – я их решала одновременно целыми разворотами по несколько десятков сразу, чтоб не было так скучно. Но ничего не выходило – одного взгляда было все равно достаточно, чтобы я знала в едином охвате-мыслечувстве "что, как, почему и сколько". То есть ответ вместе с путем решения в одной точке вне времени для всех десяти или двадцати таких задач – и было скучно даже листать такой задачник на скорость. Там не было над чем думать! Я их просто читала, как читают обычную художественную книгу с ее сложностью – то есть все ассоциации с расчетами выходили и давно приходили автоматически, и воображение само строило эти задачи, натасканное на мгновенное решение ситуации до безумия, как только увидишь, в самом буквальном смысле миллиардами раз полностью осознанных задач, решаемых полностью в уме. А эти газеты! Они были удобнее, чем книги, ибо их можно было охватить одним взглядом, но то, что там было написано – это было ужасно…

Еще хуже были мальчишки разносчики – каждый раз, когда я невинно просто пролистывала газету, не платя за нее, они потом вслед неслышно шипели – скаредные тэйвонту! Я сначала не понимала, как они угадывают, ведь все было так естественно, но потом вдруг случайно подслушала разговор двух разносчиков… И выяснила, что одному из них только за сегодня пришлось вытерпеть такое сто пятьдесят три раза… Самое смешное – не вернешься же и не набьешь мальчишке противную… личико? Несолидно в моем возрасте как-то, правда? Шестнадцать лет – почти принцесса – это тебе не ребенок как Аниа!

Я опять увидела Храм, это высоченное здание в восемьсот метров. Даже одной своей величиной впечатление он производил поражающее. А сочетание сказочной красоты и чудовищной громадности создавали ощущение чего-то божественного.

Честно сказать, что меня потянула сюда не столько желание излечиться, сколько случайно подслушанное среди женщин, что многие безнадежно влюбленные молились там, и им помогало… Не знаю, как насчет излечения, но если средство действует, то почему же его не применить? Я была намерена бороться за Радома всеми средствами, хоть никому никогда не сказала бы, зачем шла в Храм, скорей язык откусила бы. Я не циничная, я такая, я привыкла использовать абсолютно все добрые возможности, а что может быть добрее, чем помолиться за Радома? – утешала я себя. Но чувствовала, что что-то тут не то, и чтоб меня в этом не заподозрила спутница, откровенно занялась ей…

– Сахэн, если ты будешь на меня так смотреть, – пригрозила я, – ты меня скомпрометируешь! Не хочешь сказать кто я, так хоть не привлекай внимания – и так уже все думают, что я переодетая принцесса, и оборачиваются, чтоб посмотреть вслед!!!

Но когда Сахэн заговорила, то лучше бы она лучше молчала. Она говорила так тихо, что теперь все думали, что она больна. Впрочем, я быстро сориентировалась и громко говорила, подбадривая ее:

– Ничего, милая, помолишься и пройдет!

И теперь нас уже точно никто не принимал за помешанных, а просто за одних из тех несчастненьких, что думали излечиться от прикосновения к святыне…

Но, когда мы вошли в Храм, я словно стала парализованная этой красотой… Если снаружи было ужасно красиво… то внутри это было убийственно… Это потрясало все нервы… Это дало по голове… Как Древние это сделали, я не знала… Но это встряхнуло каждую клеточку моих нервов… Я только потрясенно оглядывалась, не в силах дышать, и открыв рот… Хорошо еще, что я не упала в обморок от нервного срыва…

Я даже не слышала, как Сахэн шептала мне что-то, а потом, устав шептать, говорила уже громко, рассерженно тяня меня к чудовищной по воздействию скульптуре, выполненной из громадного кристалла драгоценного камня, испускавшей невыразимой силы лучи… Но ее, к сожалению, окружала толпа парализованных на колясках, забив все проходы к ней, ибо мы забыли, что сегодня традиционный день излечения праздников, когда сюда собираются со всего Дивенора…

– Попытайся подойти к ней! – прошептала растеряно Сахэн. – Все молятся… Отче наш…

– Надо говорить – помилуй "рабу божию"… – сказал проходивший священник. Я взглянула на него, будто на гада…

– Я не раб, – мгновенно выплюнула я, молниеносно придя в себя. – Ничей. Само это слово меня возмущает.

Я сжала зубы.

– Гордыня, – сурово осудил он. И ушел. Сахэн расстроено укоряюще покачала головой.

Но я уже цинично осматривала Храм. Да, что-то невероятное было в Нем… Будто живое существо… Я закрыла глаза… И ясно ощутила могучие потоки душевного света и чистоты, присутствующие тут повсюду, но страшным потоком идущие откуда-то из центра…

– Терафим! – догадалась я. – Терафим! Где-то здесь есть предмет, на который наслоено чье-то высшее сознание! И из-за наслоенной психической энергии, эманаций Сознания, отделенных от мозга, он является проводником и концентратором высших энергий… Потому он так воздействует… Может, даже весь Храм кристаллизован Сознанием Древнего, и потому он оказывает такое воздействие… Предметы с наслоенной высшей энергией являются гораздо лучшим проводом к высшим мирам, – цинично подумала я, – чем человек, ибо им не мешает личность… Этим пользуются колдуны и даже Йоги, когда целенаправленно наслаивают себя на драгоценный кристалл или деревянную палочку… Точнее наслаивается психическая энергия в возвышенных состояниях… И тогда, как ни шокирующее это, наше собственное высшее Сознание легче действует через этот предмет на другого, на явление в этом низшем мире, чем через нас самих… Ибо из-за эманаций нашей личности и наших состояний оно не способно так легко пробиться, ибо мы не всегда чисты, тогда как чистые эманации на камне постоянны… Получается прямой провод к Духу… Йоги пользуются палочкой или камнем, через который воздействует их собственный дух, легко посылая в нашем мире направленные потоки собственной воздействующей психической энергии-воли… Или же устанавливая "двойника себя" в местах воздействия…

Вот только камень не может ни говорить, ни ходить, – цинично подумала я, – хотя чье-то Высшее Сознание может внушать через этот предмет мысли и связываться с нами… То есть контакт будет на уровне Сознания, но не словесного, а выше, реальное высшее общение… Как с живым, но молчащим человеком, без слов, на уровне сердца, общаясь с его реальным духом… Но редко кто способен распознать духовные воздействия и голос духа, если они не слышат даже голоса своего собственного Сознания, того, что проявляется в мгновенном мыслечувстве…

– О Господи, – сказала вслух я, одумавшись, – откуда эти дурацкие мысли во мне, я же ничего не помню!

Сахэн радостно посмотрела на меня.

– Вспоминается? Возьми молитву, – она протянула мне листок с отпечатанной как книжечка молитвой.

Все взбунтовалось во мне. Обращаться к высшему по записке?!? Это казалось мне небывалым извращением, все равно что объясняться в любви по бумажке чужими словами. Я бы убила человека, осмелившегося так надо мной надругаться. Мне легче было сказать – "я люблю", чем читать стандартизованное канцелярское обращение по стандартному формуляру.

Если Некто любит меня, то я согласна любить в ответ, воспринимать как брата, сестру, отца или мать на худой конец, потому что любовь связывает и она достойна, – подумала я. – Родственников не выбирают, а любящий в тысячи раз ближе нам, чем кровные…

– Может за вас помолиться? Всего тридцать сребреников! – елейным тоном подкатился еще один черноризник.

– Нет! – гавкнула я.

Он испуганно отскочил.

– Но я же хотел как лучше! – обиженно заныл он. – Священник нужен! Без него никуда! Никакого Дорджиа… Священник единственный посредник… Я обещаю вам, что вы ничего не увидите!

Я почувствовала, что сейчас его убью. Он тоже это понял и отскочил с проклятиями.

– Обращайтесь к моему секретарю, – неожиданно тут же вспыхнула в моем сознании веселая мысль.

– Отче наш… – слышалось со всех сторон…

– Помолись, попроси… – сказала старушка, завернутая в плат, будто ей было холодно… Если достаточно попросишь, он поможет…

– Вымаливать? – ярость колыхнулась в сердце…

Сахэн испуганно схватилась за меня…

– Все эти люди пришли не как к близкому… Просто увидеться… Любить… – вдруг с ужасающей ясностью поняла я. – Они пришли что-то себе выпросить… Мне вдруг представился сын, который ходит к отцу по нужде… Выпросить что-то для себя… И я внезапно пожалела этого отца… И как нежное видение, мне неожиданно вспомнилась виденная мною картина, как маленький ребенок, играя в песочнице, периодически подбегал к матери… Чтоб хоть ощутить ее… Касался ее, словно чтобы убедиться, что она никуда не ушла, счастливо жмурился под ласкавшей его кудри руки матери или от ее объятия, ловил ее взор, и успокоенный счастливо убегал играть дальше… Насколько же обычные человеческие отношения выше такой продажной любви, достигаемой какими-то подачками!

– Просите!

– Если достаточно унизитесь, вам будет подано, – еле слышно продолжила я.

Непонятно почему мысль перекинулась на другое… Или пусть Он будет в моей жизни, в моем сердце, в моем доме… но общаться через посредников и подавая прошение… Такой отец, с которым родной ребенок общается через секретаря?

Оскорбительно. Я не помню своего отца, но если он мой отец… как говорит вот эта бабка… то я наверное ублюдок, бастард, то есть внебрачный ребенок… – мелькнула печальная и немного циничная мысль, – раз мне надо так унижаться перед отцом. Впрочем, это была глупость…

Мне было трудно понять того некто, у которого мы – рабы, хоть и ублюдки – он смахивал в моем представлении на сатану. Своих детей, хоть и внебрачных – в рабство? Мне не понравился мой отец… Мать, Учитель – это понятно, и я с радостью стала бы помогать Ему, если это так. Кто не поможет Отцу? Кто не возлюбит Мать? Кто не преклонится перед Знанием? Но принесение прошений и челобитий не по мне.

Увольте, босс. Вымаливать и выпрашивать милости я не буду!!! Не буду!!!

И ни в какой ситуации я не могла оказаться на коленях – такого просто не могло быть. Ну не дышит моя душа к подхалимажу и таким упражнениям хребта. Не дышит… К Богу я хочу быть на ты… Боже, как скачет мысль…

А славословить…

Сахэн настаивала, чтоб я помолилось. Но я скорее сдохну, чем унижу свое достоинство и стану читать формуляр. Унизивший себя раз – всегда ничтожество.

Только любовь и дружба оправдывает просьбу, не унижая достоинство, иначе это сделка…

Я тупо стояла и смотрела по сторонам. Сахэн слезно просила меня помолиться, но я не могла произнести эти похабные подхалимские слова! Не собираюсь я никого униженно просить! Нет, нет, нет!!! Нет и не будет таких обстоятельств, в которых я преклоню колени!!! – холодно подумала я.

Какие поклоны, биения лбом! Почтение и почитание сердца, любовь так и прет… – ехидно подумала я. Мы стояли сзади в самом темном углу… Мне самой никогда не нравились униженные передо мной люди. Есть что-то в них подлое и извращенное. Они словно упиваются этими унижениями, своим ничтожеством. И сами жестоки к другим… Тогда как человек, исполненный достоинства не нарушит его у других…

Я распрямилась… Все плыло во мне… Воля, Любовь, Огонь, Достоинство и Честь подымались во мне могучей пылающей стеной… Голова разрывалась от острого вспыхнувшего чувства Любви…

– Просить? Что?!? Нет! Зачем мне просить, когда я сама быстрее перестрою реальность?! Мощь наполняла меня… Я творец!!! Все колышется… Я сама привыкла помогать… Я волей и действием создаю из обстоятельств… Зачем кто-то, кто будет делать это за меня?!? Я не тихенькая приживала в чужом доме, которая живет, как сказано и как ее направляет "жизнь", подчиняясь течению…

Принимая все безобразия как условия, которым подчиняется… Я всегда иду так, и только туда, куда нужно… наплевав на течение масс… Я сама хочу нести

Любовь людям и творить добро… И никогда покорно не поплыву по течению как дерьмо, вынесенное из городского коллектора…

Что-то словно опустилось облаком на меня, и я смотрела на людей сквозь идущий сквозь меня бешенный поток Любви, став Другая… Я видела их нужды, но зажигала в них лучи собственной воли и раздувала пламя их сердца в негасимый ураган Любви, чтобы они, наконец, поняли, что главное – это любить самому и отдавать другим свою жизнь… Любить других самой, сама, а не искать любви…

И само ЧУВСТВО дает счастье… И это доступно всем.

Сахэн с ужасом глядела на меня, забившись в угол.

Я словно чудовищная пушка пристально всматривалась неотрывно на тысячи людей своими лучистыми громадными глазами, и мне казалось, что из меня вырываются страшным ураганом снаряды воли и огня, сметая их слабость и безволия… Я не собиралась решать их ничтожные проблемы!!! Я пробуждала их дух к великим делам и свершениям!!! Когда же они поймут, что они Творцы!!! – с тоской думала я. – Они тогда смогут в миллионы раз больше, чем просят!!! Боже, какие ничтожные желания, вы же можете в миллионы раз больше, вы можете преображать планету ураганом воли и творчества!..Встань и иди!!! – вырвался из меня, как чудовищный залп страшный приказ, насыщая их дух безумным стремлением любить, восходить, творить и сражаться, ударив их по нервам…

Краем глаза я увидела, как сотни параличных, свезенных на ежегодный праздник излечения, с широко раскрытыми глазами, шатаясь, подымаются на нетвердые ноги…

Тысячи опускались на колени…

Я так молилась!!! Снопы воли вырывались из меня как чудовищные сокрушающие снаряды света, безумные молнии чистоты, пронзая их и вдыхая достоинство.

Повторяйте:

Я Люблю!

Я создаю и перекраиваю жизнь духом!

Я крепко стою на земле на двух ногах, – повторяли они вслед за мной, – я имею гордость и честь, и никому не согнуть меня на колени!!!

Я…

Мне так хотелось насытить их яростным стремлением к восхождению, саморазвитию, к Любви, и дать им импульс развития, что я даже не замечала, как тысячи людей внутри громадного Храма оборачиваются ко мне…

– Только Любовь делает человека счастливым и как мало кто понимает, что блаженнее Любить, пылать сердцем, чем даже быть любимым!!! Завет Любви есть завет твоего собственного счастья! Ураган самозабвенной собственной Любви твоей есть Ураган Счастья! Я Говорю, – страшная мощь пронзила меня в этот момент и моя воля в этот миг стала Законом для вселенной, взвивающим их как бич к небу, – встань с колен и Люби!!!!!!

Глава 44

– Что с ней?! Она жива?!? – это чей-то истерический голос.

Я не сразу поняла, что это обо мне, и я неожиданно для себя валяюсь на полу.

– Проклятые галлюцинации! – ответила на первый вопрос я, приподнимаясь из положения лежа. – Со мной плохо!

– Ничего, сегодня день излечений, это пройдет, – сказал подошедший священник. – Чем она страдала?

– Необоснованной ненавистью к дуракам и свящ… – я не договорила, ибо Сахэн резко наступила мне на ногу. И больно, совсем как тэйвонту, а не как девочка.

– Ничего, это пройдет, – не услышав, стандартно проговорил священник.

Сахэн не выдержала и захихикала.

– Ты можешь мне объяснить, почему и как ты все превращаешь в цирк? – беря меня под руку, ехидно спросила она.

– Это не я, – хмуро ответила я. – Они сами стараются… Я только смеюсь.

Сахэн захихикала еще громче.

– Когда надо, – добавила я.

Сахэн начала смеяться по настоящему.

– И в нужных местах, – уточнила я.

Сахэн уже была не в силах остановить всхлипы смеха.

– У нее начинается стандартная истерика, – тут же объяснила я окружающим, – такая болезнь.

Сахэн стало только хуже.

– Это бывает при эпилепсии, не бойтесь! – похлопала я отшатнувшегося купца по спине. – В сочетании с бешенством дает потрясающие спазмы…

Сахэн закусила губы, но вместо этого у нее из глаз брызнули слезы, и она задергалась, пытаясь успокоить его, то есть погладить его руку, как она это делала. Купец испуганно кинулся прочь.

– Развлекаетесь? – раздался вкрадчивый голос сзади, и меня обхватили чьи-то руки.

– Кажется, тебя выслали! – сквозь зубы неслышно заметила я, разозлившись.

– Мне тоже так кажется! – усмехнулся Карен.

– Карен, немедленно отпусти меня и стань как все нормальные люди, спереди… – зашипела я.

– Чтоб опять увидеть то, что ты захочешь, Аниа? – он откровенно ухмылялся. – Когда ты научилась синтезировать другой запах? Это умеют только редкие аэнцы!

Или я опять под майей?

– Мне кажется, ты сам себя обманываешь! – честно сказала я. Как всегда, именно поэтому мне и не поверили.

– Почему мне так приятно тебя держать?

– Потому что этого пока не видит Радом, – справедливо отметила я, – после этого тебе будет очень неприятно и больно ходить…

– Ты злючка!

– Тебе сейчас будет очень больно! – пообещала я.

– А кто убил Лорда Риберийского и двух его тэйвонту? – спросил Карен. – Ты даже перстень не сняла!

– Ты становишься наглым и опасным! – сказала я.

– Может тебя прямо в таком виде доставить отцу?

– Карен, тут нет ни одного нормального человека, который принял бы меня за Аниу!

– А графа Хэнсо? – не слушая, продолжил он обвинять.

– Тэйвонтуэ! – не мудрствуя, ответила я.

– Но ты же ей приказала!!!! – возмутился он. – Вон он, знак, сияет и пульсирует!

Камень действительно светился и пульсировал, словно между ним и скульптурой была протянута тонкая нить…

– Если ты меня не отпустишь, я тут точно так же прикажу тебя казнить! – пообещала я.

– Они этого не сделают! – неуверенно сказал он. – И не поверят… – последнее, правда, он прошептал еле слышно.

– Ты сомневаешься? – презрительно сказала я. – В том, что они примут меня за

Властительницу? Или в том, что я это сделаю?!? – хмуро и властно спросила я, подозрительно выпрастывая руку.

– Ты не посмеешь убить в Храме! – проглотил он.

– Сотня свидетелей подтвердят, что ты меня лапал в Храме, – хладнокровно парировала я.

– Не лапал, а обнимал! – запротестовал он.

– Я тронута, что это так называется! А теперь пусти.

Я дотронулась до него перстнем, слегка повернув больную руку, и он ахнул от боли.

– Немедленно убирайся прочь, пока я тебя не убила, – удовлетворенно сказала я.

Он что-то молчал.

Обернувшись в обмякших руках, я с удивлением увидела безжизненные глаза… Я ахнула, и только потом сообразила, что он в глубокой отключке, но жив.

– Ты Аниа? – отчаянно спросила Сахэн.

Ну вот, опять начинается! – устало подумала я. И утомленно сказала:

– Ты когда-нибудь научишься верить?

Я осторожно поставила его у стены, чтоб он стоял, как настоящий.

– Ты его когда-нибудь видела? – шепотом спросила Сахэн, поверив мне.

– Да, но он принял прошлый раз меня за Аниу. Он зашивал мне руку, – замучено объяснила я, ибо мне не хотелось сейчас говорить. Как всегда при духовном подъеме я почему-то уставала от пустой болтовни, а я ее наговорилась достаточно. – Но я не Аниа, – я ее видела.

– О Господи, это Карен да?! – до Сахэн, наконец, начало что-то доходить, и она сопоставила носившиеся слухи. – И он принял тебя за Аниу? И обвинил ее? – ахнула она.

– Да, и потому чем быстрей ты скажешь мне, кто я, тем быстрей я с этим всем покончу, – я нетерпеливо махнула рукой, показывая ненароком на карту Дивенора, брезгливо сбрасывая чью-то руку с рукава.

Почему-то Сахэн при этих словах вздрогнула и побледнела.

Не говоря, она, насупившись, потащила меня к скульптуре…

Почему-то вид стоящих на коленях людей меня раздражал.

– К ней никто не может подойти! – сказал кто-то рядом. – Был только один случай после того, как она вновь открылась.

– Ты! – я яростно взглянула на появившегося рядом Карена.

– Я! – нагло сказал тот, довольный собой до невозможности.

– Тебя еще раз коснуться? – ласково спросила я.

– Нет уж, спасибо, обойдусь! – ядовито сказал он. – Крапива! Маленький скат!

Он мгновенно отпрыгнул, как только я постаралась приблизиться.

– Спасибо за комплимент! – довольно сказала я.

Он выругался.

– Милый, ты не мог бы слинять?

Человек, похоже, обиделся.

– Понимаешь, у меня дело, – проникновенно добавила я. И, вздернув нос, застенчиво и невинно добавила, дернувшись к нему: – Я пришла лечиться!

– Голову, голову надо лечить! – нагло прокричал Карен, отскакивая.

Я как раз этого и хотела…

– Ох, ушел, – облегченно проговорила Сахэн, вытирая холодный пот. – Теперь помолимся…

Я поглядела на людей, стоящих на коленях, и содрогнулась от ужаса и отвращения. Никогда этого не будет! Никто не согнет меня, не сломает, не заставит унижаться! Между любимыми может быть просьба, между ними естественно сотрудничество, ибо любовь не унижает, но рада помочь… Такая просьба даже радостна… Но унижение… Вымаливать помощь… Что это за извращение такое?

Даже представить невозможно ситуацию, в которой я могла бы оказаться на коленях! Никто не принудит меня! Ни силой, ни чтоб так, добровольно, воспитанием, червяки, сами уже с детства на колени перед силой становились!!!

Хуже всего даже не сломанные, а вот такие – которые так воспитаны в холопстве и рабстве с детства, что не видят в унижении ничего такого и радуются, как псы, вымоленной подачке!

Но Сахэн…

Она не понимает, как мне тяжело…

…Она меня так уговаривала, и так мечтала, чтоб я помолилась, что я сдалась скорей из любви к ней. Ладно.

Вздохнув, преодолевая сопротивление, я подняла глаза к окну и, словно читая сунутый священником в руку текст молитвы, и тихонько переиначив его под себя, я сказала скороговоркой:

– Господи, – и такое тепло разлилось по сердцу! Я даже вздрогнула. – Я… не молюсь, – твердо все равно подчеркнула я, – …быть укрытой от опасностей, но лишь о крепости своего бесстрашия и о абсолютной непоколебимости, встречая их, – с трудом произнесла я, сжав зубы, так тяжело было само понятия вымаливания, хоть я и ничего и не просила. В моем понятии общение с любимым, даже просьба, была радость и сотрудничество, счастье общение, когда от каждой минуты, проведенной рядом, даже от каждой мысли о любимом ожидаешь блаженства. И приходишь не ради просьб, а ради любви. – Пусть они останутся, какими были…

Я склонилась от напряжения.

– Дай не покорности, а воли, мужества и дерзости ломать и побеждать препятствия, условия и сам мир!!! – вдруг резко выдохнула я, поднимая гордую голову и распрямляясь от побежавшего во мне тока энергии. Рассерженная своим унижением. И пользуясь тем, что Сахэн побежала, расстроенная, за священником.

– Впрочем, не дай, а не мешай!!!

Православного раба, вдруг проявившегося во мне, это "дай", я тут же выдавила из себя по капле… После рабства перед "богом" почему бы не склониться перед кесарем, потом перед господином, потом перед богатым, а там и до покорства тьме недалеко… Там, где правоверия, там само собой рождается крепостничество, подхалимаж и рабство… Это история… Сделав один раз, другой раз подтереться честью уже легче… А от покорности судьбе до потворства тьме вообще недалеко… А от непротивления злу до пассивного гомосексуализма вообще рукой можно коснуться… Тех, кто "не противится", не сражается, не уничтожает врага мужественно и холодно, черт побери, тех е… О черт, это же молитва!

Я, клянусь, действительно смотрела в окаянную книжицу. Вылавливая оттуда очередные слова покаянной и просительной молитвы. Чего бы тут такого сказать еще Богу? Вот слова… ну я их чуть подкорректировала, но слова ведь те же… ну а что чуть звучат не так, что ли… То ведь это же ничего? И тем более Сахэн не слышит и не осуждает… Я хорошая православная…

– …Я не прошу утишить мою боль, и пускай сердце само мое победит ее не дрогнув и не отвернувшись от врага!!!! – жестко и яростно, как приказ себе, выдохнула я… нет, молилась хладнокровно Богу я… Как делала все…

Это молю меня раздражало… До невозможности… Оно было отвратительно… Но я все терпела… Чего не сделаешь ради близких… Только взбесило чуть разве упоминание о покое, добром здравии и благополучии…

– Пожелай мне не покоя, но хладнокровия и равновесия среди бурь и смятений, чтоб мой меч не дрогнул, убивая врага! – выплюнула я… Наконец-то я нашла нужную вежливую форму обращения, не затрагивающее мое достоинство. – Не избавь меня от препятствий, горестей и преследований, но пусть жизнь моя будет ярка и напряженна, как у Героя, подвигом, пусть я пройду по острым камням жизни босыми ногами сдирая их в кровь сама, но всегда сражаясь и страдая… И не на секунду не выпустив меч из рук, не пошатнувшись мужеством, не отступив от Света и Тебя!!!!!!

Боже, что я такое сказала!!! Пламя гениальности зажигается не антропоморфной рукой, но лишь исключительно собственным духом… – подумала я сквозь зубы, корректируя церковное утверждение… Какое там дай! Все гении, которых я знала, пробивались сквозь пот, кровь и слезы… Эти люди, как балерина, легки и прозрачны на людях, и плачут наедине от кровавого пота и порванных связок, самозабвенно работая наедине до седьмого пота… Незабвенный пот чудесной легкости… Она исходит кровью и волей… Приснопамятный поэт дивной невесомой утонченности стиха, легкой и естественной, как перышко, словно выскочившее само собой, на самом деле работал непрерывно, не отрываясь целыми годами у себя на даче. И черновики его горят от изменений и поправок, где каждая строка и слово менялось по десятку раз.

– И чтоб ярость битвы и мужество мое не померкло! – метала я. – И чтоб рука моя не дрожала, рубя! И чтоб меч мой не сломался, Господи! Господи, не скучного бытия и покоя пожелай мне, ибо я сражаюсь сама, но бешенной и бурной жизни, полной молний, сражений и огня!!! Я не молю помощи в делах, я хочу сражаться!!! Сражаться!!! Сражаться!!! И чтоб дух мой не угас, и чтоб железна и неотступна была я в преследовании цели и врага!!!! – я почти кричала, страшно выстреливая потоки воли и утверждения в пространство, пьянея от энергии и восхищения, и не замечая, что половина людей с ужасом смотрит на меня, а другая стоит на коленях, закрыв лица и головы ладонями… Молитва Воина… Я ведь стояла близко к скульптуре, вытянув в пространство руки, словно заклиная Космос…

Сахэн вернулась…

Я заметила ее краем глаза… Надо было показать ей, что я действительно что-то прошу…

– Охрани только достоинство мое, Господи, – не дрогнув в лице и не переменив речи, сказала я, – остальное я возьму сама! – смиренно и кротко сказала я, молитвенно сложив ладошки на груди и подняв голову к потолку… не смотря на Сахэн, будто ее не видела, полностью поглощенная молитвой…

– Dixi! – по ошибке выпалила я вместо аминь, не заметив этого.

И облегченно вздохнула. Сделано.

Услышав окончание, подошедшая Сахэн упала в обморок.

– Dixi? – прошептала она. И чего она?

Ах да, я сказала не то, поняла я, но это чепуха. Просто привычно сорвалось…

Что тут такого? Dixi – обычная формула Верховных Властителей, в частности Даррина, пришедшая из Славины, и на его родном языке значившая – Я Сказал! (Я Сказала!) Сказано! Навсегда. Приказ.

Обычное, простое завершение, значащее, что я беру ответственность…

И чего тут падать в обморок?! Аминь так же не на нашем… Я всегда пользуюсь этой формулой завершения и ответственности – как подпись ручательства и чести под словом и утверждением! Я СКАЗАЛА! И так оно и будет – слово тэйвонту выше клятвы, оно хуже стали, если сказано… Потому такая ответственность и так мало обещаний…

Ну, подумаешь, вырвалось…