Текст книги "Моя профессия ураган"

Автор книги: Люда и Игорь Тимуриды

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 46 страниц)

Глава 53

Я не помню, когда Радом снял меня с седла, прямо с коня накинул веревку на верхушки четырех стоящих в поле ольшинок, притянул веревкой их к друг другу и хорошо связал их, переплетя вершинками вниз. Потом выломал еще несколько гибких, но длинных веток и вплел их вместе с веревкой в получившуюся гибкую крестовину, умостив ее сеном…

Помню только, как мы лежали в нежно качаемом гамаке из вершинок деревьев и, укутавшись плащом, вместе смотрели на звезды в бездонную зовущую бездну, мягко раскачиваясь под небом…

Ни у одной невесты не было такого последнего девичьего ложа…

Внизу тихо фыркали кони. Сюда никто не мог подойти не замеченный…

– Что за замок, в который ты ездил? Рик говорил, что там был кто-то, кого "он Ее тренировал"? – спросила я. – Он сказал, что там ты ждешь неприятности… Кто это "Ее"? – ревниво повернулась я.

– Рику надо оторвать голову! – сказал сквозь зубы Радом. – За болтливость!

– Уже сделано, – отметила я.

– Что ты имеешь в виду? – встревожено спросил Радом.

– Дар попал в него копытами, – серьезно ответила я. – Из всех, что ты оставил, он, по-моему, единственный, кто серьезно пострадал. Я даже не знаю, насколько.

– Ему полезно, – сказал Радом, приближая лицо свое ко мне… Но выражение этого лица, его желание, говорило вовсе вообще не о том, о чем он говорил. Я блаженно потянулась ему навстречу.

– Там была моя бывшая невеста, – с трудом сказал он. – Мы были обручены ее родителями с ее раннего детства… Они боялись, что у нее никого не останется, если они погибнут, и поспешили застраховаться, зная мою честь, и что малышка меня любит, значит, не будет страдать, если мне придется вдруг заменить их… – он замолчал. – Она погибла в тот самый день, когда я встретил тебя в нескольких сотнях километрах оттуда почти в тот же момент… Ты должна знать… Это дело взято под контроль Советом. Это я никому не должен быть говорить… – коротко и отрывисто сказал он.

Я вздрогнула всем телом.

– Ты любил ее? – запинаясь, спросила я.

– Я ее не видел много лет и даже не представляю, какой она стала… Она сошла с ума… Я видел лишь раздутый труп… Не волнуйся, – сказал он, заметив, как я побелела. – Никто и никогда не может заменить мне тебя… – спокойно сказал он, и я поняла, что это правда. И облегченно затихла у него на груди.

– Они пытались убить и меня, – сказал он. – Может для того, чтобы скрыть, как она в действительности умерла… А может, чтобы уничтожить как жениха… Они ее и мертвой боялись… А может, для того, чтобы решить все проблемы разом…

Я опоздал… Они быстро сожгли ее, чтобы слыть следы преступления. Ее смерть подтвердили лучшие тэйвонту короля и наставник второй верноподданнической школы… Такой гигант… Он был на месте, и я его уже не застал…

Я опять вздрогнула…

– Кто он?

– Брат Ниитиро, тот настоящий демон… Хорошо, что Ниитиро не стал главой черных тэйвонту. Реакция у него страшная. Он ушел от нас, но и черных особенно не жалует… Сломался малыш после гибели Эльфа, озлобился на весь мир, стал жестоким… А подавал надежды…

– Расскажи мне, я ничего не понимаю. Что за школы?

– С древности в Дивеноре была школа Воинов. Тэйвонту. Псы. Псы короля и Дивенора. Монастырь их, хоть и был в церковной религии, но хранил обрывки знаний древних. Хранил поклонение женщины и благородство жизни. И заветы развития сознания и разных умений, хоть и говорят, что мы выродились в бойцов.

Мы как государство в государстве. Мы охраняем каждого принца и правителя, давая ему пожизненную клятву, защищенную своей честью. Моя честь – моя преданность! – сказал он.

Я подняла на него глаза.

– Обычно мы воспитываем каждого правителя и принца с детства. С рождения к нему приставляются несколько молодых тэйвонту, которые только и занимаются им.

Больше, чем мать родным ребенком. Он получает не знания, а навыки, становится почти тэйвонту. С абсолютной, развитой непрестанными тренировками памятью.

Отточенной многолетней жестокой дрессировкой наблюдательностью, находчивостью, вниманием, умением думать, мгновенно решать ситуации, военными знаниями, накопленными замком Ухон. Мы воспитываем правителя в благородстве, уважении к женщине, стремлении служить людям. И умении это делать. Он любит работу, ибо иного с детства не знает – жестокий тренинг это его повседневная жизнь, будь это мальчишка или девчонка. Принцессы тренируются точно так же и еще жестче, ибо у знати принято, в отличие от короля, передавать власть дочери, хоть в царской семье все обратно. И никакой отец принц не вмешивается, потому что сам он это прошел и знает этому цену. Правитель помнит в лицо всех своих подданных, он знает все нужды, трудности своего княжества или всего государства, он сам контролирует все, потому что его сознание буквально выковано для этого. Он читает газетный лист с одного взгляда и помнит все, никогда не забывая того, что не хотел забыть… Простой люд считает их сверхлюдьми… Как и тэйвонту, их охранников. Мы считаемся только охранниками, но на самом деле мы высшая каста… Принцы женятся на тэйвонтуэ, а принцессы на тэйвонту, потому что обычные люди им не интересны. Разве что такие же принцы. Потому на протяжении тысячелетий Дивенор был непоколебимой вершиной…

– Что-то произошло? – спросила я.

– Церковь! – неохотно ответил Радом, будто у него вырвали больной зуб. Все тысячелетия она точит на нас зуб, считая нас гнилым корнем, хотя мы поклоняемся тому же Дорджиа… И, фактически держим на себе государство.

Правители поумней понимали это, да и уничтожить нас нелегко – голыми руками тэйвонту не взять. А все из-за того, что мы исполняем заветы благородства и развития на практике, а не ограничиваемся верой в них. Церковь же верует, но не исполняет… И мы как бельмо у нее в глазу. Пусть правители иногда ломаются и развращаются властью, но в целом до недавнего времени в высших слоях царило подлинное, вбитое с детства, благородство и чистота…

Я вздохнула.

– Церковь – она всегда царила, потому массы забиты, невежественны, распутны и совершенно безответственны. Мы вроде как каста, которая вне закона, которую боятся и которой "все позволено". Позволено быть не такими. Но церковь захотела подмять верхушку Дивенора и полностью уничтожить нас…

– Она выступила против вас? – спросила я.

– Она давно выступила против ереси, только в сочетании с королевской властью мы были не жертвой. Умному королю наплевать на догмы. К тому же мы их воспитывали. И они знали цену как церкви, так и своим достижениям. Но последний король был слаб, и полностью попал под влияние священника. И уже сорок лет в Дивеноре смута и разврат. Никто не понимает, почему они так настойчиво утверждают его. Считают, что церковь это игрушка в руках дожутов.

Были две попытки пресечь это зло. Обе они были успешны…

Я вздрогнула и удивилась.

– Ты удивляешься? В обоих случаях новый строй победил и утвердил воспитание, нравственность, равенство, бескорыстие… Но обе такие попытки были уничтожены изысканнейшим предательством… Когда никто этого не мог предполагать, когда старое никто уже не вспоминал, церковники и предатели вдруг восторжествовали.

Нельзя никогда даже на секунду терять бдительность, ибо победа пьянит, а тьма всегда готова убить все светлое. Оно ей ненавистно, ей ненавистна всякая дисциплина, порядок… Воспитанники церкви задушили все ростки и вернули страну в еще худшее состояние, почти средневековье. Совсем недавно погибла Славина. Ликующая, сияющая Славина, которую никто даже и думать не мог победить. Страна сверхлюдей, чистоты и высокого повсеместного благородства и утвержденного братства. Погибла нелепо, глупо, мерзко, хотя я и сражался против нее как один из военачальников Дивенора.

– Славина была сильней Дивенора? – зачаровано спросила я.

– Славина – это отколовшаяся часть Дивенора, в которой власть взяли бежавшие тэйвонту. Во всяком случае, все подозревали Даррина, жестокого мятежника и правителя страны тэйвонту, Вождя и диктатора Славины, что он вышел из Ухон, хотя и скрыл свое происхождение и имя. Ибо Славина построена была по принципу тэйвонту, там все были тэйвонту. Туда ушли сотни наших, и помогали ему строить государство совершенно нового типа. Всем тэйвонту было запрещено туда ездить, но те, что были там, считали, что это сон и сказка. Почти все тэйвонту, посланные туда с разными миссиями как разведчики и даже убийцы остались там и помогали воспитывать людей… Туда даже было всегда запрещено посылать молодых тэйвонту… Но ее уже нет… В считанные годы все исчезло как дым. Они, считавшие нас нелепым пережитком на их планете, на которой они были хозяевами, растворились как дым… Еще хуже только стало в мире… Ибо теперь это недостижимо, как сказка… Никто не мог их победить… Кроме самих себя… Они сами духовно убили себя, предательством своей верхушки своих же идеалов ради личных благ и властолюбия… Ибо власть Славины по закону была аскетами, не имеющими ничего своего…

– Как это связано с напавшими на нас? – спросила я.

– В древности в Дивеноре была вторая школа тэйвонту. Но она выродилась, утратив свои идеалы… – неохотно сказал Радом. – Это была великая тайна тэйвонту, которую сегодня знает каждая собака. Дожуты! Они стали исповедовать культ себеслужения – если мы охранники, то они стали ночными наемными убийцами. И форма у них черная. В масках… Естественно, она была полностью уничтожена поголовно, но кое-кто уцелел. И ростки сохранились. Они не имеют замка, как мы, также не имеют таких накоплений техники и мастерства. Но то и дело в укромных местах возникают их гнезда, где черные бойцы воспитывают себе смену. Нет более страшных врагов у тэйвонту. Вот уже почти тысячелетие мы никак не можем выследить их главный центр, ибо он вынесен вне страны. Дожуты, как они себя называют, имеют где-то в иной стране свою базу. Раньше они боялись открыто действовать в Дивеноре, но вот уже сорок лет, как их деятельность в Дивеноре усилилась, и мы реально ощущаем их.

Я ахнула.

– Церковь!

– Во время восстания против церкви короля Лана, которое многие даже сочувствующие вспоминают с осуждением из-за его кровавости, и о котором сейчас запрещено упоминать, как о периоде безумства, было уничтожено и выявлено свыше десяти тысяч дожутов, ночных убийц. И, как оказалось, все они принадлежали церкви, и даже Первосвященник Дивенора оказался бойцом дожутом. Никто не может понять, почему при культе убийства и разврата все они догматичны и набожны. Церковь ли отпускала им их слабости и прегрешения. Или же они ее использовали…

– И они напали на тебя…

– Нет… Это ненастоящие дожуты… Это вторая школа…

– Разве официально школа не едина?

– Теперь две… Церкви не понравилось самостоятельное бытие тэйвонту, она опасается повторения короля Лана в Дивеноре, который, кстати, был и есть законным, или государства как Славина. И потому она решила создать вторую школу тэйвонту из разделяющих учение церкви… Под руководством Ахана. У них такая же черная форма, как рясы монахов… Туда ушли отступники из наших…

Говорят, что для юной набираемой молодежи, дожуты являются героями и образцами для подражания в жестокости, коварстве, подлости, предательстве и убийствах. И что они иногда преподают там, взяв школу и церковь под свой контроль…

Говорят даже, что дожуты хотели легализоваться под прикрытием школы Ахана…

Вроде признав Ахана, а на самом деле подчинив его. Впрочем, кто его знает! – в сердцах сказал Радом. – Правда, дожуты часто стремились связаться с нашими, чтобы выяснить накопленные секреты. Мы ведь все передаем в памяти, хотя библиотека Ухон – самая большая в Дивеноре.

– Итак – теперь две школы тэйвонту, – сказала я. – Глава одной – черный гигант Ниитиро…

– Брат Ниитиро Ахан, – поправил Радом. – Обоих я воспитал. И они во многом подражают нам. Точнее во всем, кроме идеалов… Но обе мы служим Дивенору…

Ниитиро все-таки сумел взять многое… Но она еще малая школа, и еще при этом больше трети ты ее вчера убила…

– А кто глава настоящей большой школы тэйвонту, – не слушая его клеветы, спросила я. – Тысячелетней традиции, из сотен уникумов сверхбойцов? Не подделки, а монастыря Ухон? Этой основы Дивенора?

– Я, – спокойно сказал Радом. – Я мастер тэйвонту Ухон.

Я вздрогнула. Я посмотрела ему в глаза. Я увидела, что он не обманывал… Я без сил опустилась на его грудь, ткнувшись лицом ему в плечо… И словно во сне, во внезапно охватившей все тело дреме и истоме, стала покрывать его грудь поцелуями…

Глава 54

Я долго ласкала руками его грудь, прижимаясь щекой к ней и гладя пальцами эти большие сильные мышцы.

– Ра-дом, – шепнула я.

– Что…

– Почему из всех ты полюбил меня? – зачарованно спросила я.

– Спроси у моего сердца… – вздохнув, ответил он. И ревниво спросил: – И почему женщинам можно ласкать мышцы, а нам нельзя?

– Потому что у нас это не мышцы, – покраснела я, забираясь выше, чтобы видеть его глаза…

– Завтра, – шепнула я. – Завтра и мужчинам будет можно.

Он взял в руки мое лицо, и, задыхаясь, целовал его. А я только доверчиво подставляла его, открывая губы…

– Моя, моя, моя Ри… – забывшись, шептал он.

– Ты мастер тэйвонту, – церемонно сказала я. – И ты, наверное, знаешь кто я?

Я напряженно ждала.

Он покачал головой.

– Какая разница? – бесстыже спросил он. – Возьмешь мою фамилию, я буду целовать тебя.

И снова наши губы нашли друг друга сами. Они не успокоились, пока десять раз не обследовали все мое лицо.

– Ты теперь разглядел мое лицо? – ревниво спросила я, потрогав руками щеки.

Они горели. Я сама горела.

– Конечно, – даже обиделся он, поняв подоплеку вопроса. – Я сказал Гаю неправду. Я ощупал руками каждую твою черточку, когда целовал на корабле…

Мне достаточно. А глаза… Я их сложил по кусочкам, ибо ты так часто на меня смотрела.

Я покраснела.

– Ты целовал меня? – недоуменно спросила я, впиваясь в его губы, обнимая их своими губами.

– Да! – покаянно сказал он. – Сам не знаю, что сделалось со мной… Мы – тэйвонту – естественные аскеты из-за интенсивности жизни и чудовищности нагрузок, это монастырь, хотя, как священники, можем и жениться. Тэйвонту вообще женятся в старости из-за своей работы. Ты будешь презирать меня, если я скажу, что ты первая моя женщина и будешь для меня всегда первой… Не привык я двоиться, да и по сторонам смотреть времени нет.

– И тебя до сих пор никто не соблазнил? – коварно удивилась я, беря его лицо в свои руки.

– Как никто, вот одна лежит… – шепнул он, беря мои губы в свои. – Вообще первая, кто пыталась это сделать еще в раннем детстве – это моя невеста.

Бывшая… – поправился он. – А вообще, люди уверены, что я отец всем тем младенцам, что берут в Ухон. И тем нашим тай, которые вдруг понесли. Хотя это редчайшее ЧП – распущенность и легкомыслие жестоко карается. Знала бы, что мне приходится переживать, когда я бываю во дворце, где не закрываются двери…

Почему-то там фрейлины думают, что тэйвонту как быки кроют всех подряд…

– Пусть только попробуют! – пригрозила я, смеясь…

– Я, наверно буду, вторым женатым настоятелем за двести лет…

– Это можно? – спохватилась я.

– В данном случае нужно, иначе я стану первым распутником среди них, нарушившим обет целомудрия и спящим с девушкой без брака… – Он ухмыльнулся, ибо все было так невинно. – Боже, какая ты красивая… – задохнувшись, прошептал он. – От твоих глаз можно сойти с ума… Не поверишь – твое лицо преследует меня, оно всегда со мной, ты колдовством врезала свои громадные глаза в мой лоб, мою голову, мой ум, мое сердце… Боже, как я хочу тебя!

Я таяла…

Он бешено целовал меня, выцеловуя каждую мою черточку лица, все теряя над собой контроль…

Нельзя сказать, что кто-то второй себя контролировал…

– Эй, вы, чем вы там занимаетесь! – раздался возмущенный голос с соседнего дерева. Оно пошатывалось на ветру.

Я схватилась за нож, а Радом за арбалет.

– Как же ты все осмотрел? – с упреком спросила я. – Если тут всякие шатаются?

Непростительное невнимание.

– Я сейчас невменяемый, – бесстыдно ответил Радом, целуя меня. – Меня нельзя судить строго, я влюблен. К тому, что я делаю, надо относиться с опаской, потому что не в себе…

Мы хладнокровно наблюдали, как разъяренный Дар пытается сбросить того с дерева, как грушу, тряся ее ударами, а рядом валяется разломанная карета…

Изнутри ее доносились вопли и ругань.

Насмотревшись досыта, я отозвала коней…

Человек на дереве начал изрыгать брань и угрозы, но слезать все же не стал, пока кони рядом.

Я соскочила вниз.

– Вы живы? – спросила я.

Оттуда раздалось короткое слово.

– Живы значит! – радостно сделала вывод я.

Радом хладнокровно ликвидировал наш ночлег, распуская веревку. Веревки тэйвонту ценятся на вес золота.

– Пора в город! – сказал он. – Смотри, где солнце… Гляди, это Храм… Он такой громадный, восемьсот метров… Я думаю, мы поймаем нужное количество священников без труда…

– Я не могу в город на коне, – смущенно сказала я. – Дар будет убивать по дороге всех, кто мешает. А упаси господи, нападет или раскричится кто на меня…

– Так карета есть, – сказал Радом, протягивая руку. – Зачем мелочится.

Поскольку коней Дар не убивал из солидарности, они были тут же, и живые.

– А вдруг эти люди убийцы? – сказала я, показывая на висевшего на дереве. – Черные тэйвонту.

– А ну отойди, – сказал Радом. – Я сейчас с ними разберусь.

Из кареты на такое выглянула голова, потом тут же мгновенно спряталась, и оттуда раздался жалкий сдавленный писк.

– Я мирные люди! Я люблю тэйвонту! – вопили там. И в промежутке добавляли рефреном:

– Я сам это сделал!!!

Радом заставил их всех выстроиться и снять одежду. Он осмотрел их на предмет татуировок. А вдруг они ночные убийцы, только прячутся? Ну не годились они на тэйвонту. Все вместе они составляли половину Радома.

Потом все вместе мы подняли и починили карету. Усилиями Радома. Я отослала коней в пойму реки, приказав быть здесь ночью и никого не убивать… Дар весело умчался, фыркнув мне, словно понимал. Помахав хвостом, когда мы поехали. А меня посадили на колени в ехавшей карете и стали рассказывать про

Храм, где нам предстояло венчаться…

Это было самое великое сохранившееся творение древних. Нечеловеческой красоты, созданное нечеловеческими руками. Никто до сих пор не может даже просто повторить его воздействие на человека. А в центре его стояла удивительной, нечеловеческой красоты скульптура Дорджиа. Терафим. Ни один человек почему-то не мог приблизиться к ней и к алтарю – на него давил какой-то слепящий невидимый свет и огонь. Природы этого никто не понимает. Там удивительно легко дышится и очень близко просветление духа. Собственно из-за этого Храма Дивенор и правил тысячелетия континентом. Ибо большего доказательства реальности существования Бога нельзя было и придумать. В Дивеноре не было атеистов, и сама церковь держалась на этом, хотя Храм был еще до нее… Скульптура сделана из цельного драгоценного кристалла, и в мире просто нет ничего по настоящему красивее. Без шуток…

Я соврала бы, если б сказала, что внимательно слушала Радома. Девчонки поймут меня. Мысли мои скакали и перескакивали через несколько часов. Я скорей, внимательно слушала, что рассказывали мне его руки, ласково обхватив мое тело знакомыми ладонями. Сосредоточиться на чем-то ином я просто не могла. Голова пылала, в теле был жар…

– Только… она… по слухам, сумела приблизиться… к терафиму Дорджиа… – говорил что-то Радом. – …Хотя, сам знаю и лично свидетельствую, что она еще в детстве… она… балуясь, пряталась от людей за алтарем… откуда ее никто не мог достать, и часами лежала там, мечтая…

Я ничего не слышала, внимательно торжественно кивая…

– Господи, о какой чепухе он болтает в такой момент!

…Радом купил мне лучшее платье. В лучшей лавке! Оно было богатым и красивым.

Я все оглаживала его, не в силах остановить несущиеся мысли. Я только и была сосредоточена на том, что будет через несколько часов… Тело охватила мелкая истома и дрожь, и я совершенно не могла ее успокоить…

Даже продавец заметил мое ненормальное состояние.

– Что с девочкой творится? – спросил он меня. – Нужна помощь?

– Девочка вступает в брак, – вымучено улыбнулась я.

– Может, будет нужна помощь вашему мужу? – ухмыльнулся он. – Я могу помочь…

Радом показал ему кулак.

– Я тебе покажу помощь ночью!

А потом подхватил меня на руки.

– А кольца? – спохватился продавец.

– Кольца купим у ювелира! – твердо сказал Радом. – Самые лучшие!

– А я и есть ювелир, – засуетился продавец. – Самое лучшее!

Поведя нас в соседнюю комнату, где были украшения под стеклом, он попросил подождать. И вскоре принес на подносе десятков семь ослепительно прекрасных пар…

– Разве для брака нужны такие? – удивилась я. – Я думала, нужно простое золотое колечко…

– А как же! – с энтузиазмом воскликнул ювелир. – Все для брака! Вот эти с ядом, эти бросают в кубок, эти со скрытым тайничком…

Радом решительно отодвинул половину их в сторону и, подумав, с непогрешимым вкусом тэйвонту, безошибочно выбрал нам простенькие, но каким-то чудом изумительно красивые брачные кольца настоящего аэнского мастера. И не стал даже искать другие… Они были простые, но с каким-то чудом измененной структурой и направлением молекул золота и почти невидимых вкраплений, образовывавшие удивительной красотой вспыхивающие чудесные рисунки вокруг самого кольца. Мастер сохранил всю канву обычая, типичных брачных колец, но дал ей удивительную глубину, возможность которой до этого, до того как увидишь кольца, трудно было даже представить. А когда их подносили к другу, они словно загорались особым светом.

– Радом, – испуганно прошептала я сдавленным голосом. – У нас не хватит денег…

Но тот только отмахнулся.

– На кого я еще буду тратить деньги, как не на свою жену…

– О… Господин имеет вкус, – с уважением сказал продавец. – Не многие бы обратили внимания на эту пару… Но она того стоит! – восторженно намекнул он, предчувствуя немалую прибыль.

– Она или я?! – к своему удивлению вдруг неожиданно капризно спросила я сама.

Купец внимательно поглядел на меня, очевидно на этот раз уже взглядом ювелира, а не портного. На предмет драгоценности… И вдруг сдавленно ахнул, засуетившись.

– Самое лучшее… Самое лучшее… – шептал он, прикладывая руки к груди, и руки его сдавленно тряслись. – Мастер Радом, я не узнал вас… Какая честь,

Господи, какая честь! – приговаривал он и был никак не в силах обуздать дрожь.

– Все конкуренты умрут от зависти, узнав, что вы венчались в платье Райо… У меня же тут столпотворение будет шагу некуда ступить – не мог успокоиться он. – Если до той поры бедный Райо только будет жив…

Не знаю, как Радом расплатился… По-моему, у него был кредит…

Но я очнулась, только когда ювелир внес на отдельном подносе еще какие-то драгоценности. Может, купите как подарок невесте? – немного испуганно спросил он.

Я глянула на них и зашаталась.

Радом взглянул на них и побелел.

Это были мои ожерелье и кольцо. Которые я повесила на Ниру в замке.

– Откуда они у вас? – хрипло выдохнул Радом. – Их должны были похоронить! Их не дали мне!

– Я ничего не знаю! – испуганно зачастил тот. – Их привезли молодому дофину…

Как знак выполненного задания. Но тот не стал их держать у себя. Совесть заест. Побоялся. И отдал любовнице… А та боялась надевать и по уши у меня в долгах… Она и намекнула мне… Да я и сам видел их на ней в Славине, не бойся… Известные бусы, равных нет… Неизвестный мастер, гений гениев, даже аэнец такой не моги. Нет подделки…

Радом немного воровато оглянулся на меня и прочитал в моих глазах неприкрытое желание одеть эти вещи… Руки сами просились к ним, как к магниту… От них на меня тянуло какой-то силой и мощью, точно в них была заключена частица моего я. Нет, никто никогда не поймет психологию потерявшего память…

– Сколько ты заплатил за них? – хладнокровно спросил Радом хозяина.

Сумма, наверно была умопомрачительной. Потому что Радом торговался. Тот и прибыль хотел иметь… Но выкупил все – кольцо, какой-то особый браслет, бусы…

– Совесть тоже надо иметь, – ворчливо сказал Радом.

– Они принадлежат Семье, с нее и спрашивай, – огрызнулся тот. – Я у короля совести не искал…

Я, прикрыв глаза, смотрела на изумительной, нечеловеческой красоты бусы…

Все эти вещи были надеты на мне…

В тот день, когда я умирала…

И все они были мне хорошо знакомы… Хозяин сам поднес их мне.

Я смотрела на них.

Радом смотрел на них.

Хозяин смотрел на них.

Эти вещи нашли меня сами… Радом сам застегнул ожерелье на мне.

– Прими его от меня так же, как вечером примешь меня, как знак нашей близости и руку мужа! – сказал он мне. – Пусть оно будет моим знаком мужа на тебе, символом, что ты часть меня, что ты отдала себя мне, что ты отныне мужняя жена… Что ты отныне не девочка, но Жена, и надлежишь мужу, в той степени, как он принадлежит тебе.

Но, почему-то, когда ожерелье коснулось меня, мне захотелось распрямиться. В них была частица моего мощного я, наслоенная мной сознательно как на терафим.

И я гордо выпрямилась… Наверно я сверкнула, потому что их отнесло в стороны, и они ошарашено и склонившись глядели на меня.

Но я ничего не замечала кроме Радома и его рук, все же бессознательно протянувшихся к моей талии, неотрывно глядя на него.

…Наверно, я бесстыжая. Я прижала руки мужа к себе. Я провела ими к грудям, и от груди до треугольника у ног, в каждой точке почему-то шепча ему захлебывающейся скороговоркой совершенно нескромные и неприличные вещи, что то, на что он наложил руки только его, и что это всегда отныне только ему и пусть он всегда держит их там, охраняя и никогда не выпуская из рук свое накопление. Я, наверно, выглядела и говорила настолько детски и ребячливо, что даже ювелир меня не упрекнул.

– Боже, бери меня, Радом, зачем ты меня столько мучишь! – взмолилась, не выдержав, я.

Он, не вытерпев, отчаянно застонал. И притянул меня к себе с такой силой, что быть бы мне взятой прямо в этой комнате. Да только ювелир загремел своей посудой и совершенно неодобрительно громко заявил:

– Кахи! Кахи!.. Свои люди сюда идут. И я конечно маленький человек, но почему бы не заниматься этим в закрытой комнате, накрывшись одеялом!?! Что, уже десять минут нельзя подождать, пока обвенчают?!

Радом хотел убить дерзкого негодяя, но я удержала.

И улыбнулась ему.

– Спасибо! Мы и вправду потеряли голову! Но виновата только я! Меня судите.

Радом просто ангел.

– Только не летает, – ворчливо сказал старик. Но уже сам оправдал того: – Тому, кто терпел столько лет, и десять минут действительно покажутся вечностью… Но вам бы надо побыстрей венчаться, потому что до Храма, я чувствую, вы сегодня не дойдете, если промедлите хоть мгновение…

– Идет! Слушаем! – весело воскликнули мы с Радомом и взялись за руки…

– Да, – мечтательно сказал старик. – Мы тоже когда-то были молодые… Тоже не могли никак дойти до церкви, – он тоскливо вздохнул. Мы, смеясь, переглянулись… – Она все сопротивлялась…

Я не выдержала и уткнулась в грудь Радому, умирая от смеха, но так, чтоб старик это не видел и не обиделся…

– Подожди, – отечески сказал старик, – оправь одежду! А то этот бесстыдник ее тебе всю позадирал, помял и растрепал…

Бесстыднику ну хоть бы хны, он только весело улыбнулся, желая потащить меня за собой, а я отчаянно покраснела, взглянув на то, что стало с платьем.

– Ай-яй-яй, – покачал продавец головой, – и как можно было идти венчаться в таком платье, если мое платье так растрепано. Что скажут про бедного Райо?

– Ты сам их создаешь? – удивилась я.

– А как же! – гордо сказал он. И появившись с иголкой, быстро подправил что-то, сделав его еще красивей, чем было. Я охотно поворачивалась из одной стороны в другую, изо всех сил стараясь, чтоб видел Радом.

– Вертихвостка, – ворчливо сказал старик. А глаза его потеплели. – Совсем девчушка! И рождаются ж такие большеглазые на погибель мужского роду.

Радом, видимо, был с этим с ним полностью солидарен, потому что буквально тонул, купаясь во мне взглядом…

– Ну, вот и все… Чем не красавица? Мое платье на тебе посчитают за самое лучшее! – гордо сказал старик.

Радом чуть нетерпеливо фыркнул, и я ощутила всем телом, что я ему лучшая красавица и без платья. Без платья самая лучшая! Жар обдал меня. Я прижала руки к щекам, чувствуя, как они отчаянно заалели.

Радома мое смущение отчего-то развеселило, и я покраснела еще гуще. Чтобы скрыть отчаянное смущение, я обернулась к зеркалу и поправила ожерелье.

Наверно снова во мне что-то отразилось, что-то гордое и недоступное, потому он буквально оробел и растерялся, и я сама, шаловливо смеясь, схватила его за руку и потащила в Храм…

Нет, я сама покончу со всеми этими формальностями, иначе сегодня я так и не увижу небесного венца и неба в алмазах…

Серебряной рекой влившегося в меня вместе с священным безумием моего собственного мужа.

Которого я люблю…