Текст книги "Моя профессия ураган"

Автор книги: Люда и Игорь Тимуриды

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 46 страниц)

Глава 19

Когда я открыла глаза, комната не качалась. И вообще, по-моему, светило солнце. И где капитан?

– Приплыли? – сонно спросила я.

– Приплыли, – радостно подтвердила вошедшая Юурга. С минуту я тупо смотрела на нее. Потом на комнату… Потом обратила внимания на свой плащ, в который была закутана за обедом и в котором спала сейчас… Секунд тридцать глядела… Я поняла, что весь побег мне просто приснился… И истерически захохотала…

– Ты чего? – встревожено спросила Юурга.

– Да, ничего… – махнула я рукой. Смахивая выступившие от ненормального смеха слезы. Боже, как я обманулась! – Какой сон мне приснился! – хохотала я как дура. Правда, вспомнив концовку сна, я отчаянно покраснела. Вот уж не подумала, что мне снятся такие странные сны! И чтобы поскорей сбить эти мысли, пока меня в них не заподозрили, я спросила. – Значит, я уснула тогда за столом? Прямо на руках у Радома? Или у других? А где Радом? Уже ушел?

Юурга только обеспокоено в недоумении глядела на меня.

Я непонимающе посмотрела на нее.

Вошла кобра. Я, глядя на нее, сама себе заулыбалась. Хотя она была в очень приличной косыночке. Я себе такую же хочу!

– Чему лыбишься? – хмуро спросила та.

Я лукаво промолчала. Знала бы она, как в своем сне я ей ловко отомстила, какой я была ловкой и способной!

Шоа – кобра, Шоа – кобра… – запела я.

Не рифмуется!

– Я тебе во сне такую пакость сделала! – закружившись и закинув голову, сказала я. – Такую!

– Какую еще пакость?! Какую еще пакость задумала эта кошка?!? – чуть не вскричала кобра, едва не завыв, и мигом бросилась к Юурге, схватив ее и требуя от нее ответа. – И так мало ей, чего устроила?!?

– Ты чего? – отступила я. – Бешенная, да? Что я тебе такого сделала?

Вошедший мальчишка Гай одновременно спросил всех с порога:

– Чем это старик Намиро, приезжавший с Радомом, был так взбешен? Что за остров, с которого его забрали?

Он гордо пытался меня в упор не замечать. И не смотреть.

Но я не смогла ответить, потому что подверглась яростной атаке.

– Что я тебе сделала?! – буквально завыла от бешенства Шоа, и сорвала с головы косыночку, обнажив наголо обритую, как голый зад, или женское колено, голову.

Забыв про всякую осторожность и вежливость, я, будто была одна и Шоа не было, отчаянно затряслась от смеха. И никакое сознание, что это неприлично, что Шоа здесь рядом и это может дурно на ней сказаться, не могло на меня повлиять.

– Ой, простите… – повторяла я, трясясь от хохота. – Ой, простите…

Увидев, что я просто нагло плачу от смеха в ее присутствии, будто перед мартышкой, вместо того, чтоб проявлять все видимые признаки раскаяния, кобра просто взбесилась. Юурга еле сумела удержать ее, а то было бы полно трупов.

– Извините! – сказала я Шоа. – Я просто не могу сдержаться…

Я имела в виду, что смех истерический и не контролируемый, а вообще я ей сочувствую, даже очень сочувствую, но та почему-то вообще озверела. И Юурга должна была отбрасывать ее боевые атаки.

– Я ее убью! – завопила она, как резаный павиан.

– Что происходит? – спросил ворвавшийся Рики. Хмурый, между прочим, до чертиков. – Она опять что-то затевает?

– Я видеть ее не могу, – буркнула Шоа.

– Что я затеваю? – спросила я не несущим ничего хорошего звонким напряженным голосом.

– А кто натравил нас на Хана!?! – не выдержал и сорвался, гаркнув, уже старый тэйвонту. – Ну?! Вспомнила?! Кто пытался его прикончить, а отвечали мы? Почему я ребят должен был из королевской темницы вытаскивать, еще и самому уверять судью в своей лояльности, что меня чуть самого не казнили да не посадили?!?

Я против воли снова задохнулась от смеха.

– А кто он такой, этот Хан? – наконец выговорила я.

Но мне не ответили и замолчали. Ибо слишком равнодушно я спросила. И слишком острый интерес к нему у меня почувствовался.

– Вы бы мне рассказали про все, – попросила я. – А то я плохо помню, что было.

После того, как я уснула, – с сомнением проговорила я, разглядывая одежду на себе. – Между прочим, этот Хан сам виноват, – ребячливо заметила я. – Он первый начал! Я пыталась его спасти!

– Да-да, он рассказал! Пыталась связать и утопить!

Я снова присела от смеха.

– Ммм… Вот как здесь реагируют и платят за стремление спасти! – выдавила через силу я. – Я же его обвязать под руками хотела, когда он сам не смог. А что он за птица? – невинно улыбнулась я. И потерла виски. – Не помню. Ей богу ничего не помню! Кто он?

Они все замолчали, разглядывая меня. Но я сама разглядывала то, что было под плащом. Хм… На этот раз простенькая одежонка. Естественно, я повернулась к свету, то есть головой к окну. Да и смущать людей видом бренного тела не надо.

Не надо жертв…

– Ты смотри! – жестко сказал старый тэйвонту. – Если б не непонятная слепота к тебе Радома (я невольно вдохнула с силой воздух и грудь у меня невольно поднялась) то я б, не поглядев на пол, разговаривал бы с тобой по другому.

– Радом хочет на мне жениться? – мечтательно глядя в окно, спросила я. – Когда?

От такой моей наглости они отетерели.

– Ты! – задохнулась кобра. – Ты! Ты!

– Я! – сказала я. И даже для верности похлопала себя рукой. – Конечно я, а кто же еще? Разве тут есть кто-то другой такой? Или Радому жениться на ком-то, кто будет ему всю жизнь напоминать лысую голую задницу? – клянусь, я дипломатично сказала, не упомянув никого конкретно.

Нет, не надо было мне дразнить зверя. Теперь ее держали уже трое, а я, по своей полной испорченности, ездила по земле, катаясь от смеха. Глядя, как дергается полностью лысая эта самая, что сзади, но с глазами, женская голова, только без бровей. Абсолютно все волосы были выбриты, даже ресницы…

– Половинка! Половинка от задницы! – наконец, выплюнула я совершенно невоспитанно, по хамски обидев бедное чудовище, истерически визжа от смеха. – И смотрит!

Вошедшие трое незнакомых мне тэйвонту просто ползали по полу от этой картины.

Мой истерический визг основательно разогревал их всех. Картинка от этого становилась только выпуклее и живее… Я их заводила получше будильника все сильнее и сильнее.

– Выведите ее!!! – истерически заорал мальчишка Гай.

– Что тут происходит?!? – ворвались еще двое уже известных мне тэйвонту.

– Мммм… Мммм… ЦИРК! – через силу выдохнула я, не в силах говорить. Просто трясясь и плача. – Хар-роший… См-мотрите…

Они отетерело смотрели на происходящее.

– Боже, как хорошо… – наконец сказала я. – Никогда так не развлекалась!

Это вызвало совсем неожидаемую реакцию. Их всех перекосило и затрясло так, что я после этого вообще не смогла говорить. Только лежала и тихонько повизгивала, вздрагивая.

Наконец, старый тэйвонту ударом "успокоил" кобру, вырубив ее вообще. И быстро связал ее. Потом хмуро обернулся, пытаясь не глядеть на меня. Отчего лицо у него вздрагивало?

– Эту привел Радом и приказал доставить ее в замок, – коротко сказал он трем новым тэйвонту, подняв меня. – Выведите ее отсюда. Сам он отправился в монастырь, потому что думает, что во время урагана там могли возникнуть серьезные проблемы. Он же Ту сам воспитывал когда-то.

Я насторожилась.

– А к-к-то он т-такой этот Радом? – заикаясь спросила я. – Я ничего не помню… И кто эта Та? – попыталась тщетно задержаться я.

– Иди, иди, – меня без всяких церемоний новые пришельцы вытолкали из комнаты, как я не пыталась вернуться.

Но меня толкнули так, что я сама пошла вперед, и быстро по инерции вышла на улицу через двери. Очевидно, старые вместе с прихожей были заблокированы или вообще заделаны по причине их неудобовоняемости. Потому что я вышла аккурат в знакомую мне бухточку, где как раз из большого каноэ высаживались несколько незнакомых мне тэйвонту. Я лучезарно улыбнулась им.

– Привет! – сказала я.

– Привет! – весело ответили мне, пожирая меня глазами.

– Вы не дадите каноэ на пять минут, мне надо догнать Радома, а наше он забрал?

– Нет проблем! – хорошо улыбнулись мне все трое.

Не став разводить долгие церемонии, ведь это бестактно, словно я ломаюсь, я воспользовалась разрешением, прыгнув в лодку, одновременно, все еще смеясь, ловко выхватив весло у него из руки. Вообще, когда их много, они лучше обманываются, потому что думают, что сосед-то вот знает! Одним движением я по тэйвонтуйски оттолкнулась от берега.

– Кто ты, прелестное дитя? – крикнул вдогонку старший из них, глядя вслед завороженными глазами. Ведь очень много принцесс воспитывалось своими тэйвонту, да и у тэйвонтуэ были дети, которых они воспитывали как тэйвонту, если не желали отдавать своих детей в Ухон. Так что меня вполне могли не знать…

Но я только загадочно потрусила волосами, обернувшись к старшему и лукаво улыбнувшись ему – мол, не скажу. Я – прекрасная незнакомка, очаровательное видение. Впрочем, очаровательное видение бешено работало веслом, сохраняя, правда, красоту и гармонию, но разгоняя лодку до невозможности, как стрелу.

Благо вчера у меня накопился достаточный опыт, и я просто чувствовала воду и лодку. Лодочка была лишь чуть больше, чем вчера. И как они умудрились доплыть на ней трое?!

– Аааааааааа!!! – было такое ощущение, что кого-то режут.

На этот раз я не стала оборачиваться. И чего смотреть?

– Ааааааааааа!!! – было такое чувство, будто режут уже сразу нескольких.

Нет!!!

Но это был обман. Никого не резали. И я стойко не смотрела назад.

– Аааааааааааа!!! – это у них по кусочкам вырывали зубы.

Я все-таки обернулась. По доброте своей душевной. Нет ли там беды?

Да, душевная трагэдыя все-таки случилась: кто-то истерически катался по земле, кто-то визжал, кто-то грозился и прыгал, часть, схватившись за боки, нагло ржала во все горло, несмотря на то, что были виноваты, и "не пробиваясь" никакой отчаянной руганью Рика.

– Привет Радомууу! – опять крикнула я, соблюдая традицию.

Но только на этот раз я не стала слушать, что донесло мне бессовестное эхо, отключив восприятие. Не люблю элементарную ругань.

Да и неприлично хорошей девочке слушать такие слова…

Глава 19

Плывя, я колотила в голове полученную информацию, как желток колотушкой.

Кое-что для меня самой было в новинку.

Когда я выходила из комнаты, я слышала, как мальчишка Гай доказывал тем своим пятерым:

– Нет, я вам говорю! Она профессионал высшего класса! Когда Радом ее принес, она ни разу не показала ему свое лицо! И делала это так, что никто не заподозрил вообще ничего.

– Да ну… – протянул неверящий голос.

– Я специально спросил Радома, когда он уже уплывал на корабле! Что ну! И он сам ахнул, когда понял, что в лицо, проведя с ней два дня, он ее не видел. И не представляет даже, какая она, какие у нее глаза – ему все это было как-то все равно. И это тэйвонту мастеру!!! Которому достаточно мелькнуть один раз в периферии зрения, чтоб тебя навсегда запомнили и идентифицировали. И за два дня проведенные с ней на руках она ни разу не попала лицом в его поле зрения!

Чтоб так работать, да еще и в доме, где множество отражений и несколько зеркал, да еще по отношению к тэйвонту, это уже должно быть не просто мастерство, а настоящий гений! Ей богу! Такое развитие мастерства, когда уже просто отдается приказ подсознанию, а оно уже строго анализирует и выполняет, ибо сверхсложнейшие расчеты, а она при этом ни разу не сфальшивила. Да и невозможно это почти для человека сделать сознательно! А профиль у нее от холода чуть опух, да еще она его чуть изменяла…

Дальше я уже не слышала, так как рвала прочь на всех парах. Но Гаю спасибо!

Огромное спасибо! Своей интересной байкой он на мгновение задержал новоприбывших тэйвонту, которым стало интересно. К тому же выход выходил в замкнутый внутренний дворик, лодок других (я так поняла) – не было. Никто ж не мог предположить, что в это время причалят три следующих молодых осла…

Но, надо сказать, я сама только теперь осознала особенность своего поведения.

Радом действительно не видел моего лица. А я его – несколько раз. Но так, приблизив, например, лицо к зеркалу вплотную, чтоб я его видела, а обратно он этого сделать не мог. Или сквозь тоненькую щель в двери. И т. д. То есть у меня всегда был широкий, а у него маленький узкий обзор, не дававший никаких моих особенностей, даже цвета кожи…

Гай был точен. Но он еще не знал того, что уже знала я. Рик сказал, что "Ту сам воспитывал когда-то". Радом был мой тренер! А может и отец, и мамка – все вместе. Ведь в монастырь поступают в основном сироты. И я неосознанно сделала все возможное, чтоб он меня не опознал!

Этот вывод меня оглушил немного.

Кто же я такая?

И действительно ли меня не узнал Радом? Он же был мой тренер, как сказал Рик!

Он сам воспитывал Ту. Или я не Та?

Но я, к стыду моему, как не старалась, не могла его припомнить. И мне было стыдно. Что же между нами произошло? За что меня упрятали в монастырь? А ему явно подчистили память? Отчего я сошла с ума?

– …Ты знаешь, от нее такой чистотой веет, – смущенно говорила тогда Юурга

Шоа, успокаивая ее, когда я уже гребла прочь, толкнувшись от берега в лодке. И я слышала ее далекий, но удивительно четкий голос, каким-то чудом акустики усиливавшийся именно в этом месте на воде из окна. Так бывает. Помню, я словно наяву увидела застенчивую улыбку Юурги. А Шоа возмущалась. А может они подошли или подходили к окну? – вспоминала я.

– …Даже когда она на коленях у Радома сидела, – продолжала Юурга обо мне, – словно ни одной женской и тем более нечистой мысли не было и не могло быть. Я смотрела в глаза – вообще как ребенок. Обожание и только. Точно даже все это, что она Радома обнимает – как игра, а внутри она глубже, строже, чище до невозможности, кристально чистая и совсем другая, словно какой-то могучий и нерушимый стержень мощи и чистоты там, что снисходительно смотрит на ее саму и не даст переступить большее. Ты не права – у нее внутри на самом деле нерушимый стержень чести, через который она никогда не переступит… И никогда не сделает ничего, что могло бы хоть немного нарушить незыблемую и непоколебимую честь, словно это сама основа ее души… Словно мастерство, которое уже незаметно для ее самой, и сделает так само. Вопреки даже внешней ее игре все так повернет, что честь не нарушится… И не потому что она хочет жить так, а потому что душа ее – уже честь, стержень духа, на котором она живет и дышит… И без которого она просто бы тут же умерла, будто вырвали сердце…

Дальше ее интересные выводы были нагло оборваны грубыми и невежественными воплями, нарушившими гармонию… И Юурга замолчала и не сказала больше ничего интересного… Хотя к лести я, кстати, полностью равнодушна.

И теперь я, опираясь на ощущение себя, пыталась понять – кто я?

Я отчаянно крутила в голове все, что узнала о себе и что помнила сама…

Крутила до тихого помешательства, ибо вспомнить себя было жизненно важно. Если хозяева Дивенора, тэйвонту, охранники, сверхбойцы и палачи пытались меня убить, то чем быстрее я это сделаю, тем лучше для меня. А то, как бы мне не оказаться казненной так и не зная – за что?!?

Шутки с тэйвонту шутить – гиблое дело. Устроят на тебя охоту, подключат сотни сверхбойцов, и станут твои бедные пяточки гореть синим пламенем. Потому я думала, думала, думала… Не пыталась логически конструировать из кубиков домик, а пыталась осознать известное мне, вкладывая в мысль энергию сознания.

Много вопросов возникало.

– Кто такой Хан?

– Почему за нападение на него Рики и тэйвонту чуть не посадили в тюрьму и не казнили, ведь тэйвонту, как дипломаты, пользовались неприкосновенностью?

Только Радом судил их?

– Почему меня надо было убить тайно?

– Почему меня потянуло к Радому?

– Почему Радом не узнал меня?

– Или узнал?

– Почему меня не узнали тэйвонту, хотя было известно, что раз увидев лицо, они помнят его всю жизнь? Некоторые старые тэйвонту помнили почти всех жителей

Дивенора, а это миллионы. А уж выдающихся, бойцов, воинов, даже простых солдат – непременно. При боевых действиях специально устраивали знакомство вновь прибывших тэйвонту с армией. Выстраивали армию, а тэйвонту часами шли вдоль нее. И потом безошибочно могли вычленить шпиона, или сказать, чего стоит тот или иной боец, откуда он, кого и куда можно поставить, кто местный кто нет. Не просто отдел кадров, нет – они знали всю армию до атома, все ее возможности, буквально чувствовали, даже чуяли ее сердцем. Как живую силу. Кого и куда направить и что из этого будет. Тэйвонту в армии был отец и бог родной – он знал всех по имени, знал и помнил подробности его жизни, знал чего можно ждать от каждого бойца, как он может повести себя в бою. Проведя с армией пяток лет, прикомандированный к военачальнику тэйвонту ощущал армию как свои руки. Потому тэйвонту так ценились, а не только из-за того, что были несравненными охранниками. Просто даже не подпускавшими чужого. Не говоря уже о чудовищном, удивительном мастерстве и реакции, лихая слава о котором катилась далеко за пределами Дивенора. Раскатать пятьдесят обычных воинов в рукопашном бою – было для него раз плюнуть. Такой охранник заменял не просто свиту охраны, а был несказуемо надежней. А два или три – как было при каждом принце, делал покушение почти нереальным. Безнадежным… Тем более, что сами принцы были воспитанниками тэйвонту и почти не отличались от них реакцией…

Впрочем, тэйвонту мне никогда не мешали…

Надо сказать, концы не сходились, но я не форсировала события и не старалась насильственно притыкать их, как к быку хвосты, а просто вращала в голове все известные мне данные со всеми мелочами.

В решении сложного вопроса всегда нужно не обессиливающее дерганье к логике, туда-сюда, рассудок, а концентрация мысли и сознания на вопросе. Тогда, во-первых: а) Мышление радостно. б) Используется не поверхностный слой рассудка, а весь аппарат сознания. Концентрацией внимания мы закручиваем его на проблеме, и мы так постепенно вынашиваем мысль, рождая не логическое рассуждение, а подлинное понимание. в) Решение все равно приходит для нас в совершенно другое время, потом, когда мы уже как бы перестали думать над вопросом.

Таким образом, мы можем действительно обдумывать, осмысливать проблему, то есть проникать в нее глубоко, а не поверхностно бавиться с костями умозаключений, ибо концентрируя сознание и вращая в уме проблему, мы наполняем ее смыслом. Вращать проблему в сердце-чувстве нужно до тех пор, пока все ее аспекты, все известные знания по ней не станут нам настолько близки, как наша мама, лицо которой мы узнаем не рассуждая. Вращая проблему в голове и сердце, мы не просто так действуем – мы наполняем ее сознанием, подлинно мыслим.

Внимание – это действие. Так гласит кодекс. Это действие Сознания, когда мы очувствуем проблему, насыщаем ее сознанием, вращаем в уме, создаем и растим мысль. Или чувство. Гений есть терпение мысли в некотором направлении, или же непрестанное внимание на ней. Пока мысль не дорастет до охвата проблемы.

Концентрируя внимание на проблеме, гении становились гениями.

Да и после этого не следует прекращать вкладывать в растущую мысль энергию сознания. Так мы создаем некий фокус в своем собственном сознании-чувстве, который как бы переформирует все наше сознание, все наше чувство в соответствии с напряженной мыслью. Мы разворачиваем на утвержденную энергией внимания мысль весь наш опыт, все наше настоящее знание, которое мы просто знаем, и все.

И потом возможны два варианта, когда сознание уже полностью реально охватывает проблему в едином мыслечувстве.

Или мы вынашиваем совершенно новую модель, совершенно новое решение и тем совершаем прорыв в области мысли. Мы переплавляем в сознании легион человеческого опыта, ищем, познаем, пока не рождается совершенно новое сочетание…

Или же – вариант самый примитивный – решение оказывается уже известным, заложенным в данных, и мы его просто разворачиваем и осознаем…

Последний вариант как раз и относится к бытовым или логическим задачам, где не требуется рождать новый синтез мира, новое мощное претворение всех знаний человечества, а только восстановить истинную картину происшедшего…

Логика это на самом деле вульгарное, облегченное использование опыта, манипулирование рассудком, без создания каждый раз нового синтеза-чувства сознания для каждой проблемы. Она есть накопление всего опыта человека и механическое использование его. Это здорово облегчает, но, на самом деле, это очень обессиливает и высушивает человека. Поскольку сердце молчит и сознание не наполняется чувством. Логика мертва. Это неприятно. Это механическое и без волшебной амриты сознания-чувства, потому все в нас этому ругается. Хотя мыслить, то есть осознавать, можно почти вечно без малейшей усталости и с радостью. Ибо чувство (сознание, мысль) дает наполнение жизни…

Великие ученые, в отличие, от дураков, не рассуждают – они мыслят!

Стоп.

За мной гонятся ползамка Ухон, а я где-то в облаках витаю. Если меня догонят, то, возможно, следующие полжизни я, в лучшем случае, буду мыслить в какой-то камере в монастыре.

Не желаем!

Я фанат мысли, но не настолько же!

И, в конце концов, много думать можно и в тюрьме… Да!