Текст книги "Моя профессия ураган"

Автор книги: Люда и Игорь Тимуриды

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц)

Меня словно физически тянуло к нему, и я ничего не могла поделать. Я не хотела. Клянусь, я не хотела! От того, что я решала не думать о нем, пламя только, кажется, разгоралось только злее.

И, чем больше я "не думала", чем больше пыталась забыть, тем больше случайно виденный украдкой его облик преследовал меня всюду, и днем и ночью, пока просто не стал чудиться в надбровье, сопровождая и наполняя собой как невидимым чувством каждую мысль. Будто мы были двое. И двое же наполняли каждую мысль. Я безумела. Я то пыталась от этого избавиться, то смирялась и мечтала, отдавшись этому потоку. Словно самостоятельно живущей и пробудившейся во мне силе.

Каким колдовством ты попал туда? – плакала я, держа руку на отчаянно бьющемся сердце, как только я даже просто думала о нем. – Почему ты меня мучишь? Я тебя не хочу, не люблю, не стремлюсь, не думаю, не жду, не ищу, не зову, не плачу… Ведь я тебя почти не знаю! И ты будешь только смеяться, скажи я о своих переживаниях и чувствах к тебе… Кто же обращает внимание на дурочку…

Я плакала… Плакала и от отчаянья, и от злой тоски по нему…

И от всего этого я тренировалась только злее, пытаясь заглушить грызущую сердце тоску… Я тосковала…

Я ничего не понимала.

…Когда мне было приблизительно полтора года (как я почувствовала по воспоминаниям), один из тех ученых наставников, приставленных ко мне для обучения этикету, чтобы обучить меня справедливому суду, рассказал "дурацкому ребенку" известную славинскую притчу.

– У Властителя княжества, – торжественно начал он, – было много врагов, что только и ждали, когда он поскользнется. Как-то раз, один из его врагов пожаловался королю:

– О Правитель Мира! Этот Властитель недостоин, ибо он не беспристрастен в своих решениях. Вчера им были схвачены четыре человека, повинные в одинаковом проступке. И что же вы думали – он дал им совершенно разные наказания! Одного он искалечил, а любимчика вообще только пожурил!?!

Король пожелал убедиться лично, и позвал этого Властителя к себе.

– Я слышал, что ты вчера за одинаковый проступок назначил четыре разные наказания… Ты можешь объяснить причины?

– Ваше величество! Люди разные! И то, что одному может разбить нос, другому почешет голову! Я жалею только, что совершил очень суровое наказание, отпустив одного из тех людей без суда, только пожурив его, ибо это было слишком жестоко.

– Как это может?! – ахнул король. – Докажи, что ты справедливо судил по сердцу!

– Ваше величество! Одного я отпустил. Я сказал ему только, что такой как он, должен стыдиться своего поступка. Я жалею, что я был столь жесток, так как он пошел и принял яд, не в силах выдержать позора, а мог еще послужить государству. Другого я сурово отчитал и освободил. Он от стыда ушел из города… Третьего я приказал наказать палками. Он теперь заперся дома, и сейчас не показывается на глаза людям. Самый суровый приговор я вынес последнему негодяю: ему отрезали нос и уши, вымазали лицо сажей, посадили на осла и возили по городу. Так этот бесстыдник ездил по городу и смеялся!!! А когда увидел на улице своего сына, то приказал передать матери, чтоб она приготовила ему дома воды для купания и хороший обед. Он, мол, еще немного покатается по городу и скоро будет.

Услышав такой благородный ответ, все стали хвалить Властителя! – торжественно закончил бывший придворный ученый.

Но на меня, полутора лет, притча оказала вовсе не такое действие, которое ожидали благочестивые наставники. Я хохотала во все горло до упаду, а потом, удирая из дому от воспитателей, измазывала себе лицо пеплом, садилась на осла и в таком виде с друзьями раскатывала по городу, пока меня не ловили, самозабвенно распевая во все горло неприличные песни. Я, мол, еще немного покатаюсь и вернусь!!!

Надо было видеть разозленные лица моих тэйвонту, когда они забирали меня, крошечную, из рыдающей от смеха толпы, тщетно пытаясь разогнать людей, которые визжали от смеха…

Но когда меня обещали выдрать так, чтоб я не могла сидеть, я только хладнокровно насвистывала им в лицо – я, мол, еще немного покатаюсь…

Хан отчаянно злился на придворного дурака, додумавшегося рассказать "нашему волчонку" такую притчу, хотя изначально было ясно, какую она вызовет у него реакцию…

– Воспитатель чертов! – сквозь зубы выругался он.

Впрочем, насчет неприличных песен, надо сказать, что я тогда, кажется, вовсе не понимала изюминки. То есть, о чем в них поется. Я просто повторяла услышанное…

Боже, какая я была глупая.

Глава 26

Я изучала Дивенор. Да, эта страна так называлась. И я знала ее язык. Куда я попала?

…Ну вот, родная ли это страна мне? В этом я что-то сомневалась. Природа, правда, была близка мне. А вот деревни, люди – те навевали впечатление чего-то виденного в детстве, но не так чтоб очень родного, но ужасно нищего.

…Почему-то чаще всего вспоминалось лицо Радома, вторгаясь в мои мысли…

Почему-то хотелось думать о нем, вопреки всему, и эти мысли упорно роились в голове, как я их не отгоняла… Каждый раз от его облика что-то сладко вспыхивало во мне, и я со стоном переворачивалась, отгоняя непонятное навязчивое видение, и не могла понять, что со мной происходит… Было то так легко и радостно… А вообще – чудовищно. То неожиданно начинавшееся сердцебиение, то острые приступы непонятной хандры… Я себя никогда такой не знала… Я не хочу… Не хотелось мыслить, хотелось увидеть Радома и идти туда, где он… Только надо было избавиться от тела.

Уже на следующий день после первого провала в городе, когда я приблизилась к следующему городу, я, погрузив на вид почти труп на своего белого жеребенка (он был самый мирный в этой компании отморозков), отправилась к аэнскому знахарю. Ибо я увидела с горы совершенно новый город… В котором, как меня клятвенно уверяли, были целые скопища аэнских знахарей…

Потому еще было только раннее утро, когда я вошла в город, ведя за собой прелестное белое дитя. И прикрыв тело, висящее поперек жеребенка, плащом.

Лучше рискнуть один раз, чем рисковать постоянно.

– Чего везете? – хмуро сказал солдат, преграждая мне дорогу пикой. Больше никого не было, и он так развлекался.

– Жеребенка! – нагло ответила я.

– А там что? – он кольнул плащ копьем.

– Труп, – честно сказала я.

Он понял хорошую шутку и заржал. Ткнув его еще раз наконечником.

– Теперь уже наверняка труп, – подумала я.

– А ты кто? – вытирая слезы, спросил солдат.

– А я та, кто переехала его лошадью… – опять честно ответила я, поглаживая жеребенка, чтоб он не боялся странного всхрапывающего поведения людей.

И вот вам пример, как в этой стране относятся к абсолютной правде и честности!

– А-га-га-га! – грохнули мои окружающие.

Но больше всех рыдал мой проверяющий солдат, сев на пол и только рукой дергал, все пытался рукой жеребенка ударить. Да промахивался.

– Га-га-га!!! А-га-га!!! – ржал он.

– Что он делает? – тихо спросил меня подошедший сзади человек.

– Смеется! – тихо ответила я.

Но, увидев лицо, я рассерженно отвернулась. Мне было не до шуток!

– Забирай своего жеребенка и мотай отсюда живо, – сквозь смех и брызжущие слезы приказал подошедший начальник охраны, – пока мы еще не встали!

Охранник со смеху пытался, видно, ткнуть копьем и меня. Я поспешила погнать жеребенка быстрей от ворот, пока эти дурни не одумались. И не вздумали действительно проверить, что там под плащом. Я только сейчас поняла, насколько легкомысленна была. Ведь мужик в коме и связан. Помри он, пойдут разбирательства – пойди докажи, что он умер сам…

Хорошо хоть, там уже подъехала подвода, и стражники были заняты настоящим делом, вымогая себе пропитание. А я погоняла несчастного жеребенка, как могла – я вовсе не желала, чтобы количество трупов увеличилось…

Дело не во мне, и не в любви к своей персоне.

Мне, может, просто не хотелось тратить деньги еще на их лечение.

Не знаю почему, но голова у меня кружилась и болела. Вроде и не холодно на улице, а у меня жар… То голова кружится…

А тут еще по городу, говорят, носится бешеная собака. Взбесившийся волкодав…

И никто убить не может – нескольких коней и людей порвал, уйму покусал, все в панике.

Не знаю почему, но я не могла найти врача, и часто присаживалась, почему-то ужасно уставая от простой ходьбы.

В один из таких моментов я остановилась, растерянная и почему-то дезорганизованная, хоть никогда не могла заблудиться даже в лесу, у букинистической лавки. Как-то жарко сегодня светит солнце – подумала я, задыхаясь. Но не могла отказать себе в соблазне зайти в тень, а заодно, наконец, посмотреть на книги и поискать карту…

Это оказалась не букинистическая лавка, а антикварная, в которой продавали и новоделы… И просто сувениры…

Почему-то сегодня сознание за ничего не могло уцепиться, скользило просто так…

Ко мне подошел продавец, спрашивая, что господину надо… Мне так хотелось лечь и спать, ничего не слыша, но этого "господин" сказать ему не мог…

Неужели я такая страшная, что меня приняли уже за господина?

Выходить на улицу не хотелось… Чтобы задержаться я оглянулась по сторонам…

– Богиня победы! – словоохотливо объяснил он, уловив мой взгляд.

…Я посмотрела на скульптуру богини победы… Кого-то она мне напоминала.

Отдаленно, но, усталая, я не могла уловить… Только то, что она была, как и я, маленькая… Какие большие глаза!

Я спросила – это вымысел?

– Нет… – ответил продавец, и воровато оглянувшись во все стороны, шепотом добавил. – Она сделана с портрета принцессы королевской Семьи…

Я пожала плечами. Он сказал это, будто это некое откровение или чудо.

– Вы не местная? – догадался он. – Не из Дивенора и Славины?

Я отвлеченно кивнула…

– Дело в том, что на протяжении десятков тысяч лет Дивенором правили цари… – сказал он шепотом. – И ни разу за все десятки тысяч лет в королевской семье не рождались девочки…

Я удивленно подняла брови.

– … потому что их тут же убивали священники или специальные знахарки…

Церковь не допускала девочек даже седьмым ребенком, чтоб даже отвлеченной возможности женщине стать правителем Дивенора не появилось. Ведь, по кодексу

Древних, вырезанному в Храме, женщины имеют одинаковое право на власть… – сказал он опасливо. – Хуже – главное! – он говорил совсем тихо. Да нет – что там главное – если есть девочка, именно она должна править, и становится наследницей, – наконец сказал он истину.

– Но ведь у вас есть принцессы, – удивилась я. – Я видела… И они правят, кажется, повсеместно, так их много…

– Так то так, – продавец напугано сглотнул. – Да, это было принято издревле, чтоб женщина правила… Так их воспитывают тэйвонту… Но в королевской семье все по-другому…

– Я не понимаю, почему об этом говорят шепотом и запрещают говорить, раз это тысячу лет, – удивленно пожала плечами я. – По-моему, это порождает нездоровый интерес…

– Дело в том… – продавец запнулся, а я отчего-то похолодела, – …что шестнадцать лет назад… – тут он вздрогнул, а голос его стал строже, чище и взволнованнее, а у меня по спине побежали мураши, – что пятнадцать лет назад в семье наследника первенцем родилась девочка!!!

Рука у меня против воли задрожала.

– И, по слухам, она до сих пор жива… – выпалил он.

Скульптура выпала у меня из рук и со звоном разлетелась по полу…

Бросив ему деньги за разбитую фигурку, я выскочила наружу. Руки у меня дрожали, спину противно холодило… Я твердо решила исчезнуть из города, но сначала надо было найти врача и отдать сбыть ему тело… Лихорадочное веселье овладело мной, сменяясь периодически апатией… Я никак не могла сообразить, что к чему… В голове все путалось… Но, сжав зубы, я твердо решила найти аэнца, где бы он не скрывался от моих глаз… Бросить тело на дороге совесть не позволяла…

В общем, всего через три часа блужданий я уже сидела в приемной аэнского врача, высыпав ему значительную часть своих денег… Но он твердо сказал, что возьмет плату лишь после того, как прооперирует больного и посмотрит, что с ним можно сделать…

– Правильно, – меланхолично и уныло думала я. – А вдруг это труп, которому ничего не поможет? Зачем его выхаживать и брать на свою голову проблемы, если можно взять и отдать его родственникам, чтоб те его похоронили…

Я сидела, тоскливо подперев голову кулаками и смотря на стену. Сколько можно ждать? Неужели нельзя с первого взгляда решить, жив он или мертв?

У меня, как ни странно был насморк… Впервые в жизни может… Хуже, что мне было дурно… Не знаю, как я досидела…

Так прошел час, два, три – я и не заметила, как задремала, точно погрузилась в тяжелый полусон – я, наверное, встала слишком рано, а вчера до ночи скакала…

Я не сразу очнулась, когда часа через три ко мне подсел один из помощников лекаря, и, наверное, приняв за ожидающего пациента, стал рассказывать, как аэнцы лечат переломы… Оказывается, они сверлят кости и скрепляют сломанные части по излому специальной растворимой арматурой, которая со временем растворяется в крови… В кости вставляются специальные спицы… То есть они как бы сжимают разломанную кость… Под давлением и с жестким каркасом кости на самом деле срастаются в четыре пять раз быстрее… Причем человек может уже через несколько дней спокойно ходить или даже двигать рукой… Если, конечно, связки не порваны, мускулы не разорваны, при операции тело не повреждено, – быстро добавил он. – А опытные аэнские лекари мастера могут сложить кость буквально по кусочкам…

Напрасно он меня пытал. Я знавала угрозы и похуже. И потом, меня не сломить такими простыми описаниями. И потом, когда пытаешь, надо заставить работать воображение пациента. Например, дать услышать дикий крик из-за закрытых дверей, а потом только дать увидеть выходящую помощницу с окровавленными инструментами в вазочке, а он слишком все подробно описывал. Только тогда можно расколоть…

Видя, что на меня его угрозы и психическая атака не подействовали, и я все так же равнодушно сижу, уставившись на дверь, он резко изменил тактику и достал молоток. Блестящая такая штука, ей можно убить только так. Раз по голове, и все. Чтобы я лучше это осознала, он угрожающе повел его в одну сторону, а потом во вторую перед моими глазами. Смотри! – говорит, мол, какое у меня оружие, чтобы ясней это поняла… Чем это пахнет!

Чокнутый – похолодев, подумала я. Издевается над беззащитным, глумится, страх нагоняет… Водит молоточком и угрожающе себе мугикает, плечами пожимает, мол, мышцы видишь?! Я так финку кручу перед схваткой в пальцах, на психику давлю…

Если враг сломался, взять его легче легкого…

Я равнодушно делала вид, что я его не замечаю… Хоть это требовало усилий, особенно когда он издевательски поднес оружие к самым зрачкам… Здесь же не ринг, в конце концов… Он первый не выдержал – и по коленной чашечке, в самую болевую точку молотком – бац! Одним ударом можно из человека калеку на всю жизнь сделать…

Да только я не дура – за его манипуляциями я давно следила, я только и делала вид, что этого гада не вижу…

А тут терпение мое лопнуло.

Сам первый начал… Слабоват у него удар – я резко одернула ногу, пропустив молоток, а сама перехватила руку с молотком в запястье и дернула ее вниз, так что он подался, одновременно нанеся ему удар в солнечное сплетение… Он почти упал грудью мне на колени от неожиданности – не ожидал, значит, от жертвы сопротивления. А я его за локоть как рычагом, на себя, как дерну, разворачиваясь и помогая второй рукой, той, что в запястье, в другую сторону.

Так что он головой мимо меня в стенку, – бах! Тут я хладнокровно его через руку заломала, молоток из ладони сам выпал…

– Что ж ты, гадина, – говорю, – меня в здании, куда я пришла как все культурные люди, на драку вызываешь?

Он-то лежал, носом в пол ткнутый, а я молоток перехватила, чтобы по голове его им… Чего жалеть его, маньяка, садиста недорезанного… На девочку беззащитно сидящую в углу напал, потешиться вздумал…

Но тут мою руку перехватили и задержали. Я подняла глаза вверх – смотрю – доктор тот самый с ножом стоит.

Из комнаты на крик выскочил. С ножа кровь капает…

– Что здесь происходит?!? – визжит, как в атаке воин-садир, и нож подымает.

Вместе с руками.

– Напал он, – говорю, – на меня… На меня напали…

И на него показываю…

– Сначала угрожал, – говорю ему на чистом аэнском, – а когда я просто сидела и терпела, делая вид, что его нет, чтоб не раздражать, так он попытался молотком меня ударить… Хорошо хоть, что я среагировала – в коленную чашечку целил, гад! Это ж я б пол года бы ходить не смогла. Что ж вы, лекарь, за пациентами не смотрите! Сумасшедшие вооруженные на свободе у вас бродят! Я ж его сперва за вашего помощника приняла! – пожаловалась я.

И почему они смеются, да еще как на дуру смотрят? Я сквозь застилавший голову туман попыталась все четко разложить по полочкам.

– Ну да перестаньте вы ржать! – не выдержала я, глядя, как ассистент тянет рыдающего от смеха аэнца. – Скажите хоть что-то!

– Какое же это оружие? – сказал, задыхаясь, весь красный доктор.

Я внимательно глянула на молоток, пожав плечами. Оружие как оружие, я и хуже видала.

– Нормальное… – я пожала плечами. Подкинув на руке, я сказала. – Тяжелое!

В этот момент, словно специально, во двор метрах в пятидесяти, ворвалась громадная бешеная собака – чудовищная, голова как у быка, каравай проглотить может, клыки как у пантеры, зубы оскалены, морда в слюне… И с ходу бросилась на стоящих женщин… Видимо озверела от ран… Такую и ломом не остановишь…

Да и поздно. Разорвет вместе с крошечными детьми живьем… Доктор закричал, остальные закрыли глаза, чтоб не видеть этого ужаса…

Все произошло в мгновение. Я метнула молоток прямо с руки… Только что объясняла доктору, что это оружие, и тут же холодно метнула в собаку молоток одной рукой, так и не выпустив маньяка второй… Вот! Молоток залопотал как вертушка, с характерными непрерывными взрывами и свистом разрывая воздух, потому что кружился, брошенный со всех сил… Бешеная собака не успела прыгнуть, ибо молоток ударил ее в лоб в начале прыжка, проломав череп.

Доктор вытер пот и обернулся ко мне…

– Спасибо, – совершенно другим голосом потрясенно и даже почтительно сказал он.

Я же, застонав, схватилась за голову, ибо резкий рывок при броске вызвал ноющую тупую боль в висках и голове и резкую потерю зрения. Прикрыв глаза на мгновение, я сказала:

– Я, конечно, не знаю, как им пользоваться… – виновато сказала я, не понимая, почему надо мной смеялись. Слишком туманилось. – Но, по-моему, оружие как оружие… Раз аэнец сделал такое, будьте уверены, что он умеет им владеть… Я видела вещи и похлеще… – я в отчаянии сжала виски, ибо голова просто разрывалась. – Самая простая палочка может стать смертельной в опытных руках… А этой штучкой, я полагаю, разбивают шлемы… Очень удобно…

Я в изнеможении откинулась на стенку, не в силах выдержать боль в голове, и ничего не видя. Я сильно сжала глаза, надеясь, что странный припадок слепоты и головокружения пройдет, и никто этого не заметит… Никто не увидит, что взгляд пустой. Мне было стыдно за слабость… Но доктор уже обратил внимание на мой странный жест и странно взглянул на меня. Мгновение, и он был возле меня и приложил руку к моему лбу. Не обращая внимания на мои протесты.

– У нее жар! – ахнул он. – Живо носилки, болваны!! И ты, племяш, болван, – рявкнул он, – неужели не увидел, что она больна, так еще и с молотком сунулся!!!

– Я никогда не болею, – запротестовала я, но протест вышел каким-то тихим.

Хотя мне казалось, что я стараюсь говорить громко…

Но на меня накатила странная волна и голова закружилась, а голоса то приближались, то удалялись куда-то вдаль, и я обессилено облокотилась на стену. Я слышала какие-то крики, суету вокруг меня, несущую нас…

– И где она умудрилась ее подхватить…

– Я никуда не заезжала кроме Ригэ и Санэ… – протестовала я, но получалось как-то против воли вяло.

– Вот уж эти упрямые тэйвонту! – расплываясь, осудительно сказал доктор. – Они всегда все знают лучше всех. Да вчера передали по солнечному телеграфу, что в

Ригэ эпидемия инфлюэнцы!

– Я! – но меня не слушали и куда-то несли…

– Да отпусти ты его! – кто-то пытался разжать мою руку, ибо я даже в таком положении умудрялась заламывать и тащить стонущего и ввизгивающего врага за собой, мгновенно ловя любые изменения на ощупь и все равно скручивая его, как бы меня не несли…

– Не… – медленно через силу сказала я. – Он тогда ударит меня молотком…

– Видишь, дурак, – кто-то выговаривал несчастному лекарю. – Чокнутый, как ты умудрился молоточком… молоточком заболевшую тэйвонтуэ?!

– Так откуда я ж знал, что она бешенная!?! – это был истерический вопль истерзанной пытками души. – Я ее десятой дорогой обойду, а мне ведь еще молоток из головы собаки выковыривать!

А может, все и не так было, ибо я уже проваливалась в глубокую пропасть, у которой не было конца…