Текст книги "Любовь хранит нас (СИ)"

Автор книги: Леля Иголкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

Глава 7

– Тебе понравилось?

– Угу!

– Позавтракаем завтра, все, как обычно, по расписанию, все в силе?

– Наверное…

– Оль?

– Что?

– Ты как-то неуверенно звучишь. И я очень прошу, подумай. Ну… Над тем моим предложением. Слышишь?

– Нет, не настаивай, пожалуйста, так для всех будет лучше.

– У меня ведь есть еще неделя…

– Да.

– … чтобы понравиться тебе? А?

Молчание… Молчание… Молчание!

– А с началом новой, что помешает мне, например, просто звонить, чтобы узнать, в каком настроении изумруд души моей проснулся? Или что надето на тебе? Или… Я ведь могу пригласить тебя еще раз к Суворовым?

– Спокойной ночи, Алексей. Уже слишком поздно.

– Только двадцать два ноль ноль. Одалиска…

– Мне завтра рано на работу.

– Климова!

– Что?

– Оль!

– Алексей, пожалуйста, хватит! Ничего не выйдет. Я прошу, оставь попытки и переключись на кого-нибудь. Ты – хороший парень, даже очень, но…

– Завтра заеду в семь.

Вот и все скупое эссе о том, как мы провели с ней три дня на дикой природе, в сказочном месте, у Суворовых, что там видели и как лесной безмятежностью вместе наслаждались. Заученные фразы: «Угу! Ага! Да!» и естественно категоричное «Нет!» и мое любимое «Хватит, я очень устала!». Несмеяна себе не изменяет – каменная баба, скупая злобная хозяйка Медной горы из тех самых Бажовских сказок, а я задуренный Данила-мастер? У! У! Ну, спрашивается, чего завелся, как ужаленный, ударенный, пришибленный и конченый дурак? Мне-то что с того? Что мне со всего этого? Походим, покружим, за ручку подержимся и разойдемся. Таков был материнский план? Теперь, похоже, я ищу того самого крайнего, за весь бардак ответственного. Кто виноват? Тут только сам! Выяснили, слава Богу. А что делать? Тут небольшая… Блядь, да что я вру – охренеть какая загвоздка!

Сижу в машине, считаю скупые дождевые капли на лобовом стекле, не глядя, скребу указательным пальцем по кожаной обивке рулевого колеса. Затем с апатией рассматриваю внутреннюю обстановку, словно никогда до этого не видел. То и дело поворачиваю голову направо, прочесываю взглядом пустое соседнее кресло, как влюбленный Пьеро, тяжело вздыхаю, шепчу какой-то мат и тут же голову назад возвращаю. Стерва! Что с тобой не так? А главное, что теперь не так со мною? Что, сука, в этом мире происходит?

На мой вопрос о ее семейном статусе – всегда скупой ответ:

«Не твое дело, Алексей».

Замужем? Ты замужем? И вот опять:

«Спокойной ночи, Алексей. До завтра».

Ну, привет, одалиска! Это что за тайна? Государственная, под подпись и под страхом той самой смертной казни? С каких херов это положение стало охуительно засекреченным? Дима, Дима… Долбаный неуловимый черт! Я в какой-то момент стал все-таки подозревать младшего Шевцова! Но отважился и как бы невзначай спросил у матери – нет, тот Димасик оказался не при чем, зато она быстро вспомнила какого-то курсанта, потом лейтенанта, Дмитрия Черненького – у мамы профессиональная память на не слишком успевающих ребят. Раз всплыл, значит, стопроцентно туповат. Еще к тому же, блядь, до усрачки смешная фамилия. Это он, что ли, зазноба сердца Ольги Климовой? Мама не ответила, сказала лишь, что всегда ребята были вместе, молоденькая красивая смешная парочка – он старше ее на пять лет, когда выпустился и попал под распределение, Климова бросила институт и якобы за ним в ту выбранную государством глушь уехала. Этот Дима? Из-за него покинула семью и в неизвестном направлении сдрыснула? О нем она скулит, когда типа никто не слышит? Любовь неземная, видимо. Хорошо! Допустим! А чего ж тогда не сохранила? Где теперь любименький Димон? Слился в унитаз, раз мама попросила меня присмотреть за эмоциональными приходами одалиски? А? Фух, сука! Я даже вроде бы вспотел, но сделал определенный вывод, что дедуктивный метод ни хрена не работает – тут моей маме «неуд» за возможное старание, а мои чертоги памяти охренеть как, да просто под Марусин поясок, забиты Климовскими сисечками. Лыблюсь и непроизвольно выставляю кисти рук перед собой, повторяя форму и размер тех самых «Климовят». В двух копиях! Естественно! Климова однозначно в этом деле не дегенерат! С отзывчивостью, ответной лаской, по-моему, есть некоторые проблемы – она молчит и стискивает зубы, как будто бы стойко терпит, из последних сил сдерживается и старается не закричать. Настырная упрямая девчонка! Не беда, тут запросто найдем подход – подайте тело Климовой на блюде, а мне еще широкую кровать!

С искривленной рожей выползаю из машины. Скрючиваюсь, поднимаю воротник и закрываю водительскую дверь. Беглый взгляд на часы – еще есть уйма времени до финальной встречи с одалиской Якутах, Олей Климовой. Иду в наш подающий большие надежды на звездочки пока незвездный ресторан. Если мне немного повезет, то тут сейчас произойдет слишком важная на сейчас встреча. Если повезет… Когда, блин, мне в последний раз везло? Да не прибедняйся, Смирняга, последний раз – когда ты был в Париже, черт!

Вот же два урода! Останавливаюсь в проходе общего зала и наблюдаю, как два пещерных ящера, Велихов и МаксиЗверская – так и не позвонившая скотина, друг друга в «плечики» толкают. Играются ребята – кто из них от легкого шутливого тычка дальше по кухне бесплотной массой уплывет! Зашибись, забава! Обоим по тридцатнику немного с гаком, четвертый десяток бодренько размахивает черным флагом, а дурь в башке играет, словно им тринадцать лет – и, как говорится, не каждому, а на двоих.

Гришка сильно толкает Макса, а тот укладывается рожей на свой любимый кухонный стол. Слышу, как бурчит что-то и кроет адвоката матом, потом поднимается, руками упирается в поверхность и, набычившись, неконтролируемым троллем на противника прет. Тот расставляет в стороны руки и подзуживает:

«Ну-ну, Максимочка, иди сюда, иди сюда, только не упади, бродяга!».

– Вы не устали, идиоты? – успеваю остановить силовой бросок на слишком мудрого юриста. – Я полчаса смотрю на вас, не дыша и не моргая, все думаю, ну, когда ж мозги на полную зайдут и пацанячья дурь пройдет. Но нет, «Алеша», видно не судьба этим двум задолбанным героям серое вещество на старости лет приобрести, – подхожу к оторопевшему Григорию, протягиваю для приветствия руку, а он как-то очень бодро прижимает меня к себе, хлопает по спине, даже плечи мне разминает, а потом вдруг отстраняется, пристально рассматривает, как будто век не видел, и, притягиваясь снова, в ухо шепчет мне. – Как она там? Как Настя?

– Все нормально, Гриш. Там все хорошо, у нее все, как всегда. Она прекрасно выглядит – беременность ей идет, как и всем женщинам, а ей особенно к лицу, плюс свежий воздух и твоя отсутствующая рядом харя добавляют к ее блаженствующему состоянию еще дополнительные сто очков. Суворова передает тебе большой привет и даже «чмок-чмок», «цём-цём» и «чтоб ты сдох, кобелина», говорит, что на хронический геморрой в твоей персоне медицина, наконец-то, лично для нее подобрала чудодейственную мазь, сосредоточенную в крутой фигуре Николая. У нее все хорошо, о Настасье не переживай.

Докладываю и ухмыляюсь, вспоминая, как Несмеяна хмуро отчитывала меня за несознательное отношение к женщине, к Суворовой Анастасии, в частности, мол, я с ней спал, пользовался телом, душу по земле елозил, демонстрировал свои всевозможные сексуальные извращения и предпочтения, а теперь как ни в чем не бывало «протягиваю и пожимаю руку» ее святому мужу и навещаю каждый месяц эту интересную, увы, наверное, не шведскую чету. Я не стал разубеждать гонористую одалиску. Я люблю приукрашать имеющуюся серую действительность. Пусть думает, что я – законченный ловелас, кобель, но с чистой венерологической справкой. Может в этом вся проблема? На хрена тогда соврал? Сказал бы правду, нужные сейчас очки бы подсобрал.

С Настей Хромшиной в девичестве, а сейчас Суворовой, но не состоявшейся Велиховой меня как раз и познакомил этот юридический гад – Григорий. Давно-давно, кажется, как будто в прошлой жизни, на мое совершеннолетие. И… Нет! Теперь не знаю, к радости или грусти, но я не спал с ней никогда так, как это принято считать в нашем развитом в порнографическом плане современном обществе. Я просто на ее кушетке физиологически дремал или морально отдыхал, беседуя о магнетизме, о странном притяжении непохожих друг на друга людей, о чувствах, немного об эротизме, о несовершенстве мира, или просто докладывал о том, как прошел мой день. Короче, мозг женщине сношал. Имел ее, естественно, ментально, как хотел, оплачивал психологические услуги или просто бабки отсыпал. Она психолог по образованию, а я – любитель-обыватель, иногда профессионал, в обычном разговорном жанре, ну а Гриша? Григорий просто не умеет держать свою ширинку на задвижке, а у меня проблемы с эмоциональной и физической трансляцией его бесконечных измен, обманов и загулов. Сам того не желая, своим надутым или раскрепощенным видом закладывал своего лучшего друга – у меня все его шашни живописно рисовались на лице. Так мы с ней на всю оставшуюся и подружились – нет здесь никакого подводного течения или подвоха. Потом вдруг появился Николай Суворов. Если честно, я вообще не знаю, откуда он к нам приплыл – она ни разу не слила о нем инфу, держится, как Штирлиц, и не раскрывает тайну их знакомства. Со временем у Коляна возникли непредвиденные чересчур серьезные проблемы со здоровьем, потом с бухты-барахты нарисовалась спортивная база, и наконец, этот загородный дом – все вроде невообразимо, сказочно, волшебно, а по мне ребята просто реализовали заветные мечты друг друга, а я, воспользовавшись своим свинцово-чугунным хобби, повадился наведываться раз в месяц-полтора к ним – мотаюсь, релаксирую, грусть-тоску гоняю, а заодно навожу местным жеребцам-кобылам гламурный маникюр. У «Смирнова Алёшеньки» все шито-крыто!

– Как съездил, Смирняга? – Макс за шкирку оттаскивает Велихова от меня и пытается протянуть руку.

Я завожу свою правую за спину и не даюсь, делаю страшную рожу, хмурю брови и дергаю верхней губой – готовлюсь к нападению.

– Леш, я что-то не пойму, – Максим понижает свои децибелы до минимума. – Ты, блядь, с утра не поел? Так я накрою «маленькому» стол? В чем твоя проблема, ЛешА?

– Что с крестинами, Зверь? Все в силе? Или ты передумал, или кукла из тебя веревки вьет, или что? – шепчу в наглую морду своего духовного брата.

Я не в настроении и на взводе, готов крушить, ломать, кромсать. Или пусть он так пока считает и не расслабляется с принятием окончательного решения о моем крестном отцовстве для дочурки!

– Ты что, обиделся, старик? – Морозов ухмыляется и кривит рожу. – Твою мать, что за херня, Смирнов? Окстись и, как говорят, побойся Бога.

– Я ждал хоть какого-нибудь сообщения. Блядь! Целых три дня! Ты хоть бы пукнул в трубку что-нибудь одухотворенное. Я…

Морозов, приоткрыв рот, с большущим удивлением, заглядывает через мое плечо:

– И ты решил позвать для усиления давления на нас с кукленком моего отца?

Дядя Юра все-таки приехал? Охренеть! Спасибо, спасибо, Господи, спасибо! Значит, и сегодня повезло, ну, как в Париже! Быстро оборачиваюсь, а потом возвращаюсь к гоп-компании, ухмыляюсь и с наглой рожей Зверю злобно выдаю:

– Страшно, Максик, стало? Папа сейчас тебе устроит порку. Увы, козел, без эротизма – не дождешься. Отдерет тебя при всем народе, как пацана, за то, что друзей за шестерки держишь и вспоминаешь о таких, как я, лишь тогда, когда у тебя какая-нибудь очередная засада или золото-кукольное безумие взыграло. Пользуешься, блядь, и даже не стесняешься. Велихов, брат, прислушайся сейчас к моим правдивым словам! Выкладываю, как на духу, без подвоха!

– Смирнов, ты заболел? Что не так? Не придешь в себя, к дочери не подпущу, даже не надейся! Я тебя предупреждаю! – крутится вокруг себя. – Гриша, иди на хрен отсюда. Отец приехал. Твою мать! Что у них произошло?

Что не так? Ты еще спрашиваешь, брательник? Я тупо струсил, как зашуганная каким-то хреном глупая девчонка! Прости меня, что сейчас на тебя перекидываю свой негатив, но я отца родного испугался! Отца!!! Своего! Того, которого любил со дня моего рождения, на которого смотрел, как на Бога, с которым впервые свои пацанские проблемы по-взрослому обсуждал, потом по разработанному им же плану уверенно решал; с которым выкуривал по утрам и натощак две, как мама говорит, смертельные сигареты; который про всех моих школьных девчонок знал, который покрывал меня перед мамой, когда я немного подшофе с гулянок возвращался, который научил водить машину, который… Сука! Однозначно. Я просто, как говорят, зассал. Причина – Оля Климова! Безуспешно пытался поговорить с ним на гребаной неделе все семь плодотворных дней – как с понедельника завелся, открыл облаву на таинственную незнакомку, так до выходного дня безмолвно и дотянул. Сегодня воскресенье, а это значит, что уже завтра шкатулка с ее секретами для меня заглохнет, больше не услышу скрипучую мелодию или четкий восточный ритм. Отец постоянно спрашивал, что меня беспокоит, что я без конца при встрече с ним, как задыхающаяся на суше рыба, рот свой открываю, но не издаю ни звука:

«Если есть проблемы, сын, то я хотел бы знать о них заранее. Лешка, что с тобой? Скажи же, блядь! Мать, кроха, Тонь, иди сюда, родная. У нас какие-то проблемы? Что с ним? – Все, как обычно. Нормально! Да вроде нет!».

Он отметил мое спонтанное заикание, стойкую неуверенность в пользовании речевым аппаратом, слишком неадекватное, как для меня, молчание, и наконец, посоветовал обратиться к афазиологу, если у меня с не пойми каких херов возникли вероятно неврологические, ну очень непредвиденные, проблемы с речью. На этом все! Но к завтраку я стал стабильно задерживаться, потом основательно опаздывать, а на финал просто перестал на кухню в его присутствии выходить. Хочу теперь съехать к себе – хватит, нагостился в отчем доме. Отчаянно, до беспокойных ног и появившейся опять бессонницы. Но вот никак не соображу, с чего лучше начать? Блядь, как же было дело?

Батя попросил помочь с оградой на могилу – я помог, базара нет. Мать умоляла о поддерживающем социально-адаптивном дружеском общении – я начал с Климовой о жизни говорить, развлекать, придумал наши встречи. Ну, а теперь, когда помощь нужна «Алешке» все слились и заткнулись в тряпочку – молчат и не отсвечивают, лишь:

«Кроха, что с ним? Я не пойму! Сын, сука, скажи просто, что у тебя случилось?».

– Привет, братва, – Шевцов всегда на позитиве, когда детки не доводят до белого каления. – Макс, Гриша, и наш великий, первый, но младшенький Смирнов…

Блядь! Приплыли, дядя Юра. Я – Алексей! Запомните, в конце концов.

– Пап, все нормально? Как мама? Что-то случилось? – Морозов в самом деле офигел от неожиданного визита.

– Все отлично, что даже страшно, Макс, – Юрий Николаевич переводит на меня свой взгляд и осторожно кивает, показывая, что мне однозначно пора с ним для приватной беседы на выход.

Это ведь я его позвал, а он, как верный раб своей профессии, гарантировано приехал!

– Макс, как моя пуговка? Растет бубочка? – присев пятой точкой на стол, скрещивает на груди руки. – Что жена? Как себя чувствует?

Максим от этих вопросов словно расцветает – сразу видно слишком любящего отца и такого же мужа:

– Отлично. Боимся сглазить. Ночью есть проблемы, но мы с Надькой чередуемся, то она, то я. А так, конечно, аппетит у моих девчонок отличнейший…

– Еще бы! Ты, сын, не филонь! – Шевцов крутит головой вправо-влево, затем отдергивает съехавшие наперед погоны, а потом почти шепотом сдает меня. – Леша, а что у тебя случилось? Ты хотел поговорить? Со мной? Уверен, что отцов не перепутал?

Морозов тут же переводит на меня свой яростный, но недоумевающий, взгляд и делает безумно страшную ряху – я чую, он подсыплет яд в мою еду и даже глазом не моргнет. Вот так Звереныш отомстит за то, что я перед отцовским приездом со злостью высказал ему.

– Юрий Николаевич, есть несколько вопросов. Если Вы не возражаете, конечно?

– Ты меня в ранг генерала, что ли, возвел? До этого момента я был задирой, был дядей Юрой, думаю, что и старым козлом называли меня все эти выжившие герои, но, чтобы так, по имени-отчеству. Тогда, наверное, пойдем? – он встает и рукой указывает наше с ним общее направление. – Личный разговор будет?

– Пап, может чего-нибудь поесть?

– Ты? – Шевцов на меня оглядывается и вздергивающим жестом подбородка спрашивает, я отрицательно мотаю головой. – Макс, если не затруднит, то один кофе без сахара. Лады, сынок?

Зверь улыбается и мне тут же задает вопрос:

– Леш, мир? Слышишь, Смирняга? У нас все а порядке?

Шевцов широко открывает рот:

– Вы тут посрались, что ли? Была драка? Жаль, что я к финалу подошел, – сально ухмыляется. – Ладно-ладно, Макс, Надежде передавай огромадный привет. Заедем послезавтра, Марина хочет потискать крошку, а я как раз с дежурства отосплюсь. Идем, – он берет меня за локоть и тянет в общий зал. – Что случилось, Леш? Твой звонок, если честно, напугал меня.

– Нет-нет, Юрий Николаевич…

– Я сейчас вломлю тебе. Заткнись, а? Не беси меня, ей-богу.

Завожу старый формат нашего обычного с ним разговора:

– Юр, мне информация нужна. Знаю, что поступаю очень плохо, задолбанно-задрочено неправильно, но, блин, выхода иного не вижу. Мне нужно знать! И очень-очень срочно! Сегодня! Завтра будет уже поздно, я могу не сдержаться и устроить мировой бардак!

– Отцу, по всей видимости, стоит волноваться, – со вздохом обреченно выдает.

– Нет-нет. Это вообще не связано с городским правопорядком. Личное, не знаю, семейное… Я просто уже голову себе сломал.

– Скажем так, – он отодвигает стул, присаживается и указывает рукой на место напротив себя, – садись, сопляк, и выкладывай. Что с отцом?

– Вот с ним как раз проблема…

– Заболел? – Шевцов таращит на меня глаза.

Я падаю на стул, тут же встречно отвечаю и чуть ли не плюю через левое плечо:

– Нет. Юра, вообще не об этом речь. Просто холодно, северный полюс, адский ветер, температура – минус сто, – перегибаюсь через стол, скрещиваю пальцы в ручной замок и, опираясь на бескультурно разложенные локти, подтягиваюсь к лицу Шевцова. – Хочу узнать больше об одном человеке, о женщине, о девушке. Мне…

– Охренеть! Если бы ты себе сейчас хоть на секундочку представил, какие интересные картинки замелькали у меня перед глазами. Если вкратце, то выглядит все так. Смирный! Затем идет щелчок и смена кадра! Потом вдруг фраза: «Бес ему в ребро! И чтоб ты сдох!». Опять щелчок! Ревнивая плачущая кроха! Щелчок…

– Юр, я не о том, – ухмыляюсь и откидываюсь на спинку стула.

– Будь добр, объяснись. Я, видимо, на старости лет стал туповат.

– Это для себя и о себе! Понимаешь? – как пацанчик скулёжно подвываю.

– Еще лучше! Я что, теперь твой исповедник? Частный детектив, твоя бабка-щебетуха. Ты совсем шизанулся, Алексей? Баста! Я рад, что со Смирным все в порядке, да и в семейном статусе нашего Максима без изменений – тьфу-тьфу, я каждый день вижу его орущим в части, думал, может есть какой-то, не дай Бог, физический изъян, но раз там все чинно-благородно, давай поговорим о чем-нибудь другом. Правда, бред какой-то! – хмыкает и добавляет. – Твою мать! Ну, бл, и тридцатилетние детки. Мозги не компостировали по детству, сейчас решили наверстать упущенное? Вы нас еще в свои кровати уложите рядом, чтобы мы морально, надеюсь, что не физически, поддерживали вас.

– Юра, ты ее вероятно тоже знаешь, – пропускаю мимо ушей его подколы.

– Леш… Какой-то заговор? Ты втягиваешь меня в неприятности?

– Ольга Климова, Ольга Сергеевна, дочь…

– Сережи Климова, – тихо добавляет.

– Именно, про нее. Есть несколько вопросов.

– Давай так! Я не расслышал, а ты не говорил, парень. Она – дочь очень уважаемого человека, офицера. Сплетничать будем?

– Я – сын офицера и надеюсь, вернее, я точно знаю, что мой отец – не менее уважаем, – с показной гордостью выдаю. – И это не сплетни, ты просто помогаешь.

Дочь всеми уважаемого офицера, сбежавшая за неизвестно кем, неизвестно куда, и неизвестно в каком статусе? Твою мать! А дети? Может, дети у нее есть? Штук пять?

– Где тебя такого языкатого сделали? Тонька постаралась, а Смирный рядом, по всей видимости, курил, ждал пока жена самоопылится, – хмыкает и как-то странно улыбается – по-видимому, за моей спиной к нам кто-то приближается.

Поворачиваюсь – так и есть! Макс лично несет две чашки кофе.

– Есть такое в моих заводских настройках, дядя Юра, – смотрю на Зверя и контролирую его приближение. – Всегда смотрел киножурнал «Хочу все знать!». Что в этом плохого?

– Спасибо, сын. Не приглашаю к нам, извини, у твоего друга крыша основательно поехала. Возможно, это заразно, поэтому… Давай в другой раз. Лады?

– Да, я тоже заметил, – Морозов прыскает и вдруг задает неудобный на сейчас вопрос. – А как там Ольга, Леша? Как у нее дела? Ты с ней к Суворовым ездил?

Вот же сучий, блядь, гад! Шевцов демонстративно скрещивает руки на груди, тянет охренеть какую наглую улыбку и откидывается на спинку стула:

– Очень интересная история. Ну-ка, ну-ка расскажи…

И я кое-что рассказываю. Ему! Постороннему человеку, не отцу, не матери! Что со мной такое? Ген предателя спонтанно проявился?

– Понравилась?

– Нет, не знаю, но с ней очень интересно. Она меня заводит, я время нашей встречи жду, как добровольную ширку. Она такая странная. А у меня, видимо, на все паранормальное во всех местах неровно дышит. Понимаешь?

– Вполне. Мы были с Мариной на похоронах отца, Сереги, видели ее, Ольгу, и выразили наши соболезнования. Все! Это все, что я могу тебе сказать по этому вопросу. Климов – покойный друг твоего отца, но не мой. Мы с ним немного чужеродных полей ягоды. Это, правда, не означает, что на почве кобелирования твой отец с ним сошелся, но что-то же их сблизило. Хотя у нас там у каждого имеются страшненькие тайны, наверное, потому что мы уже не дети, да и служба откладывает свой топорный отпечаток.

Что еще за слово «кобелирование»?

– Чего-чего?

– У Климова, Царствие ему Небесное, было очень много жен. Думаю, что точное количество нам не скажет даже наша любимая кадровая служба. С каждой из появляющихся на его горизонте женщин он вступал в официальные отношения – так у Сереги было заведено. Может это и правильно, все по закону, в рамках гражданского кодекса и с уважением к женскому шаткому положению, но, – он выдыхает и возвращается ко мне, подтягивается и практически в лицо мне шепчет, – их было пять или шесть, только законных, а дочь всего одна! Понимаешь?

Не совсем!

– Юр, меня не интересует…

– Никто о ней не знал, Леш. Он никогда ее не приводил в часть, не хвастался ее успехами, мы ее даже не видели. Какой вывод? Ты же толковый парень! – он всматривается мне в лицо. – Хоть какую-нибудь версию выкинь!

– Она, возможно, не его? Он ей не отец?

– Его-его, конечно же, там без сомнения! Он – отец, она – Климова, а на сейчас – единственная! Там не подкопаешься! – Шевцов опускает глаза, смотрит на стол и тихо продолжает. – Первая жена, мать Оли, умерла при родах, если можно так сказать, бл, второго ребенка. Серега уссыкался, вот так хотел сына. Но жена погибла по дороге на это самое долгожданное мероприятие. Почему запомнил? Там был большой скандал! Разборки, жуткие фотографии с места события, ее выгрызали из металла, собирали по частям, словно конструктор ЛЕГО. Не удивлюсь, если что-то по дороге потерялось. А Климов? Сейчас предвосхищаю твой вопрос, – Юра кривит безобразно рот, вроде сплевывает, затем отпивает кофе и с нотами цинизма продолжает. – Великолепный Сережа, как всегда, выполнял свой служебный долг, горел где-то на пожаре! Дочери, я думаю, было лет пять-шесть, может быть, немного больше. Потом всю часть таскали – допросы, внутренняя проверка, журналы, дежурства, рапорты. Как так, мол, получилось? Она что, была одна, в положении, с начавшейся родовой деятельностью, с маленьким несовершеннолетним ребенком? Твоему отцу, естественно, вписали очередное дисциплинарное взыскание в богатую личную карточку. У него их, правда, как пшена в мешках, но факт был очень неприятным. Вот и все, что я знаю об этом ребенке, об Оле. Все, Смирнов! Все! И потом, дружок, тебе лучше с ней самой общаться и не подключать к расследованию посторонних, а уж тем более нас…

– Юр! – перебиваю.

– … Погоди-погоди, я не закончил. Никому не нравится, когда за его спиной раскапывают жизненную, не всегда лечебную голубую, глину. Тебя, возможно, интересует, как она сейчас всплыла? Тут как раз нет никаких секретов – твой отец ее нашел. Выцепил из близлежащего государства.

– Она – гражданка другой страны?

– Нет, конечно. Там просто проходил службу ее муж в рамках договоров о сотрудничестве, поддержке и взаимопомощи – ведомство такое всегда практикует. Она с ним там жила в захудалом офицерском общежитии – дочь заслуженного полкана, представь, отличника в пожарном деле. Он, муж ее, кажется, капитан. Тут не уверен или я, действительно, не очень в курсе. Макс нашел ее, оплатил дорогу, встретил и привез к уже тяжело больному, парализованному отцу. Она спокойно согласилась его досматривать. Последняя жена бросила загибающегося Климова в каком-то доме престарелых, здесь тоже не уверен – Смирный больше и лучше в курсе. Твой батя, как и все мы, не создан выносить судно даже за лучшим другом. Вот тут, – Юра злобно хмыкает, – нелюбимая дочь папке, земля ему пухом, и пригодилась.

– Она замужем? Замужем? Юр?

Только это знать хочу! Только это! Капитан Дмитрий Черненький – ее законный муж, а она – не Климова?

– Это у нее сам спросишь, Великолепный!

– Юра, мое имя…

– Алексей! Я осведомлен! Без проблем, но ты реально, чересчур великолепный парень. Но, – он протягивает руку и дергает меня, как мой отец, за шевелюру, – Леша, с девчонками мы вам не поможем. Без обид, сынок! Ты, я вижу, намерен добиваться?

– Хочу просто знать. Мне нужен друг, – указываю головой на кухню, в которой топчется его сынок, – когда все остальные слились с горизонта событий.

Шевцов как-то странно ухмыляется, а затем произносит странные слова:

– Отцу только не заворачивай про дружбу между мужчиной и женщиной. Боюсь, что тогда не вывезем. Разнесет Смирный все к ебеням и даже матери твоей достанется.

Ага-ага! Очень смешно и до усрачки страшно, напугал, как пацана!

– Я свободен, Алексей? – приподнимается и полусидя спрашивает. – Могу служить, дежурить, покой ваш охранять? Ты не натворишь какой-нибудь х. йни, за которую я вместе с тобой, как соучастник, присяду?

– Спасибо, дядя Юра. Нет-нет. Клянусь!

– Ну, бывай. Отцу – привет, а матери – жаркий поцелуйчик в щеку.

Обязательно передам! Именно в таком порядке. Но позже!

Провожаю удаляющуюся спину Шевцова и тут же быстро набиваю сообщение для Ольги:

«Когда заехать в твою любимую библиотеку, таинственная незнакомка?».

Незамедлительный ответ:

«Сегодня, вероятно, не получится. Личная встреча не состоится, давай в сообщениях прощаться. Мне было приятно с тобой познакомиться, Алексей. Спасибо за помощь с ограждением, за поездку к ребятам, за первую легкую верховую езду, за спокойную ночевку в том прекрасном домике, за рубашку, за интересные беседы. Правда-правда, я все очень ценю, мне было хорошо и спокойно…».

Бла-бла-бла и тру-ля-ля! «Хорошо и спокойно» – охерительная похвала! Спасибо, спасибо, но аплодисменты, определенно, лишние! Когда она пишет всю эту литературную муть, то возникает стойкое впечатление, что девочка под наркотическими препаратами и шумно бредит. Уже, одалиска! Уже и попрощались, и заново, пожалуй, встретимся – смотрю на время, – где-то минут через пятнадцать я точно буду на общественно-культурном, просветительском, но до хреноты скучном месте.

Предполагаю так, а в мессенджер ей для острастки и ожидания пишу:

«Оля, я с тобой не прощаюсь. Сегодня обязательно встретимся».

Пусть дергается и ждет. Нет такого закона, правила или нормы поведения, что я, свободный человек, не могу общаться с понравившейся мне девчонкой. Я именно сейчас почему-то стопроцентно уверен, что она свободна. Нет у нее никакой семьи, думаю, что особо-то и не было. Раз не торопится с возвращением в убогое общежитие к своему любимому мужу, значит по факту есть уже развод, разрыв, закономерный финал их жарких отношений. Я две недели, как молочный теленок, за ней ходил, жался к тепленьким сиськам, трогал губами шею, пытался привязать ее к себе, хотел понравиться и приручить. А сейчас? Пожалуй, чуток изменим правила. Пойдем в обход и не исчезнем с поля зрения Оли Климовой.

К зданию центральной городской библиотеки подъезжаю через жалких десять минут, после шутливой угрозы в адрес строптивой одалиски. Ухмыляюсь – сука, радуюсь тому, что сейчас с ней выкину. Глушу мотор, выключаю музыкальный бред, пишу Сереге, что предыдущая композиция в той тяжелой аранжировке была, по-моему, сочнее и даже круче. Дожидаюсь стандартного: «Пошел ты нах, чугунный меломан. Все, что делают мои руки – мегакруто! Ты там как? Когда в гости ждать? Надо бы где-то пересечься», скидываю координаты родительского дома и ставлю ярко-алый крест на снимке:

«Где-то тут, бродяга!».

Смайлик со злобной рожей с паром из ноздрей и еще раз:

«Пошел ты нах, уебищный папин подкаблучник!».

Киваю головой, мол, да, ты прав, мой брат, и выползаю из своей малышки.

– Добрый день! – подхожу к деревянной стойке, дебильно отклячиваю зад, упираюсь локтями и чуть ли не укладываюсь мордой по-кошачьи, и мило, с обворожительной улыбкой, обращаюсь к тетке в роговых очках с седой дулей на макушке.

– Здравствуйте, говорите, пожалуйста, тише. Это общественное место, молодой человек! Библиотека! – шипит старуха Шапокляк.

Ну, блядь, просто зашибись! Институт благородных девиц и не иначе, замечательное место работы для молодой девчонки. Я… Я… Я сейчас взорвусь!

– Извините, пожалуйста. Я тут в первый раз, правил ваших совсем не знаю…

И не сбрехал! В последний раз был в подобном «публичном» заведении на первом курсе института – мама приказала:

«Иди, сынок, учи основы черной металлургии. Потом зайдешь на кафедру высшей математики, я договорилась, и попросишься в ученики к профессору Шишкову. Леша? – Да, мама. Я пошел?».

И зашел…в студенческий клуб, а там вступил в молодежную ячейку студентов-альпинистов. Все! Весь мой опыт в таких убогих местах. Читальные залы, залы периодической литературы, иностранных переводов, каталог, кружок по книжным интересам – это все однозначно мимо. У моей матери прекрасная с любовью собранная домашняя библиотека – отец затаскивал нас с Серым туда, когда наказывал за порванные джинсы. Мы правили от всей души редкие книги – Толстому дорисовывали чуб, а Лермонтову наращивали ресницы и набивали татуажные перманентные брови. А тут… «Говорите тише!». Страшнючая тетка со сложной пикой на башке…