Текст книги "Любовь хранит нас (СИ)"

Автор книги: Леля Иголкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

– Нет-нет. У меня все хорошо, отец.

Похоже, вот оно! Батя громко ударяет кулаком по столу так, что с легкостью, ветрено, переворачивает стоящую на нем любимую мамину сахарницу. Я подхватываю ее и не даю улететь этой бело-голубой керамической херне на твердый каменный пол.

– Лешка! Ты опять врешь. Нагло, по-скотски, бесцеремонно, цинично, сидя передо мной и глядя мне в глаза. Ты даже улыбаешься! Смешно и пакостно, сынок! А?

– Я…

– Врешь и этого, по всей видимости, не скрываешь, и вольно-невольных свидетелей абсолютно не стесняешься. Это я так тебя воспитал? – отец хмыкает, поджимает губы, а затем с шипением выдает. – Мать, видимо, научила! У Тонечки такое есть, она – знатная мастерица все скрывать, потом жевать, тянуть веревку, поправлять узелок на шее, подтягивать, еще подтягивать, наконец, вешаться и благим матом орать: «Максим, прости, люблю так, что сил нет, но лучше, сука, сдохну без тебя. Прощай!».

Я не знаю. Просто мне кажется, что если я расскажу в чем тут дело, и какой в этом всем мой личный интерес, то отец рассвирепеет еще больше. Это ведь фактически началось в тот день, из-за его простой родительской просьбы:

«Лешка, прошу тебя помочь одному человеку».

Потом, конечно, мама подключилась и стала, кстати, заворачивать про ту самую ненавистную батей дружбу. Ох, твою мать! Только бы не сболтнуть, кажется, до меня начинает доходить, что имел в виду «любименький и подленький» наш дядя Юра. Надо бы, кстати, написать ему слова искренней благодарности. Черт мог бы и предупредить, что ожидает меня по итогу этой конспиративной операции.

– Капитан Дмитрий Константинович Черненький погиб два года назад, выполняя очередное служебное задание. Был взрыв в его части, затем обстрел – там, сын, горячая точка в то время наблюдалась, его расколошматило так, что и частей тела не собрать, – он замолкает и ждет моей какой-нибудь реакции. – Что дальше? Такой ответ тебя устраивает? Ну? Продолжаем разговор? Леш, так в чем твой трефовый интерес? Что ты прицепился к уже покойному капитану?

Он погиб, значит, она, Ольга, – его вдова?

– У него есть семья? – шепчу губами и не смотрю отцу в глаза. – Жена, дети? Кто-нибудь остался?

– Естественно. Ему было тридцать лет. Он точно обзавелся бабой и ребенком.

– Я…

– Надо было еще и это в ведомстве спросить? Как зовут его жену и деток? Что, сука, за игры?

– Откуда ты тогда знаешь, что он – верный семейный человек?

Я язвлю и издеваюсь, а отец как-то слишком мягко встает, с сопением одергивает домашние штаны, отходит от меня подальше, опирается задницей на стол и скрещивает руки на груди. Затем прищуривается и с шипением задает самый на сегодняшний момент ужасный вопрос:

– Вы бабу, что ли, с ним не поделили? У тебя какие-то отношения с его женой? То есть теперь, по всей видимости, вдовой?

Я не знаю! Не знаю! Не знаю! Он ведь не сказал, что это Ольга? Может, и не она! Тогда что? Эта неизвестность и ее стойкое молчание меня угнетают. Блядь, вру! Они меня просто убивают.

– Мне пора. В половину шестого намечена встреча. Я еду не один, хочу показать одному человеку спокойствие и красоту. Возможно даже к Петьке на маяк забредем – это пока не точно. Поэтому долго, на четыре дня. Мы договорились, что проведем их вместе, – я встаю и выхожу из-за стола.

– Алексей! Ты едешь с женщиной?

На минуту замираю, вытягиваюсь и смотрю невидящим взглядом прямо перед собой.

– Он погиб. Она – вдова. Здесь нет никаких человеческих моральных противоречий. Ничего страшного в том, что у тебя отношения с женщиной с маленьким ребенком.

– У него есть…

– Сын!

Климова умеет обращаться с малышней, играет с ней, шушукается на детском говоре, понимает детвору, потому что… Ольга – мать?

– Откуда… Как ты можешь быть в этом уверен?

– Компенсацию перечислили его семье. Жене и маленькому мальчику. Два годика, он, кажется, тогда как раз только-только родился.

Стоп! Не хочу больше ничего знать. Неважно! Через час с четвертью я заеду за ней, припаркуюсь под хорошо известным мне подъездом, потом заберу эту женщину и увезу ее туда, где нам никто не помешает. Ни ее прошлое, ни ее семья, ни этот погибший муж, ни ребенок…

– Там большие проблемы со здоровьем у пацаненка, ведомство оплачивает ему лечение, да и плюс…

– Папа, мне это неинтересно. То, что я хотел знать, ты все сказал. Мне достаточно информации о том, что он… Что его больше нет на этом свете. Все! Больше ничего не надо. Спасибо…

– Обращайся к родному отцу, сынок. Ко мне! К матери! К родителям! Слышишь меня? На будущее простой совет. Я, – он подходит ко мне со спины – я чувствую, как он дышит мне в затылок, – мне, блядь, Леш, я чувствую себя каким-то монстром, который гнобит собственных сыновей. Ты, теперь Сережка выкаблучивается, а Тонька чертом смотрит, когда я заикаюсь о том, что ты в скором времени уедешь к себе. Мы все понимаем, вы уже очень взрослые самостоятельные ребята, но вы не устроены в жизни, нет семей, жен, детей. Личной жизни нет! Это…

– Спасибо, папа. А за это я могу тебе даже руку поцеловать, – не поворачиваюсь к нему лицом, просто папку поднимаю. – А сейчас я должен собраться и поехать к себе! Вернусь во вторник. Обещаю! – выпутываюсь из отцовского плена и быстро направляюсь в комнату, к себе.

Как тяжело! В этой папке всего одна страница – копия с официального документа, по-моему, из личного дела этого капитана. Есть фотография в форме, есть анкетные данные, есть все, но в графе «семейное положение» указано «не женат». Ни хрена не понимаю! Кручу эту бумагу, переворачиваю и обращаю внимание на дату – этому листку как минимум лет пять. Отец просто показал мне фрагмент личного дела этого Черненького и рассказал все, что сам знал об этом человеке. Мой папа – очень хитрый жук! Черной ручкой указаны даты рождения и смерти, место, причина, но о нынешнем состоянии его семьи – глухо, ничего, ни одного упоминания. Ну и ладно, значит, к черту все!

С дорожной сумкой в пять утра, крадучись, выбираюсь из спящего дома, осторожно щелкаю замком, а затем мягко прикрываю за собой дверь. Подхожу к своей малышке, закидываю шмотки в багажник, проглаживаю рукой капот, даже ухом прислоняюсь, словно сердце этой железной даме прослушиваю, и замечаю легкое движение на втором этаже. Родители! Оба! Стоят и смотрят, как я тут груде железа в любви, по сути дела, каюсь! Выпрямляюсь во весь рост, для папы вытягиваюсь и выполняю команду «Смирно», а матери отвешиваю воздушный поцелуй и, дебильно пританцовывая, загружаю свой великолепный зад в автомобильное седло. Осторожно придавливаю – сонно предкам сигналю и ярко хлопаю машинными глазами. Мать машет мне рукой, а отец очень крепко прижимает ее к себе. Задавит ведь! Я грожу им через окно пальцем, батя прикладывает раскрытую ладонь к стеклу. Сука! У меня прекрасные родители – мои родные люди, а я какой-то эмоционально-приходной урод. Делаю пометку в телефоне – осуществить вливание дяде Юре, думаю, что запросто смогу это организовать через его любимого сынка. Морозов будет выть, скулить и выпрашивать пощады, умолять, чтобы его любимую доченьку вернул. Но я буду непреклонен! Украду крысеныша, запру на тысячу замков, а дальше что? Ну… Тут пока ни хрена еще не придумал, но по возращении обязательно добью и все запланированное осуществлю.

Ольга стоит у своего подъезда с тем же самым скудным рюкзачком, правда, еще добавился какой-то огромный бумажный пакетик. Ну, надеюсь, что этот – аппетитный со жратвой!

Притормаживаю прям у ног таинственной незнакомки, открываю дверь, широко улыбаюсь и подаю ей руку.

– Привет, изумруд души моей!

– Привет, – встречный жест, смешно подтягивается и очень сонно отвечает.

– Не выспалась, Оленька? – кривляюсь и подмигиваю.

– Нет, – бухтит и усаживается в машине. – Очень рано, Алеша. Я люблю поспать, а тем более в выходной день. Мы к Суворовым? – пристегивается, позевывая, спрашивает. – К Насте с Николаем?

– Нет, одалиска. Едем в другое место, это далеко от них, даже в противоположной стороне. Я там не был, наверное, – закатываю вверх глаза, подсчитываю, – где-то уже два-три месяца.

– Леш?

– Угу, – я смотрю в зеркала и выезжаю с места запланированной встречи. – Что?

– Я правильно оделась?

Ухмыляюсь и бегло рассматриваю ее:

– Главное, чтобы ты разделась в нужный момент или я раздел. Что однозначно предпочтительнее, малыш! Вот тогда я точно заценю.

– Это не шутки! – нудит.

– Купальник захватила? – уточняю и снимаю ногу с педали газа.

– Да. Но холодно еще купаться, наверное? Конец ведь мая, пока еще совсем не лето – нет смысла открывать плавательный сезон.

– Согреемся, не переживай. Я тебя к себе прижму и стопудово разогрею. Ты знаешь, какая у меня мощность, – искоса посматриваю на нее, – у, солнышко? Выдай хоть какое-нибудь число! В чем мощность измеряется, знаешь?

– В ваттах, – недовольно отвечает. – Это физика, Алексей.

Да ты что! А я не знал!

– Твою мать, Оль, я ж не электростанция. Давай чего-нибудь поинтереснее вверни, я знаю, что ты можешь…

– Человек-объятия, возможно? – скулит.

– В АМС, солнышко! Все очень просто – мои инициалы, и вот в нашем огромном мире новая единица измерения. Алексей Максимович Смирнов. Сколько я могу отдать такой тепловой энергии понравившемуся мне человеку? Как думаешь?

Она зевает, растирает уголки глаз, и поглаживает свой лоб:

– Миллион, наверное? Я не знаю. С такого раннего утра очень плохо соображаю. Извини.

– Может поспишь на заднем? – киваю головой.

– Придется, видимо. Но я тут, с тобой. Долго добираться?

– Очень. Два с лишним часа, Климова. Точно два часа, если поднажмем. Но, – перестраиваюсь на разворот из города, – к чему нам торопиться с тобой? Во вторник будешь на своем любимом месте книги по алфавиту развозить на шатком сервировочном столе! Твою мать, это же смешно!

– Угу, – она укладывает голову на плечо, вроде смотрит на меня, только исподлобья, уже сопит одалиска, но все-таки пытается участвовать в разговоре.

Несчастная! Как она отчаянно борется со сном! Я беру ее красивую и тонкую кисть, локтем железной малышкой управляю, одним глазом зыркаю на дорогу, а вторым рассматриваю худые Олины пальчики. Климова пытается освободиться, слабо тянет обратно свою конечность, морщит недовольно носик, изображает три горизонтальные борозды на слишком гладком лбу, но я сильнее и настойчивее:

– Не отпущу! – притягиваю к губам ее ладошку, глядя на дорогу, целую и прикусываю холодную голубоватую женскую кожу. – Никуда не отпущу!

Через полтора часа останавливаюсь в своем любимом месте. Тишина, ни ветерка, ни городского гула. Равнина и бесконечные только-только зеленеющие поля. Тихо выгружаюсь из машины, хватая сигареты, поправляю плед на пассажирке и осторожно щипаю ее за ушко. Вздрагивает и рукой шевелит, отмахивается со словом:

– Перестань!

Добавит имя? Или на этом остановится и не станет будоражить меня? Она отворачивается, кряхтит, по-детски возится, подкладывает ладошки под ухо и сопит. Да, одалиска, ты – настоящая спящая соня! Женщина-сова, и никак иначе!

– Я покурю…

– Ага.

Упираюсь поясницей в теплый нос-отбойник автомобиля, прикуриваю сигарету, задирая голову вверх, выпускаю первый сизый дым. Отец не любит, когда я отчаливаю в свои пенаты, а мать все это стоически терпит, хотя уверен, что плачет по ночам. Они оба считают, что я выбрал жизнь конченого отшельника, хотя, по правде говоря, это абсолютно не так. У меня безусловно есть определенные проблемы с одиночеством в том плане, что я его люблю, просто обожаю, умею быть один, но для окружающих, увы, с таким своим самосознанием я – долбаное чудо-юдо неземное, заморское, чужое – им всем, моему страдающему обществу, такое иногда накатывающее на меня состояние невдомек. Именно!

У меня огромный деревянно-каменный дом на берегу моря. От городской черты довольно далеко, слишком, – два часа на собственной машине, на это, если уж по чесноку, и был мой стратегический расчет. Но я могу сейчас такое позволить, работая исключительно на себя. Для этого все и заводилось, для этого я старался выйти на свой независимый уровень, чтобы по ранним утрам, как одалиска, на работу задроченным стайером не бежать.

По-моему, я слышу хлопок автомобильной двери. Быстро оборачиваюсь – с пледом на плечах ко мне приближается сонное красивое создание:

– Уже? Мы приехали? Куда смотреть? Господи, тут так красиво.

– Нет, Оль, но нам уже немного осталось. Придется еще капельку потерпеть. Я разбудил тебя?

– Мы остановились. Я, видимо, проснулась от отсутствия движения и твоего бесконечного бухтения.

– Я бухчу? – усмехаюсь.

– Ну, что-то постоянно себе под нос напеваешь? – улыбается шире, затем зевает и становится рядом со мной.

У нее красивая, когда не наигранная улыбка. Стопорюсь, застываю, забываюсь, а потом вдруг:

– Сигаретку? – предлагаю ей свою.

– Я не курю, Алеша, – недовольно скрипит. – Ты разве не знаешь?

– Знаю-знаю. Но, – не докурив, отшвыриваю, быстро обеими руками хватаю женщину за теплую талию и выставляю тонкую фигуру перед собой, – может за ночь что-то резко поменялось. Вы, женщины, такие непостоянные натуры. Стоит отвернуться, а тут уже блондинка – но ведь была брюнетка, или третий – но был же вроде бы второй…

Сразу утыкаюсь носом ей в макушку, прикрываю глаза и глубоко дышу. Несколько раз – вдох-выдох, вдох-выдох, глубокий вдох – и очень медленный, сознательный выдох. Принюхиваюсь к ароматным женским волосам. Что у нас? Трава, сенокос, ветивер… Да, блин, уже не знаю! У нее все время изменяется запах, или у меня в наличии проблемы с обонянием. Похоже, стоит показаться врачу!

– Куда ты меня везешь, Алексей? – шепчет и пытается повернуться лицом – не позволяю.

– К себе домой, солнышко! К себе домой, – приговариваю монотонно, баюкая как младенца, ее тело качаю. – В свой замок, за высокие стены, окруженные рвами, кишащими крокодилами, пираньями и другой нечестивой мерзостью. Туда, одалиска, к себе! Смирись, женщина, я тебя поймал с намерением заточить в самой высокой башне. Беру тебя под амбарный замок!

– Ты очень далеко живешь, Смирнов, – Ольга спокойно продолжает.

– Возле моря, Оль, – хмыкаю. – Не секрет.

– Ты, – она еще раз пытается осуществить маневр – не пропускаю, – живешь на пляже? В палатке, что ли? Нет! Подожди-подожди, пока не отвечай. На маяке? Ты говорил о походе на маяк! Господи, Алеша!

– Маяк – режимный объект, Несмеяна. Там проход закрыт, тем более для праздных посетителей, и естественно, никто не живет, но есть шанс, что мы сходим в гости при благоприятном стечении обстоятельств и с учетом твоего нежного ко мне отношения и покладистого поведения. Тут, как говорится, баш на баш. Ты – мне, а я – тебе.

Она замерла, но точно дышит. Слегка прижимаю и вздергиваю ее:

– Оль?

– Я очень давно не была на море, Леша. С детства. Последний раз… Я не вспомню, – и шепотом, словно извиняясь, благодарит. – Большое спасибо за поездку.

– Да не за что, пока уж точно не за что благодарить, – слишком пресно ей отвечаю.

Я отвлекаюсь на одно мгновение, а она успевает провернуться в моих руках. Теперь мы друг к другу лицом, она, закинув голову, очень внимательно рассматривает меня:

– Леш…

– Вот это точно не надо, – двумя пальцами приказываю ей замолчать, прикрываю сладкие губы и склоняюсь за тем, что хотел бы в качестве благодарности от нее взять. – Иди сюда…

Приподнимаю легкое тело и целую. Она не упирается, скорее наоборот, даже пытается мне отвечать. Вкусная одалиска, по-моему, вишневая, или грушевая, или клубничная, наверное, все-таки малиновая… «Смирняга», тебе на это не наплевать? Я оттягиваю каждую женскую губку, прикусываю, ухмыляюсь и тут же перехватываю, повторяя одно и то же каждый раз с каждой из половинок. Прокручиваюсь вокруг своей оси и жестко фиксирую Климову спиной у капота:

– М-м-м, – мычит, выкручивается, пытается оглянуться. – Алексей, м-м-м…

Я напираю и сгибаю ее тело пополам. Она выставляет руки мне на грудь, но не отталкивает, а скорее наоборот, Оля пытается схватиться, как будто бы боится упасть или об металл разбиться. Она скребет рубашку, пальцами скользит по ткани и смешно приоткрывает рот.

– Подожди! – подсаживаю Ольгу под ягодицы на теплую поверхность и спрашиваю. – Так лучше?

Дожидаюсь утвердительного кивка.

– Вот и хорошо! Иди сюда, на краешек! Ближе, ближе…

Она двигается пятой точкой и смешно кривляется.

– Что такое? Как там твой аппетитный зад? Не горячо? – отпускаю ее тело, глажу железо по обеим сторонам от орешка Климовой, чтобы проверить ладонями температуру металла.

– Ты, – она упирается руками в мои плечи, – тут же… Это же дорога, что ты творишь? Я хочу вниз. Ищу хоть какую-то возможность слезть.

– Ничего. Все нормально. Так, у нас тут весьма терпимые и, я бы сказал, очень комфортные градусы! Вот нацелуюсь с красивой женщиной, отдохну немного и дальше покачусь. Что такого? Камер здесь нет, пусто, потому что рано, да и ребята в форме тоже еще спят. А ты, страстная одалиска, напрашиваешься на сладкие поцелуи, – раздвигаю ее ножки и устраиваюсь между, ерзая в образовавшемся пространстве, заставляя ее еще шире развести бедра, – и сейчас…

Она вдруг обхватывает мое лицо своими руками и притягивается сама к моим губам:

– Оль, – все, что выдавил, успел до своей окончательной «потери» контроля и сознания.

Теперь она играется со мной? Климова стопроцентно меня целует. Ольга точно в этом действии меня ведет. Она отходит от основного блюда, смешно облизывает уголки моих губ, затем поднимается и осторожно прикусывает щеки, скулы, при этом непрерывно шурует ручонками у меня в волосах. Потом я чувствую прикосновения к ресницам. Она издевается? Вот так? От откровенного безразличия до бешеной страсти, слишком теплых поцелуев, может она…

Я смелею и запускаю руку ей за спину, а если быть точнее, то за пояс ее джинсов. Оттягиваю кружевную резинку белья, ладонью прикасаюсь к обнаженному телу. Мягко и горячо. Сжимаю и по кругу глажу, еще разок все повторяю, и добавляю осторожный щипок. Одалиска ойкает, сразу в своих ласках останавливается, отстраняется немного и выпучивает удивленно глазки.

– Что такое, малыш? – сюсюкаю с ней, как с ребенком. – Ты устала или я сделал больно?

– Поехали уже. Ты ведь отдохнул, раз руки распускаешь, – с улыбкой произносит, а потом вдруг опускает глаза и скашивает в сторону взгляд. – Леш, пожалуйста, многого пока не надо. Я не готова…

Пожалуй…

В этот раз я просто промолчу! Но и настаивать на нашей близости с ней не буду. Все равно ведь своего добьюсь! Придерживая за ягодицы, стаскиваю одалиску с капота и несу к ее месту в салоне автомобиля:

– Держись за шею, Оль. Ногами можешь меня за корпус обнять, я ведь в брюках и трусах, значит, не ужалю и не протараню, не проломлю, и не покусаюсь, – смотрю ей в глаза и гордо шествую с такой находкой. – Дверь, дорогуша, откроешь сама! Тут я не смогу! Или на пол, или на руках! Что выбираешь?

Я поворачиваюсь, а Климова хватается за ручку, прижимает язычок и открывает нам с ней пассажирскую дверь:

– Умница! Все на «отлично», – усаживаю женщину и закидываю свободную часть пледа в салон. – Ну, как? Порядок? Удобно? Комфортно? У тебя там под попой все окей?

– Да. Алексей? – она протягивает ко мне руку, а я склоняюсь и приближаю к ней свое лицо. – Спасибо.

– Потом за это все своей натурой отблагодаришь и, вероятно, с небольшими или большими премиальными, с заоблачными процентами, – грожу ей пальцем. – Климова, я ведь «про это», хм-хм, не шучу.

Обнимает двумя руками мои скулы, ногтями очень бережно прочесывает щетину и как-то до охренеть каких небес целомудренно целует меня в губы, хотя я определенно чувствую ее шустро бегающий влажный язык.

– М-м-м, Оль, перестань. Так только хуже. Наличие одежды не спасает – моя фантазия играет, я возбуждаюсь, потом плохо передвигаюсь и все болит. Ты должна понимать… С разрядкой есть проблемы…

– Ты же говорил, что у тебя с ней нет проблем? – прищуривается и отпускает меня.

– Издеваешься, что ли? С сексуальной разрядкой? Ты такие вопросы задаешь, словно напрашиваешься на этот член. Ты что?

– Я про фантазию, про неудовлетворительные сочинения, а ты все об одном?

Это правда! У меня мозги стекают в бубенцы, а нервная система речь вообще не контролирует. И никаких успокоительных таблеток, как всегда, под рукой нет.

– Я – изощренный фантаст только в вопросах секса, солнышко. Настольная любимая книга «Камасутра на каждый день. Как доставить женщине незабываемое удовольствие», но, а в остальном я откровенный лох. В любой другой информации просто не нуждаюсь! Кстати, книжечка всегда со мной. Дать почитать? Или ты взяла какой-нибудь роман? В моей, например, есть очень интересные картинки, – подкатываю глаза. – Все цветные, словно 3D-копии. Качество отменное! Смотришь, гладишь и…

– Роман со мной. А знаешь, как называется?

Ну вот же ж…

– Если честно, не желаю знать. Но только из одной посылки – тупо поржать над тобой! Итак, изумруд души моей, как называется издание пасторально-эпистолярного жанра?

– «Хочу, чтобы ты была со мной!».

Как верно-то! Вот засранка и в то же время умница! Даже книгу подобрала в лейтмотив нашего, думаю, весьма охренительного путешествия.

– Ну зачитаешь мне в постели отдельные моменты. Там, где он берет ее возбужденное тело десятый раз за ночь. Блин, и инфаркт не трахнет мужика.

– Мы будем спать в разных комнатах, Алексей, – серьезно смотрит на меня.

– Естественно. Я все помню, знаю и беспрекословно выполняю, но вдруг ты испугаешься диких табунов полевых мышей. Я, кстати, их не подковывал, поэтому рычаги управления отсутствуют – сереньких не знаю. Когда они начнут у тебя в трусах шуровать, кусаться, сосать или лизать…

Она смеется! Климова смеется! Прикрывает двумя руками свое лицо и откидывается на подголовник, слегка притопывает ножками, пищит и хохочет. Убедительно! Заразительно! Очень! Я ведь тоже на это все ведусь. Твою мать, на моей памяти – это ее второй раз за последние тридцать минут. Самое время начинать ставить на деревьях зарубки. А как дойдем до горизонтали – я буду палить из пистолета столько раз, сколько она будет кончать! Господи, Олька, если за эти четыре дня мы не станем друг другу еще ближе, то я не знаю, что еще надо сделать, чтобы хоть чего-нибудь положительного с тобой добиться. Просто ума не приложу…